Отпор
Тревожный закат озарил острые вершины деревьев, по-таежному густо обступивших каменистые утесы; отдохнул чуток на хвое и листьях, уже пожухлых от осенних заморозков; засиял незамысловатых скалистых уступах, на которых то здесь то там цепко держались сосны и ели; незаметно соскользнул с утесистых глыб и четко обозначил зыбкие формы хмурых дождевых туч, неравномерно, с широкими проемами охвативших померкшее небо. Все погружалось в вечерний мрак — в долинах и ущельях, прорезанных немноговодными, шумливыми на перекатах речками, уже густела, становилась непроницаемой темно-синяя мгла, лишь редкие огоньки окон в притихших городах и поселках да сполохи от незатухающих домен прорывали ее плотную пелену; обволакивались дымчатой тенью нагорные леса, то поднимающиеся к вершинам, то обтекающие их и нежданно обрывающиеся в темные провалы; меркли, теряли очертания каменные утесы, сливались с тучами, которые сами уже начинали походить на потемневшие горы. Еще немного, и в ярко-синих полыньях между тучами слабо и нерешительно затрепетали звезды. По мере того, как лесистые перевалы и пади укрывались мглистым покрывалом, затеплившиеся в небе точки щедрее струили на землю белесые потоки, которые, если прищурить глаза, расщеплялись на колючие длинные лучины. Свет их был то зеленоватый, то голубой, то отливающий розово-малиновыми оттенками, но одинаково приглушенный, сглаженный бесконечными небесными далями. Плывущие тучи надолго закрывали их, зато в другом уголке свода пробивались сквозь редеющую пелену другие звезды, некрупные и по-осеннему частые. Но вот сдвинулась на западной стороне небосклона мрачная дождевая туча, и, словно крупный, оброненный кем-то алмаз, загорела над землей вечерняя Венера. Ровно, не мигая, смотрела она с расчистившегося кусочка неба, разом окидывая голубоватыми лучами сутулую, мускулистую спину древнего хребта, взгромоздившегося поперек раскидистых равнинных просторов.
Тихо и мглисто на увалах и в межгорьях. Затухли последние оконные огни. Лишь одинокие зарницы доменных печей, далеко вспыхивая друг от друга, выхватывали из темноты кирпичные нагромождения ближних строений да крупный отшлифованный булыжник мощеных дворов. В эти глухие минуты казалось, что жизнь снова пошла по прежнему пути — зашло солнце, и до самых первых лучей ничто уж не шелохнется в округе, не нарушит покоя, разве деревенские собаки, почуяв зверя или запоздалого прохожего, поднимут бестолковую перебранку. [114]
Но вот среди холмов Сылвинского кряжа вспыхнул багровый светляк, за ним второй, третий. Черные смоляные клубы дыма, заглушая огонь, повалили в хмурое, с редкими просветами небо. Звучно затрещало сухое дерево.
Вмиг зарево охватило призрачным светом низкие избы приуральской деревушки. Всадники сгоняли людей к трем пылающим домам. На улице, перед горящими избяными остовами, стояли пять связанных мужиков. Неподалеку со вскинутыми винтовками взвод солдат. За ними в пляшущей, мечущейся тени, кто на ногах, кто на коленях, ревели женщины — родные связанных. Когда предпожарье плотно набилось людьми, офицер, выехав на белой лошади к мужикам, со свистом вырвал из ножен саблю и взмахнул ею.
— Всем, — крикнул он в толпу, — будет грозить это же. Всем, кто заведет шашни с Советской властью. Всем, кто попытается хоть как-то сотрудничать с коммунистами. Всем, кто своей волей, нарушая извечный закон, начнет делить землю своих хозяев, насильно изгнанных Советами. Нет таким людям оправдания... Взвод! — скомандовал офицер и, прогарцевав на коне, отъехал в сторону.
К офицеру, вырвавшись из толпы, подбежала и упала на колени женщина:
— Ваше благородие! Помилуйте Митьку. Ни в чем он не виноват. Не служил он у красных. И землю чужую не брал. Освободите Митьку, будьте милостивы...
Офицер осадил коня, выкрикнул в толпу:
— Дмитрий Золотарев приговорен к расстрелу за укрывательство партизан. Вина его установлена. Золотарев будет расстрелян... Взвод!
И под слово «пли!» офицер махнул полыхнувшей багряно саблей. Почти враз прогремели винтовки, и ночное эхо пронеслось от дома к дому выхваченным из тьмы пламенем пожара. Упали на раскаленную землю связанные мужики. Заплакали бабы.
А в это время на вспененной лошади летел по сылвинским холмам низко припавший к разметавшейся гриве коренастый всадник. Дорогу ему освещали слабые лучи Венеры да горстка соседних звезд, открытых свинцовыми тучами. Однако всадник и без звездного света проехал бы по поселку — знал его назубок. Вот, осадив скакуна, он спустился песчаным оползнем в овраг, переехал вброд речушку, снова пришпорил лошадь, с которой слетала пена на притоптанную дорожную пыль.
Вон и крыши появились на фоне темно-синей небесной полыньи. Всадник осадил лошадь возле огородной изгороди, привязал узду к жердине, успокоил скакуна застуженной на ветру ладонью и, перемахнув через плетень, пробрался между грядками к окнам избы. Постучал. Терпеливо повторил стук. Наконец застучали засовы, и из сеней высунулась заспанная взлохмаченная голова.
— Петруха, ты, что ль? Темнотища, хоть глаз выколи.
— Я. Новость привез. Пускай до хаты-то...
В светлице хозяин зажег сальник, усадил гостя за стол, выставил бутылку самогона, чашку с солеными огурцами, отрезал ломоть хлеба.
— Ну? [115]
— Белые, говорю, в Ивановке последних большевиков кокнули — Золотарева, Иванцова, словом, всех, что возле Совета крутились. Ваши-то совдеповцы где? — пришелец набулькал в стакан самогонки, выпил, крякнув.
— Бдят. Дежурят в Совете. Вон свет...
— Вот мы их и уложим. Пошли народ будить. Где у тебя Буланку пристроить можно?
Они вышли на крыльцо; после сальника ночь показалась беспросветной...
Плотный покров навис над Уралом; тяжелые, неповоротливые тучи мешались с быстро проносившейся водянистой хмарью; кое-где над горными вершинами пролился потоками холодный дождь, равномерно шумный, без грома и молний. Зажурчали, заговорили по обочинам дорог бурливые ручьи; загрохотали водосточные трубы по городам, попавшим под ливневые потоки. Через час непогодь кончилась, небо начало проясняться, но Венера уже сошла с горизонта, до утра покинула семейство светил. Зато во всей красе засиял на полуночном небе золотисто-красный Марс, продолжая наблюдения утренней сестры. Тучи вокруг Марса рассеялись большим кольцом, и лучи его, мешаясь с потоками звездного света, ложились на уступы Уральских гор от Челябинска до Перми.
Но и здесь, на этой гигантской полосе, не было безмолвия и покоя.
Перейдя перевал, от которого далеко по сторонам раскинулась уральская таежная глушь, многолюдный, измученный ходьбой партизанский отряд остановился, люди наготовили дров, разложили костерки. Партизаны разбились на группы, окружили дымные от сырых поленьев огни, развалились на мокрой траве. От группы к группе переходил командир, плотный человек, с квадратными короткими усами, в кожаной тужурке, опоясанной потертыми ремнями. У одного костра он велел бойцам ставить из срубленных веток стояки, чтобы сушить портянки, которые двое суток не снимались с ног; у другого костра — подсказал бросить в пустой кипяток хвойных лапок; у третьего — заставил двух партизан прошить дратвой подошвы у ботинок, поскольку работа такая была далеко не лишней.
