Эпилог?

В последние недели войны на Тихом океане генерал Д. Макартур добился желанной цели — Вашингтон признал его в новой роли верховного главнокомандующего союзных держав, и в качестве такового на него была возложена миссия официально принять безоговорочную капитуляцию Японии. Это вызвало крепкое недовольство адмирала Ч. Нимица, считавшего, что вклад армии и флота США в нанесение поражения Японии по меньшей мере равный. Пока готовилась торжественная церемония, Нимиц, прибывший в Японию, ознакомился с состоянием военной машины врага и сделал трезвое заявление.

Хотя американская пропаганда била во все колокола, заявляя о том, что Япония наголову разбита, Нимиц, обозревая состояние вражеских вооруженных сил в метрополии, указал: «Мы увидели островную империю с почти нетронутой, хорошо оснащенной армией, располагающей большой авиацией, но не имеющей флота. Империю, которая капитулировала еще до вторжения. Это было достигнуто морской мощью».

Заявление Нимица, вне всяких сомнений, было продиктовано желанием, понятным профессиональному моряку, — подчеркнуть роль флота. Но одновременно он подтвердил главное: если бы не удар Советских Вооруженных Сил, сломавших на континенте Азия становой хребет японской армии, вторжение, намеченное Вашингтоном на 1 ноября 1945 года, открыло бы одну из самых кровопролитных кампаний в истории человечества.

2 сентября на борту американского линкора «Миссури», вошедшего в Токийский залив, состоялась церемония подписания акта о безоговорочной капитуляции Японии. Верховный главнокомандующий союзных держав Макартур провел церемонию так, чтобы создать впечатление, будто Япония сокрушена чуть ли не одними Соединенными Штатами. Дабы подчеркнуть, что победа над Японией подводит итог почти столетней политике США на Тихом океане, из американского музея извлекли и доставили на «Миссури» флаг, который в 1854 году нес командор Перри, под жерлами орудий «открывший» Японию, то есть заставивший ее подписать неравноправный договор. Флаг поместили в стеклянную витрину, укрепленную на видном месте на борту линкора. Он живо напоминал о «черных кораблях» Перри. [662]

Режиссерским находкам Макартура не было конца. Посреди палубы линкора водрузили большой стол, за который уселись представители делегаций стран-победительниц. Мертвую тишину нарушил стук палки о палубную броню. К столу шел, сильно прихрамывая, министр иностранных дел Японии М. Сигемицу, за ним начальник генерального штаба генерал Умэдзу и сопровождающие их лица. Не доходя до стола, японские представители остановились — наступили «минуты позора». Под взглядами сотен глаз моряков и журналистов японцы отстояли предписанное им время, а затем Сигемицу и Умэдзу подписали акт о безоговорочной капитуляции.

От союзных наций первым поставил свою подпись Макартур; рядом на видном месте стояли генерал Персиваль, сдавший Сингапур, и генерал Уэйнрайт, капитулировавший на Коррехидоре. Оба военачальника, вызволенные Красной Армией из узилища в Маньчжурии, были доставлены американцами в Токио для участия в помпезной церемонии. От Советского Союза акт скрепил подписью генерал-лейтенант К. Н. Деревянко. Торжество победителей завершила надлежащая трескучая речь Макартура.

Он торжествовал и чувствовал себя хозяином в Японии, оккупированной только американскими войсками. Возвратившись в сентябре 1988 года на страницах «Нью-Йорк таймс» к сентябрю 1945 года, Ф. Бауэрс написал:

«В то время Вашингтон оказывал сильнейшее давление с требованием «повесить Хирохито», особенно на этом настаивал заместитель государственного секретаря Дин Ачесон».

Почти сразу за водворением Макартура в Токио император Хирохито попросил о встрече. Бауэрс, тогда переводчик Макартура, был свидетелем тайного приезда Хирохито в американское посольство, здание которого, а не штаб оккупационных войск было избрано для встречи. При появлении Хирохито Макартур направился навстречу ему, возглашая: «Очень, очень приятно приветствовать вас, сэр». Бауэрс добавил:

«Я впервые услышал, чтобы Макартур сказал «сэр», обращаясь к кому-либо. Он обеими руками схватил протянутую руку императора, а Хирохито так склонился в поклоне, что их руки были сжаты в футе над его головой».

Вслед за этим Макартур уединился с императором. Потом он, свидетельствует Бауэрс, рассказал, что Хирохито в традициях японского рыцарского кодекса «бусидо» предложил свою жизнь в обмен на жизнь тех подданных, которых предстояло судить как военных преступников. Макартур признался, что испытал при этом «отцовские [663] чувства» к императору, бывшему на двадцать лет моложе его. Тем и кончилась попытка Хирохито вмешаться в отправление правосудия.

