Англо-афганская война 1839–1842 гг.
К началу 30-х гг. XIX в. капиталистическая промышленность Великобритании достигла высокого уровня развития. Английская буржуазия, пользовавшаяся преобладающим влиянием на внутреннюю и внешнюю политику страны, стремилась к захвату все новых и новых колониальных рынков и источников сырья. Даже обладание обширнейшими территориями Индии с их многомиллионным населением и колоссальными природными богатствами не могло удовлетворить алчности британских фабрикантов, купцов, банкиров и бюрократической олигархии. Индия становится как бы эпицентром безудержной колониальной экспансии англичан.
К этому времени политическая обстановка на Среднем Востоке существенно изменилась. Русско-иранская война 1826—1828 гг., начатая иранцами, несомненно, под давлением английской агентуры, окончилась полным поражением Ирана. Туркманчайский трактат, подтвердив и закрепив условия Гюлистанского мира, присоединил к России Армению, освобожденную русскими войсками от тяжкого ига шахов и их наместников. Политическое и экономическое влияние России в Иране чрезвычайно возросло. Русские товары, в том числе хлопчатобумажные ткани, производимые на фабриках центральной России, благодаря своему высокому качеству и сравнительным удобствам и дешевизне транспорта (по Волге и Каспийскому морю) находили все более широкий сбыт на рынках наиболее населенных и богатых северных провинций Ирана, успешно конкурируя с английскими фабрикатами.
Правящие круги Великобритании испытывали возрастающую тревогу, наблюдая за быстрыми успехами русского оружия, русской дипломатии и русской торговли в Иране. Английская агентура прилагала все усилия, чтобы испортить ирано-русские отношения и спровоцировать если не большую войну, то хотя бы более или менее серьезный и длительный конфликт. Англичане всячески подстрекали Фетх-Али-шаха и Аббаса-Мирзу к нарушению их обязательств по Туркманчайскому договору.
В марте 1829 г. в Тегеране разъяренная толпа фанатиков, с ведома и согласия властей, напала на здание русского посольства. Руководящая роль в этом нападении, во время которого был зверски убит один из корифеев русской литературы Александр Сергеевич [60] Грибоедов (занимавший пост русского посла в Иране), принадлежала английской дипломатической миссии и ее многочисленным наемникам.
После событий 1829 г. престиж России при шахском дворе заметно ослабел. Англичане, разумеется, воспользовались этим. В период с 1832 г. по начало 1834 г. в Иран прибыли из Индии новые контингента английских офицеров и сержантов и разнообразное военное снаряжение. Полковнику Шейл было поручено шахским правительством формировать воинские части из племен Иранского Азербайджана, майору Роулинсону было поручено командование полками, комплектовавшимися из курдов, полковник д'Арси Тодд был назначен командующим иранской артиллерией; видные посты заняли полковники Фаррант, Пассмур, Стоддарт, Генри Бетьюн и другие офицеры англо-индийской службы. Но этот успех длился недолго. В конце 1833 г. умер наследник престола Аббас-Мирза, а еще через несколько месяцев и его престарелый отец, Фетх-Али-шах. Четверо принцев царствовавшей в Иране династии Каджар оспаривали друг у друга право на шахский престол. Благодаря поддержке русского правительства победителем из этой борьбы вышел сын Аббаса-Мирзы, наместник Азербайджана Мохаммед. С воцарением Мохаммед-шаха Россия вернула себе преобладающее положение в Иране. Новый шах ~с самого начала проявил недоброжелательное отношение к английским офицерам; несколько лет спустя он вовсе уволил их из иранской армии.
Тем не менее английская экспансия на Среднем Востоке далеко не была парализована. Напротив, в 30-х гг. XIX в. англо-индийское правительство предприняло ряд активных попыток проникнуть в афганские ханства Хиву и Бухару. Политическое положение в Афганистане благоприятствовало их стремлениям. С 1818 г. там происходили беспрестанные междоусобия феодальных ханов. Вождь клана Баракзаи, Дост Мохаммед в 1823 г. захватил престол Кабула; в Кандагаре правили его братья, находившиеся с ним во вражде; Гератским ханством владел отпрыск династии Дуррани, прежде властвовавшей над всем Афганистаном.
