Блокада, нарушители блокады и международное право
Отделение Южных Штатов от Союза стало свершившимся фактом в начале 1861 г., когда обе стороны стали готовиться к войне. И тут и там была демократия, без армий и без флота, пригодного для каких-либо практических целей. Различие между этими двумя частями Соединенных Штатов заключалось в том, что Северная была в экономическом отношении самостоятельной, независимой общиной, между тем как Южная для удовлетворения большей части своих потребностей должна была обращаться к Европе или промышленному Северу.
Возможно, что знание этого факта или просто желание запугать Юг побудили Линкольна к объявлению блокады. Несомненно также, что с течением войны выгоды, проистекавшие из-за принятия Севером в программу своих действий блокаду, на деле становились все более и более значительными, и для поддержания ее он был готов еще на большие и большие жертвы. Положение Юга было очень своеобразное. Конфедераты состояли целиком из земледельческого населения; их главным продуктом являлся хлопок, культура которого составляла их монополию. Хлопок выращивался трудом рабов на протяжении низкого и болотистого побережья, окаймлявшего штаты Южную Каролину, Джорджию и Флориду. Ежегодно более миллиарда фунтов хлопка вывозилось в Англию, в меньшем количестве — во Францию, причем Юг, можно сказать, существовал исключительно на прибыль, выручаемую от его продажи. При таких обстоятельствах из-за перерыва торговли хлопком, во-первых, Южные Штаты лишались своего единственного денежного источника. Во-вторых, это заставило бы Англию и Францию желать скорейшего окончания войны, благодаря тем трудностям, [200] которые вызвали в их промышленности перебои в поставках сырья. Федералисты решили, что это побудит Англию встать на их сторону, между тем как на Юге считали очень вероятным, что мы вынуждены будем помогать южанам. Другими продуктами Юга были сахар, табак и рис; но количественно они не могли сравниться со сбором хлопка. Без преувеличения можно сказать, что от хлопка и его свободного вывоза зависела финансовая устойчивость Юга.
В Конфедеративных Штатах в это время едва ли существовало что-нибудь вроде фабрик. На всем пространстве Юга имелось только пять железоделательных заводов, из которых два вначале не приняли на себя поставок конфедеративному правительству и один только имел машины для прокатки железных листов любой толщины. На всем Юге от начала до конца не выделывали никаких плит толще двух дюймов. Недостаток в железе был так велик, что оно поднялось до баснословной цены в 1300 долларов за тонну. Старые рельсы, лом железа и полосовое железо старательно разыскивались и шли на выделку брони. Хотя в Теннесси и Джорджии и существуют богатые месторождения железных руд, но в 1861 г. они еще не разрабатывались; весь Юг в отношении железа и промышленных изделий зависел от Севера. У него не было ни шерстяных, ни бумагопрядильных фабрик, ни пороховых заводов, ни таких, на которых могли бы быть изготовлены: пушки, ружья, штыки или даже ножи{117}. Сами машины, употреблявшиеся для очистки и расчесывания хлопка, главного продукта вывоза, выписывались из-за границы. Не имелось никаких химических заводов, нельзя было достать ни хлороформа, ни других медицинских препаратов или химикалий. Все время приходилось импровизировать сообразно требованиям данного момента. С другой стороны, Север был хорошо снабжен производственными средствами; квалифицированные кадры у него были в изобилии{118}. [201]
Целью блокады был о, во-первых, воспрепятствовать вывозу хлопка и, во-вторых, не допустить ввоза различных предметов, необходимых для ведения войны. Конфисковались военные запасы, оружие, боевые припасы, лекарства, одежда, седла и принадлежности к ним. Едва ли можно преувеличить значение этого страшного удара, поразившего Юг. В то время как Север мог или производить у себя все, что ему было нужно, или приобретать на иностранных рынках, Юг был в состоянии выделывать все это только в недостаточной мере и был совершенно отрезан от иностранных рынков. Блокада неослабно противодействовала сухопутным операциям конфедератов, лишая их средств восполнять потери. В самом начале войны ими было захвачено громадное количество ружей и пушек из различных арсеналов Соединенных Штатов, которые попали в их руки. По мере же убыли этого вооружения, при использовании и от потерь заменять его оказалось трудно.
Следует отметить еще другой весьма важный пункт. Береговая линия Юга простиралась приблизительно на три тысячи миль, от Чесапикской бухты до Мексики. Население Южных Штатов было крайне ограниченное, так как численность белых, по всей вероятности, не превосходила 7 миллионов{119}. Если бы негры остались преданными своим господам, все-таки чувство собственного достоинства и особые взгляды южан не допустили бы рабов поднять оружие в защиту дела их господ. Значительная часть этого скудного населения была сосредоточена или на морском побережье, или в долине Миссисипи, которые были открыты для нападения морских сил. Большие города, за исключением Ричмонда и Атланты, расположены на побережье; внутренние пути сообщения между [202] ними были плохи. Шоссейных дорог — немного, причем они находились в плачевном состоянии; а железные дороги в эту эпоху, со стратегической точки зрения, были распланированы плохо, да и было их тоже немного. В основном железнодорожные линии вели из портов внутрь страны{120}. Пароходы по рекам и заливам поддерживали сообщение между населенными центрами. Блокада остановила его и, так сказать, разбила Юг на несколько частей; заметим, однако, что последнее заключение нельзя считать абсолютным. Побережье, кроме того, своеобразно. Длинная цепь малых островков и низких песчаных кос протянулась навстречу волнам Атлантического океана, создав внутренние пути сообщения через заливы. Две из этих вдающихся в материк акваторий требуют описания. Первая, на побережье Северной Каролины, прикрыта островом Гаттерас, и ее мелководные ответвления простираются далеко в сердце этого штата; заливы Албемарл, Памлико и устья рек Ньюс и Памлико составляют главные ее ответвления. Далее к югу, между Новым Орлеаном и Мобилской бухтой, находится прикрытая подобным же образом мелководная полоса, под названием залива Миссисипи. В свою очередь, Вирджиния изрезана многими глубокими устьями рек, на одной из которых (река Джемс) расположен город Ричмонд, столице южан. Впрочем, река на протяжении нескольких миль ниже города доступна только для малых судов. При обладании этими водами Север мог грозить почти каждой области Южных Штатов и северяне легко могли наладить сообщение со своими силами, оперировавшими в тылу столицы Конфедерации. Для операций северян Юг был открыт со всех сторон. Только в одном направлении сухопутная граница конфедератов соприкасалась с нейтральной областью: там, где Техас граничит с Мексикой. Через Канзас и индейские территории тогда не было никаких сообщений, и даже Техас не был связан с Южной [203] железнодорожной сетью. Миссисипи в 1863 г. перешла в руки Севера на всем протяжении — от истоков до устья, и торговля через нее если и не была прервана, то сильно затруднена канонерками Союза. Метаморос все еще удерживал за собой часть той торговли, которая развилась у него при возникновении войны. Здесь выгружали контрабандные товары, но доставлять их оттуда в Ричмонд или даже в Атланту было нелегко. Благодаря непосредственному своему положению на мексиканской территории, близ границы, порт этот не мог быть блокирован. Но, хотя эта торговля и послужила причиной возникновения международных споров, нельзя сказать, чтобы она существенно повлияла на исход борьбы.
Такова была ситуация, когда 19 апреля 1861 г. Линкольн объявил блокаду берегов Южной Каролины, Джорджии, Флориды, Алабамы, Луизианы, Миссисипи и Техаса. Согласно постановлениям декларации, суда, приближающиеся или пытающиеся войти в какой-либо порт блокируемого побережья, должны были быть предупреждены командирами федеральных кораблей о действующем запрете, причем это предостережение надлежало занести в корабельные документы. Те суда, которые после этого возобновляли попытки войти, подлежали захвату и конфискации. Месяцем позже в блокаду были включены Вирджиния и Северная Каролина. Объявление блокады немедленно привело к затруднениям. Северяне настаивали на том, что южане не были воюющей стороной, и посему не имели соответствующих прав. Препятствуя, однако же, нейтральной торговле, они на деле предоставляли Югу право воюющей стороны. Кабинет Линкольна утверждал, что всякий штат волен, если это ему заблагорассудится, наложить запрещение на иностранную торговлю в своих собственных портах; очевидно, он имеет право на это, но в таком случае он не должен подвергать осмотру иностранные суда в открытом море. Англия{121} и Франция сразу признали Юг воюющей стороной. Сверх того, блокада первое время, безусловно, существовала только в теории. Между тем и по статьям [204] международного права, для того чтобы блокада стала обязательной, ей надо существовать фактически, т.е. она должна опираться на флот такой силы, чтобы любому судну стало бы крайне трудно сделать попытку прорваться и при этом избежать захвата. В самом же начале блокада северян таковой не была. Она была, скорее, мерой чисто бумажной, чем объявленная нами блокада в 1807 г. Ибо на какие же силы опиралось объявление ее в данном случае?
