Трагедия вторая, спланированная

События, произошедшие в последние дни августа 1941 г. в Финском заливе, можно отнести к самым трагичным не только в Великой Отечественной войне на море, но и вообще в истории отечественного Военно-морского флота. Даже с Цусимой сравнивать сложно: там все-таки погибал личный состав боевых кораблей, а здесь — в основном эвакуируемые, доверившие свои жизни военным морякам.

Сложность анализа произошедшего начинается с... выяснения, а что собственно имело место, как это называется? В Описаниях к картам Морского атласа, извлечения из которого приведены в Приложении 1, это событие называется «Перебазирование Балтийского флота из Таллина в Кронштадт». В упоминавшемся уже предисловии к военно-историческому очерку «Военно-Морской Флот Советского [109] Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» — «Прорыв Балтийского флота...». Естественен вопрос: а какая разница? В том-то и дело, что есть и не малая. Те люди, которые писали оба указанных труда, прекрасно себе это представляли и названия событию давали не в силу их звучности.

Независимо от названия сразу отметим, что в начавшейся войне советский ВМФ впервые столкнулся с необходимостью решения подобной задачи, да еще такого масштаба. Потом будет Одесса и не будет Севастополя, а пока все предстояло делать первый раз. Это очень важно, так как если нет аналога, то нет и соответствующих «домашних заготовок», а значит, в этом случае очень большое значение имеют личная образованность{31} и практическая оперативно-тактическая подготовка флотоводца, офицеров-операторов его штаба. Отметим, что в нашем случае все эти люди являлись профессиональными военными, они целенаправленно готовились к войне в благоприятных условиях мирного времени, то есть планово и по полной программе.

Уже в начале июля 1941 г., после форсирования германскими войсками реки Западная Двина и оставления советскими войсками Риги, Военному совету Краснознаменного Балтийского флота стало очевидно, что линия фронта может приблизиться непосредственно к Главной базе флота Таллину. Однако этот город, прежде всего, являлся столицей Эстонской ССР со всеми вытекающими отсюда проблемами. Причем проблемы как бы возникали у правительства Эстонии, а решать их зачастую обязывали Балтийский флот. Так, наряду с мероприятиями по созданию рубежа обороны с сухопутного направления, пришлось заниматься вопросами вывоза из Таллина государственных ценностей, а также оборудования предприятий, запасов и товаров. Для перевозки грузов и ценностей наркоматов Эстонии задействовали чуть ли не весь тоннаж транспортов, осуществлявших плановые перевозки во второй половине июля [110] и начале августа. На КБФ лежала ответственность за организацию и обеспечение этих морских перевозок.

14 июля Военный совет КБФ получил директиву № 16 от зам. Наркома ВМФ адмирала И.С. Исакова, где кроме оперативных задач он указал порядок уничтожения объектов базы, которые нельзя было вывести в случае вынужденного оставления Таллина. Хотя эту директиву Главком Северо-Западного направления 17 июля отменил, но мероприятия по ее реализации к тому времени уже успели в основном разработать и даже утвердить у Исакова.

Так, на основе разработанной штабом КБФ директивы Военного совета флота составили детальный план уничтожения объектов города и базы, согласованный с городскими властями. В полном объеме с этим планом ознакомили лишь начальника тыла флота генерал-майора береговой службы М.И. Москаленко, командующего ВВС флота генерал-майора авиации М.И. Самохина и начальников некоторых учреждений. По каждому району и объекту назначили ответственного исполнителя от флота, в помощь им выделили специальные команды и представителей городской власти. Необходимый для разрушения боеприпас заложили либо непосредственно на объектах, либо вблизи них. Для управления всей операцией установили условные сигналы, четко определив, кто и в каких случаях может их подавать. Назначение времени начала подрывов оставалось только за Военным советом КБФ.

Руководство разрушением гаваней после ухода флота возлагалось на командира ОВР базы капитана 3 ранга М.М. Карпышева, по плану которого, утвержденному начальником штаба флота, предполагалось все входы в Купеческую и Минную гавань закрыть затоплением специально назначенных транспортов и выставлением в гаванях у причалов и на рейде минных банок. Суда, назначенные к затоплению, расставили на свои места заблаговременно.

Одновременно с этим составили план использования транспортов, их расстановки по гаваням, а также план погрузки учреждений, раненых и войсковых частей. Целиком эти планы кроме членов Военного совета знали только начальник тыла, начальник штаба флота и начальник организационно-мобилизационного отдела полковник [112] А.С. Ильин. Для гарнизонов рядом расположенных островов транспорты поставили к причалам у Найссера и Аэгна, а также в гавани Палдиски. Большая часть судов все время совершала перевозки из Таллина в Кронштадт и обратно по обеспечению текущих нужд обороны базы и флота, поэтому сам план использования транспортов ежедневно корректировался в зависимости от их местонахождения. На все суда назначили комендантов и комендантские команды, с которыми провели специальные занятия.

Также был составлен и рассмотрен Военным советом КБФ план перехода флота в Кронштадт и его обеспечение, но документ этот ни до кого не доводили, он хранился в оперативном отделе штаба флота.

Для прикрытия посадки войск на транспорты и выхода сил флота и судов начальник штаба КБФ дал указания командующему эскадрой о подготовке кораблей к ведению огня по берегу. Для этой цели создали боевую организацию централизованного управления огнем кораблей с рейда Таллина, все цели и рубежи на берегу получили единую нумерацию по единой топографической карте, а на каждую позицию корабля для стрельбы с якоря составили специальные паспорта. В начале августа корабли провели ряд учебных артиллерийский стрельб по назначенным береговым объектам с целью отработки организации.

15 августа начальник штаба КБФ утвердил план распределения всех центральных учреждений по кораблям, этот документ по возможности также сохранялся в тайне.

С началом военных действий флагманский командный пункт флота развернули в заранее подготовленном для этих целей подвальном помещении здания штаба флота. Однако еще в начале войны стало ясно, что в случае бомбардировок ФКП может стать братской могилой, так как он не обладал никакой взрывоустойчивостью. Поэтому в первые недели войны оборудовали запасной ФКП в оставшемся еще с царских времен бетонном блоке 9-дюймовой береговой батареи на мысе Сууропи к западу от Таллина. Он оказался всем хорош, кроме надежности связи, так как она в основном была проводной и часто выходила из строя. Кроме того, командование флота психологически тяготело к городу, где все находилось под [114] рукой. Приближение фронта к Таллину сделало запасной ФКП на мысе Сурропи бесполезным, а тут еще встал вопрос об эвакуации. Для походного штаба КП оборудовали на посыльном судне «Пиккер», штаб и политотдел флота заняли судно «Вирония». Однако отмена эвакуации, большая активность авиации противника и угроза артиллерийского обстрела заставили оборудовать береговой ФКП, что и было сделано в середине августа прямо в Минной гавани. Для этого строительный батальон буквально в нескольких метрах от причалов, где стояли «Пиккер» и «Вирония», соорудил блиндаж, способный выдержать попадание 76-мм снаряда или 50-кг бомбы. Из этого примитивного ФКП со второй половины августа осуществлялось боевое управление войсками, силами и средствами КБФ до получения приказа об уходе флота в Кронштадт. Хотя к тому времени Военный совет реально управлял только тем, что находилось в Таллине. Для охраны Минной гавани от диверсий с берега организовали кольцевое охранение, установили пулеметные точки и дежурство двух танкеток от Морской бригады. Территория гавани, кроме того, контролировалась патрулями.

С 15 августа стала ощущаться нехватка топлива, особенно соляра и бензина. Поэтому резко ограничили выходы в море тральщиков и катеров МО. С одной стороны, это позволило им провести планово-предупредительные ремонты и тем самым подготовить корабли к предстоящей операции, а с другой — еще более ослабило корабельные дозоры и, естественно, контроль за коммуникациями.

Утром 20 августа противник после продолжительной артиллерийской подготовки перешел в наступление по всему фронту. К исходу 23 августа советские войска отошли на главный оборонительный рубеж на ближних подступах к городу. Весь Таллин и гавани оказались в досягаемости огня полевой артиллерии противника. Сценарий развития событий для Военного совета КБФ был ясен, и он не питал иллюзий по поводу того, что дни Главной базы флота сочтены. В этих условиях командование искало выход из создавшейся ситуации. Эвакуацию не разрешали, тогда 21 августа Военный совет предложил снять войска с Моонзундских островов и Ханко, что позволит создать 10-тысячную группировку войск, и нанести удар [116] вдоль Финского залива «в тыл противника, наступающего на Ленинград». В Таллине предполагалось оставить лишь небольшой гарнизон. По сути это была слабо замаскированная попытка получить разрешение на выход из окружения по суше. Естественно, что как только начнется выдвижение наших войск в сторону Ленинграда, корабли флота наверняка получат разрешение уйти в Кронштадт, но тогда количество вывозимых войск сократится до минимума и флот пойдет без обременительного конвоя гражданских судов. 23 августа Ставка приказала всем оставаться на месте.

Пользуясь тем, что на эвакуацию раненых, естественно, запрет не распространялся, и в предчувствии, что уходить все равно придется, 24 и 25 августа из Таллина отправляют два транспорта с ранеными, поскольку с ними сложилась катастрофическая ситуация. Таллин хоть и являлся Главной базой флота и столичным городом, но поток пораженных буквально захлестнул все медицинские учреждения: не хватало ни персонала, ни медикаментов, ни мест. Поэтому вывоз раненых являлся одной из самых актуальных проблем. До 23 июля их, главным образом из армейских частей, эвакуировали по железной дороге. 27 июля противник занял станцию Тапа и таким образом перерезал единственную магистраль на Ленинград. Теперь оставался только водный путь.

К этому времени в распоряжении КБФ имелся лишь один санитарный транспорт «А. Жданов», оборудованный для перевозки 700 раненых. Для перевозки пораженных подходили теплоходы «В. Молотов» и «Сибирь», которые с этой целью вызвали в Таллин. Остальные транспорты, назначенные для вывоза раненых, представляли собой товарно-пассажирские суда, в срочном порядке примитивно оборудованные по указаниям отдела воинских перевозок.

Сам процесс эвакуации испытывал большие трудности из-за нехватки медицинского имущества и медперсонала, который к тому же не возвращался вновь в базу после перехода в Ленинград. Первую партию раненых отправили 11 и 12 августа на судах «В. Молотов» и «Аурания», а затем 18 августа еще 890 человек на транспорте [117] «Сибирь». Правда, не все места на этих судах занимали раненые и больные. Перевозились женщины и дети, в основном семьи офицеров. Так, на «Сибири» находилось, кроме 900 пораженных, 400 гражданских лиц. Безусловно, отправка семей военнослужащих в Ленинград самым благоприятным образом сказалась на морально-психологическом состоянии офицеров. Однако в Таллине на 23 августа оставалось еще более 5500 раненых.

Эвакуация раненых морским путем из г. Таллин с 12 по 28 августа

Судно	Дата выхода	Погружено раненых, чел.	Доставлено раненых, чел.	Число погибших
«В. Молотов»	11.08	2402	2352	40
«Аурания»	12.08	610	610	—
«Сибирь»	18.08	890	690	200
«А. Жданов»	24.08	702	697	5
«Даугава»	25.08	506	485	21
«Элла»	28.08	693	49	644
«Луга»	28.08	1226	1206	20
«Алев»	28.08	670	—	670
*{32}	28.08	850	710	140
«Калпакс»	28.08	700	—	700
«Казахстан»	28.08	356	349	7
«Балхаш»	28.08	87	—	87
Всего	9691	7257	2434	[118]

В этих условиях и отправляются 24 и 25 августа два конвоя. На судах кроме раненых и гражданских лиц ушли 250 человек личного состава гидрографической службы флота, совершенно бесполезных при обороне Таллина. Переход этих госпитальных судов нам интересен тем, что это были последние конвои перед оставлением Таллина, и получилось что-то вроде разведки боем. Фактически они вскрыли минную обстановку на фарватерах буквально за несколько суток до выхода флота в Кронштадт.

В состав конвоя, вышедшего 24 августа из Таллина, вошли танкер № И, транспорты «Аэгна» (с командиром конвоя), «А. Жданов» и «Эстиранд», гидрографическое судно «Гидрограф», ледокол «Октябрь» и поврежденный эсминец «Энгельс». Для проводки конвоя за тралами выделялись тральщики «Ударник», № 45 («Ижорец-39»), «Менжинский», № 46 («Ижорец-65»), «Антикайнен» и «Фурманов».

Опыт двух предыдущих проводок показал, что на тральщиках приходилось тратить много времени на замену поврежденных тралов Шульца, из-за чего движение конвоя задерживалось. На этот раз командиру «Ударника» как командиру группы тральщиков приказали вести конвой за тралами Шульца только в темное время суток, а в светлое — использовать змейковые тралы.

Тральщики шли со змейковыми тралами в строю уступа вправо со скоростью около 5,5 узла. С самого начала движения с поставленными тралами, с 10:50, колонны тральщиков и проводившихся кораблей сильно растянулись, так что общая глубина походного порядка от головного тральщика «Ударник» до концевого проводившегося — эсминца «Энгельс» достигла четырех миль. При таких условиях выделенные в охранение два катера МО, конечно, не могли обеспечить сколько-нибудь надежную ПВО судов, а базировавшимся на таллинские аэродромы истребителям было уже не до конвоя: они оставались единственными самолетами, которые реально могли действовать над Таллином. Потому истребители занимались разведкой, корректировкой огня артиллерии, штурмовкой позиций германских войск и т.д. Оставшиеся в Таллине летчики делали по 6–8 вылетов в сутки, причем под непосредственным огневым воздействием [119] противника по аэродромам. По всем этим причинам начавшиеся во второй половине дня налеты авиации не встретили существенного противодействия.

В 14:04 группе из трех «юнкерсов» удалось повредить двумя бомбами транспорт «Эстиранд», на борту которого находились мобилизованные эстонцы; многие из них стали бросаться за борт. Ледокол «Октябрь» и гидрографическое судно «Гидрограф» застопорили ход, с ледокола спустили шлюпки для спасения людей, а поврежденный транспорт ушел к острову Кери и приткнулся к береговой отмели. «Гидрограф» вскоре присоединился к конвою, а ледокол еще долго оставался на месте и, догоняя затем конвой, трижды рисковал подорваться на мине при последовательном пересечении заграждений И-82, И-38 и И-40.

Через час после первого налета авиации противника тральщики подошли к западной кромке Юминданинского минного поля. За время с 15:45 до 17:35 между меридианами 25°16,5' (заграждение И-82) и 25°35' (заграждение И-60) они вытралили 11 мин и 4 минных защитника, причем десять мин подсекли и только одна взорвалась в трале. За это же время с мыса Юминданина дважды открывался артиллерийский огонь по конвою (в 16:25 и 16:40), причем один снаряд разорвался у борта танкера № 11, то есть маршрут находился в зоне огня береговой батареи, хотя его действенность была крайне низка. Катер МО ставил с наветренного борта дымовую завесу, но она плохо прикрывала конвой от обстрела, так как ее быстро сносило южным ветром в направлении, перпендикулярном курсу конвоя. Зато дымовая завеса временами как бы рассекала конвой на части, затрудняя сзади идущим судам поддержание равнения в строю кильватерной колонны и своевременное обнаружение подсеченных мин. Поскольку даже при слабом волнении на пятиузловом ходу за кормой не оставалось сколько-нибудь четко выраженного кильватерного следа и вместе с тем заметно сказывался ветровой дрейф, движение судов даже и без помех, создававшихся дымовой завесой, происходило по волнообразной кривой.

При подсечении мин с тральщиков всеми способами — гудками, подъемом условного сигнала, семафором — давалось предупреждение [120] проводившимся судам. Уклоняясь от подсеченных мин, суда описывали коордонат{33}. За исключением одной мины, немного оттащенной тралом в сторону от линии И-8, остальные девять подсекли непосредственно на заграждениях, но катера успели расстрелять всего две из них, да и те позади, а не впереди конвоя. Поэтому при ширине тральной полосы всего около 2 кб упомянутый маневр уклонения не был безопасным для проводившихся судов, особенно для концевых. Это являлось полезным практическим опытом для будущего перехода флота.

Шедший концевым, если не считать отставший ледокол, эсминец «Энгельс» в 16:24 разошелся с Т-205 и Т-214, следовавшими в Таллин. Через несколько минут с него увидели за кормой подрыв на мине и гибель Т-214. Незадолго до этого «Энгельс» уклонился от двух мин, подсеченных тралом тральщика № 46. Около 17 часов на шедшем впереди транспорте «А. Жданов» обнаружили прямо по носу оборванный буек трала, а немного севернее его три мины, подсеченные тралами «Ударника» и «Менжинского». Уклоняясь от них, транспорт описал крутой коордонат вправо. Следуя в кильватер транспорту, «Энгельс» также отвернул вправо, то есть на непротраленную часть заграждения И-8, и в 17:05 подорвался на мине, случайно оставшейся в стороне от пути транспорта «А. Жданов». Эсминец потерял ход, и так как его начало сносить ветром на подсеченные мины, то он отдал якорь. К этому времени концевым уже шел ледокол «Октябрь», незадолго до того благополучно догнавший конвой. В 17:30 он подал буксир на поврежденный эсминец и начал разворачивать его на протраленную полосу (условное понятие, поскольку кромка этой полосы не была обвехована), но через четыре минуты «Энгельс» вторично подорвался на мине, и одновременно сдетонировал боезапас в артиллерийском погребе. Подошедший к борту эсминца ледокол принял в первую очередь раненых, затем остальной личный состав. Командир капитан 3 ранга В.П. Васильев и [121] военный комиссар корабля старший политрук Д.И. Сахно сошли с него в 17:52, за несколько секунд до того, как он лег на борт. Через минуту миноносец встал вертикально носом кверху и быстро скрылся под водой. До последнего момента на корабле гудела включившаяся при опрокидывании сирена.