Пока шел командир по цепочке костров, пока добрался до последнего, не осталось времени самому подсушить портянки, поудобнее перемотать их; сказал лишь часовому у крайнего огня:
— Разбуди на заре.
Командир примостился между двумя влажными шинелями похрапывающих бойцов и заснул мертвым сном. Снился командиру Екатеринбург. Кафедральная площадь с блестящими на солнце куполами собора. Будто идет он по каменной брусчатке, а между булыжниками явственно так, четко и разборчиво проглядывает свежая зеленая трава...
Екатеринбург между тем тоже спал, но чутко и напряженно. В последние дни зачастили аресты. В любую минуту в квартиру могли постучаться патрульные. Обычно проверки падали на ночь, и мещане, ложась спать, молились перед иконами, чтобы отвести от жилища нежданную беду. Чаще патрульные врывались в рабочие квартиры, переворачивали все вверх дном, уводили мужчин, брали про запас, что попадало под [116] руку. В ту ночь бросили в подвалы около пятидесяти человек, избитых и истерзанных, — погулял в уральской столице белогвардейский кнут.
Последнего арестованного волоком протащили по площади уже под утро, когда на свежем небе снова сияла Венера.
Холодно и бесстрастно роняла она на землю звонко-колючие лучи. Она не умела ни размышлять, ни чувствовать. Она только пристально смотрела на залитую кровью землю, предоставляя людям думать, переживать, решать самим за себя...
В июне 1918 года в районе Оренбурга было сосредоточено около 20 отрядов под командованием В. Г. Зиновьева и В. К. Блюхера. Численность их составляла несколько тысяч человек. Но вся беда была в том, что отряды действовали изолированно от главных сил Красной Армии.
28 июня на совещании командиров и представителей местных Советов приняли решение оставить Оренбург. Большинство командиров высказалось за отвод частей в Туркестан. Блюхер выдвинул план выхода из окружения в северном направлении, к крупным промышленным центрам Урала, для соединения с Красной Армией. Его поддержали И. Д. Каширин и М. В. Калмыков. Произошло разделение Оренбургской группы. Большая часть войск, отойдя в район Актюбинска — Орска, продолжала борьбу с дутовцами и позднее послужила ядром для создания Туркестанской армии.
Судьба отрядов В. К. Блюхера, Н. Д. Каширина и М. В. Калмыкова сложилась так. Они вынуждены были действовать в глубоком тылу врага. 1 июля Сводный Уральский и Южный отряды под командованием Блюхера и Каширина выступили на Верхнеуральск и Белорецк. Двумя днями раньше на Стерлитамак вышел отряд Калмыкова. Так было положено начало полуторатысячекилометровому рейду уральцев, о котором потом будут складываться в народе легенды. В походе участвовали отряды, сформированные в районах Верхнеуральска, Троицка, Белорецка, Стерлитамака, Баймака, Тирлянского, Богоявленского и Архангельского заводов.
В середине июля подразделения сосредоточились в Белорецке и его окрестностях. На своем совещании командиры приняли решение сформировать Сводный Уральский отряд. Соединение насчитывало свыше 7 тысяч человек и имело на вооружении 13 орудий и более 70 пулеметов. Главнокомандующим избрали Н. Д. Каширина...
Строки биографии. Николай Дмитриевич Каширин родился в Верхнеуральске в семье казака-учителя, впоследствии станичного атамана, 4 февраля 1888 года. Советский военачальник, командарм второго ранга (1935). Член КПСС с 1918 года. Окончил Оренбургское юнкерское училище, служил в кавалерийских частях Оренбургского казачьего войска. Участник первой мировой войны. Награжден 6 орденами, имел чин подъесаула.
В 1917 году Каширин — председатель полкового казачьего комитета. Сформировал в Верхнеуральске казачий добровольческий отряд для борьбы с дутовщиной. 16 июля 1918 года избран главкомом Сводным [117] Уральским отрядом, действовавшим в тылу белых на Южном Урале. После ранения — помощник главкома В. К. Блюхера.
С сентября Н. Д. Каширин назначается помощником начальника, а позднее начальником 4-й Уральской дивизии (30-й стрелковой). В 1919-м комендант Оренбургского укрепленного района, начальник 49-й крепостной дивизии Туркестанского фронта. В 1920 году командир 3-го кавалерийского корпуса на Южном фронте, командующий Александровской группой войск по борьбе с махновщиной.
В 1923–1925 годах командир 14-го стрелкового корпуса для особо важных поручений при штабе РККА, позднее помощник командующего ряда военных округов. В 1931–1937 годах командующий войсками Северо-Кавказского военного округа. С 1934 года член Военного Совета НКО СССР. Награжден двумя орденами Красного Знамени и Почетным революционным оружием. Погиб 14 июня 1938 года.
В 1960 году в Верхнеуральске Каширину поставлен памятник.
...На совещании командиров Н. Д. Каширин выдвинул план — идти в район Екатеринбурга через Верхнеуральск и Троицк. План был поддержан большинством командиров. Предложение Блюхера — пробиваться на соединение с Красной Армией через рабочие, а не через казачьи районы Урала — поддержки тогда не нашло.
Против Сводного отряда в период, о котором мы рассказываем, действовали основные силы Уральского белогвардейского корпуса, которым командовал генерал-лейтенант Ханжин. Численность его корпуса изо дня в день росла. На 14 июля насчитывалось 11 050 белогвардейцев, спустя две недели в подразделениях корпуса было около 18000 человек.
Наступление южноуральских отрядов на Верхнеуральск началось на рассвете 18 июля. Вспомогательный удар наносился на Тирлян. Продвижение вперед велось общим фронтом. На следующий день красногвардейцы освободили Тирлян. Более острый характер приобрела борьба на Верхнеуральском направлении. По мере продвижения партизан на восток противник оказывал все более упорное сопротивление, вводя в бой новые пехотные и кавалерийские части.
25 июля Ханжин приказал верхнеуральской группе своих войск перейти в наступление. Сражение достигло большого накала. Жестокие бои шли за каждый перевал, за каждую высоту...
Строки биографии. М. В. Ханжин — потомственный военный. Родился 17 октября 1872 года в Оренбургской губернии в семье есаула. Воспитание получил в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе и в Михайловском артиллерийском училище. Позднее учился в Академии Генерального штаба.
Ханжин сначала командовал 3-м Уральским корпусом, а с декабря 1918 года по приказу Колчака, сдав корпус генерал-майору В. В. Голицыну, стал командующим Западной армией. Имел незаурядные полководческие способности, отличался храбростью.
...Вклинившись в позиции врага, Уральский и Верхнеуральский партизанские отряды продвинулись до горы Извоз, что неподалеку от Верхнеуральска, и в ночь на 1 августа молниеносным штурмом овладели [118] ею. С высоты открылся вид на Верхнеуральск, который поспешно покидали враги. Был благоприятный момент для очередной атаки, однако командование отрядом от дальнейшего наступления отказалось. Стало известно, что Екатеринбург пал и части Красной Армии отступили на север. К тому же у партизан были на исходе боеприпасы, а надежды на восстания в казачьих станицах при подходе красных не оправдались. Приняли решение выводить войска через рабочие районы, как предлагал Блюхер.
