По предложению начальника штаба полковника Маламы, решено было послать немедленно в Геок-Тепе прокламацию с предложением текинцам покориться; им выставлялось на вид, что если они не покорятся, то в будущем году снова придут русские войска в большем числе, и покорят их. Все это было изложено письменно и отправлено с одним из пленных, захваченных утром, которому было объявлено, что если он по прошествии недели не вернется с ответом, то три оставшиеся у нас товарища его будут расстреляны. Текинец поклялся, что исполнит в точности данное ему поручение и вернется как можно скорее с ответом. И действительно он честно исполнил свою задачу и сдержал слово. Не побоялся он плена, разлучавшего его с семьей и родиной, быть может на веки, и вернулся через четыре дня в наш отряд, лишь бы спасти от неминуемой смерти своих товарищей и сдержать раз данное слово. К сожалению, я забыл имя этого благородного воина. [156]

Печален, как и следовало ожидать, был ответ, полученный от текинских ханов и старшин. Наш посланный встретил войска текинские за два перехода до Геок-Тепе и передал им нашу пресловутую прокламацию. Ответ был короток: «Передай генералу, что Теке покорится только силе». Ответу этому мы ничуть не удивились, так как все, кто только знал о существовании этой миссии, предсказывали ей полнейшую неудачу. Не таков народ текинцы, чтобы покориться доброму слову; да и найдется ли где либо такой народ, который добровольно отказался бы от своей свободы и самостоятельности и дал бы себя угововорить к подобному шагу.

В тот же день к вечеру пришла в Беурму колонна полковника Навроцкого, состоявшая из двух сотен лабинского казачьего полка и взвода ракетной батареи. Отряд этот ходил в кочевья ак аттабаевцев и заходил в Кизил-Арват, Каракалы и другие аулы. Всюду встречали их дружественно и жители, при приближении отряда к аулу, высылали на встречу депутации. Особенно радушный прием они встретили в Каракалах, жители которого угостили, чем могли, наших казаков и снабдили баранами и фуражем.

Между тем отряду стал серьезно угрожать голод. К концу дня бахчи были совершенно уничтожены; у лошадей открылся сильный понос, от которого некоторые из них пали к вечеру. Нечем было лечить их.

Поздно вечером получено было в частях приказание выслать лучших верблюдов, с рассветом следующего дня, в Бендесен. Решено было, несмотря на все, зимовать в Беурме, и вот, собранных со всех частей верблюдов в количестве 500, послали на другой день в 6 часов утра в Бендесен за вещами, оставленными там отрядом, перед вступлением его в оазис. С верблюдами отправилось прикрытие, состоявшее из батальона куринцев, сотни [157] волжского полка и двух горных орудий, под общим начальством майора Дацоева.

Транспорта должен был пройти напрямик, оставив в стороне аул Бами, до Бендесенского перевала и в тот же день дойти до Бендесена; дав 7 числа дневку верблюдам, 8 числа должен был выступить обратно и в тот же день к вечеру придти в Беурму. Ничего особенного мы не ждали от этого транспорта, все знали, что он, не доставит отряду именно того, в чем он так сильно нуждался — провианту и фуражу. Ближайший склад того и другого находился в Дуз-Олуме, в 130 верстах от Беурмы. В промежуточных пунктах провианту нигде не было; фураж же (одно лишь сено в количестве 3.000 пуд) имелся в Тер-Сахане. Так что транспорт мог доставить лишь палатки кавалерии, громоздкие вещи частей, солдатские чемоданчики и т. п., провианту же — запас дня на два или на три. Все это не могло много помочь и все ясно понимали, что придется волей неволей покинуть Беурму.

