В лазурное небо поднимается самолет.
Куда идет он? Никто не знает...
Завтра он должен вернуться.
Не спрашивайте, где он был и что делал.
И ничего такого не спрашивайте,
Если не хотите познакомиться с тюрьмой.
Не верьте тому, кто знает, о чем он говорит:
509-я выигрывает, выигрывает войну!

В середине июля беспечному существованию летчиков 509-й пришел конец — их послали в тренировочный полет бомбить Японию. О целях налета судили по-разному. Хотя в ходе его отрабатывались необычные маневры (именно так предстояло сбросить атомную бомбу), иные думали, что командование ВВС США просто позаботилось, чтобы летчики не остались в стороне от празднования дня военно-воздушных сил. 20-е соединение отметило его по-своему, сбросив рекордный груз бомб на Японские острова — 6632 тонны за шесть часов.

25 июля к Тиниану подошел тяжелый крейсер «Индианополис». Приход, разгрузка и уход корабля не вызвали толков и пересудов. Привычное зрелище. Между тем крейсер доставил на Тиниан детали двух атомных бомб, их собирали на острове: «малыш» и «толстяк». Тут пришла весть: «Индианополис» торпедирован. Случилось это 29 июля. Корабль, вероятно, был поражен торпедами «кайтенс». Но узнали об этом только спустя три дня, когда случайно в океане обнаружили спасшихся с «Индианополиса». При гибели корабля в шлюпки и на плоты сошло около 800 человек из экипажа в 1119 человек. После пребывания в открытом море трое суток остались в живых 316 человек. Вопиющая халатность! В штабе флота 72 часа так и не поинтересовались, куда делся тяжелый крейсер. Пусть японцы еще поплатятся и за разгильдяйство американских штабных офицеров. На корпусе «малыша» аккуратно написали: «В подарок за души [635] погибших членов экипажа «Индианополис».

В первые дни августа участников операции наконец посвятили в ее суть. На сверхсекретном инструктаже им рассказали о том, что предстоит сбросить бомбу мощностью в 20 000 тонн тринитротолуола. Показали фильм об испытании атомного оружия. Договорились о порядке бомбардировки цели — Хиросимы с населением 368 тысяч человек. Город за годы войны практически не бомбили, приход небольшой группы самолетов — «Энолы Гей» в сопровождении еще двух бомбардировщиков Б-29 — едва ли поднимет на ноги противовоздушную оборону. Японцы видели угрозу только в массированных налетах.

На рассвете 6 августа группа бомбардировщиков стартовала с Тиниана. В шесть утра прошли над Иводзимой, здесь отстал и приземлился запасной бомбардировщик, который в случае неполадок на самолете Тиббетса должен был взять бомбу и сбросить ее на цель. Около 7 утра по хиросимскому времени над городом появился американский самолет. Прилет нежданного визитера никого не взволновал. Обычный разведчик. Да, действительно, то был разведчик, определявший состояние погоды для «Энолы Гей».

Жизнь в Хиросиме текла, как в любой из бесчисленных военных дней, и даже несколько лучше, чем в соседних городах. Хиросимцы свыклись с относительно спокойным существованием — их не бомбили. Часть населения города, эвакуированная весной 1945 года, вернулась в родные дома. Обыватели свято верили в пущенную кем-то легенду — американцы японского происхождения по большей части якобы выходцы из Хиросимы, и в Вашингтоне решили не бомбить город. Прекрасная, но совершенно неправдоподобная история — в Японии только немногие знали, что еще в январе 1942 года правительство США распорядилось бросить в концентрационные лагеря всех японцев, проживающих в США (более 100 тысяч человек), не делая различия между иммигрантами и уже получившими американское гражданство. Там все они, включая женщин и детей, страшно бедствовали.

Итак, утром 6 августа жители Хиросимы занимались привычными делами. Дети шли в школу, хозяйки приводили в порядок дома, а на предприятиях работали. 8 часов 15 минут проложили рубеж между жизнью и смертью. В 600 метрах над городом взорвалась бомба, сброшенная с «Энолы Гей». Ослепительная вспышка. По словам выживших, казалось, что тысячи солнц соединились в [636] чудовищном факеле. Адский рев, сильнейшая воздушная волна, температура в эпицентре взрыва — 50 миллионов градусов. В миле вокруг все было испепелено, оставшиеся в живых, не в силах понять происходящее, бросились из города в горы. Город пылал, по нему прошел огненный смерч, вызвавший ураганный ветер со скоростью 46–64 километра в час. Двенадцать часов продолжался пожар, выжегший дотла постройки на 12,8 квадратного километра. В Хиросиме не было капитальных зданий, способных обеспечить хоть какую-нибудь защиту от радиации. Облучение было смертельным, почувствовавшие себя плохо ложились прямо на мостовые. Другие, бежавшие из города, немного подождав и не видя новых взрывов, неуверенно возвращались. Ими двигали самые добрые побуждения — разыскать близких, помочь им. Они совершали фатальную ошибку, за которую многие поплатились жизнью, — никто не понимал, что вступает в зону смертоносной радиации. Сначала в Токио не поняли природу взрыва, но тут прозвучало торжествующее заявление Трумэна о применении атомной бомбы. В Японии срочно создали Комитет контрмер против атомной бомбы. Эксперты из Комитета прибыли в Хиросиму. На аэродроме их встретил офицер, доложивший: «Все, что не было защищено, сгорело». Лицо офицера подтверждало его слова — оно было как бы разрезано на две части: одна без повреждений, другая, обожженная до черноты, покрыта страшными волдырями.

6 августа 1945 года в Хиросиме было убито 78 150 человек, пропало без вести 13 983, было ранено 37 424, получило другие повреждения, включая ожоги, 235 656 человек. Всего 365 213 человек. 9 августа подвергся атомной бомбардировке город Нагасаки, где погибло 23 753 человека, а всего пострадало 138 047 человек. Жертвами американских атомных бомб стали в общей сложности 503 260 человек.

Была ли военная необходимость в применении атомного оружия? Нет и еще раз нет! Впоследствии это признали ответственные политические и военные деятели Запада. У. Черчилль писал: «Было бы ошибкой считать, что атомная бомба решила судьбу Японии». Председатель американского комитета начальников штабов адмирал У. Леги заявил: «Применение этого варварского оружия против Хиросимы и Нагасаки не принесло существенной пользы в нашей войне против Японии». Генерал Д. Эйзенхауэр говорил: «Не было необходимости наносить удар по японцам этим ужасным оружием». Генерал Д. Макартур солидаризировался с ним. [637]

Акты беспримерного варварства, последствия которых ощущаются многие годы — до сих пор от действия радиации умирают люди, находившиеся в августе 1945 года в Хиросиме и Нагасаки, — не имели серьезного военного значения. Что касается морального воздействия на японцев, то в отчете американской стратегической авиации об этом сказано:

«Жители Хиросимы и Нагасаки не стали пораженцами больше, чем жители других японских городов. В целом военные потери и поражения, например на Сайпане, Филиппинах и Окинаве, вдвое больше способствовали уверенности в неизбежности поражения, чем атомные бомбы».

