Стратегия англичан на среднем востоке в 1914–1918 гг.
В начале августа 1914 г. разразилась первая мировая война. Порожденная крайним обострением международных противоречий эпохи империализма, эта война была продолжением агрессивной грабительской политики участвовавших в ней капиталистических держав. Под прикрытием демагогических лозунгов «защиты отечества» обе враждующие группировки преследовали реакционные захватнические цели.
Великий Ленин заранее предсказал неизбежное наступление всемирной катастрофы. В октябре 1914 г. он писал: «Захват земель и покорение чужих наций, разорение конкурирующей нации, грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся масс от внутренних политических кризисов России, Германии, Англии и других стран, разъединение и националистическое одурачение рабочих и истребление их авангарда в целях ослабления революционного движения пролетариата — таково единственное действительное содержание, значение и смысл современной войны»{213}.
Борьба за передел колоний, за колониальную и морскую гегемонию явилась одним из важнейших моментов, обусловивших первую мировую войну. Возраставшая из года в год активность германского капитала и германской дипломатии на Востоке, быстрый рост германского военного и торгового флота были главными причинами, побудившими Великобританию взяться за оружие.
Перспектива англо-германской войны стала вполне реальной с того времени, когда кайзер Вильгельм II провозгласил свою обширную программу морских вооружений. Однако, предвидя эту войну и теоретически готовясь к ней, военные и военно-морские круги Великобритании исходили из прочно заученных стратегических азов, унаследованных от отцов и дедов. Англо-французская Антанта, англо-русское соглашение 1907 г., за которым последовало ревельское свидание Эдуарда VII о Николаем II (1908 г.), обеспечивали Англию сильными союзниками на европейском континенте. Британские стратеги и политики рассчитывали на то, что в предстоящей войне все бремя наземных действий в Европе ляжет на армии России и Франции.
К началу войны регулярная армия Великобритании вместе с запасом насчитывала около 450 тыс. чел.; кроме того, существовала [159] территориальная армия численностью в 250 тыс. чел. Но из этого общего количества свыше 110 тыс. чел. находилось на службе в Индии{214} и прочих колониях, а солдаты территориальной армии не могли быть использованы (кроме как по их собственному желанию) за пределами британских островов{215}.
Анализируя английский военный бюджет на 1913–1914 гг., русский военный агент в Англии констатировал, что бюджет этот «не представляет собой ничего ни нового, ни решительного, отвечающего вооружениям Германии, и вызывает здесь (т. е. в Англии. — Е. Ш.) разочарование и критику». Эта оценка относилась не только к поразительной недостаточности подготовленных и обученных людских контингентов, но и к низкому качеству вооружения и военной техники. Особенно подчеркивается крайняя слабость английской артиллерии, в том числе и береговой, предназначенной для отражения возможного неприятельского десанта и авиаций. Ссылаясь на данные английского военного министра, Сили, военный агент, сообщал, что в апреле 1913 г. «аэропланов, могущих летать», имелось лишь 101, а к 31 мая авиация должна иметь «полный комплект на 8 эскадр по 18 аэропланов в каждой, т. е. 148 аэропланов; сюда следует добавить одну воздухоплавательную эскадру в составе четырех небольших дирижаблей... Считаю долгом донести, — писал русский военный агент, — что Англия в смысле приготовлений к недалекой в будущем войне, по моему убеждению, отстает»{216}.
Еще более резкую оценку неподготовленности британской армии к началу первой мировой войны дал Ллойд-Джордж: «Политика военного ведомства, казалось, сводилась не к подготовке будущей войны, а к подготовке предыдущей или предпредыдущей войны. Бурская война застала нас все еще на уровне Крымской кампании, а великая война захватила наших стратегов, подготовлявших будущую войну, все еще в условиях севастопольских боев о теми изменениями, с которыми наши войска столкнулись на . полях Африки»{217}.
Причины военной неподготовленности Великобритании заключались, однако, не только в консерватизме и халатности британского высшего командования, но и в незыблемых традициях классической английской военной доктрины. По плану, составленному английским военным министерством, в начале войны предусматривалась отправка на европейский континент небольшого экспедиционного корпуса в составе шести пехотных и одной кавалерийской дивизий. Оборона Британских островов возлагалась всецело на флот и территориальную армию. Таким образом, участие Англии в военных действиях на европейском континенте должно было носить, так сказать, «символический характер». [160]
События, разыгравшиеся в первые дни войны, опрокинули этот план. Быстрое продвижение германских войск на Западном фронте создало угрозу Франции и возможность десанта на британские острова. Англичане вынуждены были принять экстренные меры к усилению экспедиционного корпуса. Тем не менее роль английских войск на европейском театре войны оставалась до самого конца весьма скромной. По данным, приведенным американским полковником Эйрес в его книге «Война с Германией», в 1918 г. на Западном фронте находилось 2559 тыс. французских войск, 1950 тыс. американских и лишь 1718 тыс. английских, а протяженность английского участка составляла 19 проц. всей линии Западного фронта{218}.
В течение почти всей войны в Англии происходила бурная полемика между сторонниками концентрации усилий на европейском театре и приверженцами доктрины «непрямого действия». Среди последних находились видные представители морского командования и руководящие политические деятели Великобритании. Лидером этого направления являлся Уинстон Черчилль, бывший в то время первым лордом адмиралтейства (морской министр). В сущности верх одержали именно представители этого направления. Так же, как и в предыдущих войнах, главное внимание британских захватчиков было приковано сейчас к морским операциям и восточным колониальным театрам, т. е. к Ближнему и Среднему Востоку.
