24-го сентября, в 6 часов утра, бодро выступили мы из Беурмы. Смутные слухи пронеслись по рядам, что в следующем укреплении, Арчмане, нас поджидает неприятель. Все, конечно, оживились. Благодаря ровному и твердому грунту, мы подвигались вперед крупным шагом и в 10 часов утра, пройдя 24 версты, стали подходить к Арчману. Слухи подтвердились, но в самой незначительной доле действительно, на дороге, при выходе ее из аула, виднелась небольшая кучка людей, но взамен пуль она посылала нам издали поясные поклоны. Переводчик поскакал вперед и, несколько минут спустя, вернулся с донесением, что к нам навстречу вышла депутация от части арчманцев, решивших добровольно покориться нам.

По вступлении отряда в аул, депутация представилась генералу Ломакину и объявила, что около 100 семейств, сознавая силу и непобедимость русских войск, отказались последовать за другими жителями в Геок-Тепе и предпочли отдаться под покровительство великодушия сердаря. Разумеется [90] их обласкали, угостили, одарили и т. п., они же, в свою очередь, доставили начальству две кибитки, которые тут же и разбили; нанесли дынь, арбузов, масла, молока и прочего, одним словом, обе стороны остались весьма довольны установившимися дружескими отношениями.

Арчман довольно большой аул, разбившийся почти близь подошвы Копет-Дага; в нем оказались три укрепления, совершенно одинаковой конструкции, вытянувшиеся по одной линии от гор. Вокруг ближайшего к хребту виднелось около 40 кибиток оставшихся жителей; около северного наиболее нового, расположился наш отряд. Пока велись переговоры с депутацией и происходил обмен взаимных любезностей и уверений в дружбе, солдатики наши стали обшаривать поля и огороды, ища зарытые в земли склады саману, а некоторые из них полюбопытствовали зайти в укрепление. Дело в том, что отряд наш вступил в оазис с семидневным запасом фуража, а потому по приходе в каждый аул солдаты старались отыскать саман и им обыкновенно кормились наши лошади, так как двух гарнцев ячменя, полагавшихся по расчету на каждую из них, было крайне недостаточно; вследствие этого и по приходе в Арчман, солдаты занялись, первым делом, отысканием корму для лошадей. Вдруг, точно по команде, все бросили поля и огороды и побежали к ближайшему укреплению; минуту спустя, появилось оттуда несколько драгун с огромными вязанками сена на спине, за ними стали выходить и другие с той же ношей. «Братцы!... сено!» говорили они друг другу с сияющими физиономиями, «то-то лошадкам праздник!» Но радость их была непродолжительна. Из штаба прилетело несколько адъютантов и нагайками погнали «братцев» обратно в укрепление, приказывая отнести сено на то место откуда, оно было взято. Солдаты недоумевали, исполнили это приказание; впрочем, некоторым удалось добраться с драгоценной ношей к коновязям до прибытия адъютантов. Оказалось, что в обоих укреплениях были найдены большие склады сена, ячменя и муки, которых [91] текинцы не успели увезти с собой, за недостатком подъемных средств, но депутаты объявили, что склады эти принадлежат оставшимся жителям, что, вообще, ушли в Геок-Тепе все те, которым нечего было терять, остались же наиболее богатые арчманцы и попросили, чтобы их имущества не трогали. Им поверили и вот окружили цепью весь бивак и воспретили солдатам ходить в укрепления и на бахчи. Солдаты от души проклинали оставшихся арчманцев, так как из-за них и людям и лошадям пришлось в этот день довольствоваться казенным рационом. Между тем, впоследствии мы узнали, что в Арчмане оставались только те, у которых не было верблюдов; т.е. бедняки, которым не на чем было увезти в Геок-Тепе своих жен и имущество и которые разыграв с нами комедию, спасли склады и поля всего аула.

В Арчмане невольно обращало на себя внимание одно здание, гробница Нур-Ниаз-Сардара; наружным видом оно напоминало гробницу, встреченную нами в Бами, только отличалось от него большими размерами и отсутствием лепных украшений; внутри его на могиле было положено несколько старых Коранов, в грубых кожаных переплетах.

Когда стемнело, вдруг в ручье перестала идти вода, которую арчманцы, вероятно в знак дружбы к нам, постарались отвести. Ночью пропали четыре лошади.

Выступив с рассветом, мы продолжали двигаться вперед в той же обстановке, как и в предъидущие дни; направо, невдалеке, мрачный утесистый Копет-Даг, налево сливающаяся с небом бесконечная равнина, под ногами все тот же глинистый серый грунт, покрытый редкими кустиками колючки; изредка мелькают на краю горизонта желтые пески Кара-Кума.