Американский разведчик Э. Захариас, возглавлявший ведение психологической войны против Японии, указывал:

«Ошеломляющий эффект, произведенный атомными бомбами, создал во всем мире твердое убеждение, что капитуляция Японии явилась лишь результатом атомных бомбардировок. Это ошибочное мнение имеет и сейчас широкое распространение... Атомная бомба могла бы укрепить, а не сломить моральный дух, как это было при бомбардировках Пёрл-Харбора и Лондона. Один японец сказал: «Эти бомбы вполне могли бы вселить в каждого японца решимость воевать вплоть до последнего мужчины, женщины, ребенка».

На Западе, однако, было немало тех, кто наверняка солидаризировался с тогдашним премьером Канады М. Кингом, заметившим (разумеется, частным порядком): он испытывает величайшее облегчение по поводу того, что атомную бомбу использовали против азиатского народа, а «не против белой расы в Европе». Что до непосредственных исполнителей злодеяния, то в 40-ю годовщину Хиросимы, в 1985 году, 70-летний отставной генерал Тиббетс публично заявил: «Я могу заверить в одном — ни один человек из экипажа моего самолета с тех пор не сокрушался по поводу сделанного и не провел ни одной бессонной ночи по поводу этого... В то время силам вторжения оказали бы сопротивление все японцы — мужчины, женщины и дети, которые, если нужно, дрались бы палками и камнями. Если бы сегодня существовали условия, сходные с теми, которые были в 1945 году, я бы не колебался ни мгновения и сбросил бы снова ту бомбу».

В июле 1945 года японские вооруженные силы, пополненные тотальными мобилизациями, достигли 7 миллионов человек, из них 3,6 миллиона человек готовились непосредственно защищать Японские острова. Авиация имела до 9 тысяч самолетов, предназначенных для использования [638] главным образом камикадзе. Командование японской армии рассчитывало вовлечь всех японцев, независимо от пола и возраста, в вооруженную борьбу, на крайний случай «в качестве заслона против вражеского огня».

Хотя передовые люди Японии выступали за прекращение бессмысленной войны, пропаганда милитаристов продолжала делать свое дело. Связанная железной дисциплиной, армия была готова драться до последнего, молодые фанатики корпуса камикадзе стремились отдать свои жизни за императора. В случае высадки на Японские острова произошла бы неслыханная резня. От чудовищного эпилога войны японский народ, вооруженные силы США и Англии избавила Красная Армия.

Перед Советскими Вооруженными Силами стоял давний и коварный враг. На Дальнем Востоке за рубежом нашей Родины лежал плацдарм агрессии — Маньчжурия. Японские милитаристы, хозяйничавшие там с 1931 года, превратили ее в военный лагерь. В предвидении войны против СССР командование Квантунской армии систематически и целеустремленно развивало этот театр. Когда японцы пришли в Маньчжурию, там не было автомобильных дорог, а в 1945 году протяженность автомобильных дорог достигала 22 тысяч километров. Длина железных дорог увеличилась с 1931 по 1945 год с 6140 километров до 13 700 километров. В 1931 году в Маньчжурии было пять примитивных аэродромов, в 1945 году — 400 воздушных баз и аэродромов. Казарменный фонд мог обеспечить примерно 70 дивизий, то есть полуторамиллионную армию.

С 1943 года, когда в результате побед Красной Армии произошел коренной поворот в ходе войны, линии пограничных укреплений в Маньчжурии срочно достраивались, оборудовались различными препятствиями. К лету 1945 года вдоль границ Советского Союза было 17 укрепленных районов, имевших более 4500 долговременных сооружений разных типов. Каждый укрепленный район занимал 50–100 километров по фронту, имел глубину до 50 километров. Все сооружения — доты, убежища для личного состава, склады и т. д. — были соединены развитой системой подземных ходов сообщения, надежно прикрыты от воздействия авиации и артиллерии. В Северной Корее на границе с СССР было построено четыре укрепленных [639] района, был основательно подготовлен к обороне и Южный Сахалин, а Курильские острова превращены в укрепленную базу авиации и флота.

Летом 1945 года Квантунская армия вместе со вспомогательными соединениями, прежде всего армией Маньчжоу-Го, насчитывала свыше 1,3 миллиона человек, но эта крупная группировка войск обладала относительно ограниченным количеством боевой техники, располагая 6640 орудиями и минометами, 1215 танками и 1900 самолетами. Вооружение Квантунской армии значительно уступало боевой технике Красной Армии, созданной для ведения современной войны. Противотанковые орудия японцев не могли тягаться с броней советских танков, самолеты были слабо вооружены, а японские танки имели в основном только противопульное бронирование. Тем не менее командование Квантунской армии надеялось на успех в боевых действиях. Почему?

Частично это было следствием неверной оценки силы Красной Армии. Японские генералы считали, что СССР сумеет ввести в дело на Дальнем Востоке не более 40 дивизий, в основном стрелковых. Предполагалось также, что советские войска понесут тяжкие потери при прорыве приграничных укрепленных районов и если придут в глубь Маньчжурии, то значительно ослабленными. Оказавшись в плену собственной пропаганды, японские военачальники не смогли трезво оценить и новейшую боевую технику Красной Армии. Исходя из этих неверных положений, штаб Квантунской армии разработал план кампании: примерно треть японских сил занимала полосу прикрытия, где надеялись обескровить наступающих. Главные силы Квантунской армии дислоцировались в центральной части Маньчжурии. По замыслу командующего армией генерала Ямада они могли нанести контрудар на любом направлении, а затем, получив подкрепление, перейти в контрнаступление. Предусматривалось ударить на Хабаровск, Никольск-Уссурийский и Владивосток!

Это не все. Японские генералы полагались и на «новые» средства борьбы, создавшие страшную угрозу для всего мира. В Маньчжурии была развернута подготовка к ведению бактериологической войны. В составе Квантунской армии в этих целях были сформированы специальные части. На судебном процессе над японскими военными преступниками в Хабаровске один из участников подготовки этого варварского метода борьбы рассказал: «В январе 1945 года в моем присутствии на полигоне отряда № 731 на ст. Аньда начальником второго отдела отряда подполковником [640] Икари вместе с научным сотрудником того же отдела Футаки был произведен опыт над 10 военнопленными китайцами по заражению газовой гангреной. Все 10 человек пленных китайцев на расстоянии 10–20 метров один от другого были привязаны к столбам, затем электротоком была взорвана бомба, в результате все 10 человек получили ранения шрапнелью, зараженной газовой гангреной, и через неделю все они умерли в тяжелых мучениях». Проводились опыты по заражению чумой, сибирской язвой, брюшным тифом, холерой. Несчастные люди, многочисленные жертвы этих бесчеловечных экспериментов, в японских отчетах именовались «бревнами»! После длительных экспериментов, стоивших многих жизней, преступники пришли к выводу, что наибольший эффект даст распространение чумы. В 1945 году перед лицом успехов США в войне с Японией и в предвидении боевых действий против СССР производство средств бактериологической войны было форсировано. Соответствующие материалы заготавливались тоннами.

Квантунская армия горячо поддержала инициативу создания корпуса камикадзе и сформировала аналогичные соединения. Главное среди них — 132-я специальная бригада генерала Онитакэ. Она насчитывала 4 тысячи смертников, обученных бросаться под танки, взрываться вместе с мостами и другими важными объектами и т. д. Создавались «летучие отряды», в задачу которых входили действия в тылу противника, прежде всего уничтожение командного состава. Для нужд «летучих отрядов» в отдаленных местах сооружались укрытия, склады вооружения, боеприпасов и продовольствия. Разумеется, следуя примеру флота на Тихом океане, Квантунская армия обзавелась собственными летчиками-смертниками — камикадзе. Все это было бы пущено в ход, если бы кампания на Дальнем Востоке затянулась.