Германская стратегия вынашивала планы сокрушительных ударов по важнейшим участкам британских имперских коммуникаций и в конечном счете по Индии. После того как реакционная младо-турецкая клика, возглавляемая Энвером, Талаатом и Джемалем, превратила Турцию в орудие германского империализма, эти планы приняли реальный характер. Используя территорию тогдашней Оттоманской империи — от Балкан до Красного моря и Персидского залива, турецкую живую силу и материальные ресурсы, Германия получила возможность создать непосредственную угрозу Суэцкому каналу, блокировать Черноморские проливы, атаковать Россию (силами турок) с тыла в Закавказье, подойти вплотную к пределам Ирана.
Тем не менее задачи Англии на Среднем и Ближнем Востоке не исчерпывались лишь обороной подступов к Индии и Суэцкому каналу от германо-турецких войск, как утверждают английские . историки. Британская стратегия на азиатских театрах носила активный наступательный характер, в основе ее лежала экспансионистская политика британского империализма, добивавшегося монопольного владычества над Ираном, Арабскими странами, Турцией, Дальним Востоком и лелеявшего мечту о проникновении в Закавказье и Туркестан. Этой главной цели были подчинены в 1914–1918 гг. все стратегические планы британского командования на азиатских и восточно-европейских фронтах. [161]
В своей замечательной статье «Не забывайте Востока» (ноябрь 1918 г.) товарищ Сталин указывал: «Империалисты всегда смотрели на Восток, как на основу своего благополучия. Несметные естественные богатства стран Востока (хлопок, нефть, золото, уголь, руда), — разве не они послужили «яблоком раздора» для империалистов всех стран. Этим, собственно, и объясняется, что, воюя в Европе и болтая о Западе, империалисты никогда не переставали думать о Китае, Индии, Персии, Египте, Марокко, ибо речь шла, собственно говоря, всё время о Востоке. Этим, главным образом, и объясняется то рвение, с каким они поддерживают в странах Востока «порядок и законность»: без этого глубокий тыл империализма не был бы обеспечен»{219}.
С первых же дней войны английские правящие круги испытывали серьезную озабоченность по поводу Индии. Революционное движение, вспыхнувшее в Индии в 1905 г., к концу 1910 г. было ликвидировано. Освободительная борьба индийского рабочего класса, крестьянства, радикально-демократической интеллигенции была подавлена свирепыми репрессиями полиции и войск, а либерально-буржуазной верхушке Национального конгресса была брошена жалкая подачка в виде так называемой реформы Морли-Минто. Сущность этой реформы заключалась в некотором, весьма незначительном расширении представительства буржуазно-помещичьей верхушки индийцев в так называемых «законодательных советах» (при вице-короле и губернаторах провинций), а также круга компетенции этих советов. Однако и после реформы ублюдочные «выборные» органы сохранили свое жалкое, подчиненное положение. В них участвовала лишь некоторая горсточка индийских крупных капиталистов и землевладельцев, которые никоим образом не могли рассматриваться как представители народа Индии. К тому же новая избирательная система предусматривала куриальный принцип: в ряде провинций выборы производились раздельно — по индусской и мусульманской куриям. Этим англичане хотели противопоставить мусульман индусам и искусственно разжечь новый взрыв вражды между религиозными общинами Индии. Но английским властям все же не удалось окончательно задушить революционную активность передовых кругов индийского общества. В 1910–1914 гг. в Бенгалии, Бенаресе, Пенджабе, на территории французских колоний (Чандернагор, Пондишери) действовали подпольные комитеты, которые вели активную агитацию среди населения. Продолжались и террористические акты новый вице-король Хардинг был ранен при взрыве бомбы во время его торжественного въезда в новую столицу Британской Индии — Дели{220}. [162]
Заметные сдвиги произошли в предвоенные годы и в позициях Индийской Мусульманской лиги. Англо-русское соглашение 1907 г. о разделе Ирана и Афганистана на сферы влияния вызвало недовольство в мусульманских общественных кругах Индии. В 1911–1913 гг. во время итало-турецкой и Балканской войн индийские мусульмане выражали активное сочувствие туркам и осуждали антитурецкую позицию британского правительства. В Дели, Лахоре и прочих городах Индии происходили бурные митинги мусульман, выражавших свою солидарность с «единоверной» Турцией, и производился сбор пожертвований в пользу турецкой армии{221}.
Панисламистская пропаганда, распространявшаяся из Турции и Египта и подогреваемая германской агентурой, находила сочувственный отклик среди индийских мусульман. Мусульманская Лига Индии, которая в 1905–1910 гг. была резко враждебна по отношению к индусским националистам и сотрудничала с английскими властями в деле подавления национально-освободительного движения, теперь постепенно склоняется к сближению с Индийским национальным конгрессом; многие ее лидеры высказываются в пользу лозунга «гомруля», т. е. автономии Индии. Германская агентура, разумеется, делала попытки установить тесные связи с местными националистическими организациями, а также некоторыми мусульманскими и индусскими князьями.
Индии было отведено немаловажное место в британских стратегических планах. Английское правительство рассчитывало на значительное участие Индии в финансировании войны, на ее огромные сырьевые и продовольственные ресурсы, ее дешевую рабочую силу, на использование индийских контингентов в военных действиях на различных фронтах. И действительно, индийская аристократия и крупная буржуазия проявили полную лойяльность по отношению к британскому правительству, надеясь по окончании войны получить еще некоторые уступки. В сентябре 1914 г. законодательный совет при вице-короле Индии, при единодушном одобрении его индусских и мусульманских членов, принял резолюцию, в которой говорилось, что «индийский народ в добавление к военной помощи, оказываемой ныне Индией Империи, желает разделить тяжелое финансовое бремя, возложенное войной на Соединенное королевство». Индийские «правящие князья» также поспешили заявить о своей преданности британскому правительству и о готовности предоставить в его распоряжение свои войска.
