Первые встречи

К великому удивлению летчиков, у здания аэровокзала их встречали Семен Евтихов и Михаил Котыхов в лихо сдвинутых беретах.

— Салут, камарадас! — вскинув к плечу сжатый кулак, приветствовали они друзей.

— Ну, чистые испанцы! — восхитился Девотченко. — Салут. А где остальные?

— На базе в Лос-Алькасаресе. Их увез Кутюрье. А мы с рассвета по его распоряжению встречаем вас. [111]

— Кто такой Кутюрье? Француз?

— Русский. Из штаба авиации. Но по-французски и по-испански говорит здорово. Пилота «фармана», на котором мы прилетели, ругал на трех языках.

— За что это?

— Расскажем по пути в город, — кивнув на светлый лимузин, пообещал Евтихов.

— А мы думали, вы в Париже застряли, — садясь в машину, сказал Степанов.

— Будет Семен по Парижу гулять, когда он и во сне и наяву грезит испанками, — пробасил Сюсюкалов.

Лимузин двинулся по дороге, обсаженной платанами. Вырвавшись на широкое асфальтированное шоссе, машина на огромной скорости понеслась к Барселоне.

— Ну и ну, — покачал головой Девотченко, увидев, что стрелка указателя скорости перевалила за сто.

— Здесь тише не ездят, — объяснили ему Семен и Михаил, чувствовавшие себя в Испании уже старожилами.

По пути они рассказали о воздушном приключении своей группы после старта «фармана» с аэродрома Ла-Бурже.

Все шло хорошо, пока они летели над Францией. Но едва «фарман» достиг Пиренеев, пилот начал нервничать, оглядываться по сторонам, то и дело меняя курс. Под самолетом зияли темные провалы ущелий, вздымались голые скалы. Погода вконец испортилась. Добровольцы догадались, что француз потерял ориентировку. Ошибка в десять — пятнадцать градусов могла привести самолет на территорию, занятую мятежниками.

Пришлось пассажирам прийти на помощь незадачливому пилоту. Жестами, постукиванием по компасу с трудом объяснили они, что ему следует вести машину на юго-восток. «Выйдем к побережью Средиземного моря, там разберемся», — рассудили добровольцы. В знак согласия француз кивнул и кулаком стукнул себя по макушке. Дескать, как это я сам не догадался.

Вскоре показался раскинувшийся на лесистых склонах гор небольшой городок. Взявший на себя обязанности штурмана Виктор Кустов, сверившись с картой, спросил француза: «Жерона?» Пилот радостно закивал головой. Добровольцы облегченно вздохнули: самолет летел над республиканской территорией. Выйдя к побережью, «фарман» взял курс на Барселону... [112]

Добровольцев разместили в девятиэтажной гостинице «Диагональ».

Быстро закончив все формальности, они вышли на одну из красивейших магистралей Барселоны — проспект Рамбле. На площади Каталонии черноголовые мальчишки кормили голубей. В лучах солнца сверкали серебристые струи фонтанов. Вдоль пешеходной дорожки стояли продавцы птиц с клетками в руках. В крохотных ларьках улыбались цветочницы. В толпе на проспекте было такое смешение военных мундиров, что непосвященному не стоило и пытаться разобраться. Летчики осмотрели памятник Христофору Колумбу, зашли в порт. Постояли у пустующих причалов, любуясь прозрачной голубизной моря. Потом на фуникулере поднялись в парк, разбитый у вершины горы Тибидабо, откуда открывалась величественная панорама Барселоны.

Солнце садилось за горы, когда добровольцы вернулись в гостиницу. В холле их встретил Кутюрье. Иван Девотченко сразу набросился на него:

— Послушай, ты хоть и Кутюрье, но мы где-то встречались. Не помнишь?

— Как не помнить! — улыбнулся Кутюрье. — Когда я кончал академию, приезжал к вам в часть на стажировку.

— Правильно. Ты все от левого крена не мог избавиться.

— Но выправил все-таки! — смеясь, напомнил Кутюрье.

С Кутюрье, восемь месяцев провоевавшим в республиканской авиации, им было о чем поговорить. В полночь, когда летчики, по выражению Никиты Сюсюкалова, вытрясли из Кутюрье всю душу, Девотченко, достав из чемодана французские газеты, спросил:

— Ты знаешь этих ребят — Карло Кастехона и Родриго Матеу?

— Как же мне Михаила и Анатолия не знать! Последние две недели на Алькале каждую ночь встречались.