На остальном пути от района мыса Юминданина до Гогланда в трале тральщика «Менжинский» застряла мина, захваченная, повидимому, на заграждении И-27, и так как от нее не удалось освободиться, то трал в семи милях севернее острова Вайндло обрубили. Это не вызвало задержки в движении конвоя, но зато вместо минной угрозы появилась угроза с воздуха.

За время с 16:45 до 19:30 авиация противника группами по два-четыре самолета пять раз атаковала конвой. Сброшенные бомбы в большинстве не попали в цель, но при третьей атаке в 18:07 был тяжело поврежден шедший в балласте танкер № 11. На судне находилось несколько сот пассажиров, в связи с чем на тральщиках «Ударник» и № 45 убрали тралы и подошли к танкеру для снятия людей, а проводка конвоя продолжалась оставшимися четырьмя тральщиками. Транспорт «Аэгна» с командиром конвоя остался на месте для оказания помощи танкеру, прочие суда, огибая поврежденный танкер, выходили из узкой тральной полосы. К счастью, все эти нарушения походного порядка, как теперь видно, оказались безопасными, так как произошли в чистом от мин районе, в четырехмильном разрыве Юминданинского минного поля, образовавшемся между заграждениями И-60 и И-81.

Около 19:40 танкер № 11 затонул кормой, но его носовая часть осталась высоко над водой. Личный состав судна и пассажиров приняли на транспорт «Аэгна», продолжавший затем движение без тральщиков, которые почему-то оторвались от него. В наступившей ночной темноте транспорт «А. Жданов» также потерял связь с тральщиками и в течение нескольких часов шел самостоятельно. Только утром 25 августа весь конвой соединился в районе Гогланда и к 9 часам пришел на рейд Сууркюля, где оставался до наступления темноты. 26 августа во время перехода судов в восточной части Финского залива над конвоем барражировали истребители КБФ. [122]

В ночь на 25 августа из Таллина в Кронштадт вышел последний перед эвакуацией конвой в составе транспортов «Эвальд» и «Даугава», ледокола «Трувор», гидрографического судна «Рулевой» и одной шхуны. Проводка за тралами осуществлялась тральщиками № 42 (ЛВП-13), № 43 («Ижорец-17»), № 44 («Ижорец-38») и № 47 («Ижорец-69»), в охранении шли сторожевые корабли «Уран» (с командиром конвоя), «Чапаев» и четыре катера МО.

Поскольку проводка конвоя началась за четыре часа до рассвета, были поставлены тралы Шульца. Затем, согласно указаниям командования Минной обороны, следовало идти со змейковыми тралами, но на тральщиках, видимо, решили не терять времени на их перестановку. Тем более командир конвоя со своей стороны не поднял соответствующего сигнала, так как опасался, что при засвежевшем юго-западном ветре проводившиеся суда во время маневра замены тралов выйдут из тральной полосы. Неизвестно, как сложились обстоятельства, если бы змейковые тралы все же поставили. В этом случае ширина тральной полосы уменьшилась на полкабельтова и составила всего около 1,25 кб, что уже само по себе при проводке пяти судов явно мало. С другой стороны, поврежденные взрывами мин или минных защитников змейковые тралы заменялись запасными примерно в три раза быстрее, чем тралы Шульца. Кроме, этого, потеря трала Шульца вызывала необходимость выхода из строя обоих тральщиков данной пары. Этот недостаток в данном случае сказался почти тотчас после того, как тральщики подошли к западной кромке Юминданинского минного поля.

Пересекая минное заграждение И-82, тральщики, по-видимому, попали в протраленный ранее узкий проход, но на линиях И-39 и И-38 тралы обеих пар тральщиков около 08:30 почти одновременно оказались перебиты взрывами одной мины и двух минных защитников. Замена тралов запасными тралами Шульца продолжалась свыше часа. Тем временем остановившиеся сторожевые корабли и суда конвоя, развернувшись носом против ветра, подрабатывали машинами, чтобы удерживаться в тральной полосе. Однако кромка этой полосы ничем не была обозначена, в связи с чем ледокол «Трувор», на котором к тому же недостаточно внимательно отнеслись к [123] учету ветрового сноса, в 09:12 подорвался на мине и через полторы минуты затонул. Двадцать два человека из состава ледокола подобрали с воды катера МО.

На ведущем тральщике № 47 и шедшем с ним в паре тральщике № 44 запасный трал Шульца поставили в 09:45, но уже через минуту его опять перебило взрывом мины. Незадолго до этого батарея мыса Юминданина выпустила по конвою 12 снарядов, но не добилась попаданий и умолкла. В дальнейшем то у одной, то у другой пары тральщиков в тралах взрывались мины и минные защитники, что в большинстве случаев приводило к повреждению трала. Минеры сращивали тральные части, на что уходило много времени, но зато имевшиеся на тральщиках два комплекта трала Шульца выдержали в общей сложности одиннадцать взрывов мин и минных защитников. Последний взрыв произошел в 12:36 при уборке поврежденного трала тральщиками первой пары: не замеченная ранее мина взорвалась в нескольких метрах за кормой тральщика № 44, вследствие чего компасы вылетели из нактоузов и появилась течь в корпусе корабля.

Из-за этих происшествий, вызвавших длительные остановки конвоя, он почти не двигался с места и за пять часов, с 08:30 до 13:30, прошел всего около пяти миль. В конце концов на тральщиках все же поставили змейковые тралы, но произошла новая задержка, вызванная атакой конвоя с воздуха. Авиация противника в течение дня проявляла большую активность, однако ее действия были распылены по двум конвоям и отряду тральщиков, находившихся в этот день на коммуникации Таллин — Кронштадт, и повсюду встречали более или менее организованный отпор. Тем не менее во второй половине дня самолетам противника удалось повредить бомбами транспорт «Даугава», имевший на борту 506 раненых бойцов. Он лишился хода, его взяли на буксир тральщики № 44 и № 47 и к утру 26 августа привели на рейд Сууркюля. Пришедшие туда же остальные суда конвоя в тот же день, 26 августа, провела в Кронштадт группа тральщиков из состава ОВР Кронштадтской ВМБ.

Как мы уже отмечали, переход двух последних конвоев оказался сродни разведке боем: были довольно точно определены границы [124] опасных от мин районов, подтвердилась необходимость обязательного обвехования протраленной полосы и создания специальной группы катеров для расстрела подсеченных тралами мин, также подтвердилась низкая эффективность огня береговой батареи противника на мысе Юминданина. К сожалению, все указанные выводы сделали гораздо позже, а тогда никому до этого не было никакого дела. Почему так произошло? Это вызвано естественным отсутствием боевого опыта штабов КБФ, Кронштадтской ВМБ и его ОВР. Все начальники этих штабов отлично знали о необходимости проведения разборов проведенных мероприятий и доведения их результатов до всех заинтересованных лиц. Но и в условиях мирного времени подобные разборы часто носили формальный характер и проводились «для галочки». Поэтому с началом войны они как бы сами собой исчезли за ненадобностью и проводились в редких случаях исключительно по инициативе того или иного начальника. При этом разборы часто имели ярко выраженную форму «разносов» и мало что приносили полезного с точки зрения боевого опыта. По-видимому, начальник отдела боевой подготовки флота капитан 1 ранга С.В. Кудрявцев, измотанный повседневными заботами, кстати, очень мало что имеющими общего с боевой подготовкой, также просто не подумал о том, чтобы запросить из Кронштадта хоть какие-то выводы из анализа перехода. Естественно, еще меньше об этом задумывался только что вступивший в должность командир Кронштадтской ВМБ контр-адмирал К.Ю. Коренев. Но самое главное, что результаты перехода последних конвоев, похоже, совершенно не заинтересовали начальника оперативного отдела флота Г.Е. Пилиповского, под непосредственным руководством которого исполнялся план операции по прорыву сил КБФ в Кронштадт. По какой бы причине не проигнорировали опыт перехода последних конвоев, сам этот частный случай демонстрирует отсутствие у штаба КБФ и, прежде всего, его оперативного отдела целеустремленности на обеспечение решения в тот момент самой главной задачи — операции по прорыву сил флота в Кронштадт. [125]

* * *

Здесь бы в самый раз рассмотреть Решение командующего КБФ на предстоящее покидание флотом Таллина{34}. Однако, похоже, оно не сохранилось. Косвенно это подтверждается двумя моментами. Во-первых, об этом Решении не упоминается ни в одном из послевоенных исследований, в том числе секретных. Во-вторых, оно отсутствует в подшивке документов «Отчет о переходе флота в Кронштадт и эвакуации Главной базы Таллии 28–29.08.1941 г.», утвержденной Военным советом КБФ 13 апреля 1942 г. Вот перечень включенных в Отчет документов: Боевой приказ Командующего КБФ от 27.08.41 г.; Плановая таблица перехода кораблей КБФ из Таллина в Кронштадт; Плановая таблица перехода конвоев 27.08–28.08.41 г.; Ведомость посадки на транспорты 27.08.1941 г.; Приказание Начальника штаба КБФ от 25.08.1941 г.; Наставление на переход конвоя № 1 27–28.03.41 г.; Походные ордера; Краткий отчет по артиллерийской поддержке сухопутных частей при обороне г. Таллина; Таблица расхода боезапаса при обороне г. Таллина; Таблица состава кораблей, участвовавших в переходе Таллин — Кронштадт; Таблица общих потерь кораблей на переходе 28–30.08.41 г.; Таблица потерь кораблей по типам и их причинам, на переходе 28–30.08.41 г.; Ведомость погибших и поврежденных кораблей; Схема действий и отхода частей обороны г. Таллина с 25 по 28.08.41 г.; Схема обстрела береговых рубежей флотом при обороне г. Таллина; Схема перехода кораблей 28–30.08.41 г.

Почти ко всем из них мы еще обратимся, но какую ценность для нас представляет Решение командующего флотом? Отчасти это связано с тем, что в нем содержится его личный замысел на проведение [126] операции. Подобные документы, исполненные на карте часто собственной рукой военачальника, как никакие другие характеризуют его как флотоводца, дают возможность оценить уровень познания им военно-морского искусства, владение обстановкой, гибкость, и если хотите, коварство его оперативно-тактического мышления. Это тот редкий случай, когда командующий не утверждает документ, а ставит под ним свою подпись, тем самым полностью подтверждая свое личное авторство, а следовательно, берет на себя всю ответственность за результат. Тут впоследствии уже не скажешь, что подчиненный глуповат и что каждому свою голову не приделаешь...

Однако это не главное, хотя личности членов Военного совета имели самое непосредственное влияние на все происходившие события. Решение ложится в основу оперативной части Плана операции. Дело в том, что подобный План это не какой-то единичный документ, а комплекс документов, иногда несколько десятков, но все они вытекают из выполненной на карте оперативной части. Так вот нигде об этой карте не упоминается. Все, что мы знаем о покидании Таллина, почерпнуто из отчета и вшитых в него карт, исполненных уже весной 1942 г. В результате очень трудно судить о том, почему, например, был выбран именно такой маршрут, а не иной, или почему принят именно такой походный порядок. Неблагодарное это дело — додумывать за других.

И все-таки какое-то Решение наверняка было, иначе откуда взяться тем документам на переход, которые фактически исполнили к его началу? Почему же его нет в архиве? Исходя из практического опыта, такое может произойти в трех случаях. Во-первых, например, уже после самого перехода выяснилось, что Решение оказалось примитивным и совершенно не отвечавшим реалиям сложившейся обстановки, что все на самом деле происходило не так, как задумывалось. Поскольку в таком виде документ не представлял никакой ценности, хотя бы для обобщения опыта, то его просто уничтожили. Кстати, такое вполне могло произойти, так как первичное Решение принималось, по-видимому, числа 15 июля, а фактическая эвакуация началась только 27 августа. За это время обстановка настолько изменилась, что ранее принятое Решение ей не соответствовало. [127]

Одновременно тогда, во второй половине июля, разработали первый комплект документов на эвакуацию Главной базы, поэтому, когда получили «добро» на прорыв, из-за жесткого лимита времени новое Решение не принималось и просто скорректировали уже имеющиеся планы. А о первичном Решении просто забыли. Во-вторых, Решение вообще могли разрабатывать офицеры штаба, такое в практике случается, а командующий лишь его утверждал. Поскольку, скорее всего, оно имело форму рабочей карты и на ней отсутствовали какие-либо указания на то, что это именно Решение командующего, то ее просто со временем уничтожили при очередном расхламлении секретной части. В-третьих, наконец, Решение или оперативная часть плана могли во время перехода оказаться не на крейсере «Киров», где находился командный пункт командующего, а на штабном судне «Вирония», которое до Кронштадта так и не дошло. Но в это не хочется верить, так как если на командном пункте командующего отсутствует оперативная часть плана проводимой операции, то это говорит или о крайне низкой организации штаба, или о том, что этим планом никто и не собирался руководствоваться.

Отсутствие Решения или оперативной части Плана лишает нас возможности увидеть оценку командующим обстановки и, в частности, противника. Не хотелось бы заниматься гаданием, но определенные, вполне обоснованные предположения можно сделать. Меньше всего командующий знал об авиации противника, но по опыту двух месяцев войны легко сделать вывод, что конвои атаковали небольшие группы бомбардировщиков без истребительного прикрытия. Когда над судами появлялись советские истребители, противник отказывался от атак наших транспортов. Было также очевидно, что при выходе в море большой массы кораблей и транспортов уже через 3–4 часа нужно ожидать массовых налетов германских бомбардировщиков, которые при необходимости могут обеспечиваться истребителями. (Аэродромная сеть на южном и северном побережье Финского залива вполне это позволяла). На большие знания и рассчитывать не приходилось, так как определить предполагаемый наряд авиации противника разведка просто физически не могла. Но и из имевшихся данных необходимость организации действенной [128] противовоздушной обороны сил флота на переходе морем наверняка не вызывала сомнения.

Вопрос состоял в том, как это сделать при таком огромном количестве обороняемых объектов, да еще с учетом того, что основным строем на переходе будет кильватерная колонна. Естественно, прежде всего хотелось бы привлечь истребительную авиацию флота. На 22 августа в ее состав входили боеготовыми самолеты Як-1 (6 машин), МиГ-1 (22 машины) и ЛаГГ-3 (3 машины), а также И-15 (21 машина), И-16 (63 машины) и И-153 (46 машин). То есть количество машин было достаточным. Тем более что специально для прикрытия сил флота во время прорыва планировалось создать группировку истребителей из состава ВВС КБФ и Ленинградского фронта в количестве 65 машин, правда, не ясно каких типов. Новые истребители могли патрулировать на удалении 150 км 50 минут с резервом времени на 15-минутный воздушный бой, старые самолеты имели показатели приблизительно в два раза меньше. Одновременно они бы смогли реально сделать два, максимум три вылета на такое удаление за весь день. При первичном планировании перехода командующий флотом рассчитывал на аэродром Липово на Кургальском полуострове. Оттуда новые истребители доставали до меридиана о. Мохни, а старые — до Гогланда. Однако еще до оставления Таллина советские войска уже отступили за реку Луга и заняли оборону восточнее Копорья. Таким образом вся авиация флота оказалась в районе Ленинграда и ближайшим аэродромом стал Ораниенбаум. Отсюда и новейшие истребители могли надежно прикрыть суда и силы флота только от Гогланда, а старые находились бы над островом всего десяток минут. А ведь подготовь Военный совет флота хотя бы взлетно-посадочную площадку подскока на Гогланде или Лавенсари — и авиация противника получила бы достойный отпор. Это не из области фантастики, а вполне реальная вещь, кстати аэродром на Лавенсари появился уже менее чем через год. На сооружение подобной площадки силами флота, находящимися в Кронштадте, в тех условиях понадобилось бы несколько недель. Так что начни сооружение посадочной полосы и создание запасов топлива хотя бы тогда, когда Таллин оказался в [129] окружении, то к 28 августа хоть какой-то примитивный аэродром уже функционировал бы. А его отсутствие — это банальный просчет командования флотом, отсутствие предвидения.

В те годы зенитная артиллерия являлась вторым по эффективности средством борьбы с авиацией. Но чтобы лучше представить, чем располагал командующий флотом, разберемся с тем, что представляли из себя корабли в отношении ПВО. Так вот, все они, кроме крейсера и новых эсминцев, могли прикрыть суда только в том случае, если авиация будет прорываться к объектам удара через них. Существует у зенитчиков такое понятие как «параметр воздушной цели» — наименьшее расстояние, на которое приближается пролетающая мимо воздушная цель, или иначе проекция на водной поверхности перпендикуляра от курса самолета на корабль.

Он характеризует способность сбить воздушную цель, летящую не на тебя, а на другой корабль или судно. Величина параметра всегда значительно меньше максимальной дальности стрельбы и сильно зависит от скорости цели. Например, 76-мм артиллерия эсминцев способна поражать германские бомбардировщики, летящие с параметром 1–1,5 километра. Таким образом, в идеале эсминец мог держать оборону против воздушного противника «на фронте» не более трех километров или чуть более одной мили. Получается, что для надежного прикрытия двух-трех транспортов нужно до четырех эсминцев, в крайнем случае два, на левом и правом траверзах обороняемых объектов. Что касается крейсера, то он со своей 100-мм артиллерией мог удерживать «фронт» до 4–5 км.

