13-го сентября, с рассветом, подполковник Васильчиков, отправлявшийся курьером к великому князю наместнику, и флигель-адъютант князь Долгорукий выехали из Тер-Сахана в Дуз-Олум, конвоируемые дивизионом переяславского драгунского полка.

В Дуз-Олуме стояли батальон ахалцыхскага пехотного полка и 2 сотни полтавского казачьего полка, при 4-х орудиях. Почти весь гарнизон, особенно ахалцыхский батальон, сильно страдал от цинги. Так в одном околдке этого батальона к 14 сентябрю, т.е. ко дню нашего прихода туда, лежало около 40 человек цинготных больных, а до нашего прихода около 30 человек, частью умерли, частью были отправлены в Чатский госпиталь.

15 числа было получено приказание о немедленной высылке из Дуз-Олума в Чат эскадрона драгун для встречи генерала Тергукасова; вследствие этого, с рассветом следующего дня, командир дивизиона, подполковник Нуджевский, выступил с 3-м эскадроном в Чат, на легке, оставив весь обоз в Дуз-Олуме. [172]

Вечером 16-го числа прибыл из Тер-Сахана начальник штаба полковник Малама, высланный также в Чат для встречи нового отрядного начальника. От него мы узнали, что главныя силы отряда останутся в Тер-Сахане, до прибытия туда генерала Тергукасова, который и решил, удержать ли этот пункт за нами, или же отступить до Дуз-Олума.

На другой день, около 10 часов утра, 4-й эскадрон переяславских драгун выступил из Дуз-Олума, конвоируя начальника штаба, князя Долгорукого и подполковника Васильчикова.

Переправившись через реку Сумбар, мы двинулись по правому берегу ее и пройдя верст 9, повернули в горное ущелье. Пройдя горами 12 верст, снова вышли на реку Сумбар и вскоре сделали привал на месте называемом Хор-Олум.

Начиная от Дуз-Олума, горы превращаются понемногу в холмы, холмы в холмики и пригорки и верстах в 6 за Хор-Олумом начинается гладкая степь, доходящая вплоть до Каспийского моря. Невесела эта степь... Многие десятки верст идешь по ней, не встречая ни малейшего признака человеческого жилья, ни малейшего признака жизни. Все одно и тоже, одно и тоже, однообразие, утомляющее и душу и тело. Куда ни взглянешь, все тот же серый глинистый грунт, потрескавшийся от жары, все та же безбрежная мертвая степь. Лишь изредка, то тут, то там, встречаются по пути гниющие трупы верблюдов и лошадей, или выбеленные солнцем их кости, нарушающие однообразие картины.

Отдохнув два часа в Хор-Олуме и напоив лошадей, мы выступили на Чат. Подвигались весьма медленно, задерживаемые ежеминутными остановками обоза и к 10 часам вечера пришли изнеможенные и обессилевшие в Чат, где узнали, что генерал Тергукасов прибыл туда накануне, в сопровождении генерал-майора Гурчина и нескольких офицеров.

Чатский госпиталь был буквально переполнен больными [173] и кладбище увеличивалось с каждым днем на несколько могил. Когда мы шли вперед оно насчитывало их в своей ограде едва несколько десятков, теперь же заключало в себе до двухсот, если не более, свежих могил.

Ночью, в день прихода нашего в Чат, пошел сильный дождь и к утру мы буквально плавали в грязи. Весь день дождь не переставал ни на минуту и все промокли до костей.

19-го числа погода прояснилась и генерал Тергукасов назначил к четырем часам пополудни смотр. Еще с утра драгуны, ходившие с генералом, в минувшую кампанию, на освобождение Баязета и знавшие его хорошо, стали тщательно чиститься и мыться. Наконец, около 4-х часов их вывели на линию и вскоре затем подъехал к рядам генерал Тергукасов. Поздоровавшись с солдатами и офицерами и побеседовав с ними минут двадцать, генерал сел в приготовленный экипаж и распрощавшись с драгунами выехал, спеша в Тер-Сахан, сопровождаемый полусотней казаков.

Перед отъездом генерала приехала в Чат депутация из ближайшего аула туркмен-гокланов, расположенного на персидском берегу реки Атрека. Они явились приветствовать нового сердаря. Во главе этой депутации явилась степная амазонка. Это была довольно пожилая женщина, сидевшая на лошади по мужски; на голове ее был одет белый шелковый тюрбан, концы которого ниспадали по бокам до стремян; одета она была в красную, перехваченную широким поясом, рубашку и такие же шаровары, на плечах был накинут, живописно, темного цвета суконный бешмет на красной подкладке; ноги были обуты в солдатские сапоги. Подойдя к генералу, гокланка подала ему руку и произнесла по туркменски краткую поздравительную речь.

Между тем, по всей принадлежащей нам Туркмении, рассеялись многочисленные шайки текинцев, начавшие грабить преданных нам туркмен, отказавшихся присоединиться к ним по приходе наших войск. Шайки эти хорошо наблюдали и следили за всеми передвижениями частей. Они [174] пользовались малейшей оплошностью с нашей стороны и появляясь внезапно, то уводили скотину, то перехватывали верблюдов. Так например, 16 сентября одна из них налетела, как снег на голову, на армян, пасших стадо отрядного подрядчика близь Дуз-Олума, и, вырезав пастухов, погнала его в горы. Две сотни дагестанцев полетели на розыски, по текинцы точно в воду канули и не удалось, даже приблизительно, попасть на след их. Почти такой же случай повторился и в Чате. 20-го сентября, около 2-х часов пополудни, когда наши бараны и верблюды паслись по ту сторону Атрека, в 2-х верстах от Чата (без конвоя), внезапно появилась шайка текинцев и на глазах у всех, перевязав пастухов, преспокойно погнала наши стада и вскоре скрылась за холмами. Тотчас же был выслан взвод драгун под командой унтер-офицера Алиханова, следом за ним послали с полуэскадроном прапорщика Лашкарева. Началась лихая скачка... Вскоре драгуны скрылись. Часа 1 1/2 спустя, мы увидали свои стада, отбитые у дерзкой шайки и все успокоились.