Все это позволило англичанам не только укрепить оборону Индии, но и мобилизовать ее огромные людские и материальные ресурсы для войны.
Уже в начале войны из Индии были отправлены две пехотные дивизии (с четырьмя бригадами полевой артиллерии) и две кавалерийские дивизии во Францию, отряд — в Восточную Африку; бригада, впоследствии преобразованная в дивизию, — на побережье Персидского залива; шесть пехотных бригад — в Египет и т. д. [163]
В дальнейшем количество экспедиционных войск еще больше увеличилось. Всего за время войны за границу было отправлено 943 372 солдата и офицера, из них почти половину дал Пенджаб (пенджабские мусульмане и сикхи); за пенджабцами следовали раджпуты, гурки, белуджи и прочие народности Северной Индии, обладавшие наилучшими боевыми качествами.
Индийские контингенты составляли значительную часть той немногочисленной живой силы, которую Великобритания сочла возможным предоставить для участия в наземных операциях на Западном фронте. Французский военный атташе в Лондоне генерал Депре указывал (в 1927 г.), что на французский фронт было отправлено из Индии 20 748 английских и ИЗ 608 туземных войск; несколько индийских пехотных, кавалерийских и саперных соединений бессменно оставались на Западном фронте с осени 1914 г. до весны 1918 г. и участвовали в сражениях при Ла-Бассе, Нев-Шапель, на Ипре, Сомме, у Камбрэ и др.; кроме этих войск, две пехотные индийские дивизии (3-я и 7-я) пробыли во Франции с осени 1914 г. до декабря 1915 г., после чего были переброшены на Месопотам-ский фронт{221}.
Однако индийские войска оказались совершенно неподготовленными к военным действиям на Западе. Вооружение, техническое оснащение, обмундирование, наконец, боевая подготовка индийских войск были рассчитаны исключительно на ведение небольших войн на соседних с Индией театрах, сходных с ней по природным условиям.
В своем отчете в 1911 г. генерал Ермолов сообщает, «что в смысле вооружения и снаряжения англо-индийская армия во многом отстала от современных европейских требований». Он указывает на крайний недостаток в пулеметах, дальномерах, гелиографах, на отсутствие в артиллерии телескопических прицелов и отмечает, что вместо двадцати запланированных гаубичных батарей (по две на полевую дивизию) сформировано только три; многие стрелковые части все еще вооружены архаической длинной винтовкой, которая в европейских армиях давно уже вышла из употребления{222}.
Наблюдения Ермолова подтверждаются сведениями, опубликованными в англо-индийской военной печати. Газета «Пайонир Мэйл» писала в конце 1912 г.: «Волонтеры в Индии с удовольствием примут к сведению официальное сообщение в парламенте, гласящее, что они, наконец, будут вооружены короткими винтовками Ли-Э,нфильда... Даже среди регулярных войск есть батальоны, в которых имеются винтовки с почти изношенными стволами, и оружейные мастера бракуют их сотнями... С технической стороны это оружие негодно к употреблению, и стрельба из него плохая; но оно было оставлено на службе, так как запас винтовок был недостаточно велик». [164]
Таким образом, кипучая реформаторская деятельность Китченера в годы его пребывания на посту главнокомандующего в Индии, повидимому, исчерпывалась лишь преобразованием организационной структуры англо-индийской армии, изменением ее дислокации да еще некоторыми улучшениями в деле обучения солдат и подготовки офицерских кадров. Что же касается материальной части, то она оставалась в самом неприглядном состоянии. Консервативные английские генералы недооценивали роли технического оснащения вооруженных сил и боевой техники в современной войне. Не составлял исключения и Китченер, занявший пост военного министра Великобритании. «Ему было не по душе производство тяжелых полевых орудий, — вспоминал Ллойд-Джордж, — и он скептически относился к расточительству снарядов в окопной войне. Он не понимал, какую роль суждено было сыграть в этой войне пулеметам. Танки он считал причудливой игрушкой, и я помню, как презрительно смеялся он над этим новым оружием при демонстрации первого танка. Он предсказывал, что 18-фунтовые гранаты скоро покончат с этим странным чудовищем, продуктом недопустимого вмешательства моряков в сухопутную войну»{223}.
Индийские войска, отправленные в Европу, очутились в совершенно непривычных климатических условиях, к которым они не были подготовлены: командование даже не позаботилось о том, чтобы обеспечить солдат теплой одеждой и бельем. С наступлением холодов индийцы, сражавшиеся на Западном фронте, массами гибли не столько от неприятельского огня, сколько от повальных болезней. По данным Депре, из 113608 индийцев на Западном фронте погибло около 62 тыс. солдат и офицеров{224}.
Но английские империалисты использовали Индию не только как поставщика пушечного мяса. С начала войны и до 1918–1919 гг. финансовая дань, внесенная индийским народом на военные нужды Британской империи, составила около 140 млн. фунтов стерлингов. Кроме того, Индия поставляла англичанам в большом количестве пенджабскую пшеницу, рис, хлопок, кожи, джут, вьючный скот, лес и т. д. Большое количество индийских рабочих за мизерную плату было завербовано для строительства военных объектов.