Часу в девятом все были поражены приказом, которого мы, поистине, меньше всего ожидали — предписывалось частям быть готовыми к 12 часам дня к выступлению. Как? Что? Почему? Что за причина? раздавались отовсюду восклицания. Никто не мог понять, с какой стати выслали в 6 часов утра порожнем лучших верблюдов, а в 12 часов предписывается отряду выступить. Между тем немедленное отступление было действительно необходимо. Около 8 часов утра были получены почти одновременно два известия: с одной стороны лазутчики донесли, что Нур-Верды-Хан быстро приближается к нам с пятнадцатью тысячами всадников и артиллерией, находится уже около Арчмана и намеревается отрезать нам путь отступления, заняв Бендесенский перевал; с другой стороны получено было донесение об открывшемся у нас в тылу падеже верблюдов. Займи текинцы перевал — вряд ли кто из нас вернулся бы. [158]

Поднялась по всему лагерю суматоха... Некоторые части повысылали почти всех своих верблюдов и теперь не на чем было везти обоз. «Красный Крест» был в таком же положении относительно раненых. Г. Сараджев ломал в отчаянии руки и всем сообщал, что ему необходимо достать 42 верблюдов, чтобы поднять всех раненых. Он обошел все части, выпрашивая верблюдов, и с большим трудом удалось ему приобрести лишь 6 голов. Стрелки в свою очередь тщетно искали их, говоря, что им, пожалуй, придется оставить все палатки, палласы и т. п., так как верблюдов у них едва хватит на патронные ящики и боченке для воды.

Тут на выручку отряду явился командир дивизиона переяславских драгун, подполковник Нуджевский. Так как драгуны не оставили в Бендесенах ни провианта, ни фуража, а лишь палатки, седельные чемоданчики и т. п., то когда был получен приказ о посылке верблюдов, подполковник счел излишним посылать своих, предвидя дальнейшее отступление и не желая обременять излишним грузом дивизион; обратившись в штаб, он получил на это разрешение, и таким образом в дивизионе все верблюды были налицо. Число их простиралось до 170; между тем, так как весь фураж и провиант драгун были уже уничтожены (оставшееся небольшое количество второго было роздано людям на руки), то для подъема остальных тяжестей довольно было и 40 верблюдов. Произведя расчет необходимого для дивизиона числа, подп. Нуджевский донес в штаб, что он может уступить разным частям 132 верблюдов. Первым делом снабдили ими санитарный отряд, который и получил недостававшее ему число, т.е. 36 голов. Остальных верблюдов тотчас же, чуть не с боя, разобрали, по преимуществу, пехотные части.

В час пополудни отряд, понемногу, выступил из Беурмы, направляясь на аул Бами. Переход был не велик, всего одинадцать верст, а потому люди, немного [159] отдохнувшие за два предыдущие дня, шли довольно бодро; зато бедные наши лошади совершенно ослабели, стоило слегка опустить повод и лошадь тотчас же спотыкалась и падала на колени; они еле-еле двигали ногами.

В пятом часу пополудни мы подошли к Бами. Отряд остановился на полчаса и людям приказано было накосить арбузных и дынных листьев для лошадей. Разумеется, как солдаты, так и офицеры, не преминули поесть досыта произведений бахчи. К сожалению, дыни были настолько незрелы, что не превышали величиной обыкновенный большой огурец; офицеры очищали их ножиком, тонко срезывая корку, солдаты же поедали их целиком. Все знали, что больше уж не встретить на пути, вплоть до самого Чекишляра, ни одной бахчи.

По окончании этой операции, отряд отошел на две версты к югу и расположился у входа в Козлинское ущелье, по обеим сторонам ручья. Место, на котором расположились войска, было сплошь покрыто камнями, так что, когда совершенно стемнело, то нельзя было сделать нескольких шагов, чтобы не споткнуться. Как раз по средине бивака на берегу ручья находилась мельница, построенная из камней с глиной; около мельницы был раскинут небольшой сад с высокими деревьями. Последние послужили всему отряду на дрова; за неимением другого топлива, пришлось, к сожалению, их истребить.