21-го сентября, около 8 часов утра, выступил из Чата дивизион переяславских драгун, получивший накануне приказ идти в Чекишляр. 24-х верстный переход до Текенджика, на реке Атреке, был довольно сносен, благодаря тому, что вследствие сильного дождя, шедшего 18 числа, не было пыли. В Текенджике мы переночевали и с рассветом выступили на Чекишляр, идя по новой дороги, напрямик через степь, а не по прежней, которая пролегает вдоль р. Атрека. Дорога эта на 25 верст короче последней. Отойдя на 28 верст, по ровной степи, мы остановились вечером на ночлег у большой дождевой лужи. Трудно себе представить до чего отвратительна была в ней вода, отзывавшаяся, вследствие разлагавшихся в ней двух верблюжьих трупов, гнилью. Часа в 4 утра мы выступили, направляясь на колодцы Караджа-Батырь. Едва мы отошли верст 6, как по дороге попалось довольно большое болото, образовавшееся вследствие шедших здесь дождей. Пришлось двигаться на протяжении около двух верст по жидкой [175] размякшей глине; лошади вязли по колена, несчастные же верблюды положительно выбивались из сил. Посреди болота необходимо было спешить половину людей для вытаскивания лазаретной каруцы и перевьючки груза, с отказывавшихся идти далее верблюдов. Наконец, мы кое-как выбрались из болота на более твердый грунт и к двум часам пополудни пришли к колодцам Караджа-Батырь. Тут мы встретили первый колесный транспорт, шедший из Чекишляра, состоявший из 140 арб.

Вода в Караджи-Батыре довольно хорошая и после тухлой воды, которую мы пили накануне, все вполне наслаждались колодезной водой. Здесь два колодца — один для людей, другой для животных.

В два часа ночи весь отряд был уже на ногах, предстоял огромный переход до Чекишляра, в 50 верст. Час спустя мы уже были в пути. На полдороге был сделан часовой привал. Наконец, часа в два пополудни мы увидели верхушку Чекишлярской вышки, а вскоре глазам представились: ярко блестевшее Каспийское море, палатки, кибитки и строения Чекишляра. С какой радостью мы снова их увидели! Сколько раз во время похода, не один из нас думал, что, быть может, не суждено будет вернуться к морю, вдали за которым находились дорогая родина, семья и друзья...

Генерал Тергукасов, приехав в Тер-Сахан, произвел смотр войскам и решил покинуть этот пункт, ограничившись удержанием Дуз-Олума; войскам же, бывшим в походе, приказал идти в Чекишляр и переправляться на кавказский берег, по мере возможности. Но эта возможность не скоро наступила и войскам снова пришлось сидеть в Чекишляре в томительном выжидании пароходов, которые перевезли бы их на западный берег. Время быстро летело и осень понемногу наступила, с холодными ночами, ветрами, дождями и сыростью, принесшими за собой всевозможные болезни. Диссентерия, цинга и лихорадки стали выхватывать, с первых дней прихода в Чекишляр, из рядов войск множество жертв. Так, например, в одном дивизионе [176] переяславских драгун, в котором во время пребывания в Ахале совершенно не было больных, через три дня по приходе к морю заболели: 18 человек кровавым поносом, 12 лихорадкой и у 8 открылась цинга. В других частях происходило тоже самое.

Чтобы судить о том, насколько медленно совершалась перевозка, достаточно сказать, что к концу ноября, т.е. два месяца спустя по возвращении войск, на ту сторону были переправлены лишь 4 батальона пехоты, 6 сотен и 2 эскадрона кавалерии и конная полубатарея. Прежде всех отправили в Петровск раненых и больных, за ними переправились в Баку драгуны и т. д.

В трех занятых нашими гарнизонами пунктах: Чекишляре, Чате и Дуз-Олуме, оставлено было 8 батальонов пехоты, четыре сотни кавалерии и батарея артиллерии, из тех войск, которые не участвовали в походе на оазис, а оставались в опорных пунктах.

После переправления войск, генерал Тергукасов занялся устройством в вышеназванных пунктах, провиантских и интендантских складов, для будущей экспедиции.

Итак, экспедиция 1879 года вполне неудалась, несмотря на то, что на нее было потрачено более десяти миллионов рублей и несколько месяцев приготовлений, несмотря на то, что по ту сторону Каспия сосредоточены были отборные войска кавказской армии, в небывалых до того размерах.

Причин неудачи весьма много, но главныя из них заключаются: во 1) в малочисленности отряда, вторгнувшегося в оазис; во 2) в недостатке перевозочных средств, как морских, так и сухопутных, и происшедшем вследствие этого недостатке провианта и фуража; и в 3) в совершенном незнакомстве с противником и полном пренебрежении к нему.

КОНЕЦ.