Немалую роль в военной экономике Британской империи сыграла индийская промышленность. Хлопчатобумажные фабрики Бомбея и джутовые фабрики Калькутты обеспечили британскую армию значительным количеством обмундирования, белья, походных палаток, мешковины и другого военного снаряжения. Индийские металлургические предприятия Тата снабдили англичан различного рода военными материалами, среди которых особенно важное значение имели железнодорожные рельсы, предназначенные для азиатских и африканских фронтов. «Трудно себе представить, — говорил Челмефорд{225}, — что бы мы стали делать, если бы Компания Тата не [165] оказалась способной поставить нам стальные рельсы не только для Месопотамии, но и для Египта, Палестины и Восточной Африки». Общая стоимость всякого рода материалов и сырья, отправленных из Индии за время войны на различные театры военных действий, составила почти 35 млн. фунтов стерлингов. Выкачка сырья и продуктов питания из Индии повлекла за собой резкое повышение цен и острый продовольственный кризис в стране; в Пенджабе дело дошло до подлинного голода; возросшее бремя налогов и податей еще более ухудшило материальное положение широких слоев местного населения.
Так, трусливая лакейская политика буржуазно-помещичьих индусских и мусульманских верхов обрекла индийский народ на тяжелейшие жертвы и страдания, во имя чуждых и враждебных ему интересов британского империализма.
В конце октября 1914 г. Турция на стороне Германии вступила в войну. С этих пор центр тяжести британской стратегии явно переносится на Средний и Ближний Восток. Английское военное руководство, окрыленное провалом германского «блицкрига» доказывало, что положение на Западном фронте стабилизировалось, что прорыв этого фронта невозможен ни для немцев, ни для союзников и что поэтому решения войны следует искать в обходе юго-восточного фланга противника и нанесении ударов по Австро-Венгрии и Турции. Эта точка зрения поддерживалась главным образом Черчиллем и Ллойд-Джорджем; к ним примыкал и Китченер. Оба варианта этого плана: салоникский, выдвинутый Ллойд-Джорджем, и дарда-нелльский, отстаивавшийся Черчиллем, мотивировались необходимостью ослабить неприятельское давление на Сербию и особенно на Россию. На самом деле эти диверсионные операции, которые предполагалось осуществить весьма незначительными силами, не могли благоприятно повлиять на ход войны в целом. На это указывал и английский главнокомандующий в Европе генерал Джон Френч, который писал Китченеру в начале 1915 г.: «Атаковать Турцию — значило бы играть на руку немцам и помочь осуществлению того замысла, который Германия имела в виду, когда она добивалась вступления Турции в войну, а именно: отвлечь неприятельские зой-ска с решающего театра, т. е. от самой Германии»{226}.
Британские стратеги менее всего при этом исходили из общесоюзных интересов или интересов России. Предоставляя русской и французской армиям вести тяжелую кровопролитную борьбу с главными германскими силами, Англия стремилась закрепить за собой контроль над восточной частью Средиземноморского бассейна, над Аравией, Месопотамией, Ираном.
Ко всем прочим стимулам английской экспансии в этих странах присоединилась борьба за нефть. О существовании нефтяных залежей в юго-западной части Ирана и в Месопотамии было известно с незапамятных времен. Однако до известного времени эта нефть не привлекала постороннего внимания; только местные жители [166] добывали ее в небольшом количестве кустарным, примитивным способом. Значение нефти в экономической жизни мира и в мировой политике стало непрерывно возрастать с наступлением XX в., когда капиталистические монополии уже прибирали к рукам наиболее обильные нефтеносные земли.
В 1901 г. некий д'Арси, австралиец по происхождению, получил у иранского шаха Мозоффер-эд-Дина концессию на право эксплоа-тации месторождений Южного Ирана. В 1909 г. началась разработка нефтеносных пластов в районе Майдане-Нафтун; концессионные права д'Арси перешли к английскому тресту, принявшему название «Англо-Персидской нефтяной компании» (Англо-Першен Ойл Компани){227}. Вскоре компания соорудила нефтеперегонный завод на острове Абадан (на Шат-эль-Арабе), соединенный нефтепроводом с промыслами.
Британское адмиралтейство решило накануне войны перевести флот на нефтяное топливо. По предложению Черчилля, правительство приобрело большую часть акций компании, обеспечив этим свой контроль над южно-персидской нефтью. На месопотамскую нефть метили и немцы, занятые реализацией проекта Берлин-Багдадской дороги, но в 1913 г. их опередили англичане, создавшие, при участии голландского капитала, специальное общество по экс-плоатации месопотамской нефти под названием «Тэркиш Петролеум». В результате переговоров было достигнуто соглашение: англичане предоставили германскому капиталу 25 проц. акций в обмен на согласие немцев уступить Англии строительство конечного участка Берлин-Багдадской железной дороги, от Багдада до Басры. Начавшаяся мировая война помешала практическому осуществлению этой сделки.
После вступления Турции в войну месопотамские нефтяные районы очутились в руках противников Англии, а ее иранские нефтяные сокровища, расположенные в области, населенной арабскими племенами, среди которых орудовали турецкие и немецкие агенты, могли легко оказаться под ударом.
Еще в середине октября 1914 г., т. е. До вступления Турции в войну, англо-индийское командование направило на побережье Персидского залива одну бригаду из состава 6-й пехотной дивизии индийских войск. 23 октября эта бригада заняла центр южно-иранских нефтяных промыслов — остров Абадан. 5 ноября была объявлена война Турции, и вскоре партизанские отряды арабских племен Ирана перерезали английский нефтепровод. Часть английских войск была отправлена к Ахвазу, для действий против племен, другая часть заняла позиции в устье Шат-эль-Араба, угрожая Басре{228}.
