По приходе в Бендесен мы узнали, что накануне появилась в окрестностях шайка текинцев и произвела нападение на небольшую партию казаков и артиллеристов, отправившихся на фуражировку. В происшедшей при этом рукопашной схватке, было убито два казака и столько же ранено. Вовремя подоспевшая помощь спасла фуражиров и отогнала шайку.

Лишь только весь отряд спустился в Бендесен и расположился на отведенных местах, как тотчас же была выдвинута частая аванпостная цепь и расставлены секреты; на перевал же были высланы конные патрули. Ночь прошла спокойно.

Утром пронеслась по отряду, всех поразившая весть, — ночью бежал из нашего лагеря Текме-Сердарь, хан бамийский и беурмийский, с сыном своим Софи-ханом и свитой из 8 человек. Каким образом им удалось бежать, этого никто не мог себе объяснить. Они были помещены почти в центре лагеря в кибитке, к которой была приставлена стража, [165] вокруг же лагеря была расположена аванпостная цепь и несмотря на то — они бежали и только утром это заметили.

Текме-Сердарь принадлежал к небольшому числу ханов, пользовавшихся в оазисе всеобщим уважением и любовью. Влияние его особенно было сильно в западной части Теке. В высшей степени симпатичная личность его (огромного роста, с длинной, седой бородой и усами, с выразительным, открытым лицом и большими умными глазами), сразу располагала всех в его пользу.

Каким образом очутился у нас в плену хан бамийский, Текме-Сердарь? Этот вопрос, весьма естественно, меня сильно интересовал, а между тем мне не удалось с точностью решить его, так как я положительно отказывался верить легенде, распространившейся по этому поводу в отряде. Легенда эта гласила, что пред вступлением русских в Текинский оазис, явилось в авангард, стоявший в Бендесене, посольство от текинского племени, имевшее во главе Текме-Сердаря, с Софи-ханом и свитой. Целью посольства, как говорили, было изъявление покорности с обязательством платежа контрибуции и ежегодной дани, в размере от наших властей зависящем, но с одним лишь условием, чтобы русские войска не вступали в текинские пределы. Ответом на предложение посольства было обезоружение его и отдача под стражу в качестве военнопленных. Как это ни невероятно, а между тем я слышал этот рассказ из многих уст, но повторяю, не мог и не могу допустить, чтобы что нибудь подобное могло совершиться в русской армии. Положим, текинцы считаются дикарями, но все же и у них, несомненно, выработались известные правила международных отношений, свято оберегаемых обычаями, что видно уже из самого факта посольства; если они решились отправить его к вам, то без всякого сомнения, сделали это зная, что личность посла должна быть неприкосновенна и предполагая, что этот основной принцип международных отношений известен русским, и что посольство [166] их вернется, во всяком случае, обратно. Положим, в виду вероломности азиатов, трудно было верить их изъявлениям покорности и обещаниям, но все-же посольство Текме-Сердаря, хотя бы из уважения к его личности, заслуживало большого внимания, тем более, что впоследствии оказалось, что текинцы действительно решили покориться Белому Царю, наслышавшись о непобедимости русского оружия, и отказ в принятии их покорности, был истолкован ишанами народу в таком смысле, что русские войска идут с целью не покорить, а истребить совершенно текинское племя, что конечно, привело их к отчаянной решимости дорого продать свою жизнь и жизнь жен и детей, а нас привело к неудаче. Посольство, во всяком случае, надлежало отпустить независимо от принятия или не принятия предлагаемых условий.

И вдруг... посольству, отнятием оружия, нанесено величайшее оскорбление и, вдобавок, оно отдается под стражу. Это, что-то дикое и я никак этому не хотел верить. Одно лишь достоверно мне было известно, что Текме-Сердарь явился к нам добровольно, но далеко не по своей охоте совершил с отрядом поход в Текинский оазис, что все время находился у нас под строгим присмотром и при первом удобном случае сбежал.

Текме-Сердарь принадлежал к числу влиятельных текинцев, дружественно расположенных к России и во всех переговорах, которые происходили между генералом Ломакиным и племенем, он играл всегда видную роль и действовал всегда в интересах русских, не смотря на то, что ему в этом постоянно противодействовали другие ханы. Так или иначе, он был наш друг и мы с ним поступили далеко не подружески. Отчего его не оставили в Бендесене, если уж необходимо было задержать его в плену? За что его, нашего друга, на старости лет подвергли ужаснейшей пытке, сделав зрителем геок-тепинского дела, в котором ему пришлось смотреть целый день, как [167] наши гранаты разрывались над семьями, находившимися в крепости, в среде которых была и его семья. По окончании боя во всем отряде говорили, что после первых залпов из орудий, по взятии передового укрепления, когда снаряды наши стали разрываться преимущественно в кибитках внутри аула, и поражать семьи текинцев, Текме-Сердарь обратился с просьбой прекратить хотя на час огонь и ручался, что если его отпустят, то он уговорит своих положить оружие. Он уверял, что весь народ страшится русских и все убеждены, что если хивинский хан, у которого текинцы находились, хотя и фиктивно, в вассальном подчинении, не мог противустоять Белому Царю, то им и подавно нельзя думать о сопротивлении и что только ишаны и муллы требуют оказания сопротивления. Ему было отказано в этом и несчастный хан бамийский в продолжение всего боя, следя за полетом гранат, рвал бороду в отчаянии и походил на сумасшедшего; во время же отступления до Бендесена, находясь в неведении о судьбе, постигшей его семейство, был крайне угрюм и ни с кем не говорил.

Не солгу, если скажу, что девять десятых отряда обрадовались, узнав о его побеге...

