Глава первая.

Политическая деятельность

С самого начала войны Германия вмешивалась во внутренние дела Испании, стараясь направлять и использовать их в выгодную для себя сторону.

Из числа испанских политических деятелей всегда был ненавистен Германии граф Романонес. Сторонник Антанты и в частности Франции, этот государственный деятель во всех обстоятельствах своей общественной жизни выказывал такую возвышенность характера, которая плохо вязалась с германскими интригами. Поэтому, когда он пришел к власти в 1916 г., Ратибор старался организовать демонстрацию «высокого стиля» с лозунгом о нейтралитете и испросил у Берлина разрешения вызвать его падение «любыми способами». Со своей стороны, Калле верил в успех этого дела лишь при условии, если посол немедленно получит полномочия опрокинуть кабинет.

Падение премьер-министра было встречено в Германии с радостью; впоследствии Ратибор получил инструкции препятствовать вторичному приходу Романонеса к власти, который рассматривался бы Германией как отказ Испании от нейтралитета.

Однако, наряду с этим немцы не теряли надежды перетянуть противника на свою сторону с помощью испытанных аргументов: когда в ноябре 1918 г. бывший председатель совета министров принял в кабинете маркиза Альгуцемаса (Гарсиа Прието) портфель министра иностранных дел, мичман Стеффан{6} подал мысль повлиять на испанских [11] политических деятелей вроде Романонеса, заинтересовывая их в делах. Это предложение, однако, не имело последствий.

На Дато{7}, так же как и на Романонеса, немцы смотрели не очень дружелюбно. По мнению Ратибора, он вместе с Киньонесом де Леоном, послом Испании в Париже, шталмейстером{8}маркизом де Виана и другими образовал группу, поставившую себе целью толкнуть короля на разрыв с Германией. Поэтому посол держался того мнения, что следует вызвать конфликт между этими лицами и германофильскими элементами и «беспрерывно разжигать трения, существующие между Мора{9} и группой Дато-Романонеса».

Но хотя Мора в течение долгого времени пользовался симпатиями Германии, тем не менее, в связи с делом о возмещении потопленного испанского тоннажа{10}, Ратибор с сожалением констатировал, что он уже перестал быть тем человеком с железной волей, которым был раньше. Он считал, что Мора находится в полной зависимости от министра иностранных дел (Дато) и графа Романонеса.

Помимо министерства, Германия искала поддержки и в лагере оппозиции. В частности, она нашла ее у карлистов. В 1917 г., принимая во внимание возможность разрыва с Испанией, фон Крон считал возможным, в случае объявления войны, опереться на эту партию. Со своей стороны, Калле вошел в сношения с руководителями карлистов, которые, учитывая эту возможность, могли располагать 150 000 человек. Ратибор же главным образом состоял в сношениях с Лоренцом. В 1917 г. его предложение использовать карлистов, чтобы попытаться помешать идущим из Америки во Францию транспортам проходить через Испанию, принимается Берлином.

Имя Лоренца произносится еще раз в связи с затруднительностью вопроса о наложении ареста на германские суда. Одно время арест казался неизбежным, но дело [12] было улажено к удовлетворению Германии. Вероятно, о Лоренце и об его сторонниках думает Ратибор, когда констатирует, что если ему удалось добиться отказа испанского правительства от проведения в жизнь своих угроз, сформулированных в ноте, посланной в Берлин, то это отчасти благодаря примирительной позиции имперского правительства, а также и благодаря его испанским политическим друзьям, — в особенности тем, которые действовали так решительно, чтобы расстроить интриги и добиться поворота в его пользу.

Отметим мимоходом, что внутри партии произошел раскол на союзников Германии и сторонников Антанты. Ратибор получил инструкции из Берлина, в которых говорилось, что «надо категорически предложить Дону Хаиме{11} сообразоваться с мнением большинства», иначе он утратит звание претендента.

Для достижения своих целей Германия не должна была оставаться равнодушной к выборам в кортесы{12}. Дабы повлиять «в лучшем направлении» на выборы 1917 г., она предоставила Ратибору кредит до 5 миллионов пезет. В марте 1918 г. Ратибор представил отчет об использовании из этой суммы 1 044 694 пезет.

Австрия выделила для той же цели 100000 пезет. По признанию князя Фюрстенберга, результаты выборов в кортесы могли считаться, с австрийской точки зрения, удовлетворительными. Депутаты, в которых он был особенно заинтересован, были все избраны, в числе 5–6; он видел в них верных друзей, которые находились бы в его распоряжении, если бы пришло время действовать.