Флот Соединенных Штатов при возникновении войны насчитывал 90 кораблей. 21 из них был негоден для службы, 27 — не плавали, и только для 42 кораблей имелся комплект офицеров и команд. Кроме того, 11 лучших единиц, не бывших в плавании, стояли в Норфолке, в Вирджинии, в Адмиралтействе южан. Из плававших кораблей только 12 находились у берегов Атлантического океана; три оказались в Средиземном море; два — в бразильских водах; семь — у Африканского побережья; три — в Ост-Индии, а остальные, исключая транспорты, — на различных заграничных станциях, очень удаленных от театра борьбы. Весь обученный состав флота состоял из 7600 офицеров и матросов, причем не менее чем 321 лучший офицер предпочли скорее отказаться от службы, чем поднять оружие на южан. Принятые меры были энергичны. Тотчас же{122} были куплены 7 больших пароходов, из которых один начал кампанию через 48 часов после покупки. Все наличные корабли поступили в ряды плавающих. Затем было куплено и изготовлено к плаванию 136 единиц; в это число вошли решительно все суда, какие только могло прибрать к своим рукам морское министерство северян. 52 корабля были поспешно заложены; в это число входили 39 (double-euders) канонерских лодок{123} с малой осадкой и 8 быстроходных кораблей, кроме броненосцев{124} и бомбардирских кораблей. Спешили с постройкой так называемых «tin clads», предназначавшихся [205] для службы на реках; это были речные канонерки, защищенные непробиваемыми для пуль железными листами. Очень трудно было снабдить корабли командами, но зато в население Севера входил многочисленный класс моряков и рыбаков. Китобои из Новой Англии славились как умелые моряки, и вот из их рядов можно было сделать хороший набор. Инженеров и мастеровых было вдоволь. Так и разрастался флот Севера для ведения войны.
У южан не было ни торгового флота, ни моряков. Приобретать для военных целей пароходы десятками они не могли, и они таким образом предоставили Северу время для приведения своих дел в порядок. Если бы у Юга имелось хоть что-нибудь похожее на флот, история войны могла оказаться совершенно другой. Обстоятельства сложились так, что у южан было в изобилии капитанов и лейтенантов, но корабли для них отсутствовали. Вследствие этого участие южан в морской войне носило только оборонительный характер; единственное исключение составляли их крейсера — истребители торговли. Однако же крейсерская война сама по себе представляет меру обороны, исходя из признания того факта, что люди и корабли, ее ведущие, не могут противостоять регулярному флоту неприятеля, к тому же она служит орудием войны только для слабых государств. На этом основании мы можем сказать, что Север повсюду атаковал, а Юг повсюду только оборонялся.
Север приступил к блокаде, не вполне ясно представляя себе, что же именно они предпринимают. По-видимому, руководители северян вообразили, будто для того, чтобы заставить нейтральные суда удалиться, вполне достаточно просто объявить блокаду и отправить на станцию к побережью Юга один или два старых корабля в качестве пугал. Они печально обманулись. Вместо того чтобы объявить закрытыми один или два порта, для наблюдения за которыми у них хватило бы сил, они своими притязаниями на закрытие доступа по всей береговой линии испортили себе все дело. 11 мая 1861 г. у Чарлстона, после того как была сделана тщетная попытка заградить вход в этот порт затоплением в нем 25 нагруженных [206] камнем шхун, появилась «Ниагара». Несколькими днями позднее «Поухэттэн» находился в Мексиканском заливе, а «Бруклин» — на широте Миссисипи. «Харриет Лэйн» появился было у Нового Орлеана, но вскоре и удалился. Никаких новых признаков блокады не обнаруживалось, и командир «Бруклина» только уведомил конфедератов, занимавших форты, что в Миссисипи доступ закрыт. В то же самое время крейсера северян потребовали удаления некоторых нейтральных судов от тех портов, которые фактически не были в блокаде. Из-за этого поступка Соединенным Штатам пришлось впоследствии оплатить вызванные этим потери. Английским правительством были присланы командующему нашими морскими силами в здешних водах, адмиралу Милну, инструкции, по которым последовательный успешный выход трех судов из заблокированного порта фактически уничтожал блокаду этого порта; но эти инструкции на деле не были применены.
В конце июля 1861 г. корабли Союза стерегли все наиболее важные порты, и тем не менее торговля шла оживленно. 17 августа 1861 г. 4 федеральных корабля крейсировали в открытом море перед Чарлстоном, и только в этот день трем шхунам или пароходам все-таки удалось пробраться. В Уилмингтоне суда входили и уходили по своей доброй воле. Однако же цены на Юге росли; на кофе, уголь и лед они поднялись очень высоко. Примерно в это же время блокирующие силы получили подкрепления, и блокада стала строже. Речные пароходы и паровые баржи, с наскоро поставленной тяжелой артиллерией, небольшие торговые пароходы и больших размеров почтовые, все прибывали понемногу на театр операций блокирующих сил. Многие из них были в действительности не морскими судами; ни одно из них не было построено специально для военных целей, и все они текли от сотрясения, производимого при стрельбе из своих тяжелых орудий. Плохенькие суда, укомплектованные столь же плохой командой, они нуждались в постоянных исправлениях. И для Севера стало необходимо овладеть базой на блокируемом побережье и иметь ее под рукой, чтобы там чинить подобные суда. Может быть, с самого [207] начала это и не было вызвано стратегическими соображениями, а только потребностями блокирующих эскадр{125}, хотя, впрочем, недюжинные способности Фокса, советника по стратегическим вопросам, — неоспоримы. Ведь именно он побудил Север к последовательному занятию всех важных пунктов побережья Юга.
В августе 1861 г. был занят остров Гаттерас; в ноябре Дюпон овладел Порт-Ройялем; в феврале 1862 г. к ним прибавился остров Роанок; в марте — Фернандина и Сент-Огастин (Флорида); в апреле — Бофорт (Сев. Каролина) и Новый Орлеан, доставшийся северянам благодаря ловкости и смелости Фаррагута; в мае были занят Норфолк (Вирджиния) и взята Пенсакола, важный арсенал во Флориде{126}.
Таким образом, к лету 1862 г., через год после начала блокады, Север значительно уменьшил число пунктов, требовавших наблюдения, и в то же самое время овладел девятью новыми базами для нужд своих эскадр; базами, расположенными непосредственно у них под руками, в добавление к маленькому адмиралтейству Ки-Уэст, который вовсе не попадал в руки южан. В блокаде участвовали четыре эскадры. От Чесапикского залива до Уилмингтона оперировала эскадра Северного Атлантического океана; от Уилмингтона до Багамских островов — эскадра Южного Атлантического океана; от Багамских островов до Пенсаколы — эскадра восточной части Мексиканского залива и от последнего пункта до Метамороса — эскадра западной части залива. В то же время, хотя прорыв чрез линию блокады сделался до известной степени [208] рискованным делом, он ни в каком случае не был безусловно приостановлен. В августе этого года федеральный офицер одного из кораблей, действовавших у Уилмингтона, писал: «Блокада кажется мне положительно фарсом, на протяжении 15 миль приходится стеречь только двум пароходам»{127}.
С течением войны блокада становилась все строже, и порты постепенно переходили в руки Севера. Для того чтобы отрезать Техас от Метамороса и прекратить контрабандную торговлю с Мексикой, которая разрослась в ноябре 1863 г., был захвачен в Рио-Гранде остров Бразос. Саванна пала в декабре 1864 г., Чарлстон и Уилмингтон — в начале 1865 г. Бухта Мобил перешла в руки Севера в августе 1864 г. В своей последней смертельной агонии Юг был оставлен совершенно без портов. Побережье от Чесапикского залива до устьев Миссисипи перешло во власть Севера; злополучные конфедераты оказались как бы в ограде, причем последняя была выстроена в одинаковой мере как армией, так и флотом. Морская сила сделала возможным занятие портов Юга, а военное могущество Севера содействовало выполнению этого, доставляя войска для экспедиционных отрядов и удерживая армии южан перед Ричмондом. Нам не следует забывать, что разнокалиберные собрания ветхих судов, которые находились в столь многих пунктах в 1863 и 1864 гг., не могли со своими экипажами, составленными из всяких отбросов, противостоять какой-нибудь малой, но хорошо организованной морской силе и что, не будь население Юга таким скудным, а все мужское население отвлеченным к Северу и Западу, уменьшенные федеральные гарнизоны не были бы оставлены в покое, обладая Пенсаколой, Норфолком и Новым Орлеаном.