Соседи Афганистана не преминули воспользоваться внутренними афганскими распрями. Сикхский магараджа Пенджаба Ранджит Синг захватил Пешавер, Мультан и Кашмир, прежде подчиненные Кабульскому ханству. Бухара снова заняла населенный узбеками район Балха, который во второй половине XVIII в. был захвачен афганцами. Дост Мохаммед пытался заручиться содействием англичан в борьбе за возвращение отторгнутых у него Ранджит Сингом земель, но англо-индийское правительство отклонило его предложения. Как известно, англичане с 1809 г. были связаны договором с магараджей Пенджаба, и хотя они не собирались соблюдать этот договор вечно, готовя Пенджабу ту же участь, что и прочим индийским государствам, но тогда, т. е. в 20–30-х гг. XIX в., английское командование не было склонно итти на вооруженный конфликт с сильным сикхским государством. [61]
Тем не менее английская агентура предприняла ряд шагов, чтобы завязать прочные отношения с эмиром Кабула, а также с властителями прочих среднеазиатских ханств.
В 1829–1830 гг. английский военный разведчик Артур Конноли совершил (через Россию и Иран) путешествие в Герат и Кандагар. В 1831–1832 гг. еще более видный агент англо-индийской военной разведки Александр Беренс был командирован из Индии в Кабул и Бухару с задачей — собрать подробные военно-географические и топографические сведения, а также наладить политические связи при кабульском и бухарском дворах. Поездка Беренса была только предварительным зондированием почвы; возвратившись в Индию, он доложил, что считает военный союз с Дост Мохаммедом вполне возможным и выгодным. В 1836 г. вице-король Индии Оклэнд отправил Беренса с новой разведывательной и дипломатической миссией в Синд, Пенджаб и Афганистан. Кроме того, англичане залучили в свои сети гератского хана Камран-Мирзу и его визиря Яр Мохаммед-хана. Герат в 30-х гг. стал оплотом английского влияния в Средней Азии.
Переход Афганистана, Бухары, туркменской степи, Хивы под английский контроль угрожал прекратить или во всяком случае предельно затруднить русскую торговлю со Средней Азией и восточным Ираном, которая в то время уже достигла значительных размеров; кроме того, Англия приобрела бы выгодный плацдарм для дальнейшего наступательного движения — к Каспийскому бассейну и Закавказью.
В Петербурге сочли нужным принять энергичные контрмеры. Русский дипломат Виткевич был отправлен в Бухару и Кабул. Его переговоры с Дост Мохаммедом шли весьма успешно; эмир Кабула, не получивший от англичан того, что ему было особенно важно — помощи против Ранджит Синга, искал союза с Россией. Беренсу пришлось не солоно хлебавши покинуть Кабул. Сообщая об этом в донесении англо-индийскому правительству, он писал: «В момент отправки этой депеши из Джеллалабада, на полдороге в Пешаверу я узнал из надежного источника, что после моего отъезда эмир постоянно находился с капитаном Виткевичем и что этот офицер настоятельно добивается выдачи ему пропуска в Герат через Хезареджат, обязуясь удовлетворить все пожелания эмира в течение одного месяца{66}». В то же самое время царская дипломатия использовала своего ставленника иранского шаха Мохаммеда для противодействия английским проискам в Герате.
Иранские шахи издавна претендовали на верховный суверенитет над Гератской областью и рассматривали гератских ханов как своих вассалов. Эти последние обычно признавали свою формальную зависимость от иранских шахов, хотя фактически правили [62] самостоятельно своими владениями. Камран-Мирза, подстрекаемый англичанами, в 1836 г. объявил себя независимым, отказавшись даже от формального подчинения Ирану.
Тегеранское правительство не могло примириться с этим. Каджарские шахи стремились во что бы то ни стало удержать Герат за собой: во-первых, потому что обладание этим районом давало значительные экономические выгоды и до некоторой степени компенсировало тяжелые утраты, понесенные Ираном в Закавказье; во-вторых, чтобы помешать политическому объединению всего Афганистана и, наконец, чтобы лишить ханов Иранского Хоросана поддержки гератских властителей. Мохаммед-шах под давлением русского посла Симонича решил предпринять экспедицию против Герата. В июле 1837 г. значительное иранское войско под командованием самого шаха выступило в поход. Симонич лично сопровождал шаха до стен Герата. Гератская проблема с этих пор приобретает первостепенное значение в военной политике Англии и России.
Герат действительно являлся одним из важнейших стратегических пунктов Среднего Востока. Расположенный на перекрестке магистральных путей из передней Азии и Западного Ирана к Индии, из Хивы и Бухары на юг, этот город с незапамятных времен играл крупную роль и в торговле, и в военных предприятиях. А плодородный Гератский оазис, обладавший хорошо орошенными пахотными землями и отличными пастбищами, был одним из богатейших сельскохозяйственных районов Средней Азии. Однако следует заметить, что многочисленные авторы, касавшиеся в своих трудах гератской проблемы, освещали ее односторонне. Принято было подчеркивать лишь значение Герата в деле обороны Индии; отсюда крылатая метафора «Герат — ключ к Индии», фигурирующая во многих английских сочинениях, а также в работах русских дворянско-буржуазных историков, посвященных англо-русским отношениям на Среднем Востоке. При этом, большей частью, упускалась из вида другая сторона вопроса: значение Гератского оазиса как «ключа к Каспийскому морю».
