Он далее заявил, что счел своей обязанностью передать этот вопрос объединенному штабу, доложив ему, что не может далее определенно рассчитывать на оперативное использование каких-либо французских войск, которые предполагается оснастить в будущем. Эйзенхауэр выразил сожаление, что не знал о переговорах между французским и союзными правительствами относительно французской зоны оккупации.

«Вследствие этого затруднения, испытываемые мною в снабжении и в руководстве тылом 7-й армии и в координации боевых операций, в которых участвует 1-я французская армия, представляются заслуживающими наибольшего сожаления».

Де Голль отверг протест, напомнив, что расположение французских штабов в Нанси и Меце не служило препятствием к «великолепным успехам генерала Паттона». Он согласился, что возникшие трудности не являются результатом действий Эйзенхауэра. Они имели место скорее потому, что между французским и союзными правительствами не было согласия «в отношении военной политики в целом и оккупации территории Германии в особенности». Французское правительство, не будучи в состоянии согласовать свои взгляды со взглядами союзников, должно выступать с ними самостоятельно. Поскольку французы не принимают участия во встречах объединенного штаба, решения, принимаемые им, не берут в расчет государственные интересы Франции. [474] В результате это положение, как писал далее де Голль,

«вынуждает меня лично, к моему большому сожалению, выступать иногда по вопросу о планах или их осуществлении. Вы, конечно, знаете, что, соглашаясь отдать французские действующие войска на Западном театре под Ваше верховное командование, я всегда оставлял за французским правительством право в случае необходимости принять меры к тому, чтобы французские войска использовались в соответствии с национальными интересами Франции, единственными интересами, которым они должны служить».

Он подчеркивал, что вооружение для этих войск получалось в порядке ленд-лиза и что в обмен на это предоставлялось французское обслуживание. Он напомнил о том, что после начала операций на Западе Соединенные Штаты не оснастили полностью ни одной новой французской дивизии. Он выразил свою признательность за ту роль, которую играл лично Эйзенхауэр, и выразил надежду на сохранение духа добрых отношений между французскими и американскими войсками на театре.

В Вашингтоне Трумэн заявил, что он шокирован действиями де Голля и обеспокоен тем, что сообщение об инциденте, которое получено в Соединенных Штатах из французских источников, по-видимому, вызовет бурю негодования. По его мнению, если пришло время, когда французскую армию следует рассматривать как армию, выполняющую лишь политические устремления французского правительства, тогда следует внести изменения в структуру командования. Генерал де Голль выразил пожелание избежать создания такого положения и указал, что легко добиться этого, если только союзники Франции признают,

«что такие непосредственно затрагивающие Францию вопросы, как оккупация германской территории, должны обсуждаться и решаться при ее участии. К сожалению, несмотря на мои неоднократные просьбы, дело не обстоит таким образом».

В той мере, в какой это касалось Эйзенхауэра, инцидент был исчерпан выводом американских войск из Штуттгарта. Война была так близка к концу, что неудобства оставления путей снабжения неприкрытыми хотя и были неприятны, но не носили серьезного характера. Вскоре после этого случая союзники достигли соглашения по вопросу о французской зоне оккупации и участии Франции в контрольном органе для Германии. Этим были удовлетворены главные требования де Голля.

Предотвращение столкновений с русскими

В коалиционной войне в Северо-Западной Европе, когда силы союзных и объединенных держав неудержимо неслись навстречу друг другу через территорию противника, к концу марта возникла опасность, что через несколько недель или даже дней могут произойти столкновения между наземными силами дружественных государств. [475] Такие столкновения между частями, дерущимися бок о бок, могли случиться и случались, когда отсутствовала надлежащая координация и связь. Еще более велика была опасность такого столкновения между русскими и западными державами, так как между ними не было прямой проводной связи, а сражение достигло той стадии, когда даже командиры дивизий не всегда были уверены в местонахождении в данный момент своих передовых частей. До первых чисел апреля 1945 г. эта трудность не достигла особенной остроты в наземных войсках, но между советской, английской и американской авиацией неприятности возникали еще с лета и осени прошлого года. Усилия, предпринятые после высадки в июне 1944 г. с целью разрешения этого вопроса, осложнялись отсутствием договоренности по таким моментам, как установление предельной глубины бомбовых ударов, характер демаркационных линий, метод действий на тот случай, когда соприкосновение окажется неизбежным, отвод войск сторон в соответствующие зоны оккупации и вопрос о продвижении далее согласованной демаркационной линии, когда это окажется необходимым для спасения населения дружественной страны от расправы со стороны гитлеровцев.

