Сражение при Лиссе. 20 июля 1866 г.
В конце апреля 1866 г. Австрия начала мобилизацию армии и подготовку флота к военным действиям. Ей угрожали одновременно с севера и с юга: с севера — могущественное прусское королевство с его образцовыми вооруженными силами, с юга — молодое итальянское государство. Эти две державы находились в союзе, который, по мнению итальянцев, должен был привести к обратному получению ими Венеции.
Италия не объявляла войны до 20 июня, но еще за шесть недель до этого срока она начала готовить флот к походу. Командование итальянским флотом принял адмирал, граф Карло Пеллион ди Персано, хотя и против собственного желания. Ему было 59 лет, и большую часть своей жизни он прослужил в Сардинском флоте. Во время австро-сардинской войны 1848 г. он показал себя вполне достойно; во время Крымской кампании он заслужил одобрение адмирала Брюа при бомбардировке Одессы. В 1859 г. он блокировал австрийские берега, а в 1860 г. действовал вместе с Гарибальди на сицилийском берегу. В сентябре того же года он принудил к сдаче Анкону и получил шпагу генерала Ламорисьера. За свои последние заслуги он был произведен в вице-адмиралы, а при реорганизации итальянского флота стал морским министром в кабинете Ратацци. Этот пост он занимал с марта по декабрь 1862 г. Перед оставлением его он был произведен или сам себя произвел в чин адмирала. В 1865 г. он стал сенатором. Его личный характер не внушал особого доверия, да и боевые его заслуги не были особенно замечательны; тем не менее в Италии на него смотрели, как на единственного итальянского адмирала, как на единственного человека, достойного вести итальянский флот на войну. Впоследствии он самым печальным [239] образом обманул те большие надежды, которые на него возлагались, и доказал, как сильно может ошибаться общественное мнение насчет человека, способности которого не испытаны.
Италия уделяла морскому делу большое внимание. Начиная с 1860 г. ее расход на морские вооружения был очень велик, достигая 12 000 000 фунтов стерлингов, и итальянский флот имел на бумаге грандиозный вид. Два лучших корабля «Ре д'Италия» и «Ре ди Портогалло» стоили 325 000 фунтов стерлингов каждый и строились на заводе Уэбба в Нью-Йорке. Это были большие корабли по 5700 т{147}, с 7-дюймовой броней, вооруженные весьма сильно: на первом стояли две 150-фунтовые, тридцать 6-дюймовых и четыре гладкоствольные пушки; на втором — две 300-фунтовые и двадцать шесть 6-дюймовых пушек. Но корпусы были построены из сырого леса, и набор их был слаб; кроме того, во время постройки масса мусора была набросана в шпации, вследствие чего в кораблях стояло нестерпимое зловоние. Хорошими морскими качествами они не обладали, так как им недоставало достаточной плавучести и способности легко маневрировать; в придачу их рули были на виду — недостаток, вызвавший весьма серьезные последствия во время боя при Лиссе.
Следующим за ними по силе был «Аффондаторе», башенный таран водоизмещением 4070 т, построенный в Милуоле на Темзе. Броня его была 5-дюймовая, а вооружение состояло из двух 300-фунтовых армстронговских пушек, установленных в двух башнях. Его громадный таран, выдававшийся на 25 футов, и сильное вооружение побудили итальянцев считать его своим лучшим кораблем, а сам Персано питал к нему просто какое-то ребяческое доверие{148}. Тем не менее и он был недостаточно мореходным, так как из-за большой тяжести башен и переднего каземата имел весьма глубокую посадку, а вследствие своей длины не очень хорошо слушался руля. Два небольших — по 2700 т каждый — таранных корабля [240] «Террибиле» и «Формидабиле», построенных во Франции, отличались хорошей маневренностью; они, как и другие итальянские корабли, за исключением вышеупомянутых, защищались 4,5-дюймовой броней; главное артиллерийское вооружение их состояло из шестидюймовых нарезных орудий. «Реджина Мария Пиа», «Кастельфидардо», «Анкона», «Сан Мартино» и «Принчипе ди Кариньяно» являлись батарейными броненосцами, каждый водоизмещением более 4000 т, с броневым поясом по ватерлинии. Две броненосные канонерские лодки «Палестро» и «Варезе» завершали список броненосцев; на каждой из них было по две 150-фунтовые армстронговские пушки и по нескольку орудий меньшего калибра. За этими двенадцатью кораблями, составлявшими главные силы итальянского флота, следовали многочисленные деревянные фрегаты и корветы, хотя и паровые, но старых типов, которые вследствие отсутствия брони утратили боевое значение. Девять таких кораблей (на которых имелось от 20 до 54 пушек) были при Лиссе.
Все же Италия могла гордиться таким флотом. Принимая в расчет только корабельный состав и орудия, можно было считать его равным по качеству, если не выше, флотам Франции, Англии или Соединенных Штатов, бывших в то время тремя главными морскими державами. Итальянцы продемонстрировали независимость, приняв типы, которые в то время считались прекрасными, и при постройке «Аффондаторе» приняли во внимание уроки, преподанные Гражданской войной в Америке. Однако хотя все и казалось прекрасным, но недостаточно истратить миллионы на флот, их надо истратить производительно и разумно. Итальянцы слепо верили в материальную силу и пренебрегли нравственной. Они забыли о том факте, что не корабли и пушки выигрывают сражения, что самые лучшие корабли окажутся бесполезными без искусных командиров, так же как и лучшие орудия без умелых артиллеристов. Они держали в плавании большие эскадры, но не подготовляли команды к войне постоянным упражнением в стрельбе и тактике парового флота. Хорошие действия флота прежде всего зависят от качеств матросов и офицеров, которые им управляют, и низкий уровень [241] личного состава итальянского флота свел на нет его материальное превосходство.
Итальянцы всегда был и мореходной нацией. Береговая линия Италии длинна; страна обладает развитым рыболовством, а история Венеции и Генуи — это история морских держав. Прошлое их не было постыдным, и они были воодушевлены великой идеей. Свобода Италии находила отклик в душе каждого итальянца; они сражались и страдали за это достойное дело и в 1848, и в 1859 гг. Однако в 1866 г. они смогли выиграть только при помощи своего союзника. История учит нас, что люди лучше всего сражаются, когда ими руководит великая идея, но, хотя тут и была великая идея, она не принесла успеха своим поборникам. Неспособные генералы, нерешительные адмиралы, неподготовленные офицеры, недисциплинированные матросы — вот чем объясняется их поражение. Нельсон одержал победы, сделавшие Англию великой державой, в значительной мере силой того духа единства, который он сумел внушить той «братии», которая ему служила. Но здесь царили несогласие и зависть как среди адмиралов, так и между командирами. Тут не было вовсе того быстрого и безответного повиновения, которое является первым условием успешной войны. В отношениях офицеров друг к другу не было ни доверия, ни уважения, и это было настолько общеизвестно, что один итальянский писатель наивно утверждал, что во всех флотах происходит то же самое и что это неизбежное последствие жизни в море{149}. Комендоры, набранные на корабли, по большей части были новобранцами, сильно нуждавшимися в дисциплине. Знающих механиков не было, так как англичане, до сих пор заведовавшие машинами, не желали сражаться. Но хуже всего было то, что младшие офицеры оказались несведущи и неопытны. На многих кораблях не хватало тяжелых нарезных орудий, и во многих случаях машины плохо содержались и находились в неисправности.
Таков был флот, которым начал командовать Персано. Способный и решительный человек даже и тут мог [242] бы сделать многое, но Персано не был ни способным, ни решительным. 16 мая он отправился в Таранто и от всего увиденного так упал духом, что 22-го писал: «Я боюсь, что мы погибнем». Его поведение хорошо описано в обвинительном акте{150}. Череда поступков Персано указывает на его полное нежелание действовать решительно. То он толкует о том, что ждет стальные снаряды, то ему надо переставить орудия с одного корабля на другой, то ему не хватает пушечных лафетов, то снарядов для армстронговских пушек, то быстроходных разведывательных судов, то транспортов, то докторов, то сиделок, то механиков, то лейтенантов, то переговорных труб, то лоцманов, то матросов. Когда же, наконец, у него флот в полном порядке (потому что таково было всеобщее мнение) и когда он мог бы с успехом атаковать австрийцев, он возвращается в гавань и ждет «Аффондаторе»{151}. Слова, выделенные курсивом, конечно, являются преувеличением, но в общем это строгое обвинение справедливо. Попав в среду неспособную и плохо управляемую, отчаявшись в успехе, но вынуждаемый общественным мнением предпринять опасное, по его мнению, дело, он не обладал ни умением организовать боеспособный флот, ни нравственным мужеством отказаться вести его на гибель. Его нестойкий характер проявляется в переписке, прекрасным образчиком которой (с ее вечным нытьем) является следующее письмо к Анджолетти{152}: «Считаю долгом донести Вашему превосходительству, что корабли, присоединяющиеся со дня на день к отряду, имеют неполные экипажи, особенно в отношении младших офицеров{153}, и, что еще важнее, не имеют обученных комендоров, которые теперь более, чем когда-либо, необходимы, вследствие большого числа тяжелых нарезных орудий, требующих [243] долгого и тщательного обучения. Этот флот не готов к войне. Помогите мне, прошу Вас об этом убедительнейшим образом»{154}.
25 июня он провел те корабли, которые были готовы, из Таранто в Анкону, где и бросил якорь. «Аффондаторе», о котором он упоминает в депешах к морскому министру, был на пути из Гибралтара, и до его прихода Персано считал, что не может ничего предпринять. В его распоряжении находилась сильная эскадра, но, по его мнению, она не была достаточно сильна, хотя он и знал, что австрийский флот во всех отношениях значительно уступал ей. Первым делом по прибытии в Анкону он телеграфировал морскому министру о высылке четырех быстроходных коммерческих пароходов для разведывательной службы, пяти понтонов для пользования ими в Анконе, докторов, 12 подзорных труб, возможно большего числа орудий и двух или трех гуттаперчевых переговорных труб. Многие из этих просьб были немедленно исполнены, хотя к 7 июля прибыли еще не все пушки{155}. В то время, когда он занимался обучением кочегаров и комендоров, утром 27 июня, посыльное судно «Эсплораторе» пришло в порт с известием, что появились австрийцы. У «Ре д'Италии» загорелся уголь в ямах, «Ре ди Портогалло» не мог дать ход машинам, на «Террибиле» имелась только половина орудий, «Анкона» не была готова к бою, на «Варезе» и «Палестро» механики не умели управлять машинами, на «Кариньяно» отсутствовали тяжелые орудия. Остальные корабли беспорядочно грузили уголь. Однако «Сан Мартино», «Мария Пиа», «Кастельфидардо» и «Кариньяно» (последний невзирая на недочеты в батарее) приготовились и выстроились в некотором порядке.