Наверное, командующий мало что знал о береговой артиллерии на мысе Юминданина, хотя в его распоряжении имелись силы и средства, которые можно было бы нацелить на разведку этих объектов. Но по имеющимся документам создается впечатление, что выявлением фактической угрозы коммуникации со стороны береговой артиллерии никто не занимался. Отчасти это можно объяснить тем, что уже в середине августа приняли решение идти посредине Финского залива, а здесь эффективность огня артиллерийских батарей противника во всех случаях была мала. Учитывая, что почти во всех описаниях Таллинского прорыва присутствует эпизод чуть ли не [130] артиллерийской дуэли крейсера «Киров» с германской береговой батареей, требуется внести некоторую ясность. Чтобы вести прицельный огонь по кораблю, надо наблюдать его корпус, хотя бы верхнюю палубу. Иначе почти невозможно определить курсовой угол, но главное — нужно видеть всплески от падения собственных снарядов, в противном случае просто нельзя корректировать огонь. Пускай наблюдатель на берегу находился на высоте 10 м, высоту борта крейсера примем за 6 м, в этих условиях дальность видимости составит 110 кб. Дальность стрельбы 170-мм германских орудий не превышала 20 км. Таким образом, все параметры, влияющие на точность стрельбы, находились на переделе, и по этой причине говорить о какой-либо эффективности огня германских береговых батарей на дистанциях более 100 кб просто не приходится — попадание могло быть только случайным. Теперь об эффективности стрельбы крейсера по батарее противника. Для кратковременного подавления стандартной полевой батареи требуется не менее 150 снарядов калибра 180-мм. Но это при условии знания ее местоположения с точностью до 10 м и всех прочих идеальных условиях! Где на самом деле находилась батарея, никто не знал. В этих условиях все разговоры о том, что «Киров» заставил замолчать береговую батарею, — просто досужий вымысел: снаряд крейсера мог залететь на огневую позицию противника только случайно. А прекращала стрельбу германская артиллерия, скорее всего, потому, что просто не видела своих всплесков, чему безусловно способствовали ставившиеся дымовые завесы. Вообще германская береговая артиллерия действительно могла стать реальной угрозой только при следовании южным маршрутом.

Наибольшую опасность для сил флота все же представляли мины. Именно из-за высокой плотности минных заграждений противника в настоящее время многие упрекают Военный совет КБФ в том, что он выбрал для перехода средний маршрут, а, предположим, не южный. Однако при этом почему-то забывают, что сегодня мы знаем то, чего командующий флотом в 1941 г. не знал. На основании чего он мог считать, что за те двадцать дней, пока наши силы не пользовались прибрежным маршрутом, противник не поставил там [131] еще более мощные минные заграждения, чем в центре залива? А по срединным коммуникациям последний конвой прошел буквально несколько дней назад. Почти по этой же причине, наверно, отказались от северного маршрута. Вспомните о том, как распорядился Военный совет КБФ своим минным запасом — мины пошли на создание мощных оборонительных заграждений против мифических крупных германских кораблей. Подобные заграждения предусматривались еще предвоенными планами, и это вполне соответствовало взглядам командования КБФ на ведение военных действий на море в тех условиях. Именно поэтому, если В.Ф. Трибуц мысленно поставил себя на место командующего ВМС Финляндии, то он пришел бы к выводу, что вдоль опушки шхер выставлены оборонительные минные заграждения против, безусловно, более мощного советского флота. И выходит, что северный маршрут как раз проходит по этим самым заграждениям. Да и финская артиллерия береговой обороны — это не германская импровизация: там орудия калибром до 305 мм в бетонных блоках, специально предназначенные для поражения морских целей.

Так или иначе рассуждал командующий флотом неизвестно, но в любом случае наибольшую угрозу он определил совершенно точно — мины и авиация противника, да и маршрут, исходя из того, что он знал в то время об обстановке, выбран, похоже, наиболее рационально.

Теперь посмотрим, как предполагалось нейтрализовать эти угрозы. Но сначала, для более правильного восприятия всего того, о чем пойдет речь далее, как говорится, расставим все точки над i. Все ниже изложенное не является некими личными домыслами умника, который, сидя в уютном кресле и зная, чем все закончилось, более чем через полвека рассуждает о том, что могло бы быть, если бы... Все не так. Далее ответ на вопрос «Почему так произошло?» мы будем искать в том числе и в анализе выполнения своих прямых служебных обязанностей должностными лицами. Например, в какой мере и в каком объеме они реализовывали конкретные положения основных руководящих документов. Боевой устав или Наставление по ведению операций — это не благие пожелания, а руководство к [132] действию. Их требования обязаны (!) выполнять все, кто планирует и управляет боевыми действиями. Конечно, эти документы — не догма, но чтобы вообще игнорировать какие-либо их положения, нужны весомые основания.

Вернемся к нашей теме. Основополагающим документом, на который ссылаются все послевоенные исследователи прорыва из Таллина в Кронштадт, является Боевой приказ от 27 августа{35}. Первое, что бросается в глаза — он написан с нарушением статьи 42 БУМС-37{36}. В частности, в нем полностью отсутствуют первые два пункта, да и третий усечен. Из этого приказа следует, что целью предстоящих действий является переход сил флота из Таллина в Кронштадт. Это очень важный момент, так как цель предстоящих действий предопределяет все остальное: построение сил, боевые задачи, организацию всех видов обеспечения и т.д. Все эти вопросы применительно к «переходу» в основном отражены в главе 5 БУМС-37. Однако под переходом там понимается выдвижение в район боевого предназначения, в то время он не ассоциировался с перебазированием сил флота. Подобное толкование перехода появилась после войны и в определенной степени именно по опыту эвакуации Таллина. То есть переход являлся этапом какой-то операции. Поэтому даже с чисто формальной точки зрения цель действий сил флота определена неправильно. Гораздо ближе сложившейся ситуации является «прорыв блокады». Действительно, силы противника, завоевав господство в Финском заливе, фактически блокировали коммуникацию Таллин — Кронштадт, о чем свидетельствуют обстоятельства проводок последних конвоев. Подобные действия предусмотрены главой 5 Временного наставления по ведению морских операций 1940 г. (НМО-40){37}.

Такой на первый взгляд чисто теоретический и формальный вопрос, как правильное определение целей предстоящих действий [133] позволил штабу КБФ «уйти» от полноценного планирования операции по прорыву флота, поскольку переход формально даже не является боевой операцией и требует разработки в основном организационных, а не боевых документов. Операция же, как форма применения войск, сил и средств, предусматривает планирование боевых действий; заблаговременную постановку задач силам; согласование по месту и времени основных усилий; планирование результатов. Подготовка операции — это совершенно конкретный комплекс мероприятий, которые достаточно подробно описаны в соответствующих руководящих документах, например, в уже упоминавшемся НМО-40 и в Наставлении по боевой деятельности штабов соединений ВМФ, также 1940 г. издания. Теперь понимаете, почему в двух изданиях — Морском Атласе и военно-историческом очерке «Военно-Морской флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» — одно и то же событие имеет два названия?

Исходя из цели предстоящих действий (переход) боевой приказ определял построение сил: три корабельных отряда (главных сил, прикрытия и арьергард), а также четыре конвоя, включающие в себя охраняемые суда, корабли непосредственного охранения и тральные группы — последних в конвое № 4 не было. Там же ставились боевые задачи корабельным отрядам: «Главным силам — прикрыть на переходе от м. Юминданина до о. Гогланд, первый и второй караваны транспортов. Отряду прикрытия — прикрыть на переходе от о. Кери до о. Вайндло второй и третий караваны транспортов. Арьергарду — прикрывать третий караван транспортов с тыла». Таким образом, основная задача корабельных групп — прикрытие, то есть они выступают в качестве отрядов оперативного прикрытия. В те годы оно осуществлялось в основном при угрозе конвоям со стороны корабельной группировки противника. В отдельных, очень специфических условиях оперативное прикрытие может решать задачи по недопущению к прикрываемым объектам подводных лодок (фактически подобные задачи стали решаться только на заключительном этапе Второй мировой войны) и подавлению береговых батарей. Теперь посмотрим, зачем нужно было оперативное прикрытие в нашем случае. Теоретически существовала угроза со стороны финских [134] броненосцев береговой обороны, а также германских легких крейсеров и эсминцев. Однако эти силы до сих пор в устье Финского залива не появлялись. Более того, они вообще оказались вне поля зрения советской разведки, хотя в то время разведывательная авиация флота регулярно осматривала почти всю акваторию Балтийского моря, во всяком случае его восточную и центральную части. О чем это может говорить? Или крупных артиллерийских кораблей противника действительно не было ни в Финском заливе, ни на подходах к нему, или разведка велась плохо. Из чего исходил командующий флотом? Выходит, он не верил своей разведке, раз все же выделил оперативное прикрытие. Но, похоже, дело не в этом. Действительно, в случае, если бы местоположение кораблей противника являлось критичным для построения своих сил, то командующий поставил бы конкретную задачу разведотделу и штабу ВВС флота — найти эти корабли, даже за счет некоторого ослабления разведдеятельности на других направлениях. Выявила бы разведка крейсера и броненосцы или нет, сейчас не суть важно — главное, что такой приказ в рамках предстоящей операции вообще не поступил. Значит, на самом деле не очень-то и верили в штабе КБФ, что в Финский залив могут войти крупные корабли противника. Учитывая выставленные оборонительные минные поля, прикрытые крупнокалиберной артиллерией из района Таллина и с Ханко, такой вывод вполне логичен. Более того, посмотрите еще раз на боевые задачи корабельным отрядам. Самый мощный из них во главе с крейсером «Киров» должен прикрыть конвои восточнее мыса Юминданина, то есть там где крупных кораблей противника уж точно быть не могло. Таким образом, очевидно, что оперативное прикрытие не было ориентировано против группировки во главе с крейсерами или броненосцами. Кстати, среди главных угроз в боевом приказе эти силы также не указаны. Это все как бы с одной стороны, а с другой — отряды боевых кораблей в принципе не могут прикрыть от авиации и мин, то есть от главных угроз. Наконец, включение в состав групп оперативного прикрытия подводных лодок сразу указывает на то, что ни отряд главных сил, ни отряд прикрытия на самом деле ни от кого прикрывать и не собирались. Таким образом, получается, что [136] подобное построение сил флота не соответствует статье 90 БУМС-37, которая гласит: «Переход маневренного соединения флота должен совершаться для выполнения определенной боевой задачи, исходя из которой строятся все расчеты по организации походного движения и его обеспечению», то есть походный порядок должен соответствовать боевой задаче.

Чтобы уже больше не возвращаться к этому вопросу, рассмотрим, какие боевые задачи поставил командующий флотом своей авиации:

1. Вести разведку Финского залива, баз и аэродромов противника в прибрежной части Финляндии и Эстонии до меридиана 22°.

2. Нанести бомбардировочные удары по обнаруженным кораблям в базах, а также по аэродромам и батареям противника.

3. Осуществлять непосредственное прикрытие кораблей на переходе от меридиана 26°30' до меридиана 28°30' путем посменного патрулирования в воздухе групп истребителей.

При этом важнейшими объектами прикрытия объявлялись боевые корабли. Прикрытие судов предусматривалось только в случае отсутствия кораблей в районе, ограниченном меридианами 26°30' — 28°30'.

Первый пункт приказа соответствовал повседневной деятельности разведывательной авиации флота в тот период и таким образом никак не целеустремлял ее на обеспечение предстоящего прорыва флота в Кронштадт. Второй пункт, задача бомбардировочной авиации, похож на банальную отписку. Насчет кораблей куда ни шло, но по каким аэродромам и каким батареям противника наносить удары? Их несколько десятков вдоль маршрута прорыва, никакой авиации не хватит. Это если заставить их прекратить функционировать хотя бы на сутки. А если лишь на тот период, когда в радиусе их досягаемости будут проходить наши силы, то тогда нужно согласовывать удары авиации по месту и времени с динамикой перемещения этих сил. Ничего подобного в приказах нет. Последний пункт боевой задачи истребительной авиации, как мы уже знаем, просто невыполним. Недаром военные говорят: «Как скомандовано, так и исполнено». В целом авиация действовала в соответствии с полученным приказанием: никаких сил противника не обнаружила, никаких [137] ударов ни по кому не нанесла, никого с воздуха не прикрыла. Правда, справедливости ради надо отметить, что если 28 августа ВВС флота в интересах кораблей и судов совершили три самолетовылета (!) общей продолжительностью 4 часа с целью «поиска эскадры КБФ», то 29 августа истребители 61-й авиабригады выполнили 59 самолето-вылетов для прикрытия кораблей и судов на участке Лавенсари — Кронштадт. При этом в районе о. Сескар лейтенант Максимов сбил Ju88A-4 из KGr806. В этот же день получили повреждения от зенитной артиллерии два He111 из 3./KG4, один из них над о. Тютерс, а также Не111Н-5 из 1./KG4. Последний вынужден был садиться на свой аэродром «на брюхо». Зато 15-й авиаполк, решая задачи ПЛО, потерял два МБР-2, сбитые на взлете. Еще одна пара МБР-2 вела воздушный бой с Me110. Всего же было выполнено шесть самолето-вылетов. 30 августа 61-я авиабригада совершила 54 самолето-вылета, еще десять 15-й авиаполк. Причем если МБР-2 не могли найти наши корабли и суда между Гогландом и Кронштадтом, то истребители не обнаружили воздушного противника к востоку от Лавенсари. А его там и не было. В это время германская авиация бомбила Гогланд. 31 августа истребители 61-й и 10-й авиабригад сделали по девять самолето-вылетов, но опять же противника не обнаружили.

Далее попытаемся разобраться, что предусматривалось для нейтрализации угроз силам на переходе морем в соответствии с пунктом 5 статьи 195 НМО-40. Правда, и сами угрозы хоть и определены правильно, но очень неконкретны. Действительно, что такое «Переход будет происходить в условиях сильного воздействия авиации, мин, подлодок противника»? Где, какими силами будет воздействовать противник, а главное, кто и что должен делать с нашей стороны? Можно предположить, что командиры главных сил, сил прикрытия и арьергарда принимали свои Решения на выполнение боевой задачи, поставленной в боевом приказе. Но где эти Решения?

А что, согласно хотя бы действующим документам, не говоря уже о соответствующих разделах курса военно-морского искусства или опыта первых лет Второй мировой войны, должны и могли предусмотреть офицеры-операторы? Пойдем в порядке, указанном в приказе. [138]

Итак, угроза с воздуха. Для ее нейтрализации в те годы существовало четыре стандартных приема: прикрытие с воздуха своих сил истребительной авиацией, упреждающие удары по аэродромам противника, сокрытие от противника своих сил, применение зенитных огневых средств. О возможности привлечения истребительной авиации мы уже говорили — на нее надеяться не приходилось из-за просчетов в организации системы базирования. Скрыть от противника факт и маршрут перехода наших сил в тех условиях было практически невозможно.

Удары по аэродромам противника представляли большую сложность с мало предсказуемым результатом. Нельзя забывать о том, что аэродромы того времени не имели взлетно-посадочных полос с твердым покрытием, а являлись грунтовыми. Поэтому, чтобы затруднить взлет авиации, требовалось буквально перепахать все поле, но и тогда восстановительные работы зачастую занимали считанные часы. Сорвать удар авиации путем уничтожения ее на аэродроме, по опыту войны, можно было только в определенных условиях: внезапность удара, скученность стоянки самолетов, отсутствие эффективной ПВО и т.д. Кроме того, нужно точно знать, с каких аэродромов будет наноситься удар, а вдоль коммуникации Таллин — Кронштадт их находилось сразу по нескольку — как на финской, так и на эстонской территории. Существовала также одна особенность применения германской авиации, о которой мы тогда еще не знали, точнее, знали, но не сделали выводов из опыта боевых действий 1939–1940 гг. За счет создания оперативно-стратегических объединений авиации «воздушный флот» достигался высокий уровень централизации управления силами. Например, 1-й германский воздушный флот действовал на фронте от Валдайской возвышенности на юге до Финского залива на севере. Это позволяло достигать высокой концентрации усилий в нужном месте и в нужное время. Вот и получалось, что сегодня два десятка Ju87 поддерживали свои войска в районе станции Дно, а завтра они же атаковали советские суда между Таллином и Кронштадтом. Кстати, именно эта гибкость в управлении силами и высокая маневренность создавала у многих советских военачальников иллюзию того, что германской авиации просто «немерено [139] «. Поэтому наличными силами при такой неопределенности в конкретных местах базирования германской авиации нанесение предварительных ударов по аэродромам противника, скорее всего, особого эффекта не принесло.

Оставался четвертый способ защиты от воздушного нападения — непосредственное отражение ударов авиации с помощью зенитных огневых средств кораблей. Для этого существуют известные каждому морскому офицеру с училищной скамьи так называемые ордера ПВО. Под ними в общем случае понимается точно определенное по направлениям и дистанциям расположение кораблей и судов, охраняемых сил и сил охранения, действующих совместно для наиболее эффективного применения зенитного оружия. Причем если не в училище, то уж на офицерских классах всех будущих командиров учили, что такие ордера могут быть не только противовоздушными, но и ПЛО, ПМО, ПКО. Например, посмотрим, в каком ордере предполагался переход конвоя № 1. Мы уже разбирались с возможностями ПВО эсминцев и крейсера. Очевидно, что их надо ставить в кильватерной колонне через 2–3 транспорта — и тогда можно прикрыть все направления зонами обстрела зенитной артиллерии. Конечно, огонь получается «жиденький», однослойный, но это лучше, чем вообще никакой реальной защиты, как это предусматривалось не только построением первого, но и других конвоев. В случае построения сил в комбинированный ордер ПМО — ПВО десять эсминцев и крейсер, а также сторожевые корабли специальной постройки вполне могли бы взять под свою непосредственную защиту не менее 30 судов, то есть все наиболее крупные из них. Во всяком случае, это безусловно более рациональное использование боевых кораблей, чем выделение их в силы оперативного прикрытия неизвестно от кого.

Следующая угроза, обозначенная в приказе, — это мины. Не вдаваясь во все тонкости минно-трального дела, можно сказать только одно: для тех конкретных условий обстановки, согласно статьям 623 и 661 Наставления тральщиков (НТЩ-40), разработчики плана прорыва флота обязаны (!) были предусмотреть обвехование кромок тральной полосы. Это в сочетании с движением всех корабельных групп [140] строго по одному маршруту в значительной степени снижало вероятность гибели кораблей и судов на минах.