Пройдя несколько верст, мы увидели впереди себя настоящий зеленый остров, — это был аул Сунче. Роскошные сады с тутовыми и персиковыми деревьями, окружали [92] укрепление, за ними тянулись бесконечные бахчи и поля джугары. Множество глиняных сакель теснилось около укрепления и образовывало нечто похожее на улицу.

Не останавливаясь, мы прошли через аул, в котором не оказалось ни живой души, и пошли дальше. Вскоре показался следующий укрепленный аул — Мурче (на 16-й версте от Арчмана), с таким же богатством зелени. Напоив лошадей и отдохнув часа два, отряд двинулся далее. Пройдя 9 верст под знойными лучами полуденного солнца, мы вступили наконец в аул Бегриден (Бохарзек). Небольшое четырехугольное укрепление утопало, буквально, в зелени густых садов его окружавших; извилистая, довольно широкая речка, с берегами покрытыми сочной травой, перерезывала аул. Вперемежку с садами, попадались поля с хлопком, юнжой и кунжутом и, кое-где, небольшие виноградники, которых мы до того нигде не встречали. Отряд остановился. Все были уверены, что в этом благодатном ауле, который показался нам раем, будет сделан привал и отряд тут переночует.

На восточной окраине Бегридена, близь мельницы, на лужайке, расположился дивизион переяславских драгун. Солдаты поспешили наполнить свои котелки водой, накрошили туда своих окаменелых сухарей и стали утолять голод, в ожидании приказания разбивать коновязи; офицеры расположились в тени деревьев, лошади жадно пощипывали травку. Вдруг показался командир дивизиона, подполковник Нуджевский... — «Четвертый эскадрон к коням! живо, садись!» крикнул он. Не успели все броситься к лошадям, как раздалась команда: «эскадрон, рысью, марш!» Недоумевая, мы понеслись вперед.

В пяти верстах виднелся аул Дурун. «Марш, марш!» раздалось снова; снова «рысью» и т. д. За нами летела сотня дагестанцев. Въехав в Дурун, мы не нашли ни живой души, вдали лишь за аулом подымался столбик пыли. Оказалось, что небольшой разъезд, высланный по приходе [93] отряда в Бегриден, подъезжая к Дуруну, был неожиданно встречен залпом засевшего в нем летучего отряда текинской конницы, разъезд тотчас же повернул назад и донес о происшедшем в штаб, а вследствие этого немедленно выслали против неприятеля драгун и дагестанцев. Два часа спустя стянулся в Дурун весь отряд. Дурун принадлежит к числу более сильных крепостей Ахала, но за то, повидимому, кочевое население в нем преобладает, так как кроме полей с джугарой и пшеницей и бахчей, мы не нашли в нем ничего более; между тем в трех предшествовавших аулах, Сунче, Мурче и Бегридене, преобладающим элементом являются чомуры, т. е. оседлые земледельцы. Тут мы не встретили ни садов, ни виноградников и число мазанок было несравненно меньше. В Дуруне два больших, одно круглое, другое четырехугольное, укрепления с бойницами, башнями и довольно глубокими рвами. Около первого из них раскинулся наш отряд.

У наружных стен укрепления, с северной стороны его, расположилась пехота и артиллерия, у восточной разбил палатки штаб; внутрь укрепления был введен обоз, кавалерию же разместили между наружной и внутренней его стенами; последнее было сделано с той целью, чтоб в случае ночного нападения неприятеля, избежать суетни и вывести в дело кавалерию готовою к бою, т.е. с оседланными конями и в строю. Бивак окружили цепью.

Стемнело. 8 часов вечера. Огни осветили лагерь... Вдруг грянул, в стороне к водопою, выстрел, за ним другой. В отряде все встрепенулось, пошла суетня. Через минуту человек 10 дагестанцев, по собственной инициативе, лихо поскакали на выстрел. Прошло четверть часа; раздалось еще несколько выстрелов и затем все смолкло. Издали послышался слабый стон; все явственней и явственней, все громче и громче доносился он к нам. Наконец в темноте показалась кучка людей; вопль сильного страдания раздавался из ее середины. «Кто ранен?» — «Драгун», ответило несколько [94] голосов. Драгун этот, первый раненый в нашем отряде солдат, оказался рядовой Тенишев. Вскоре выяснилось следующее: Тенишев повел с другим драгуном трех лошадей на водопой; в то время когда они подходили к ручью, с противоположного берега его из джугары раздался выстрел, вслед за которым последовал другой, ранивший Тенишева в ногу, немного выше колена. Лошади рванулись и понеслись в лагерь, раненый же упал и остался на месте. Подскакав к месту происшествия, дагестанцы оставили при нем двух человек и поскакали вперед; вскоре они увидели пятерых конных текинцев и бросились за ними вдогонку. Текинцы пошли вдоль нашей цепи, которая открыла по ним огонь; попав под свои выстрелы, дагестанцы вернулись назад и подобрав Тенишева принесли его в лагерь.