Тут отряд узнал о назначении начальником отряда генерала Тергукасова. Солдаты хорошо знали этого достойного и храброго воина по турецкой кампании, в которую он приобрел себе их любовь и уважение. Солдаты говорили про него: «С Тергукасовым мы куды угодно хоть сейчас пойдем, оп любит нашего брата солдата и зря не погубит и одного человека».

Ночь, с 6 на 7-е сентября, была последней ночью, проведенной ахал-текинским экспедиционным отрядом на [160] текинской земле. Тихо и мирно прошла эта ночь. В 9 час. вечера всюду уже, по обыкновению, царила тишина, солдаты все спали, лишь из лагеря удалых дагестанцев неслись, как и всегда, до полуночи, веселые песни. Все засыпали с тяжелым сознанием, что с рассветом придется расстаться с землей, на которой пали бесполезно их доблестные товарищи. Понемногу костры все погасли, потухли огни в офицерских палатках и глубокий мрак покрыл весь лагерь; замолкли, наконец, и дагестанцы, — и гробовая тишина воцарилась повсюду... Среди ночи, то тут, то там, лишь раздастся вдруг громкий, страдальческий стон раненого, как нибудь неловко повернувшегося во сне, пройдет по лагерю из конца в конец, и снова тишина — до нового стона...

За час до рассвета раздалась повестка. Мунуту спустя по всему лагерю заиграли трубы и забили дробь барабаны. Мгновенно все ожило, все зашевелилось. Еще 10 минут перед этим в лагере царили мрак и тишина, теперь же мелькали повсюду костры, раздавались сотни голосов, ржание лошадей, рев верблюдов... Все, суетилось и торопилось. Предстоял трудный переход по Бендесенскому перевалу и нужно было поспешить с выступлением.

Накануне было решено, что войска пройдут до источников и здесь остановятся, кавалерия же, вследствие полного отсутствия фуража, пойдет дальше. Предполагалось устроить в этом месте сильное укрепление и немедленно подвезти с тыла провиант и фураж.

С восходом солнца отряд выступил с места ночлега и понемногу стал втягиваться в горное ущелье, которым начинается Бендесенский перевал. Мы двигались по узкой дороге, пролегающей вдоль ручья, о котором я говорил выше. Дорога шла крайне извилисто, — то идет над самым ручьем, то вдруг круто подымется на какой-либо холм, то снова спустится с него, пройдет немного по самому руслу ручья и, перейдя на другой берег его, извивается далее. Движение отряда сильно затруднялось узкостью ее; в [161] самом широком месте дороги могли с трудом проехать три всадника; по временам она вдруг превращалась в узенькую тропинку, прилепившуюся к боку обрыва над самым ручьем, по которой лишь с величайшей осторожностью можно было проехать верхом. В таких местах орудия и обоз попросту тащили, чуть не на руках, по руслу ручья, причем солдаты, тащившие их иногда по часу и более, должны были работать стоя по колена в воде.

Так как, по дошедшим до нас сведениям, текинцы намеревались завладеть перевалом, то отряд подвигался вперед со всевозможными предосторожностями; на каждом шагу ожидали засады, а потому в голове колонны шли большие разъезды, которые взбирались на ближайшие возвышенности и обозревали окрестности дороги. В авангарде шел князь Витгенштейн с двумя сотнями дагестанцев, дивизионом переяславских драгун, двумя сотнями лабинского казачьего полка и терской казачьей полубатареей. За ним шел обоз всех частей. Далее шли главныя силы — пехота, пешая полубатарея, и наконец в тылу, волжские и таманские казаки, 2 сотни дагестанцев и ракетная батарея. Штаб сперва шел с главными силами, а с половины пути нагнал авангард.