В ночь на 2 августа части Сводного Уральского отряда стали отходить на Белорецк. В это время в прикрывавшем отход Верхнеуральском отряде произошло ЧП. Командир отряда Енборисов, командиры кавалерийских полков Зобов и Каюков с группой офицеров и полусотней казаков перебежали к белогвардейцам. Впрочем, панику в отряде удалось прекратить. Бойцы отбились от авангардных частей врага. Партизаны отошли и сосредоточились в Белорецке.
Здесь состоялось очередное совещание. Был утвержден план выхода из окружения. Вместо раненого Н. Д. Каширина главнокомандующим избрали В. К. Блюхера.
3 августа партизанский авангард — Уральский отряд — двинулся по Стерлитамакскому тракту. Однако части белых, брошенные вслед, вновь нагнали отряд. Возобновились бои. Основательно потрепав противника, блюхеровский арьергард покинул ночью Белорецк, Сделано это было настолько скрытно, что исчезновение красных противник обнаружил лишь на другой день.
Отряды и обозы следовали одной колонной, вытянувшись почти в 30-километровую нитку, — трактовая дорога в горах была единственной. Белогвардейцы попытались воспользоваться этим. Преследуя арьергард, они старались смять боковые заслоны. Выполнение задачи Ханжин возложил на 3-ю Оренбургскую дивизию. Ему казалось, что сделать это удастся легко, однако натиск врага замыкающие части и боковые охранения Сводного отряда успешно отбивали.
Самым трудным был участок от Белорецка до села Макарово. Высокие горы, ущелья, каменистый грунт. Порой дорога проходила вдоль обрывов. Дни выдались знойными. Голодные бойцы обливались потом. Мучила жажда. Люди недосыпали. К концу очередного перехода ноги становились чугунными. А бойцы все шли и шли. Пехотинцы тянули пулеметы; надрываясь, вытягивали на вершины орудия.
Фланговым отрядам — кавалеристам и артиллеристам — было особенно трудно, ведь шли они напрямик — через горные вершины, леса и пади, выбивая врагов из многочисленных тайных засад. Было много жертв: бойцы срывались и падали в пропасти.
Действия Сводного отряда осложнялись тем, что вместе с ним было около 3 тысяч беженцев — жены, дети и родители командиров, советских работников, бойцов отряда. Когда вышли на равнину, беженцы отделились от отряда — направились параллельными проселочными дорогами.
Но с партизанской армией шли обозы. Только раненых и больных при выезде из Белорецка было около 150. Когда соединились с Красной Армией, это число выросло до 450. [119]
Отметим одну важную деталь. Несмотря на многочисленность отряда, он был хорошо управляем. В частях проводилась работа по укреплению дисциплины. Суровое осуждение и наказание ожидало тех, кто проявлял трусость в бою, забывал помогать товарищам в пути. Беспощадно карались мародеры. В отряде работали дисциплинарные органы: следственные комиссии, контрольный совет, военно-полевой и товарищеский суды. В частях было несколько сот коммунистов, которые делили с беспартийными все тяготы, показывали пример в преодолении трудностей. В первую очередь это относится к Блюхеру. Ему удалось сплотить рабочих и крестьян, людей самых различных национальностей, а было их немало: русские, украинцы, башкиры, татары, марийцы, чуваши, латыши, эстонцы, венгры, немцы, румыны, китайцы. Воистину интернациональный отряд!
Под Кагинским заводом 7 августа враг понес серьезные потери, вынужден был отвести части на переформирование. Партизанам представилась возможность преодолеть опасную растянутость подразделений.
Предстояла встреча с красногвардейцами и партизанами Богоявленско-Архангельского района. Отряды, которыми руководил штаб Калмыкова, более месяца оборонялись в Уфимской губернии. Положение осажденных становилось все трудней. С нетерпением ждали они подкрепления. Блюхеровцы нанесли поражение частям стерлитамакского белогвардейского гарнизона под селом Петровским.
Оставив прикрытие, Сводный отряд двинулся на север, к Богоявленскому заводу. Радушно встречали партизан жители правобережья реки Белой. Выдалось время короткого отдыха. Происходила замена на боевых позициях местных отрядов, которые в конечном итоге были сведены в два полка. Таким образом, в соединении помимо трех отрядов — Уральского (командир И. С. Павлищев), Верхнеуральского (командир И. Д. Каширин) и Троицкого (командир Н. Д. Томин) появилось еще два полка — Богоявленский (командир М. В. Калмыков) и Архангельский (командир В. Г. Данберг). Говоря иными словами, соединение, которое в одном из документов Блюхер назвал корпусом, насчитывало до 9300 штыков и сабель, а вместе с нестроевым и командным составом — до 11000 человек. В полках и отрядах было около 100 пулеметов и 20 артиллерийских орудий. Вряд ли вызовет у кого-нибудь сомнение, что Сводный отряд мог решать сложные задачи и имел реальную возможность вырваться из окружения.
16 августа, уточнив план, Блюхер приказал начать продвижение на север, чтобы прорвать вражеское кольцо восточнее Уфы.
В районе трехречья, там, где сливаются Сим и Зилим с Белой, разгорелось ожесточенное сражение между войсками Блюхера и белогвардейскими полками.
В. К. Блюхер расположил отряды так, чтобы можно было отразить натиск противника с любой стороны. На юго-востоке и северо-востоке были развернуты части Верхнеуральского отряда. Белогвардейцы встречались здесь лишь на отдельных участках, силы их были невелики. Но на западе Троицкому отряду пришлось столкнуться с крупными силами противника, которые скрытно переправились через Белую. [120]
В арьергарде находился Богоявленский полк с приданными ему двумя сотнями верхнеуральцев. Укрепившись на правом берегу Зилима, богоявленцы отбивали атаки 3-й Оренбургской дивизии и частей Стерлитамакского гарнизона. В ночь на 23 августа они мощным ударом отбросили противника, отошли к реке Инзер и заняли новую линию обороны...
Из воспоминаний В. А. Зубова: «От Белорецка до Стерлитамака Первый Уральский стрелковый полк участвовал в боевых действиях только конными подразделениями. Впервые в полном составе полку пришлось драться у села Петровское.
Это было наше второе столкновение с белочехами. После трехчасового боя противник был отброшен. Когда наши отряды сосредоточились в районе Архангельского завода, белогвардейское командование попыталось окружить их. Реки Белая, Инзер и Сим сильно затрудняли наше маневрирование, способствуя активной обороне белых. Завязавшиеся бои носили упорный характер, однако инициатива была в наших руках. Удары по обороне противника у населенных пунктов Зилим, Ирныкши и Бердина Поляна имели успех. Белогвардейцы были отброшены, а наши части, форсировав Сим, продолжали движение к станции Иглино. Победой в этих боях мы обязаны кавалерийским полкам Ивана Каширина, брата Н. Д. Каширина, и полку имени Степана Разина.
Район станции Иглино был последним важным рубежом на пути нашего движения навстречу Красной Армии. С преодолением этого рубежа партизанский отряд выходил из окружения. Но враг еще раз предпринял попытку закрыть нам путь на север, собрав возле Иглино значительные силы, снятые со Стерлитамака и Уфы. На линии железной дороги курсировали бронепоезда.