Обладание Гератом действительно чрезвычайно важно и выгодно для всякой армии, наступающей на Индию с запада, со стороны Ирана и Туркестана. Однако еще большие преимущества эта местность представляет для наступления в обратном направлении, т. е. из Индии на запад, к берегам Каспия. На это указывал в свое время Энгельс в одной из своих статей, посвященных англо-русскому соперничеству на Среднем Востоке. По мнению Энгельса, «колонны, выступающие из Кандагара, Кабула и Балха, могли бы скорее рассчитывать на успех, чем те, которые направлялись бы из Астрабада, Хивы и Бухары, ибо наступление со стороны Афганистана шло бы с гор в равнину и по пути совершенно избегло бы пустыни, между тем как нападение со стороны Каспийского моря и Аракса давало бы возможность только одной колонне (идущей от Астрабада) избегнуть пустыни; всем же остальным пришлось бы итти через нее и вследствие этого потерять всякое сообщение друг [63] с другом»{67}. Добавим, что Герат отстоял от Индии (река Инд) на 1124 версты, а от Каспийского моря (Астрабад) всего на 878 верст.
Таким образом, подчинение Герата англичанам бесспорно создавало серьезную угрозу важнейшим позициям России в Каспийском бассейне. Нам кажется, что именно эти соображения определили собой и активное участие России в походе иранского шаха на Герат, и миссию Виткевича в Бухаре и Кабуле, и неудачную хивинскую экспедицию В. А. Перовского в 1839 г.
Само собой разумеется, что внешняя и особенно восточная политика царизма отнюдь не отличалась миролюбием и бескорыстием. Но экспансионистские замыслы правительства Николая I на Среднем Востоке не были так безудержно фантастичны, как, скажем, проекты Наполеона или Павла I. Речь шла лишь о подчинении в той или иной форме Ирана, Бухары, Хивы, однако о вторжении в Афганистан, о походе на Индию в этот период не думали серьезно даже руководящие военные круги России, не говоря уже о министерстве иностранных дел, проявлявшем порой даже чрезмерную осторожность. Правда, поведение Симонича, демонстративно подчеркивавшего свою руководящую роль в Гератской экспедиции Мохаммед-шаха, было вызывающим. Но этот иностранный выходец, в прошлом офицер французской армии и ярый бонапартист, мало заботился об интересах России; побуждаемый непомерным честолюбием и старинной ненавистью к англичанам, он сознательно стремился спровоцировать англо-русский конфликт.
В 1838 г. Симонич был смещен со своего поста; послом в Тегеране был назначен А. О. Дюгамель, которого Николай I лично напутствовал следующей инструкцией: «Англичане, надо в этом сознаться, дурно себя вели в последнее время. Так, например, они хотели завести консулов в портах Каспийского моря, тогда как по трактатам это право принадлежит одним нам{68}. Впрочем у англичан нет никаких торговых интересов на Каспийском море, и заведение их консулов в этой стране не имело бы иной цели, кроме заведения интриг. Поэтому персидское правительство ничего не хотело об этом слышать, а мы также этому воспротивились. Вот тот пункт, в котором вы никогда не сделаете уступок, но помимо этого, я желаю, чтобы вы жили в самом добром согласии с английской миссией{69}».
В связи с англо-русскими отношениями на Среднем Востоке в период 30-х гг. XIX в. заслуживает внимания один характерный случай. Весной 1835 г. в Тифлис прибыли афганцы Сердар Хаджи Хуссейн Али-хан и Мирза Махмуд, назвавшие себя послами эмира Кабула Дост Мохаммед-хана. Они заявили представителям русского командования на Кавказе, что посланы эмиром для переговоров о заключении союза с Россией против англичан. Впоследствии послы оказались самозванцами, а предъявленные ими грамоты и [64] письма — подложными. Из относящихся к этому делу документов{70} трудно составить ясное представление об истинной сути этой дипломатической мистификации. Мало вероятно, что мнимые послы предприняли такой рискованный шаг только по собственной инициативе, в расчете на какие-то личные выгоды, ибо подлог рано или поздно неминуемо был бы обнаружен. Более правдоподобно, что мы имеем дело с одной из провокаций, которыми изобилует история британской восточной политики.