— Постой, постой, — перебил его Иван. — Ты не понял меня. Я тебя о тех спрашиваю, которые сбили ночью «юнкерсов».

Кутюрье загадочно улыбнулся. — Михаил Якушин — это и есть Карло Кастехон, а [113] Анатолий Серов — Родриго Матеу. Наши они, советские летчики.

— Вот это новость! Мы им газеты французские везли, где о них написано, а теперь, значит, эти газеты ни к чему. Ведь по-французски они вроде меня...

— Ничего, газеты при встрече все-таки отдай. Кто-нибудь переведет. Ребятам будет приятно. А что фамилии у них испанские — так что ж тут удивительного? Всем нам пришлось здесь на время забыть свои имена.

— Мы в Тулузе сидели, когда стали каждую ночь валить бомберов, — не мог успокоиться Девотченко. — Я и говорю Евгению: «Пойдем пешком через горы в Испанию. А то пока мы тут прохлаждаемся, эти Кастехоны всех фашистов посбивают».

Пришлось Кутюрье рассказывать об эскадрилье «чатос» и ее летчиках. В особенности подробно о Кастехоне Матеу, в эти дни ставших самыми популярными пилотами республики. Рассказал он и о том, что рабочие Мадрида вручили эскадрилье красное знамя с вышитыми на нем золотом словами благодарности.

Слушая Кутюрье, Евгений Степанов не предполагал, что в скором времени военная судьба приведет его в прославленную эскадрилью.

Наутро — вновь дорога.

По приморскому шоссе с бешеной скоростью мчатся автомобили. Машину, в которой едут Кутюрье, Степанов, Сюсюкалов и Котыхов, ведет подвижный, общительный шофер-испанец. Словно не замечая головокружительных поворотов, он непрерывно разговаривает с сидящим рядом Кутюрье, то и дело с улыбкой оборачивается к остальным пассажирам, успевает закурить сигарету и энергичным жестом руки приветствовать водителей машин, стремительно летящих навстречу...

Когда на поворотах лимузин заносило, летчикам становилось не по себе. Единственным, кто чувствовал себя непринужденно, был Кутюрье, уже привыкший к этой истинно испанской манере езды.

Петляя, дорога подходила почти к самому берегу Средиземного моря. Мелькали разбросанные на холмах виноградники, апельсиновые рощи. Вперемежку с кукурузными полями тянулись ровные ряды серебристых оливковых деревьев. Чем дальше к югу, тем роскошнее становилась растительность. Не останавливаясь, машины промчались через Валенсию. [114]

— Скоро Эльче! — сказал Кутюрье. — А там уж и до Лос-Алькасареса недалеко. — И, указывая на разбросанные в шахматное порядке финиковые пальмы, добавил: — Между прочим, это единственные в Европе финиковые заросли, так что можете полюбоваться.

В Лос-Алькасаресе полностью собравшуюся группу Ивана Девотченко приняли специально для этого прилетевшие Птухин и Агальцов. Светловолосый подтянутый генерал, носивший испанское имя Хозе, меньше всего был похож на уроженца Пиренейского полуострова. Пожалуй, худощавый, подвижный коронель Мартин больше походил на испанца.

Здесь же летчики, к своей радости, встретили многих пассажиров «Кооперации»: Ивана Гусева, Виктора Годунова, Платона Смолякова, Евгения Соборного, Ивана Панфилова, Андрея Микуловича. Они познакомились еще по пути во Францию, но после Гавра те словно в воду канули.

После того как добровольцы представились командованию, завязался разговор.

Комиссар рассказал о положении на фронтах, о только что закончившемся Брунетском сражении. Потом заговорил об испанцах.

— Это трудолюбивый и храбрый народ, — говорил Агальцов. — Они добры, знают цену мужеству, презирают трусов. У них есть чему поучиться. — С большой похвалой отозвался он об испанских летчиках: — В бою они надежные товарищи. Иногда не хватает выдержки, но это простительно: большинство их — молодые пилоты. Дерутся с противником отчаянно. Вам следует ознакомиться с географией страны, — продолжал комиссар, — с особенностями полетов в каждом районе. Нам приходится здесь маневрировать. Сегодня ваша эскадрилья может находиться под Теруэлем, а завтра обстановка заставит перебросить ее под Сарагосу или Уэску.

Птухин рассказал летчикам о самолетах противника, о появлении на Центральном фронте нового истребителя «Мессершмитт-109». Не умолчал о трудностях, о потерях.