Кроме политических партий, Германия искала опоры и в военных кругах, державшихся германского направления. Калле даже «возлагал большие надежды на военщину» («traineurs de sabre»), среди которой он намеревался усилить пропаганду. Его действия большей частью распространялись на офицерские хунты (комитеты), чьи позиции показались настолько угрожающими испанскому правительству, что оно стремилось их распустить или, по крайней мере, преобразовать. Посланник имел в этих хунтах свое доверенное лицо, которому передал директиву: препятствовать махинациям Антанты и высадке американских войск в Португалии, — чему [13] испанские офицеры готовы были содействовать.

После падения министерства Дато (ноябрь 1918 г.) Ратибор установил с хунтами еще более прочный контакт, так как считал, что они представляли собой превалирующий элемент в испанской политике. Поэтому мы видим, что он усиливает хлопоты как раз в тот момент, когда опасается и старается не допустить ареста немецких судов.

Калле, менее доверявший действенности этого сотрудничества, все же допускал возможность отстаивания германской политики хунтами и их прессой. Он, однако, опасался, что правительство изменит свое отношение, если офицеры, уже ослабленные разладом, не добьются смены кабинета.

Офицерские хунты, впрочем, не являлись единственным рычагом, находившимся в руках представителей Германии

Мы видим фон Крона поддерживавшим сношения с рабочим союзом в целях подвергнуть своему влиянию испанских моряков и проникнуть в среду шахтеров медных рудников Рио-Тинто.

Значение последнего акта вытекает из того, что когда тот же фон Крон стоял перед задачей новой провокации на рудниках, стоимость которой, по его предположению, должна была равняться, приблизительно, одному миллиону пезет, Берлин, признавая это дело «очень желательным», в то же время уклонялся от дачи формального приказания

В этом сказывалась его политика: давать возможность работать своим агентам, но самому не ввязываться в их дела, чтобы в случае неудачи иметь возможность от них отречься.

Все же ко времени объявления подводной войны фон Крону было предписано не отступать ни перед какими затратами и сделать так, чтобы моряки отказались от плавания в запрещенной зоне. Адмиралтейство, давшее ему эти инструкции, ввиду поднявшейся по этому поводу кампании в печати, ставит его в известность, что все расходы берет на себя. Оно одобряет также проект морского атташе о провоцировании стачки среди служащих радиотелеграфа для того, чтобы помешать пароходам выходить в море. Со своей стороны, Ратибор подготовляет провокационные действия среди экипажей пароходов.

Надо ли после этого удивляться тому, что фон Крон прислушивался к началу переговоров, касавшихся возможной поддержки со стороны Германии военного переворота; [14] после событий в августе 1917 г. Калле констатировал, что события были чрезвычайно благоприятны для Германии.

Следовательно, для того чтобы найти подстрекателей этих волнений, достаточно принять во внимание это признание.

Чтобы покончить с этим, отметим, что форма, если не сущность, германских действий в Испании и Португалии во время войны колебалась в соответствии с положением на фронте. Воинственные и вызывающие в случае успеха на стороне центральных держав, они делались более сдержанными и скромными, если успех переходил на сторону союзников.

Кроме Пиренейского полуострова, деятельность германских представителей в Испании распространялась и на Марокко, где ставилась целью организация восстания туземцев во французской зоне. В Марокко каждый немец мог быть рассматриваем как агент, задача которого главным образом состояла в распространении воззваний на арабском языке, призывавших к восстанию. Нам известны руководители этого дела. Сначала Герман Бартельс, дезертир иностранного легиона, советник и лейтенант главного противника французов Абд-эль-Малека. Согласие, однако, недолго царило между этими людьми.

Поссорившись с Малеком и начав работать самостоятельно, Бартельс был заменен в феврале 1918 г. немцем доктором Кюнелем, который испанцам был известен под именем Хозе Мори, якобы подданного колумбийской республики. Хозе Мори был открыт кредит в 500 000 пезет, для того чтобы сколотить отряд в 500 человек. Мы уже не говорим о статистах и официальных личностях, вроде консула в Тетуане, доктора Цехлина, которого испанские власти, считая нежелательным для себя элементом, потребовали отозвать.

Эти агенты служили посредниками между Мадридом (Калле) и подкупленными Германией арабскими начальниками. Например, Малек получал ежегодно 300 000 пезет; почетный претендент Эль-Гибба, не имея ежегодного пособия, не мог считать себя обиженным, так как в июле 1917 г. за нейтрализацию переговоров с Францией получил субсидию в 1 000 000 пезет. Такой же доход имел Райзули, сделавшийся при поддержке немцев шерифом и кормившийся в двух стойлах — германском и испанском. Перед все увеличивающимися требованиями этих союзников фон [15]

Крон в 1917 г. должен был констатировать, что «Ислам поднялся в цене».