Тегетгоф, к действиям которого мы вернемся позднее, расположился вне порта с шестью весьма посредственными броненосцами и одним старым фрегатом. В течение трех часов он медленно двигался взад и вперед в [244] строе фронта, готовился к бою и ожидал нападения со стороны несравненно лучших итальянских кораблей. Ожидания его были тщетны. Хотя Персано и говорит, что намеревался заставить неприятельский флот дать сражение и уничтожить его, если он сделает эту попытку{156}, однако он не вывел свои силы и упустил случай уничтожить противника, находившегося под рукой. Вместо того он перешел на «Эсплораторе», не боевое судно, отдал приказ своим четырем броненосцам{157} выстроиться в линию кильватера и, потеряв массу времени, в то время как австрийцы смело ожидали его в открытом море, наконец вышел из гавани в противоположном направлении только для того, чтобы вернуться спустя час или два, после того как он держал военный совет на «Кариньяно» для решения вопроса о том, следует ли начать нападение или нет. Тем временем Тегетгоф удалился. Начало для итальянского флота было плохим, и на Персано роптали как на эскадре, так и на берегу.
2 июля Персано телеграфировал министру: «Стремлюсь дать сражение, настоятельно прошу вас немедленно послать «Аффондаторе» и комендоров». Его просьба была в очередной раз исполнена, и министр буквально умолял его «сделать что-нибудь», изгнать австрийцев из Адриатического моря, как второй Тромп, потому что этого требовали в миланских кафе.
Пятого он опять просил прислать «Аффондаторе», но все же прибавлял: «Надеюсь, что мы не заключим мира до нашего сражения». Это говорилось потому, что Кустоцца уже разбила надежды итальянцев на суше и весь народ обратил свои взоры к морю, где этот позор мог быть еще искуплен. 7-го наш медлительный адмирал телеграфировал: «Нужно еще два или три дня»{158}.
Но его непрестанные жалобы и нескончаемое откладывание вызвали, наконец, язвительную депешу Депретиса. «Неужели вы желаете сказать народу, — писал [245] он, — народу, который в своем безумном тщеславии считает своих моряков лучшими в мире, что, несмотря на 12 миллионов, которые мы прибавили к его долгу, собранная нами эскадра неспособна встретить врага? Нас побьют каменьями. И кто когда-либо упоминал об австрийском флоте иначе как с презрением?»{159}. «Сделайте что-нибудь, — взывал он, — сразитесь с австрийцами, высадитесь на их берегу, атакуйте Лиссу, только действуйте». Нетерпеливый министр, крикливое население и нерешительный адмирал сообща подготовили поражение.
7-го злополучный командующий получил решительный приказ выйти из гавани. «Выходите из гавани, — гласила депеша, — с вашим флотом, оставьте позади себя все корабли, на которых не хватает орудий. Действуйте согласно инструкциям»{160}.
8-го числа флот наконец вышел в море, хотя Персано все еще оставался без столь желанного «Аффондаторе». Адмирал вывел свои силы в центральную часть Адриатического моря, где они и двигались взад и вперед на больших расстояниях друг от друга. Не было сделано никакой попытки установить местонахождение австрийцев и выманить их; также не было сделано ничего для обучения офицеров и команд. У адмирала не имелось никаких идей, никаких планов, он не советовался с офицерами и не давал им инструкций, не происходило никаких совещаний, никаких обсуждений вопроса, что следует предпринять, а только бессмысленные и бесполезные эволюции. Депутат Боджо, новый Жан Бон Сент-Андре, находился на адмиральском корабле, как доброволец его штаба, и оставался единственным человеком во всем флоте, сохранившим еще некоторое доверие к Персано.
13-го флот вернулся в Анкону — вернулся, не сделав ровным счетом ничего и даже не попытавшись сделать что-либо, с ссорящимися между собою и не повинующимися властям офицерами, с упавшими духом командами. Персано ограничился своей обычной отговоркой: он [246] хочет дождаться прибытия «Аффондаторе» и тогда сделает чудеса. Но на суше были более чем недовольны его действиями.
Впечатлительные и легко возбуждаемые итальянцы приходили в ярость от того, в чем они втайне усматривали позор. Наконец последовало решительное приказание короля и министерства выступить в море, «для того, чтобы предпринять против неприятельских крепостей или флота такие действия, которые можно было бы считать пригодными для достижения успеха»{161}. Злополучный адмирал был побуждаем Депретисом атаковать Лиссу; и, не имея ни собственного мнения, ни собственной воли, решился следовать этому совету, хотя не имел никаких сведений, ни даже карт: он атакует Лиссу и возьмет ее!
Лисса — холмистый и лесистый островок в Адриатическом море, в тридцати милях от Далматинского побережья. Он имеет длину 9 и ширину 4 мили; население его в то время состояло из 4200 жителей. Этот объект имел достаточно важное значение и потому был укреплен австрийцами. На нем насчитывалось девять постоянных укреплений и одиннадцать батарей, большинство которых располагалось на значительной высоте над морем; общее число орудий было 88. Из них самыми сильными были 24-фунтовые нарезные орудия, 48-фунтовые и 60-фунтовые мортиры и гладкоствольные пушки. Гарнизон состоял из 1883 человек морской пехоты и береговой артиллерии. У этого острова в 1811 г. произошло жаркое сражение между англичанами под командованием Хоста и франко-итальянской эскадрой, во время которого Хост поднял знаменитый сигнал: «Вспомните Нельсона». Если бы Персано вспомнил великого английского адмирала, то и он победил бы свою слабость и нерешительность.
16 июля Персано против своей воли отдал флоту приказ выйти в море. Он имел в своем распоряжении все вышеупомянутые итальянские броненосцы, за исключением «Аффондаторе», который был в пути. К нему направили посыльное судно «Флавио Джойя», с приказанием [247] встретиться у Лиссы. Флот состоял из отряда контрадмирала Вакки в составе «Кариньяно» (под флагом контр-адмирала Вакка), «Кастельфидардо» и «Анконы»; из его собственной эскадры, в которую входили «Ре д'Италия» (флагманский корабль), «Палестро» и «Сан Мартино»; из отряда капитана Риботти, который составляли «Ре ди Портогалло», «Варезе» и «Мария Пиа»; из «Террибиле» и «Формидабиле»; из эскадры вице-адмирала Альбини в составе четырех фрегатов и одного корвета и затем из пяти посыльных судов, трех канонерских лодок, одного госпитального судна и двух транспортов{162}. Но Персано был уверен, что его десант недостаточен, так как у него было всего 500 морских пехотинцев и 1000 солдат. Ему было еще обещаны батальон морской пехоты, две инженерные роты и 1500 солдат, которые, однако, не прибыли, но после того как он уже продемонстрировал такую медлительность и робость, он не смел ждать далее. Персано и его начальник штаба, капитан д'Амиго, не имели ни малейшего понятия о боевом значении того места, которое собирались атаковать. Они не знали, какого рода там укрепления, могут ли корабли действовать с надеждой на какой-либо успех и какого рода орудия стоят на укреплениях. Они нисколько не задумывались над вопросом, насколько рискованно и разумно подвергать свои броненосцы риску получить повреждения, а солдат и моряков — риску попасть в плен. В то время как эскадра Тегетгофа была на просторе, они не приняли никаких мер к тому, чтобы укрыться от австрийского флота{163}.
В три часа дня 17-го числа итальянский флот наконец покинул Анкону. «Мессаджере» был послан вперед на рекогносцировку Лиссы, что его капитан и выполнил под английским флагом. Он вернулся к Персано с известием, что порты Св. Георгия, Манего и Комиза защищены [248] сильными укреплениями, но что, хотя они и расположены высоко, выстрелы корабельных орудий до них достигнут. Персано отдал свои распоряжения, намереваясь произвести атаку на рассвете 18-го. Вакка с тремя броненосцами и «Джуискардо» должен был бомбардировать Комизу; Альбини с неброненосными кораблями должен был атаковать порт Манего, а коммандер Сандри с канонерскими лодками — перерезать телеграфный кабель, идущий на соседний остров Лезину. «Эсплораторе» предписывалось наблюдать за северным направлением, а «Стелле д'Италия» — за западным. Весь остальной флот, под командованием Персано, должен был напасть на порт Св. Георгия, при котором стоит город Лисса. Так что если бы на итальянский флот последовало нападение, что вполне могло случиться, то, будучи разделенным на четыре отряда, он легко мог быть разбит по частям. На отдачу приказаний, которые следовало отдать еще до выхода из Анконы, было потеряно столько времени, что было уже более десяти часов утра, когда корабли заняли свои позиции. Следовательно, австрийцы имели время подробно телеграфировать Тегетгофу о прибытии итальянцев.