Угроза подводных лодок для прорывающихся в Кронштадт сил теоретически безусловно существовала. По способам борьбы эта угроза сродни воздушной. Но поскольку точные места базирования подводных лодок противника тогда известны не были, то и нанесение авиационных ударов по ним невозможно. Учитывая сложность маскировки прорыва, оставалось только непосредственное ПЛО сил флота. Отсутствие надежной радиосвязи почти исключало применение противолодочной авиации в походном порядке группировки, не говоря уж об ордерах. В этих условиях, как правило, летающие лодки МБР-2 осуществляли поиск подводных лодок согласно заданию, полученному еще на аэродроме. По причине громоздкости системы управления авиационные начальники чаще всего очень приблизительно знали, где находятся силы флота и в чем сейчас они конкретно нуждаются{38}. Отсюда и боевые задачи летчикам ставились очень неконкретно, а значит, здесь многое зависело от их инициативы и подготовленности. Но в любой ситуации наличие в районе пускай и крайне несовершенной противолодочной (она же разведывательная) авиации в некоторой степени повышало боевую устойчивость корабельной группировки. Учитывая, что ВВС флота к 20 августа располагали 67 исправными самолетами МБР-2, а также пятью Че-2, дальность действия которых позволяла оперировать до мыса Юминданина даже из района Кронштадта, а также практическое отсутствие над Финским заливом истребителей противника, вполне реально было организовать постоянное патрулирование в районе перехода конвоев. [144]

Другим достаточно эффективным способом снижения угрозы подводных лодок является построение сил в ордера ПЛО. Но в отличие от комбинированного ордера ПМО — ПВО, ордера ПМО — ПЛО не существует. Это вызвано тем, что, учитывая точность знания своего места подводными лодками того времени, им не назначали боевых позиций в районе минных постановок, а значит, на заведомо известных заграждениях противника угроза со стороны подводных лодок отсутствовала. Ведя разговор о противолодочной обороне, также необходимо учитывать, что корабли КБФ практически не имели средств обнаружения объектов в подводной среде{39}. Одновременно для «реакции» на визуально наблюдаемый перископ или след торпеды наиболее подходили малые охотники, которые в силу своей малой осадки (1,25 м) достаточно безболезненно «гарцевали» на минных полях. Таким образом, гидросамолеты и сторожевые катера могли снизить угрозу со стороны подлодок, что и должно было найти свое отражение в плане на прорыв в Кронштадт.

Любопытно, но в боевом приказе не указаны в качестве угрозы торпедные катера противника, хотя о том, что они действуют против наших сил, в том числе и в Финском заливе, командование флотом знало. Вообще при рассмотрении документов иногда создается впечатление какой-то параллельности миров. Кажется, что война шла как бы сама по себе, а планирование прорыва — само по себе. Во всяком случае, разработчики плана были обязаны предусмотреть меры по снижению угрозы со стороны торпедных катеров.

Подводя итог анализу разработанных на операцию боевых документов, можно сказать, что на самом деле речь идет об организационном приказе с приложениями. Их совокупность нельзя рассматривать как комплект Плана операции, потому что в нем отсутствует целый ряд основополагающих документов, например план разведки, [145] план ПМО, план ПВО и т.д. В этих документах нет даже намека на организацию каких-то действий по введению противника в заблуждение, по снижению предполагаемых угроз. Что касается отсутствующих важных документов, то сразу хочется упредить тех, кто во всем этом увидит элементарный формализм: подумаешь, какой-то бумажки нет! На самом деле тот же план разведки или ПМО — это не «бумажки», а рабочие документы соответствующих штабных постов, которые должны отслеживать обстановку по своему направлению и если не управлять выделенными силами, то выдавать свои предложения начальнику штаба. Так что отсутствие подобных «бумажек» — верный признак, что отсутствовали и соответствующие органы управления, а значит, этими вопросами никто не руководил. ФКП флота на переходе развернули в штурманской рубке крейсера «Киров». На практике это означало, что на самом деле не то что флагманского — никакого КП не было. Здесь небольшое пояснение: в данном контексте под командным пунктом понимается не помещение, а орган управления при командующем. Он должен состоять из различных специализированных штабных постов. Именно эти посты управляют в интересах всей группировки разведкой, всеми видами обороны, спасательными действиями и т.д. Учитывая особенности операции, начальник штаба флота должен был определить перечень этих постов и поставить им задачи. Но в нашем случае он вообще оказался в другом отряде, то есть на переходе штаб не имел своего начальника. Одновременно на борту крейсера находился командир Отряда легких сил (ОЛС) вместе со своим штабом с совершенно неопределенным статусом. Почему неопределенным? Потому что в боевом приказе он как командир отряда не упоминается, из чего явно следует, что главными силами управляет лично комфлот. Одновременно в плановой таблице на переход указывается, что управляет движением этого отряда все же командир ОЛС{40}. Такие разночтения в организации боевого управления говорят о крайне низком качестве разработанных документов, под которыми стоят, в том числе, [146] подписи начальника штаба флота. Исходя из требований руководящих документов, командира отряда главных сил вместе с его штабом требовалось посадить на лидер «Ленинград», а крейсер оставить флагманским кораблем всей группировки, развернув в кают-компании полноценный командный пункт флота. Здесь необходимо пояснить, что, как показала практика, совмещать два КП разных начальников нельзя. Иногда это правило частично нарушается, чаще из-за проблем с обеспечением связью, и два КП размещаются на одном корабле, но территориально раздельно, независимо друг от друга. Дело в том, что каждый командный пункт управляет строго определенными силами, причем через нижестоящие командные пункты, а не через головы промежуточных начальников. Из практики, что, впрочем, подтверждено теоретически, каждый орган управления должен иметь 5 ± 2 объекта управления: при меньшем количестве содержать промежуточное звено нецелесообразно, а при большем — орган управления начинает не справляться, «захлебываться». Конечно, это не догма и многое зависит от конкретных условий обстановки, но в нашем случае все было корректно, построение группировки, во всяком случае по количеству отрядов и конвоев, вполне рационально. Еще один важный момент. С командными пунктами органически связаны средства связи корабля, а их количество ограничено. Поэтому размещение командира отряда главных сил и его штаба на «Ленинграде» позволило бы за счет средств связи этого корабля организовать все необходимые радиосети{41}. Одновременно перенос КП на лидер не потребовал бы новых радиосетей для ФКП командующего флотом, так как все они и так должны были существовать для всех остальных отрядов и конвоев. [147]

Однако командующий группировкой взял на себя управление одним отдельным отрядом. По опыту, подобное сразу резко ослабляет усилия по управлению всей группировкой. Все это как-то можно объяснить при условии нехватки подготовленных штабов, то есть органов управления. Но на переходе в качестве пассажиров переезжал командир ОЛС со своим штабом, а командир ОВР Главной базы вместе со своим штабом, исходя из задач арьергарда, вполне мог бы возглавить этот отряд. Да и офицерами штаба флота можно было укомплектовать несколько командных пунктов. Похоже, командующий флотом заранее сосредоточил все свои усилия на прорыве именно главных сил.

Вышеизложенные моменты далеко не охватывают всех требований руководящих документов, это самое элементарное, буквально лежащее на поверхности. Теперь осталось ответить на вопрос, в какой мере неполноценное планирование операции по прорыву сил флота повлияло на ход реальных событий.

25 августа своим приказанием начальник штаба определил старшинство флагманов на рейде и порядок их отхода. Последним с рейда должен был уходить командир Минной обороны, по сигналу которого предполагалось осуществить закупорку и минирование гаваней силами ОВР.

Несмотря на мужество советских войск, 26 августа началась агония обороны города. Дальше все становилось бессмысленным, а главное, в ближайшие сутки могло быть потеряно управление и тогда начался бы хаос, сродни тому, что менее чем через год имел место под Севастополем. В этот день Верховным командованием наконец-то дается разрешение на эвакуацию. Уже к вечеру подготовили исполнительные документы на прорыв, утром следующего дня их утвердил Военный совет КБФ и немедленно вручили исполнителям. В состав комплекта документов входили: Боевой приказ командующего и плановые таблицы перехода отрядов боевых кораблей и конвоев. Каждый командир конвоя имел ордер движения и наставление на переход{42}. [148]

27 августа отдается приказ стрелковому корпусу о подготовке к отходу и порядке посадки на транспорты под прикрытием огня корабельной и береговой артиллерии. Непосредственно в частях этот приказ получили в 11:30–12:00 27 августа. В 21:00 войска, прикрываясь арьергардами и огнем флота, начали отход для посадки на суда, которая началась в 22:30. О ходе самой погрузки эвакуируемых сведения противоречивы, как и ее оценка: от «организована в соответствии с планом» до «проходила стихийно». Видимо, истина где-то посредине. Это видно из сравнения плановой и фактической загрузки судов{43}. С одной стороны, на борт приняли гораздо больше людей, чем это предусматривалось планом. С другой стороны, в Таллине на причалах осталось более 5000 человек, причем цельными подразделениями. При этом несколько судов вообще ушли пустыми, а транспорты «Тобол» и «Вторая Пятилетка» приняли на борт 18 и 250 человек соответственно, при вместимости 2000 каждый. Хотя здесь имеется объяснение. Эти два судна по плану должны были загружаться в Купеческой гавани, но она оказалась в зоне досягаемости огня полевой артиллерии противника, поэтому пункт погрузки перенесли в Беккеровскую гавань, однако информация об этом до войск своевременно не дошла.

Более-менее вникнув в планирование операции по прорыву сил КБФ из Таллина в Кронштадт, а также в некоторые обстоятельства, ему предшествующие, проследим, как развивались события в дальнейшем, тем более что их общедоступные описания очень поверхностные.

Как уже отмечалось, минная обстановка на предполагаемом маршруте перехода из Таллина в Кронштадт была сравнительно хорошо известна. По этой причине командование флотом решило все же приступить к протраливанию фарватера через Юминаданинское заграждение противника. Однако боясь потерять последние мореходные тральщики, для выполнения поставленной задачи привлекли 12-й дивизион катерных тральщиков типа «рыбинец» в охранении сторожевого [150] корабля «Аметист» с приказанием с утра 25 августа начать протраливание фарватера между меридианами 25° 15' и 25°40' на всю его ширину, то есть одну милю. Однако по состоянию погоды «рыбинцы» не смогли выйти в море ни 25 августа, ни в следующие два дня, вследствие чего задачу предварительного траления на фарватерах 10 ТБ-ж и 10 ТБ-е так и не выполнили. Это означало, что флоту предстояло совершить переход за тралами с форсированием хотя и несколько разреженного, но все же очень плотного минного поля.

В состав отряда главных сил вошли крейсер «Киров»; лидер «Ленинград»; эскадренные миноносцы «Сметливый», «Гордый» и «Яков Свердлов»; подводные лодки С-4, С-5, «Калев», «Лембит» и, наверно, Щ-405; ледокол «Суур Тылл»; торпедные катера № 31, 73, 74, 84, 103, 113 и 144; катера МО № 112, 131, 133, 142, 202 и 204; базовые тральщики Т-204, Т-205, Т-206, Т-207 и Т-217. На переходе от меридиана мыса Юминданина до острова Гогланд отряд главных сил по плану должен был прикрывать I и II конвои.

В составе отряда прикрытия реально вошли: лидер «Минск»; эскадренные миноносцы «Славный» и «Скорый»; подводные лодки Щ-322, М-95; торпедные катера № 33, 53, 91 и 101; катера МО № 207, 212, 213 и 510; базовые тральщики Т-203, Т-210, Т-211, Т-215 и Т-218. Кроме этого к отряду присоединилось задержавшиеся на рейде из-за приемки людей с берега посыльное судно «Пиккер» из состава главных сил. Зато включенные в состав отряда подводные лодки М-98 и М-102 по приказанию Главкома Северо-западного направления в последний момент направили на позиции южнее Хельсинки, и они пришли в Кронштадт самостоятельно 6 сентября. На переходе от острова Кери до острова Вайндло отряд должен был прикрывать II и III конвои.

В состав арьергарда вошли: эсминцы «Калинин», «Артём» и «Володарский»; сторожевые корабли «Снег», «Буря» и «Циклон»; торпедные катера № 51 и 61; катер МО № 5, 195, 197, 204, 210, 211, 232. Задача арьергарда заключалась в постановке минных заграждений на Таллинском рейде, на подходах к нему и в бухте Копли-Лахт, а затем в прикрытии перехода III и IV конвоев с тыла. [152]

Перевозку эвакуируемого гарнизона Таллина и Палдиски осуществляли суда четырех конвоев, фактический состав которых по разным причинам несколько отличался от указанных в плановой таблице на переход.

В составе конвоя № 1 совершали переход: транспорты «Вирония», «Атис Кронвальдис», «Ярвамаа», «Колпаке», «Алев», «Элла», «Казахстан», «Иван Папанин»; плавбаза «Ленинградсовет»; ледокол «Кришьянис Вальдемарс»; плавмастерская «Серп и Молот»; спасательное судно «Нептун»; буксир ОЛС-7; шхуна «Урме» (на буксире у транспорта); подводные лодки Щ-301, Щ-307, Щ-308, М-79. Непосредственное охранение конвоя включало эсминцы «Свирепый» и «Суровый»; сторожевые корабли «Аметист» и «Касатка»; сторожевые катера МО № 208 и 507; тихоходные тральщики «Буек», «Барометр», «Виестурс», «Краб, «Дзержинский», «Ляпидевский» и «Баян» (последний без трала); катерные тральщики № 1201, 1206, 1208, 1209, 1210 и 1211.

Состав конвоя № 2 был следующим: транспорты «Наисаар», «Вторая Пятилетка», «Эргонаутис», «Шауляй», «Эверита»; буксиры КП-12 с торпедным катером № 121 и «Тасуя» с тральщиком № 86 («Ижорец-33»); шхуна «Ата». Непосредственное охранение осуществляли сторожевой корабль «Щорс»; канонерская лодка «Москва»; сторожевой катер МО № 200; сетевые заградители «Онега», «Вятка» и «Азимут»; тихоходные тральщики № 43 (ЛВП-17), № 44 («Ижорец-38»), № 47 («Ижорец-69»), № 84 («Ижорец-28»), № 88 («Ижорец-31») и № 121 («Ижорец-71»); катерные тральщики № 1203, 1204, 1205, 1509, 1510, 1511, 1512 и 1514.

Конвой № 3 включал: транспорты «Луга», «Тобол», «Лейк Люцерн», «Балхаш», «Аусма», «Кумари», «Скрунда»; танкер № 12; спасательное судно «Колывань». В непосредственном охранении находились: канонерская лодка «Амгунь»; сторожевые катера МО № 501 и 502; тихоходные тральщики «Олонка», «Шуя», «Осетр» и № 83 («Ижорец-25»); электромагнитный тральщик «Ястреб»; катерные тральщики № 1101, 1104, 1106, 1109.

Командиры первых трех конвоев должны были находиться на назначенных судах и кораблях своих конвоев «Ленинградсовет», [154] «Москва» и «Амгунь», но фактически они сразу перешли на морские охотники.

В составе конвоя № 4 совершали переход: спасательное судно «Сатурн», буксир КП-6, самоходная баржа ТТ-1. Непосредственное охранение осуществляли: сторожевые корабли «Ост» и «Разведчик»; канонерская лодка И-8; электромагнитные тральщики «Пикша» и «Поводец»; катерные тральщики № 1503, 1505 и 1506.

Кроме этого как-то и где-то на переход ушли: сторожевой корабль «Топаз»; три бывших пограничных катера МО № 214, 220 и 233; полтора десятка сторожевых катеров типа КМ, МКМ и Б-4; катерные тральщики № 1103, 1108, 1313 и 1501 («Вайндло»); транспорт «Вормси»; посыльное судно «Юпитер»; спасательное судно «Метеор»; водолазный бот ВРД-43; гидрографические суда «Восток» и «Лоод»; тринадцать буксиров; пять шхун, восемь катеров; несколько барж и шаланд.

Уже днем 27 августа вследствие продолжавшегося артиллерийского обстрела со стороны южной окраины Таллина, стоянка кораблей и судов на его рейде стала опасной. К концу дня 27 августа боевые корабли перешли частью к острову Найссар, частью к острову Аэгна, а транспорты по мере готовности ночью и утром 28 августа сосредоточились в районе острова Аэгна. Последний катер МО ушел из Минной гавани около 8 часов 28 августа.

По замыслу I конвой должен был выйти с Таллинского рейда в 22 часа 27 августа, имея в противоминном охранении шесть лучших тихоходных тральщиков, а вслед за ним в 23 часа — IV конвой (без тральщиков). То есть суда этих конвоев преодолевали бы минные заграждения за тралами в темное время суток. К решению такой задачи не то что бы гражданские суда, боевые корабли были не готовы. Согласно плану, начало движения II и III конвоев, в состав которых вошла основная масса (70%) больших судов, назначили соответственно на 4 часа и 5 часов 28 августа. Предполагалось, что при таких условиях II и III конвои, идя со средней скоростью пять-шесть узлов, смогут засветло форсировать Юминданинское минное поле и к вечеру выйти в район Вайндло — Гогланд, где минная опасность считалась незначительной, а фактически вовсе отсутствовала. [156]

Отряд главных сил, отряд прикрытия и арьергард должны были начать движение с Таллинского рейда между 08:00 и 10:30 28 августа. Считалось, что при таком рассредоточенном движении конвоев и отрядов они не будут мешать друг другу. Вместе с тем путь, протраленный тральщиками впереди идущего конвоя или отряда, мог быть сравнительно безопасным для проводки сзади идущего конвоя или отряда.

Тральные силы распределили по отрядам неравномерно. Все десять базовых тральщиков выделили для проводки за тралами отрядов главных сил и прикрытия, то есть для арьергарда их не осталось. IV конвой также совершал переход самостоятельно, без тральщиков. Из семнадцати тихоходных тральщиков семь поступили в распоряжение командира I конвоя. Для проводки II и III конвоев выделено по четыре таких тральщика и, кроме того, в распоряжение командира II конвоя в последний момент передали еще три тральщика № 121, № 84 и № 88. Катерные тральщики 11-го и 12-го дивизионов распределили между всеми четырьмя конвоями, но, за исключением двух, они по прямому назначению не использовались.