Главной особенностью подготовки, планирования и проведения похода в Маньчжурию было обеспечение молниеносного развития боевых действий. Если бы было иначе, сложилась бы обстановка, чреватая самыми серьезными последствиями. На Хабаровском процессе генерал Ямада показал: «Вступление в войну против Японии Советского Союза и стремительное продвижение Советской Армии в глубь Маньчжурии лишило нас возможности применить бактериологическое оружие против СССР и других стран». Озверелым милитаристам, спокойно посылавшим на смерть тысячи и тысячи японских юношей, ничего не стоило пойти на такое чудовищное преступление. Красная [641] Армия избавила человечество и от ужасов бактериологической войны.

Маньчжурия как бы охвачена громадной дугой — государственными границами Советского Союза и Монгольской Народной Республики протяженностью в 4500 километров. При такой конфигурации границы можно было уверенно планировать операции с выходом в глубокий тыл противника, широкие обходные маневры. Это предопределило окончательное решение Ставки Верховного Главнокомандования: должны наноситься два основных встречных удара. Один — с восточного выступа Монгольской Народной Республики, другой — из Советского Приморья.

Очертания границы, которые подсказывали проведение классической операции типа Канн (заветная, но обычно неосуществимая мечта профессиональных военных), прекрасно выглядели на штабной карте, но совершенно по-иному на рельефном макете: граница была труднодоступна. Японские фортификационные сооружения были вписаны в естественные преграды, неизмеримо усложняя задачи наступающих.

Пойдем вдоль границы, начав с ее восточной оконечности, то есть с южной части советского Приморья. Здесь лежит труднопроходимый гористый район, далее глухая тайга, местами болота. Везде, где только обозначаются подходы, доступные для войск, японское командование соорудило укрепления, умело встроив их в леса и горы.

Подступы к Маньчжурии с севера прикрывает полноводный Амур, а за ним гористый хребет Малый Хинган. На северо-западе хребет Ильхури-Алинь и отроги Большого Хингана. А отступая от границы в среднем на 200 километров, тянется хребет Большой Хинган. Протяженность этой горной системы от Северного Китая до Амура около 1400 километров. Средняя высота хребта над уровнем моря 1000–1100 метров, отдельные горы возвышаются до двух километров. Это серьезнейшее естественное препятствие, причем именно с северной стороны. Центральная часть хребта заросла таежными лесами. Подпочва имеет каменистое основание, излишки влаги не могут просачиваться. Поэтому заболочены как межгорные долины, так и склоны отрогов. Дорог чрезвычайно мало, и они проходят через узкие, болотистые ущелья. Японское командование обоснованно считало Большой [642] Хинган непреодолимым препятствием для крупных сил, особенно мотомеханизированных.

Наконец, подступы к Маньчжурии с запада. Здесь пролегает пустынное плоскогорье, продолжение пустыни Гоби. Унылая, безлесная, слабо поросшая травами степь. В западной части района сыпучие пески, барханы. Автотранспорт может продвигаться только местами и с громадным трудом. Рек почти нет, встречающиеся немногие озера сильно засолены. Уже одна проблема обеспечения водой чрезвычайно осложняла действия войск. За описанными естественными и искусственными препятствиями командование Квантунской армии летом 1945 года чувствовало себя относительно уверенно. Рассмотрев особенности театра и дислокацию Квантунской армии, советский Генеральный штаб заключил, что с запада можно и нужно использовать крупные массы танков. В этом и была необычность замысла, оказавшегося полной неожиданностью для японского командования. Танковой армии предстояло действовать на направлении, проходившем через Большой Хинган. Противник никак не мог предполагать, что Советское командование решится бросить танки для прохода через горы. Японские генералы были твердо убеждены, что Большой Хинган для танков практически непроходим, и поэтому подготовили в этом районе только полевые укрепления, занятые небольшим количеством войск. Они не учли, что против них будут действовать советские танкисты, вооруженные опытом Великой Отечественной.

Что касается наступления на Маньчжурию с востока, то в любом случае был неизбежен прорыв укрепленных районов, сооруженных вдоль советской границы. Поэтому первоначально представилось заманчивым отложить основное наступление здесь до того момента, когда противник снимет войска и перебросит их на запад, навстречу советским подвижным соединениям. В этом случае приморское направление будет ослаблено. Однако при таком варианте исключался бы элемент внезапности. Кроме того, не было гарантии, что для подкрепления своих сил у Большого Хингана враг использует именно войска с приморского направления. Взвесив все возможности, советские командующие приняли решение об одновременном начале наступления на обоих направлениях — с запада и востока.

В окончательном варианте, выработанном к 27 июня 1945 года, стратегический план Советского Верховного Главнокомандования сводился к следующему. Решающая [643] роль отводилась группировке войск, выделенных для наступления с запада и объединенных в Забайкальский фронт. Они должны были нанести удар на решающем направлении, взяв Мукден, Чанчунь, Порт-Артур. Из Приморья предстояло наступать 1-му Дальневосточному фронту на Гирин, то есть по кратчайшему направлению, навстречу частям Забайкальского фронта. Наконец, в Приамурье развертывал действия 2-й Дальневосточный фронт, который сковывал Квантунскую армию, содействуя успеху на главных направлениях. Операции фронтов по глубине достигали 600–800 километров, а на полный разгром Квантунской армии отводилось 20–23 суток.

При подготовке плана был внимательно изучен опыт действий японских вооруженных сил во второй мировой войне. На Тихом океане и в Азии японское командование привыкло иметь дело с противником, склонным к медленному, методическому наступлению, которому предшествовала длительная артиллерийская и авиационная подготовка. Дерзкие, стремительные действия в войне против Японии почти не применялись. В японском военном мышлении глубоко укоренилась мысль, что внезапность, стратегическая и тактическая, — монополия Империи восходящего солнца. Действительно, так и было в 1904 году, когда Япония напала на Россию, и в 1941 году, когда Япония развязала войну на Тихом океане. На этот раз Советское командование обратило внезапность против врага, неоднократно прибегавшего к ней. Подготовка к войне против Японии велась в глубокой тайне, заранее предусматривалось применение оперативной и тактической внезапности — наступление без артиллерийской подготовки, ночные действия. Все это, разумеется, было по плечу только войскам, прошедшим в Великую Отечественную войну от Москвы и Волги до Берлина.

Советское командование готовилось к предстоящим боевым действиям против Японии, обогащенное уроками войны в Европе. Неоценимый боевой опыт генералов, офицеров и солдат был умело использован для новой войны. Командующим 1-м Дальневосточным фронтом был назначен бывший командующий Карельским фронтом Маршал Советского Союза К. А. Мерецков. «Хитрый ярославец найдет способ, как разбить японцев, — сказал при этом И. В. Сталин. — Ему воевать в лесу и рвать укрепленные районы не впервой». Командующим Забайкальским фронтом был назначен маршал Р. Я. Малиновский, имевший опыт в руководстве маневренными боевыми действиями. [644] Командующим 2-м Дальневосточным фронтом — генерал армии М. А. Пуркаев. Тихоокеанским флотом, взаимодействовавшим с сухопутными войсками и выполнявшим самостоятельные задачи, командовал адмирал И. С. Юмашев. Главное командование советских войск на Дальнем Востоке возглавил Маршал Советского Союза А. М. Василевский.