Типична была блокада Уилмингтона в конце периода 1863–1864 гг. Этот порт лежит в нескольких милях выше мыса Кейп Фир Ривер. На широте устья одноименной реки расположен остров Смит, образующий два фарватера для входа в гавань, которые друг от друга находятся на расстоянии 30 миль, так как от острова далеко в [209] море выдвинулись отмели. Блокада поддерживалась силами в составе двух эскадр: одной сравнительно малой, из наиболее быстроходных крейсеров, — в открытом море и другой, прибрежной, из 30 единиц, большей частью наскоро приспособленных для военных целей, размещенных полумесяцем вокруг входа в Кейп Фир таким образом, что центр этого полумесяца приходился сразу за зоной обстрела тяжелых орудий форта Фишер, между тем как рога его подходили к берегу. Протяженность всей линии — 10 миль, и при этом охранялся только один из входов. Концевые крейсеры рогов полумесяца стояли как можно ближе к берегу, для того чтобы преградить путь прорывавшимся судам, которые обычно проскальзывали, пробираясь под самым берегом.
В дополнение к эскадрам прибрежной и открытого моря, несколько федеральных кораблей крейсировали у Гольфстрима и несколько кораблей поодиночке следили за теми нейтральными портами, из которых выходили суда для прорыва блокады. И на самом деле, наблюдение у Бермудских островов и Нассау было приблизительно таким же бдительным, как и за портами конфедератов{128}, и, если бы таковая система прикрытия опасных нейтральных портов была бы применена и в других частях света, крейсера — истребители торговли, принадлежавшие конфедератам, никогда бы не выбрались в море и не терзали бы американское судоходство. И хотя отправка небольшого числа кораблей и личного состава в Европу предотвратила бы зло, Морской Совет с непреклонной решимостью все свое внимание сосредоточил на блокаде в отечественных водах. [210]
Блокада, таким образом, четко разделяется на три периода, из которых первый продолжался от начала морской войны до середины 1862 г. В течение его блокирующие силы были совершенно недостаточны для выполнения поставленной задачи, и прорыв блокады был очень легок. Второй период продолжался в течение двух с половиной лет, начиная с середины 1862 г., когда нарушение блокады стало значительно труднее и когда специально построенные для этой цели корабли все сильнее и сильнее тормозили торговлю. Последний период состоит из зимы 1864–1865 гг., когда, с занятием всех доступных для торговли портов и захватом линии побережья северянами, нарушение блокады стало, естественно, немыслимым.
Теперь обратимся к судам, прорывавшимся через линию блокады. Существовали три совершенно отличных друг от друга типа судов: во-первых, главным образом мелкосидящие шхуны; во-вторых — обыкновенные коммерческие пароходы, в-третьих — быстроходные, специально построенные для этой цели пароходы.
Понятно, что первые два типа судов использовались главным образом в первый период блокады, хотя, впрочем, даже в июне 1863 г. парусные суда в большом количестве выправляли свои бумаги для следования в порта Конфедерации. Пунктом оправления для блокадопрорывателей служил какой-нибудь нейтральный порт, поблизости от Конфедеративных Штатов. В основном для этой цели служили четыре порта: Гавана на Кубе, датский остров Св. Фомы из группы Вест-Индских островов, Нассау на Багамских островах и Бермудские острова. Гавана расположена очень близко к южной части Флориды, но этот штат в то время был редко населен, гаваней почти не имел и был совершенно лишен шоссейных и железных дорог. А потому ввозить товары в южную часть Флориды являлось бесполезным делом. Гавана вела торговлю преимущественно с Новым Орлеаном, до его взятия в 1862 г., и с Мобилем, причем судам приходилось тут проходить расстояния в 370 и 590 миль. Когда эти два порта перешли в руки северян, значение Гаваны уменьшилось. После нее очень близко к Флориде расположен Нассау и [211] до марта 1862 г. вел обширную торговлю с Сент-Огастином, находящимся на расстоянии 430 миль. Но после взятия этого пункта пароходам пришлось ходить или в Гавану, расположенную в 500 милях, или в Чарлстон — в 513 милях, или, наконец, в Уилмингтон — в 570 милях. Ближайшим портом к Бермудским островам был Уилмингтон, имевший прямое железнодорожное сообщение с Ричмондом, где происходила особенно оживленная торговля. Расстояние в этом случае составляло 674 мили. От Бермудских островов до Чарлстона было 772 мили, до Саванны — 834 мили и до Сент-Огастина — 869 миль.
В начале войны суда меньших размеров и парусные, благодаря своей малой посадке, могли прокрадываться в не находившиеся под наблюдением бухточки и проходы, которыми изобиловало блокированное побережье. Некоторое указание на значительность торговли можно найти в том факте, что в период с июня 1862 г. по тот же месяц 1863 г. 91 парусное судно выправило бумаги в одном только Нассау для следования в порта конфедератов. Из этих судов 55 благополучно дошли по назначению, между тем как 45 судов дальнего плавания вошли в Нассау{129}. Естественно, что парусные суда подвергались большему риску быть захваченными, чем пароходы, кроме того, их потери не восполнялись. Поэтому мы можем заключить, что в первый период блокады суда выправляли свои документы, для следования в порта конфедератов, в двойном или тройном количестве против числа их в 1863 г. Большая часть этих парусных судов были, несомненно, нейтральные, хотя Юг и сам владел несколькими шхунами, а кроме того, при возникновении войны захватил в своих портах 50 судов северян.
Любопытной чертой первого периода было возникновение в конфедеративных штатах обществ для прорыва блокады. Первым из них было Общество добровольного флота в Вирджинии (Virginia Volunteer Navy Company) с основным капиталом в 300 000 фунтов стерлингов, вторым стало торговое общество «Олд доминион трейдинг компани» (Old Dominion Trading Company). Само правительство [212] Конфедерации не преминуло заняться этим крайне выгодным делом. Оно владело несколькими блокадопрорывателями, которые неизменно совершали рейсы с важными грузами вплоть до августа 1864 г., и ни один из них не был захвачен{130}. В частности, у правительств некоторых штатов также были подобные суда.
Но нарушение блокады делается действительно интересным с появлением специально приспособленных для этой цели судов, постройку которых вызвала все усиливающаяся деятельность северян. Ввиду того что торговля, сделавшись более затруднительной, стала еще выгоднее, появилась возможность обзавестись судами специального типа. В период 1863–1864 гг. для этих целей служили пароходы водоизмещением от 400 до 500 т, в большинстве случаев с колесными движителями, английской постройки, окрашенные в серый цвет, с надводным бортом высотой 7 или 8 футов. В носовой части такого парохода была палубная настилка, чтобы иметь возможность ходить с большой скоростью в открытом море; трубы обычно были телескопические или такие, чтобы могли приспускаться; рангоут их составляли только мачты-однодеревки, без реев, с самым легким вооружением и с особой беседкой на передней мачте для впередсмотрящего. Топливом служил антрацит, дающий минимальное количество дыма, а отработанный пар выпускался в воду. Эти суда отличались большой относительной длиной (отношение ширины к длине зачастую доходило до 1:8); скорость же их, доходившая иногда до 17 узлов, была феноменальной для того времени. Мы лучше всего поймем, как велся прорыв чрез линию блокады, если проследим за одним из таких судов при его переходе из Нассау в какой-нибудь конфедеративный порт{131}. [213]
Мы в Нассау в полдень; у набережных теснится множество пароходов, длинных и низкобортных, темно-серого цвета; одни грузятся контрабандными товарами для Конфедеративных Штатов, другие же выгружают хлопок, с которым они прорвались сюда через эскадры северян. Между тем в море, на просторе, держится большой крейсер Соединенных Штатов, пары у него подняты, он следит за происходящим. Держится он непосредственно за границей британских территориальных вод, выжидая с нетерпением и как паук приспосабливаясь к тому, чтобы завлечь муху в свою паутину. У мух же, по-видимому, нет желания туда попасть. Когда наступают сумерки, на федеральный крейсер отваливает шлюпка, посылаемая консулом Соединенных Штатов, который бдительно наблюдает за всем происходящим в порту, с сообщением, что одно или несколько судов будут прорываться в наступающую ночь. Солнце садится, проходят непродолжительные тропические сумерки, и вот в безлунную ночь два из числа находившихся в гавани судов выходят в море. У них имеются опытные лоцманы для прохода Багамских отмелей; углубление их небольшое, и, поскольку они не производят шума и не несут никаких огней, они идут невидимыми в темноте, старательно огибая под самым берегом все британские островки. Крейсер может заметить суда; но если ему это и удастся, он не посмеет тронуть их в нейтральных водах, да, наконец, он и не может при своей явно меньшей скорости следовать за ними по пятам. Они избегают проходить более глубокими и удобными фарватерами.