Через некоторое время сюда прибыло подкрепление из Индии, и англичане, отбросив незначительные турецкие силы, преграждавшие им путь, 21 ноября заняли Басру, а 9 декабря — город Курна, [167] у слияния Тигра и Ефрата. Таким образом, важная водная артерия Шат-эль-Араб, открывающая доступ из Персидского залива в глубь Юго-Западного Ирана и Месопотамии, оказалась теперь на всем своем протяжении в руках англичан. Этот успех достался им чрезвычайно легко вследствие слабого сопротивления турецких войск.
Сложившаяся в этом районе обстановка как нельзя более благоприятствовала британским империалистам, издавна стремившимся к захвату всей Месопотамии, а за ней и прочих арабских стран. Английский реакционный публицист Ричард Кок откровенно признался, что английское вторжение в Месопотамию «стало неизбежным в результате приобретения англичанами господства в Персидском заливе, открытия нефти в Южной Персии, наконец, упадка Турецкой империи и понимания, что если англичане рано или поздно не пожелают вмешаться в месопотамские дела, то найдутся другие державы, которые пожелают это сделать»{229}.
Заняв небольшой плацдарм в долине Шат-эль-Араба, английские войска, ожидая прибытия подкреплений, приостановили дальнейшее наступление. Воспользовавшись этим, турки получили возможность сосредоточить в Месопотамии более или менее значительные силы.
Нет надобности рассматривать ход военных действий на различных ближневосточных фронтах в течение последующих лет первой мировой войны; вопросы эти выходят за рамки нашей темы. Однако следует напомнить о некоторых событиях кампании 1915–1916 гг., которые оказали существенное влияние на обстановку Среднего Востока. Английская армия потерпела тогда ряд тяжелых поражений, и в этом еще раз обнаружились дефективность и консерватизм британской стратегии и тактики.
Попытки турок форсировать Суэцкий канал в январе-феврале 1915 г. были отбиты; этим англичане были обязаны главным образом усилиям египтян при поддержке английского флота. Однако за успехом в деле обороны Суэца последовало тяжелое поражение у Дарданелл. Задуманная и руководимая непосредственно Черчиллем дарданелльская экспедиция была отправлена в начале 1915 г.
Китченер полагал, что форсирование сильно укрепленного пролива может быть успешным лишь при комбинированных действиях флота и крупных сухопутных сил, численностью не менее 150 тыс. чел. Однако в распоряжении английского командования не было даже значительно меньшего количества, а снять войска с других театров Китченер решительно отказался. Тем не менее Черчилль решил осуществить эту операцию силами одного только флота. Ссылаясь на опыт сокрушительного действия германской тяжелой артиллерии против фортов Намюра и Льежа, он утверждал, что орудия того же калибра, установленные на английском дредноуте «Куин Элизабет», разнесут в прах укрепления Дарданелл{230}. [168] Самонадеянность этого горе-полководца привела к плачевным для Англии последствиям.
В начале марта 1915 г. два английских и один французский корабль подорвались на минах и затонули, два других были серьезно повреждены и выведены из строя. Когда после этой неудачи к Дарданеллам были отправлены, наконец, войска, высадившиеся в конце апреля на Галлиполийском полуострове, турки успели уже стянуть сюда крупные силы. Печальный для англичан исход этой операции хорошо известен. После нескольких месяцев неудачных боев и затяжного позиционного «сиденья» британские войска к концу 1915 г. очутились перед угрозой полного разгрома и, потеряв 112 тыс. чел., не считая множества солдат и офицеров, погибших от болезней, вынуждены были эвакуировать Галлиполи{231}.
Вспоминая о провале этой бесславной операции, Ллойд-Джордж писал: «Мы всегда запаздывали. Мы состязались в медлительности с неторопливыми турками, и каждый раз турки выигрывали в этом состязании, приходя первыми к цели»{232}.
Почти одновременно с высадкой в Галлиполи возобновились военные действия в Месопотамии. Долгожданное подкрепление из двух бригад прибыло из Индии в начале апреля 1915 г. Английское командование решило прибегнуть к обычному методу ведения колониальных войн: достигнуть соглашения с шейхами арабских племен, в районах расположения британских войск. Но арабы предпочитали выжидать. В середине апреля турецкие войска, состоявшие главным образом из курдов и арабов, дважды атаковали английские позиции в районе Шайбы (западнее Басры), но были отбиты превосходящими силами англичан, поддерживаемых многочисленными военными кораблями и вооруженными судами коммерческого флота (Компании Линч, «О-ва пароходства Британской Индии» и др.){233}.
В конце мая — начале июня англичане перешли в наступление. Часть английских войск была направлена на персидскую территорию к Ахвазу для нанесения удара по вооруженным отрядам племен, продолжавших совершать набеги на нефтяные промыслы и нефтепровод Англо-Персидской компании; главная группировка войск генерала Таунсенда двинулась вверх по Тигру и, пройдя расстояние в 90 миль, заняла Амару, расположенную невдалеке от иранской границы. Затем в результате успешного продвижения по Ефрату к западу от Курна англичане овладели Насирие. Таким образом, в руках британских войск на обеих реках оказались важные опорные пункты, прикрывающие подступы к занятой ими Басре. В первой половине сентября Таунсенд возобновил наступление из Амары, вверх по Тигру, имея целью захват Кут-эль-Амара, важного стратегического пункта на багдадском направлении. Таунсенду [169] удалось в конце сентября выбить турецкие войска, во главе с Нур-эддин-пашой, с их позиций и принудить их отступить к Багдаду. 29 сентября Кут-эль-Амар был занят английскими войсками.