Самозванные послы предлагали русскому правительству военный союз для совместного с афганскими войсками похода на'британские владения в Индии; вместе с ними приехал и некий индиец по имени Кафайет-хан, отрекомендовавшийся русским властям «послом от владетеля Лукноу{71}» и также просивший русской помощи против англичан. Этот индийский «посол» оказался таким же самозванцем, как и его афганские спутники{72}.
Не трудно догадаться, что если бы русское правительство приняло предложения этой «миссии» и связало себя каким-либо документом, то англичане имели бы веский повод к интервенции в Кабуле, якобы в целях обороны Индии от русского вторжения. Однако еще до того, как ссора, вспыхнувшая между «послами», помогла вывести их на чистую воду, русские власти в Тифлисе отнеслись к предложениям «миссии» сдержанно. Докладная записка Штаба Отдельного кавказского корпуса, составленная в марте 1835 г., говорит об ошибочных расчетах афганцев, которые полагают, что «сокровища Индии могут нас завлечь в войну с англичанами, и проход нашими войсками почти 1000 верст через чужие земли для них кажется весьма легким и доказывает, сколь., мало они знакомы с регулярными войсками и с потребностями, для них нужными». Автор записки считает союз с эмиром Кабула выгодным, но не в целях похода на Индию, а потому, что такой союз, во-первых, содействовал бы развитию торговых сношений России с афганскими и индийскими землями, а, во-вторых, мог бы оказаться эффективным средством давления на британскую дипломатию в европейских и ближневосточных делах. Он вполне резонно утверждает, что в случае каких-либо трений с Англией «союз и связи со Средней Азией для нас неоценимы и один вид, что мы имеем намерение итти в Индию, может быть, будет достаточен, чтобы склонить Англию на мир, или на согласие на наши предложения в политическом каком-либо деле»{73}.
Подобные соображения и до этого времени, и впоследствии играли очень важную роль в среднеазиатской политике России; не случайно почти все активные военные и дипломатические шаги, предпринимавшиеся царским правительством в Средней Азии в [65] течение XIX в., совпадали с теми или иными осложнениями в англо-русских отношениях в Европе и особенно на Ближнем Востоке.
Руководящие деятели Великобритании прекрасно понимали, что ни деятельность Виткевича в Кабуле, ни экспедиция Перовского в Хиву, ни даже поход Мохаммед-шаха на Герат вовсе не означали подготовки к русскому вторжению в Индию. Тем не менее они и на этот раз использовали жупел «русской угрозы» в качестве повода к агрессивным действиям. Еще в 1836 г. премьер-министр Великобритании Пальмерстон дал инструкцию генерал-губернатору Индии Оклэнду «противодействовать прогрессу русского влияния в зоне, близкой к нашим индийским владениям, ибо если Россия утвердится здесь, то ничто не может помешать ее действиям, направленным к подрыву системы наших индийских союзов, а возможно, и нарушить спокойствие нашей собственной территории».
Пальмерстон делал отсюда весьма прямолинейный вывод, указывая генерал-губернатору, что «наступило время, когда вам следует решительно вмешаться в дела Афганистана{74}».
Англо-индийское командование отправило в Герат, осажденный иранскими войсками, артиллерийского офицера Поттингера, который к тому же обладал опытом разведывательной работы в странах Среднего Востока и еще в 1809 г. выполнял важные поручения в Синде и Белуджистане. Поттингер вместе с гератским визирем Яр Мохаммед-ханом руководил обороной Герата, начавшейся в ноябре 1837 г. и затянувшейся до лета следующего 1838 г. Кроме того, в иранском лагере находились английские агенты, сообщавшие осажденным гератцам о намерениях и планах противников. Иранские войска в осаде Герата проявили полную неподготовленность, а командиры, включая самого шаха, не имели элементарных познаний в военном деле. Их вооружение (особенно артиллерия) было недостаточным по количеству и плохого качества. Зверские расправы иранских войск с пленными и местным населением ожесточили афганцев, которые стали сопротивляться с еще большим упорством. Все же на стороне осаждающих было численное превосходство, а осажденные страдали от недоедания и болезней. По всей вероятности гарнизон Герата вынужден был бы капитулировать, если бы не открытая английская интервенция.