Уже с апреля 1945 года началась переброска на восток соединений и частей, высвободившихся в связи с поражением Германии. Первым отправился в полном составе штаб бывшего Карельского фронта, которому предстояло руководить прорывом японских укрепленных районов. В состав Забайкальского фронта прибыли из района Праги 6-я гвардейская танковая и 53-я армии, из Кенигсберга — 39-я армия. На 1-й Дальневосточный фронт была перевезена 5-я армия из Восточной Пруссии.

Эти соединения были выбраны по веским причинам. 6-я гвардейская танковая и 53-я армии накопили опыт действий в горах, ныне им предстояло с боями проходить через Большой Хинган. 39-я армия, прорывавшая укрепленные районы в Восточной Пруссии, была поставлена против Халун-Аршанского укрепленного района. Равным образом 5-я армия, на которую возлагалось наступление из Приморья через укрепленные рубежи, еще недавно с тяжелыми боями пробивалась через немецкие укрепления. Переброска массы войск и боевой техники на расстояние 9–12 тысяч километров, по всей вероятности, является крупнейшей в военной истории. В июне — июле 1945 года на железную дорогу восточнее Байкала ежесуточно приходило с запада до 30 поездов. Эшелоны с запада часто шли друг за другом на расстоянии зрительной связи.

К августу 1945 года на советском Дальнем Востоке и в Монгольской Народной Республике была сосредоточена группировка численностью 1,7 миллиона человек, имевшая свыше 30 тысяч орудий и минометов, 5,2 тысячи танков и самоходных орудий и 5200 боевых самолетов.

Война против Советского Союза стратегически не могла быть неожиданностью для Квантунской армии, которая готовилась к ней почти 15 лет. Японское командование ожидало ее и в 1945 году, однако скрытность переброски и сосредоточения советских войск и меры, направленные на дезинформацию противника (например, усиление оборонительных работ в приграничной полосе), ввели штаб Ямады в заблуждение. В августе в Маньчжурии царит период дождей, японцы никак не ожидали, что советские войска смогут перейти в наступление в это время. [645]

Они полагали, что военные действия возможны не ранее середины октября. Рассматривая пропускную способность Транссибирской магистрали, штабные работники Ямады сочли, что сосредоточение крупных сил на советском Дальнем Востоке закончится только глубокой осенью, соответственно ориентировав свои войска.

Уже с начала лета были отмечены значительные переброски японских частей, усиление группировок на Приморском и Солуньском направлениях. Во всей приграничной зоне ввели затемнение, было роздано оружие японским резервистам. В июле японские саперы приступили к планомерному разрушению железных и шоссейных дорог в районах, непосредственно прилегающих к советским границам. Эти тревожные вести потребовали удвоенной осмотрительности в сохранении военной тайны.

Скрупулезное планирование и подготовка превзошли все ожидания — удалось достичь секретности.

8 августа 1945 года в 17 часов по московскому времени посол Японии был приглашен в МИД СССР, где ему было заявлено, что с 9 августа 1945 года Советский Союз находится в состоянии войны с Японией. Войну Японии объявила и Монгольская Народная Республика, войска которой приняли участие в боевых действиях.

Советский Союз преследовал цели только разгрома военной мощи противника, но отнюдь не стремился обрушить тяготы войны на японский народ. Хотя советские воздушные и морские базы находились вблизи Японии, в ходе последовавших боевых действий ни одна бомба не была сброшена на Японские острова, ни один снаряд не разорвался на их территории. Действия Советских Вооруженных Сил развивались только в тех районах, где дислоцировались Квантунская армия и поддерживавшие ее соединения.

17 часов 8 августа в Москве, а на Дальнем Востоке уже наступило 9 августа. В 00 часов 10 минут в полной тишине, без артиллерийской и авиационной подготовки передовые отряды Забайкальского фронта пересекли границу. Они не встретили серьезного сопротивления, и в 4.30 утра двинулись главные силы фронта. Через границу хлынул поток танков — 6-я гвардейская танковая армия действовала в первом эшелоне фронта. Весь день 9 августа продолжался беспримерный марш танковых колонн. В безводной, раскаленной степи над бесконечными колоннами боевых [646] машин висело густое облако пыли. Шли без дорог, не заботясь о флангах и не думая о тыле. В небе над головой только свои самолеты — 12-я воздушная армия прикрывала войска. К вечеру первого дня наступления солдаты передовых частей увидели на горизонте синеющие горы — армия, проделав марш свыше 150 километров, выходила к отрогам Большого Хингана.

А на левом фланге фронта уже в первый день войны завязались упорные бои, особенно в районе Хайларского укрепленного района, сооружавшегося японцами более десяти лет. 36-я армия, бросившая основные силы к Большому Хингану, оставшимися блокировала укрепленный район. Здесь доты имели трех-четырехметровые стены, были глубоко укрыты в сопках. Применяя испытанный метод борьбы — действуя штурмовыми группами, советские солдаты подрывали вражеские укрепления. За несколько дней пояс укреплений, оборонявшихся шеститысячным гарнизоном, пал, более тысячи японских солдат и офицеров подняли руки. Таких темпов преодоления сильно укрепленных позиций еще не было в войне союзников с Японией.

В полосе наступления 1-го Дальневосточного фронта в ночь с 8 на 9 августа хлынул проливной дождь. Нависли тяжелые грозовые облака. В кромешной темноте в час ночи передовые отряды перешли государственную границу. Японские часовые заметили их, когда они подошли вплотную к траншеям, занятым охранением. Началась ружейно-пулеметная перестрелка. Но было уже поздно, советские солдаты ворвались в траншеи и вступили в рукопашный бой. По всей линии фронта нарастало страшное ночное сражение, непрекращавшаяся стрельба, рев моторов тяжелых танков и самоходных орудий, вступивших в дело. Стрельба постепенно отодвигалась в глубь Маньчжурии.

Наступило утро. Бои приобрели исключительно напряженный характер. Хотя Советское командование стремилось блокировать и обходить основные укрепленные районы, чтобы не снижать темпов наступления, некоторые из них приходилось штурмовать. Среди них был Волынский узел сопротивления — восьмикилометровый укрепленный район. Основные опорные пункты располагались на высотах «Верблюд» и «Острая». Этот сильнейший узел сопротивления был рассчитан на то, чтобы выдержать длительную осаду. Подходы к скалистой двугорбой высоте «Верблюд» прикрывали речки и болота. Сама высота была окружена эскарпами, шестью рядами проволочных заграждений на металлических кольях. В гранитной [647] скале были высечены десятки огневых точек, способных вместить орудия вплоть до калибров 305 и 410 миллиметров. Железобетонные доты имели стены толщиной свыше полутора метров, их амбразуры прикрывали стальные щитки. Все доты были соединены подземными галереями, выдолбленными в скале.

Еще затемно к высоте «Верблюд» были подведены тщательно замаскированные самоходные орудия и тяжелая артиллерия. С рассветом они открыли огонь прямой наводкой. Едва смолкли последние залпы, как в бой пошли штурмовые группы, подрывавшие толом уцелевшие доты. В запутанный лабиринт траншей ворвались автоматчики. Потребовалось всего три часа для взятия крепости. Такие же схватки вспыхивали при штурме каждого укрепленного района.