В числе подкупленных немцами марокканских вождей был и экс-султан Мулай-Гафид, который, скрывшись в Испанию после своего отречения, имел долю в благодеяниях Германии и потребовал 75 000 пезет в месяц на поддержание своей верности, которая прекратится, если пособие окажется ниже 50 000 пезет. Считая, что для организации всеобщего мятежа было необходимо возвращение в Марокко бывшего монарха, Калле уже в 1915 г. проектировал доставить его в Марокко либо морем на подводной лодке, либо по воздуху — на аэроплане. Нам неизвестно, имела ли место увертка со стороны Мулай-Гафида или робость со стороны Германии, но эта поездка не состоялась.

В 1916 г. бывший султан Марокко, благодаря хлопотам Ратибора, не был выслан из Испании, где его считали нежелательным, но просто сослан в небольшой провинциальный городок Эскуриал. Там он был изображен как переносящий с достойным терпением «чересчур строгий» надзор, которому подвергался.

Причину благожелательности Германии в отношении своего протеже нам вскрывает сам Ратибор: «Если он будет думать, что им не интересуются, то может стать стеснительным». Впрочем, Берлин уклонялся от чести видеть его у себя и даже не думал признать его султаном, что не мешало в дальнейшем Мулай-Гафиду слать в письме, «написанном по-немецки», пожелания успеха Вильгельму II.

После заключения перемирия Ратибор, которому показалось, что его протеже ищет путей к сближению с Францией, констатировал, что его требования увеличиваются изо дня в день, и предложил прекратить выдачу субсидий. Берлин предписал продолжать ее до заключения мира.

Клиенты Германии в Марокко, кроме денег, хотели еще иметь «порох и пули». В декабре 1916 г. была организована экспедиция для снабжения претендента Эль-Гибба. Начальник экспедиции — некий капитан Пребстер — вместе с унтер-офицером Фрюбейсом и турецким офицером Гери-беем приехали на подводной лодке и высадились на побережье Сузы у устья р. Драх, на границе французской зоны в Тунисе и испанской территории Рио-де-Оро. Но экспедицию постигла неудача: шлюпка, перевозившая их на берег, опрокинулась, и все боеприпасы пошли ко дну. Задержанные туземцами Пребстер и его компаньоны были переданы в руки испанских властей. Последние отправили их на [16] Азорские острова, где их приключения кончились интернированием.

Как и Эль-Гибба, Райзули рассчитывает на сотрудничество Германии. В 1918 г. последняя дает ему знать, что в настоящее время она не имеет возможности послать ружья, пушки и боевые припасы для его операций во французской зоне, но что при первом же удобном случае это будет сделано. Действительно, в 1919 г. испанской полицией были задержаны три немца, направлявшиеся из Барселоны в Марокко через Алжезирас. Их задержали в порту вместе с оружием и боевыми припасами, которые они готовились переправить через пролив.

Заключение перемирия, совпавшее со вторичным приходом к власти Романонеса, явилось сигналом провала германской политики в Марокко. Попавший в руки испанцев Бартельс, вместе со своими легионерами и некоторым числом арабов, был интернирован в Мелилье. Впоследствии его перевели в Гренаду, откуда он бежал. Шестерых его соотечественников отправили в Испанию. Во всех этих фактах Ратибор с грустью увидел начало полного изгнания немцев из испанской зоны в Марокко.

Но и без того уже большая часть последних намеревалась распродать свое имущество или начать его эвакуацию, чтобы покинуть страну, в которой, не имея никакой защиты, немцы подвергались всякого рода враждебным интригам. Покинутый частью своего отряда и оставшись без боевых припасов и денег, верный союзник Малек подумывал уже о бегстве на испанскую территорию. Калле выплатил ему последнюю субсидию в 200 000 пезет, предназначавшуюся для роспуска остатков его войска. После этого, не имея больше возможности снабжать его помощью или советами, Калле бросил его на произвол судьбы.

Таким образом, Калле получил приказание остановить все дело, отозвать своих агентов и прекратить расходы. События самым решительным образом опровергнули оптимистические предположения фон Крона, который в 1915 г. усматривал большие шансы на успех дела. Осуществление этих шансов стоило Германии в 2-месячный период, с 17 мая по 15 июля 1918 г., кругленькой суммы в 1 329 000 пезет.

Опять-таки из Испании германская активность распространилась на Европу и на заморские страны. В Португалии Калле, опираясь на монархистов, старался создать постоянное напряжение в стране для того, чтобы помешать ей деятельно поддерживать Антанту. Он хвастался тем, что [17] поддерживал президента Паэса {13}, который, по его словам, был враждебен Англии. Таким образом, цель германских агентов — разжечь смуту в стране, без сомнения, должна была помешать посылке во Францию португальских подкреплений.

Мы знаем, что в этом отношении Калле оказался плохим пророком. Что касается двойной игры Берлина, то она видна из того, что военному атташе рекомендовалось не брать обязательств перед монархистами, дабы оставить Германии возможность после заключения мира стяжать себе часть португальских колоний.