Английский посол в Иране Мак-Нейл беспрестанно атаковал Мохаммед-шаха настойчивыми требованиями о прекращении осады Герата, сопровождая их неприкрытыми угрозами. Угрозы эти были подкреплены отправкой из Бомбея в Персидский залив вооруженного английского отряда, который в конце июня оккупировал принадлежавший Ирану остров Каррак (Харг), находящийся в 30 милях к северо-западу от Бендер-Бушира. Вслед затем Мак-Нейл [66] направил в ставку Мохаммед-шаха полковника Стоддарта с ультиматумом, в котором указывалось, что продолжение осады Герата будет рассматриваться британским правительством как агрессия против английских владений в Индии и повлечет за собой объявление войны Ирану. 9 сентября 1838 г. осада Герата была снята и иранские войска отошли в исходное положение на Мешхед, Тегеран.
В обращении к своим поданным Мохаммед-шах объяснял свою неудачу действиями Англии, которая «вопреки существующим договорам угрожает ему немедленной войной и, как бы в подкрепление этих враждебных намерений, уже отправила вооруженную экспедицию в Персидский залив{75}».
Английское правительство не удовлетворилось достигнутым в Герате успехом. Оно ставило себе задачу покорения всего Афганистана.
Между тем русское Министерство иностранных дел, возглавляемое К. В. Нессельроде, не решалось рисковать конфликтом с Англией из-за афганских дел. Виткевич был дезавуирован, и соглашение, достигнутое между ним и Дост Мохаммедом, потеряло свою силу. Дипломатическое отступление царского правительства и неудачи иранских войск под Гератом облегчили осуществление агрессивных планов англичан,
В манифесте по поводу отступления иранских войск из Герата Оклэнд ясно заявлял, что будет продолжать и впредь принимать энергичные меры, чтобы добиться «замены враждебной власти в восточных провинциях Афганистана дружественной властью и создать постоянный барьер для всякого рода агрессивных поползновений, могущих угрожать нашей северо-западной границе{76}».
Речь шла об эмире Кабула Дост Мохаммеде. В Калькутте и Лондоне решили убрать с дороги этого правителя, чья независимая политика препятствовала осуществлению экспансионистских планов англичан.
Следуя испытанным методам Клайва, Хастингса, Уэлзли, лорд Оклэнд извлек из архива давнишнюю английскую марионетку — шаха Шуджа, в свое время свергнутого с кабульского престола и около тридцати лет жившего в изгнании в пределах Индии.
В конце июня 1838 г., т. е. еще во время осады Герата иранскими войсками, в Лахоре был подписан трехсторонний договор между генерал-губернатором Индии, Ранджит Сингом и шахом Шуджа о военном союзе. Английское правительство и сикхский магараджа обязались содействовать реставрации шаха Шуджи в Кабуле, а тот, в свою очередь, дал обязательство не вступать в сношения ни с одним иностранным государством без ведома и согласия английского правительства и оказывать вооруженное сопротивление всяким попыткам иностранных держав напасть на владения англичан и сикхов{77}. [67] Такой договор означал не что иное, как установление английского протектората над Кабулом, а поскольку Герат уже находился в руках англичан, — над всем Афганистаном.
Таковы были истинные цели и намерения англичан, лицемерно маскируемые необходимостью «обороны» от русского вторжения.
В течение лета 1838 г. подготовка к походу в Афганистан велась усиленными темпами. Планом кампании предусматривалось сосредоточение главных сил в низовьях Инда, т. е. на территории Синда, с эмирами которого у англичан еще с 1809 г. существовал союзный договор. Эта группировка, именовавшаяся «Армией Инда», состояла из бенгальских войск, численностью в 9 тыс. чел., специального отряда шаха Шуджи в 6 тыс. чел. (2 тыс. конницы, 4 тыс. пехоты и дивизиона конной артиллерии) под командой английских офицеров и отряда бомбейской армии (около 6 тыс. чел.){78}.
«Армия Инда имела задачу — преодолеть Боланский перевал, выйти на Кветту и оттуда наступать на Кандагар, Кабул. Другая группировка, состоявшая из сикхских войск Ранджит Синга и небольшого английского отряда, должна была из Пешавера через Хайберский перевал наступать на Кабул. Повидимому, эта последняя операция предпринималась в качестве вспомогательной и носила преимущественно диверсионный характер. Так, лорд Оклэнд в своем донесении секретному комитету Совета директоров Ост-Индской компании сообщал: «Цель этой частной экспедиции состоит в том, чтобы привлечь внимание Доет Мохаммед-хана в эту сторону и дать сторонникам шаха (шаха Шуджи — Е. Ш.) возможность собраться в Хайберской долине. Эта диверсия может принести большую пользу, но ее следует рассматривать как подсобную меру, предназначенную облегчить движение основных сил шаха и английской армии»{79}.