Некоторое политическое сотрудничество было выработано между англичанами и русскими еще вскоре после германского вторжения в СССР и между американцами и русскими после переговоров о соглашении по ленд-лизу в 1941 г., но систематические усилия по согласованию русских планов и планов вторжения на европейский континент предпринимались лишь в конце 1943 г. Американская и английская военные миссии в Москве предприняли меры к тому, чтобы информировать русских о повседневных действиях вооруженных сил западных держав и в обмен получать некоторую информацию о действиях Красной Армии. Вскоре после высадки в Нормандии. была достигнута договоренность, согласно которой союзники сообщали Советскому правительству наметки предполагаемых операций Эйзенхауэра и в необходимых случаях его планы на будущее. Русские в свою очередь давали военным миссиям союзников в Москве копии коммюнике Красной Армии за короткое время до того, как они передавались в прессу.

С продвижением русских на запад возникла необходимость в официальном соглашении о демаркационных линиях и зонах оккупации. В начале 1944 г. европейская Консультативная Комиссия обсудила в Лондоне этот вопрос. В январе 1944 г. был представлен на рассмотрение английский план разделения Германии на три зоны фактически в том же виде, в каком он был окончательно принят. Этот план, который выносил русскую зону далеко на запад от Эльбы, был в феврале принят русскими представителями и, по-видимому, удовлетворял управление гражданской администрацией военного министерства США. [476] В конце февраля представители управления гражданской администрацией предложили новый план, по которому все три зоны оккупации должны сойтись в Берлине. Это предложение было признано неясным и неосуществимым, и работа по определению зон заглохла до апреля 1944 г., когда президент уполномочил своих представителей в Лондоне одобрить общие основы первоначального английского предложения о зонах оккупации. Он возражал лишь против того, чтобы Соединенные Штаты имели свою зону на юге Германии, и просил, чтобы она была на севере. Его настояния по этому вопросу затянули достижение окончательного соглашения о протоколе, рассматривающем зоны оккупации, до окончания второй Квебекской конференции, когда он, наконец, согласился на зону в Южной Германии. Вплоть до сентября 1944 г. европейская Консультативная Комиссия не посылала свой протокол о зонах оккупации трем главным заинтересованным правительствам. Даже и тогда окончательное одобрение протокола задержалось из-за того, что английский и американский представители не могли прийти к соглашению по поводу права американцев вступить в район Бремерхафена. Этот вопрос получил разрешение в ноябре, и пересмотренный протокол был в декабре 1944 г. одобрен английским правительством.

В январе 1945 г. американский посол в Великобритании Вайнат был обеспокоен тем фактом, что Соединенные Штаты и Советский Союз все еще официально не одобрили зоны оккупации. Он выразил свою озабоченность Гопкинсу, когда последний находился в пути на Мальту и в Ялту, высказав опасение, что при отсутствии соглашения в ближайшее время русские могут продолжать наступать на запад и после того, как пересекут границу намеченной для них зоны. Государственный секретарь США Стеттиниус и министр иностранных дел Англии Идеи 1 февраля обсуждали на Мальте этот вопрос и пришли к соглашению побудить объединенный штаб достигнуть немедленно решения о зонах оккупации в Германии. Позднее в этот же день генерал Маршалл и фельдмаршал Брук после обмена мнениями по данному вопросу со Стеттиниусом и Иденом распорядились об отправке телеграммы европейской Консультативной Комиссии с извещением, что английское и американское правительства одобрили протокол о зонах оккупации. Этот шаг был предпринят, по-видимому, без ведома президента США. Как потом писал Стеттиниус, когда 2 февраля Рузвельт прибыл на Мальту, он,

«казалось, испытал большое облегчение, услышав от меня, что генерал Маршалл и фельдмаршал Брук наконец одобрили план зон оккупации и что Иден и я послали инструкции нашим представителям в европейской Консультативной Комиссии в Лондоне».