Рана оказалась довольно опасной; пуля, раздробив часть ножной кости выше колена, засела в ней так, что невозможно было достать ее.

Князь Долгорукий приказал послать тотчас же разъезд в 20 чел. с офицером, для исследования окрестностей лагеря по направлению к стороне неприятеля. Назначили 20 драгун с прапорщиком Нуровым во главе. В 9 часов вечера разъезд выехал из лагеря. Едва он отошел сажен 100, как со стороны водопоя блеснули огоньки, грянул залп и пули на отлете обсыпали его со всех сторон; вслед за сим послышался конский топот. Драгуны были уверены, что на них несется какая нибудь бешеная шайка текинцев и приготовили ружья, но взамен ее увидали целый табун лошадей без седоков, мчавшихся во весь опор. Дело в том, что случай с Тенишевым не послужил достаточным уроком и вестовые казаки, безоружные, вздумали повести на водопой штабных лошадей; по ним у ручья точно также сделали залп, но к счастью никого не ранили из людей, но за то одну лошадь убили и двух, оставшихся после выстрела у ручья, захватили с собой. Переловив лошадей, драгуны сдали их подоспевшим вестовым и двинулись [95] дальше, идя вдоль ограды поля джугары, шагах в двадцати. Вдруг раздался новый выстрел и пуля прожужжала над головами. Драгуны спешились и бросились в джугару, но никого не нашли. Пройдя 1 1/2 версты вдоль оград и саклей, ежеминутно ожидая, то с той, то с другой стороны выстрела, они выехали в открытую местность, прошли верст 6 и остановились, не доходя пол версты до аула Кара-Кана. Аул был занят неприятелем, который вероятно был предуведомлен о приближении драгун, так как вдруг появились в нем огни, послышались крики и рев верблюдов. В это время в тылу разъезда послышались отдаленные выстрелы. Опасаясь, чтобы неприятель не отрезал его, разъезд повернул обратно в Дурун и вернулся туда в двенадцатом часу.

Между тем, аванпостную цепь выдвинули несколько вперед и усилили и выставили секреты. Около часу ночи раздались снова выстрелы, цепь открыла огонь. Несколько неприятельских пуль, из дальнобойных ружей, просвистели в разных направлениях по отряду и одна из них ранила одну из лошадей, стоявших близь палатки начальника кавалерии князя Витгенштейна.

На следующий день, 26 августа, назначена была дневка и по случаю дня коронации Государя Императора, в 7 час. утра состоялся парад войскам колонны и отслужено молебствие.

В два часа дня пришла в Дурун колонна графа Борха и расположилась близь второго (четырех-угольного) укрепления. В то время, когда несколько солдат приблизились к нему, вдруг оттуда раздались выстрелы. С нашей стороны открыли огонь; в виду того, что выстрелы вскоре прекратились, солдаты бросились в укрепление и какого же было их удивление, когда вместо толпы ожидаемых неприятелей они нашли на банкете стены седого старика, пронизанного навылет несколькими пулями; подле него лежали три ружья. Очевидно старик-фанатик остался в ауле только из желания погибнуть от рук гяуров. [96]

К вечеру пронеслись слухи, что колонна графа Борха останется дневать в Дуруне, колонна же князя Долгорукого пойдет дальше и двинется одна на Геок-Тепе, а взяв его, обождет первую и, по соединении с ней, отряд в полном составе пойдет на Асхабат. Слухи эти были настолько упорны, что офицеры колонны графа Борха приходили в отчаяние, что не попадут в дело. Подобные же слухи повторились и в Яродже. К счастию, генерал Ломакин решил двинуться на Геок-Тепе общими силами и из Дуруна отряд двинулся вперед, слившись в одно целое.

В 6 часов утра следующего дня, отряд выступил из Дуруна и прямым путем направился на аул Яроджу, отстоящий от этого пункта на 26 верстном расстоянии. По дороге, мы миновали укрепленные аулы, Кара-Кан и Ак-Тепе, видневшийся вдали влево от дороги, обошли Мехин и стали приближаться к Яродже, от которой Геок-Тепе находится на расстоянии одного перехода.