Наступление было назначено на осень 1838 г., но вследствие препятствий, чинившихся эмирами Синда, которые выражали законное недовольство пребыванием крупных английских сил на их территории, оно задерживалось. Наконец, в конце декабря бенгальская армия вместе с отрядами шаха Шуджи сосредоточилась на западном берегу Инда; почти одновременно высадился бомбейский десант на побережье Синда в дельте Инда и двинулся в глубь страны, английский корабль «Уэлзли», вооруженный 64 орудиями, 2 февраля высадил здесь еще один десант (около 500 индийцев и 700 европейцев), который занял главный порт Синда — Карачи{80} и прикрывавшее его укрепление Манхара. Эмиры Синда, подчиняясь [68] насилию, были вынуждены уступить англичанам Карачи и разрешить английским судам свободную навигацию по нижнему течению Инда.
К 20 февраля войска бенгальской армии и отряд шаха Шуджи полностью закончили концентрацию в районе Шикарпура; в конце марта авангард бенгальской армии, преодолев Боланский перевал, в первых числах апреля соединился с бомбейским отрядом в районе Кветты (Белуджистан).
Продвижение английских войск через Боланский перевал, вопреки ожиданиям, оказалось совершенно беспрепятственным. Афганцы не оказали здесь никакого сопротивления, хотя даже небольшой отряд мог бы с успехом надолго задержать здесь значительную неприятельскую армию вторжения{81}. Чем объяснить это странное поведение афганцев? Возможно, что английский диверсионный замысел возымел свои действия, и главные афганские силы были прикованы к северному участку фронта, ожидая вторжения со стороны Хайберского перевала, т. е. по несравненно более короткому оперативному направлению. Но даже в этом случае правители Кандагара вполне могли бы обойтись имевшимися в их распоряжении местными силами. По всей вероятности, здесь действовало излюбленное англичанами средство, на которое они всегда полагались значительно больше, чем на мощь своего оружия, — подкуп{82}.
Однако главной и основной причиной этого удивительно слабого сопротивления храбрых и воинственных афганцев в начале войны бесспорно являлось недовольство местных племен централи-заторской и налоговой политикой Дост Мохаммеда и кандагарских правителей.
Кандагарские сердары, вместо того, чтобы организовать сопротивление на подступах к городу, занимались грабежом мирного населения и спекулировали зерном. Когда англичане подошли вплотную к Кандагару, одни из этих афганских предводителей капитулировали, другие бежали на иранскую территорию. В конце апреля Кандагар был полностью занят, и в начале мая английское командование инсценировало пышную церемонию реставрации шаха Шуджи на престоле Кабула и Кандагара.
Пробыв в Кандагаре свыше двух месяцев, английская армия в конце июня возобновила наступление на Газни-Кабул. Лишь 21 июля она подошла к Газни, где афганский гарнизон встретил ее энергичным пушечным и ружейным огнем. Опьяненные легкими успехами, английские командиры не позаботились обеспечить свои войска ни осадной артиллерией, ни необходимым для штурма [69] оборудованием. Но зато у англичан имелись детальные планы укреплений Газни, снятые еще в 1835 г. английским разведчиком полковником Пасли. На этих планах Кабульские ворота были обозначены как самый уязвимый пункт крепостной стены. Поэтому решено было взорвать ворота. 23 июля перед рассветом взрыв был произведен, и англичане пошли на штурм. После короткого боя, длившегося не более двух часов, Газни был взят.
Узнав о падении этого крупного центра, Дост Мохаммед, который до этого времени проявлял нерешительность, с тринадцатитысячным войском и 28 пушками занял позиции в 30 милях от Кабула. Но было уже поздно. Боевой дух в рядах афганцев все больше падал; целые воинские части дезертировали и разбегались. Покинутый войсками, Дост Мохаммед-хан спасся бегством в направлении к Балху. 7 августа 1839 г. Кабул был взят. Шах Шуджа торжественно въехал в Бала-Гиссар, цитадель своей столицы, откуда он был изгнан тридцать лет назад. Его эскортировали английские генералы и назначенный на пост английского резидента в Кабуле чиновник генерал-губернатора Индии Макнатен. Жители Кабула в угрюмом безмолвии взирали на это печальное и постыдное зрелище.
В это же время вспомогательная англо-сикхская конница, наступавшая из Пешавера, овладела Хайберским перевалом (откуда защищавшие его афганские силы были переброшены на защиту Кабула) и обеспечила коммуникационную линию Хайбер — Кабул. В Кабуле находился пятитысячный отряд англо-индийских войск под командованием генерала Эльфинстона, в Кандагаре — приблизительно такой же отряд, возглавляемый Ноттом. Общий политический контроль над Афганистаном осуществляли Макнатен и Бернс.