Начертание зон, произведенное по принципу равного распределения населения и ресурсов между оккупирующими державами, не соответствовало военным соображениям в части, касающейся рубежей, на которых прекращалось продвижение. [477] Часть русской зоны находилась намного к западу от Эльбы, но было бы неразумным остановить продвижение войск западных держав у границы этого района, оставляя немецкие войска здесь неразгромленными до тех пор, пока Красная Армия не займет свою зону полностью. Было очевидно, что армии должны продолжать наступление с востока и запада до тех пор, пока они фактически не соединятся или не достигнут ясно обозначенной демаркационной линии непосредственно перед тем, как должно будет произойти соединение. В начале апреля Эйзенхауэр указал, что не следует ограничивать продвижение с какой-либо стороны демаркационными линиями, установленными заблаговременно. Гораздо лучше, если обеим сторонам будет предоставлена свобода продвижения, пока они не войдут в соприкосновение. Он считал, что в дальнейшем в зависимости от оперативной необходимости либо Красная Армия, либо верховное командование западных союзников могут просить другую сторону отойти за межзональную границу, установленную европейской Консультативной Комиссией. Английские начальники штабов, по политическим и военным соображениям, были против упоминания о межзональной границе, поскольку боевые действия еще продолжались. Вместо этого они предложили, чтобы армии оставались на месте до тех пор, пока не получат от своих правительств приказ на отход.

Английское предложение вызвало немедленное возражение со стороны американского военного министерства и госдепартамента. Работники европейского и русского отделов госдепартамента считали,

«что руководство передвижениями войск со стороны правительства указывает определенно на политический характер этих действий и что подобные передвижения должны остаться военным мероприятием по меньшей мере до тех пор, пока не ликвидировано верховное командование и не создана союзная контрольная комиссия».

Они опасались, что английское предложение может побудить русских погнаться за остальной частью территории Германии, чтобы приобрести по возможности больше квадратных миль, прежде чем кончится война. Работники военного министерства США считали такое толкование означающим, что госдепартамент предпочитает

«прямое военное решение данного вопроса, а именно, чтобы Эйзенхауэр готовил передвижение американских и английских войск, если позволят боевые действия, соответственно в американскую и английскую зоны, согласовывая эти передвижения с местным военным командованием или, если необходимо, со Сталиным через генерала Дина и адмирала Арчера».

21 апреля объединенный штаб более полно выразил свою точку зрения, предложив, чтобы обе стороны оставались в таком положении и месте, как они встретились, и чтобы рубеж расположения войск был затем уточнен местным военным командованием с учетом необходимости ликвидировать сопротивление остатков войск противника. [478] После прекращения военных действий войска западных союзников должны быть расположены в соответствии с военной необходимостью независимо от границ зон оккупации. Насколько позволит обстановка, верховный командующий, прежде чем производить крупные изменения в начертании границ зон, должен получить одобрение объединенного штаба. В этих пределах он свободен вступать в переговоры непосредственно с советским генеральным штабом через миссию союзников в Москве. В случае если в ходе операций возникнут важные для английского и американского правительств политические и военные вопросы, верховный командующий должен, прежде чем сноситься с русскими, проконсультироваться с объединенным штабом, кроме случая, когда, по его мнению, задержка будет нежелательна «по важным военным соображениям». Эти указания в день их получения были Эйзенхауэром переданы командующим группами армий.

Указание разрешить войскам продолжать наступление вплоть до момента, когда уже предстоит встреча, все же оставило открытым вопрос, как сближающиеся стороны распознают друг друга. Эйзенхауэр, который еще с нормандских дней знал, как трудно поддерживать связь с подвижными танковыми колоннами, когда темп их продвижения опережает возможности любых средств сообщения, попытался в середине апреля установить систему сигналов и знаков, которыми войска смогли бы обозначать себя и, таким образом, избегать взаимного обстрела.