В 11 часов началась канонада. В это время как раз прибыл «Гарибальди» с некоторым числом людей и с известием, что за ним следуют и другие корабли. Около трех часов дня два пороховых склада фортов при входе в гавань Св. Георгия были взорваны и многие из укреплений замолчали. Но расход боеприпасов со стороны итальянцев был очень велик, один «Ре д'Италия» сделал 1300 выстрелов. Депутат Боджо все время находился на палубе, как он пишет, «под градом снарядов» среди «адской суматохи». В это время появился «Джуискардо» известить Персано о том, что Вакка{164} ничего не может сделать, так как форты расположены высоко и выстрелы их не достигают. [249]
На это он получил приказание оставить один корабль перед Комизой, чтобы отвлекать гарнизон перестрелкой, а с остальными идти на помощь Альбини. Но вскоре явился и сам Альбини прямо из порта Манего со своими деревянными кораблями. Он предпринял весьма слабую атаку порта, и так как три бомбы поразили его флагман, убив двух и ранив трех человек, то он решил, что деревянные корабли ничего не могут сделать против фортов. С редким малодушием и непослушанием он ушел прочь, отправив сообщение Персано, что даже и броненосцу не удастся принудить форты к сдаче. Неудача Альбини поразила Персано, которому начальник штаба. д'Амиго говорил, что взять Манего будет совсем легко. Тем не менее он ничего не возразил Альбини и приказал ему высадить свои войска в порту Каробер, близ порта Св. Георгия, но Альбини ослушался приказания и ничего не сделал{165}.
Внутри порта Св. Георгия и у входа в гавань имелось сильное укрепление под названием батарея Мадонны, которую до сих пор не удалось заставить замолчать, а на телеграфной башне была вторая, еще не тронутая батарея. Ваккас «Кастельфидардо» и «Сан Мартино» пришел к Св. Георгию, обнаружил, что Альбини оставил порт Манего и получил приказание войти в гавань. Однако была уже половина седьмого, итальянские комендоры очень устали, а австрийцы ослабили огонь. Поэтому Персано решил отступить и возобновить атаку на следующий день. Весьма характерно то, что он послал с наступлением ночи «Фиерамоску» просить о присылке нового подкрепления из Анконы. В десять часов вернулись канонерские лодки из Лезины с известием, что кабели перерезаны, но не ранее того, как Тегетгоф уже получил из Лиссы известие об итальянском флоте и послал ответ: [250] «Держитесь, пока флот не придет к вам». Большинство командиров посмотрело бы на это как на предостережение о том, что следует ожидать неприятеля. Персано же решил, что Тегетгоф не посмеет показаться и что это только хитрость с целью его напугать. Он отдал такие распоряжения на следующий день, будто австрийского флота не существовало вовсе.
Всю ночь австрийцы работали на своих батареях, ремонтируя поврежденные орудия и строя вновь амбразуры. Приказы Персано заключались в том, что «Террибиле» и «Варезе» должны были атаковать Комизу, Альбини — прикрывать десант, «Формидабиле» при поддержке трех кораблей контр-адмирала Вакки — войти в гавань Св. Георгия, а собственная эскадра Персано — осаждать наружные форты. На рассвете прибыл столь желанный «Аффондаторе» с фрегатами «Карло Альберто» и «Принчипе Умберто» и транспортом с войсками, увеличившим силы итальянского десанта до 2600 человек (на 800 человек более австрийского гарнизона). Этих сил было бы вполне достаточно при толковом командовании, но ожидать от итальянских командиров ничего толкового не приходилось. Планы Персано были выполнены; около трех часов «Формидабиле» вошел в гавань под весьма сильным огнем и вступил в перестрелку с батареей Мадонны с расстояния всего 300 ярдов. Вакка следовал сзади, но нашел, что вследствие тесноты не может маневрировать со своими кораблями и содействовать стрельбой из орудий, так как батарея Мадонны была полностью закрыта «Формидабиле». Поэтому он вошел и вышел, ничего не сделав. В сумерках «Формидабиле» удалился, сделав весьма мало, хотя капитан Сан Бон, представлявший исключение из общего числа итальянских командиров, сражался искусно, с воодушевлением и мужеством. Он прибыл на флагманский корабль с рапортом, и этот рапорт был печален. Более 50 человек из экипажа «Формидабиле» выбыли из строя; его труба и небронированная надводная часть были пробиты; снасти и фальшборт были разнесены в куски, и шесть портовых ставней были снесены выстрелами. Флот Персано потерял один из своих лучших кораблей, экипаж которого [251] до того устал и выдохся, что был ни на что не пригоден, если бы даже корабль и был еще боеспособен. Одна бомба, разорвавшаяся у кромки одного из портов, наполнила батарею судна таким дымом, что орудийная прислуга чуть было не задохнулась, броня же, однако, не была пробита. «Формидабиле» отошел к западу, намереваясь передать своих раненых на госпитальное судно{166}.
Тем временем Альбини, подчиненный, который в своей сфере выказал столько же неспособности, как и Персано, соединив с неподчинением еще и презрение к своему начальнику{167}, опять ничего не сделал. Весь день он стоял против порта Каробер, ссылаясь на то, что прибой мешает ему высадить экспедиционные силы. По словам Персано, море было спокойно и на кораблях, находившихся в нескольких милях оттуда и бомбардировавших Лиссу, не было заметно никакой качки{168}. Более того, если бы даже и было волнение, то порт Каробер был от него защищен. Ночью, однако, поднялся большой ветер с сильным прибоем, так что в последнюю минуту не было уже возможности высадить людей. На флагманском корабле был созван военный совет, причем Вакка энергично настаивал на возобновлении атаки с наступлением дня. Примерно в это время Персано, кажется, вспомнил, что австрийский флот остался неприкосновенным. Что делать, если явится Тегетгоф, спрашивал он? Мы потопим его нашими таранами, последовал храбрый ответ итальянских капитанов. Тогда Персано решил еще раз атаковать остров, но сделать это «осторожно и осмотрительно». Осторожность и осмотрительность были ему необходимы. Итальянцы потеряли убитыми 16 человек и 114 ранеными, ничего не достигнув. Но осторожность и осмотрительность в разделении итальянского флота выразились довольно странно. Альбини еще раз было приказано высадить своих людей; Вакка должен был крейсировать к северу от острова; «Террибиле» и «Варезе» должны были снова осаждать Комизу, а в это время [252] Персано напрасно бы тратил снаряды, стреляя по батареям Св. Георгия. Не было выработано никакого плана действий на случай появления австрийцев. Ни капитаны, ни адмиралы не думали о том, как они будут употреблять тараны, на которые возлагались такие надежды. Ни одна душа не знала, что надо будет предпринять, все было оставлено на произвол судьбы в последнюю минуту{169}. Даже Бинг, неспособность которого при встрече лицом к лицу с неприятелем была наказана смертью, никогда не опускался так низко. Он был виновен в недостатке рассудительности, вина Персано состояла в преступной небрежности.
Утро 20 июля, несчастного для Италии дня, было пасмурным и бурным. Прибыл «Пьемонт» со свежим батальоном, и Альбини наконец приступил к делу. До восьми часов он спустил роскошный железный плашкоут, который оставил в виде трофея австрийцам, и высадил часть десанта.
Броненосцы без всякого порядка были разбросаны вдоль берега, когда над этой злополучной и бестолковой эскадрой разразился удар грома. На горизонте вдруг появился спешащий «Эсплораторе», поднявший сигнал «Видны подозрительные корабли». Минуту спустя, прежде чем можно было получить точные сведения, сильный шквал скрыл его из виду. В каком же положении находился флот Персано? «Ре д'Италия», «Палестро», «Сан Мартино», «Ре ди Портогалло» и «Мария Пиа» бомбардировали порт Св. Георгия. «Кариньяно», «Кастельфидардо» и «Анкона» находились на расстоянии трех миль к северо-востоку от острова. «Террибиле» и «Варезе» оказались в девяти милях расстояния к западу от острова, «Формидабиле» на расстоянии мили к западу, передавая своих раненых, в то время как волнение было так [253] велико, что вода вливалась в его открытые порты. Эскадра Альбини, обремененная войсками, шлюпками и запасами, занималась высадкой. Как и можно было ожидать, царил ужаснейший хаос, так как осторожность и осмотрительность Персано существовали только на словах. Флот с его неприготовившимися адмиралами, несведущими офицерами и храбрыми, но необученными матросами, застигнутый в самую неблагоприятную минуту, медленно готовился к встрече с неприятелем. Австрийцы же имели определенный план действий, знали, чего они хотят, и решили доказать итальянцам, что презирать австрийский флот не стоит.
В начале войны контр-адмирал Вильгельм фон Тегетгоф был назначен командующим австрийским флотом{170}. Он родился в Марбурге в 1827 г., так что ему шел 48-й год, из которых много лет он прослужил с честью в австрийском флоте. Это был тот самый офицер, который, командуя австро-прусской эскадрой в Северном море, в 1864 г. встретил гораздо более сильный датский флот и после упорной борьбы вышел из нее без особого урона{171}. [254]
Он был храбрым и решительным человеком, умевшим внушить своим подчиненным дух энтузиазма, и за весь период после Трафальгара является единственным боевым командиром, достойным занять место рядом с Фаррагутом. Он нашел австрийский флот в плачевном положении. Злополучный эрцгерцог Максимилиан, погибший в Мексике, много занимался им и основал арсенал в Поле, но его не было уже несколько лет, а со времени заключения союза Австрии с Пруссией, в 1864 г., первая стала небрежно относиться к своему флоту, полагая, что наступил век мира. Было спущено или готово семь броненосцев, но из них на двух («Эрцгерцог Фердинанд-Макс» и «Габсбург») не хватало тяжелых крупповских орудий. Орудия были заказаны и оплачены, но в силу ухудшения отношений между Пруссией и Австрией они были задержаны в Германии. Корпуса и машины броненосцев были готовы, но внутреннее устройство находилось еще далеко не в готовом виде{172}. На «Дон Хуан де Аустрия» недоставало значительной части передней брони. «Новара», фрегат старого типа, загорелся на стапеле, как предполагали, в результате поджога, и был сильно поврежден. Оставались годными к плаванию броненосцы «Драхе», «Кайзер Максимилиан», «Принц Ойген» и «Саламандер», водоизмещением от 3400 до 3800 т, защищенные 4,5-дюймовой броней из штирийского железа; паровой линейный корабль «Кайзер» с 91 орудием; фрегаты «Адрия», «Донау», «Радецкий» и «Шварценбург», один корвет, две императорские яхты, использовавшиеся как посыльные суда, и семь канонерских лодок. У австрийского Ллойда для разведывательной службы взяли один пароход; «Габсбург» и [255] «Фердинанд-Макс» были наскоро вооружены временным такелажем и гладкоствольными пушками; «Дон Хуан» в тех местах, где у него отсутствовала броня, был обшит толстыми досками, а «Новара» — отремонтирована. Сравнивая материальные силы обеих держав, увидим, что цифровые данные говорят далеко не в пользу Австрии.