Хотя сопротивление противника резко возрастало, наступление всех трех советских фронтов успешно развивалось. Уже к исходу 10 августа советские войска начали преодоление Большого Хингана. В историко-мемуарном очерке «Финал», вышедшем в 1966 году под редакцией Р. Я. Малиновского, справедливо сказано:

«Кто может измерить труд воинов, прошагавших сотни километров по знойным безводным степям и переваливших через Большой Хинган, преодолевая с неимоверными усилиями его каменистые кручи, перетаскивая на себе все — боеприпасы, пулеметы, минометы и даже орудия? Кто побывал там, тот надолго запомнит этот знаменитый и незабываемый поход».

Нашим войскам приходилось не только преодолевать сопротивление противника, грозные естественные преграды, но и продвигаться в местности, которую японское командование стремилось превратить в выжженную землю — отступавшие вражеские части взрывали мосты, разрушали дороги, отравляли водоисточники.

Стремительный переход танковых и механизированных соединений через Большой Хинган и выход их в глубокий тыл противника в район Лубэй — Туцюань сорвал планы японского командования занять оборону, заранее подготовленную в глубине Маньчжурии. Труднейший марш по горным дорогам привел к повышенному расходу горючего. Танковая армия оказалась в 450 километрах от своих главных баз снабжения. Автотранспорт не справлялся с подвозом горючего, воды, предметов материального обеспечения. Это могло привести к приостановке наступления. Тогда на помощь пришли две транспортные авиационные дивизии. Танковой армии было доставлено по воздуху 940 тонн одних горюче-смазочных материалов. Наступление [648] продолжалось. К 14 августа войска Забайкальского фронта, преодолев с боями до 400 километров, вышли на Центрально-Маньчжурскую равнину.

Части 1-го Дальневосточного фронта, вторгшиеся в Маньчжурию с востока, продвигались вперед с тяжелейшими боями. Приходилось взламывать глубоко эшелонированную оборону противника, преодолевая упорное сопротивление. Особо сильные узлы японской обороны обходились и блокировались вторыми эшелонами войск фронта. Надежды японского командования на то, что удастся задержать советские войска в приграничных укрепленных районах, не оправдались. Оборона врага рухнула, и к 14 августа войска фронта с боями прошли 120–150 километров навстречу наступающим войскам Забайкальского фронта.

В полосе наступления 1-го Дальневосточного фронта противник часто контратаковал, широко применяя смертников. Японские диверсанты-смертники холодным оружием пытались уничтожать советских офицеров. Часто они прятались в густом гаоляне и, обвязавшись толом и гранатами, неожиданно бросались под танки, автомашины. Иной раз смертник, обвешанный пакетами со взрывчаткой, подкрадывался к группе советских солдат и подрывал себя, стремясь нанести наибольший ущерб. Большие группы смертников, привязав к себе мины, образовывали подвижные противотанковые минные поля. На подступах к Муданьцзяну был отмечен случай, когда 200 смертников, распластавшись в траве, попытались преградить путь советским танкам. В том же районе 15 смертников взорвали себя на бетонированных устоях моста, но без всякой пользы — мост не пострадал. Самурайская доблесть не потрясала бывалых советских солдат, удвоивших бдительность. Смертники обычно расстреливались из автоматов и только в отдельных случаях достигали своей цели.

Тем временем 2-й Дальневосточный фронт наступал с севера. Начав с успешного форсирования Амура и Уссури, советские дивизии продвигались в глубь Маньчжурии. Хотя противник, опасавшийся охвата с юга, отходил, японские войска, засевшие в укрепленных районах, оказывали фанатичное сопротивление. Больших усилий потребовал штурм сильно укрепленного города Фугдин. Японцы хорошо подготовили его в инженерном отношении: вырыли рвы, установили проволочные заграждения. Часть дотов была искусно замаскирована под жилые здания. На окраине города на труднопросматриваемых участках были установлены двадцатиметровые металлические вышки с бетонированными колпаками. В [649] них находились смертники, для большей надежности прикованные к пулеметам. Они поливали убийственным огнем свои секторы. Бои за Фугдин, зачастую переходившие в рукопашные схватки, продолжались два дня. С войсками фронта взаимодействовала Краснознаменная Амурская флотилия. Корабли флотилии шли по Сунгари, порой опережая передовые отряды сухопутных сил.

В ряде мест наши солдаты столкнулись с чудовищными зверствами отступавших. Японские войска уничтожали своих соотечественников — стариков, женщин и детей. Это были семьи японских «переселенцев», обосновавшихся в Маньчжурии после 1931 года. В 1987 году ветеран Н. Т. Гордеев припоминал, как его отделение «натолкнулось на повозки с телами японских женщин и детей. На головах у них были белые повязки. Несколько трупов лежали в сотнях метров от дороги, — по всей видимости, пытавшихся бежать расстреляли в поле. Я насчитал на повозках около ста трупов». При наступлении на Муданьцзян — Гирин, вспоминает другой ветеран, А. И. Иринархов, был обнаружен туннель, забитый трупами японских женщин и детей. В туннеле, имевшем стальные двери, были удушены газом «поселенцы» или члены семей офицеров. Солдат, совершивших злодеяния, офицер, командовавший ими, расстрелял, а затем покончил с собой.

Примеры фанатизма можно легко умножить, о них писала «Комсомольская правда» в августе — сентябре 1987 года в связи с кампанией клеветы, развязанной в Японии по поводу «зверств» Красной Армии во время похода в августе 1945 года. Тогда наши солдаты на каждом шагу сталкивались с самурайской «доблестью».

11 августа части 2-го Дальневосточного фронта приступили к операциям на Сахалине, освобождая южную часть острова. Преградой для наступления являлся Харамитогский укрепленный район. Для овладения им потребовалось несколько дней тяжелых боев. Советские солдаты воочию убедились в коварстве врага. В районе горы Хаппо значительное количество японских солдат попало в безнадежное положение. Они выкинули белый флаг. Стоило советским войскам прекратить огонь, как с японской стороны снова раздалась ожесточенная стрельба. Пришлось подвергнуть противника сильному артиллерийскому обстрелу. Снова появился белый флаг, а на позиции советских войск прибыли парламентеры заявившие о готовности окруженной группировки сдаться. Договорились обо всем, и тут же новая атака... [650]

К 18 августа главная полоса обороны противника на Южном Сахалине была прорвана, и, взаимодействуя с высаженными к этому времени в японском тылу десантами, войска 2-го Дальневосточного фронта ускорили продвижение на юг.

Когда утром 9 августа в Токио узнали о начале войны с Советским Союзом, ведущие политические деятели страны поняли, что нужно идти на мирные переговоры. Вопрос стоял не так: мир или война, а об условиях мирных переговоров. Политическое руководство считало, что нужно принять Потсдамскую декларацию. Военные лидеры во главе с военным министром Анами настаивали на выдвижении ряда условий при принятии Потсдамской декларации — гарантии неизменности существующего государственного строя, самостоятельное разоружение, наказание военных преступников самими японцами, недопущение оккупации.