21 и 22 апреля Эйзенхауэр предпринял дополнительные особые меры, чтобы избежать столкновений с Красной Армией. Кроме того, что он привлек внимание к порядку, установленному объединенным штабом для войск западных союзников на случай встречи с советскими частями, он сообщил также советскому командованию детали своих планов будущих операций и просил, чтобы оно сообщило ему свои планы. Он повторил свое прежнее заявление о намерении остановить свою центральную группировку на Эльбе и повернуть свои армии на север и юг, чтобы очистить от противника образовавшиеся там мешки. Было очевидно, что северная группировка переправится через Эльбу и нанесет удар по противнику у основания Ютландского полуострова, а южная будет наступать через Дунайскую долину в Австрию. Эйзенхауэр не разъяснял, но это было очевидно, что эти группировки будут продолжать наступать, пока не встретятся с советскими войсками. На центральном фронте, где первая встреча сторон казалась наиболее вероятной, Эйзенхауэр выбрал рубеж рек Эльба и Мульде как легко распознаваемый и желательный для встречи сторон. Он отметил, что рубеж можно изменить, если русские захотят, чтобы союзные войска продвигались к Дрездену. [479]

В своем ответе советское верховное командование 23 апреля указывало, что в подтверждение порядка, предложенного западными державами для проведения встречи войск, уже отданы соответствующие приказы. Русские приняли также рубеж рек Эльба и Мульде в качестве общей границы. На следующий день Москва заявила, что советское командование имеет в виду занять Берлин и очистить от немецких войск территорию восточнее Эльбы и Млтавы севернее и южнее Берлина. Этот ответ обеспокоил английских начальников штабов. Опасаясь, что русские могут попытаться выйти на рубеж Эльбы как на севере, так и в центре линии, намеченной верховным командованием западных союзников, они просили Эйзенхауэра разъяснить русским это различие.

После официального соединения союзных и советских частей 26 апреля вскоре последовали многие другие встречи по всему фронту. После сообщения о первом соприкосновении верховное командование приняло особые меры к организации тесной связи с советскими войсками, тщательно устанавливая принадлежность танков и войск в передовых районах прежде чем разрешать авиации наносить удары.

Стремление Эйзенхауэра остановить войска на хорошо заметном естественном рубеже встретило политические возражения со стороны английских начальников штабов. В конце апреля они подчеркивали, что западные державы могут извлечь большие политические преимущества, освободив Прагу и возможно большую часть Чехословакии. Они соглашались с тем, что не следует допускать, чтобы эти действия проводились за счет сил, используемых для наступления в сторону Балтики и в Австрию, но предлагали верховному командующему использовать улучшение положения со снабжением для наступления в Чехословакию. Генерал Маршалл, передавая эти высказывания на суждение Эйзенхауэра, заявил:

«Не касаясь тылового обеспечения, тактических и стратегических соображений, я лично не хотел бы рисковать жизнью американцев для достижения чисто политических целей».

Это заявление, которое потом могло казаться сенсационным, соответствовало политике, которой следовали американские начальники штабов на протяжении всей войны: вложить все в те наступательные операции, которые могут наиболее быстро привести к военной победе. Они рассуждали так: в Европе, где русские войска завершают разгром остатков немецкой армии, война фактически заканчивается. Если война в Европе и на Тихом океане имеет целью нанести лишь поражение немцам и японцам, тогда нет смысла продолжать применять американские войска для захвата объектов, которые легко могут быть взяты Красной Армией. [480] Это было особенно верно в тот момент, когда все еще казалось необходимым посылать войска на Тихоокеанский театр и когда оказалось, что советская помощь может быть необходима для разгрома противника на Дальнем Востоке.

Эйзенхауэр указал, что в наступлении его войск главное значение имеет удар на севере в направлении Любека и Киля с целью упредить русских и наступление на юг в направлении Линца и «австрийского редута». Если в его распоряжении окажутся дополнительные средства, он будет готовиться нанести удар по силам противника, которые все еще держались в Чехословакии, Дании и Норвегии. Эйзенхауэр считал, что западные державы должны заниматься противником в Дании и Норвегии, а Красная Армия, занимая удобное положение для очищения Чехословакии, конечно, выйдет к Праге раньше американских войск. Он заверил Маршалла:

«Я не прибегну к каким-либо действиям, которые считаю неблагоразумными, только для того, чтобы получить политическую выгоду, если только я не получу особый приказ на это от объединенного штаба».

Подобный приказ никогда не отдавался и, как видно из заметок адмирала Леги о заседаниях объединенного штаба, этот вопрос, как и вопрос о том, следует ли брать Берлин, никогда не рассматривался там. Когда несколько позже Черчилль поставил на обсуждение вопрос несколько другого порядка — уточнение зон оккупации, — президент Трумэн заявил, что проблема подобного характера должна быть оставлена на решение военного командования на театре.