— Здесь вы встретите сильного и коварного врага, — говорил он. — Рассчитывать на легкие победы не следует. Тот, кто с пренебрежением будет относиться к противнику, много не налетает. Готовьтесь к тому, что в день придется совершать по шесть — восемь, а иногда и больше вылетов. Нагрузка на каждого из вас ляжет колоссальная. [115] Главное — не забывайте, чему вас учили на Родине. Жизнь показала, что наши, советские летчики ни в чем не уступают разрекламированным фашистским асам — закончил беседу Птухин.

Началось распределение вновь прибывших по эскадрильям.

Надо сказать, что к этому времени в руководстве советскими летчиками-добровольцами произошли изменения. Евгений Саввич Птухин стал главным советником командующего авиацией республики; вместо него командиром истребительной авиагруппы был назначен Циан Еременко. Эскадрилью И-15, которой до этого командовал Еременко, стал водить в бой Анатолий Серов.

В эскадрилью Серова и получили назначение Евгений Степанов, Никита Сюсюкалов, Семен Евтихов, Михаил Котыхов и присоединившиеся к ним в Лос-Алькасаресе Григорий Попов, Виктор Кустов и Алексей Горохов. Их путь лежал на Арагонский фронт, на аэродром Бахаралос, куда перебазировалась эскадрилья из-под Мадрида после завершения Брунетской операции.

Старшим группы Птухин назначил Степанова.

— До аэродрома довезет и отправит вас на Бахаралос наша переводчица Соня {23}. Прилетишь, Серову ореликов представишь — на этом твое старшинство и кончится. Желаю удачных полетов — прощаясь, сказал Птухин.

Жаль было расставаться с Иваном Девотченко, который получил назначение в эскадрилью И-16, базировавшуюся на аэродроме Каспе.

— Не журитесь, хлопцы, назначаю вам встречу в воздухе, — шутил Иван.

Разговор прервала миловидная молодая женщина. Большие, чуть навыкате глаза, коротко остриженные темно-русые волосы.

— Салут! Кто из вас Слепнев? {24} — она остановила взгляд на солидном Девотченко.

— Вот он, камарада сеньорита, — указал Иван на Евгения Степанова.

— Мне поручено отвезти вас на аэродром, — обратилась она вновь к Девотченко. — Вы готовы? [116]

— Это их отвезете. Лично я пока остаюсь здесь. Так что до побаченья, камарада сеньорита.

— Должна вас разочаровать: через полчаса мы улетаем на Арагонский фронт.

— Кто это «мы»?

— Генерал Хозе, коронель Мартин, Кутюрье и я. Зовут меня Соня, я переводчица штаба авиации.

— Ну что ж, значит, встреча откладывается. Салут, камарада сеньорита.

— Желаю вам всего хорошего. Быстрее учите испанский.

Забегая вперед, нужно сказать, что Иван Девотченко довольно быстро освоил испанский язык. Больше того, к изумлению друзей, он своего механика Фернандо обучил украинскому. Летчик и механик прекрасно понимали друг друга. А Соня при встречах всегда напоминала Ивану:

— Ну, как дела, камарада сеньорита?

В ответ Девотченко скрещивал два указательных пальца. Это означало, что еще один фашистский самолет попал в перекрестие прицела его истребителя.

На аэродроме ждал подготовленный к вылету «драгон».

Виктор Кустов с сомнением посмотрел на довольно поношенную машину.

— Как же мы на нем без парашютов полетим? Командир догадался, о чем говорит «камарада русо».

— Но парашют! Нет парашюта! — ответил он.

— Они парашютами не пользуются, когда летают с пассажирами, — пояснила Соня.

— Видно, ходит машина, если экипаж не волнуется. Пошли, ребята, — Евгений вслед за испанцами поднялся в раскаленную от солнца пассажирскую кабину.

Заработали двигатели. Дав полный газ, летчик повел машину на взлет. Почти над самыми волнами Средиземного моря «драгон» круто лег на крыло.

«Сейчас нам докажут, что наши сомнения в отношении надежности этой машины напрасны», — подумал Евгений.

— Если он еще раз так развернет свой шикарный аэроплан, у меня душа вон вылетит, — толкнул его в бок Котыхов.

Но дальше полет протекал спокойно. Дорога шла вдоль восточных склонов Иберийских гор. Над точкой [117] слияния рек Эбро и Сегре в салон заглянул бортмеханик и радостно крикнул:

— Арагон!

Зеленый ковер, покрывавший землю, исчез; внизу потянулась буровато-желтая всхолмленная низменность. Летчики напряженно смотрели в бортовые иллюминаторы. Где-то там, за оранжевой полосой горизонта, проходила линия Арагонского фронта...