Командиру Кронштадтской ВМБ заблаговременно в ночь на 25 августа поступило приказание от командующего флотом «все силы и средства бросить на обеспечение коммуникации», встречать конвои у острова Вайндло группой торпедных и сторожевых катеров, сосредоточить кронштадтские тральщики у Гогланда для встречи транспортов у Родшера, держать в гавани Сууркюля и у Лавенсари буксиры для оказания помощи поврежденным кораблям и судам. В состав сформированного для этой цели специального отряда прикрытия, помимо четырех сторожевых кораблей, двух буксиров, спасательного судна и девятнадцати катеров, вошли девять тихоходных тральщиков; из них три тральщика — «Краб», «Ляпидевский» и № 121 — в ночь на 28 августа послали для встречи I конвоя, но так как выход задержался, то они, никого не встретив, в 11 часов 28 августа пришли к месту стоянки транспортных судов у острова Аэгна.

Первоначальному решению командования КБФ о совершении перехода от Таллина до Гогланда в основном в светлое время суток, [158] за исключением конвоев I и IV, помешала неблагоприятная погода, наступившая во второй половине дня 27 августа, когда уже началась посадка войск на транспорты. Ветер, усилившийся до 7 баллов, сделал проблематичным переход маломореходных плавсредств, которых в составе конвоев было в избытке, а главное, тихоходные и катерные тральщики стали бесполезными. Во всяком случае именно эта причина указывается в отчете за переход. Но если бы не ветер, то время выхода все равно пришлось бы переносить. Дело в том, что к назначенному сроку не оказалось тральщиков № 42 (ЛВП-12), № 43, № 44 и № 47, которые предназначались для II конвоя. Когда эти корабли в ночь на 25 августа послали для проводки двух транспортов, ледокола и гидрографического судна, им приказали довести конвой только до Гогланда, после чего немедленно вернуться в Таллин. Утром 26 августа по приходе к Гогланду те же тральщики получили приказание провести в Таллин транспорты «Сигульда» и «Суале». По расчетам штаба КБФ, эта проводка должна была закончиться днем 27 августа, что и позволило бы обеспечить назначенный на 4 часа 28 августа выход из Таллина II конвоя. Но проводка транспортов не удалась, тральщики вернулись к Гогланду и, не успев полностью допринять уголь, вечером 27 августа вышли в Таллин. Они прибыли (без погибшего тральщика № 42) в район сосредоточения судов между островами Найссар и Аэгна только в 11 часов 28 августа, где физически измученному четырехдневным походом личному составу тральщиков пришлось спешно принимать уголь и продовольствие с канонерской лодки «Москва». В конечном итоге II конвой смог начать движение только в 15 часов 28 августа.

Согласно прогнозу погоды, во второй половине дня 28 августа ожидалось ослабление ветра, и действительно, к полудню сила ветра уменьшилась до 3, а затем до 2 баллов. В 11:35 28 августа Военный совет КБФ приказал выслать I конвой в море ровно в 12 часов.

Из-за свежей погоды и просчетов штаба КБФ конвои I, II, III и IV вышли в море между 12 часами и 15:20 28 августа, то есть на 10–14 часов позднее первоначально назначенного срока. Поэтому II и III конвой со своими сравнительно слабыми тральными силами, [159] малопригодными для ночной проводки, уже не могли форсировать Юминданинское минное поле засветло. Откладывать начало выхода до рассвета 29 августа считали рискованным, так силы флота явно обозначили свое намерение идти в Кронштадт, и любая задержка теоретически играла на руку противнику, который мог еще лучше подготовиться и создать более мощную группировку своих сил для противодействия эвакуации Таллина. Но все это теория. Если бы разведка флота не работала столь отвратительно, то командующий знал, что за сутки группировка противника осталась неизменной: дополнительных надводных сил взять было неоткуда, необходимое количество ударной авиации уже выделили и увеличивать не планировали, участие подводных лодок вообще не предусматривалось.

Однако попытки более полно учитывать реалии складывающейся обстановки были. В полдень, когда I конвою уже приказали идти в море, находившийся на лидере «Минск» начальник штаба КБФ доложил командующему флотом по радио, что, по его мнению, «караванам» следовало начать движение немедленно, а эскадре, то есть отряду главных сил и отряду прикрытия, сняться с таким расчетом, чтобы на рассвете 29 августа пройти район острова Кери, где начиналось Юминданинское минное поле противника. Посылая эту радиограмму, начальник штаба КБФ, считавший минные заграждения противника главной опасностью, полагал, что оба отряда боевых кораблей, прикрывая ушедшие вперед четыре конвоя, могли бы, не уменьшая скорости хода, с параван-тралами форсировать Юминданинское минное поле в светлое время суток вместе с транспортами.

Командующий флотом не согласился и решил, не задерживаясь до ночи, начать движение эскадры с таким расчетом, чтобы не обгонять I и II конвои прежде, чем они пройдут район мыса Юминданина. Обосновывалось это решение совершенно надуманной задачей подавления крейсером береговой батареи на мысе Юминданина для обеспечения беспрепятственного прохода транспортов. Предполагалось, что I и II конвои, идя шестиузловым ходом, дойдут до района мыса Юминданина не позднее 19 часов, в соответствии с чем отряды главных сил и прикрытия, имея назначенный ход 12 узлов, должны начать движение от острова Найссар между 16 и 17 часами. [160]

Считалось, что так они прикроют I и II конвой «на наиболее опасном участке пути», а главное — сами смогут форсировать до наступления темноты все или почти все Юминдское минное поле. Однако уже тогда комфлот знал, что подобные расчеты верны только применительно к I конвою, так как II конвой не мог немедленно сниматься из-за неготовности тральщиков, которые все еще принимали уголь. Так оно и получилось: оба отряда боевых кораблей обогнали II конвой примерно в 15–20 милях западнее меридиана мыса Юминданина. Таким образом, командующий флотом вторично отказался от точного выполнения поставленной отряду главных сил боевой задачи. Создается впечатление, что существовала какая-то другая главная задача, а все озвученные: прикрыть конвои на участке мыс Юминданина — остров Гогланд или подавить артиллерийскую батарею, всего лишь формальные отписки.

Из выделенных для проводки I конвоя тральщиков только «Ляпидевский» и «Виестурс» имели осадку 1,8–2 м, а остальные — от 2,6 до 4 м, в связи с чем впереди первой их пары по плану должны были идти два «рыбинца» с катерными тралами. Но этого не сделали. В первой паре шли с тралом Шульца «Дзержинский» и «Краб», за ними, почему-то со змейковыми тралами, — «Ляпидевский» и «Виестурс», а в третьей паре с тралом Шульца находились «Буёк» и «Барометр».

В самом начале с I конвоем произошла неожиданная задержка. Длинная кильватерная колонна проводившихся кораблей и судов еще не успела выстроиться на створе Екатеринентальских маяков, когда в 13:09 в четырех милях северо-западнее острова Аэгна в трале первой пары взорвалась мина. Взрывом перебило трал, и на его замену потратили около часа.

В 15 часов начались полеты разведчиков противника, а затем атаки бомбардировщиков, продолжавшиеся с небольшими перерывами до 19:30. Около 18:30 они потопили ледокол «Вольдемарс» и повредили транспорт «Вирония». Ранее этого, около 18 часов, тралы первой и третьей пар тральщиков перебило взрывами четырех мин, и почти одновременно юминданинская батарея открыла огонь [161] по транспортам. С эскадренного миноносца «Свирепый» искусно поставили плотную дымовую завесу, обстрел прекратился. Как мы видим, «Кирова» при этом рядом не оказалось. Тот же эсминец в 18:35 объявил радиограммой по флоту об обнаружении вражеской подводной лодки в восьми милях северо-восточнее маяка Кери и «таранил» ее. При этом на корабле ощущался удар: был поврежден башмак параванного охранителя, на поверхность поднялись большие пузыри воздуха и масляные пятна. Считалось, что подлодка потоплена, однако в то время их в том районе просто не было.

Вызванная повреждением двух тралов и продолжавшаяся около 30 минут остановка конвоя произошла в западной, наиболее плотной части Юминданинского минного поля. В связи с тем что кромка тральной полосы не обвеховывалась, транспорт «Элла», шедший в кильватерной колонне на восьмом или девятом месте, снесло к югу от тральной полосы, в 18:05 он подорвался на мине линии И-82 и через две-три минуты затонул. Из находившихся на транспорте 693 раненых спасли только 49 человек. Часть плавающих подобрал буксир ЛП-5 (С-101), но он сам через 15 минут подорвался и быстро затонул. В 20 часов с шедшего с IV конвоем сторожевого корабля «Щорс» обнаружили в полумиле южнее курса обломки транспорта «Элла» и сняли с них еще 74 человека. Через час на месте гибели ледокола «Вольдемарс» «Щорс» подобрал с воды 25 человек.

Согласно отчету командования КБФ, для оказания помощи лишившемуся хода судну «Вирония» послали транспорт «Алев», а для их охранения оставили эскадренный миноносец «Суровый» и катер МО № 208. В дальнейшем «Виронию» взяло на буксир спасательное судно «Сатурн» из состава IV конвоя.

Тем временем I конвой после замены поврежденных тралов продолжал движение по фарватеру 10 ТБ-е. В 19:20 снова начался обстрел транспортов с мыса Юминданина, и опять поставленная «Свирепым» дымовая завеса прикрыла транспорты. Одновременно с эсминца заметили якобы выпущенные подводной лодкой две торпеды, обогнавшие корабль в 25–30 м от борта.

Шедшие впереди «Дзержинский» и «Краб» в 19:40 пересекли поставленное 26 августа и, следовательно, не разреженное тралением [162] минное заграждение И-66. При этом тральщик «Краб» подорвался на мине и через пять минут затонул. В трале всплыла мина с оборвавшимся минрепом, и так как там могли остаться другие мины, то «Дзержинский» вышел из строя для отбуксирования трала. Предварительно с него спустили шлюпку для спасения команды тральщика «Краб». С этой же целью послали шлюпку с тральщика «Виестурс».

Остальные тральщики продолжали проводку конвоя. Вскоре пришлось на несколько минут остановиться, чтобы пропустить обгонявший конвой отряд главных сил, который стал теперь головным, чем теоретически облегчалась задача тральщиков I конвоя. Командир конвоя стремился использовать создавшиеся условия, чтобы засветло продвинуться как можно дальше на восток, но времени оставалось немного: солнце зашло в 20:40, вскоре после 21 часа видимость уменьшилась до нескольких кабельтов, а к 22 часам — до 1 кб. Примерно в это же время на «Ленинградсовете» приняли отправленную в 20:50 радиограмму командующего КБФ о его намерении стать на ночь на якорь в районе Родшера. Командир конвоя принял такое же решение. Имея всего два катера МО для связи, трудно было в темноте сохранить управление судами конвоя, поэтому одни из них стали на якорь, а другие продолжали следовать на восток. Дальше всех, почти до меридиана 26°, дошел транспорт «Казахстан», капитан которого, ни от кого не получая указаний, долго удерживал судно самым малым ходом против ветра, и наконец, в 1:00 29 августа приказал отдать якорь рядом с транспортом «Папанин», при таких же условиях оторвавшимся ночью от II конвоя.

Шедший одно время головным «Виестурс» около 22 часов оторвался от остальных тральщиков и в полночь стал на якорь в 10 милях западнее острова Вайндло. На следовавшем за ним тральщике «Ляпидевский», прикрывавшем змейковым тралом глубокосидящий «Барометр», в 22 часа по приказанию с флагманского корабля «Ленинградсовет», немного не доходя линии минного заграждения И-42, убрали трал. В 22:05 «Барометр» подорвался на мине и быстро затонул. Из личного состава погибшего тральщика, похоже, спасся только один человек, подобранный катерным тральщиком № 217. [163]

О других потерях, а также о подробностях перехода, совершенного 28 августа прочими кораблями и судами I конвоя, имеются только отрывочные и не совсем проверенные данные. В частности, известно, что привлеченное для буксировки «Виронии» спасательное судно «Сатурн» около 20:20 подорвалось на мине, вероятно, на заграждении И-8, но долго оставалось на плаву. Проходивший мимо сетевой заградитель «Азимут» (из состава II конвоя) около 22:30 принял с «Сатурна» 131 человека. Оставшееся без буксира судно «Вирония» стало на якорь. В 05:45 29 августа к борту эсминца «Славный» подошла шлюпка, в которой находилось 20 человек с «Виронии», в том числе командир погибшей подводной лодки Щ-301 и непонятно как оказавшейся на борту «Виронии» помощник капитана транспорта «Ярвамаа». С их слов, около 00:30 29 августа в судно попали две торпеды, через несколько минут под кормой взорвалась третья торпеда, и через пять минут транспорт затонул. Учитывая, что в том районе не было ни подлодок, ни торпедных катеров противника, скорее всего, судно погибло от подрыва на минах. «Суровый», оставленный в 18:30 у «Виронии», в течение полутора часов маневрировал близ стоявшего без хода судна, а вскоре после 20 часов, когда с запада стали приближаться корабли отряда прикрытия, совместно с транспортом «Алев» пошел восьмиузловым ходом на восток.

Около 20:45 при пересечении минного заграждения И-60 к борту «Сурового» стала приближаться застрявшая в охранителе мина. На эсминце тотчас дали задний ход и, удерживаясь машинами на месте, через несколько минут отсоединили от башмака тралящую часть охранителя. С наступлением темноты эсминец вошел в район стоянки транспортов. Осторожно пробираясь между ними и удачно пройдя еще через три линии мин, «Суровый» в 23:40 стал на якорь в 15 милях западнее острова Вайндло рядом с поврежденным эсминцем «Славный». Эскадренный миноносец «Свирепый», с самого начала похода маневрировавший южнее конвоя с параванным охранителем, после вторичной постановки дымовой завесы подсек им мину. Около 22:20 «Свирепый» взял на буксир поврежденный эсминец «Гордый». Ночью, вероятнее всего от подрыва на мине, погиб вооруженный буксир ОЛС-7. [164]

В итоге 28 августа I конвой, потеряв из своего состава два транспорта, ледокол и два тральщика, продвинулся дальше других конвоев почти до восточной кромки Юминданинского минного поля. К тому же он более других сохранил свою целость и управляемость.

Когда I конвой уже начал движение, назначенные для проводки II конвоя тральщики № 121 (брейд-вымпел командира 9-го дивизиона капитан-лейтенанта О.Ф. Дункера), № 43, № 44 и № 47, поочередно принимали с канонерской лодки «Москва» уголь и продовольствие. Тральщики № 43 и № 44 заканчивали приемку запасов уже на ходу и отошли от бортов канонерской лодки только около 15:30, незадолго до поворота со створа Екатеринентальских маяков на фарватер 10 ТБ-з. Взамен погибшего утром 28 августа тральщика № 42 в распоряжение командира II конвоя поступили тральщики № 84 и № 88. Последний являлся запасным, а № 84 в паре с тральщиком № 47 шел с тралом Шульца. В первой паре также с тралом Шульца шли тральщики № 43 и № 44. Строй — уступ парами вправо. Тральщик № 121 шел ведущим без трала.

В районе поворота на фарватер 10 ТБ-ж (на курс 77°) между 17:30 и 18:30 конвой обогнали корабли отряда главных сил. С тральщиков в 18 часов открыли огонь по пяти «юнкерсам», пытавшимся атаковать боевые корабли. Через полчаса с тех же тральщиков видели на расстоянии 7–10 миль атаки трех самолетов, сбрасывавших бомбы на суда I конвоя. В районе острова Кери II конвой начали обгонять корабли отряда прикрытия. Когда с них открыли огонь по обнаруженным на севере торпедным катерам противника, канонерская лодка «Москва» также участвовала в отражении атаки. Пожалуй, это единственный случай, когда один из отрядов боевых кораблей прикрыл, хоть и случайно, конвой от ударов надводных сил противника и тем самым выполнил поставленную ему боевую задачу.

Около 20:15 тральщики II конвоя вошли в район Юминдского минного поля, и через час спокойная проводка II конвоя нарушилась несколькими происшествиями.

Тральщики, проводившие I конвой, прошли по оси фарватеров 10 ТБ-ж и 10 ТБ-е. Около 18 часов они вытралили несколько мин, [165] и если бы пройденный при этом путь обвеховали, то по крайней мере до наступления темноты, пока различались тральные вехи, это помогло бы тральщикам II конвоя избежать излишних встреч с минами. Возможно, что этого и так бы не произошло, если бы тральщики II конвоя также придерживались оси фарватера. Но на ведущем тральщике № 121 решили идти по северной кромке фарватера, то есть в пяти кабельтовых севернее его оси. Результат не заставил себя ждать: в трале второй пары тральщиков на линии И-38 взорвалась мина, трал получил повреждения, но его не стали заменять. В трал первой пары тральщиков незаметно попали мины, захваченные, повидимому, на линии И-40. Кроме того, уклонение к северу от оси фарватера привело тральщики II конвоя на южную часть заграждения И-9, где взрывами минных защитников перебивает оба трала Шульца. При уборке трала в тралящей части тральщика № 44 взорвалась мина, и поскольку там могли остаться и другие, то корабль отошел к северу от кромки фарватера и в 21:40 обрубил трал.

Командиры конвоев и командиры ведущих тральщиков имели о Юминданинском минном поле только самые общие данные, так как опыт последних августовских проводок судов за тралами никем не обобщался и ни до кого не доводился. По этой причине информацию, причем иногда очень сомнительного характера, добывали кто и где мог. В частности, на тральщике № 121 находился флагманский штурман 9-го дивизиона, которому со слов спасенного 21 августа военного комиссара погибшего гидрографического судна «Норд» было известно, что в западной части минного поля обнаружили линию буйков минных защитников, протянувшуюся по направлению 0° — 180° на 4–5 миль в каждую сторону от фарватера 10 ТБ. На этом основании дивизионный штурман предлагал вести II конвой примерно в пяти милях севернее оси фарватера 10 ТБ. Как теперь известно, на этом пути на каждом кабельтове тральной полосы их ожидало не менее девяти мин. Поскольку всем отрядам и конвоям приказали идти точно по фарватеру 10 ТБ, командир 9-го дивизиона тральщиков, не возражая против доводов своего штурмана, не счел возможным нарушить полученные перед походом указания и согласился только на некоторый компромисс — движение по северной [166] кромке фарватера 10 ТБ. В этом не было формального нарушения указаний командования, так как уступ выстроили вправо, следовательно, тральщики шли внутри официально объявленной одномильной полосы фарватера.