Стрелки Первого Уральского полка, представляя главную ударную группу, начали наступление на Тавтиманово. Конные части действовали на флангах. Попытки противника контратаковать отражались. И вот части Архангельского полка, действовавшие правее нас, наносят фланговый удар по белым и отбрасывают их к станции. Конница Ивана Каширина в стремительном броске на Иглино прорывает оборону и врывается на северную окраину железнодорожного поселка. Белогвардейцы, бросая оружие и снаряжение, бегут к Уфе.
Позднее Блюхер в своем докладе военкому Урала Голощекину привел данные о результатах сражения под Уфой. Были разбиты 6-й Чешский, 6-й белоказачий, 1-й Башкирский, 13-й и 14-й Уфимские полки противника...»
Строки биографии (из книги В. В. Блюхера «По военным дорогам отца»): «Иван Дмитриевич Каширин, любимец казачьей бедноты, популярный своей удалью, находчивостью. Высокий и стройный. Синие казачьи офицерские брюки, высокие хромовые сапоги. Иван Дмитриевич носил летом простую рубаху-косоворотку или гимнастерку. Эффектно выделялся серебряный пояс, кривая казачья шашка — тоже в серебре. [121]
Каширин отпустил рыжеватую бородку, а голову часто брил. Ему было меньше тридцати, душа-кавалерист, рубака и весельчак.
И. Д. Каширин был командиром Верхнеуральского отряда, в составе которого было много казацкой молодежи. Славный путь за его плечами. После партизанского рейда Иван Дмитриевич воевал в 30-й стрелковой дивизии, а в канун контрнаступления войск Восточного фронта возглавил вновь организованную красную казачью бригаду. Победное шествие ее полков по уральской земле началось 28 апреля 1919 года. Бойцы бригады освобождали города Бугуруслан, Белебей, взаимодействовали с 25-й Чапаевской дивизией во время Уфимской наступательной операции, а затем с триумфом вошли в Верхнеуральск и Троицк.
После гражданской войны Блюхер несколько лет не встречался с братьями Кашириными. Но в 1934-м, когда был образован Военный совет страны, они вновь нашли друг друга. Местом встречи стала Москва. Командарм Особой Дальневосточной Блюхер и командующий Северо-Кавказским военным округом Николай Дмитриевич Каширин, приезжая на заседания совета, заходили в гости к Ивану Дмитриевичу, который в то время стоял во главе московской милиции».
...Наиболее сложные задачи в районе трехречья были поставлены перед отрядом И. С. Павлищева и приданным ему Архангельским полком. Они разгромили белогвардейцев на левом берегу Сима и 21 августа овладели плацдармом на правобережье. Части Сводного Уральского, продолжая сдерживать наступавшего с юга противника, переправились через Сим.
25 августа Уральский и Троицкий отряды при поддержке Архангельского полка разгромили белогвардейцев на линии Слутка — Родники — Асканыш. Верхнеуральцы и переместившиеся на правый фланг архангельцы продвигались к Самаро-Златоустовской железной дороге. Туда же устремились и другие партизанские отряды.
Чтобы не допустить прорыва Блюхера через железнодорожное полотно, белогвардейцы создали вокруг партизан кольцо. До 28 августа шли бои местного значения. Обе стороны готовились к решающей схватке.
Вечером 28 августа Верхнеуральский отряд вступил в бой с чехословацко-польским подразделением под Иглино. Бой продолжался больше суток. Общим наступлением партизаны смяли противника и прорвались через железную дорогу.
На протяжении четырех десятков километров железная дорога и все средства связи были выведены блюхеровцами из строя. Не теряя ни одного дня, двумя колоннами устремились они к деревне Красная Горка, что на левом берегу Уфы. Командование рассчитывало вывести в этот район войска раньше, чем к нему подоспеют белогвардейцы. Близ Красной Горки предполагалось произвести переправу через Уфу. Это удалось осуществить, правда, в ожесточенной борьбе.
Через несколько дней авангард соединения — Троицкий отряд — вступил в Аскино, от которого до линии фронта оставалось 25 километров. А 12 сентября 1918 года около деревушки Поляковка кавалерийский [122] эскадрон разинцев встретился с красноармейцами 5-й Уральской дивизии.
На другой день подразделения Блюхера направились к фронту и вышли на линию Екатеринбург-Казанской железной дороги. Этим завершился продолжавшийся свыше двух с половиной месяцев героический партизанский переход по уральским хребтам и дорогам.
В ходе боевых действий соединение Каширина — Блюхера разбило полки белогвардейского Уральского корпуса, польские легионы, части Стерлитамакского, Бирского и Аскинского гарнизонов, 6-й Чехословацкий, 1-й Башкирский, 13-й и 14-й Уфимские полки.
Это была блестящая операция советских войск. Полуторатысячекилометровый переход получил высокую оценку ВЦИК. «Переход войск тов. Блюхера в невозможных условиях, — отмечалось на одном из его заседаний, — может быть приравнен разве только к переходам Суворова в Швейцарии».
30 сентября 1918 года В. К. Блюхер был награжден только что учрежденным орденом Красного Знамени (№ 1). Чуть позднее государственными наградами были отмечены Н. Д. Каширин и ряд других участников рейда по тылам врага...
Из сообщений газеты «Уральский рабочий» от 17 сентября 1918 года: «Тов. Блюхеру.
Уральский областной комитет РКП(б), Уральский областной Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и областная конференция профессиональных союзов приветствуют Вас и Ваши войска, вписавшие небывало героическую страницу в историю пролетарской революции.
Знайте, уральский пролетариат гордится беззаветно смелыми солдатами революции и их вождями и больше чем когда-либо уверен в победе социалистической революции в России над темными силами контрреволюции.
Голощекин, Белобородов, Сафаров, Преображенский, Толмачев, Кузьмин, Воробьев, Андреев, Розенталь».
...К моменту соединения блюхеровцев с регулярными частями Третьей армии, прикрывавшими подступы к Перми, обстановка сложилась трудная. Противник наращивал напор, стремясь прорвать фронт. В тяжелом положении оказалась 4-я Уральская дивизия, сражавшаяся на Красноуфимском направлении. Против ее сравнительно небольших сил (чуть больше 2 тысяч бойцов) действовали вражеские соединения, насчитывающие более 9 тысяч человек, к тому же располагающие достаточным количеством пулеметов. Бои носили ожесточенный характер, стоили обеим сторонам крупных потерь. Но к белым поступали свежие подкрепления из Сибири, а нашим частям ждать помощи не приходилось.
17 сентября Р. И. Берзин телеграфировал Главкому: «Шестой день подряд противник ведет интенсивное наступление на Пермь, сосредоточив крупные силы. Идут бои на всем фронте Третьей армии, наши потери тяжелые: в пехотных полках осталось в ротах только по [123] 10–15 человек. Чехословаки и казаки наступают. Вчера после ожесточенных боев наши части вынуждены были оставить Красноуфимск».
Численность неприятельских войск продолжала нарастать. По сведениям штаба Третьей армии, в последних числах октября противник сосредоточил в районе Кордон от 20 до 25 тысяч штыков.
В этот критический момент правофланговые части армии как раз и получили поддержку вышедшего из окружения Сводного Уральского отряда. Влившись в 4-ю Уральскую дивизию, блюхеровцы по сути скомплектовали ее заново. На 6 октября силы дивизии составили около 11 тысяч бойцов. Дивизия не только сумела приостановить продвижение белых, но и сама перешла в контрнаступление и освободила Красноуфимск.