По числу кораблей отношение итальянских сил к австрийским было 1,99:1, по числу орудий — 1,66:1, по водоизмещению — 2,64:1 и по мощности паровых машин — 2,57:1{173}. Судя по кораблям, Австрия не могла иметь надежды на успех. Глядя на экипажи, нельзя было предсказать ей более блестящих шансов. Матросы были итальянцы и далматинцы, из числа принадлежавших к первой нации 800 человек были родом из самой Венеции, которых можно было смело признать не заслуживающими доверия, так как в эпоху осады Лиссы Венеция была почти уступлена Италии{174}, так что Тегетгоф сам сильно сомневался в том, следует ли ему удерживать этих людей под своей командой и не лучше ли будет отпустить их. Только когда он получил по телеграфу достоверные сведения о том, что Венеция еще не принадлежит Италии, он перестал сомневаться. Далматинцы были неплохими матросами, но и им нельзя было доверять полностью. Так велико, однако, влияние выдающейся личности, что Тегетгоф с самого начала не испытывал затруднений с личным составом. Люди были готовы следовать за ним куда угодно.
Так как Австрия в своих водах в кампании держала только весьма небольшую эскадру — три фрегата и три канонерские лодки, — то, разумеется, большинство мобилизованных матросов были плохо обучены. 30 апреля пришел приказ о подготовке эскадры к плаванию, и с этого времени Тегетгоф все время тренировал своих матросов и старался возбудить в своих подчиненных [256] такое же рвение, каким был исполнен он сам. В то время как Персано проводил неделю за неделей в угнетающей бездеятельности, Тегетгоф, имея перед собой гораздо большие затруднения, с неготовыми кораблями и плохим снабжением, все же создавал флот. Его экипажи были незнакомы ни с броненосцами, ни с нарезными орудиями; он нуждался в механиках, кроме того, корабельная артиллерия была слабой. Но все, что можно было сделать, он сделал. Подобно Нельсону, он проводил постоянные совещания со своими офицерами, обсуждая с ними планы на различные случаи. Он стремился к тому, чтобы компенсировать слабость своих орудий сосредоточенными залпами всего борта, т. е. сделать так, чтобы все орудия, стоявшие на каком-либо корабле, по возможности могли быть направленными на одну цель и из них мог быть произведен одновременный залп. Таким образом все снаряды попадали бы одновременно в небольшую поверхность, вместо того чтобы рассыпаться по всей неприятельской линии. Плюс к этому, помня изречение Фаррагута «Деревянные корабли, да железные сердца» и подвиги «Мерримака», он решил использовать таранную тактику! «Устремляйтесь на неприятеля и топите его», — было его лозунгом. Деревянные корпуса были около машин скреплены цепными канатами — это внушало кочегарам и механикам доверие, хотя и не особо усиливало прочность корпуса. Каждый день его флот уходил в море; корабли маневрировали вместе, а командиры приобретали опыт. Производилась постоянная сигнализация, а также постоянные упражнения комендоров в сосредоточенной стрельбе залпами. Канал Фазана, вход в который был загражден минами, служил австрийцам безопасным местом для эволюции. Когда они выходили в море, то в Поле имелись наготове посыльные суда для уведомления о любом движении итальянцев.
24 июня Тегетгоф просил разрешения начать наступательные действия. Оно было дано ему с некоторыми ограничениями, и 26 июня он вышел в открытое море с шестью броненосцами, одним фрегатом, четырьмя канонерскими лодками и двумя посыльными судами, подняв [257] свой флаг на «Фердинанде-Максе»{175}. Он предполагал, что основные силы итальянского флота находятся еще в Таранто, и он надеялся встретить броненосцы, идущие один за другим из этого порта в Анкону, чтобы таким образом захватить их поодиночке. 27-го он дошел до Анконы и увидел, что итальянцы стоят там. Его зоркий глаз заметил их беспорядок и нерешительность, и с этих пор он понял, что бояться нечего. Бросив им вызов на бой со своими меньшими силами, он с наступлением ночи вернулся в Фазану и в течение следующих дней держал свои корабли под парами, готовыми выступить каждую минуту. 6 июля он дошел со своей эскадрой до Анконы, но на этот раз не вызывал итальянцев на бой.
Ожидая таким образом, он сделал последние приготовления. Был составлен новый свод сигналов, верхний рангоут и паруса свезены на берег, и со всех кораблей было снято все лишнее. Тем временем транспорты двигались взад и вперед, доставляя войска туда, где в них чувствовалась надобность. Период бездеятельности для него наконец кончился. 17 июля пришла телеграмма из Лиссы, гласящая: «Военный корабль производит рекогносцировку под английским флагом». На следующий день быстро, одна за другой, поступили новые телеграммы: «Девять военных кораблей без флагов направляются к острову»; «Десять военных кораблей приближаются под французским флагом»; «Упомянутые корабли идут к северо-западу со спущенными флагами; положение тревожно»; «Упомянутые корабли, идущие к Лиссе, находятся в 10 милях; нападение неизбежно»; «Комиза атакована десятью кораблями; итальянский флаг»; «Порт Лисса атакован»; «Сильная канонада у Лиссы; раненых и убитых нет». Сначала Тегетгоф сомневался в том, что Лисса составляет настоящую цель нападения итальянского флота, предполагая, что это только военная хитрость, чтобы заставить его удалиться от Венеции и Триеста. Но когда 19-го новая телеграмма{176} известила [258] его о том, что в это утро возобновлено нападение на Лиссу, он телеграфировал в Вену о разрешении действовать, затем созвал своих офицеров на заключительное совещание и изложил им свои намерения. Немного спустя он поднял сигнал своим кораблям: «Разводить пары во всех котлах и, как только пары будут готовы, выходить». В 13:30 адмиральский корабль присоединился к остальной эскадре, которая, исполняя приказание, собралась вне гавани. Еще через полчаса из Вены пришла телеграмма с разрешением действовать. При радостных криках экипажей и под воодушевляющие звуки австрийского национального гимна флот отправился сражаться и спасать Лиссу. Подготовка окончилась.
Инструкции Тегетгофа были точны. Отряд броненосцев должен был пробиться сквозь линию итальянцев, стараться таранить их корабли, сражаться на близком расстоянии и сосредоточивать свой огонь. Деревянные корабли, в зависимости от расположения неприятеля, должны были нападать на то или другое крыло неприятельской линии или действовать по усмотрению коммодора Пеца. Канонерские лодки должны были разделиться на три группы, во время сражения поддерживать деревянные корабли и стараться стрелять вдоль палуб неприятельских броненосцев. Таким образом, австрийцы сделали все, что могло обеспечить им успех, и офицеры Тегетгофа хорошо понимали намерения своего командующего. Для того чтобы не быть застигнутым врасплох, флот отправился в боевом порядке. Впереди строем клина шли семь броненосцев{177}, причем флагманский корабль держался головным. Слева от него шли «Габсбург», «Саламандер» и «Кайзер Максимилиан»; справа — «Дон Хуан де Аустрия», «Драхе» и «Принц Ойген». Впереди находилась «Кайзерин Элизабет», служившая репетичным кораблем; позади, на расстоянии 1000 ярдов, строем клина шли фрегаты во главе с «Кайзером» (флаг коммодора Пеца). Впереди «Кайзера» находился репетичный корабль, а на расстоянии 1000 ярдов позади него шла флотилия малых кораблей. Следует заметить, что при [259] таком боевом порядке сильнейшие корабли выдвигались вперед, прикрывая в значительной степени более слабые, максимум сил сосредоточивался на минимальном пространстве, появлялся простор для пользования таранами, не перекрывая, однако, бортовой огонь. Тегетгоф намеревался при встрече с итальянцами прорвать неприятельскую линию и по классическому варианту сосредоточиться на ее слабейшей части. Он совсем не предвидел тех затруднений, которые произойдут, когда корабли будут держаться вместе. Но можно было положиться на то, что его командиры, получившие приказ поддерживать друг друга, сделают все возможное; они знали, чего он желает.
В 06:40 20-го впередсмотрящий передал, что замечены итальянцы. Тотчас вслед за тем налетевший шквал скрыл их из виду, но так как австрийские экипажи в это время завтракали и так как Тегетгоф желал, чтобы люди его вступили в бой в наилучшем физическом состоянии, то он не стал портить им аппетит этой новостью. Шторм был так силен, что ход кораблей уменьшился до 5,5 узла, и Тегетгоф некоторое время даже сомневался, сможет ли он вообще вступить в бой. В девять часов, однако, ветер уменьшился и море несколько успокоилось, хотя волнение было все же настолько сильным, что привело в смущение комендоров на малых кораблях. После завтрака люди спокойно и в порядке разошлись по своим местам. Были подняты сигналы «Сомкнуться» и «Полный ход»; а в 10:35, за несколько минут до столкновения, «Броненосцам ринуться на врага и потопить его»{178}. Полным ходом, который мог составлять узлов 8, а может быть, даже и 10, австрийцы приблизились к линии итальянцев.
Заметив австрийцев, Персано сделал множество сигналов. Сначала он послал приказание «Террибиле» и «Варезе» присоединиться к нему, а затем он начал выстраивать свои силы и корабли адмирала Вакки в линию фронта, развернутую к северо-западу. Он дал сигнал Альбини оставить лодки и людей на берегу, предоставив канонеркам [260] и малым кораблям выручать их, и в то же самое время отдал приказ выстроить деревянные корабли позади линии броненосцев. По уверению Альбини, этого приказа он не получал и, соответственно, не мог исполнить. Несколько минут спустя, увидев, что его линия фронта обращена не в надлежащую сторону, Персано поднимает сигналы «Правьте минуту на северо-восток», затем «Сомкнуться» и «Атаковатьнеприятеля». Броненосцы весьма медленно занимали свои позиции, а «Ре ди Портогалло» и «Кастельфидардо» подняли сигналы «Машины испортились». Однако они, наконец, их исправили и заняли свои места. «Формидабиле» же сразу направился к Анконе, сигналом сообщив Персано (адмирал признал это правильным), что не в состоянии сражаться. Корабль этот, быть может, и не мог употребить в дело орудия, но у него все же оставался таран. Около девяти часов утра, когда линия фронта была уже построена, у Персано вдруг возникла новая идея. Прошлые битвы происходили в линии кильватера, не должен ли и он принять это построение. Тогда он отдал новый приказ: «Построиться в строй кильватера».