Командиру конвоя, подошедшему к тральщику № 121 на катере МО для выяснения причины уклонения к северу, доложили, что в случае движения по оси фарватера суда конвоя рискуют в темноте наскочить на мины, подсеченные обогнавшими II конвой базовыми тральщиками. Командир конвоя согласился с этими соображениями. Все правильно, движением по северной кромке фарватера устранялась опасность со стороны подсеченных впереди мин. Однако следовало учесть, что таким образом конвой пошел по свежей, никем не протраленной ранее, полосе. Это должно было привести к частому затраливанию мин и минных защитников со всеми вытекавшими отсюда последствиями. В этом случае необходимо располагать большим запасом тралов, между тем на тральщике № 44, например, не было ни одного запасного трала Шульца. После того как трал первой пары тральщиков обрубили, пришлось принимать запасный трал Шульца с тральщика № 121. Почему-то трал сначала перегрузили на тральщик № 43, а затем уже передали с него на тральщик № 44. Со всеми этими задержками постановка трала началась только около 22:30, то есть почти через полтора часа после обрыва обоих тралов на линии И-9.

Столь длительная остановка II конвоя в темноте на минном поле долго не могла оставаться безнаказанной. С тральщика № 88, державшегося непосредственно за второй парой тральщиков, видели, что корабли и суда конвоя, не соблюдая равнения в строю, беспорядочно налезали друг на друга. При таких условиях державшийся на одном из последних мест транспорт «Эверита» уклонился несколько к югу от протраленной полосы и в 22 часа погиб от подрыва на мине на линии И-40 или немного западнее на линии И-38. Катер МО № 502 из состава III конвоя, который в это время обходил с юга остановившийся II конвой, полным ходом пошел к месту гибели транспорта, но не обнаружил на воде ни одного человека. Катер МО № 501 успел спасти 42 человека. [167]

При слабом ветре и под действием дрейфового течения корабли и суда II конвоя медленно сносило к юго-западу, и когда поставили тралы, тральщики оказались примерно на оси фарватера немного западнее минного заграждения И-8. Около 22:45 в 1–2 кб севернее тральщиков первой пары проходили на восток три эсминца из состава арьергарда. С тральщика № 44 передали на миноносец «Калинин»: «Вы идете на минное поле, следуйте за нами, мы идем с тралом». Вслед за этим «Калинин» в 2 кб от тральщика № 44 подорвался на мине. Не убирая трал, тральщики № 43 и № 44 пошли к поврежденному эсминцу, но так как в трале одна за другой взорвались три мины, захваченные в северной части линии И-8, то пришлось заняться уборкой трала, а к эсминцу подошел тральщик № 47. В течение нескольких минут, с 22:52 до 22:59, с «Калинина» приняли 160 человек. На этом тральщике уже имелось 40 человек с подорвавшегося на мине гидрографического судна «Восток».

В темноте управление судами конвоя и обеспечивавшими его тральщиками оказалось потеряно. Канонерская лодка «Москва» в 22:35 стала на якорь в 9,5 мили севернее мыса Юминданина, поблизости от нее расположились сетевые заградители, гидрографическое судно «Лоод», тральщики № 84 и № 88. Транспорты вскоре после 22 часов начали становиться на якорь по способности в районе меридиана мыса Юминданина, и только транспорт «Папанин», оторвавшись от конвоя, самостоятельно прошел 17 миль на восток, благополучно пройдя через восемь линий мин.

Около полуночи трал тральщиков № 43 и № 44 опять перебило взрывом мины, и так как на тральщике № 43 заела лебедка, то трал обрубили. Оба эти корабля, а также тральщики № 121 и № 47 больше в проводке II конвоя не участвовали. Тральщик № 47, принявший на борт 200 человек с погибших кораблей, ушел к Гогланду, а остальные три корабля, не имея в запасе ни одного трала, стали на якорь и на следующий день оказывали помощь поврежденным судам.

В итоге проводки 28 августа II конвой, потерявший из своего состава один транспорт, застрял в западной части Юминданинского минного поля и при этом остался всего с двумя тральщиками. А поскольку централизованное управление тральными силами с КП [168] группировки отсутствовало, то не приходилось рассчитывать на какое-то перераспределение тральщиков в связи с меняющейся обстановкой.

Около 14:15 начал движение IV конвой. Кроме «плановых» судов и кораблей к нему присоединился ряд «неучтенных» единиц. Достоверных сведений о переходе этого конвоя и о причинах понесенных им потерь сохранилось мало. Более-менее точно известно о гибели от подрыва на минах канонерской лодки И-8 и отставшей от конвоя № 1 подводной лодки Щ-301. Оба корабля 28 августа при заходе солнца шли немного южнее обгонявших их тральщиков II конвоя. За несколько минут до происшедшего в 20:32 подрыва на мине канонерской лодки на тральщике № 43 определили свое место, и поэтому можно считать, канонерка попала на линию И-38, а подводная лодка Щ-301, подорвавшаяся в 20:48, — на линию И-40. Канонерская лодка И-8 затонула через полторы минуты. Подводная лодка Щ-301 подорвалась кормой. По мнению ее спасшегося командира, мина взорвалась от удара по ней гребным винтом. Буксиры и катера подобрали с воды 13 человек и пересадили их на поврежденный транспорт «Вирония», а ночью после гибели этого судна с него спаслись из личного состава Щ-301 только двое — командир лодки и один матрос. Согласно отчету командования КБФ, самоходная баржа ТТ-1 также погибла от подрыва на мине, но в архивных материалах не обнаружено каких-либо подробностей.

Из записей, сделанных в навигационном журнале сторожевого корабля «Разведчик», видно, что IV конвой шел со средней скоростью менее 4,5 узла. Следовательно, находившиеся в охранении конвоя четыре катерные тральщика типа «рыбинец» могли использовать для проводки судов за тралами хотя бы до наступления темноты. Тем более, что эти катера больше ни для чего не пригодны, но почему-то эту меру предосторожности не приняли.

Транспорты «Балхаш» и «Кумари» из состава III конвоя, приняв на борт гарнизон Палдиски, вышли оттуда в охранении сторожевого корабля «Щорс» перед рассветом 28 августа и пришли на Таллинский рейд, по одним сведениям, в полдень, а по другим — [169] около 14 часов. Следовательно, и в этом отношении первоначальный план перехода флота, предусматривавший выход III конвоя из Таллина в 5 часов 28 августа, срывался. Естественно, при наличии полноценного КП группировки на крейсере «Киров» можно было приказать III конвою начать движение вслед за I конвоем ввиду неготовности к походу тральщиков II конвоя, и в случае опоздания транспортов из Палдиски включить их в состав II конвоя. Это позволило бы III конвою пройти 28 августа примерно на 12–15 миль дальше, чем он прошел в действительности. Но, по-видимому, командующий флотом уже начал терять управление группировкой, и III конвой начал движение только в 15:20.

Тральщики, выстроившись в строй уступа вправо, поставили тралы Шульца немного южнее точки поворота на фарватер 10 ТБ-з. Первая пара тральщиков шла непосредственно за концевым судном II конвоя. На фарватере 10 ТБ-з III конвой обогнали сначала корабли отряда главных сил, а затем его начали обгонять головные корабли отряда прикрытия. По тому же фарватеру шел впереди IV конвой, так что, в конце концов, образовался затор, и порядок равнения в III конвое нарушился{44}. Тральщики второй пары отстали почти на милю, вследствие чего шедшим впереди «Осетру» и «Шуе» пришлось уменьшить ход до малого и только на меридиане маяка Кери в 19:25, когда до наступления полной темноты оставалось всего около двух часов, дали назначенный шестиузловой ход.

Обогнавшие III конвой и уже скрывшиеся впереди базовые тральщики, проводившие отряд прикрытия, основательно расчистили путь, благодаря чему тральщики III конвоя без всякой задержки прошли в проходе, проложенном через четыре западные линии мин. Но в районе меридиана мыса Юминданина, где пути базовых тральщиков и тральщиков III конвоя немного разошлись, в течение менее получаса, с 21:43 до 22:10, на протяжении всего 2,7 мили в тралах обеих пар тральщиков III конвоя взорвались шесть мин. У второй пары тральщиков, подорвавшей три мины, трал остался невредимым, но в [170] 22:30, в девяти милях севернее мыса Юминданина, трал пришлось обрубить, так как он задел, по-видимому, за мачты затонувшего корабля, вследствие чего тральщики не могли сдвинуться с места.

Около 22 часов тральщики первой пары отошли в сторону для замены перебитого взрывами мин трала, и проводка конвоя продолжалась с уменьшенной скоростью хода за тралом одной лишь второй пары тральщиков. Длина кильватерной колонны проводившихся судов составляла до 2,5 мили, что при ширине тральной полосы в 1–2 кб было чревато последствиями, тем не менее вплоть до 23 часов ни один транспорт не подорвался. Возможно, помогло то обстоятельство, что перед походом 27 и 28 августа командир III конвоя, посетив все транспорты, тщательно проинструктировал их капитанов и комендантов. Однако под конец все дело испортила обычная в темноте случайность. В 22:25 тральщики первой пары с вновь поставленным тралом Шульца вступили в голову III конвоя. Вскоре начали обрисовываться силуэты отдельных кораблей и судов II конвоя, становившихся на якорь прямо на фарватере. Чтобы обойти их, тральщики первой пары уклонились к северу и при этом потеряли из виду свой конвой, так как на шедшей за ними канонерской лодке «Амгунь» не заметили их поворота и поэтому продолжали идти прежним курсом (77°), то есть по непротраленному пути. При таких обстоятельствах шедший непосредственно за канонерской лодкой транспорт «Луга» около 23 часов подорвался на мине на линии И-6.

Взрыв произошел под носом транспорта, но носовая переборка выдержала, и судно осталось на плаву. Это дало возможность пересадить находившихся на транспорте 1200 раненых на подошедший к борту транспорт «Скрунда». После этого капитан «Луги», «видя, что никто буксировать не будет», открыл кингстоны и с оставшейся командой перешел на шлюпке на транспорт «Вторая Пятилетка». Несмотря на наличие в составе конвоя спасательного судна «Колывань», командир конвоя команду на буксировку не отдал.

Транспорты III конвоя, по-видимому, между 23:00 и 23:30 без соблюдения какого-либо порядка стали на якорь примерно в том же районе, где стояли корабли и суда II конвоя, а также некоторые корабли и суда из состава IV конвоя и арьергарда. [171]

Тральщики первой пары, «Осётр» и «Шуя», оторвавшиеся от своих судов, некоторое время продолжали идти вперед, а затем легли на обратный курс. Около 00:30 29 августа их трал также задел за подводное препятствие. Его пришлось обрубить, в результате чего единственный комплект трала Шульца остался только на тральщиках второй пары.

Вплоть до 2 часов 29 августа в районе ночной стоянки периодически раздавались взрывы мин. Тральщик «Шуя» подобрал с воды 44 человека. Тральщик № 46 по приказанию командира конвоя маневрировал в дозоре севернее района якорной стоянки кораблей и судов.

Таким образом, к концу 28 августа все четыре конвоя встали на якорь, причем только конвой № 1 сохранил свою целостность, а остальные перестали существовать как отряды. Впрочем, командиры II и III конвоев все же рассчитывали с рассветом восстановить управляемость своих групп.

Теперь посмотрим, как далеко продвинулись отряды боевых кораблей, а главное, насколько они выполнили поставленные перед ними задачи.

Корабли отряда главных сил, стоявшие близ восточного берега острова Найссар, по сигналу с крейсера «Киров» начали выстраиваться в походный порядок около 16 часов. Вскоре после поворота на фарватер 10 ТБ-з на базовых тральщиках поставили параван-тралы. Головным шел Т-207 (брейд-вымпел командира 1-го дивизиона тральщиков капитан-лейтенанта П.Т. Резванцева), за ним шли в строю уступа вправо Т-204, Т-205, Т-206 и Т-217. Отказ от применявшегося ранее строя двойного уступа был вызван, видимо, тем, что надо было в большей мере заботиться не о сокращении числа затраливаний мин, а об увеличении ширины тральной полосы. В первое время, пока не происходило случаев повреждения тралов, эта ширина достигала трех кабельтовых. Однако и тогда находившиеся в охранении крейсера эсминцы «Яков Свердлов» и «Гордый», которым приказали держаться соответственно на курсовых углах 60° левого и правого [172] борта на расстоянии в 3–5 кб от крейсера, шли вне тральной полосы, прикрываясь лишь параванными охранителями{45}.

На крейсере, лидере «Ленинград», шедшем концевым в кильватерной колонне проводившихся кораблей, и на эскадренном миноносце «Сметливый» (брейд-вымпел командира 1-го дивизиона эсминцев капитана 2 ранга С.Д. Солоухина), державшемся в голове отряда, также поставили параванные охранители.

Начавшиеся в районе фарватера 10 ТБ-з атаки авиации противника успешно отражались огнем зенитной артиллерии. Считается, что одновременно были прикрыты транспорты III и II конвоев, которых обгонял отряд главных сил. Следовательно, на этом отрезке пути примерно до меридиана маяка Кери задача отряда, заключавшаяся в прикрытии транспортов от атак противника, была выполнена. На самом деле все это надумано. Во-первых, боевая задача требовала от главных сил прикрытия конвоев до острова Гогланд, а не только в самом начале пути. Во-вторых, конвои находились вне зоны применения артиллерии крейсера и эсминцев, а потому корабли никаким образом не могли осуществлять ПВО конвоев. В данном случае можно было бы предположить, что отряд главных сил на какое-то время отвлек на себя часть авиации противника, но, как мы знаем, в это время ударам подвергся I конвой, в результате чего был потоплен ледокол и повреждено судно «Вирония».

Между 19:00 и 19:30 юминданинская батарея с дистанции 115–95 кб дважды вела огонь по крейсеру «Киров», сделавшему в ответ шесть залпов из орудий главного калибра. После постановки эсминцами и катерами дымовой завесы огонь противника прекратился. В 19:07 с эскадренного миноносца «Сметливый» якобы обнаружили след торпеды. Это произошло в восьми милях северо-восточнее маяка Кери. [173]

Путь головного Т-207, повернувшего на фарватер 10 ТБ-ж около 18 часов, проходил по оси этого фарватера, в соответствии с чем тральная полоса пяти тральщиков в течение почти двух часов на протяжении 21 мили полностью или частично перекрывала тральную полосу шедших впереди тральщиков, проводивших I конвой за тралами Шульца. При таких условиях в параван-тралы базовых тральщиков могли попасть только единичные мины. Действительно, на этом отрезке пути до места гибели тральщика «Краб» подсекли всего одну мину, углубление которой, очевидно, составляло 10–12 м, вследствие чего она и не могла быть вытралена тралом Шульца. По такой же причине тралы Шульца не захватили минный защитник на линии И-33, взрывом которого в 19:05 перебило трал Т-207.

Около 19:30 базовые тральщики начали обгонять концевые корабли I конвоя. Обходя затем с юга район, в котором маневрировали пять тихоходных тральщиков близ места гибели «Краба», тральщики Т-204, Т-205 и Т-217 при пересечении линий И-67 и И-66 один за другим начиная с 19:50 в течение нескольких минут вытралили два минных защитника, взрывами которых перебило обе тралящие части у Т-205, и четыре мины, из которых одну подсекли, а три взорвались в тралах. Параванный охранитель эсминца «Сметливый» подсек минный защитник, и, наконец, в 20:10 трал Т-217 оборвало взрывом мины на линии И-69.

Порядок равнения в строю уступа во время замены тралов нарушился, и так как остановившиеся и медленно дрейфовавшие на юг суда I конвоя несколько стесняли движение кораблей отряда главных сил, то одновременно нарушился и порядок равнения в кильватерной колонне этого отряда. При таких условиях неточно шедшая за крейсером «Киров» подводная лодка С-5, по-видимому оказавшаяся в пропуске, образовавшемся в середине тральной полосы, в 20:11 подорвалась на мине на линии И-66 и через 40 секунд затонула. Из находившихся на мостике лодки пяти офицеров, сброшенных взрывом в воду, четырех, включая командира бригады подводных лодок, подобрали катера, остальной личный состав погиб. В связи с тем что взрыв произошел с выбросом форса огня, предполагалось, [174] что сдетонировали торпеды. После взрыва палуба находившейся рядом плавбазы «Ленинградсовет» оказалась занесенной слоем пепла.

На базовых тральщиках опытный личный состав принимал все меры к скорейшему смыканию строя уступа и замене тралов. Тем не менее с крейсера «Киров» неоднократно передавали по УКВ, а когда стемнело, то и прожектором приказания командующего флотом «Исправить строй», «Ускорить постановку параван-тралов». В это время отряд главных сил, оставив позади I конвой, шел впереди всего флота, форсируя восточную часть Юминданинского минного поля, совсем недавно усиленную противником постановкой минных заграждений И-69 и И-42. При пересечении линии И-69 крейсер около 20:25 захватил правым параваном мину типа ЕМС. Благодаря неисправности трубки КА она не взорвалась, но через несколько минут параван всплыл и стал приближаться к борту крейсера. Тралящую часть охранителя срезали автогеном, и это помогло предотвратить подрыв на мине. В ходе десятиминутного маневра крейсер шел малым ходом и поэтому еще больше отстал от тральщиков, хотя и до того дистанция до них, периодически колеблясь, составляла от полутора до двух миль.

Вообще строй ни одного другого отряда или конвоя не растягивался до такой степени, как строй отряда главных сил. Согласно записям в журнале боевых действий лидера «Ленинград», подводные лодки плохо держались в строю, часто уклонялись в сторону и уменьшали ход при обнаружении плавающих мин. Поэтому концевые лодки и лидер нередко шли в стороне от тральной полосы базовых тральщиков.