30 апреля верховный командующий полностью информировал русских о своих планах наступления на восток. Он разъяснил, что в центре демаркационная линия устанавливается по рекам Эльба и Мульде; на севере он предпримет операцию через Нижнюю Эльбу с целью установить демаркационную линию примерно на рубеже Висмар, Шверин, Дёмитц. Точное начертание этой линии должно быть установлено на месте местным военным командованием. От верхнего течения реки Мульде на юг он был намерен установить демаркационную линию примерно по чехословацкой границе 1937 г. через Гарц и Богемский Лес. В последующем союзные войска могли выйти к Карлсбаду, Пильзену и Ческе Будеевице. На южном фланге по его предложению союзные войска должны были выйти в район Линца, откуда они могли быть направлены к югу для ликвидации возможных очагов сопротивления. Он считал, что на этом участке фронта подходящей демаркационной линией является главное шоссе, идущее с севера на юг восточнее Линца и далее по долине реки Энс. Если когда-либо обстоятельства потребуют, чтобы его войска наступали дальше, он, если обстановка позволит, предпримет такие действия. [481]

Советское верховное командование высказало свое полное согласие с этими предложениями. 4 мая, однако, когда Эйзенхауэр высказал желание продвигаться вперед после занятия Ческе Будеевице, Пильзена и Карлсбада к Эльбе и Влтаве, чтобы очистить от противника западный берег этих рек, генерал Антонов выразил решительное несогласие. Он настоятельно просил Эйзенхауэра во избежание

«возможного перемешивания войск не продвигать союзные войска в Чехословакии к востоку от первоначально намеченной линии: Ческе Будеевице, Пильзен и Карлсбад».

Генерал Антонов многозначительно добавил, что советские войска, как просил Эйзенхауэр, остановили свое продвижение к Нижней Эльбе восточнее линии Висмар, Шверин, Дёмитц, и он надеется, что генерал Эйзенхауэр согласится с желанием русских относительно продвижения американских войск в Чехословакии. Генерал Эйзенхауэр заверил советское командование, что его войска не будут продвигаться далее предложенной линии. Этим ответом было предрешено, что Прагу и большую часть Чехословакии должны будут освободить советские войска. Боевые действия западных союзников подходили к концу, не считая некоторого уточнения границ и выхода к демаркационным линиям.

Апрель месяц, в течение которого западные союзники быстро прошли от Рейна к Эльбе и завершили соединение с передовыми частями Красной Армии в Центральной Германии, был также месяцем, когда пал Берлин и Гитлер покончил самоубийством. Однако перед тем, как произошли эти два последних события, Гитлер попытался принять меры к продолжению существования своего правительства, во-первых, на тот случай, если часть Германии будет отрезана от его резиденции, и, во-вторых, на тот случай, если его настигает смерть. Он пытался также руководить обороной Берлина и принять меры к наказанию своих коллег и слуг, которым он раньше верил, а теперь обвинял в измене.

Гитлер был в достаточной степени в курсе зловещего развития событий, чтобы знать, что его войска могут вскоре оказаться рассеченными в результате соединения его противников, что сделало бы для него невозможным сохранить непосредственное руководство всеми частями Германии. Гитлер решил, что, если он при этом окажется в южной части Германии, адмирал Дениц будет осуществлять командование на севере; если Гитлер сам будет в северной части, командование на юге примет на себя фельдмаршал Кессельринг. Гитлер оставил за собой право объявить момент, когда это решение войдет в силу. [482]

Он признавал трудность удержания Берлина в течение длительного времени и, по-видимому, намеревался отправить своих министров и их аппарат в различные пункты Южной Германии, где он рассчитывал присоединиться к ним с целью обороны рейха до конца. Большинство персонала министерств уже к середине апреля отправилось на юг, и только министры и небольшая часть их аппарата оставались в Берлине. Гитлер продолжал откладывать окончательное решение об эвакуации столицы до тех пор, пока продвижение русских сделало слишком опасным для главных министров отъезд из Берлина на юг на автомашинах. Тогда было решено, что они должны отправиться в какое-нибудь безопасное место севернее Берлина, а оттуда улететь на юг. В ночь с 20 на 21 апреля и в течение последующего дня министры и основной персонал министерств ускользнули из Берлина в Еутин, что на полпути между Любеком и Килем и недалеко от того места, где Дениц в будущем имел свой штаб.