Перестроение производилось уже в момент приближения неприятеля. Линия была выстроена таким образом: впереди шел «Кариньяно» под флагом контр-адмирала Вакка, затем следовали «Кастельфидардо» и «Анкона», далее — флагман Персано «Ре д'Италия», за ним — «Аффондаторе», «Палестро» и «Сан Мартино». Позади всех шел Риботти с «Ре ди Портогалло» и «Мария Пиа». «Террибиле» и «Варезе» все еще оставались в нескольких милях к югу, так что вся линия растянулась на 13 миль. Персано утверждает, что он хотел вести бой тремя группами: отряда Вакки, состоявшего из трех единиц, его собственного из пяти и отряда Риботти из четырех, но отсутствие трех броненосцев разрушило все его планы и оставило громадные пробелы. Однако в восемь часов он должен был знать, что «Террибиле» и «Варезе» не могут присоединиться к нему ранее десяти и что на «Формидабиле» надеяться не приходится.
Флот только что построился в линию во второй раз, как новая мысль пришла в голову адмиралу. Он где-то [261] читал, что место командира на быстроходном, маневренном корабле вне боевой линии, за которой он должен наблюдать. Так как «Ре д'Италия» не был ни ходким, ни маневренным, то он остановил его, приведя всю линию в расстройство, и сделал сигнал подойти «Аффондаторе», который следовал за ним. Он знал, однако, что «Аффондаторе» трудно управлять, так как только накануне командир его жаловался на это{179}, что этот корабль имеет мало снастей, так что сигналы подавать с него очень затруднительно. Но хуже всего оказалось то, что ни один из командиров, не имел ни малейшего понятия о намерениях адмирала. Передние и задние корабли были на расстоянии мили от «Ре д'Италия» и могли только видеть, что от одного корабля к другому направилась шлюпка{180}.
Персано покинул свой флагманский корабль вместе со своим флаг-капитаном и одним офицером штаба, но депутат Боджо, получивший предложение следовать за ним, остался. Как только адмирал перешел на «Аффондаторе», он начал быстро двигаться вдоль линии туда и обратно, мало делая для боя, но подавая многочисленные сигналы, и, между прочим, «Уменьшить расстояние между кораблями» и «Нападать на неприятеля, когда подойдет». Так как никто не знал, где находится Персано, и так как все корабли были так увешаны флагами, что разобрать сигналы не представлялось возможным, то никто не обращал на него внимания и итальянский флот должен был сражаться поодиночке против соединенных сил, без руководителей и приказаний, против командиров, которые видели своего адмирала и знали его планы. Собственные слова Персано странно противоречат его последующим действиям и указывают на то, как мало он представлял себе, что такое морское сражение: «Я счел удобным занять позицию вне линии на броненосце большой скорости для того, чтобы иметь возможность броситься в самый пыл сражения или тщательно передавать необходимые приказания различным частям эскадры и [262] направлять их действия сообразно надобности»{181}. Он весьма мало «устремлялся в пыл сражения», но зато поднимал целую массу сигналов.
Остановив «Ре д'Италию», Персано создал значительный промежуток между ним и «Анконой» и оставил эскадру Вакки из трех кораблей безо всякой поддержки. За одно это он заслуживает строжайшего порицания, так как во всяком случае, если ему и потребовалось перейти на быстроходный корабль, то он должен был сообщить своим капитанам свои намерения заранее, а не дожидаться того момента, когда австрийский флот будет совсем рядом. Четверть часа спустя, после того как он покинул «Ре д'Италию», австрийцы в стройном порядке прошли сквозь итальянскую линию. Они обменялись выстрелами с отрядом Вакки, причем «Кариньяно» открыл огонь, будучи на расстоянии нескольких кабельтовых, но при сильном волнении итальянцы стреляли так плохо, что большинство их снарядов перелетало через австрийские корабли. Ни командиры, ни экипажи флота Тегетгофа не могли поверить, что происходит настоящее сражение и что они находятся под огнем грозных армстронговских пушек итальянцев. Вследствие ли дыма от их собственных орудий или вследствие того, что итальянцы хорошо маневрировали, но только при этой первой стычке ни один итальянский корабль не был протаранен. Когда австрийцы прорвали линию, то Вакка с тремя своими кораблями повернул последовательно влево, продемонстрировав некоторые командирские способности, и сделал попытку напасть на слабые корабли австрийского арьергарда. Но движение это осуществлялось слишком медленно, и прежде чем он повернул окончательно, австрийцы уже прошли. Коммодор Пец на «Кайзере» теперь направился к югу, чтобы вступить в бой с итальянскими деревянными кораблями, но был встречен отрядом Риботти, усиленным прибытием «Варезе». Однако эти корабли первоначально не вступили с ним в бой, а заняли позицию между Пецем и Тегетгофом, а Альбини было предоставлено [263] встретиться с деревянными кораблями. Имея в своем распоряжении восемь больших единиц с 420 орудиями, этот начальник пришел к заключению, что деревянным кораблям не место в битве броненосцев, и отказался двинуться. Отряд Риботти, оказавшийся между Тегетгофом и его помощником, напал на «Кайзер» и его деревянных собратьев, а Альбини спокойно взирал на это.
Тем временем Тегетгоф повернул и вновь вступил в бой, напав на корабли, составлявшие так называемый отряд Персано. Все семь австрийских броненосцев набросились на «Ре д'Италию», «Палестро» и «Сан Мартино», и первым двум пришлось плохо. Сражение теперь обратилось в ряд беспорядочных стычек в густом дыму, в котором обе стороны видели друг друга только временами. Австрийские корабли были черные, а итальянские, благодаря счастливой мысли Персано, были окрашены в светло-серый цвет, так что ошибиться было довольно трудно. Кроме того, австрийцы по-разному окрасили трубы своих кораблей, так что они без труда различали свои броненосцы, а итальянцы не проявили подобной предусмотрительности. Приказания Тегетгофа были ясными и краткими: «Тараньте все серое». Австрийские корабли двигались взад и вперед в дыму и суматохе, пытаясь применить таран, но каждый раз безуспешно. В особенности они нападали на «Ре д'Италию», на помощь к которой подошел «Палестро». По корме последнего очень быстро произвели сосредоточенные бортовые залпы, причем иногда стреляли калеными ядрами, тогда как снаряды «Палестро» в основном летали мимо. Последовало несколько минут ожесточенной канонады, затем матросы, сидевшие на топах мачт «Драхе», закричали, что неприятель горит, и густой дым показался на его палубе. «Палестро» отошел, «Драхе» погнался за ним, но из-за своего малого хода не смог догнать неприятеля. Итальянский корабль скрылся из виду, а «Драхе» вернулся, чтобы вновь напасть на «Ре д'Италию». Затем на помощь бывшему флагману подошел после перестрелки с деревянными кораблями коммодора Пеца «Сан Мартино».
Как гласит итальянский отчет, австрийцы окружили «Ре д'Италию», стараясь пробить его тараном, и один [264] раз действительно ударили в его ахтерштевень, оторвав руль и сделав его в полном смысле беспомощным. Корабль, окруженный австрийцами, находился в самом критическом положении. Его командир Фаа ди Бруно пытался двинуться вперед и подойти ближе к «Анконе», которая в это время загорелась. Но огонь на ней был быстро потушен благодаря предусмотрительности командира, который принял все меры предосторожности на случай подобного несчастья. «Угрожаемый с крамбола неприятелем, «Ре д'Италия» встретил другой броненосец на некотором расстоянии впереди, который старался загородить ему путь. Покинутый и предоставленный своей судьбе, не имея возможности управлять рулем, корабль не мог избегнуть тарана броненосного фрегата, который угрожал ему слева. Командир уже приказал своему экипажу готовиться идти на абордаж, как его корабль сильно накренился на левый борт и пошел ко дну»{182}. Такова итальянская версия.
Тегетгоф, проходя сквозь густое облако дыма, окружавшее суда, вдруг увидел перед собой громадную, серую массу, стоявшую неподвижно. Приказания «Полный ход вперед» и «Быть готовым дать задний ход» были переданы по телеграфу в машинное отделение, и полным своим 11,5-узловым ходом «Фердинанд-Макс» ударил своего противника. Перед «Ре д'Италия» находился другой австрийский корабль, но Фаа ди Бруно, несмотря на храбрые слова на военном совете, не пытался его таранить. Вместо этого он дал задний ход в самую критическую минуту, тогда как если бы он остановился или пошел вперед, то избегнул бы удара. «Фердинанд-Макс» легко всадил свой нос в итальянский корабль, поднявшись на мгновение при нанесении удара, а затем опустившись снова, в то время как таран его с ужасным треском врезался сквозь железную броню и деревянную обшивку в злосчастный корабль. Сотрясение на «Фердинанде-Максе» нельзя назвать сильным; несколько человек упало на палубу в момент удара, и сотрясение ясно почувствовалось в машинном отделении, где машинам тотчас дали [265] задний ход. Австрийский корабль не получил никаких повреждений. «Ре д'Италия», приняв удар, сильно накренился на правый борт{183}, а затем, когда «Фердинанд-Макс» отошел от него, он накренился влево, и на палубе его виден был пораженный ужасом экипаж. Он был так близко, что один австрийский офицер воскликнул: «Какая чудная палуба». На минуту или на две сражение приостановилось, и все взгляды были устремлены на обреченный корабль. Он накренился второй и последний раз и грузно пошел ко дну.