Объединенные Нации неоднократно торжественно обещали покарать военных преступников держав «оси», ввергших человечество в войну и виновных в чудовищных злодеяниях. Американские власти взяли на себя в Японии розыск и задержание таких людей. В первую очередь вопрос встал о лидерах страны, виновных в развязывании войны. Преступником номер один, по единодушному мнению, был Тодзио. 11 сентября 1945 года отряд военной полиции отправился к резиденции экс-премьера в Токио, чтобы арестовать его. С трудом разыскав тогдашнее убежище Тодзио — скромный дом, затерявшийся в лабиринте улиц, полицейские чины стали стучать в дверь. Кто-то отозвался, они разъяснили цель визита. Их попросили подождать. Полицейские топтались у двери, и тут в доме раздался выстрел. Дверь немедленно выбили и вломились в дом. В кабинете в кресле полулежал Тодзио — он выстрелил в грудь, в место, где, как предполагал, находится сердце.

Набежала толпа журналистов и фоторепортеров, оттеснившая наряд полиции. Они растаскивали на сувениры мелкие вещи, обрывали пуговицы с мундира Тодзио и прочно овладели телефоном в другой комнате. Один из корреспондентов связался с информационным агентством и в интересах всей «пишущей братии» беспрестанно справлялся у стоявших рядом с Тодзио о его состоянии. Поразительна сцена, описанная очевидцем. Газетчик кричит в телефон: «Из раны течет кровь... нет, еще не умер... подожди, я выясню. Что, старик отдал концы?

— Нет, но слабеет!

— Он слабеет... понял? Да, слабеет, готовь срочное сообщение... Да, муха еще сидит у него на лбу, так?

— Да, сидит, использует его лоб как каток.

— Сидит там... Он не сделал заявления... подожди-ка.

— Теряет сознание, долго не продержится.

— Быстро записывай... в четыре тридцать Тодзио потерял сознание, тело холодеет, нет, задержи «умер», еще жив... Я сам хочу, чтобы он сдох!»

Прибыли медики, оказали, несмотря на слабое сопротивление Тодзио, помощь. Некий газетчик с наивной гордостью сообщил врачам, что все время тормошил раненого, торопя его на тот свет. Врач разъяснил: это лучший способ оказать помощь при таком ранении, в противном случае кровь наполнила бы легкие и Тодзио бы умер. [664]

Журналист схватился за голову: ведь им двигали лучшие побуждения, он не хотел, чтобы сообщение о смерти Тодзио, уже переданное по телефону, оказалось неверным. Экс-премьера доставили в госпиталь, вылечили, и 3 мая 1946 года в числе 28 главных японских преступников он предстал перед Международным военным трибуналом в Токио.

Подсудимым было предъявлено обвинение в том, что начиная с 1928 года они составляли заговор для развязывания и ведения агрессивной войны, в ходе которой совершались чудовищные преступления. Главный обвинитель от США Д. Кинан так определил цели преступного сговора правящей клики Японии: «Они объявили войну цивилизации... То, что это несло смерть и рабство для миллионов, нисколько не тревожило их... Они стремились осуществить бредовый план господства над Восточной Азией, а в конечном итоге над всем миром». Обвинение стремилось показать, что именно подсудимые затевали войну. Последние начисто отрицали свою вину, а их защита строилась на утверждениях, что они виноваты лишь в проигрыше войны.

Эта логика побудила обвинителя от Советского Союза С. А. Голунского заметить: «Они до сих пор не признают и не хотят признать здесь на суде, что они совершили преступление. Они все, как один, заявили здесь на суде, что не считают себя виновными ни в чем. Это еще раз подчеркивает, что, если бы они оказались на свободе, если бы в их руках оказались необходимые средства, они опять стали бы действовать точно так же, как они действовали до сих пор». Процесс в Токио продолжался почти два года, трибунал заседал 417 дней. Было опрошено около 1200 свидетелей. Материалы процесса составили бы собрание в 54 тома, по пятьсот страниц в каждом. На всем протяжении процесса подсудимые в подавляющем большинстве случаев твердо стояли на своем. Американский журнал «Лайф» заметил о поведении Тодзио в зале суда: он давал показания «с холодной уверенностью побеждающего самурая».