Противник, несмотря на численное превосходство, утратил боевую инициативу. Советские войска перешли к активным действиям и надежно прикрыли подступы к Перми со стороны Кунгура и Красноуфимска.
Телеграмма в ЦК РКП(б): «31 августа 1918 года. Выслушав с глубоким прискорбием весть о подлом покушении на вождя мировой революции товарища Ленина, Пермская общегородская конференция РКП(б) заявляет всем явным и тайным мракобесам контрреволюции:
Напрасны потуги политических банкротов в предсмертных судорогах лишить коммунистическое человечество его самой светлой головы. Этот шаг лишь показывает нам, что все способы честной и открытой борьбы для наших врагов уже исчерпаны и что скоро они будут окончательно раздавлены.
Нет места унынию в нашей партии!
Да здравствует стойкая и еще более беспощадная борьба за социализм!
Товарищ Ленин по-прежнему будет олицетворением стальной воли рабочего класса.
К победе! К социализму!..»
Лежали на краю посадочной полосы, вслушивались в тишину. Ни одного постороннего звука не доносилось из затуманенной солнечной дали. Стояли последние теплые дни, и все вокруг млело, наслаждаясь щедростью мягкого света, отстоявшейся тишины, нерушимого покоя. Все было бы чудно, если бы не это ожидание.
— Да нет! Это исключено, — уверенно произнес Степанов и пристукнул кулаком пожухлый дерн, оставив в нем глубокую вмятину. — Не такой он летчик, чтоб могли сбить.
Степанов легко, пружинно перевернулся на спину, подложил руки под затылок. Глаза смотрели в безоблачную синь, но ничего он там не видел, весь был в воспоминаниях:
— Шли мы на Верх-Нейвинск. Погода вот такая же: ни тучки. А на станции уйма вагонов и народу. Бронепоезд стоит с пулеметными башнями... Муратов, замечаю, оборачивается в мою сторону, рукой показывает: дескать, понизу надо, над крышами. И тут же сбавляет высоту. Я за ним. Из-за домов поселка и свалились на белых. Шум моторов, грохот разрывов... А Муратов снова из своей кабины на солнце показывает. [124] Слежу: разворот он над станцией делает предельно крутой, чтоб не дать белякам опомниться...
Между тем даль по-прежнему звенела тишиной.
Так до конца дня и не порадовала она летчиков раскатистым рокотом «Ньюпора».
Через день вызвали комиссара отряда и Степанова в штаб дивизии; те вернулись оттуда как вареные. Ребята обступили их. Типикин, обычно спокойный, уравновешенный, не выдержал, вплотную подошел к своему летчику (у Степанова он летчиком-наблюдателем был):
— Чего молчите-то?
Саша Степанов с болью ответил:
— К белым Муратов, гад, перебрался, — и выругался таким изощренным матом, какого Типикин не слыхивал от него даже в самом тяжелом полете.
Новость ледяной водой на каждого пролилась. Может, шпионом был Муратов? Но о муратовском шпионстве мог подумать кто угодно, только не Типикин.
С год назад случилось ему забрести на екатеринбургский вокзал (надо было убить время до Делового совета на заводе Ятеса, куда Петр надумал поступать, вернувшись с дутовского фронта). Пошел вдоль железнодорожных путей и вдруг на платформах в заросшем крапивой тупике увидел пару самолетов. Понятно, покрыты они были брезентом, но брезент для взгляда бывшего моториста Одесской авиашколы — не помеха. По шасси и колесам, проглядывавшим из-под чехлов, Типикин определил: один «Ньюпор», другой «Вуазен», французские машины. Только какими же судьбами оказались они аж на Уральском хребте? Пошел Петр к платформам, но тут же услышал от одинокого вагончика голос часового:
— Но, но, не балуй! Отчаливай помаленьку.
Тогда решился Типикин на обходной маневр: отошел на расстояние и уже оттуда спросил:
— Товарищ боец! Где командир, отвечающий за перевозку самолетов?
Часовой опешил: пришелец знает о самолетах, значит, начальник; какой-то. Встал солдат по стойке смирно.
— Товарищ Шестаков во времянке отдыхают. После караула оне.
С Шестаковым Типикин нашел общий язык с первого слова. Матрос Шестаков по воле случая служил механиком при самолетах, которые надо было переправить в Сибирь, а из-за чехословацкого мятежа переправа затруднилась, затянулась, и Шестаков боялся, как бы вообще не превратилась в несбыточную мечту. Словом, сопровождающему надоело скитаться с опасным грузом по запасным путям, ругаться с начальниками станций, у которых и без «Ньюпоров» и «Вуазенов» забот было много.
— Слушай, братишка, а ведь выход есть! — сказал Типикин и изложил свой план. При виде самолетов заныло у него ретивое, припомнились полеты над зелено-голубой землей (летчики часто брали его в полет), и перспектива заводского пролетария враз потускнела, потеряла притягательность. [125]
План же его заключался вот в чем. В Екатеринбурге (это Типикин знал точно) проживал бывший летчик Муратов, знакомый Петру по Одесской авиашколе. Значит, летчик есть, механик есть, моторист тоже, самолеты в наличии, и надо думать — потребность в авиаотряде на Урале имеется. Остается идти к военному комиссару и объяснить все.
Вскоре за Цыганской слободой, на самой окраине Екатеринбурга, появились на зеленом поле наскоро прокопанные и посыпанные мелом разметки, а еще через день, собирая со всей округи зевак, взмыл ввысь рокочущий «Ньюпор», оставляя за собой сладковатый керосиновый дымок.
— Разрази меня гром, если не выучусь летать! — тихо сказал стоявший рядом Шестаков, и эти слова задели тайную струну в Петре Типикине. Дела налаживались, и все было бы ничего, если бы не случай с Муратовым. Правда, у времени своя тайная спасительная сила — закрутит она человека, завертит в заботах, завалит разными неожиданностями, так что и минутки свободной не оставит, чтобы вспомнить бывшее потрясение; и забудется оно, словно и вовсе его не бывало, разве иногда даст повод снова пережить, впрочем уже по-новому, затерявшееся в мельнувшем потоке дней.
Как-то в Невьянске, когда самолеты авиаотряда, зачехленные и молчаливые, громоздились на железнодорожных платформах, к составу подошел крепкого вида человек и, как когда-то Типикин, стал присматриваться к приземистым невидимкам под чехлами. Типикин понял: не случайно человек появился.
— Братцы, возьмите в отряд! — взмолился человек. — Я ж военный летчик, а с паровозом вожусь.
Взяли в отряд Алексея Упорова, отличным летчиком оказался. И вот новое ожидание. Как месяц назад.
Вылетели Упоров и Пятницкий на Нижнюю Салду. Сбросили бомбы. Пятницкий — на аэродроме, а Упорова нет... Снова ждали на краю посадочной полосы, вслушивались в тишину. Только была она уже по-настоящему осенней, холодной и неуютной. Зябко было стоять в открытом поле, посыпанном первым крупяным снежком... Но нет и нет Упорова. Время остановилось.
Наконец издалека послышался гул, начал нарастать, и под серебряными облаками скользнула тень самолета. Летел он неровно, рывками. Сжалось у Петра сердце, шагнул навстречу самолету, словно этим можно было помочь.