Геринг, являвшийся преемником Гитлера, 20 апреля, в день рождения фюрера, обсуждал с ним вопрос об эвакуации на юг. В этом последнем совещании двух нацистских главарей Геринг заявил, что он или начальник штаба воздушных сил генерал Коллер должны находиться в Южной Германии, чтобы обеспечить единство командования уже почти несуществующих воздушных сил Германии. Получив ответ Гитлера, что Коллер должен остаться, а Геринг может уехать, последний поспешил к веренице своих машин, нагруженных и ожидающих отправки, и уехал в Берхтесгаден.

Все более возраставшее массовое бегство из Берлина теперь стало еще интенсивнее. Советское наступление вынудило германское верховное главнокомандование покинуть свою ставку в Цоссене в ночь с 20 на 21 апреля и перейти в Ваннзее — западный пригород Берлина. Не задерживаясь здесь, оно начало перебираться в Струб близ Берхтесгадена. Лишь Кейтель, Йодль и небольшая группа офицеров штаба остались на месте.

Следующим должен был отбыть адмирал Дениц. 20 апреля ему было сказано, что он должен организовать оборону в северной части Германии. По предложению Кейтеля, который был обеспокоен ухудшением обстановки в районе Берлина, Дениц 21 апреля обсуждал вопрос с Гитлером и получил указание уехать в самое ближайшее время. Рано утром 22 апреля адмирал Дениц и его штаб отправились из Берлина и в тот же день прибыли в свой новый штаб в Плен.

Пока делались усилия обосновать правительственные органы в других местах Германии, Гитлер пытался спасти Берлин. Сообщения от 21 апреля указывали, что удар из района севернее Берлина в южном направлении, который Гитлер ранее приказал провести генералу Стейнеру, осуществить не удалось. [483] В результате всех усилий в этом направлении удалось лишь отвести немецкие войска с севера, где прорвались войска Красной Армии. Неудача в нанесении удара 22 апреля корпусом Стейнера и сообщения о других неудачах, по-видимому, вынудили Гитлера в первый раз допустить мысль, что продолжать войну безнадежно. Как сообщал Йодль Коллеру, Гитлер решил остаться в Берлине, принять на себя его оборону и в последний момент застрелиться.

Йодль предложил, чтобы часть войск, ведущих боевые действия против западных союзников, была брошена в сражение за Берлин и чтобы верховное главнокомандование руководило этой операцией. Гитлер согласился с этим, и Кейтель отправился в штаб 12-й армии, которая вела боевые действия на Эльбе, чтобы взять под свое наблюдение запланированную переброску сил с Запада на Восток. Прочие члены верховного главнокомандования перешли из Берлина в Крампнитц, в нескольких милях севернее столицы. 23 апреля Кейтель и Йодль присутствовали на совещании по изучению обстановки, где они видели Гитлера в последний раз. После этого, будучи отрезаны от Берлина, они в сопровождении небольшой группы офицеров верховного главнокомандования 3 мая отправились, не торопясь, на север в район Фленсбурга.

24 апреля Йодль дал вооруженным силам первое указание о политике, которой надлежит следовать в последние дни войны. Высшему командному составу на западе, юго-западе и юго-востоке было сказано: единственно, что теперь имеет значение, это ведение боевых действий против большевизма; потеря территории перед западными союзниками имеет второстепенное значение. В других директивах, отданных 25 и 26 апреля, определялась система командования. Верховное главнокомандование, которое приняло на себя функции генерального штаба сухопутных сил, отвечало за проведение операций на всех фронтах. Кейтель лично оставил за собой руководство всеми войсками в северном районе, а также группами армий «Юг» и «Центр», действовавшими на Восточном фронте. Генерал Винтер должен был организовать все ресурсы южного района для дальнейшего сопротивления, а фельдмаршал Кессельринг, главнокомандующий на Западе, должен был взять на себя или сохранить руководство группами армий «Юго-Запад» (Италия) и «Юго-Восток» (Балканы), группой армий «Г» и 19-й армией. Главная задача вооруженных сил была определена как восстановление связи с Берлином и поражение советских войск в этом районе.