Упрямство военных крайне встревожило придворные круги. Они опасались, что каждый день промедления с капитуляцией приблизит Красную Армию к Японии и, помимо прочего, увеличит возможности Советского Союза в определении будущей судьбы Японии. Группу видных политических лидеров — бывшего премьера Коноэ, бывшего министра иностранных дел Сигемицу, принца Такамацу — страшила не столько капитуляция перед США и Англией, сколько возможный подъем демократических сил в самой Японии в связи с победами Советских Вооруженных Сил. Князь Коноэ был твердо убежден, что случившееся подтвердило правильность его точки зрения, высказанной еще в феврале 1945 года.

Тогда в меморандуме, направленном императору, он писал:

«Как ни прискорбно признать это, я считаю, что Япония проиграла войну. Хотя поражение тяжко запятнает нашу честь, оно не должно вызывать необоснованного беспокойства, ибо общественное мнение в США и Англии еще не требует изменения государственного строя Японии. Следовательно, с этой точки зрения поражения бояться не следует. Наиболее опасным для будущего государственного строя страны является не столько поражение, сколько коммунистическая революция, которая может произойти в случае поражения. Сейчас советские войска наступают по всему фронту. Если это будет продолжаться, то они в конце концов придут в Японию. Поэтому именно сейчас [651] необходимо капитулировать перед США и Англией».

В Токио созрело убеждение, что идти на поводу у отъявленных милитаристов, отчаянно требовавших продолжения войны любой ценой до конца, означало привести страну прямо к социальному перевороту. По этим мотивам японское правительство решило пойти на капитуляцию, предотвратив окончательный разгром Японии теперь главным образом Советскими Вооруженными Силами и, следовательно, избежав распространения войны собственно на территорию метрополии.

Почти неделю в Токио препирались: политики предлагали идти на мир, крайние милитаристы негодовали, требуя дать решительный бой на Японских островах. Не обошлось, как водилось тогда в Японии, без небольшой резни. Мятеж с целью не допустить капитуляции все же не удался.

С утра 15 августа токийское радио сообщило: в полдень к народу обратится император. Неслыханно! Император никогда не говорил перед микрофоном. По всей Японии владельцы приемников созывали своих друзей, родственников и соседей. В школах, в учреждениях и на предприятиях торопливо устанавливались громкоговорители. Десятки миллионов японцев были убеждены, что его величество обратится к народу с призывом удвоить усилия в ведении священной войны. В полдень остановилось все движение. Все слушатели, как один, встали и поклонились: говорил император. Диктор торжественно возгласил: «Его величество император зачитает сейчас рескрипт. Мы верноподданнически передаем его выступление в записи».

Император в цветистых выражениях объявил о том, что Япония принимает Потсдамскую декларацию. Он воздал должное погибшим, усилиям народа, употребленным для ведения войны, и предупредил: всем японцам теперь «нужно строжайшим образом воздерживаться от выражения эмоций», ибо иначе могут возникнуть «ненужные осложнения», не впадать «в братоубийственную смуту». В заключение император воззвал: «Пусть весь народ живет единой семьей, от поколения к поколению, будучи всегда твердым в своей вере в вечность своей священной земли, памятуя о тяжком бремени ответственности и долгой дороге, которая лежит перед нами. Объедините все силы для строительства будущего. Укрепляйте честность, развивайте благородство духа и напряженно работайте, с тем чтобы увеличить великую славу империи и идти рука об руку с прогрессом всего мира». Голос императора умолк. Слово вновь взял диктор. Он прочитал короткое заявление: [652] «Мы проиграли. Но это только временно. Ошибка Японии состояла в недостатке материальной силы, научных знаний и вооружения. Эту ошибку мы исправим». Мало кто тогда обратил внимание на короткое заявление, хотя зловещий подтекст его был очевиден. Помыслы слушателей были обращены к основному — война закончилась!

В Токио толпы людей направились по разрушенным бомбами улицам к императорскому дворцу со скорбным пением национального гимна и возгласами «банзай!». Майор Хатанами, главное действующее лицо заговора в предшествующую ночь, чтобы не допустить капитуляции, пустил себе пулю в лоб на людях на лужайке у императорского дворца. В этот день в разных концах страны и в японских гарнизонах за морем офицеры-фанатики кончали с собой, не всегда придерживаясь ритуала. На рассвете 15 августа адмирал Угаки, командовавший камикадзе 5-го флота, приказал подготовить три самолета для специальной атаки в районе Окинавы. Собрав на командном пункте в жалкой пещере офицеров штаба, Угаки объявил, что лично возглавит атаку.

В форме без знаков различия адмирал вышел на летное поле, на взлетной полосе вместо трех бомбардировщиков 11 — все наличные исправные машины. Перед ними экипажи — 22 человека. Угаки обратился к командиру с вопросом, почему подготовлены все самолеты. Получил ожидаемый ответ — все пилоты изъявили желание последовать за адмиралом. «Трогательно, — заявил адмирал, — итак, вы все хотите погибнуть вместе со мной?» Единодушный утвердительный ответ. Угаки вскарабкался в кабину наблюдателя головного самолета. К нему подбежал унтер-офицер Эндо.

— Вы заняли мое место!

— Я освобождаю тебя от полета, оставайся.

Эндо, не отвечая, полез в кабину и кое-как уместился там. Угаки, добродушно улыбаясь, потеснился. Самолеты ушли, четыре машины скоро вернулись из-за неполадок в двигателях, а семь бомбардировщиков исчезли навсегда. В 19.24 Угаки передал привычное в корпусе камикадзе сообщение — ведомая им семерка планирует на цель. Последние слова — здравица в честь императора. То, что Угаки погиб, сомнений не вызывает, но в день 15 августа не было отмечено ни одной атаки камикадзе на американские корабли.

Вечером 15 августа адмирал Ониси собрал у себя штабных офицеров. Пристойно побеседовали и разошлись. [653] Вскоре после полуночи адъютанту адмирала сообщили, что Ониси совершил харакири. Офицер поспешил в кабинет адмирала. Там он нашел начальника, очень красиво распоровшего живот, но не сумевшего справиться со второй частью обряда — он не перерезал себе горло. Адмирал был в сознании и прохрипел: «Не сметь помогать мне!» Агония затянулась до 6 вечера, когда основатель корпуса камикадзе испустил дух. Предсмертная записка фанатика была устремлена в будущее:

«Выражаю мое глубокое восхищение перед душами мужественных камикадзе. Они доблестно сражались и умирали с верой в конечную победу. Смертью я хочу искупить свою часть неудачи достичь этой победы, и я извиняюсь перед душами погибших пилотов и их обездоленных семей. Надеюсь, что молодежь Японии извлечет мораль из моей смерти. Неосмотрительность — помощь врагу. Свято выполняйте рескрипт императора. Не забывайте о своей справедливой гордости — вы японцы. Вы сокровище нации. С рвением и духом камикадзе бейтесь за благополучие Японии и мир во всем мире».

Япония официально объявила о капитуляции. 15–16 августа боевые действия между американо-английскими и японскими войсками прекратились. В Соединенных Штатах был объявлен двухдневный праздник по случаю победы. В Маньчжурии Квантунская армия продолжала отчаянную борьбу.

16 августа Генеральный штаб Красной Армии опубликовал разъяснение:

«Японские вооруженные силы по-прежнему продолжают сопротивление. Следовательно, действительной капитуляции вооруженных сил Японии еще нет. Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить сопротивление и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться... Ввиду изложенного Вооруженные Силы Советского Союза на Дальнем Востоке будут продолжать свои наступательные операции против Японии».