Коснувшись земли, «Виккерс» взмыл вверх и рухнул на полосу, подмяв под себя шасси. Летчики бросились к машине. Корпус был изрешечен пулями. Вытащили Лешку Упорова. Был он еще жив, открыл глаза, пошевелил запекшимися, черными губами:
— Ничего, ребята... Я знал, на что иду... За правду поднялись... Без потерь нельзя... Я уж не увижу... А вы не забывайте... Лешку Упорова... Вот и... — лицо его совсем потемнело, землистым стало, словно тень легла на него.
У парней выступили слезы. Это была первая в отряде боевая потеря. На другое утро вместе с новым командиром авиаотряда Степановым выпало Типикину лететь на железнодорожный узел, над которым [126] ранили Упорова. Следы от пуль — пулеметные. Может, с бронепоезда били?
Глаза проглядел Типикин, пока сбрасывал бомбы. Нет, нигде не видно бронированного поезда. Откуда же стреляли в Лешку? Только с третьего захода заметил Петр в черном дыме, охватившем станцию, белые гривы паровозного пара, но не на основных путях, а на заброшенной ветке. Поезд выдвигался из полуразрушенного депо. «Ишь где!» — подумал Типикин и хотел подсказать командиру, только тот сам все приметил. Пошли в пике. «Вот теперь не промазать!» — подумал Типикин, примеряясь к приближавшемуся броневику. Петр слышал, как длинными очередями застрочил командирский пулемет. Типикин сбросил на поезд фугаски. Скользнув над землей, самолет взмыл над зданием старого депо — и ухнули один за другим взрывы. Петр не видел, как легли бомбы, но командир, обернувшись, показывал через стекло кабины большой палец...
Вскоре Типикина послали учиться на летчика, и судьба распорядилась так, что он уже не встретился ни с командиром уральского авиаотряда Степановым, ни с другими товарищами по летной страде. Зато произошла встреча, о которой никогда не думалось.
Петр Александрович шел вдоль московского аэродрома, как увидел перед собой человека вроде когда-то знакомого. «Неужели Муратов?» Обогнал, посмотрел в лицо — точно.
— Муратов! — хрипло сказал Типикин.
Да, перед ним стоял Муратов, крепко сдавший, постаревший, с мутноватым взглядом. Типикин руки не подал, и Муратов усмехнулся. Они продолжали стоять друг против друга. Бывший сослуживец долго и мучительно молчал, наконец заговорил:
— На дружбу я не напрашиваюсь. А о себе, если хочешь, расскажу. Они прошли немного, сели на скамейку в тени клена.
— Сдал я тогда под Тагилом, — начал Муратов немногословный рассказ. — Подумал: задавят революцию. Что могут рабочие, крестьяне, комиссары перед мировой силой, которая правила планетой веками? Ведь букашки мы перед ней, безумцы, бог знает что о себе возомнившие. Пахать нам землю, за станками стоять, а мы на невиданную жизнь замахнулись... Вот я и ушел под сень той силы...
И опять молчал Муратов. Молчал и слушатель, не зная, как возразить ему. Но какая-то внутренняя сила мешала подняться с тенистой скамейки.
— У белых я много передумал. Сила та оказалась чем-то вроде световой рекламы. Ярко, броско, а за ней — тьма и пустота... Какая сила, если все из-под палки, против воли?.. К тому времени я уже командовал авиаотрядом. Однажды поднял все самолеты и посадил на советский аэродром. На помилование не рассчитывал. Да вот, как видишь. — Муратов еще раз холодно усмехнулся. — Живу. Летаю. Одно плохо — старую веру потерял, новую не нажил. Ну да это уж дело личное...
Он резко поднялся со скамейки, торопливо, жадно закурил.
— Ладно, пора. Бывай здоров, Типикин.
Согнув плечи, он пошел по асфальту. Холодно ему было, что ли? [127]
Хотя вовсю палило солнце, заливая город душным летним светом...
Хроника гражданской войны. Во время одного из полетов на Кунгурском направлении советский разведывательный самолет, на котором, находились летчик Граб и летчик-наблюдатель Шульц, встретился в воздухе с истребителем противника. Белогвардейский истребитель был сбит. Это был первый воздушный бой за годы гражданской войны.
Кроме авиаотряда Степанова в распоряжении Третьей армии находились Олонецкая авиагруппа и Московский авиаотряд, возглавляемые летчиками Железным и Веллингом.
В составе Пятой армии сражался Казанский авиаотряд Павлова. Летчики отряда способствовали разгрому врага на Свияжском направлении, участвовали в боях за освобождение Казани.
В августе — сентябре 1918 года белогвардейские части Каппеля прорвались в тыл советских войск. Результатом стало окружение штаба Пятой армии, находившегося на станции Свияж. Летчики Казанского отряда Павлов, Сапожников, Ефимов, Кожевников, Ингаупил и Гванта оказали существенную помощь частям армии в освобождении штаба.
Авиацией белогвардейцев командовал начальник Гатчинской авиашколы Борейко. Когда немцы начали наступление на Петроград, он приступил к эвакуации школы на Восток. Часть эшелонов дошла до Самары и попала в руки белых. Захваченные самолеты послужили технической базой для создания белогвардейских авиационных отрядов.
Часть эшелона, застрявшая в Казани, была возвращена в Москву. На основе спасенной авиатехники была создана школа Красного воздушного флота в Егорьевске.
Возросшее сопротивление правофланговых частей Третьей армии серьезно помогло войскам Второй армии, которые боролись с контрреволюцией в Прикамье. По распоряжению командарма Берзина был сформирован отряд особого назначения. В его состав вошли добровольческие дружины из Воткинска, Ижевска, Сарапула, Осы, Красноуфимска, Камская бронефлотилия.
С событиями в Прикамье неразрывно связана история 5-й Уральской дивизии. Она возникла на базе соединений Второй армии, дислоцировавшихся в районе Николо-Березовки, а затем под напором мятежников отступивших к Вятским Полянам. Костяком дивизии послужила партизанская бригада П. И. Деткина, состоявшая главным образом из крестьянской бедноты Бирского, Красноуфимского и Осинского уездов...
Строки биографии (из книги К. И. Куликова «В боях за Советскую Удмуртию»): «Имя Павла Ивановича Деткина является одним из самых славных имен в истории гражданской войны в Прикамье. Родился Павел Иванович в деревне Орехова Гора Бирского уезда 30 декабря 1886 года в семье крестьянина-бедняка. Служил матросом на царском флоте. После службы работал в минных мастерских Свеаборгского порта в Финляндии. Затем переехал в Гельсингфорс, где встретил февральскую революцию.
26 апреля 1918 года Петроградское бюро ЦК РКП(б) направляет его [128] со специальным мандатом на Урал. 30 мая он в Бирске, а 7 июня в отряде Деткина уже насчитывалось около 80 бойцов. Вскоре разведка донесла, что пала Советская власть в Байнах. Павел Иванович повел свой отряд туда, после нескольких часов сражения кулацко-эсеровская банда была ликвидирована.
В Прикамье начала действовать банда Турова. Весь Бирский уезд оказался занятым контрреволюционерами. Деткин повел отряд на Николо-Березовку, причем часть его направил на Бугульму, а часть — под Казань.
Высадившись на станции Камбарка, основной отряд Деткина пополнился добровольцами. Кроме того, Тюинский ревком направил в него 20 чехословаков, пожелавших сражаться за революцию.