Эти мероприятия по реорганизации командования были проведены только на бумаге, а войска Красной Армии тем временем обошли Берлин с севера и юга и начали окружать, к юго-востоку от него 9-ю армию. 25 апреля 12-й армии, которая удерживала фронт на Эльбе против наступления американских войск, было приказано соединиться с 9-й армией и нанести удар на север с целью прорвать кольцо советских войск у Берлина. [484] Несмотря на убеждение, что американские войска могут использовать этот случай для наступления на Берлин, командующий 12-й армией приказал прекратить действия против американских войск и заявил, что огонь будет возобновлен только в том случае, если они сами нанесут удар. Для прикрытия фронта на плацдарме 9-й американской армии, южнее Магдебурга, 12-я германская армия оставила лишь небольшие силы.

Германское верховное главнокомандование приказало также главнокомандующему на северо-западе отвести по возможности больше войск с фронта перед 21-й группой армий в район восточнее Гамбурга. На юго-восток от Берлина группе армий «Центр» было дано указание содействовать удару 9-й и 12-й армий на север. Многие из этих приказов не имели ничего общего с реальной обстановкой, так как войска, которым они отдавались, были слишком сильно рассеяны, чтобы их можно было организовать для нанесения удара. После некоторых сомнений в связи с ослаблением района на северо-западе Гитлер одобрил меры, предпринятые для оказания помощи Берлину, и 26 апреля выразил удовлетворение результатами, достигнутыми его войсками.

То незначительное удовлетворение, которое Гитлер, возможно, испытывал 26 апреля, несомненно, было развеяно сообщениями, полученными 28-го. Генерал Винтер прислал печальные известия о восстании в Верхней Италии, об аресте Муссолини партизанами и о попытке совершить переворот в Мюнхене. Имелись также слухи о том, что командующие в Италии начали переговоры о заключении перемирия. Еще печальнее было сообщение о том, что удар 9-й германской армии на Берлин не удался и что части этой армии держались нетвердо. Нервное состояние было, возможно, причиной того, что Кей-тель в этот день решил снять генерал-полковника Хейнрици с поста командующего группой армий «Висла» за самовольный приказ на отход войск на его фронте.

К 30 апреля Кейтель вынужден был признать, что освобождение Берлина не удалось и что город вступил в последнюю фазу борьбы. Он приказал сосредоточить все части северного района так, чтобы можно было иметь связь с Данией. Армиям на юге было дано указание сомкнуть весь их фронт в большое кольцо и действовать так, чтобы спасти по возможности больше людей и территории от Красной Армии. Если станет невозможно получать указания с севера, они должны будут вести бои с целью выиграть время и бороться с тенденциями к политическому и военному распаду. Для координации действий на юге Кейтель подчинил группу армий «Юг» группе армий «Центр». В это время Дениц приступил к осуществлению планов спасения войск, противостоявших советским силам восточнее Берлина, путем переброски их на запад. [485]

Эти попытки спасти что-нибудь осуществлялись, конечно, независимо от Гитлера, который был отрезан от своих армий и главнокомандующих и ждал в Берлине Красную Армию. В течение вечера 28 апреля и утра следующего дня он обсуждал с советниками на командном пункте в Берлине кандидатуру своего преемника. 29-го он оставил завещание, в котором назначал Деница главой германского государства и верховным главнокомандующим вооруженными силами. 30 апреля, когда стало ясно, что оборона Германии против наступления советских войск более невозможна, Гитлер покончил самоубийством.

Поздно вечером Борман известил Деница о том, что последний назначен преемником Гитлера и должен принять все необходимые меры, вызываемые сложившейся обстановкой. Борман собирался отправиться в штаб Деница, но он почему-то в это время не сообщил адмиралу о смерти Гитлера. Только 1 мая Дениц, наконец, узнал, что Гитлер мертв. Ему сказали, что копии завещания посланы ему и командующему группой армий «Центр» фельдмаршалу Шернеру и что Борман прибудет в штаб Деница в Плен, чтобы сообщить все подробности создавшегося положения.

Поздно вечером 1 мая Дениц объявил вооруженным силам и германскому народу о смерти Гитлера. На следующий день он созвал совещание своих главных военных и политических советников, чтобы выбрать один из двух возможных планов действий: капитулировать сразу же или продолжать попытки спасти то, что можно, от русских. [486]

Дальше