Экипаж «Ре д'Италии» погибал с последним торжествующим криком «Венеция наша!». Когда корабль накренился, некоторые из команды скинули свою одежду и бросились в воду, в сторону, противоположную водовороту, они по большей части были спасены, но те, кто прыгнул за борт с левого борта, были унесены и утонули в водовороте. Капитан Фаа ди Бруно, видя, что его корабль гибнет, со словами: «Капитан должен погибнуть со своим кораблем», — вынул револьвер и застрелился{184}. Когда корабль уже тонул, главный артиллерист Польтио заметил, что одно орудие осталось неразряженным, и побежал дать из него выстрел с криком «Еще разок». Благодаря крену появилось опасение, что австрийцы могут завладеть флагом «Ре д'Италии». Раздались крики о его спасении, и один офицер, Рацетти, схватив его и крепко привязав к кораблю, выстрелил из револьвера в австрийского офицера. Если итальянцы и не умели сражаться, то они умели встречать смерть, и эти возгласы экипажа и геройские поступки в минуту поражения вспоминаются итальянцами с любовью. Это были храбрецы, но одной храбростью сражения не выигрываются.
Тегетгоф смотрел с ужасом на совершенное им деяние. Море было полно барахтавшихся людей, и он тотчас отдал приказание спустить шлюпки. Но это оказалось невозможно. «Сан Мартино» и другой итальянский корабль [266] уже приближались, и ему приходилось стараться избегнуть их. Он дал ход вперед, подав сигнал посыльному судну «Элизабет», находившемуся поблизости, остаться и подобрать людей. Но и это судно подверглось нападению и было отогнано итальянцами, не знавшими о возложенном на него гуманном поручении. Несчастные остатки экипажа «Ре д'Италии» целые часы боролись с волнами, в то время как ядра и бомбы падали среди них. Итальянцы говорили, что австрийцы смеялись над этими людьми и стреляли по ним; это совсем невероятно и может быть объяснено, пожалуй, тем, что в пылу отчаянной борьбы некоторые шальные ядра попали в них.
Прежде чем «Фердинанд-Макс» нанес удачный удар, он таранил два раза, но безуспешно, так как при этих столкновениях углы были слишком острыми{185}. С потерей «Ре д'Италии» и отходом «Палестро» силы итальянцев сократились до восьми кораблей. «Тем не менее, — говорит Персано, — они продолжали смело сражаться против двадцати семи вражеских кораблей». Какое признание! Восемь кораблей сражались против 27 потому, что половина итальянского флота уклонилась от боя или отсутствовала по оплошности самого адмирала. Где был Альбини с его восемью фрегатами? Где был «Террибиле»? Где был сам «Аффондаторе»? Если не тут был самый жаркий пункт сражения, то Персано имел весьма неточное представление о положении дел.
Вслед за этим австрийцы напали на «Ре ди Портогалло», «Марию Пиа» и «Варезе». Эта группа имела яростную стычку с коммодором Пецем, к действиям которого мы должны вернуться. Видя, что его эскадре угрожают с фланга итальянские броненосцы, Пец перенес свое внимание с Альбини на них. Появился «Аффондаторе», устремившийся прямо на «Кайзера», и одну минуту казалось, что они вот-вот столкнутся нос с носом и оба пойдут ко дну. В такую минуту более слабый духом отступает, и Персано оказался этим слабым. Он слегка уклонился от шедшего на него «Кайзера», затем повернул [267] и исчез среди других кораблей. «Ре ди Портогалло» напал на маленькие и слабые «Элизабет» и «Фридрих». Чтобы спасти их, «Кайзер» направился прямо на него, давая в то же время сосредоточенные бортовые залпы по итальянским броненосцам, оказавшимся вокруг него. «Кариньяно», «Кастельфидардо» и «Варезе» были сильными противниками, но «Кайзер» выдержал борьбу с ними. «Портогалло» находился прямо по курсу, и со страшным треском «Кайзер» ударил в него. Бушприт «Кайзера» был снесен, его носовая статуя застряла в надводном борте «Портогалло»; его фок-мачта упала и увлекла за собой трубу, раздались тревожные крики «Горим». «Портогалло» получил незначительные повреждения, так как, по всей вероятности, выдающаяся носовая статуя «Кайзера» смягчила удар в его надводную часть, но итальянские комендоры хотя и весьма легко могли бы попасть в «Кайзера», стоявшего к ним носом, но были до того возбуждены, что и на этом близком расстоянии давали промахи своими 300-фунтовыми ядрами или же от волнения заряжали пушки одним порохом. «Кайзер» стал борт о борт с «Портогалло» и получил залп из его мелких орудий. После этого, наконец, австрийский корабль высвободился и ушел вперед, страшно побитый, с горящими снастями и большим числом убитых и раненых моряков. В эту минуту из дыма вторично появился «Аффондаторе», направляясь наперерез «Кайзеру» под прямым углом. Казалось, ничто не может спасти этот неброненосный и наполовину беспомощный корабль от «Аффондаторе», который приближался, как бы намереваясь ударить тараном. Люди его получили приказ лечь плашмя на палубу{186}, столкновение было неизбежно, но вдруг Персано вторично отдал приказание отклониться и пощадить его. Может быть, он боялся, что громадный таран «Аффондаторе» застрянет в корпусе «Кайзера» и его собственный корабль будет увлечен вслед за неприятельским{187}, но во всяком [268] случае этот незначительный и колеблющийся человек действовал под впечатлением минуты, а как все обстояло на самом деле, нам неизвестно. Его человечность приводилась в оправдание его робости. Солдат или моряк должен прежде всего поражать неприятеля, а затем уже думать о филантропии. Война неминуемо влечет за собой человеческие жертвы, и чем больше потери неприятеля в сражениях, тем скорее он сдается.
«Анкона» и «Варезе» готовились вновь атаковать отряд Пеца, как вдруг они столкнулись и некоторое время оставались в замешательстве. Эти минуты дали возможность австрийцам отойти и этим спастись. Потери на «Кайзере» были значительны. Одно из тяжелых 300-фунтовых ядер «Аффондаторе» пробило его, убив и ранив 20 человек. Всего корабль потерял 24 человека убитыми и 75 ранеными, но он посрамил Альбини, доказав, что деревянный корабль может сразиться даже с броненосцами и избежать гибели. Оба флота теперь разошлись, и австрийские броненосцы отправились на поддержку своих неброненосных сил, которые находились от них на некотором расстоянии. Видя это, Персано поднял еще несколько сигналов, оставленных без внимания, между которыми был сигнал «В погоню». Перед тем он отдал своему флоту приказ «Повернуть вслед за врагом», за этим последовал приказ, «Сражаться на близком расстоянии» и «Адмирал объявляет флоту, что корабль, который не сражается, не исполняет своего назначения». Так как австрийцы угрожали «Палестро», на котором произошел сильный пожар, то Персано направился к нему на помощь и встал между ним и «Кайзером Максимилианом», который затем удалился. «Палестро» был взят на буксир, а «Индепенденца» получила приказ поддерживать его и при необходимости принять экипаж. Вернувшись к своему флоту, Персано предпринял некоторую попытку повести его против австрийцев. У него все еще оставалось девять броненосцев, так как если «Ре д'Италия» и «Палестро» уже не шли в счет, зато явился наконец «Террибиле». Деревянные корабли оставались нетронутыми, и в целом флот Персано оставался сильнее австрийского. Но запас угля истощался, люди сильно упали [269] духом, его офицеры были недовольны, и снарядов оставалось мало. Он не был человеком, способным внушить отвагу побитому флоту, и кончилось тем, что только один корабль был готов его поддержать. С неохотой он отказался от своего намерения и выстроил свои броненосцы в одну линию, прикрывая неброненосные суда, в направлении, параллельном австрийскому флоту.
Тегетгоф достиг Лиссы, обнаружив, к своей великой радости, что там развевался австрийский флаг. Он тоже перестроил свой флот, расположив все семь броненосцев в линии кильватера напротив итальянской эскадры. Неброненосные корабли и канонерские лодки выстроились параллельно броненосцам, далее от итальянцев. Он снова был готов встретить своего противника, но не желал навязывать новый бой. Он уже сильно посчитался с ним и не хотел рисковать своим успехом. Он знал, что его флот значительно слабее и что если он будет побит, то Лисса падет. Его орудия были бессильны против итальянской брони, а тараном, единственным оставшимся ему оружием, оказалось далеко не так легко пользоваться, как он предполагал. Если бы он видел, что имеет какую-нибудь возможность уничтожить итальянский флот, то решение его прекратить сражение в данный момент было бы преступно. Но так как у него не было шансов на то, чтобы захватить неприятеля, так как его наиболее тихоходный броненосец значительно уступал в скорости самому худшему ходоку из итальянских броненосцев, то его осмотрительность заслуживает только похвалы. Если бы в его распоряжении находились тяжелые армстронговские орудия или если бы его корабли имели ход выше на несколько узлов, тогда он мог бы разбить Персано окончательно и, по всей вероятности, исполнил бы это. Но со своими неважными гладкоствольными и слабыми 24-фунтовыми пушками, со своими фрегатами, делающими всего восемь или девять узлов, он не мог ничего поделать. Оба флота следили друг за другом до наступления ночи, причем итальянцы двигались зигзагами, оставаясь, однако, на почтительном расстоянии от Тегетгофа. С наступлением сумерек Персано направился к Анконе, а Тегетгоф — к Поле. [270]
Около 14:30 несчастный «Палестро» взлетел на воздух. Пожар возник по соседству с кают-компанией или от ручных гранат, или от австрийского 48-фунтового ядра. Его командир, Каппеллини, затопил погреба, но позабыл про импровизированный склад снарядов, принесенных наверх, чтобы дать возможность быстро заряжать орудия во время сражения. Каппеллини отказался покинуть свой корабль, сказав: «Кто хочет, может уходить, я же остаюсь». Экипаж последовал его храброму примеру, время от времени восклицая: «Да здравствует Италия! Да здравствует король!» Огонь все более распространялся, несмотря на отчаянные усилия команды, пока пламя не достигло снарядов. Из 230 членов экипажа спаслись только 19, в числе которых один офицер. Оба флота с ужасом взирали на взрыв.