До этого времени британское правительство, боясь всякого рискованного расширения масштаба операций на месопотамском театре, колебалось в вопросе о том, следует ли итти на Багдад. Теперь оно решило этот вопрос положительно. К такому решению его побуждали не только некоторые успехи, достигнутые в Месопотамии в течение лета, но и желание компенсировать неудачи, испытанные на других театрах, особенно в Галлиполи. «Ощущалась очевидная необходимость в нанесении удара, который бы мог ослабить турок и, кроме того, восстановить честь британского оружия», — замечает Кок{234}.
К тому же обстановка, сложившаяся к концу 1915 г. в Иране и Афганистане, была весьма напряженной и даже угрожающей для англичан. Когда началась мировая война, иранское правительство заявило о своем нейтралитете и потребовало вывода русских и английских войск с территории Ирана{235}. Однако в правящих кругах Ирана существовала влиятельная группировка, стоявшая за союз с Германией. Прибывшие в начале войны в Иран чрезвычайные германская и австрийская миссии, в составе которых было много военных специалистов, поддерживали тесные связи с германофильски настроенными политическими деятелями Ирана и прилагали все усилия к тому, чтобы втянуть Иран в войну против Англии и России. Немецкие агенты, которые вели агитацию среди племен Юго-Западного Ирана, организовали восстания и нападения на промыслы и нефтепровод Англо-Персидской компании. Весной 1915 г. турецкие войска из Месопотамии вторглись в Иран и развили наступление на Керманшах и Хамадан, пытаясь обойти с левого фланга русскую армию, действующую на Закавказском фронте, и перерезать ее коммуникации с англичанами. Это наступление турок было русскими войсками отражено. Еще в январе русские войска заняли Тавриз, а в мае русский корпус, высадившись в Энзели (нынешний Пехлеви), занял Казвин и начал продвижение к Тегерану.
В южно-иранских областях антибританское движение разрасталось, причем шведские офицеры, командовавшие с 1911 г. вновь организованной иранской жандармерией, оказывали содействие и помощь отрядам южных племен, действовавшим против англичан. В начале лета антибританские восстания в Исфагане, Кермане и Ширазе вынудили здешних консулов выехать вместе со всеми британскими подданными на побережье Персидского залива, под охрану английского флота. Восстание, вспыхнувшее в Бушире, было подавлено английским десантом. [170]
Шахское правительство под давлением германофильской группировки приняло решение покинуть Тегеран, к которому приближались русские войска, и переехать в Исфаган. Британскому и русскому послам удалось уговорить шаха остаться в Тегеране, однако часть депутатов меджлиса{236} и министров в середине ноября выехала в Кум, где был создан «Комитет национальной независимости», который намеревался руководить борьбой против России и Англии, разумеется, под эгидой германской агентуры.
Опасное для англичан положение создалось и в Афганистане. Афганский эмир Хабибулла, который в первые годы после своего прихода к власти еще пытался сохранять независимость, с 1907–1908 гг. окончательно капитулировал перед англичанами. Это объяснялось главным образом страхом афганского феодального деспота перед усиливавшимся в стране национальным движением «младоафганцев», возникшим под влиянием русской революции 1905 г. и освободительных движений в ряде стран мусульманского Востока. Хабибулла принял английскую субсидию, подтвердил существовавший англо-афганский договор, в сущности установивший британский протекторат над Афганистаном. Однако с началом первой мировой войны и в этом заповеднике британского империализма стало неспокойно. В июле 1915 г. русский военный агент в Мешхеде (Иран) доносил, что в Афганистане под влиянием немецкой и турецкой пропаганды наблюдается сильное движение в пользу войны против англичан. По сведениям разведки, афганское правительство деятельно готовилось к военным действиям; об этом свидетельствовали такие факты, как поспешное комплектование и усиленное обучение афганских войск, массовая закупка лошадей, заготовка оружия и т. д. «Перед нами два факта, — говорится в рапорте, — первый — султан спрашивает эмира, сколько немецких офицеров в случае его решения оказать помощь Турции должен он послать своему будущему союзнику; второй — десятки германских офицеров направляются под эскортом персов в Афганистан и уже приблизились к его границам»{237}.
В сентябре 1915 г. тот же агент доносил, что две партии германских офицеров в сопровождении двух турок, а также арабов, афганцев и персов, снабженные радиопередатчиком и фотоаппаратами, прибыли через иранскую территорию в Афганистан. Они сперва проехали в Герат, где были «весьма почетно и радушно» встречены афганскими властями; оттуда часть немцев, переодевшихся в афганскую одежду, отправилась в Кабул. Это была известная германская миссия Оскара Нидермайера. Кроме Нидермайера, в рапорте русского военного агента названы имена некоторых других участников миссии: Пашена, Вагнера, Фохта, Неймана. Они пользовались обычными демагогическими приемами, на которых специализировалась германская пропаганда, и расписывали [171] кайзера Вильгельма II как искреннего «друга мусульман», пламенного поборника их свободы и независимости. Многие афганцы и иранцы поддавались на удочку, не понимая, что эта лицемерная демагогия служит лишь покровом, под которым таятся захватнические, агрессивные планы германского империализма.
Старинная ненависть к английским поработителям, общая всем народам Востока, создавала благоприятную почву для пропаганды антибританских идей, откуда бы они ни исходили.
В самой Индии также усиливалось брожение. Осенью 1914 г. в Пенджабе, который особенно пострадал от войны, вспыхнули вооруженные бунты. Повстанческие отряды нападали на железнодорожные линии, убивали английских чиновников, захватывали станционные кассы, разрушали почтовые и телеграфные линии. В некоторых городах были разгромлены продовольственные склады. В Бенгалии подпольные революционные общества готовились к вооруженному выступлению. В Калькутте был обнаружен тайный склад оружия и боеприпасов. Со дня на день можно было ожидать серьезного восстания.