К рассвету прорывающиеся суда разделились: одно направилось в Саванну, другое — в Чарлстон. Гольфстрим необходимо пересечь достаточно рано днем, чтобы определить свое место по наблюдениям солнца, вследствие чего судно идет таким курсом, который привел бы его к нему как можно скорее. На нем зорко следят за окружающим, и при появлении малейшего признака какого-нибудь корабля последний тщательно избегается. В море крейсера многочисленны, и вот это суденышко увертывается от них, бросаясь то вперед, то назад; то оно идет прямо вперед, пока не увидит вдали столб дыма, то [214] уклоняется от своего курса и опять, спустя некоторое время, ложится на старый курс. К концу ночи оно в Гольфстриме, утром уже пересекает его, не более чем в 150 милях от Уилмингтона. Отсюда оно идет с еще большей осторожностью, усматривая время от времени неприятельский корабль, может быть, последний его заметит и преследует в течение часа или двух. Быть замеченным крайне неудобно, так как неприятельский крейсер, открывший его, выпускает густой столб дыма, чем привлекает внимание других кораблей. Как бы то ни было, скорость прорывающегося судна дает ему возможность избегнуть их, и незадолго до темноты перед ним открывается низкий песчаный берег, виден и зеленеющий вал форта Фишер, служащий приметным береговым пунктом. Эскадру, крейсирующую в открытом море, удалось избежать, но очень опасны и 30 кораблей прибрежной эскадры. Флагман эскадры несет огонь, другие его корабли держатся с поднятыми парами, мрачные и неподвижные. Прорывающееся суденышко прокрадывается вперед под самым берегом с приспущенными трубами и показывает огонь с борта, обращенного к берегу; оттуда на этот сигнал отвечают очень слабым огнем, который говорит судну, что оно усмотрено с берега и что комендоры на фортах будут готовы поддержать его. Тьма просто непроглядная, судно несется вдоль берега, приближаясь к безопасности. Вдруг в темноте вырисовывается громадный силуэт большого корабля и раздается оклик: «Что за пароход? Остановитесь, или я вас пущу ко дну!» Ответа нет, взвиваются ракеты, разряжается по нему пушка, но оно выскакивает вперед, и через минуту, если ему повезет, оно уже пересекает линию, смело направляясь на огонь, который теперь открывают для него на форте Фишер, между тем как пушки последнего громят самых отважных из преследователей. После прохода форта Фишер подаются дополнительные сигналы, и судно входит, руководствуясь новыми огнями. Они размещены таким образом, чтобы оно могло избежать мин и других заграждений, поставленных на фарватере. И вот, часом или двумя позднее, груз его уже лежит на Уилмингтонских пристанях. [215]
Для заграничного рейса судно грузят хлопком, два ряда тюков которого размещаются на верхней палубе, причем сверх их кладутся еще несколько тюков в качестве прикрытия для капитана. Ведутся тщательные наблюдения за блокирующими кораблями: перед самым закатом солнца берутся их точные пеленги при помощи компаса с призматическим зеркалом, и так как они не меняют мест, то проскользнуть через более широкий промежуток между ними является простой задачей. Затем судно окуривается серой и производится тщательный обыск для обнаружения дезертиров, которым удалось бы притаиться между тюками, несмотря на риск быть задавленными до смерти или задохнуться. Такие дезертиры — многочисленны, Юг же не в состоянии отпустить ни одного человека, и, кроме того, таким путем могут выбраться лазутчики с важными сведениями. Командиры блокадопрорывателей не действуют с ними заодно, разве только, конечно, у последних имеются деньги; если такие люди будут обнаружены на судне, еще до его прихода в Нассау, может статься, что их бросят на произвол судьбы, поместив на беспалубной шлюпке. Когда с обыском покончат, судно выходит за форты и, дав полный ход, вскоре пересекает внутреннюю линию блокадных сил с тем, чтобы еще до рассвета выйти из района действия внешней линии блокады. Если все у него идет удачно, то после недельного или десятидневного отсутствия оно возвращается в Нассау.
Каждая деталь вышеприведенного очерка исторически верна. В наиболее опасных пунктах величайшей заботой являлось избежание какого бы то ни было шума, почему никогда среди судовой живности не было петухов. Капитан Уилкинсон служил во флоте Конфедеративных Штатов и с декабря 1862 г. по ноябрь 1863 г. 22 раза прорывал блокаду на построенном в Клайде колесном пароходе «Ли». Он свидетельствует, что опаснее всего было идти открытым морем и что прорыв через эскадру внутренней линии блокады в действительности не был рискованным. Если кораблей на ней было мало, то промежутки между ними оказывались широкими; если же сторожевых судов было много, то им приходилось быть [216] очень осторожными при стрельбе по блокадопрорывателю, так как в темноте было очень легко попасть в своих. По его мнению, цепь из быстроходных пароходов, с промежутками между ними в 10 или 15 миль, между Нассау и Бермудскими островами, непосредственно в пределах Гольфстрима, была бы намного действеннее для преграждения пути блокадопрорывателям, чем эти сборища негодных судов, размещенных перед каждым портом.
Случалось, конечно, что блокадопрорыватели попадались в ловушку, но очень редко. Быстроходные суда, казалось, делали буквально все, что вздумается. Когда по ним стреляли, они неслись вперед, и снаряды очень редко в них попадали. С тех пор как конфедераты удалили все свои береговые огни, главным затруднением являлось определение своего места на карте. По мере же развития при посредстве блокад опрорывател ей торговли, некоторые из важнейших маячных огней были вновь зажжены и было постановлено, чтобы каждый блокадопрорыватель привозил бы для их поддержания по бочонку масла. Блокирующие эскадры были всегда настороже и прилагали со своей стороны все усилия, чтобы захватить эти отважные маленькие суда, но так как они никогда не знали ни времени, ни места прорыва их, то задача для блокирующих оказывалась нелегкой. Даже тот огонь, который держал флагман блокирующих, служил блокадопрорывателям для определения курса; после обнаружении этого северяне постоянно меняли место огня. Они также располагали фланговые корабли своих эскадр как можно ближе к берегу, но даже и при этом блокадопрорывателям удавалось проходить мимо них.
Среди командиров блокадопрорывателей были по крайней мере один или два английских морских офицера, из которых в эту эпоху прославился Гобарт-паша. В числе матросов и кочегаров было немало дезертиров с британских военных кораблей, находившихся на станции в североамериканских водах, дезертиров, которые были привлечены огромным жалованьем. Примером отваги блокадопрорывателей служит приход такого судна во время бомбардировки северянами форта Фишер. Оно присоединилось к эскадре, не привлекая своим присутствием [217] ничьего внимания, и не медля ускользнуло от изумленных сотоварищей под прикрытием дыма. Другое судно прокралось в Мобил чрез огромную эскадру Фаррагута, как раз когда последняя готовилась к наступлению для атаки фортов. Одно или два судна, энергично преследуемые, ушли от захвата, выпустив густое облако дыма, под прикрытием которого они повернули назад и прошли мимо неприятеля незамеченными. Когда какой-нибудь блокадопрорыватель захватывался, на нем подымалась буквально метель из бумаги. Все депеши конфедератов выгружались и выбрасывались за борт, ту же участь разделяли и все письма. С пленными обращались, в общем, очень строго, и раз или два были случаи, когда команда приза снова вступала во владение своим судном. Но подобные действия были сопряжены с большим риском, на них смотрели как на разбойничество в открытом море, что влекло за собой наказание смертной казнью, если при этом только была пролита кровь.
Теперь приступим к разбору особенностей производившейся торговли. Самыми важными потребностями южан были порох, оружие, патроны, обмундирование, лекарства, перевязочные средства, а также соль. Как сообщалось в одной из конфедератских депеш, сталь, железо, медь, артиллерия, химические продукты, кислоты и котельное железо являлись предметами, в которых ощущалась крайняя нужда{132}. Из этого не следует, однако же, чтобы то, в чем была особенно сильная потребность, непременно бы и ввозилось. В Нассау фрахтовая плата за тонну достигала 100 фунтов стерлингов золотом, или в три раза больше, чем обычно. Загружать суда тяжелыми предметами не входило в расчет судовладельцев и спекулянтов, они охотнее принимали легкие товары, которые доставляли хороший заработок и легко могли быть погружены. Таким образом, Гобарт-паша ввез тысячи корсетов для дам Юга; другие же ввозили шелк, тонкие полотняные и шерстяные ткани, галантерею, спирт и скобяные товары. Вызывалось это тем, что все привозимое раскупалось нарасхват. Дело дошло до того, что в 1864 г. [218] правительство Конфедерации обнародовало законы против роскоши, запрещавшие после 1 марта этого года ввоз предметов роскоши. Этими законами назначались максимальные цены на ввозимые изделия из хлопка, шерсти, шелка или льна; ограничивалась фрахтовая плата, и в пользу конфедеративного правительства шла половина грузовместимости каждого судна, с уплатой за это значительно меньшей суммы, чем та, которая существовала на рынке относительно фрахта.