В начале похода, в 17:45, когда «Ленинград» находился в южной части фарватера 10 ТБ-з, в голову лидера вступила подводная лодка типа Щ. Что это была за подлодка, до сих пор не ясно, предположительно Щ-405. Причем с лидера на нее передали, что по плану перехода она не значится в составе отряда главных сил, но командир лодки ответил, что ему приказано идти именно с этим отрядом. Поворот на курс 77° на фарватер 10 ТБ-ж произвели в 18:30, следовательно расстояние от лидера до головного Т-207, повернувшего на этот курс в 17:57, составляло в это время 6 миль; в дальнейшем [175] оно увеличилось до 7 миль и более. В 19:40 на лидере пришлось уменьшить ход для замены правого паравана, оторванного взрывом минного защитника на линии И-32. Вскоре после 20 часов, чтобы не наскочить на сильно отставшую лодку Щ-405, уменьшили ход до 8 узлов. Из-за этого две мины, попавшие в параванный охранитель при пересечении линии И-6, застряли в нем и стали приближаться к борту лидера. Отталкивая мины веслами, дали ход назад, благодаря чему мины выскользнули из охранителя, после чего запутавшиеся тралящие части охранителя очистили. Догоняя затем отряд, на линии И-63 подсекли мину. Из-за отставания подводных лодок на лидере еще несколько раз давали задний ход, что приводило к запутыванию параванов. Очищая их в пятый раз, в 21:55, обнаружили в них мину и, чтобы освободиться от нее, обрубили тралящую часть. Таким образом, лидер «Ленинград» в течение полутора часов на отрезке пути длиной 9 миль без вреда для себя захватил параванным охранителем четыре мины.

Далеко не так удачно закончились встречи с минами, происшедшие в голове отряда главных сил. В 20:32, почти одновременно с обнаружением мины в параванном охранителе крейсера «Киров», трал головного Т-207 на линии И-42 подсек одну мину, а взрывом другой правый параван оторвало вообще. К этому времени на Т-217 и Т-205 еще не успели заменить поврежденные тралы, в связи с чем ширина тральной полосы сократилась до 1,5 кб. С Т-207 предупредили эсминец «Яков Свердлов», что на его пути подсечена мина. Затем с эсминца обнаружили слева на траверзе «буек антенной мины» (в действительности буек минного защитника, всплывшего на линии И-41), а немного дальше, в 6–10 кб от корабля якобы заметили перископ, а затем еще и след торпеды. В это время «Яков Свердлов» подходил к линии минного заграждения И-42, поэтому надо полагать, что с корабля обнаружили какой-то предмет, ошибочно принятый за перископ. Поскольку на крейсере «Киров» еще не закончили замену параванного охранителя, то он имел малый ход. Командир эсминца, приказав открыть огонь по перископу, уменьшил ход до самого малого и начал уклонятся от подсеченной впереди мины и от обнаруженной слева «антенной мины». В результате этого [176] маневра эсминец «прижался» к крейсеру и оказался у него немного позади траверза на расстоянии менее 1 кб. Параванный охранитель на малом ходу, конечно, не мог принести пользу. При таких условиях эсминец, пересекая линию И-42, в 20:50 подорвался на мине. Через пять-шесть минут корабль затонул. Из его экипажа и находившихся на борту пассажиров погибло 114 человек. Здесь надо заметить, что в донесении командира эсминца «Яков Свердлов», составленном еще в 1941 г., ничего не говорится ни о торпеде, ни о решении прикрыть от нее флагман своим бортом. В отчете за переход, составленном уже в 1942 г., говорится, что эсминец погиб в результате попадания торпеды, но о героическом самопожертвовании ни слова. Повидимому, легенда о том, как «Яков Свердлов» погиб, спасая крейсер «Киров» с командующим флотом на борту, появилась уже после войны и во многом благодаря командиру эсминца.

В 20:54 при пересечении линии И-42 в правом параване эскадренного миноносца «Гордый» взорвалась мина. При этом заклинило руль в положении «лево». Корабль описал циркуляцию и, пройдя под самой кормой «Сметливого», остановился на левой раковине крейсера «Киров». В корпусе «Гордого» появилась течь, корабль на некоторое время лишился хода.

Около 21 часа с крейсера вели огонь по якобы обнаруженному слева в 15 кб перископу. Незадолго до этого «Сметливому» приказали выйти в охранение крейсера на курсовой угол 60° левого борта на место погибшего «Якова Свердлова», то есть урок не впрок. На «Сметливом» исполнили приказание, но одновременно доложили, что эсминец идет теперь по непротраленной полосе. Вслед затем взрывом мины перебило трал Т-206, а в параване крейсера обнаружили мину. Наконец в 21:17 артиллерийским огнем крейсер отбил атаку четырех торпедных катеров противника, скрывшихся под прикрытием дымовой завесы в 70–80 кб севернее отряда главных сил{46}. [178]

После этого в 21:25 «Сметливому» приказали занять прежнее место в голове крейсера. В это же время командующий флотом по радио приказал командиру Кронштадтской ВМБ выслать ледокол «Октябрь» для буксирования поврежденного эсминца «Гордый».

Не имея полной уверенности в отсутствии минных заграждений противника на Западном Гогландском плесе, командующий флотом еще до захода солнца принял решение не подвергать корабли отряда главных сил риску подрыва на не замеченных в темноте плавающих и подсеченных минах. Решили стать на якорь в районе маяка Родшер, о чем в 20:26 оповестили начальника штаба флота на лидере «Минск» и командира Кронштадтской ВМБ. Этой же радиограммой, подписанной Военным советом КБФ, приказали сосредоточенным у Гогланда тральщикам протралить фарватер 10 КБ-г и к 04:30 29 августа подойти к крейсеру «Киров». Все, что затем происходило в видимости крейсера и о чем доносилось на ФКП по радио, укрепило командование КБФ в его намерении, и ввиду быстрого сгущения темноты корабли отряда главных сил в 23:05 стали на якорь в восьми милях севернее маяка Вайндло, не дойдя нескольких миль до первоначально намеченного района. Пять базовых тральщиков расставили в круговом охранении отряда, сильно уменьшившегося в своем составе. В частности, отсутствовал лидер «Ленинград», с которым на крейсере уже давно потеряли зрительную связь и который, в конце концов, вошел в состав отряда прикрытия. Приказание командующего флотом до командира гогландского отряда дошло только около 00:30 29 августа. Высланные им шесть тихоходных тральщиков протралили фарватер 10 КБ-г, около 06:40 встретились у Родшера с отрядом главных сил и получили приказание идти навстречу отряду прикрытия. В дальнейшем эти тральщики и другие корабли гогландского отряда занимались главным образом буксированием поврежденных транспортов и доставкой спасенных людей на остров Гогланд.

Корабли отряда прикрытия начали движение в 17 часов. В районе буя Аэгна подводные лодки М-98 и М-102 по сигналу с лидера «Минск» отделились от отряда и, погрузившись, пошли на назнаценные [179] им позиции. Так же как и при проводке отряда главных сил, базовые тральщики выстроились с параван-тралами в строй уступа вправо. Головным шел Т-210, на котором находился начальник штаба бригады траления капитан 3 ранга В.П. Лихолетов; за ним шли Т-211, Т-218, Т-215 и Т-203. В кильватерной колонне проводившихся кораблей головным шел лидер «Минск», а концевым — эскадренный миноносец «Скорый». На лидере и обоих эсминцах поставили параванные охранители.

Идя со скоростью около 12 узлов, отряд прикрытия в районе маяка Кери обогнал суда III конвоя. Несколько раз налетавшие перед тем самолеты противника отгонялись зенитным огнем. Атаку, предпринятую в 19:42 пятью торпедными катерами противника, также успешно отразили артиллерийским огнем лидера и эскадренного миноносца «Скорый», при этом считалось, что три катера потоплены. Безуспешной была и вторая атака, произведенная торпедными катерами противника в 21:10. Слабый артиллерийский обстрел с мыса Юминданина прекратился тотчас после постановки дымовой завесы.

Менее успешной оказалась борьба с минной угрозой. Широкий по фронту строй уступа с параван-тралами хорош до тех пор, пока они не перебивались взрывами мин или минных защитников. Если же приходилось заменять поврежденный трал, то сзади идущие тральщики смыкали строй; при этом бывало, что из пяти кораблей в строю оставалось с исправными тралами всего три, а иногда два. Маневр смыкания строя не мог быть автоматическим, мгновенным, и так как он осуществлялся непосредственно при пересечении линии минного заграждения, то неразрывность тральной полосы нарушалась именно в тот момент, когда это было особенно опасно для кораблей, проводившихся за тралами. При таких условиях, например при проводке отряда главных сил, в образовавшихся в тральной полосе пропусках погибли на минах подводная лодка С-5 и эсминец «Яков Свердлов»; мины попали в параванный охранитель крейсера «Киров».

При проводке кораблей отряда прикрытия первые же встречи с минами, начавшиеся в 19:33 в западной части Юминданинского минного поля, привели к повреждению сначала одного, а затем еще [180] двух параван-тралов. Подсечения и взрывы мин в тралах следовали один за другим, и в течение двух часов, вплоть до 21:39, пять тральщиков вытралили 21 мину и один минный защитник. Сколько мин взорвалось и сколько было подсечено — в точности сказать нельзя, так как отчетные документы Т-203, вытралившего 13 мин, погибли. Ширина тральной полосы, составлявшая вначале 3 кб, чаще всего не превышала 1,5 кб, и при этом сама полоса не всегда была сплошной, первым показателем чего послужил взрыв мины, захваченной параванным охранителем эскадренного миноносца «Славный» при пересечении линии И-8. В результате взрыва вышли из строя навигационные приборы эсминца, но он продолжал идти в кильватер подводным лодкам. Оборванный взрывом правый параван заменили запасным, но через час, в 21:35, в нем опять взорвалась мина. Корабль на некоторое время лишился хода и появилась течь, была послана радиограмма с просьбой о помощи. После заводки пластыря основные повреждения устранили, но до рассвета пришлось стоять на якоре, так как компасы бездействовали. Около полуночи со «Славного» обнаружили «Суровый», ставший рядом в темноте на якоре. Затем по носу заметили плавающую мину; ее отталкивали шестами, и она прошла по борту. После этого наблюдение за плавающими минами велось со спущенной шлюпки, державшейся впереди форштевня корабля. Подрыв «Славного» произошел на заграждении И-42, уже причинившем много вреда при проводке отряда главных сил.

Около 21:20 Т-210, на котором в это время убирали поврежденный взрывом мины трал, подошел к месту гибели эсминца «Яков Свердлов». Поблизости заметили отставшие от отряда главных сил две подводные лодки и отрабатывавший задним ходом лидер «Ленинград» (очередное распутывание параванов). Далее стоял эскадренный миноносец «Гордый» с поднятым сигналом «Терплю бедствие, требуется немедленная помощь». Командир «Гордого» капитан 3 ранга Е.Б. Ефет также просил о помощи голосом в мегафон. Принимая во внимание, что на Т-210 трал мог быть поставлен только через 20–30 минут, начальник штаба бригады траления, получив разрешение командира отряда прикрытия, в 21:25 повернул к [182] «Гордому», приказав находившемуся на Т-215 командиру 2-го дивизиона тральщиков старшему лейтенанту М.Д. Годяцкому продолжать проводку отряда прикрытия.

На «Гордом» преувеличили степень полученных повреждений и пересадили почти весь личный состав на Т-210, а также на подошедший позднее к борту тральщик «Ляпидевский». На эсминце оставили только офицеров, старшин групп, зенитчиков и личный состав аварийных партий. Через трещины поступило около 420 т воды, но вскоре ее поступление прекратилось. На Т-210 предприняли попытку взять эсминец на буксир, однако это оказалось тральщику не под силу, о чем донесли по радио на лидер «Минск». По существу особой необходимости в немедленном буксировании «Гордого» не было, тем не менее вскоре после 22 часов, когда в темноте обрисовались контуры подошедшего с запада эсминца «Свирепый», начальник штаба бригады траления попросил его командира оказать помощь «Гордому». На «Свирепом», уже получившем перед этим аналогичное указание от находившегося на крейсере «Киров» командира Отряда легких сил{47}, тотчас убрали параванный охранитель и стали подходить к «Гордому», но обнаружили по носу плавающую мину, от которой пришлось уклониться. Это новое напоминание о том, что весь этот исключительно рискованный маневр осуществлялся на минном поле, казалось бы, должно было заставить немедленно прекратить всякие попытки буксирования и приказать всем трем кораблям стать на якорь. Однако на Т-210 поставили параван-трал и повели за ним оба миноносца. Идя со скоростью 5 узлов, соответствовавшей скорости буксирования «Гордого», нельзя было [183] обеспечить надежность действия параванов, но благодаря тому, что до начала буксировки миноносцы снесло ветром к югу от района заграждения И-28, новых встреч с минами не произошло. Вскоре после полуночи буксиры лопнули, и это положило конец буксировке. «Свирепый» и «Гордый» почему-то не стали на якорь и до рассвета лежали в дрейфе. За ночь их снесло примерно на две мили к югу от того места, где стоял на якоре лидер «Минск». Если бы в том районе существовало минное поле, по-видимому, оба эсминца, скорее всего, погибли. Кто был бы в этом виноват?

После того как Т-210 в 21:25 повернул к «Гордому», ведущим должен был стать Т-211, но к этому времени на нем еще не успели заменить трал, перебитый взрывом мины на линии И-42. Трал Т-203, повидимому, также был оторван взрывом мины, вследствие чего с исправными тралами шли только Т-215 и Т-218. Было уже довольно темно, стало трудно удерживать равнение в строю, в связи с чем лидер «Минск» уклонился немного к югу от тральной полосы, и в 21:40 в его правом параване взорвалась мина. Взрыв, происшедший в 10–12 м от борта, причинил серьезные повреждения кораблю: образовалась пробоина площадью в полтора квадратных метра, между 45-м и 75-м шпангоутами разошлись швы, внутрь корпуса поступило свыше 500 т воды. Вслед за лидером корабли отряда прикрытия, отработав задним ходом, остановились на месте, но на базовых тральщиках не видели взрыва мины в охранителе лидера и поэтому продолжали следовать назначенным курсом. После доклада концевого тральщика о том, что лидер сильно отстал и скрылся из виду, на всех четырех кораблях, не имея возможности останавливаться с поставленными параван-тралами, уменьшили ход, застопорив одну машину. Но и эта мера не помогла восстановить зрительную связь с лидером. Около 22:20 тральщики повернули на курс 57° (фарватер 10 ТБ-д), окончательно оторвавшись от отряда прикрытия, командир которого не передавал никаких указаний.

На лидере «Минск» якобы до такой степени были поглощены борьбой за живучесть корабля, что в первое время все позабыли о тральщиках, которые вскоре «ушли в темноту». На самом деле это говорит о крайне низкой организации главного командного пункта [184] корабля. Вахтенный офицер, а тем более сигнальщики, никакого участия в борьбе за живучесть не принимают, если, конечно, мостик не горит, а потому они были обязаны своевременно заметить уход тральщиков и доложить об этом командиру корабля и старшему на борту — начальнику штаба флота. Кстати, поскольку последний являлся командиром отряда, то при нем должен был находиться если не походный штаб, то как минимум оперативная группа с оперативным дежурным. Вот именно последний и должен был немедленно вернуть тральщики назад, вне всякой зависимости от борьбы за живучесть на лидере.

Благодаря действиям личного состава, поступление воды на «Минске» прекратилось, начали ее откачку, но уверенности в исправности всех механизмов не было. Ночная стоянка на якоре не предусматривалась планом перехода флота, и командир отряда прикрытия не желал слишком долго задерживаться на месте. Кто-то подал мысль о буксировке лидера эскадренным миноносцем «Скорый». Флагман предложение утвердил, и «Скорому» приказали взять лидер на буксир. Вместе с тем начали пытаться вернуть ушедшие вперед тральщики, но пока на них передавали соответствующие радиограммы, пока эти радиограммы приняли и расшифровали, Т-211, Т-218, Т-215 и Т-203, уже подошедшие к району якорной стоянки отряда главных сил, по приказанию командующего флотом вступили в охранение крейсера «Киров». По-видимому, уже имевшихся пяти базовых тральщиков командующему показалось мало и тот факт, что он для собственной безопасности собрал около себя почти все тральщики специальной постройки, его не смущал. Надо напомнить, что к нему также шли шесть тихоходных тральщиков от Гогланда.

Командир «Скорого» капитан 3 ранга А.Н. Баландин хотел буксировать лидер лагом, но с лидера приказали подойти с носа. Трудно сказать, почему никто, начиная с командира отряда прикрытия, не подумал о том, что не следует допускать всего этого маневрирования на минном поле, на котором, несомненно, находились оба корабля. Выполняя опасный маневр, «Скорый», обойдя лидер с левого борта и подходя затем задним ходом к его носу, подорвался кормой на мине и через несколько минут затонул. Из личного состава [186] корабля катерами МО и шлюпками, спущенными с посыльного судна «Пиккер», спасли всего 78 человек. Командир и военный комиссар эсминца не пожелали уйти со своего корабля: командир все время оставался на мостике, комиссара насильно заставили броситься в воду, но он не стал плыть. Было слышно два пистолетных выстрела, в связи с чем решили, что командир и комиссар корабля застрелились.