Оккупанты расположились здесь прочно и надолго, повидимому, не предвидя серьезной опасности. А между тем эта опасность назревала. Свободолюбивые афганцы не могли примириться с господством наглых чужеземных захватчиков. Дост Мохаммед-хан, нашедший убежище в Бухаре, рассылал оттуда во все стороны своих людей с воззваниями, призывавшими народ к борьбе. Наконец, он возвратился на афганскую территорию и, обосновавшись в Кухистане, сформировал значительное войско, главным образом из таджикского и узбекского населения. Предпринятые английским командованием операции против Дост Мохаммеда не дали эффекта. В районах между Кабулом и Кандагаром разгоралось партизанское движение; борьба белуджских племен против англичан угрожала важнейшему участку их коммуникаций, связывавших Кветту с рекой Инд. В начале ноября 1840 г. в Перванской долине, к северу от Кабула, произошло сражение между войсками Дост Мохаммеда и английским отрядом. Англичане были разбиты и отступили на юг к селению Чарикар. Однако вместо того, чтобы использовать замешательство противника и преследовать его, Дост Мохаммед два дня спустя явился в английский лагерь и сдался резиденту Макнатену. [70]
Причины, побудившие его совершить этот поступок, остались невыясненными. По всей вероятности, он и сам был напуган широким размахом народного движения, в котором видел угрозу своему деспотическому единодержавию. Английское командование все же не пожелало пожертвовать своим ставленником шахом Шуджа; Дост Мохаммед был объявлен английским пленником и отправлен в Индию. Однако высылка Дост Мохаммеда не внесла успокоения. Наоборот, антибританское движение охватило различные афганские племена, среди которых особенно активными были горцы Кухистана и гильзаи в районе Джеллалабада. Назревал мятеж и в самом Кабуле.
Английское командование направило ряд мелких карательных отрядов в охваченные восстанием районы, но в общем проявило обычную для него самонадеянность, недооценив серьезности положения. «Макнахтен, Беренс и главнокомандующий войсками генерал Эльфинстон, предупреждаемые о заговоре, не верили в возможность катастрофы, — писал Л. Н. Соболев. — Многие из офицеров выписали свои семьи в Кабул, перевезли мебель, предметы роскоши и устроились в городе с полным комфортом. Беренс завел себе в городе гарем»{83}.
2 ноября 1841 г. в Кабуле вспыхнуло всенародное восстание. Английские офицеры и чиновники были перебиты; среди убитых оказался к Александр Беренс. Эльфинстон — старый и немощный — совершенно растерялся, его офицеров охватила паника. Стоявшие в окрестностях города афганские полки присоединились к восставшим и захватили в свои руки военные склады. Пока англичане мешкали в своем лагере, к Кабулу подступили значительные силы повстанцев во главе с сыном Дост Мохаммеда Акбар-ханом. Английское командование срочно повело переговоры с афганцами. В конце декабря Акбар-хан, пригласив Макнатена на тайное свидание, застрелил английского резидента. Эльфинстон согласился передать афганцам свою артиллерию и часть снаряжения. 6 января он отдал приказ об отступлении.
Английские войска отступали к Джеллалабаду. Стояли суровые холода, горные тропы и ущелья были завалены снегом. У войск не было продовольствия. Партизанские отряды афганцев то и дело налетали на отступавшую колонну, беспощадно уничтожая обессиленных английских солдат. Только за один второй день отступления было убито 500 солдат и 2500 чел. обозной прислуги. По приказу Акбар-хана Эльфинстон выдал ему в качестве заложников жен, дочерей и сестер английских офицеров, а также все имевшиеся в отряде денежные суммы, затем он сам сдался в плен. Отступление продолжалось. Войско превратилось в беспорядочную деморализованную толпу. Не составляли исключения и командиры. Обычная самоуверенность, кастовое высокомерие и пресловутое английское хладнокровие, которыми эти господа любили щеголять [71] в мирное время на учениях, смотрах и в офицерских собраниях, мгновенно улетучились. От элементарных понятий о воинском долге и чести мундира не осталось и следа. Думая только о спасении собственной шкуры, офицеры нисколько не заботились о спасении отряда и с унизительной покорностью выполняли все требования афганцев.