Кроме Европы, агенты германского центра в Мадриде работали в обеих Америках. Там были так называемые доверенные лица и осведомители, вербуемые на месте среди населения. Они получали из Мадрида инструкции. В сущности, эти люди являлись, главным образом, агентами по саботажу и диверсиям, задачами которых было: поджигать заводы и склады, взрывать суда с помощью адских машин, отравлять консервы, — хлеб и скот, который должен был быть погружен на пароходы Антанты.

В то же время их деятельность распространялась и на область политики. В Калифорнии были произведены попытки провоцирования трений между Америкой и Японией.

Мексика представляла собой область, где хозяйничал один из вышеупомянутых «доверенных лиц» Калле — агент Дельмар, который в продолжение ряда лет через посредничество Калле просил у Берлина посылки оружия, боевых припасов и денег президенту Карранца для поддержания борьбы против его политических противников, в особенности против генерала Диаца и против Соединенных Штатов

Дельмар порицал медлительность генерального штаба, равно как и министерства иностранных дел, так как они не особенно торопились с ответом. Одновременно поднималась речь о займе в размере 100 миллионов. Через некоторое время эта цифра пала до 20, а потом и до 10 миллионов

В апреле 1918 г. был поставлен вопрос о союзничестве Германии и Мексики в случае нападения на эту страну Соединенных Штатов. Для этой цели в мексиканских водах в кратчайший срок должна была быть оборудована база для подводных лодок. Но так как события не развивались в сторону, желательную для немцев, то Дельмар в июле того же года [18] хотел «принести Мексику в жертву и спровоцировать войну между нею и Соединенными Штатами «. Этот честолюбивый проект был отклонен Берлином, считавшим, что Мексика, конечно, не сможет в случае войны с Соединенными Штатами ни оказать последним деятельное сопротивление, ни облегчить в достаточной мере положение Германии на Западном фронте. Вскоре после этого перестали говорить и о финансовой помощи Мексике; обещанные 10 миллионов улетучиваются. Несмотря на тревожные крики Ратибора, Германия отказалась воспользоваться Мексикой. Ее посол в Мексике ограничился в дальнейшем лишь пропагандой нейтралитета.

Если мы обратимся теперь к Южной Америке, то в Аргентине встретим другое доверенное лицо. В дальнейшем мы увидим, что его специальность — отравлять мулов, предназначенных для английской армии, с помощью бактериологических препаратов, приготовленных его коллегой, доктором Германном. Впоследствии он входит в сношения с ирландскими синфейнерами, отчасти прямым путем, отчасти через посредство Северной Америки. Кроме ежемесячного жалованья — около 10000 пезет, — генеральный штаб выдает ему в 1918 г. сумму в 10000 пезет для стимулирования проектируемой аргентинскими студентами демонстрации против Англии. Ратибор, со своей стороны, подкупил в Мадриде одного аргентинского политического деятеля и передал ему 35 000 пезет для создания журнала, — конечно, благоприятного для германских интересов.

Наконец, Калле передал Берлину предложение о включении Колумбии в территориальную компетенцию доверенного лица в Мексике.

Приведенные выше факты обращают на себя внимание тем, что Берлин, давая своим заграничным агентам полную свободу в их диверсионных предприятиях, в то же время бдительно контролирует их в политических вопросах, сдерживает полеты их фантазии и возвращает к реальности. Мы видим, например, что генеральный штаб отказался следовать тем путем, который был ему предложен его агентом в Мексике.

Он остается глухим также и к переданному через Калле предложению генерала Жубер, бывшего участника войны в Трансваале, об одновременной организации бунта в Южной Африке и Индии. Хотя министерство иностранных дел и предписывало позднее Ратибору поддерживать контакт с начальником буров Марицем, но все же предложение Ратибора [19] разжечь восстание против Англии было встречено им чрезвычайно уклончиво.

Еще меньше успеха имел другой агент — доктор Германн, предлагавший план относительно Дальнего Востока. План этот таков: в Индии — общее восстание; в Китае — сепаратистское движение в Юнани, в Японии — провокация разрыва с Англией. Для выполнения этой программы Германн просил безделицу: 20 миллионов долларов, в чем Берлин поспешил ему отказать, в особенности для Индии, где он считал лучшим придерживаться прогерманской пропаганды, способствовать возникновению союза индусских штатов и препятствовать доставке военных материалов в Англию. В Китае ничего нельзя было сделать, что же касается японцев, то они были вольны действовать на свой страх и риск, не затрагивая интересов Германии.

Подобный же ответ был дан в 1918 г. и на предложение, переданное через агента Арнольда, — послать в Китай экспедицию. Генеральный штаб полагал, что из этого ничего не выйдет. Наконец, он отнесся очень сдержанно к проекту посылки одного из турецких офицеров — Азиз-Али — к племенам Геджаса. [20]