Эти законы подняли бурю негодования в Нассау и на Бермудских островах, значительно потрясли торговлю и способствовали ее упадку. Тем не менее суда, принадлежавшие различным штатам или конфедеративному правительству, занялись ввозом предметов боевого снабжения. Так, «Кейт», поддерживавший регулярное почтовое сообщение с Нассау, за два рейса ввез 1700 бочонков пороха, 400 ящиков ружей (в каждом было по 20), 2185 ящиков патронов, 21 ящик капсюлей, 242 ящика с артельной посудой, сапогами, артиллерийской упряжью, 256 тюков простынь, 15 ящиков с лекарствами, 4 — с инструментами, 10 — с брезентами и 7 ящиков с другими разнообразными вещами. Так, в одну только Северную Каролину было ввезено 60 000 пар ручных тачек, 10 000 кос, 200 бочек медного купороса (употреблявшегося при сборе хлопка), 250 000 пар сапог и башмаков, 50 000 простынь, серое сукно на 250 000 мундиров, 12 000 шинелей, 2000 ружей, боеприпасов на 200 000 выстрелов, 100 000 фунтов ветчины, 500 мешков кофе и лекарств на 10 000 фунтов стерлингов. Этот перечень разнообразных предметов первой необходимости ярко рисует полную зависимость Юга от моря и показывает, каким тяжелым бременем ложилась блокада на Конфедерацию. Чарлстонский торговый дом «Messrs Frozer» все время разрешал конфедеративному правительству забирать у него все, в чем последнее нуждалось, по назначенной правительством уменьшенной цене, и все же только одна эта фирма, как оценивают, выручила от торговли на 4 000 000 фунтов стерлингов.
Когда же торговля разрослась до таких размеров, могла ли блокада быть очень строгой? Для того чтобы [219] ответить на этот вопрос, нам нужно знать как число судов, уходивших в порта Конфедерации, так и рост цен на товары в Южных Штатах. «В течение лета и осени 1863 г., — говорит письмо одного из современников, — в Чарлстоне каждую ночь были случаи прорыва блокады, несмотря на присутствие сторожевых отрядов Дюпона и Дальгрена, расположившихся у самого входа в гавань». Другой очевидец говорит: «Построенные на Клайде пароходы входили и выходили целыми ватагами». В период между 1 ноября и 6 декабря 1864 г. 43 блокадопрорывателя ушли в Чарлстон и Уилмингтон, и почти всем удалось войти в эти порты. В 1865 г. пароход «Чикора» вошел в Чарлстон и, найдя его покинутым конфедератами, вышел в море без помех и препятствий. Еще в начале войны, в период между июлем 1862 и июнем 1863 г., 57 пароходов отправились из Нассау в порта Конфедерации, причем 51 вошли в них, а 44 сделали двойные рейсы. Если эти цифры взять за средние, то одно судно из четырех оказывалось захвачено при двойных рейсах, однако нет никакого сомнения, что риск быть захваченным для быстроходных, специально построенных судов был значительно меньше. Гобарт-паша, с успехом совершавший рейс за рейсом, говорит, что в среднем захватывалось одно из 6 судов, между которыми были 5– и 6-узловые пароходы. Уилкинсон на своем посредственном 13,5-узловом колесном пароходе сделал 22 рейса. Другой блокадопрорыватель конфедератов, «Кокетт», входил и выходил 9 раз. Двойной рейс (туда и обратно), сделанный два или три раза, окупал стоимость судна и груза, давая еще кругленькую сумму прибыли. 24 блокадопрорывателя английской национальности в течение 12 месяцев, с марта 1862 г., отправились с довольно удаленного острова Св. Фомы. Между 18 и 28 апреля 1862 г. 10 судов вышли из Гаваны в порта конфедератов и 11 судов туда же из Нассау, в период между 16 марта и 9 апреля. В общем, с начала блокады северяне захватили или уничтожили 1504 судна, 295 из которых были пароходы. Многие из них являлись незаконно захваченными призами, так как американские призовые суды предавали осуждению почти без разбора решительно все. Большинство [220] из них были блокадопрорыватели и опять-таки большинство из них — тихоходные суда. Для быстроходных блокадопрорывателей риск, по-видимому, не был особенно большим.
Страхование обычного парохода и груза возросло с 750 фунтов стерлингов до 7500 фунтов стерлингов, повысившись на 900%. Но повышение это, пожалуй, в некоторой степени окажется не столь значительным, если мы припомним, что грузы, перевозившиеся чрез линию блокады, были исключительно ценными. До блокады командир судна получал 30 фунтов стерлингов в месяц, во время нее — 1000 фунтов стерлингов, это дает нам еще новое средство для оценки шансов блокадопрорывателя быть захваченным. Расходы по содержанию парохода поднялись с 4000 фунтов стерлингов до 16 000 фунтов стерлингов в месяц, между тем как прибыли получалось в три или пять раз более. Если бы война продолжилась и Юг продержался еще год-другой и, отменив направленные против роскоши законы, оказался бы в состоянии сохранить за собой достаточное число портов, то продолжавшееся прибытие новых и специально приспособленных пароходов, которые быстро строились в Англии, понизило бы цены и несколько изменило бы условия торговли.
В то же самое время высокие цены на товары в Конфедеративных Штатах свидетельствуют о тяжелых условиях торговли. Соль в Нассау-стоила 7,5 доллара за тонну (1 фунт стоил 10 шиллингов); в Ричмонде же она продавалась по 1700 долларов за тонну. Тонна кофе, стоившая 240 долларов, продавалась за 5550 долларов. Гобарт-паша за привезенные им корсеты при покупке платил по шиллингу за штуку, продал же их в Чарлстоне по 12 шиллингов за штуку. В Уилмингтоне в конце войны фунт чая стоил 500 долларов. В Ричмонде бутылка водки стоила 5 фунтов стерлингов. С другой стороны, цена на самый отборный заморский хлопок стояла в Чарлстоне от 2 до 3 пенсов, в Ливерпуле же — полкроны. Все покупки и продажи производились за золото, а отнюдь не на бумажные деньги Конфедерации. Чем же оплачивалось нарушение блокады? Ничем другим, как производством хлопка; однако же эта монополия, сосредоточившая [221] силы всего населения Юга на культивировании одного только продукта, который на месте производства не стоил почти ничего, поставила Конфедеративные Штаты в зависимость от морской державы и привела их к тому, что у них совершенно отсутствовали средства для выделки тех предметов, в которых они более всего нуждались для ведения войны{133}. Независимое в экономическом отношении государство пострадало бы сравнительно мало от блокады северян.
Все это дает нам право сказать следующее: отсутствие флота у южан делало блокаду возможной, между тем как монопольное производство хлопка оправдывало ее в политическом и стратегическом отношениях. Осуществлявшим блокаду силам никогда не удавалось вывести из рядов блокадопрорывателей суда наиболее быстроходного типа, хотя такие суда имелись в весьма незначительном количестве; парусным судам пришлось отказаться от участия в торговле, и участие это было очень рискованно для тихоходных пароходов. Нарушение блокады, как занятие, закончило свое существование с захватом побережья Конфедеративных Штатов; блокада причиняла Югу великие лишения, прерывала сообщения, мешала ввозу военных материалов, она пошатнула финансовое положение Юга и значительно способствовала, если, конечно, не была самым главным фактором в деле усмирения восстания отделившихся штатов. Об этом энергично свидетельствует и мистер Шарф, историк флота южан. Не будь блокады, никогда не добились бы покорности от Юга.
Прежде чем мы перейдем к дальнейшему разбору блокады, к ее урокам и применению ее в стратегическом отношении, хорошо было бы рассмотреть те разнообразные изменения, которые были введены за время войны в международное право Северными Штатами, перемены, за которые правительство Соединенных Штатов является ответственным. Главные недоразумения, возникшие и тогда [222] разрешенные, следует подвергнуть хладнокровному и беспристрастному обозрению. В приговорах призовых судов северян, в поступках некоторых федеральных командиров мы найдем некоторое объяснение того враждебного чувства к правительству президента Линкольна, которое, несомненно, возникло в Англии во время этой войны. К тому же обе ветви нашей расы примирились опять, и откровенное установление фактов не вызовет горечи.