На выжженном солнцем аэродроме Бахаралос, куда прилетел со своими пассажирами «драгон», было пустынно. Несколько вылинявших палаток, аккуратно сложенные на стоянках брезентовые чехлы, лежащие на земле стремянки... Обыкновенный полевой аэродром.

Стих шум моторов улетевшего транспортника. Из-за темневших на горизонте гор донеслись раскаты артиллерийской стрельбы. «А фронт совсем близко», — подумал Степанов.

Их встретил вновь назначенный начальник штаба эскадрильи Александр Рыцарев. Он отвел летчиков в небольшой двухэтажный дом, стоявший среди пробковых дубов.

— Эскадрилья в бою. Минут через тридцать сядут. Пока устраивайтесь. Прилетит командир — разрешим все вопросы. Вы со списком зайдите ко мне, — обратился Рыцарев к Степанову.

Выйдя из штаба, Евгений увидел недалеко от стоянок, в тени деревьев, своих товарищей. Подойдя к летчикам, он услышал, как Кустов говорил:

— Я весь полет наблюдал за правым двигателем: по его капоту масло ручьем бежало. Видно, отходили моторы все сроки, а летчики ничего, летают!

— Да, — ответил Миша Котыхов. — У нас самолет, на котором мы сюда прилетели, не то что в воздух выпустить — на земле мотора опробовать не разрешат.

— Я уж хотел пошутить с командиром «драгона» — мол, из какого музея взял ты этого бедолагу. А потом думаю: неудобно. Не от хорошей жизни они на таких машинах летают.

— Трудно у испанцев с материальной частью, — отозвался Евгений.

Нарастающий гул самолетов прервал их разговор.

— Летят! — воскликнул Кустов. [118]

— Но не наши, — добавил Попов.

К аэродрому на небольшой высоте, растянутые в цепочку, подошли несколько И-16. Один из них, выпустив шасси, зашел на посадку. Стоявшие на земле летчики увидели в крыле самолета большую дыру. Мотор истребителя работал с каким-то свистом.

— А парень, видно, подбит...

Самолет сел, взметнув на полосе пыль. В метрах тридцати от стоянки его мотор заглох. К машине побежали механики.

— Поможем, ребята! — крикнул Евгений. Вместе с испанцами они вкатили истребитель на стоянку. Из кабины быстро выпрыгнул невысокий, крепко сбитый, улыбчивый летчик-испанец. Энергично жестикулируя, стал что-то громко объяснять механикам. Те захлопотали у машины.

Пилот обернулся к добровольцам. С сильным акцентом произнес по-русски:

— Здравствуйте, товарищи! Подошел к летчикам и представился:

— Антонио Ариас!

— Где вы так хорошо по-русски говорить научились? — не удержался Горохов. Ариас улыбнулся:

— Я учился летать в Советском Союзе. Полтора месяца, как вернулся из СССР. Летаю в первой эскадрильи «москас». Здесь, в Испании, нас, молодых летчиков, в Эль-Кармоли вводил в боевой строй камарада Сергио Плыгунов. Вы знакомы?

Добровольцы переглянулись.

— Нет, — за всех ответил Евгений.

Летчики сели на врытые под деревьями скамейки.

— Ваши «чатос» сменили нас в бою. Скоро возвратятся, — сказал испанец, закуривая.

— Часто в небе встречаетесь? — спросил Степанов.

— Почти каждый день. У нас в эскадрилье одна молодежь. Когда рядом «чатос», нам веселее. Антонио тряхнул темными волосами.

— «Чатос» я впервые увидел над Мадридом. Это было в начале ноября тридцать шестого года. Тогда я об авиации и не думал. Летчиком меня заставил стать один печальный случай...

Мадридский печатник Антонио Ариас за участие в забастовочном движении и распространение нелегальной [119] литературы с 1934 по февраль 1936 года находился в тюрьме. Только победа Народного фронта на выборах ос-пободила Ариаса и его товарищей.

Когда вспыхнул фашистский мятеж, Антонио по призыву коммунистической партии ушел в отряд «милисианос». Он участвовал в захвате столичных казарм Ла-Монтанья, где засели мятежники во главе с генералом Фангулом. В начале ноября в бою с марокканцами на подступах к Мадриду Ариас был ранен и оказался в госпитале, расположенном на одном из красивейших проспектов столицы Испании — Кастельяна. Ранен Антонио был в плечо. Когда над Мадридом завязывались воздушные бои, он с товарищами выходил на плоскую крышу госпиталя и, как многие мадридцы, наблюдал за перипетиями воздушных схваток.