В конце июля Павел Иванович связался со штабом Второй армии, находившимся в Сарапуле. Поскольку в отряде насчитывалось около 900 человек, было решено сформировать стрелковую бригаду в составе двух полков. Командиром бригады штаб назначил П. И. Деткина. 18 августа комбриг стал начальником боевого участка левого фланга Второй армии. Под его командование перешли красные подразделения, находившиеся в районе оперативных действий.
В конце августа белые осуществили наступление почти на всех участках обороны Второй армии. В полосе отряда Деткина активные действия белых начались атакой на разъезд Карманово — в 50 километрах от Сарапула. Если бы бригада Деткина отступила, она попала бы под удар чехословаков, сосредоточенных под Красноуфимском. Ей оставалось только одно: обороняться и не пропускать ижевских мятежников на соединение с уфимскими белогвардейцами. Задачу подразделение выполнило. А в середине сентября бригада получила мощную поддержку вышедшего из окружения Блюхера».
...Взаимодействуя с Особым отрядом, части 5-й дивизии вели упорные оборонительно-наступательные бои недалеко от Осы, тесня мятежников по левобережью Камы. 25 ноября 5-я Уральская перешла в наступление, улучшив свои позиции.
После того как советские войска перекрыли подходы к Перми через Кунгур, белые попытались добиться успеха на Тагильском участке, чтобы прорваться на Северный Урал по Горнозаводской железной дороге через Нижний Тагил, Баранчу, Чусовскую. Усилив свои части резервами, они во второй половине сентября разбили измотанную беспрерывными сражениями 2-ю Уральскую дивизию и оттеснили ее к Тагилу, угрожая важному стратегическому пункту — станции Сан-Донато, где Северо-Восточная Уральская железная дорога выходила на Горнозаводскую линию. Создалось чрезвычайно опасное положение: с падением Нижнего Тагила егоршинская группа советских войск оказывалась полностью отрезанной. Чтобы предотвратить катастрофу, командование Третьей армии перебросило под Нижний Тагил 1-й Камышловский и 4-й Уральский полки.
Пока Крестьянский коммунистический полк удерживал егоршинские позиции, снятые отсюда полки подтянулись к станции Сан-Донато и с ходу ударили по врагу. В упорном сражении, которое длилось почти [129] сутки, советские войска выбили белогвардейцев из Нижнего Тагила, отбросив их на десять километров. Именно здесь были наголову разгромлены чехословацкие полки из дивизии генерал-майора Войцеховского. Части чехословаков почти исчезли на этом фронте.
Вскоре в штаб Третьей армии пришла телеграмма председателя ВЦИК Я. М. Свердлова: «Всем начальникам и частям, сражавшимся под Тагилом, от имени ВЦИК Советов, от имени всего трудового народа шлю горячий привет и пожелание победы над белогвардейцами, над всеми наемниками англо-французского империализма. Вы доблестно сражались за торжество социализма, пусть же ваша доблесть послужит примером всем борющимся товарищам. Держите высоко свое Красное Знамя».
Удачные бои под Нижним Тагилом помогли командованию Третьей армии завершить вывод частей из района Реж — Егоршино — Алапаевск и перебросить их к Кушве. Поредевшие полки 2-й Уральской дивизии были слиты с 1-й и образовали Сводную дивизию, которая в ноябре 1918 года стала называться 29-й стрелковой. Командовал соединением М. В. Васильев...
Строки биографии. Макар Васильевич Васильев родился в 1889 году. Член Коммунистической партии с 1917-го. Талантливый командир и организатор Красной Армии на Урале. При его непосредственном участии были сформированы легендарный полк Красных орлов, Камышловский, 4-й Уральский и многие другие. Бойцы с любовью называли Васильева «народным генералом». Настоящая слава полководца пришла к герою гражданской войны, когда он был назначен начальником 29-й дивизии Третьей армии.
Незаурядные способности М. В. Васильева помогли дивизии выйти из вражеского окружения и пробиться к Перми. Вот какую оценку подразделению Васильева дал один из членов Военно-революционного совета Третьей армии, побывавший с проверкой в 29-й дивизии в декабре 1918 года: «Положение у нас пиковое. Я только что вернулся из 29-й дивизии. Части устали до потери человеческого облика. Стойко дрались и гибли старые добровольческие полки. 29-я дивизия делает все. Она выше похвалы».
М. В. Васильев внес большой вклад в разработку и проведение боевых операций на Камышловско-Шадринском и Тюменско-Омском направлениях Северо-Урало-Сибирского фронта.
После гражданской войны был на руководящей военной, советской и партийной работе. Умер в 1940 году.
...Между тем положение под Тагилом ухудшалось. Оборонявшиеся понесли большие потери, были измотаны до крайней степени. Противник же располагал значительными ресурсами. В конце концов ему удалось захватить станцию Сан-Донато, отрезав наши части от баз снабжения. 4 октября Нижний Тагил снова пал. Камышловский и 4-й Уральский полки с трудом оторвались от белых и отошли к Кушве. Крестьянский коммунистический полк оказался в окружении. После неудачных попыток прорваться через станцию Сан-Донато полковое командование [130] решило идти лесными тропами. Один из участников перехода рассказывает: «Шли медленно, с огромным трудом прокладывая дорогу через дремучий лес, пересекая горы и непроходимые болота. Впереди двигались бойцы с топорами и пилами. Они валили деревья, делали стлань, готовя путь для обоза и батареи.
Люди устали, но первыми начали сдавать кони: они так ослабели, что не могли тащить повозки, а тем более орудия. Обоз пришлось разгрузить. Часть раненых понесли на носилках. Снаряды и продовольствие разобрали по рукам. В помощь лошадям, везущим пушки, впряглись наиболее выносливые бойцы. И так полк шел вперед, шаг за шагом к цели».
К моменту выхода Крестьянского полка из окружения и соединения его с другими полками Сводной дивизии положение в районе Кушвы сложилось следующее. От станции Сан-Донато и Нижнего Тагила белогвардейские войска повели наступление в сторону Кушвы и 16 октября овладели Лайским и Баранчинским заводами. Они стремились окружить и разгромить Сводную дивизию, защищавшую подступы к Перми. Спасти положение мог только Крестьянский полк, поскольку других резервов у советского командования не было. Командир полка И. А. Ослоповский получил приказ задержать продвижение противника на Кушвинском направлении.
Врага удалось застигнуть врасплох. Его огневые точки, заранее выявленные разведкой, были быстро подавлены. Началась паника. К полудню 21 октября 7-я дивизия князя Голицына, занимавшая Лайский завод, деревню и станцию, потерпела разгром и перестала существовать. Вскоре белые сдали и Баранчу, почти не оказав сопротивления. На поле боя осталось огромное количество техники и имущества. Избежавшие разгрома белогвардейцы откатились к Нижнему Тагилу и до конца ноября не отважились возобновить наступление.
Бой под Кушвой принес уральцам одну из самых блестящих побед. Достойную лепту в нее внес 1-й Крестьянский полк, который принял на себя главную тяжесть боя и помог другим полкам Сводной дивизии. В приказе по Третьей армии об этом говорилось так: «Результатом беспримерной доблести 1-го Крестьянского коммунистического полка было то, что за полтора дня мы отвоевали у противника двадцать верст, обильно залитых его кровью и в тактическом отношении дающих нам выгодное положение. Мы взяли у врага 20 пулеметов, обоз, много амуниции и других трофеев». Командование Третьей армии сообщало в приказе, что Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял постановление о награждении полка почетным Красным знаменем.
