22-го сентября, в час пополудни, выступил из Бендесена князь Долгорукий с авангардом. Части медленно одна за другой, сопровождаемые своими верблюдами, стали обходить Бендесенскую гору и втягиваться в ущелье, которым начинается перевал. В 2 1/2 часа, наконец, двинулась с места последняя часть авангарда, — дивизион переяславских драгун.

Войдя в ущелье, драгуны, по два в ряд, пошли по узкой дороге извивающейся по целому ряду почти параллельных между собой кряжей, подымающихся террасами до главного хребта. Дорога проходит то по одной стороне ущелья, то спустится в русло высохшего ручья, то перейдет на другой его берег, подымется узкой ленточкой на вершину кряжа, снова спустится и снова взовьется, по временам лепясь у отвесной стены над пропастью. Песчаные кряжи, попадающиеся в начале перевала, по немногу сменяются известковыми, и, то тут, то там, начинают показываться каменные отроги главного хребта. Взобравшись на новый кряж, встречаешь за ним новую стену, на которую приходится взбираться; [83] оглянешься назад и чудная панорама раскрывается пред глазами: вот бендесенская долина, правее зеленеющая хаджи-калинская равнина, за ними террасами лепятся друг на друга и сливаются вместе туркменские кряжи, а вдали, на краю горизонта, черной неровной полосой, выделяются персидские горы. Поднимаясь все выше и выше, на протяжении 12 верст, дорога доходит без резких и крутых подъемов до главного хребта и взбирается, наконец, на высшую точку перевала. Около 5 1/2 часов по полудни мы пришли на главный хребет Копет-Датских гор.

Копет-Даг можно вполне назвать мертвыми горами — до того бедна на нем флора и фауна. На возвышенностях нигде не видно ни малейшего признака зелени, всюду, куда глаз ни взглянет, виднеются лишь голые глыбы песку, извести, глины или камня. Лишь на дне горных ущелий, где протекают кое-где ручейки, встречается приземистый кустарник, бурьян и верблюжья колючка; трава растет только вдоль самых берегов ручьев, огибая их узенькой каймой. Нигде не видно ни малейшего признака жизни, никаких животных или птиц. Изредка лишь, покажется под облаками, черной точкой, орел и тотчас же снова скроется. Между тем горы эти преисполнены жизни: мириады всевозможных змей, ящериц, своеобразных хамелеонов, скорпионов, тарантулов, фаланг и т. п., встречаются на каждом шагу. В ручьях же, ниспадающих с них, попадаются маленькие черепахи и крабы.

Взглянув на север с вершины Копет-Дага, мы испытали чувство евреев, когда они увидели, впервые, обетованную землю; так много говорилось и рассказывалось у нас о земле, в которую мы шли, так часто проносились слухи, что-то по той, то по другой причине мы вернемся на Кавказ и экспедиция будет отложена, что все вздохнули свободно, полной грудью, когда увидали воочию растилавшийся внизу оазис. Неохота была возвращаться назад, не дойдя до цели; после стольких долгих месяцев лишений и [84] трудов, все мы рвались вперед, а между тем, до самого выступления из Бендесен, все с опасением ожидали распоряжения об отмене вторжения в оазис. Вот картина, которая открылась глазам нашим:

Копет-Даг круто спускался вниз, от места на котором мы стояли; по обеим сторонам отвесными стенами высоко, высоко подымались каменные массы хребта; внизу виднелась довольно большая котловина, постепенно съуживающаяся в узкий коридор, по бокам которого протянулись кряжи, хребты и скалы. Далее коридор этот, быстро понижаясь и расширяясь, входил в равнину, как река в море; у устья виднелся островок, — крепость Бами, а за ним расстилалось безбрежное море, но только песчаное, сливавшееся вдали, незаметно, с горизонтом неба...

До вершины перевала дорога была кое-как разработана, но к проведению ее вниз только что приступили, а потому нам пришлось спускаться по узкой тропинке, извивающейся зигзагами над пропастью по боку горы Козлы. Мы спешились и повели лошадей в поводу. Каждый неосторожный шаг грозил гибелью, а потому приходилось подвигаться вперед чрезвычайно медленно. Русские драгунские лошади, непривыкшие ходить по крутым горным тропинкам, подвигались осторожно вперед, ощупывая копытом землю и ударяя по ней, прежде чем поставить ногу. Орудия, шедшие с дивизионом, пришлось спускать на веревках с одного уступа на другой. Наконец 4 эскадрон, шедший впереди колонны, спустился в котловину и тут расположился у источников, находящихся в юго-восточной части ее. Отдохнув немного и напоив лошадей, мы двинулись далее по берегу речки берущей здесь начало и на протяжении 8 верст шли почти все время гуськом, проходя то по одному берегу речки, то по другому, то по руслу ее, которое местами пролегает по узким проходам, образуемым крутыми скалами. Около 2 1/2 верст не доходя Бами, мы вышли, наконец, из козлинского ущелья, [85] от которого вплоть до крепости тянется целый ряд укрепленных мельниц с глиняными башнями. Не доходя на версту до крепости, мы остановились в 9 1/2 часов вечера, около арбузной бахчи и стали поджидать обоз. Это была первая бахча, встреченная на всем пути от Чекишляра, а потому едва разбили коновязи и навесили лошадям торбы, как большинство людей рассеялось по бахче. К немалому удивлению почти все арбузы и дыни на бахчи оказались порубленными текинскими шашками.