Судьям потребовалось семь месяцев для подготовки приговора, занявшего 1500 страниц. Оглашение его началось 4 ноября 1948 года и продолжалось неделю. В приговоре указывалось, что в ходе процесса основные обвинения были доказаны. Международный военный трибунал записал в приговоре по поводу японской политики в отношении Советского Союза: «Трибунал считает, что агрессивная война против СССР предусматривалась и планировалась Японией в течение рассматриваемого периода (т. е. с 1928 года); [665] что она была одним из основных элементов японской национальной политики и ее целью был захват территорий СССР на Дальнем Востоке». Трибунал приговорил к смертной казни семерых подсудимых, остальные в большинстве должны были отбывать пожизненное тюремное заключение.

Почти полтора месяца, оставшиеся до казни, Тодзио употребил на сочинение обширного завещания, которое стало достоянием гласности только в середине шестидесятых годов. Приговоренный к смерти по-прежнему отрицал свою вину, а по поводу справедливости приговора предложил подождать «вердикта истории». Завещание изобиловало избитыми проклятиями в адрес коммунизма и категорически утверждало, что Америка и Англия совершили «крупные просчеты» в ходе войны, ибо «полностью уничтожили Японию в качестве бастиона против коммунизма». Тодзио предлагал тем американским и английским деятелям, которые совершили указанные «просчеты», теперь исправить их и в этой связи выражал радость по поводу переизбрания Г. Трумэна президентом на ноябрьских выборах 1948 года.

Обращаясь к будущему, Тодзио предсказал «неизбежную третью мировую войну», в которой противниками станут Соединенные Штаты и Советский Союз, а Япония окажется «полем битвы». С петлей на шее он заклинал: «Поэтому Соединенные Штаты ответственны за разработку политики для обороны Японии». Составным элементом этой политики должно быть «раскаяние американских военных» за массированные бомбардировки Японии и применение атомных бомб. Как и подобает человеку, отдавшему жизнь военной службе, Тодзио пространно рассуждал о путях возрождения японской вооруженной мощи и принципах строительства новой армии. Он подчеркивал, что нельзя повторять «очевидную ошибку» независимости армии и флота, командование должно быть единым, а помимо духовного воспитания солдат необходимо прививать им чувство прямой «ответственности» по примеру американской армии.

Казнь была назначена на час ночи 23 декабря 1948 года. Американские власти отвергли просьбу осужденных пойти на смерть в самой лучшей одежде. Тодзио особенно сокрушался по поводу того, что пойдет на виселицу в «лохмотьях», американской военной спецовке, которую заключенные носили в тюрьме, ибо это противоречило традиции самураев идти в битву, откуда нет возврата, разряженными до предела. Он удовлетворился тем, что сочинил стишок [666] примерно такого содержания: «Хотя я ныне ухожу, я вернусь на родину и полностью искуплю свой долг перед страной». В ночь с 22 на 23 декабря осужденные получили напутствие от буддийского священнослужителя, выпили по чашке саке, трижды возгласили здравицу в честь императора, трижды в честь империи и проследовали на виселицу. Трупы сожгли в крематории Иокогамы, а пепел сбросили в море. Очень скоро в Японии стали распространяться слухи, что «патриоты» похитили весь пепел или часть его и спрятали в укромных местах как драгоценную реликвию.

Суд в Токио над главными японскими военными преступниками и ряд других процессов, в том числе в Хабаровске в 1949 году, где была изобличена подготовка Квантунской армии к бактериологической войне, подвели черту под второй мировой войной. Как суд в Нюрнберге, так и Токийский процесс, вне всяких сомнений, вскрыли анатомию подготовки и развязывания агрессии, заклеймили непосредственных руководителей и исполнителей разбойничьих войн. Но в Токио в еще большей степени, чем в Нюрнберге, выявилось стремление американских властей сделать все возможное, чтобы обелить вдохновителей агрессивных походов — монополистов. На скамье подсудимых в Токио сидели генералы, политики, пропагандисты, однако никто из деятелей «дзайбацу» не был привлечен к ответственности, больше того, о них американские судьи и прокуроры старались вообще не упоминать.

Штаб Макартура очень быстро свернул дальнейшее преследование военных преступников в Японии. Уже в 1948 году прекратилось возбуждение соответствующих дел, а в 1951 году японскому правительству было поручено заниматься реабилитацией военных преступников. К концу 1952 года из 210 288 лиц, подлежавших ответственности, было реабилитировано 201 574 человека. В 1952 году в связи с вступлением в силу Сан-Францисского мирного договора была объявлена всеобщая амнистия. Что до главных японских военных преступников, осужденных в 1948 году Международным трибуналом на пожизненное заключение, то в 1956 году последний из них вышел на свободу. О том, что японские милитаристы вместе с германскими фашистами виновны в самой истребительной в истории человечества войне, старались поскорее забыть.