День был жаркий, но воды было достаточно на всем переходе, и отряд двигался охотно. В 2 часа мы были на месте и расположились биваком на ночлег.

Яроджа — небольшой аул. Следы кибиток и остатки от мазанок указывали, что еще недавно здесь было жилье. Поля джугары и бахчи окружали его. Небольшое глиняное укрепление было брошено текинцами, и во всей Яродже мы не нашли ни одной живой души.

На биваке стали в боевом порядке: терские (волжская сотня) и кубанские казаки (таманская сотня) стали впереди и составили род авангарда. На запад от Яроджи стала кавалерия, фронт и фланги лагеря составили пехота и артиллерия, несколько позади стал штаб, и, наконец, за аулом 2 сотни дагестанского иррегулярного полка составили род арриергарда. Местность была ровная, воды много, так как оросительные канавки, изобилующая водой, перерезывали поле во всех направлениях.

Только и толков в отряде — что о неприятеле, но в [97] сущности о нем никто ничего не знал. Одни говорили, что неприятель в Геок-Тепе, другие, что он оттуда ушел или уйдет. Хотя по маршруту штаба от Яроджи до Геок-Тепе считалось всего 12 верст (на деле их оказалось добрых 25), тем не менее никаких разведок сделано не было.

Наш небольшой отряд резко можно было разделить по тем целям, которые свели в его состав людей со всех концов России — на три части.

Первая — искала боя и непременно боя: Уверенная в непобедимости и необыкновенной нравственной силе русского солдата — она свято верила, в случае столкновения, в блестящую победу. Она хотела боя во что бы то ни стало и не только не беспокоилась количеством неприятеля, но считала, что чем он сильнее — тем лучше.

Вторую часть составляли люди, отличавшиеся уже в прежних войнах и присланные почти на выбор из частей кавказской армии. Менее горячие, они, тем не менее, не были особенно и предусмотрительны и относились к врагу с пренебрежением.

Третью — составляли собственно войска, солдаты и младшие офицеры, которые не ждали особенно отличий, переносили безропотно всю тягость похода и были готовы умереть там, где прикажет начальство. Замечательно, что в этой третьей части с приходом в Яроджу совершился какой-то переворот. Некоторые говорили, что нужен отдых, а другие что «нас мало», что этак, пожалуй, «осрамимся» и т. д.

Предполагалось, что в Яродже нам дадут дневку; но говор и боязнь, чтобы текинцы как нибудь не ушли, к концу дня, имели вид, будто мнение всего отряда вызывает немедленное движение вперед.

Между тем, отдых был действительно необходим. Кавалерия еще имела дневку в Дуруне; пехота же шла без отдыха от самого Бендесена и была крайне истомлена. Обувь совершенно износилась (пехота была не в сапогах, а в [98] чевяках), ноги многих солдат были изъязвлены ранами. Но отряд тем не менее бодро встретил весть о предстоящем бое.

В 8 часов вечера привели в штаб двух лазутчиков, которые хотели пробраться в наш лагерь через аванпосты. Они показали, что в Геок-Тепе собралось все текинское население, решившееся оказать русским отчаянное сопротивление и защищать свою независимость до последней капли крови; лазутчики добавили, что сами они не знают ничего определительного и все сказанное ими дошло до них по слухам. Никто, впрочем, не поверил возможности встречи со стороны текинцев серьезного сопротивления, все рассчитывали на неотразимое действие, которое произведет несомненно артиллерийский огонь наших орудий. Мы заблуждались в боевых качествах нашего врага; о его стойкости, полном презрении к смерти и отчаянной храбрости мы не имели и не могли иметь понятия, так как с этим врагом впервые приходилось помериться силами. Происходившие в предидущие годы небольшие стычки наших войск закаспийского края с бродячими шайками текинцев, конечно, не могли нас ознакомить с ними в достаточной мере.

До боя мы презирали врага — после боя глубоко стали уважать.

Решено было наступление двумя колоннами; первая должна была выступить из Яроджи в два часа ночи, вторая часом позже, обоз же с прикрытием в 4 часа утра.

Начались приготовления: шинели, торбы и саквы кавалеристов, котелки и т. п. все было сдано в обоз; были розданы патроны (по 120 на каждого). Солдаты чистили оружие, точили шашки, кто имел одевал чистое белье, песен и веселых разговоров нигде не было слышно. Лишь беззаботные дагестанцы пели и плясали до поздней ночи. [99]