Войска Забайкальского фронта, используя танковые и механизированные соединения и конницу, продолжали быстрое продвижение. Двухдневные ливневые дожди, вызвавшие разлив рек, создали дополнительные препятствия. Пришлось вновь использовать транспортную авиацию для [654] доставки танкам горючего. В этой кампании высокие боевые качества показала Монгольская народно-революционная армия. Ее соединения, включенные в состав конно-механизированной группы, стремительно продвигались на правом крыле Забайкальского фронта, прервав сообщения между Маньчжурией и северными провинциями Китая, откуда могли быть переброшены резервы на помощь Квантунской армии. 19 августа войска фронта продвинулись до 600 километров и вышли в район Чанчуня, Мукдена и Жэхэ. Перед ними была поставлена задача: в кратчайший срок овладеть Мукденом, пройдя по Ляодунскому полуострову, взять города Дальний и Порт-Артур.

Ожесточенные бои продолжались в полосе наступления 1-го Дальневосточного фронта. Противник не только упорно оборонялся, но местами наносил сильные контрудары. 15–16 августа развернулось сражение за крупный центр обороны — город Муданьцзян. В боях за Муданьцзян, взятый нашими войсками 16 августа, противник потерял около 40 тысяч человек. 1-й Дальневосточный фронт к исходу этого дня продвинулся до 250 километров в Маньчжурию и Северную Корею. Командование Квантунской армии утрачивало руководство войсками, все японские планы вести планомерную оборону были сорваны. 17 августа генерал Ямада обратился по радио к Советскому командованию с просьбой о прекращении боевых действий. В ответ Ямаде было предписано отдать приказ, чтобы к 12 часам дня 20 августа военные действия были прекращены и японские войска сложили оружие.

Фактическую капитуляцию Квантунской армии нужно было максимально ускорить, дабы избежать излишнего кровопролития. Поэтому было решено сбросить воздушные десанты в основных центрах Маньчжурии и Северной Кореи, еще находившихся в руках японцев, — Харбине, Гирине, Мукдене, Чанчуне и других. Вечером 18 августа на аэродроме Харбина приземлилась первая группа воздушного десанта в составе 120 человек. Они прибыли прямо в логово врага, сильно укрепленный город с гарнизоном, насчитывавшим 43 тысячи человек. На аэродром был вызван начальник штаба Квантунской армии генерал Хата. Группа японских генералов, сутулых, в высоких желтых сапогах, коричневых мундирах, выглядела жалко. При переговорах выяснилось, что штаб в сущности не может связаться с частями. Советское командование помогло восстановить связь, и в нижестоящие штабы стали передаваться приказы о капитуляции.

Командующий Квантунской армией генерал Ямада находился [655] в Чанчуне, где утром 19 августа был высажен советский десант. Полковник И. Т. Артеменко, командовавший десантом, направился прямо к Ямаде, который проводил совещание. Как пишет генерал С. М. Штеменко, «советский офицер прервал его и вручил японцам требование о немедленной и безоговорочной капитуляции. Командующий молчал. Дар речи вернулся к нему только с появлением над городом наших десантных самолетов и бомбардировщиков. Тут Ямада сделал попытку оговорить какие-то свои условия. Как и полагалось по инструкции, И. Т. Артеменко наотрез отверг их и решительно потребовал немедленной капитуляции. Командующий первым снял саблю и вручил ее особоуполномоченному, признавая себя пленником Советской Армии. Вслед за ним то же самое проделали и все другие японские генералы, находившиеся в кабинете». Утром 20 августа в Чанчунь вступил авангард 6-й гвардейской танковой армии.

Днем 19 августа 225 авиадесантников из этой армии высадились на аэродроме Мукдена. Как в любой десантной операции, это был прыжок в неизвестность — нельзя было заранее знать, на что способны фанатики в японских гарнизонах. Десантники действовали уверенно, немедленно устанавливалась охрана аэродрома, истребители патрулировали в воздухе, готовые открыть огонь в случае сопротивления. Но инцидентов не было — деморализованное местное японское командование высылало парламентеров и покорно отдавало приказ войскам сложить оружие. В Мукдене прямо на аэродроме был захвачен император Маньчжоу-Го Пу И.

Капитуляция японских частей в Мукдене, как и в других крупных центрах, проходила по-деловому и даже буднично. Солдаты и офицеры организованно складывали оружие и направлялись в пункты, указанные Советским командованием, без особых эмоций превращаясь из вояк императорской армии в военнопленных. Только немногие предпочитали самоубийство плену. Так, в момент прибытия на мукденский аэродром советских самолетов с десантниками в воздухе внезапно появились четыре японских истребителя. Сначала они зашли на посадку, а затем круто спикировали и врезались в землю. Самурайский «подвиг» не вызвал изумления у занятых по горло автоматчиков.

Советские солдаты освободили тысячи союзных военнопленных из японских лагерей. Они выпустили на свободу союзных генералов, содержавшихся в плену, в том числе Персиваля и Уэйнрайта.

22 августа авиадесантники высадились в городе русской [656] славы — Порт-Артуре, заняли Дальний. 24 августа приземлился десант на аэродроме Пхеньяна. В дополнение к десантникам с 18 августа Забайкальский и 1-й Дальневосточный фронты сформировали передовые отряды — подвижные, хорошо вооруженные части, которые дерзко шли впереди. Обычно в отряды входили танковые роты или батальоны, дивизионы самоходной артиллерии, истребительно-противотанковые артиллерийские батареи, моторизованные стрелковые подразделения. Отряды далеко отрывались от главных сил, поддерживая с ними связь по радио. Специальные офицеры, включенные в состав отрядов, налаживали управление в занятых городах и населенных пунктах. Но кампания на Южном Сахалине и особенно на Курильских островах затянулась вплоть до конца августа.

Еще 15 августа Трумэн довел до сведения Советского правительства «Общий приказ № 1» о сдаче японских вооруженных сил, в котором сообщались зоны принятия капитуляции каждым из союзников. Японские войска, находившиеся в Северо-Восточном Китае, в Корее севернее 38° северной широты и на Сахалине, должны были сложить оружие перед Советскими Вооруженными Силами. 16 августа Советское правительство в ответе США уточнило, что в район сдачи японцев советским войскам надлежит включить «все Курильские острова, которые, согласно решению трех держав в Крыму, должны перейти во владение Советского Союза». Советское правительство предложило, чтобы японские вооруженные силы капитулировали перед советскими войсками и на северной части острова Хоккайдо. Последнее пожелание Вашингтон отверг, одновременно потребовав от СССР предоставления воздушных баз на Курильских островах. СССР отклонил домогательства правительства США, указав, что посадка американских коммерческих самолетов может быть разрешена на одном из советских аэродромов на Курильских островах при условии предоставления аналогичных возможностей для советских самолетов на каком-либо аэродроме на Алеутских островах.

В ночь на 15 августа маршал Василевский приказал немедленно провести десантную операцию по овладению Курильскими островами. На подготовку десанта первоначально отводилось 10 часов — части должны были быть готовы к погрузке к 18 часам 15 августа. Основная трудность заключалась в том, что суда, предназначенные для перевозки десанта, были заняты народнохозяйственными грузами. Войска сосредоточились для посадки в [657] районе порта Петропавловска, а суда все еще разгружались, хотя для этого были привлечены воинские части и местное население. Пришлось отложить начало операции на ночь с 17 на 18 августа.