В Бендесене мы немного вздохнули и оправились; тут мы нашли достаточное количество баранов и сухарей и кое-какой корм для лошадей, среди которых от бескормицы и арбузных листьев, открылся падеж. Здесь мы могли приобресть, хоть и за дорогую цену, свежие чуреки (хлеб), лаваши (лепешки пшеничные) на курдючном сале, чай, сахар, табак и т. п. предметы роскоши. Все это продавалось в нескольких шалашах, принадлежавших разным торгашам, по преимуществу из армян, которые за все брали немилосердно, так например: фунт сахару стоил 80 коп., бутылка неочищенной фруктовой водки, без посуды — 3 р. с., небольшой чурек 20 коп., и т. п. Не смотря на, это, все были весьма довольны, что хоть и за высокую плату, а все же можно купить и чаю, и сахару и табаку, которые [168] совершенно израсходовались за поход. К сожалению, многим пришлось лишь любоваться разложенными в лавках товарами, так как у большинства офицеров не было денег, вследствие того, что им в течение 3-х месяцев не выдавали жалованья (оно выдано было только в последних числах сентября).

В виду отсутствия фуража (кроме тростника ничего не было), по настоянию князя Витгенштейна, решено было в тот же день отправить большую часть кавалерии в Тер-Сахан, где находился небольшой склад сена (около 3,000 пудов), при отряде же оставить необходимое лишь число ее. В состав частей предназначенных к выступлению вошли: 2 эскадрона переяславского драгунского полка (под командой полковника Нуджевского), 4 сотни дагестанского конно-иррегулярного полка (подполковника кн. Чавчавадзе), конная терская казачья полубатарея (капитана Макухи) и ракетная сотня (капитана Цумпфорта и есаула Граматина); отряд этот должен был выступить в полдень, под начальством князя Витгенштейна.

Перед самым выступлением привели к нам в лагерь целую партию пленных текинцев, около 35 человек; компания эта была застигнута врасплох в окрестностях лагеря дагестанцами, обезоружена и забрана в плен.

Во втором часу по полудни, 8 сентября, выступил из Бендесена кавалерийский отряд князя Витгенштейна и направился на запад, вдоль южного склона Копет-Дага, на Хаджи-Кала. Едва мы выступили, как на высших пунктах хребта появилось несколько столбов густого, черного дыма, это были обычные сигналы подаваемые текинскими наблюдательными постами.

За час до заката солнца мы пришли в Хаджи-Кала и расположились биваком на ночлег, на восточной стороне небольшой возвышенности занятой гарнизоном этого пункта. Повидимому текинцы не зевали и по разным горным тропинкам, небольшие партии их перебрались через хребет на южную сторону его; в этом мы убедились вскоре по [169] приходе в Хаджи-Кала, так как два посланных, с донесением в Бендесен, казака, были встречены залпом в 6 верстах от лагеря и принуждены вернуться обратно. Вследствие этого приказано было людям спать не раздеваясь и не расседлывая лошадей.

За час до рассвета весь отряд был уже на ногах. Предстоял большой безводный переход до Тер-Сахана. В 5 часов утра мы выступили из Хаджи-Кала и направились на юго-запад. Пройдя 1 1/2 версты вдоль ручья, отряд напоил лошадей и переправившись через него, вступил в южное предгорье Копет-Дага.

По приходе к колодцам Маргис был сделан двух-часовой привал и приказано было развьючить верблюдов и попасти колючкой, которой изобилует здесь вся местность. Однако, лошадей мы не поили, так как в колодцах было немного воды, которую князь Витгенштейн счел необходимым приберечь для главного отряда, с которым находился отряд «Красного Креста». В 4 часа пополудни мы тронулись дальше и только в 9 часов вечера авангард отряда вступил в Тер-Сахан. Остальные же части были задержаны медленно тянувшимся обозом и лишь к 12 часам ночи пришли на место. Не успели мы еще расположиться, как вдруг разразился сильный дождь — первый за все время похода.

Тут мы узнали от офицеров, стоявшего здесь гарнизоном батальона александропольского полка, что ими получено известие о прибытии генерала Тергукасова в Чекишляр.

В Тер-Сахане, предположено было дать отдых, на несколько дней, до крайности изнуренным лошадям.

Вслед за приходом кавалерии прискакал туркмен и передал князю Витгенштейну записку от начальника штаба в которой сообщалось о том, что Нур-Верды-Хан прибыл с текинцами в Бами, а потому, в виду возможности нападения его на пехоту, предписывалось остановить в [170] Тер-Сахане впредь до особого распоряжения дагестанцев и ракетную батарею.

На другой день, по приходе в Тер-Сахан, около 9 часов вечера, большое зарево показалось к северу от нашей стоянки. Сперва мы думали, что это горит большой аул Каракалы, жители которого, незадолго перед этим дружественно встретили отряд подполковника Навроцкого, и что текинцы напали на него и подожгли; но вскоре мы узнали, что каракалинцы успели заблаговременно переселиться со стадами и имуществом к верховьям реки Чандыря, где и укреплялись в горах, горел же какой-то другой аул.

В Тер-Сахане мы простояли до 13 сентября и в эти дни, не смотря на то, что мы стали получать улучшенную пищу, между людьми появились частые случаи заболевания диссентерией и поносом. Причиной этого была злокачественная вода реки Сумбара, содержавшая в себе много вредных для здоровья веществ.

Здесь отряд нашел какого-то итальянца маркитанта, привезшего с собой огромный запас всевозможных консервов, вин и других припасов. Несмотря на то, что за все он брал в десятеро, большая беседка им устроенная, в которой производилась торговля, была постоянно переполнена офицерами.

12 числа пришел в Тер-Сахан граф Борх с батальонами эриванским, грузинским и сводным стрелковым, и со всеми ранеными. Следом за ними прибыл генерал Ломакин с остальными частями отряда. [171]