Можно сказать, что правительство Соединенных Штатов в поступках своих по отношению к нейтральным государствам прямо нарушило то, что установилось годами на основании практики. Мы готовы согласиться, что выгодами за счет ведущего войну, конечно, пользуются нейтральные государства, и такая выгода нейтрального государства должна быть несколько обидна для борющегося за свое существование. В прошлом, в 1807 г., страдая вследствие декретов Берлинского и Миланского, мы действовали не очень-то осмотрительно, и поступки наши с купцами Соединенных Штатов, целью которых были розыски дезертиров, убегавших на их судах, повели к печальной войне 1812 г.
В рассматриваемую теперь эпоху мы своей терпимостью допустили, что нейтральная торговля была очень ограничена; эти ограничения мы допустили только потому, что тут дело шло о Соединенных Штатах, которые в случае войны явились бы нашим самым опасным противником. В наших интересах прямо и открыто выяснить все дела, чтобы оценить такого соперника. Ввиду того что наш коммерческий флот — самый большой в мире и имеет для нас жизненно важное значение, необходимо, чтобы торговля наша не страдала от действий крейсеров воюющих держав во время такой войны, когда мы останемся нейтральными, и чтобы она не нарушалась и во время такой войны, в которой мы принимали бы активное участие, только из-за большей безопасности, доставляемой нейтральным флагом. Таким образом интересы наши во время мира и войны сталкиваются; во время войны Соединенных Штатов с какой-нибудь другой державой, мы как нейтральное государство должны будем тяжко терпеть от наших допущений в разбираемый период; но [223] так как такая война не представляется вероятной, то в общем мы только отмечаем это. Что применимо к нам, то равным образом может быть отнесено и к Соединенным Штатам во время смут у нас.
Мы уже ссылались на Метаморос, вернемся же к нему еще раз. 21 февраля 1863 г. английский почтовый пароход «Петерхофф» с почтой и депешами на имя английского консула в этом порту был задержан у острова Св. Фомы офицерами с крейсера северян «Алабама». Север с большим подозрением относился к быстрому росту торговли в Метаморосе, зная, что громадное количество товаров уходило оттуда через границу в Техас. Пароход был препровожден в Нью-Йорк и конфискован по приговору тамошнего призового суда. Оказалось, что груз его состоял из сапог, простынь, подков, гидравлических прессов, артиллерийской упряжи, аптекарских товаров, хлороформа, хинина, морфия, олова, цинка, обручей, полосового железа, наковален и кузнечных мехов. Из всех этих разнообразных товаров одна только артиллерийская упряжь может считаться военной контрабандой. Каковы же были данные для захвата? Дело идет о нейтральном пароходе, адресованном в нейтральный порт, для следования в который сверх того таможнями самих же северян неоднократно выправлялись документы для торговых судов. И вот, когда он шел надлежащим курсом, когда много миль отделяли его от театра войны, его хватают и уводят. Нет никаких данных для предположений, что владельцы этого парохода думали или хотя бы имели малейшее подозрение, что на судне их находится военная контрабанда, даже в то время, когда у них конфисковано было их судно. В конце концов, однако, здравый смысл Севера восторжествовал, и владельцам было уплачено вознаграждение. В приводимом случае почтовые тюки были вскрыты и осмотрены, несмотря на гарантии, данные Соединенными Штатами Англии, в том, что такие вещи будут беспрепятственно препровождаться по назначению.
Вышеописанный поступок северян не может быть оправдан хорошо известным правилом лорда Стоуэла относительно судов дальнего плавания. В данном случае нейтральное судно во время перехода в нейтральный порт [224] было захвачено одной из воюющих сторон на том основании, что груз его, в конце концов, предназначался для неприятеля. Британские же призовые законы говорят, как это значится в руководстве, изданном Адмиралтейством, что назначение судна должно считаться нейтральным, если порт, в который оно адресовано, и каждый промежуточный порт на пути следования — нейтральные и если также оно нигде при следовании своем не предназначается для содействия или помощи в море неприятельскому флоту{134}. По этому закону захват парохода «Петерхофф» не может быть оправдан. Правило лорда Стоуэла прилагалось к судам, находившимся на переходе из какого-либо нейтрального порта в порт воюющей стороны с грузом неприятельских товаров, которые были выгружены в нейтральном порту и потом снова погружены на другое судно{135}. Неприкосновенность судна не способствовала тогда неприкосновенности перевозимых им [225] грузов, и для оправдания поступков крейсеров северян, сопровождавшихся захватом товаров, которые могли сделаться контрабандой в несколько более поздний период или которые могли подлежать захвату, если бы после перегрузки их бы направили в какой-либо неприятельский порт, — при данных условиях не представляется никаких оснований{136}. Лорд Стоуэл утверждал, что судно надлежит считать идущим в тот порт, в который оно в действительности следует для разгрузки, и что оно не обеспечено от захвата, заходя в какой-либо нейтральный порт, при следовании в порт неприятеля. Призовые суды Соединенных Штатов с жестким намерением, направленным против Англии, приняли правило, по которому конечное назначение груза приводило к конфискации и его, и судна. Даже в тех случаях, когда конечным назначением судна являлся нейтральный порт, тот факт, что груз его сухим путем мог попасть на неприятельскую территорию, вполне оправдывал захват его{137}.
Если бы этот принцип Соединенных Штатов был бы допущен, то при войне между Англией и Францией английские крейсеры поступали бы правильно, забирая как призы все американские суда, адресованные из нейтрального порта в другой нейтральный же порт, раз только суда эти были нагружены оружием, машинами, боевыми припасами, взрывчатыми веществами, железом, платьем, [226] какими-либо вещами или предметами продовольствия. Если бы такие суда шли из Нью-Йорка в Новый Орлеан, то и в этом случае дело не менялось бы, так как представлялось бы вероятным, что товары могут быть снова вывезены и направлены во Францию. Если бы Германия воевала с Францией, крейсера каждой из сторон имели бы возможность захватывать все британские корабли на том основании, что их грузы несколько позднее могли бы оказаться в руках противной стороны. Такое положение дел противоречит логике и даже смешно. К счастью, однако, если мы допустили существование некоторых прецедентов по отношению к Соединенным Штатам, то отсюда не следует, что мы допустим их и в наших отношениях с остальным миром. Понятно, мы не могли сделать этого, не обеспечивая таким путем полнейшего уничтожения нашей торговли. Если мы промахнулись бы в отношении крейсеров, нет поводов бранить нас за то. Мы терпели со стороны Севера такие поступки, которые были почти несносны.
В случае с пароходом «Бермуда» мы находим такое же нарушение закона, а в деле с пароходом «Спрингбак» сталкиваемся с тем, что по характеру очень близко подходит к явному произволу. «Спрингбак» с безукоризненно правильной документацией был адресован из Лондона в Нассау. Груз его составляли обычные товары, среди которых было очень мало контрабанды. И вот этот нейтральный корабль, шедший в нейтральный порт, 3 февраля 1863 г. в 150 милях от Нассау был остановлен крейсером северян «Сонома», уведен в их порт и конфискован под тем предлогом, что судовые документы были фальшивые. Тут не представлялось никаких оснований для подобной ссылки; тем более что осадка судна была слишком велика, чтобы позволить ему войти в какой-либо порт южан. Когда же владельцы его просили дать им срок опровергнуть эти обвинения, им отказали в этом. В конце концов судно было возвращено, груз же конфискован. Объяснение таких поступков мы находим в признании, которое сделал судья Нельсон после войны. В этом признании он говорит, что судьи северян были мало знакомы с международным правом [227] и действовали, в значительной степени руководствуясь своей ненавистью к Англии{138}.
Другим важным событием можно считать захват на британском почтовом пароходе «Трент» господ Слайделла и Мэсона, конфедеративных послов в Европу. В качестве простых пассажиров они сели на пароход «Трент» в Гаване. 8 ноября 1861 г. в Багамском проливе с приближением «Трента» какой-то поджидавший его пароход дал выстрел из пушки. «Трент» поднял британский флаг и продолжал идти; после чего незнакомец поднял флаг Соединенных Штатов и пустил ему снаряд под нос. Тогда «Трент» остановился, и к нему подошла шлюпка с корабля северян, который, как оказалось, назывался «Сан-Джасинто», под командой капитана Уилкеса. Командир «Трента» отказался показать свои бумаги или список пассажиров, но послы Конфедерации были узнаны и силой уведены на военный корабль Севера, после чего «Трент» продолжил свой путь. Слайделл и Мэсон после прибытия на «Сан-Джасинто» увидели, что его команда находилась наготове у орудий и последние были наведены на британское судно. Они тотчас же предъявили протест относительно их противозаконного задержания.