Первый сбор дынь и арбузов был уже снят, так что зрелых оставалось на бахчах самое незначительное количество, большинство же плодов были еще совсем зеленые и дыни походили скорей на огурцы; тем не менее проголодавшиеся солдатики поедали их с большим удовольствием. Замечательно, что несмотря на то, что во все время пребывания нашего в Текинском оазисе, незрелые дыни и арбузы составляли почти главный суррогат питания, с приходом отряда туда прекратилась совсем диссентерия, исчезли лихорадки и состояние здоровья войск стало превосходным. Причина этого заключалась несомненно в воде, которую мы пили в Ахале. По ту сторону Копет-Дага, проходя по землям туркмен-иомудов, гокленов и др. племен, отряд сильно пострадал от дурных качеств воды. Мы находили в колодцах или горькую, или соленую, или горько-соленую воду; местами пили испорченную дождевую воду, с отвратительным запахом и вкусом, стоявшую огромными лужами; при движении отряда по рекам Атреку, Сумбару и Чандырю, вода была немного лучше. Вода в этих реках представляла густую жижу от растворившейся в ней глины. За то в оазисе мы нашли отличнейшую горную ключевую воду, какую не везде можно встретить и на Кавказе.

Между тем наступила ночь. Чудная луна ярко осветила наш бивак и залила светом равнину. Тут и там между коновязями тускло горели небольшие костры, но на них ничего не варилось и все с нетерпением поджидали прихода [86] обоза, а с ним баранов и котлов, чтобы сварить себе обед. Но обоза нет как нет. С гор повеял свежий ветер. Солдаты и офицеры, изнемогая от усталости, стали по немногу засыпать и вскоре воцарилась тишина, изредка прерываемая одиночным ржанием лошади.

В 4 часа утра показались первые верблюды запоздавшего обоза. Плавно выступали они, один за другим, из ущелья и мерной развалистой походкой приближались к нашему биваку. Наконец в 8 часов утра пришел 3 эскадрон драгун, шедший в аррьергарде.

Бами, вокруг которого расположились войска авангарда, находится, как сказано выше, в двух с половиною верстах от Козлинского ущелья. Посреди его возвышается четырех-угольное глиняное укрепление, простейшего типа, с двойными стенами и рвом. Подле стен лепятся в беспорядке мазанки, а против южной стороны расположены две круглые башни.

В версте от Бами, на юг, находится глиняное здание, в котором похоронен какой-то текинский святой, на поклонение которому сходятся раз в год жители со всего оазиса. Здание это имеет около 7 аршин вышины и сажени три по фронту; оно четырехугольное и с плоской крышей, с которой поднимается довольно высокий, почти конусообразный купол. Наружные стены его гладко выведены, и видны следы чего-то в роде архитектурных украшений; так, аршина на два от крыши идет зубчатый карниз, затем по обе стороны входных дверей (наглухо заколоченных) вылеплены по две глиняные колонки, соединенные наверху таким же карнизом.

Вокруг Бами раскинуты поля джугары и пшеницы и бахчи.

Выступление авангарда на Беурму было назначено в тот же день. В Бами вполне определился состав колонны князя Долгорукого; в нее вошли 3 батальона пехоты, два эскадрона драгун, две сотни дагестанцев, ракетная сотня, терская [87] казачья полубатарея (присоединившаяся только в Дуруне) и два горные орудия.

Около 2 часов пополудни мы выступили из Бами. Предстоял небольшой переход в 11 1/2 верст по гладкой и ровной местности, покрытой лишь местами бурьяном и колючкой. Погода стояла сравнительно прохладная, так как было не более 28° по Реомюру и все весело подвигались вперед. Около 6 часов вечера мы подошли к Беурме.

Беурма принадлежит к числу обширнейших аулов оазиса и в то же время, по текинским понятиям, почитается первоклассной крепостью. На северной сторона аула на небольшом холме возвышается круглое укрепление, довольно больших размеров, обнесенное двумя высокими глиняными стенами, с широкими банкетами и глубокими рвами. К югу от укрепления расположены в большом числе глиняные мазанки и сакли, в числе которых были два здания, о которых я говорил выше. Вокруг мазанок виднелись повсюду многочисленные следы кибиток, увезенных жителями незадолго до приближения русских войск; по всей плошали, занимаемой аулом, валялись жерди, шесты, порванные цыновки, куски войлоку и т. п. По середине Беурмы протекает извилисто довольно большой ручей, с несколько возвышенными берегами; вокруг же с восточной, южной и западной сторон раскинуты огромные поля, простирающиеся до Копет-Дага.

В Беурме, как и в Бами, мы не встретили ни одного живого существа.

Едва войска расположились на отведенных местах, как совсем стемнело; заблестели костры, весь бивак ярко осветился; дров было изобилие. Но ни на одном из костров не видно было котелков, так как в виду незначительного запаса провианта, не приказано было варить ужину и голодные солдатики уныло посматривали на огни. На бахчи запрещено было ходить; но тем не менее, часам к 10-ти вечера, у всех солдат очутились, каким то образом, в [88] изобилии дыни и арбузы, и не только хватило этого добра им самим, но и лошадям.

На следующий день с рассветом назначено было наступление на укрепление Арчман. [89]