Когда австрийцы отступили, Персано занялся поисками «Ре д'Италии». Дым скрыл от него гибель этого корабля, и поэтому он сделал сигнал, чтобы узнать, что с ним сталось. «Затонул», — был ответ его флота. Несколько минут спустя, в то время как он пытался побудить итальянцев снова идти на неприятеля, «Карло-Альберто» поднял сигнал: «Найдено место кораблекрушения». Этот корабль обнаружил в воде много людей, цеплявшихся за доски и обломки. Как оказалось, оставшиеся в живых люди из экипажа «Ре д'Италии» были уже близки к тому, чтобы утонуть, как вдруг сильным напором воды кверху, происшедшим, быть может, от взрыва котлов, были вынесены на поверхность доски и обломки, за которые пловцы и ухватились. 166 человек, в том числе девять офицеров, были спасены, остальной же экипаж в числе 400 человек, вместе с депутатом Боджо, погиб. Те из умерших, которые были найдены, покоятся на кладбище Кампо Санто в Лиссе, рядом со своими врагами.
Если бы мы пожелали узнать в подробностях ту роль, которую каждый из броненосцев играл во время сражения, то имеются полные отчеты о большинстве австрийских кораблей и об «Аффондаторе». За действиями «Фердинанда-Макса» мы уже проследили: он три раза пускал в ход таран, на палубе находились люди, готовые броситься на абордаж, но паровые машины сделали [271] абордаж невозможным по крайней мере до тех пор, пока машины и движители не испортятся. В итальянском отчете говорилось, что «Фердинанд-Макс» специально преследовал «Ре д'Италию», но это неверно — он встретил его случайно. Он произвел 156 выстрелов. «Габсбург» стрелял сосредоточенным огнем, но безуспешно. «Кайзер Максимилиан» атаковал «Ре д'Италию» с расстояния двух кабельтовых, когда заметил, что итальянские снаряды летят слишком высоко. Его трубы, мачты и снасти были повреждены, но корпус цел. Около 11 часов он таранил неизвестный итальянский корабль, но не причинил ему большого вреда. Весьма возможно, что это был «Ре д'Италия», корма которого, говорят, была повреждена. После этого он преследовал небольшой броненосец, вероятно «Палестро». В общем этот корабль произвел 15 сосредоточенных бортовых залпов. «Дон Хуан де Аустрия» в начале сражения следовал непосредственно за Тегетгофом, но вскоре был отрезан от него и окружен итальянцами, от которых его освободил «Кайзер Максимилиан». За время всего сражения этот корабль видел только один сигнал Тегетгофа «Помогайте второму отряду». В течение получаса он выдерживал нападение большого итальянского броненосца, может быть «Портогалло», который старался ударить его тараном. Он также обменялся выстрелами с «Аффондаторе», который одним 300-фунтовым снарядом пробил его небронированный борт, но без особых последствий, так как ядро пролетело насквозь. Второй снаряд попал в броню, но ее не пробил, а третий упал на шканцы.
«Принц Ойген» начал стрельбу из своих нарезных 10,4-дюймовых орудий и давал сосредоточенные залпы всем бортом настолько часто, насколько это позволяли орудия. «Аффондаторе» прошел мимо него, но, по обыкновению, промахнулся как тараном, так и выстрелами. Он находился около «Фердинанда-Макса» в то время, как этот последний маневрировал с целью нанести удар тараном неизвестному итальянскому кораблю, который повернул и прошел между «Принцем Ойгеном» и австрийским флагманом, избежав удара. В его машинном отделении [272] было слышно, как ядра ударяли в ватерлинию, но никаких повреждений не произошло. «Драхе» имел жаркую стычку. Его командир фон Молль, отдававший приказания стоя на палубе, был убит наповал ядром, снесшим половину его черепа. Паровик был поврежден, грот-мачта упала, а бомба, разорвавшаяся на палубе, вызвала пожар, но огонь был вскоре потушен. Экипаж его пострадал не особенно сильно, так как, насколько было возможно; лежал. Огнем «Драхе» был подожжен «Палестро». «Саламандер» делал попытку работать тараном, но безуспешно. В его боевую рубку попал снаряд, и командир был ранен.
Персано рассказал о всех своих действиях на «Аффондаторе», но возникает вопрос: следует ли верить его показаниям или нет? У итальянских офицеров и у итальянского народа осталось впечатление, что он взял один из лучших броненосцев из ряда сражавшихся и не сделал с ним ничего или очень мало. Офицеры деревянных кораблей видели, как он маневрировал вне дыма сражения, в то время как «Ре д'Италия», буквально осажденная со всех сторон, боролась не на жизнь, а на смерть. «Дав выстрел по австрийскому флагу, — утверждает Персано, — «Аффондаторе» пробовал действовать тараном, но неудачно; затем, пройдя неприятельскую линию на расстоянии пятидесяти ярдов, опять дал залп по флагманскому кораблю и, прорезав линию, ударил тараном в один из австрийских кораблей, окружавших «Портогалло». Это кажется полным вымыслом. «Выйдя из дыма, «Аффондаторе» поднял сигнал деревянным кораблям «Нападать», но они не двинулись с места»{188}. Он старался ударить тараном «Кайзера», но, промахнувшись, только прошел с ним борт о борт, причем этот линейный корабль дал по нему сильный навесной залп, пробивший насквозь его палубу, а находившиеся на неприятельских марсах стрелки производили опустошение среди людей, находившихся на его палубе и старавшихся укрепить якорь, который оборвался и сильно бил его борт. Все еще держась вблизи «Кайзера», он опять попытался ударить его [273] тараном, стреляя вместе с тем из своих 300-фунтовых орудий по австрийцу, который снова уклонился от удара и сильным залпом орудий всего борта поджег его. Увидев, что «Кайзер» находится в скверном положении, Персано почувствовал, «что он не может более сосредоточивать свое внимание на беспомощном корабле»{189}, и удалился, дав неприятелю возможность спастись. Как плохой рабочий всегда жалуется на свой инструмент, так и он на то, что «Аффондаторе» был весьма неповоротлив и плохо слушался руля.
Потери победителей были, на удивление, малы. На всех австрийских судах погибло 38 человек и было ранено 138, а на броненосцах оказалось всего только трое убитых. Больше всех пострадал «Кайзер». Итальянцы потеряли пять человек убитыми и 39 ранеными, не считая тех, кто погиб при осаде Лиссы, на «Ре д'Италии» и на «Палестро». С этими последними число их убитых достигло 620, а общее число раненых 161. Они потеряли два броненосца во время боя, а третий, «Аффондаторе», затонул несколько дней спустя в гавани Анконы, по всей вероятности, вследствие перенесенных им сильных толчков. Повреждения австрийских броненосцев были весьма незначительны. Итальянские снаряды ни в одном случае не пробили их брони и обшивки; да и вдавливания брони, за исключением одного случая, были незначительны. «Фердинанд-Макс», имевший тупой, слегка выдающийся нос, состоящий не из одного куска железа или стали, а просто из листов брони, выведенных вперед и соединенных на водорезе, стер краску в тех местах, где нос его прошел в «Ре д'Италию». Несколько листов было сорвано, и образовалась небольшая течь, но других повреждений не было.
Обращаясь к итальянскому флоту, видим, что все броненосцы были сильно побиты, но ни один не имел серьезных повреждений. «Формидабиле» вышел из строя во время осады батареи Мадонны. У «Марии Пиа» была разбита одна броневая плита, в другой застрял снаряд из закаленной стали, кроме того, корабль сильно пострадал [274] от пожара, который едва не дошел до крюйт-камеры. В «Сан Мартино» попало несколько ядер, и он был пробит в одном месте, где у него была 4-дм броня, но ядро не прошло сквозь обшивку. Во время столкновения с «Марией Пиа» таран его был свернут, отчего образовалась течь. Он дважды загорался, но оба раза пожар, хотя и не без труда, был потушен. У «Кастельфидардо» от разорвавшейся гранаты загорелась капитанская каюта. У «Анконы» много броневых плит было смещено, а в его батарее разорвалась граната, попавшая сквозь порт. У «Кориньяно» была раздроблена одна плита брони, и одно его орудие разорвалось. У «Портогалло» много броневых плит было оторвано, а также и вдавлено при попытке «Кайзера» ударить его тараном. Наконец, в деревянный фрегат «Мария-Аделаида» попало 14 ядер, причем одна граната угодила в угольные ямы.
Из сравнительной таблицы корабельного состава мы видим, что в начале сражения имелось весьма большое неравенство сил, причем не в пользу австрийцев. Итальянцы номинально имели почти вдвое большее число броненосцев и на 50% больше орудий. Превосходство их было как в числе, так и в размерах кораблей. По части нарезных орудий, единственного оружия, которое может эффективно действовать в битве броненосцев, они имели значительное превосходство: 276 орудий против 121 неприятельского, и это преимущество увеличивалось большей мощностью итальянских орудий, которые могли стрелять снарядами вчетверо более тяжелыми, чем австрийские. Общее число удачных выстрелов на счету разбитого флота было 414, т. е. менее одного на каждое стрелявшее орудие. Число удачных выстрелов австрийцев не может быть установлено, так как «Палестро» и «Ре д'Италия», находившиеся в самом жарком месте сражения, пошли ко дну, но, по всей вероятности, число это было значительно больше. Очевидным сделалось большое значение брони в смысле сохранения жизни, так как на броненосных кораблях обеих сторон, за исключением «Палестро» и «Ре д'Италии», погибло всего восемь человек. Сопоставляя это число с 24 убитыми и 37 тяжело раненными на «Кайзере», мы видим, как велика опасность [275] посылать в бой плохо защищенные корабли. Артиллерия в то время была еще в младенчестве, и броня при тогдашнем положении дел была непробиваема, хотя бой при Ялу доказал, что бронирование не утратило своего значения. Значительное число пожаров на итальянских кораблях происходило, быть может, от каленых ядер или гранат; число же пожаров на австрийских кораблях было значительно меньшим.