15 ноября сирена предупредила о подходе к Мадриду фашистских самолетов. И вот один из вражеских бомбардировщиков сбросил в районе моста Толедо на парашюте ящик. Груз медленно спустился. На земле к нему долго никто не решался подойти, опасались, что сброшен начиненный взрывчаткой «сюрприз». Прибыли саперы. Глазам республиканских солдат предстала ужасная картина: в ящике лежало изрубленное топором тело. К нему была приложена записка: «Это подарок командующему воздушными силами красных, пусть знает, что ждет его самого и его большевиков».

16 ноября газета «Мундо боррео» опубликовала снимок и сообщение об этом злодеянии фашистов.

— Весь Мадрид говорил, что это был летчик из России, — рассказывал Ариас. — Каким образом он очутился в руках фашистов? Якобы два республиканских истребителя в плохую погоду по ошибке сели на фашистский аэродром в Сеговии. Это просто объяснить. Дело в том, что в первые месяцы войны в республиканской авиации были самолеты тех же типов, что и у фашистов. Советские добровольцы только прибыли в Испанию и вполне могли заблудиться. Когда они сели и, выключив моторы, обнаружили свою ошибку, было поздно. Их окружили фашисты. Летчики отстреливались до последнего патрона. Один был убит, второй — ранен. Его захватили в плен. Истекающего кровью, привезли в Сеговию. Он отказался отвечать на вопросы. Фашисты стали его избивать. Он молчал. Привязав на аркан, его вывели на улицу. На глазах жителей пьяные фашисты продолжали глумиться [120] над пленным. Он не проронил ни слова. Над ним издевались до тех пор, пока он не упал. Тогда летчика зарубили топором... Есть и такая версия: был сбит республиканский бомбардировщик. Его экипаж, выпрыгнув на парашютах, оказался на территории мятежников. Командира бомбардировщика — итальянца — зарубили и сбросили над Мадридом... Первый бой «чатос» над Мадридом и зверская расправа фашистов с республиканским летчиком круто повернули мою судьбу. Я решил научиться летать. Уходя в бой, всегда помню о том неизвестном пилоте, погибшем за свободу Испании.

Ариас обернулся на звук заработавшего двигателя.

— Мне пора, друзья!

Испанец поднял в приветствии сжатую в кулак руку. Через минуту И-16 оторвался от взлетной полосы.

Из-за гор вынырнула пятерка истребителей. Они пронеслись над центром летного поля и, приглушив моторы, стали заходить на посадку. На горизонте показалось еще несколько самолетов.

С профессиональным интересом летчики следили за посадкой вернувшейся из боя эскадрильи. Про себя отметили: времени тратят меньше, чем в обычных условиях. Пока все не сели, моторы заруливавших самолетов работали на малом газу и ни один летчик не покинул кабину.

На ближнюю к палаткам стоянку, в центре которой нетерпеливо подпрыгивал, размахивая руками, механик, заруливал истребитель; на его киле были нарисованы одно в другом два белых кольца — опознавательный знак эскадрильи. Из кабины «чато» выпрыгнул плотный, широкоплечий летчик. Взяв из рук моториста белый эмалированный кувшин, он большими глотками стал пить. Тонкие струйки текли по его лицу и на выгоревшую от солнца летную кожаную куртку. Сняв шлем, он взъерошил рукой мокрые темно-русые волосы.

Добровольцы слышали, как механик, обращаясь к летчику, непрерывно повторял:

— Камарада Родриго! Камарада Родриго! Значит, это и есть Анатолий Серов, командир эскадрильи.

Но поговорить с комэском им так и не удалось. Резко зазвонил привязанный к небольшой стремянке телефон. Взяв трубку, Серов сделал знак рукой.

Сухо треснул выстрел ракетного пистолета. Описав [121] дугу, зеленый шипящий комок ударился о землю и рассыпался сотнями искр.

Летчики бросились в кабины самолетов. По стоянке гуетливо забегали, запуская двигатели истребителей, автостартеры. Над аэродромом повис гул заработавших моторов.

Вновь взвилась ракета. Не выруливая на старт, истребители звеньями устремились в небо. Подстраиваясь на ходу к ведущему, они быстро набрали скорость и исчезли за вершинами гор. Над летным полем медленно оседала пыль, взвихренная ушедшей в бой эскадрильей...