Таким образом, мистер Уилкес взял в открытом море с британского корабля то, что он счел за контрабанду. Он не овладел самим пароходом «Трент», как ему следовало бы сделать, и не отвел его в порт для надлежащей конфискации, и вот тут-то и была сделана им очень важная ошибка. Ни одно из правительств не может допустить того, чтобы какой-либо офицер военного флота посмел бы судить его подданных под впечатлением минуты, в горячности. Все необходимые формальности должны быть соблюдены. Все, что достигалось в данном случае, состояло в том, что два лица, особенно не нравившиеся [228] Северу, попали в руки северян. Юг мог к тому же без труда выслать новых уполномоченных. По прибытии со своими пленниками в Бостон Уилкес удостоился чрезвычайно благосклонного приема со стороны бостонцев. Секретарь флота писал ему: «Ваш образ действий... заслужил единодушное одобрение нашего министерства»; а по решению Конгресса капитану была присуждена золотая медаль. Этот случай повлек за собой самую плачевную перемену в дружеских отношениях, существовавших между двумя нациями.
Если мы скажем, что в Англии разразилась буря негодования, когда до нее дошла весть о поступках Уилкеса и о том, как они были приняты его правительством, то мы не преувеличим впечатления, которое было в действительности этим вызвано. Палмерстон, этот сильный и решительный человек даже в таких делах, к которым следует приступать с крайней осторожностью, тотчас же занялся подготовкой к войне и потребовал извинений. Его решение не поколебал целый ряд необыкновенных депеш от мистера Сьюарда, имевших целью доказать, что капитан Уилкес наложил руки только на двух вероломных инсургентов и что эти самые инсургенты были военной контрабандой. На самом деле, в эти критические минуты поведение Сьюарда было почти безумным: он яростно проповедовал о воссоединении Юга с Севером для войны с Англией, забывая о том темном пятне бесчестия, которое в глазах потомства легло бы на имя человека, спровоцировавшего подобное бедствие. К счастью, за Сьюардом стоял более благородный и великий человек, Линкольн. Именно он нашел силы стать выше страстей, господствовавших в те минуты, в защиту правды и принципов, говорящих, что справедливость выше выгод! Только герой мог действовать так, как он, наперекор общественному мнению. Осмеянный и вышученный в Соединенных Штатах и Англии, он возвращает обратно уполномоченных и заслуживает вечную благодарность нашей расы. Время же воздает должное возмездие; оно осудило Сьюарда и оправдало Линкольна.
Руководство, изданное нашим Адмиралтейством, утверждает, что перевозка неприятельских депеш нейтральными [229] судами дает право к захвату последних{139}. Личности же послов неприкосновенны, и таковыми они были всегда. Называть Слайделла и Мэсона вероломными инсургентами значило просто играть словами. Север не смотрел на южан как на бунтовщиков, а как на неприятеля. Сплоченный народ, численностью в 5 миллионов, не может быть казнен или заключен в тюрьму. Сверх того Уилкес захватил послов самым беззаконным образом. Следовательно, мы не можем обвинить британское правительство за то, что, требуя их выдачи, оно выказало враждебность. Если в чем и была сделана ошибка, то она заключалась в излишней решительности, с которой требование было предъявлено.
Что касается контрабанды, то северные призовые суды делили все перевозимые морем товары на три категории: 1) товары, которые ни при каких обстоятельствах не могут быть контрабандой; 2) товары, при определенных обстоятельствах становящиеся контрабандой, и 3) товары, являющиеся явной контрабандой. В первую категорию едва-едва попадет один род товаров; только хлопок, погруженный на идущие за границу суда, не покажется предназначающимся для ввоза в Южные Штаты и избегнет конфискации на основании замечательной доктрины о конечном назначении. Во второй класс попадут продовольствие, провиант, одежда, кожа, спирт, химические продукты, машины, железо и всякие металлы, так как они могут быть ввезены в земли юга и употреблены для военных или морских целей. В третий класс попадут оружие, боевые припасы и предметы военного или судового снабжения, включая медикаменты. В 1793 г. Англия при блокаде французского побережья считала провизию контрабандой. Потому-то эту классификацию Севера признавали справедливой, [230] зато такой не считали доктрину, опирающуюся на конечное назначение груза.
В то же самое время многое может быть сказано для оправдания образа действий северян. Блокадопрорыватели развили свое дело и выделили его в специальность. Один класс судов ввозил груз в Нассау, откуда малым быстроходным судам приходилось развозить его по южным портам, между тем как другой и совершенно отличный класс судов принял на себя более рискованный труд. Откровенно говоря, Север далеко не был так уж не прав в том, что его крейсера захватывали суда, направлявшиеся из Англии в Нассау с грузом товаров 2-го или 3-го класса. До войны в Нассау не было никакой торговли; а потому было очевидно, что, какая бы ни существовала у него торговля в период с 1862 по 1865 г., возникновение ее было обязано блокаде, и предметами ее были товары, которые в конце концов предназначались для Юга. Реальное затруднение заключалось в том, чтобы узнать, где установить линию блокады для удостоверения конечного назначения груза при посредстве точных фактических данных. Тут очень полезно было бы воспользоваться правом перекупки подозрительных грузов, т. е. той мерой, которая санкционируется международным правом. Но грузы так не перекупались, и очень часто везшие их суда подвергались конфискации, причем простое рассмотрение обстоятельств указывает на то, что явных оснований к этому совершенно не было. 478 исков по поводу противозаконных захватов британских судов были внесены в Вашингтонскую смешанную комиссию, английский член которой, уголовный судья не особенно высокой репутации, допускал разбивать себя по всем пунктам. Исковую сумму за убытки составляли 19 200 000 фунтов стерлингов (96 000 000 долларов). Из всей этой суммы комиссия присудила выплатить только 380 000 фунтов стерлингов (1 929 819 долларов) за 181 судно, что составляет пустячную сумму по сравнению с той, которая присуждена была за убытки по делу «Алабамы». Отсюда мы видим, что третейский суд не всегда надежен в обеспечении правосудия. Он идеален, благороден, но на практике очень часто не оправдывает ваших ожиданий. [231]
В заключение перейдем к ведению блокады в тактическом и стратегическом отношениях{140}. Английская программа действий при войне с Францией обыкновенно состояла из блокады французских военных портов или, по возможности, всей французской береговой линии. Блокировать одни только французские военные порты являлось уже огромной задачей. Комитет из трех адмиралов, учрежденный для составления отчета о маневрах 1888 г., утверждал: для того чтобы такая блокада была возможна, каждым трем неприятельским броненосцам должны соответствовать четыре английских, расположенных там, где под рукой имеется якорная стоянка. В местах же, где таковой нет, следует иметь английских броненосцев пять против трех неприятельских. Что касается крейсеров и миноносцев, то они должны быть в таком числе, чтобы на один неприятельский приходилось два; кроме того, во второй линии должен иметься сильный резерв. Однако прекрасно известен факт, что требуемых сил у нас не имеется. Когда Север блокировал Юг, последний не имел никакого флота и, как уже неоднократно упоминалось, у него почти не имелось моряков. Обращаясь теперь к Франции, видим, что государство это обладает сильным и прекрасно организованным флотом и многочисленными моряками. Побережье южан было редко населено{141}, хотя, впрочем, ядро населения Юга находилось вблизи от него. По французскому побережью имеются в изобилии большие города, а железные дороги обеспечивают быструю связь центра страны с любым пунктом побережья. Северу пришлось стеречь всего несколько пунктов; если мы удовлетворимся только блокадой военных портов, то блокировать другие пункты нам не придется. Однако на французском побережье имеется значительное число гаваней, защищенных укреплениями или отмелями, [232] и гавани эти французские крейсеры и минные силы смогут избрать для базирования. Оттуда они могут выходить для нанесения вреда нашей торговле и нашим берегам; вот за этими-то гаванями также необходимо установить наблюдение, если мы только пожелаем ночью спать спокойно. Северяне сделали свою блокаду действительной, захватив базы на побережье Юга, благодаря отсутствию армии последних перед Ричмондом; мы же будем встречены на берегу армией, куда более многочисленной и несравненно лучше организованной, чем наша, и которая может, не имея других задач, оставаться сплоченной. Смешно было бы думать нам, что у тех полчищ, которые Франция может собрать в изобилии, наши маленькие полки, опираясь даже на могущество нашего флота, могли бы взять и занять подобные базы. Морская сила — великая вещь, но можем ли мы забывать, что она одна, без войск, ни разу не доводила неприятеля до покорности. Юг представлял из себя общину, у которой не было ни фабрик, ни полей, да не было и необходимых рук для производства продовольственных продуктов, в которых он нуждался; этому почти соответствует Великобритания, у которой имеются фабрики, но нет продовольствия. Франция же, наоборот, представляет из себя в экономическом отношении страну независимую или способную быстро стать таковой. Юг, как мы уже указали, после 1862 г. не имел нейтральной пограничной линии. У Франции же на северо-востоке, на востоке и на юге имеются сухопутные границы, через которые ввоз может производиться без малейшего затруднения.