Поражение итальянцев теперь объясняется легко. Сражение происходило без вождя с их стороны, вот слова итальянца Амиго: «La battaglia di Lissa fu dunque combattuta senza capo, senza dirizione, senza unita d'azione»{190}. За исключением Вакки, все младшие флагманы-командиры показали или настоящую трусость, или нерешительность. Альбини, спокойно взиравший, не слушая приказаний, на то, как сражаются и гибнут его товарищи, — пример не из геройских. Внезапный переход Персано на «Аффондаторе» привел в критический момент в расстройство всю линию и поставил его командиров в неведение относительно места пребывания командующего. Артиллерия итальянцев была в плачевном состоянии: они сильно страдали от австрийских гранат, попадавших в косяки портов и там разрывавшихся, тогда как австрийцы таким путем не потеряли ни одного человека. Быть может, трубки итальянских снарядов имели какой-либо недостаток, так как Боджо в одном из своих писем жалуется на это, но еще более вероятно, что комендоры были неопытны и, имея дело с весьма тяжелыми орудиями, во время качки, так как было сильное волнение, делали выстрел с гребня волны. Однако из 1452 выстрелов, сделанных семью итальянскими броненосцами, бывшими в гуще сражения и уцелевшими, пожалуй, четвертая часть попала в цель. Если этот процент может казаться значительным, то следует помнить, что сражение происходило на близком расстоянии{191}. [276]
Теперь обратимся к тактике Тегетгофа. Его намерение состояло в том, чтобы направить все силы на один пункт и при помощи прекрасного управления уравновесить превосходство противника. Он решил прорвать неприятельскую линию с одного из ее концов и предпочел для этой цели выбрать авангард, а не арьергард. Если бы он напал на последний, то мог попасть под перекрестный огонь деревянных судов, но, может быть, выбор обуславливался тем, что он заметил большое расстояние между «Анконой» и «Ре д'Италия». Величина фронта его сил была менее полутора миль. Он старался произвести общую свалку отчасти потому, что его флот был лучше обучен и лучше дисциплинирован и поэтому, как он предполагал, не так быстро придет в расстройство и смятение; отчасти же и потому, что у него не было дальнобойных орудий, и если бы он начал сражение на большом расстоянии, то итальянские тяжелые орудия разгромили бы его. Его броненосцы должны были нападать и таранить находившихся впереди противников и таким образом защищать более слабые деревянные суда. Принятый им строй был очень удобен для пользования тараном, но имел те два недостатка, что ему недоставало гибкости и появлялась опасность попасть в своих при стрельбе из орудий. Он, однако, нападал на флот, в котором не было никакого порядка, на такой флот, строй которого давал ему полную возможность пользоваться тараном, но все-таки этим оружием ему удалось потопить только одного противника. «Тегетгоф, — говорит адмирал Пейдж, — имел замечательную удачу; обстоятельства были необычайны. Несмотря на силу тарана, пушка является все же главным и преобладающим оружием в морской войне». Это было написано в 1866 г. и указывает на глубокое знание дела.
Итальянская тактика должна была состоять в том, чтобы быстро сосредоточиться на деревянных судах, когда броненосцы очистили линию. Вакка, как мы видели, пытался это сделать, но действовал медленно и с некоторой нерешительностью. Если бы он произвел нападение с севера, в то время как отряды Риботти и Персано нападали с юга, то деревянные фрегаты были бы уничтожены. [277] Опять-таки, итальянским отрядам следовало бы держаться соединенно. Из отчетов о сражении ясно видно, что австрийские корабли ходили по три и по четыре вместе, а итальянцы сражались каждый сам по себе и в одиночку. Но не было возможности исправить первоначальную ошибку, заключавшуюся в нападении на Лиссу до того, как австрийский флот был уничтожен или ослаблен. Если посмотреть на стратегию этой войны с точки зрения современной науки, то Персано следовало бы идти со всеми своими 12 броненосцами в Фазану и вызвать Тегетгофа на бой. Если бы Тегетгоф не вышел к нему навстречу, то у итальянцев произошел бы нравственный подъем духа, а если бы он решился сразиться, то итальянцы имели бы свежие силы, корабли в полном порядке и с находящимися не в затруднительном положении канонерками и слабыми фрегатами. После успешного сражения или отказа австрийцев вступить в бой Персано мог бы не спеша атаковать Лиссу, поддерживая непрестанное и тщательное наблюдение за австрийским флотом или за отдельными уцелевшими австрийскими кораблями. Он мог бы атаковать остров не путем бесцельной бомбардировки с моря, а высадкой подавляющего количества войск, которые могли бы захватить укрепления с тыла. Как на суше, так и на море итальянская армия и итальянский флот продемонстрировали полное незнание стратегии и тактики.
Италия избрала великолепный путь для поражения. Она построила большой броненосный флот, но не позаботилась обучить офицеров и людей, которые должны были вести его в бой. Она позабыла, что сами корабли не имеют значения и что армстронговские пушки, как бы они ни были сильны, требуют людей, которые умеют хорошо стрелять из них. Она истратила миллионы на материал, не соображая, разумно ли потрачены эти деньги. Она пренебрегла теми подготовкой и организацией, которые составляют всю сущность успеха войны. Она позабыла подготовить адмиралов, так же как позабыла обучить матросов. У нее не было морского штаба, обладающего нужными сведениями и готовыми планами действий. В последнюю минуту она избрала командующего, отличавшегося [278] чисто китайской медлительностью и неспособностью. Поведение этого начальника, если бы у итальянских сановников глаза были открыты, задолго до 16 июля должно было показать, как мало можно от него ожидать. Если бы вместо него был назначен Вакка, то результаты могли быть не так плачевны. Но командование было поручено Персано, и этот адмирал, способный только на словах, а не на деле, старался угодить только начальству, повинуясь его приказаниям «сделать что-нибудь», вопреки собственному мнению. Лишенный таланта, не имея военных качеств, хотя, казалось, и не вполне лишенный храбрости, этот злополучный адмирал пошел навстречу поражению, был разбит и тогда начал сваливать вину на подчиненных, после того как тщетно пытался скрыть свой позор во множестве хвастливых и недостоверных депеш.
После возвращения флота в Анкону сперва было объявлено, что итальянцы одержали большую победу и потопили три вражеских корабля. Но потеря «Палестро» и «Ре д'Италии» была очевидным фактом, тогда как из Полы получились известия, что все австрийские корабли целы. Постепенно правда вышла наружу, сначала стало известно, что сражение было сомнительно победным, а затем что оно было постыдным и позорным поражением. Возмущение против Персано было ужасное, и оно нисколько не утихло при получении от него депеши, в которой он указал на «Ре д'Италию», «Ре ди Портогалло», «Палестро», «Сан Мартино» и его собственный «Аффондаторе», как на корабли, отличавшиеся более других (а ведь даже по его собственному отчету «Аффондаторе» не сделал почти ничего). Итальянцев осуждали за несдержанность, говорили, что они забыли великолепную решимость римских сенаторов, которые после Канн вышли навстречу приветствовать Варра за то, что он не отчаялся в своем отечестве. Но Варр, по крайней мере, держал себя с достоинством, если он был и неспособным военачальником, то все же преданным и храбрым. И это было сделано Сенатом во времена наибольшего нравственного величия Рима, после того как три несчастных поражения доказали, что Ганнибал — достойнейший соперник. [279]
Наказание, постигшее Персано, не было ни незаслуженным, ни чрезмерным.
Он предан был суду Сената по обвинению в неспособности, небрежности, неповиновении, трусости и измене. В обвинительном акте и в свидетельских показаниях указывалось на то, что не было ни Планов, ни совещаний с офицерами и никаких попыток к тому, чтобы обучить и дисциплинировать команды кораблей. Маневры кораблей у Анконы были произведены в большом беспорядке, и неприятелю это было известно. При нападении на Лиссу Персано не выполнил обязанностей командующего, но предоставил каждому командиру возможность делать, что он хочет. Когда стало известно, что неприятель приближается, не последовало никаких распоряжений, не было военного совета. Переход с «Ре д'Италии» был настолько поспешным, что его баркас не мог вернуться обратно, так как броненосцы были на ходу и стрельба уже началась. Никто не знал, где находится Персано, а он не знал, что делается с его флотом. Наконец, он взял «Аффондаторе» и не сделал с ним ничего. В свое оправдание Персано заявил, что Альбини ослушался приказаний и отказывался сражаться. «Формидабиле» ушел прочь, вопреки его приказанию стать в строй. Вызванный «Террибиле» подходил так медленно, что сражение уже окончилось, прежде чем он явился на поле боя. «Варезе» и «Анкона» плохо маневрировали. Когда он поднял сигнал «Все в погоню», повиновался только один корабль. Офицеры продемонстрировали весьма мало сообразительности и хладнокровия. Что же касается нападения на Лиссу, то он утверждал, что приступить к этому ему было приказано и что десант был явно недостаточен для такой задачи.
Без сомнения, жалобы Персано имели некоторые основания, но у неспособного командира обычно и подчиненные неспособные. Тегетгоф, имея гораздо меньше преимуществ, сделал гораздо больше и доказал, что материальные затруднения могут быть компенсированы настойчивостью и деятельностью. Сенат 83 голосами против 48 весьма справедливо признал Персано виновным в неповиновении и большинством в 116 голосов против 15 [280] в неспособности и небрежности. В наказание он был лишен чина и жалованья. Общественное мнение в Италии считало, что он отделался весьма легко, и, конечно, если мы сравним вынесенный ему приговор с тем, который был произнесен в деле маршала Базена или адмирала Бинга, то окажется, что с ним обошлись не очень круто. Неблагородно бить лежачего, но все-таки если солдат или матрос когда-либо и заслужил презрение своих соотечественников, то таким был Персано. Его противник Тегетгоф был тотчас произведен в вице-адмиралы, и был отдан приказ, чтобы один из австрийских броненосцев всегда носил его имя. Он умер пять лет спустя в Мексике от дизентерии.
Альбини вместе с Персано впал в немилость; по возвращении флота оба они были вынуждены покинуть занимаемые ими высокие должности, причем командование было поручено Вакке. Ему было приказано искупить поражение при Лиссе нападением на Полу, но еще до того, как он мог исполнить это приказание, война закончилась. [281]