Погрузка войск была закончена к вечеру 17 августа. Корабли простояли ночь на 17 августа на рейде Петропавловска-Камчатского. Солдаты на кораблях не спали — читали обращение военных советов фронтов, командующего десантной операцией. В подразделениях провели партийные и комсомольские собрания. На повестке дня — «Задачи коммунистов и комсомольцев в бою». 17 августа корабли вышли в море, взяв курс на остров Шумшу, самый северный в группе Курильских островов.

Перед рассветом 18 августа советская батарея береговой обороны обстреляла северную часть Шумшу. К этому времени корабли с десантом уже подходили к острову. На борту — импровизированные митинги. Корабли остановились на расстоянии 150–200 метров от берега, на глубине от двух и более метров. Десантникам передового отряда разъяснили, что высадочных средств мало, и поэтому они во главе с командирами бросались в холодную воду и добирались до берега вплавь. Пулеметчики, минометчики и бронебойщики сначала опускали на дно свое оружие, к которому привязывали шнур, затем плыли и, почувствовав под ногами дно, вытаскивали на берег пулеметы, минометы и противотанковые ружья. Таким же образом транспортировались ящики с боеприпасами.

Японцы открыли огонь, когда десантники, высадившись на берег и сбросив мокрые шинели и бушлаты, пошли в атаку. Шаг за шагом они оттесняли японскую пехоту, но обстановка оставалась сложной: вражеские батареи обстреливали корабли и район высадки. Подавить их было трудно, ибо отсутствовала радиосвязь между кораблями и берегом, что позволило бы корректировать огонь. Японские орудия, практически неуязвимые в скалах, били по судам, мешая высадке второго эшелона десанта. С призывами «Коммунисты, за мной!» парторги бросались в воду и вели за собой на берег солдат с подбитых и горевших кораблей.

Около 9 часов утра майору Шутову, находившемуся на берегу с головным отрядом, доложили, что установлена радиосвязь с кораблями. Он тут же передал координаты целей, которые стала накрывать корабельная артиллерия. Как выяснилось, рацию доставил на берег матрос Мусорин со сторожевого корабля «Дзержинский». «Я знал, — рассказывал Мусорин, — что наши радиостанции [658] боятся морской воды, и решил во что бы то ни стало сохранить рацию. Набрав в легкие воздуха, я оттолкнулся от трапа и, держа над головой свой груз, пошел под водой по каменистому грунту в направлении берега. Запаса воздуха хватило ненадолго, появилось головокружение и звон в ушах. Короткие секунды казались вечностью. Мучительно хотелось оттолкнуться от грунта и всплыть, но я боялся подмочить рацию и сделал еще несколько шагов».

На берегу бушевал бой — атаки, контратаки. Штурм вражеских траншей и дотов. Наступать было мучительно трудно: японцы пристреляли каждый метр. Советский взвод морской пехоты с традиционным возгласом «полундра!» в бескозырках и расстегнутых бушлатах поднялся на штурм. Но морские пехотинцы были остановлены в нескольких десятках метров от вражеской траншеи убийственным огнем. Старшина первой статьи Н. А. Вилков и матрос П. И. Ильичев поползли к доту с двумя амбразурами, прижавшими роту к земле. Они закрыли своими телами амбразуры, дав возможность роте взять высоту, которую прикрывал этот дот. На ней было водружено боевое Красное знамя, которое нес на груди под бушлатом Н. А. Вилков.

Днем враг ввел в действие танки, прорыв их в район высадки был бы чреват самыми серьезными последствиями — у десанта не было противотанковых орудий. Подходы к берегу были ограниченными, и танки шли узкой лощиной. На их пути оказались пятеро моряков-подрывников, возглавляемых командиром взвода подрывников техником-лейтенантом Александром Болыниным. Он со старшим сержантом Иваном Кобзарем, старшиной второй статьи Петром Бабичем, сержантом Рындой и матросом Власенко принял бой. Водынин связкой гранат подбил головной танк, а затем с противотанковой миной бросился под следующий. Богатырь Петр Бабич погиб, держа в руках четыре противотанковые мины. Герои ценой своей жизни уничтожили семь вражеских танков. Атака была отбита. Так, не щадя своей жизни, советские воины отвоевывали Курильские острова, переданные по решению Крымской конференции нашей стране.

В историко-мемуарном очерке «Финал» разъяснялось:

«Тысячи японцев становились смертниками. Смертники — чисто японское изобретение, порожденное слабостью техники Японии... Многие наши воины, в том числе дальневосточники, жертвовали собой не потому, что они были смертниками, а потому, что их смерть спасала жизнь товарищей. Они совершали свой подвиг по вдохновению боя, [659] сознательно, учтя все и бросив свою жизнь на чашу весов боя.

Возьмите любого из наших героев, пожертвовавших жизнью. И все они шли на этот подвиг ради спасения многих товарищей в тяжелую минуту боя. И нет спору, что каждый из них сохранил бы жизнь во имя будущих боев, если бы имел хоть какой-нибудь шанс на это. Для советского воина было важно не только убить врага, но важно уничтожить их как можно больше. Вот почему мы видим разницу между японским смертником и советским солдатом, пожертвовавшим собой.

Японский смертник — самоубийца. Жертвующий собой советский воин — герой. Если же учесть, что японский смертник до совершения своего назначения получает повышенное содержание, то окажется, что его смерть — оплата расхода, произведенного на него при жизни. Так тускнеет ореол, который пыталась создать вокруг этого явления японская пропаганда. Смертник — это пуля, она может сработать только один раз. Смертничество — свидетельство авантюрности, дефективности японской военной мысли».

Тяжелые бои на острове Шумшу продолжались до исхода 19 августа, когда японские войска начали сдаваться. Советское командование отдало приказ о планомерном овладении всеми Курильскими островами. Местами фанатики оказывали сопротивление, которое подавлялось. Только 31 августа Советское командование объявило о прекращении боевых действий в районе Курильских островов. Поход Советских Вооруженных Сил был завершен.

В ходе войны японская армия потеряла 84 тысячи человек убитыми, 594 тысячи человек сдались в плен, в том числе 148 генералов. Были взяты громадные трофеи. В войне против милитаристской Японии Советские Вооруженные Силы продемонстрировали громадную боевую мощь, превосходство советской военной доктрины, искусную стратегию и тактику. Победители в Европе новыми ратными подвигами на Дальнем Востоке умножили славу русского оружия. В кампанию 1945 года советские воины помнили о том, что они отстаивают интересы Родины против вероломного врага. Когда первый отряд кораблей советского Тихоокеанского флота проходил мимо острова Цусима, команды всех кораблей были выстроены на верхней палубе. Им был прочитан приказ, включавший замечательные слова:

«Сегодня, через сорок лет после памятного Цусимского боя, здесь идет первое соединение советских военных кораблей. [660] Мы идем Цусимским проливом после того, как Родине возвращены Южный Сахалин, острова Курильской гряды, после того, как советский флаг гордо взвился над крепостью Порт-Артур. Наша могучая Родина, наша Красная Армия и Военно-Морской Флот победили японских агрессоров, они смыли своей кровью черное пятно с наших отцов и братьев, погибших в цусимских пучинах...»

На кораблях сверкнули молнии орудийных залпов, был дан торжественный салют в честь победы. Великая страна восстановила свои исторические права на Дальнем Востоке. [661]