Дальше — больше. 16 августа 1960 года на вершине горы Микэнояма около города Нагоя был открыт памятник семи главным японским военным преступникам, повешенным в 1948 году. На памятнике высекли надпись: «Могила [667] семи самураев-мучеников». При открытии памятника им были возданы надлежащие почести. А на памятнике многое написано. Например: «Одиннадцать государств — США, Англия, Советский Союз, Китай, Австралия, Канада, Франция, Голландия, Новая Зеландия, Индия, Филиппины — учредили Международный военный трибунал для Дальнего Востока, где учинили суд над действиями Японии, потерпевшей поражение в войне вследствие применения американцами атомной бомбы, нарушения Советским Союзом договора о ненападении, а также из-за нехватки необходимых материалов». Открытие памятника отвечало милитаристской пропаганде, в которую американцы, разумеется, внесли свои коррективы.

Когда 26 мая 1961 года на военно-морской базе в Йокосука состоялись торжества по случаю восстановления линкора «Микаса» (флагманский корабль времен русско-японской войны), парад проводился совместно вооруженными силами Японии и США. Американский контр-адмирал Йоманес сказал на празднике: «Ваша страна имеет право гордиться линкором и всем тем, о чем он служит напоминанием». Однако в Японии далеки от того, чтобы рассматривать самурайские традиции как общее достояние с США. В январе 1964 года были посмертно награждены примерно два миллиона японцев, погибших во второй мировой войне. В 1982 году введен праздник — День погибших воинов, отмечаемый ежегодно с большой серьезностью и значимостью в день 15 августа, т. е. в ежегодную годовщину выступления императора по радио в 1945 году с сообщением о капитуляции. На памятнике семи самураям-мученикам написано: «Обратим наши взоры в даль Тихого океана и подумаем, кто ответствен за войну». Трудно точно сказать, что видят там люди, размышляющие в Японии о минувшей войне. О ней помнят и напоминают под определенным углом зрения. Капитан Хасимото, тот самый, кто человеко-торпедами топил американские корабли, открыл свою книгу о японских подводниках так:

«Японский подводный флот был полностью уничтожен, но бессмертный дух моряков-подводников все еще живет с нами на широких океанских просторах. Мы храним память о многих отважных воинах, покоящихся в Тихом, Индийском и Атлантическом океанах, с морского дна до наших ушей доносится их шепот».

Пусть, вероятно, не очень молодой, когда он писал эти строки, Хасимото страдал галлюцинациями, но шепот этот слышат в Японии, обладающей передовой технологией, внушительной и растущей промышленностью. Он доносится до страны с антивоенным [668] движением, ненавидящей атомное оружие, где, однако, уже подняли голову милитаристские организации, до государства, располагающего оснащенными новейшей боевой техникой вооруженными силами.

Но в какой мере нация, видевшая Хиросиму и Нагасаки, психологически готова еще к ядерному вооружению? Могут ли инъекции шовинистического яда излечить ее от «ядерной аллергии», которой, по утверждению иных, страдает Япония? Воспоминания о Хиросиме и Нагасаки питают силы сторонников мира, но они используются и теми, кто склонен развязать и уже развязывает в Японии реваншистскую пропаганду.

Если в шестидесятые «непотопляемым авианосцем» именовался остров Окинава, то теперь это определение распространено на все Японские острова.

Переписываются учебники, участие Японии во второй мировой войне изображается так, что вызывает официальные протесты государств, являвшихся в ходе нее объектами японской агрессии. Ширится поток милитаристской литературы, основное течение в нем — книги о той войне, беспредельно восхваляющие свершения японских вооруженных сил на море, в воздухе, на земле и под водой. С экранов телевизоров, киноэкранов и видеомагнитофонов смотрят бравые солдаты Империи восходящего солнца, пытавшиеся добыть лучшее будущее, в их понимании, в минувшую войну.

Тодзио воскрешен в фильме «Великая японская империя», а лента «Будущая война 198...», увидевшая экран в 1983 году, вводит зрителя в курс грядущих операций в недальней войне. Что там книги или киноленты! С середины восьмидесятых идут хлопоты по подъему частей суперлинкора «Ямато», которые неизбежно превратятся в реликвии милитаризма.

Все это наводит на серьезные размышления. Самурайский дух с точки зрения здравого смысла, конечно, не созвучен концу XX века, но самураи, вероятно, рассуждают по-иному. Куда пойдет Япония, несущая не только бремя союза с США, но и искаженную память о второй мировой войне? Ответить трудно. Однако не только историкам, но и миллионам японцев ясно, что означает торжество «самурайского духа» и господство милитаристов.