Дойдя до источников, авангард остановился на четверть часа, чтобы попоить лошадей, и затем двинулся немедленно далее, вступил в ущелье и пошел по высохшему руслу ручья, направляясь на главный перевал. Дорога заметно пошла в гору, становясь с каждым шагом все труднее и труднее. Обоз стал заметно отставать, задерживаемый ежеминутно падавшими от изнеможения верблюдами. Их тотчас же прикалывали штыками и стаскивали в сторону от дороги, груз же размещали па ближайших верблюдов. Наконец мы подошли к главному хребту Копет-Дага. Только что оконченная нашими саперами дорога подымалась зигзагами на вершину его. Отряд весь спешили и от каждой кавалерийской части авангарда было наряжено [162] определенное число людей к терской полубатарее, чтобы помочь лошадям втащить орудия на вершину хребта. Остальные же люди, держа лошадей в поводу, медленно стали подыматься. Подъем был чрезвычайно утомителен, особенно для тех на долю которых выпало втаскивать на себе орудия. Солдаты тащили их на постромках.

Наконец мы добрались до высшей точки перевала. Чудный вид открылся перед нашими глазами: на север шло ущелье постепенно расширявшиеся; за ним, небольшим пятнышком, виднелся Бами и часть оазиса, далее простиралась безбрежная степь, сливаясь с небосклоном; на юг виднелась Бендесенская долина, за ней на большое пространство шли невысокие холмы, а на краю горизонта чернели Персидские горы.

В последний раз мы взглянули на текинский оазис... Живо мне вспомнилось настроение отряда, когда мы впервые увидели его. Тогда никто на сомневался в полной победе, все ждали скорой встречи с текинцами и земли их заранее считали покоренными. Как все обрадовались, увидев с вершины Копет-Дага, вдали растилавшийся текинский оазис. Никто бы не поверил 22 августа, что 7 сентября отряд наш снова будет на вершине хребта, поспешно отступая из оазиса, чтобы спасти себя от окончательной гибели. Увы в силу обстоятельств, мы были вынуждены возвращаться ни с чем...

Медленно стал спускаться с хребта авангард. По южному склону дорога была уже вполне окончена, так что два всадника совершенно свободно могли ехать рядом; орудия двигались беспрепятственно и лишь в нескольких местах приходилось прибегать к помощи солдат, чтобы втащить их на какой либо холм, чрез который пролегал путь.

Около 5 часов вечера авангард вступил в Бендесен, где был расположен гарнизоном батальон ширванского пехотного полка, при одном орудии пешей артиллерии.

Вслед за авангардом, в 12 часу ночи появились [163] главныя силы, а к часу прибыл в Бендесен и арриергард. Оказалось, что по приходе к источникам, некоторые из батальонных командиров доложили графу Борху, что в их частях совершенно израсходован весь провиант, в других же частях запасы его имелись, где на день, где на два. В виду этого, а также вследствие нового донесения лазутчиков, о намерении текинцев захватить ночью главный перевал, решено было идти на соединение с авангардом, чтобы отразить общими силами предполагаемое нападение неприятеля. Дав батальонам четырех часовой отдых, граф Борх двинул их в Бендесен.

Войска были крайне изнурены; но особенно тяжел был переход этот для раненых. Немало досталось и верблюдам. Обессилевшие от голода животные с трудом тащили ноги и огромное число их не выдержало этого перехода. За один день (7 сентября) отряд лишился 345 верблюдов, приколотых на перевале. Нечего и говорить, что половину обоза мы растеряли по пути; все что можно было испортить, солдаты рвали и рубили. На перевале отряд был вынужден бросить семнадцать ящиков с патронами; их зарыли в землю, но впоследствии текинцы, по указаниям верблюдчиков, вырыли их.

Итак русские войска покинули земли Ахала. Много мы вынесли и выстрадали, и морально и физически, за эти 17 дней, другому и за всю жизнь свою не придется, быть может, того вынести. Неудачный бой, большая убыль в людях, беспомощность раненых, голод, крайнее изнеможение людей, падеж лошадей и прикалывание, выбивавшихся из сил, верблюдов, стоны людей и животных, раздававшиеся постоянно кругом и перемешивавшиеся между собой — все это слишком тяжело отразилось на нас. [164]