Однако англичанам удалось подавить нарастающее движение. Опираясь на свои чрезвычайные полномочия в соответствии с введенным в Индии военным положением, английские власти прибегли к самым крутым и жестоким мерам. Множество индийских передовых общественных деятелей было казнено и брошено в тюрьмы. Снова крестьянам и городской бедноте довелось испробовать на своих спинах английские плети. Особенно отличился в этом «усмирении» губернатор Пенджаба Майкл О'Дуайер.
Тем не менее в Индии продолжались волнения. В 1915 г. начинается широкое движение «в защиту халифата»{238}, которое стимулировалось и использовалось германо-турецкой агентурой в Афганистане и Турции. Многие мусульманские крестьянские семьи в Пенджабе и северо-западной пограничной провинции продавали свои земли и эмигрировали в Афганистан. В пограничной полосе вспыхнуло новое крупное движение «независимых племен». В Лахорском университете студенты-мусульмане бросили занятия и присоединились к повстанческим отрядам пограничной полосы.
Такова была обстановка на Среднем Востоке к концу 1915 г., когда британское командование приняло решение о возобновлении решительного наступления на месопотамском фронте с целью захвата Багдада. Наступающие войска Таунсенда 22 ноября достигли Ктезифона, находящегося на ближних подступах к Багдаду, и атаковали турецкую группировку, закрепившуюся в этом районе. Англичанам удалось преодолеть две первые линии неприятельских окопов, но прибывшие турецкие резервы создали перелом в ходе сражения. Выбитые с захваченных позиций и потерявшие более 4500 чел. англичане поспешно отступали на юг, ведя тяжелые арьергардные бои с преследующим их противником. 3 декабря Таунсенд [172] вернулся в исходное положение, т. е. в Кут-эль-Амару, который вскоре был осажден турками. Англо-индийское командование приказало отряду обороняться до прибытия подкреплений; две индийские дивизии, переброшенные из Франции, прибыли в Басру, но из-за недостатка транспортных средств застряли там и не смогли осуществить возложенную на них задачу. Кроме них, в Месопотамии имелись еще английские войска, стоявшие на Тигре, которые не принимали участия в походе Таунсенда. Попытка этого незначительного отряда прийти на выручку осажденной в Куте группировке потерпела неудачу.
В это критическое для англичан время русская армия предприняла решительные действия, имевшие своей целью ослабить давление турецких войск на союзников в Месопотамии, Египте и на балканском театре военных действий. В результате успешного наступления на Закавказском фронте русские войска вторглись на турецкую территорию и 15 февраля 1916 г. заняли Эрзерум, развивая дальнейшее стремительное наступление на Битлис, Эрзинджан, Трапезунд. В это же время русский корпус, наступая в северозападной части Ирана, занял Кум, Керманшах, Буруджирд, Хама-дан, Исфаган. Возникла реальная возможность быстрого продвижения из этих районов, примыкающих к иранско-месопотамской границе, к Багдаду, что неизбежно повлекло бы за собой не только освобождение блокированной группировки Таунсенда, но и решило бы стратегический успех на этом театре военных действий.
Даже английская консервативная печать («Морнинг Пост») вынуждена была признать, что спасение английских войск в Месопотамии всецело зависит от успеха операции русских войск в Восточной Анатолии и Иране{239}. Но английские правящие круги не хотели допустить появления русских войск в Месопотамии. Английский империалистический журнал «Ниир Ист» писал по этому поводу: «Было бы в высшей степени несправедливо, если бы мы возложили на наших союзников дополнительное бремя, связанное с захватом Багдада... Хотя не имеет значения, какие именно союзные войска первыми входят в тот или иной город, либо район, все же следует подчеркнуть, что Великобритания, предпринявшая Месопотамскую кампанию, должна довести ее до конца своими собственными силами. И не следует поощрять политику laissez faire (т. е. невмешательства. — Е. Ш.), которая способна ослабить наши усилия на Тигре, в надежде на то, что русские будут работать на нас»{240}.
Эта необычная для англичан деликатность по отношению к союзникам объясняется весьма просто. «Они боялись русских в Месопотамии больше, чем турок» — иронически заметил немец Штульман{241}.
В 1915–1916 гг. между союзными державами происходили секретные дипломатические переговоры по поводу будущего раздела [173] турецких владений и размежевания на Востоке{242}. Британские империалисты стремились урвать львиную долю из предстоящей добычи, особенно настойчиво добиваясь монопольного господства в Месопотамии и большей части Ирана. Успешное наступление русских войск на, месопотамском театре и занятие ими Багдада спутали карты английской дипломатии. То, что английское командование тщательно избегало взаимодействия с русскими войсками, привело к катастрофическим для англичан последствиям. 29 апреля гарнизон Кут-эль-Амара, состоявший из 9 тыс. чел., капитулировал и был взят в плен турками.
Крах месопотамской операции, длившейся около полутора лет, нанес новый сильнейший удар военной репутации Великобритании. Англо-индийская реорганизованная армия, несмотря на хваленые реформы Китченера, опять потерпела поражение. Комиссия по расследованию этого дела, назначенная Ллойд-Джорджем, обнаружила ряд вопиющих фактов, свидетельствовавших о халатности, тупости, некомпетентности, проявленных англо-индийским военным руководством и самим вице-королем Индии Хардингом. Экспедиция не была обеспечена ни тяжелой артиллерией, ни самолетами, ни речными судами, ни обмундированием, не говоря уже о прочем снаряжении, необходимом для военных действий на этом театре. Особенно возмутительным было состояние медико-санитарной части, не имевшей в достаточном количестве перевязочных материалов, хирургических инструментов, льда. Обращение с ранеными и больными солдатами было поистине варварским. По показаниям одного из свидетелей — врача, «многие раненые, перевозившиеся на этих пароходах, прибыли в Басру в плачевном состоянии. У многих раны оказались в антисептическом состоянии и крайне нуждались в перемене перевязки».