27 октября в Кушве состоялось торжественное вручение награды. Командующий Р. И. Берзин поздравил бойцов с высокой наградой. Выступивший с ответным словом военком А. И. Юдин предложил именовать подразделение 1-м Крестьянским коммунистическим полком Красных орлов...
Строки биографии. Командир полка Красных орлов Ф. Е. Акулов родился в 1879 году в селе Шутинском Камышловского уезда. По социальному [131] происхождению — крестьянин. Окончил церковноприходскую школу. С 1902 года служил на действительной военной службе в драгунском гусарском полку старшим унтер-офицером. После демобилизации, до 1912 года, занимался хлебопашеством. Работал шахтером на Алапаевских приисках Ленского золотопромышленного товарищества. Во время первой мировой войны служил в 21-м Сибирском стрелковом полку начальником конной разведки. За боевые отличия награжден четырьмя Георгиевскими медалями, четырьмя Георгиевскими крестами и произведен в поручики.
В 1918 году, в июне, сформировал партизанский отряд, воевал с чехами и белогвардейцами на Камышловском направлении. Позднее его отряд влился в 1-й Крестьянский коммунистический стрелковый полк (полк Красных орлов), а сам Акулов был назначен помощником командира. В августе назначен командиром полка Красных орлов.
Принимает участие в прорыве вражеского фронта под станцией Егоршино, в защите станции Антрацит, в боях под станциями Самоцвет и Салда, под городом Алапаевск, освобождении Верхне — и Нижнесалдинского заводов. Участвует в разгроме 7-й Уральской дивизии князя Голицына. Под станцией Камарихинской отряд Красных орлов под командованием Акулова уничтожил 8-й Енисейский стрелковый полк.
До полной эвакуации частей Красной Армии отряд Акулова удерживал в своих руках станцию Пермь-II. С отходом за реку Каму Ф. Е. Акулов участвует в боях под станциями Шабуничи, Чайковская, Менделеева, Григорьевская.
В феврале 1919 года назначен комбригом кавалерийской бригады, воюет в районе города Глазов и при наступлении на Колчака весной 1919 года. После освобождения Перми и Екатеринбурга Акулов был направлен на Южный фронт, где командовал отдельной кавалерийской бригадой в составе Двенадцатой армии, действовавшей под Киевом. Умер в 1933 году.
В период осенних боев на Урале отличились многие полки и подразделения. Немало славных дел на счету полка имени И. М. Малышева, который считался лучшим в 3-й Уральской дивизии. После оставления Екатеринбурга малышевцы вели бои в районе железной дороги Екатеринбург — Пермь, громили противника под Сылвенским заводом, обороняли станции Шаля и Шамары, прикрывая путь на Кунгур.
По всему Уралу шла слава о петроградских рабочих, сражавшихся в рядах Третьей армии. На самых ответственных участках фронта дрался 17-й Петроградский полк. За операцию по взятию Кыновского завода 17-й Петроградский вместе с 1-м Камышловским полком был представлен к награждению почетным Красным знаменем. Мужественно дрались с врагами 4-й Василеостровский и Путиловский стальной кавалерийский полки, Питерский Красный батальон, Нарвский партизанский Красногусарский отряд и другие соединения питерцев. В ноябре 1918 года командование направило в Москву ходатайство о представлении особо отличившихся бойцов и командиров петроградских соединений Третьей армии к высшей боевой награде — ордену Красного Знамени.
В боях участвовало немало интернациональных частей. Среди них — [132] Эстонский коммунистический батальон, который, прибыв в самом начале гражданской войны под Миасс, принимал деятельное участие в борьбе с контрреволюцией.
Особо следует сказать о китайских добровольцах. В октябре 1918 года их батальон сражался на Верхотурском направлении. В донесении начальника Сводной дивизии за 29 октября сообщалось, что «китайский батальон, перейдя реку Актай, выбил противника из двух рядов окопов и отбросил его к Верхотурью. Отступление банд происходило в беспорядке, во время которого им нанесены огромные потери...»
Из сообщений газеты «Уральский рабочий» от 14 декабря 1918 года: «В последних боях под Выей погиб командир Китайского интернационального полка товарищ Жен Фучен.
Товарищ Жен Фучен пользовался большим авторитетом среди китайцев, и все свое влияние, весь свой авторитет он принес на службу Советской России.
Не так давно Жен Фучен был китайским консулом в Харбине и хорошо знал таможенное дело. В последнее время он был уполномоченным по делам китайских рабочих по Пермской и Вятской губерниям и жил постоянно в Алапаевске, где было сосредоточено много китайских рабочих. Он хорошо был знаком широким массам китайских рабочих и пользовался их уважением.
Живя в Алапаевске, Жен Фучен познакомился с военным комиссаром тов. Павловым. Здесь ему впервые пришла мысль помочь Советской России путем организации китайских рот.
Бывший офицер китайской армии, он энергично взялся за дело и оказал на этом поприще неоценимые услуги. Китайские части, созданные им, были наиболее стойкими и надежными у нас на фронте.
Гражданин другой страны, Жен Фучен сумел понять, какие высокие идеалы для всех народов и всех стран провозгласила наша великая революция. И поняв это, самоотверженно начал служить мировому освобождению от цепей капитала.
И как честный солдат Мировой революции, своей жизнью запечатлел преданность великому делу.
Тов. Жен Фучен в последнее время трудился над переводом «Программы коммунистов» Бухарина. По вечерам, собирая вокруг себя товарищей, он знакомил их с основами коммунизма. И его работа не прошла даром.
Память о Жен Фучене, отдавшем свою жизнь за дело угнетенных всего мира, будет свято храниться борцами революции».
...Итак, миновали лето и осень 1918 года. Что же принесли они Уралу, Советской республике?
Прежде всего белогвардейцы и интервенты, несмотря на крупное численное и материально-техническое превосходство, не добились решающего успеха. Правда, они захватили важные районы промышленного Урала, но это стоило им огромных жертв. В боях под Екатеринбургом, Егоршино, Кунгуром, на Тагильском, Кушвинском, Лысьвенском и Осинском направлениях противник израсходовал значительную долю [133] резервов, предназначенных для выполнения стратегической задачи — захвата Перми. Яростное сопротивление Третьей армии облегчило наступательные операции на других участках Восточного фронта, содействовало подавлению контрреволюционных мятежей в Поволжье и Прикамье.
Однако, как мы уже отметили, борьба с контрреволюцией на Урале шла при неблагоприятной для Советской власти расстановке классовых сил. Именно это позволило противнику сохранять численное превосходство, несмотря на колоссальные потери в боях с Красной Армией. К моменту генерального наступления на Пермь у белогвардейцев было 3812 штыков, 3780 сабель, 268 пулеметов, 47 орудий и 7 бронепоездов.
Советские войска уступали врагу в живой силе, в людских резервах. Потери в боях, а они только в Третьей армии составляли ежедневно до 1500 человек убитыми и ранеными, приходилось восполнять за счет мобилизации крестьянского населения. В армии оказывались не только неустойчивые люди, но и кулаки, которые разлагали мобилизованных. О качестве таких пополнений обеспокоенно говорится в телеграмме Берзина от 18 сентября: «В Перми стоят два полка только что мобилизованных, но элемент самый ненадежный. Среди них 75 процентов крестьянства, а партийных почти нет. Других резервов не имеем». [134]