Блокада северян была политической, имея на первом плане как конечную цель — истощение Юга. В подобном же случае, когда мы будем блокировать французское побережье, то блокада наша будет только стратегической, если допустить некоторую натяжку в обычном значении последнего термина{142}. Нашей целью будет: мешать французским крейсерам выходить из их портов, французским эскадрам выходить в море, для приобретения того навыка, [233] который более всего необходим моряку. Даже блокада, подобная той, которая была организована Севером для Юга, не могла, как мы видели, помешать быстроходным судам входить в заблокированные порты, и уходить из них. По мнению профессора Соли, если бы крейсера северян вместо того, чтобы обращаться к блокадопрорывателям с приказанием остановиться, стреляли по ним и их уничтожали, то они совершенно прекратили бы торговлю. Пункт этот заслуживает внимания.
В настоящее время лучшие пароходы торгового флота на морских переходах оказываются быстроходнее новейших крейсеров любого из военных флотов, даже если их скорость не превосходила скорости боевых кораблей на тихой воде. У Франции очень немного быстроходных почтовых или пассажирских пароходов, но и те, которые имеются у нее, могли бы, вероятно, входить и уходить беспрепятственно. Самая бдительная блокада не помешала бы ее крейсерам выйти в море, и они были бы в состоянии причинить убыток в 10 раз больше того, который причинен был «Алабамой», когда бы мы не приняли против них оборонительных мер, так как Франция владеет угольными станциями, которых не было у конфедератов.
Чтобы установить строгую блокаду, нам, по всей вероятности, кораблей понадобится вдвое больше тех 671, которые находились в распоряжении Севера к началу 1865 г. При таком расчете число их должно быть от 1200 до 1500, с экипажем от 200 000 до 250 000 матросов. Откуда же у нас появится столько кораблей и людей? К июлю 1895 г. в составе нашего военного флота мы имеем в строю и постройке около 600 единиц, считая в их числе и миноносцы. В нашем торговом флоте числится около 820 пароходов с ходом более 12 узлов; из них 26 дали 19 узлов и более. Все эти суда должны быть взяты. Добавим к этому, что обычно имеется от 8 до 10 боевых кораблей, строящихся для иностранных правительств; они могут быть быстро закончены и приобретены покупкой. Судостроительные ресурсы наши безграничны и куда обширнее ресурсов любого иностранного государства. Возможно также, что в течение года мы будем в состоянии построить и выслать в море 10 броненосцев, водоизмещением от 6000 [234] до 7000 т, или с той же скоростью изготовить 50 быстроходных крейсеров и 100 миноносцев большого размера. В Крымскую войну мы построили плавучую батарею за три месяца; в мирное время мы можем изготовить 15 000-тонные броненосцы за два года. Мы могли бы более чем удвоить скорость постройки введением системы премий и ослаблением условий приемной инспекции. Мы не хватим через край, если предположим, что в течение года после объявления войны состав флота пополнят 150 специально для него построенных кораблей и такое же число судов из коммерческого флота.
Несчастье только в том, что у нас некем укомплектовать эти корабли и что у нас совсем нет резерва. Случайные моряки не выдерживают сравнения с обученными и опытными матросами, подобно тому, как импровизированные военные суда с броненосцами. В настоящее время Англия более всего нуждается в резерве. Однако, даже имея в распоряжении большой и полноценный резерв, блокада всей французской береговой линии окажется на деле неосуществимой задачей. Подобно тому, как и в прошлые времена, мы теперь должны будем удовольствоваться строгой блокадой военных портов, и для выполнения только одного этого нам понадобится более значительная сила из эскадр броненосцев, чем та, которая имеется у нас. Легкие же силы и крейсера будут стеречь важнейшие из торговых портов.
Теперь перейдем к тактическому разбору той блокады, которую мы будем осуществлять, предполагая, что наши морские силы отвечают требованиям адмиралов. Во время Гражданской войны в Америке минная война была еще в самом младенчестве и едва ли подвинулась дальше применения неподвижных мин. Однако мы находим, что конфедераты причинили ими серьезный ущерб своим противникам. В частности, мы можем указать на попытки, делавшиеся под Чарлстоном с подводными лодками, когда был потоплен «Хаусатоник». При блокировании французского побережья английскими эскадрами им придется добиваться одного из следующих двух условий. Или чтобы произошло морское сражение, в котором победителями оказались бы англичане, или [235] чтобы его не было, но чтобы французы, признав себя слабейшими, решили бы оставаться в своих портах. В первом случае задача блокирующих упростилась бы, поскольку более тяжелые корабли обеих сторон были бы уничтожены и повреждены, а легкие (классов крейсер и миноносец) были бы заперты. Для блокады порта, в котором будут находиться корабли подобного рода, понадобятся: 1) находящиеся всегда под парами быстроходные крейсера, расположенные под берегом или на некотором от него расстоянии; 2) эскадра под самым берегом, состоящая из торпедно-канонерских лодок и быстроходных контрминоносцев, с резервом из таких импровизированных крейсеров, как «Сифорд», вооруженных шестью или восемью 12-фунтовыми скорострельными пушками. Такая эскадра не будет многочисленной, но все-таки настолько сильной, чтобы держать все доступы и входы блокируемого порта под строгим контролем. Ее корабли будут подходить в темные ночи к ближайшим фортам на расстояние около 2000 ярдов, а в более светлые ночи на расстояние около 2500 и в случае открытия по ним огня будут тотчас же уходить прочь{143}. Между ближайшей к берегу эскадрой и второй, удаленной, будет устроено сообщение посредством сигналов, причем в обязанностях первой будет значиться разведывательная служба, а обязанность второй — чисто боевая. Обычные миноносцы не должны быть использованы, так как, приближаясь к большим кораблям, они будут считаться неприятельскими и попадут под огонь.
Если же придется иметь дело со вторым случаем и в числе блокируемых кораблей будут находиться броненосцы, то и среди блокирующих обязательно также должны состоять эскадренные броненосцы. В этом случае будет три эскадры. 1. Эскадренные броненосцы в совместном дневном крейсерстве на высоте порта; ночью они будут держаться в море, отряжая группу контрминоносцев, которые будут носить специальные огни и послужат прикрытием для броненосцев на дистанции одной мили. Сокращать [236] эту дистанцию, приближаясь к броненосцам своей стороны, они не должны. Если они обнаружат неприятельские миноносцы, они тотчас же должны сообщить об этом сигналом и атаковать противника, но тщательно сохраняя условное расстояние от своих кораблей. 2. Крейсера. Ночью — между броненосцами и берегом, днем — в море. 3. Такая же, как и в первом случае, прибрежная эскадра. Напряжение, в которой будут находиться команда и офицеры, почти невероятно по своей суровости. Со времени открытия военных действий, им вряд ли удастся много как следует выспаться, а потому является безусловно необходимым — если только мы собираемся держать блокаду — иметь не пять единиц против трех неприятельских, а восемь против трех, чтобы можно было сформировать две эскадры — блокирующую и резервную, сменяющие друг друга через несколько дней. Представляется вероятным, что иначе наши офицеры и команда скоро станут инвалидами, теряя вместе со здоровьем и бодрость духа. С течением войны мы должны уничтожить или привести в негодность часть неприятельских кораблей, и тогда напряжение спадет, в начале же войны оно будет очень велико.
Возможно, что мы и не приступим к блокаде до более позднего периода войны, ибо мы недостаточно сильны для этого{144}. Мы будем вынуждены только наблюдать за неприятельскими портами при помощи отдельно плавающих крейсеров и держать наши боевые эскадры в портах. Мы таким образом будем в состоянии защитить себя от неприятеля и сделать вторжение невозможным, по крайней мере до тех пор, пока за передовыми отрядами у нас будут стоять эскадры с превосходящими силами. Нам, быть может, придется, однако, рассчитывать на бомбардировку наших незащищенных городов крейсерами, хотя сомнительно, чтобы это оказалось так ужасно, как иногда предполагают{145}. Несомненно, мы должны будем [237] пожертвовать частью нашей торговли; ведь даже при тесной блокаде риск этот не исчезает совершенно. Быстроходные одиночные суда в конце американской междоусобной войны могли входить в порта Юга и выходить из них. Самое лучшее, без сомнения, было бы иметь в своем распоряжении такие силы, чтобы оказаться в состоянии держать свои корабли у самых неприятельских портов, как мы делали это под Брестом во время войн с Францией. Но то; что Север находил трудновыполнимым, имея в своем распоряжении порты непосредственно под руками, то будет безгранично тяжелее для нас, у которых базы находятся на мили, а иногда и на сотни миль в стороне. Для того же, чтобы последовать примеру Севера и постараться забрать те базы, которые находятся под руками, нам кроме флота нужна и очень сильная армия{146}. [238]