В Курд-Кабульском ущелье, к западу от Джеллалабада, отступавшая колонна англичан была атакована гильзаями. Только 165 чел., в том числе 20 офицерам, удалось спастись. Но и эта горсточка людей была поголовно перерезана гильзаями близ Гандамака. Из всего отряда уцелел только военный врач Брайдон. Несмотря на полученные им ранения, он добрался до Джеллалабада, занятого английским отрядом генерала Сэйла, и сообщил о происшедшей катастрофе. Помимо огромных человеческих жертв и материальных потерь, престижу британской армии был нанесен сильнейший моральный удар. В Пенджабе, Белуджистане, да и во внутренних провинциях Британской Индии из уст в уста передавали рассказы о том, как афганцы «гнали англичан, словно овечье стадо».
Английские правящие круги решили во что бы то ни стало «восстановить положение». Оклэнд был смещен, на смену ему прибыл новый генерал-губернатор лорд Элленборо, который поспешил направить свежие подкрепления на выручку английским войскам, остававшимся в других районах Афганистана, отряд Нотта в Кандагар и отряд Сэйла в Джеллалабад; что касается гарнизона Газни, то он капитулировал и был почти полностью вырезан, за исключением нескольких офицеров, взятых в плен. Из Пешавера был двинут отряд генерала Поллока, который, после нескольких неудач, в начале апреля 1842 г., наконец, пробился через Хай-берский перевал к Джеллалабаду и соединился с Сэйлом. Из Синда на Кандагар продвигалась бригада генерала Энглянда, которая при первом же столкновении с афганцами (на Ходжакском перевале), поспешно отступила и лишь 10 мая добралась, наконец, до Кандагара, где и соединилась с отрядом Нотта.
Элленборо отдал приказ всем английским войскам немедленно эвакуировать афганскую территорию. Однако реакционные английские круги, сторонники агрессивной колониальной политики, а особенно англо-индийское офицерство и чиновничество требовали реабилитации англо-индийской армии и суровых репрессий по отношению к афганцам. Под давлением этих кругов генерал-губернатор дал весьма своеобразное толкование своему приказу. Он разрешил Нотту (из Кандагара) и П'оллоку (из Джеллалабада) «если они сочтут нужным», избрать для возвращения кружный путь: через Кабул. По сути дела, это было разрешение на карательную экспедицию. Разумеется, такая экспедиция была бы невозможной, если бы англичанам противостояла сплоченная, организованная армия. Но у афганцев не было ни такой армии, ни единого политического центра, ни вождей, достойных и способных возглавить патриотическое движение народа. [72]
Английский ставленник шах Шуджа был убит вскоре после гибели отряда Эльфинстона. Власть в Кабуле фактически перешла в руки Акбар-хана, заурядного феодального военачальника. Возобновились борьба феодальных клик и распри между различными племенами. В этой обстановке англичанам было нетрудно добиться успеха.
Продвигаясь к Кабулу с разных направлений, отряды Поллока и Нотта встречали слабое сопротивление разрозненных афганских частей. 16 сентября английские войска соединились в Кабуле. Город был отдан войскам на разграбление на три дня. Английские мародеры бесчинствовали вовсю, избивая мирных жителей, грабя и разрушая базары, лавки, частные дома.
После месячного пребывания в Кабуле английская армия выступила в обратный путь к Индии, захватив с собой освобожденных заложников и семью убитого шаха Шуджи. Движение войск было крайне поспешным и больше походило на бегство, чем на нормальную эвакуацию. По дороге их арьергард подвергался беспрестанным налетам афганских партизанских отрядов.
Англо-афганская война 1839–1842 гг. закончилась. Ее исход был крайне неблагоприятен для английских колонизаторов. За три с половиной года военных действий потери англо-индийской армии составили свыше 18 тыс. чел., а военные издержки — 15 млн. фунтов стерлингов. Цель этой авантюры так и не была достигнута: Афганистан оставался непокоренным.
Что касается чисто военной стороны дела, то эта война особенно отчетливо показала слабость британской колониальной армии. Английское командование в полной мере проявило свою бездарность, неповоротливость, неспособность ориентироваться в сколько-нибудь сложной военной обстановке, поддерживать боевой дух и дисциплину в войсках. Такие эпизоды, как поражение англичан в Перванской долине и отступление Эльфинстона из Кабула, воочию продемонстрировали порочность системы подготовки кадров, господствовавшей в англо-индийской армии. Репутация этой армии была подорвана надолго во всем мире и особенно в Индии. Вера в «непобедимость» англичан, на которой в значительной степени зиждилось повиновение индийских масс, в том числе и сипаев, их иноземным властителям была если не окончательно развеяна, то во всяком случае основательно подорвана.
Англо-индийское правительство было вынуждено освободить Дост Мохаммед-хана. Он возвратился в Кабул и, воспользовавшись смутой междуцарствия, вновь овладел престолом.[73]