Эта страшная картина может послужить яркой иллюстрацией постановки дела в той армии, руководители которой горделиво объявили себя «носителями цивилизации». Разумеется, к солдатам-англичанам проявлялось больше внимания и заботливости, с индийскими же бойцами британское командование привыкло обращаться, как со скотом.
Все же англичане в Месопотамии и Персии избегли окончательной катастрофы. Освободившиеся после взятия Кут-эль-Амара турецкие войска были брошены не против англичан, а против русской армии, действовавшей в Западном Иране, которую германо-турецкое командование считало значительно более опасным противником. Под натиском превосходящих сил противника русские войска вынуждены были эвакуировать Керманшах и Хамадан.
В июне 1916 г. в Аравии вспыхнуло антитурецкое восстание арабов, возглавляемое шерифом Мекки Хуссейном; это восстание [174] в течение долгого времени подготовлялось известным английским разведчиком, полковником Лоуренсом. Вскоре повстанцы заняли крупнейшие центры Хиджаза: Мекку и Джедду; в октябре Хуссейн провозгласил себя королем Хиджаза и тотчас же был официально признан Англией, Францией и Италией. События в Аравии значительно ослабили Турцию и нанесли серьезный удар германо-турецкому стратегическому плану на Востоке.
Командированный в Южный Иран генерал Перси Сайке изгнал из иранской жандармерии германофильски настроенных шведских командиров и сформировал на ее базе новые воинские части под командованием английских офицеров. Эти части, получившие наименование «южно-персидских стрелков» или «эспиаров»{243}, позволили англичанам установить прочный контроль над южными провинциями Ирана и повести эффективную борьбу против немецкой агентуры, действовавшей среди местных племен. В этот же период производилось усиленное строительство железнодорожной линии, соединяющей Нушки (на территории Белуджистана) с Доздабом (иранская провинция Сеистан), а также автомобильной дороги от Доздаба к Мешхеду, пересекающей большую часть Восточного Ирана с севера на юг.
В Месопотамии обстановка также существенно изменилась. Летом 1916 г. сюда прибыли свежие войска; руководство месопо-тамской экспедицией было изъято из подчинения англо-индийского командования и передано непосредственно военному министерству Великобритании. Во главе месопотамской группировки встал генерал Мод, новый командующий, прибывший с галлиполийского фронта. После длительной подготовки, воспользовавшись затруднениями турок, вынужденных напрягать все усилия, чтобы сдерживать натиск русских войск в Восточной Анатолии и Северном Иране, в декабре 1916 г. генерал Мод перешел в наступление.
В конце февраля 1917 г. английские войска, преодолев незначительное сопротивление турок, снова овладели Кут-эль-Амаром, неделю спустя захватили Ктезифон, а 17 марта вступили в столицу Месопотамии Багдад.
Способность Турции к сопротивлению неуклонно падала, симптомы ее экономического и военного разложения становились все более явственными. Осенью 1917 г. английские войска под командованием Алленби начали наступление из Египта на Палестину, в декабре овладели Яффой и Иерусалимом, а в течение 1918 г. очистили всю территорию Палестины и Сирии.
В результате войны 1914–1918 гг. английская гегемония на Ближнем и Среднем Востоке, казалось, была обеспечена надолго. Успехи английской внешней политики, явно несоразмерные с вкладом Англии в военные усилия союзников, были расценены в Лондоне как новое убедительное доказательство правильности и мудрости исконной британской стратегии. Реакционный английский [175] военный публицист Лиддель Гарт, являющийся одним из наиболее рьяных проповедников доктрины «непрямого действия», упрекал английское руководство времен первой мировой войны в «отходе» от этой доктрины. По его мнению, даже то весьма слабое участие, которое приняла Великобритания в борьбе на европейском континенте, было ненужным, ибо решающим фактором в деле разгрома Германии оказались якобы не наземные действия союзных армий, а английская морская блокада и операции английских войск на африканских и азиатских театрах военных действий.
Абсурдность такой концепции не подлежит сомнению. Победа над Германией в войне 1914–1918 гг. была достигнута лишь благодаря длительной напряженной борьбе сухопутных армий в Европе, главным образом русской. Если бы русское наступление в Восточной Пруссии не приостановило продвижения германской армии на Париж в начале войны, то англичанам, по всей вероятности, пришлось бы подумать не о захвате новых колоний и сфер влияния в Азии и Африке, а об обороне своей собственной территории от германского вторжения.
Один из английских военно-морских теоретиков адмирал Ричмонд признавал, что если бы война не затянулась надолго, «британские морские силы не могли бы сыграть ту роль, которую они играли в прошлом, ибо у них нехватило бы времени, чтобы их слабое давление могло стать ощутительным»{244}.
Что касается оценки английских операций на восточном фронте, то большая часть из них была проведена нерешительно и неумело. Общий успешный итог обусловили главным образом факторы, не зависевшие от англичан: решительные действия русских войск на Закавказском фронте и в Иране, слабости упадочной, отсталой Турции, продажность, лакейская политика арабских феодальных шейхов, легко соглашавшихся стать орудием британской агентуры. [176]