После гибели эсминца «Скорый» лидер «Минск» вместе с другими кораблями отряда прикрытия стал на якорь в 12 милях западнее маяка Вайндло, в восточной части Юминданинского минного поля. В том же районе остановились в темноте отдельные транспорты из состава I и II конвоев, четыре эскадренных миноносца и, наконец, лидер «Ленинград». Этот корабль в течение нескольких минут получил два противоречивых приказания. В 22:20 командир отряда прикрытия приказал ему взять на буксир эскадренный миноносец «Гордый». На лидере «Ленинград» только что привели в порядок параваны и немедленно пошли к «Гордому». Но через три минуты была получена запоздавшая на целый час радиограмма командующего КБФ с приказанием выйти на левый траверз крейсера «Киров» вместо «Сметливого», которому приказали идти в голове крейсера. На лидере «Ленинград» повернули на восток, но идти дальше в темноте среди скопления кораблей и судов стало невозможно. Около 23 часов лидер стал на якорь, по бортам расставили матросов с шестами и веслами для отталкивания плавающих мин. Незадолго до полуночи с какого-то из проходивших мимо тральщиков передали: «Идите за мной, я иду с тралом». Одновременно с лидера «Минск» пришло приказание командира отряда прикрытия: «Утром пойдете за тральщиком головным, за вами пойдет «Минск», у него не действует компас».

Указанный командиром отряда прикрытия тральщик был Т-210, единственный из пяти базовых тральщиков, своевременно принявший приказание о возвращении к «Минску» и около 2 часов 29 августа ставший на якорь примерно в одной миле от лидера. Остальные четыре тральщика, задержанные командующим флотом для усиления противолодочной и противокатерной (!) обороны крейсера «Киров», не возвратились к отряду прикрытия, хотя его командир тремя радиограммами просил вернуть их для проводки семи кораблей отряда. [188]

Последними из Таллина уходили корабли арьергарда. Сторожевой корабль «Буря» утром 28 августа поставил пять минных банок (всего 19 мин) в районах бухты Копли-Лахт и Сурупского прохода. Позднее малый заградитель «Вайндло» поставил мины в Купеческой гавани и на Таллинском рейде. После ухода в море отрядов главных сил и прикрытия сторожевые корабли «Снег» и «Циклон» поставили банками около 90 мин в районе остров Аэгна — банка Лейтегрунд. На этом закончилось выполнение первой задачи арьергарда.

При выполнении второй и по существу основной задачи, заключавшейся в прикрытии перехода двух последних конвоев, в светлое время суток надлежало впереди кильватерной колонны эсминцев иметь в строю уступа сторожевые корабли с поставленными параван-тралами. В темное время суток все шесть кораблей предполагалось построить в общую кильватерную колонну. Эсминцам и днем, и в темноте надлежало идти с поставленными параванными охранителями. При таких условиях опасности подрыва на мине подвергался бы один только головной сторожевой корабль. Однако установленный походный ордер нарушился, но произошло ли это случайно или преднамеренно — неизвестно, так как командир арьергарда не представил отчета о своем походе.

В то время как отряды и конвои один за другим ложились на курс 77° (фарватер 10 ТБ-ж), корабли арьергарда продолжали маневрировать севернее острова Аэгна, подбирая с катеров и шхун отставших людей. Около 18:30 катеру МО № 5, шедшему в охранении миноносца «Калинин», приказали снять личный состав поста СНиС на острове Кери. Осмотр острова показал, что люди уже покинули пост, но почему-то командир МО № 5 не доложил об этом флагману, и около 20:30 катер снова вступил на свое место в строю. Пришлось подозвать катер к борту флагманского корабля для доклада, и со всеми этими задержками три эсминца арьергарда только в 21 час легли на фарватер 10 ТБ-ж.

Согласно составленному по памяти донесению командира эсминца «Артем», три сторожевых корабля арьергарда находились в это время не в голове, а позади миноносцев. Возможно, что в связи [189] с этим эсминцы в первое время шли малым ходом, чтобы дать возможность сторожевым кораблям занять свое место в походном ордере. Но из-за сгущавшейся темноты или по каким-либо иным причинам пути миноносцев и сторожевых кораблей разошлись, и обе группы, идя параллельными курсами, больше уже не встретились.

Около 22:20 с головного эсминца «Калинин» обнаружили впереди силуэты концевых транспортов II или III конвоя. Миноносец уклонился на 3–4 кб к северу, и на нем увеличили ход до 12–14 узлов. Вскоре взрывом мины оборвало правый параван миноносца «Артем». На корабле на несколько минут уменьшили ход для устранения мелких повреждений, а затем полным ходом начали догонять ушедшие вперед два эсминца и одновременно готовили к постановке запасной правый параван.

Как уже сказано ранее, около 22:45 эсминец «Калинин» подорвался на мине в северной части заграждения И-8. Следовавший концевым «Артем» (брейд-вымпел командира 3-го дивизиона миноносцев) сразу же лег в дрейф, а «Володарский» прошел несколько вперед и также застопорил машины. Контуженный взрывом мины командир арьергарда ушел на катере МО к Гогланду. Командование отрядом перешло к командиру 3-го дивизиона миноносцев капитану 3 ранга Л. Н. Сидорову.

В первое время с «Калинина» не поступало тревожных известий, но минут через 20–30 с него передали: «Нуждаюсь в немедленной помощи». Ранее этого командир эсминца «Володарский» доложил по УКВ свое мнение о том, что целесообразно стать на якорь, чтобы не дрейфовать на минном поле. Командир дивизиона утвердил это предложение, и «Артем» начал постановку на якорь. Неизвестно, сделали то же самое на «Володарском» или нет. После получения с «Калинина» сигнала о помощи «Артем» немедленно снялся с якоря. В это время эсминец «Володарский» подорвался на мине и очень быстро затонул. Командир дивизиона только успел крикнуть: «Идите к «Володарскому» спасать людей», — как эсминец «Артем», на котором еще не успели поставить параванный охранитель, в свою очередь подорвался на мине и через 40–50 секунд затонул. Катера МО № 5 и МО № 210 смогли спасти с обоих [190] миноносцев всего 71 человека. Эсминец «Калинин» продержался на плаву в течение часа.

Сторожевые корабли «Снег» (брейд-вымпел командира дивизиона капитана 3 ранга В.Н. Филиппова), «Буря» и «Циклон» около 22 часов подошли с запада к хвосту стоявшей без движения колонны транспортов II конвоя. В 21:58 в полумиле впереди раздался сильный взрыв под носовой частью транспорта «Эверита». Через две минуты транспорт стал вертикально кормой верх и исчез под водой. Сторожевые корабли застопорили машины, но в то время как спущенные с них шлюпки спасали людей, концевой сторожевой корабль «Циклон» в 22:15 сам подорвался на мине. Взрыв был большой силы и мгновенно возник пожар, находившийся рядом катер МО № 501, подбиравший с воды людей, по донесению его командира, «еле вырвался из пламени».

По приказанию командира дивизиона на «Буре» подняли шлюпки, и пошли малым ходом в кильватер «Снегу». В полночь оба сторожевых корабля стали на якорь среди скопления кораблей и судов III конвоя.

Ночная стоянка отряда главных сил в районе маяка Вайндло прошла спокойно, без единого выстрела и без особой напряженности в радиотелеграфных переговорах, в ходе которых со стороны Военного совета КБФ не последовало никаких особых указаний командирам отрядов и конвоев. Поскольку на «Кирове» абсолютно не владели обстановкой, то командованию флота приходилось просто надеяться на своих подчиненных. Одновременно командиры конвоев смутно себе представляли места стоянок некоторых своих кораблей и судов. В темноте они перемешались, порядок можно было навести только с рассветом.

Общая длина района ночной стоянки сил флота превышала 30 миль. Дальше всех на востоке, оторванно от остальных сил, стоял отряд во главе с «Кировым». В 14–20 милях западнее их, в 8–10 милях севернее маяка Мохни, расположилась стоянка обоих лидеров, четырех эскадренных миноносцев, нескольких транспортов и отдельных кораблей I, II и IV конвоев. Основная масса транспортов II и [191] III конвоев задержалась на ночь в западной части района в 8–10 милях севернее мыса Юминданина. Положение этой группы судов оказалось самым невыгодным, так как она находилась в средней части минного поля, для форсирования которого имелись самые ограниченные тральные силы, и, что самое главное, этим судам оставалось не менее восьми-девяти часов хода до района Гогланда, где можно было надеяться на помощь наших истребителей. Не было существенной выгоды и в положении транспортов, которым удалось продвинуться дальше к востоку в район Мохни, так как до Гогланда им оставалось не менее 30 миль. Что день грядущий всем им готовил?

Ответ на этот вопрос для большинства был очевиден: удары авиации противника в условиях форсирования минных полей. Впрочем, после ночного кошмара мины вроде уже не так страшны: многие капитаны считали, что были бы тральщики, а уж вчерашних ошибок они не допустят. Другое дело — германские бомбардировщики. Многие надеялись на свои истребители, другие искали вокруг себя боевые корабли. Увы! Из десяти эсминцев, вышедших из Таллина, пять — погибли. «Гордый» небоеспособен, «Славный» без исправных компасов нуждался в лидировании, «Сметливый» находился в охранении крейсера «Киров», а «Свирепый» занимался буксировкой. Остался один только «Суровый», но и ему приказали сопровождать поврежденный «Славный». Таким образом, оба эскадренных миноносца, «Свирепый» и «Суровый», которые 28 августа находились в охранении I конвоя, оттуда изъяли. Причем кто? Командир Отряда легких сил, никакого права на это не имевший. Из двух лидеров один имел повреждения, а второй выполнял роль «поводыря», как будто для этих целей нельзя было использовать менее ценный корабль. Крейсер «Киров» со «Сметливым» и девятью базовыми тральщиками ушел далеко вперед от судов. Но самое главное, ни крейсер, ни эсминцы и не собирались заниматься эскортированием судов и защитой их от противника. Еще после постановки крейсера «Киров» на якорь В.Ф. Трибуц послал командующему ВВС флота радиограмму с приказанием с рассветом 29 августа прикрывать истребительной авиацией не менее трех групп кораблей, растянувшихся вдоль Финского залива. Но даже если бы истребители [192] сюда долетели, они имели приказание прикрывать боевые корабли и только в случае их отсутствия — суда. Следовательно, защитить конвои от атак авиации противника могли только находившиеся в их охранении сторожевые корабли, шедшие совместно с транспортами канонерские лодки и сетевые заградители. Кстати, забегая немного вперед, отметим, что 29 августа германская авиация по судам и кораблям в Финском заливе выполнила 137 самолето-вылетов бомбардировщиков, 16 — истребителей Me110 и три — разведчиков. Еще одной радиограммой, посланной в 00:30 29 августа, командующему ВВС флота приказали с рассветом выслать самолеты МБР-2 для непрерывного поиска и уничтожения подводных лодок противника. Собственно, этими двумя радиограммами, о нереалистичном истребительном прикрытии и неактуальном противолодочном охранении, и ограничилось управляющее начало командующего флотом по вопросам боевого обеспечения вверенных ему сил. Но вернемся к рассвету.

Как только стало светать, на крейсере «Киров» подняли сигнал «Буки». Пять тральщиков отряда главных сил выстроились в строй уступа с параван-тралами, а четыре тральщика из состава отряда прикрытия заняли места в охранении по левому и правому борту, то есть для решения задач ПЛО и ПКО. И это в то время, когда десятки судов и кораблей вынуждены форсировать минные заграждения зачастую вообще без тральщиков. С кораблей охранения «Кирова» так часто сбрасывали глубинные бомбы для «профилактического» бомбометания, что, в конце концов, израсходовали весь их запас. Германские самолеты, ища более легкой добычи, не слишком досаждали крейсеру. Все сброшенные авиабомбы падали от него в 100–200 м. Пройдя северным фарватером, отряд главных сил в 16:40 пришел на Кронштадтский рейд. Таким образом, по-настоящему главная задача флота — эвакуация членов Военного совета Краснознаменного Балтийского флота из Таллина была благополучно выполнена.

Но еще с 08:30, на крейсер «Киров» стали поступать радиотелеграфные донесения о тяжелом положении судов. Командир дивизиона [193] канонерских лодок капитан 2 ранга Н.В. Антонов радиограммой по флоту сообщил, что самолеты противника бомбят транспорты в районе Мохни. «В 9 милях севернее Вайндло три транспорта нуждаются в немедленной помощи, помочь нечем», — доносил он же в 12:40. Командир сторожевого корабля «Буря» дважды просил выслать истребители для прикрытия конвоя от атак бомбардировщиков противника. Какова реакция комфлота? Только около 13:15 он отдал приказание об оказании помощи транспортам... командиру арьергарда на миноносец «Калинин», который погиб более полусуток тому назад! Это лучшая характеристика качества управления силами с флагманского командного пункта флота.

В течение ночи на лидере «Минск» успешно боролись с боевыми повреждениями: вода больше не прибывала, машины были в исправности, но он так и оставался с неисправными компасами. Поэтому лидеру «Ленинград» приказали встать головным. С рассветом единственный оставшийся западнее главных сил базовый тральщик Т-210 подошел к «Минску» и по приказанию командира отряда прикрытия протралил параван-тралом район стоянки лидера, при этом в трале взорвались две мины. В 06:40 тральщик пошел с тралом во главе отряда, в состав которого кроме двух лидеров входили две подводные лодки и посыльное судно «Пиккер», а также эсминцы «Суровый» и «Славный», стоявшие ночью южнее лидеров. Повреждения «Славного» в основном устранили, и его буксировка не понадобилась. Оба эсминца шли теперь сходящимся курсом на соединение с лидерами. Им повезло, и они удачно прошли через заграждение И-27, не захватив ни одной мины параванными охранителями. Не менее удачно и при этом без всякого противоминного обеспечения вышел с Юминданинского минного поля эсминец «Свирепый», в 6 часов возобновивший буксирование «Гордого». Будучи плохо подготовленным для выполнения этой операции, на «Свирепом» еще дважды оборвали буксиры и только около 9 часов сумели, наконец, по всем правилам морской практики выровнять концы, что позволило потом безостановочно восьмиузловым ходом довести «Гордый» до Кронштадта несмотря на несколько атак авиации противника. [194]

Для сокращения пути на Т-210, не придерживаясь фарватера, пошли прямым курсом к Родшеру. Самолеты противника несколько раз атаковали отряд прикрытия, но не добились успеха. В частности, между 07:00 и 10:00 бомбардировщики, внезапно появляясь в разрывах облачности, трижды пытались атаковать «Славный», но благодаря точной стрельбе зенитной артиллерии этого корабля сбросили бомбы крайне беспорядочно.

В 10:20, когда отряд прикрытия, шедший северным фарватером, уже подходил к району острова Лавенсари, на лидере «Минск» наконец-то получили радиотелеграфный ответ командующего флотом на одну из просьб о возвращении четырех базовых тральщиков. В ней, посланной с крейсера «Киров» только в 09:12, сообщалось, что в 06:45 навстречу отряду прикрытия направлены от Родшера семь тральщиков. Речь шла о шести тихоходных тральщиках и сторожевом корабле «Коралл» из состава гогландского отряда. Приняв к сведению эту телеграмму, лишний раз характеризующую качество работы походного штаба командующего флотом, командир отряда прикрытия не видел больше надобности в движении за тралом, стеснявшем свободу маневра при уклонении от атак пикировщиков. Поэтому он приказал Т-210 продолжать проводку подводных лодок и посыльного судна, а сам с обоими лидерами и эсминцем «Сметливый» двадцатиузловым ходом пошел в Кронштадт. Через два часа, около 12:30, лидер «Минск» вступил в кильватер крейсеру «Киров».

В течение ночи командир I конвоя с помощью катеров МО сумел восстановить связь со своими тральщиками и транспортами. К рассвету каждому судну указали его место в общем строю кильватерной колонны. Транспорт «Казахстан» поставили головным, приняв также под свое командование оказавшийся рядом «Папанин». Как только начало рассветать, тральщики «Дзержинский», «Буёк», «Виестурс» и «Ляпидевский» вступили в голову конвоя и за отсутствием тралов Шульца поставили змейковые. Пересекая заграждение И-27, тральщики вытралили две мины — последние на этом переходе. Но, как выяснилось позже, худшее было еще впереди. [195]

В течение почти часа одновременно с I конвоем, несколько севернее его, следовали на восток корабли отряда прикрытия, но они постепенно довели скорость хода до 12 узлов и быстро оставили позади I конвой, шедший пятиузловой скоростью. Вечером 28 августа и вторично ранним утром 29 августа с транспортов видели, что боевые корабли обгоняли и «бросали их на произвол судьбы». Так писали потом в своих рейсовых донесениях некоторые капитаны погибших транспортов, знавшие, что истребительная авиация не могла прикрывать суда ни в районе минного поля противника, ни на Западном Гогландском плесе.

Один из первых же налетов германских пикировщиков привел в 07:15 к повреждению транспорта «Казахстан». Судно приткнулось к отмели у острова Вайндло. Ему оказывали помощь тральщик № 121, сторожевой корабль «Разведчик» и другие корабли. В конечном итоге его удалось 2 сентября привести в Кронштадт. Все остальные транспорты, входившие 29 августа в состав I конвоя, стали жертвами авиации противника. Два из них, «Папанин» и «Ярвамаа», затонули на Западном Гогландском плесе, плавучая мастерская «Серп и Молот» выбросилась на камни у южной оконечности Гогланда. Транспорт «Алев» затонул в нескольких милях западнее острова Лавенсари. Еще два транспорта «Колпаке» и «Кронвальдис» погибли около 17 часов 29 августа в шести милях севернее башни Вигрунд на фарватере 9 КБ-в, по которому тральщики и плавбаза «Ленинградсовет» продолжали вести остатки I конвоя. К этому времени на тральщиках и кораблях охранения зенитный огонь заметно ослаб, так как уже израсходовали почти весь боеприпас. По такой же причине подводная лодка Щ-308, не имея больше снарядов, легла на грунт. «Ленинградсовет», выдержавший много атак самолетов, успешно и умело уклонялся от них маневрированием. Тральщики также подвергались ожесточенным атакам с воздуха; в частности, на тральщике «Ляпидевский» для уклонения от атаки пикировщика пришлось обрубить трал.

Командиры II и III конвоев перед рассветом послали своих штурманов на катерах для выявления мест кораблей и судов и для установления порядка движения конвоев, которое планировали возобновить [196] примерно за полчаса до восхода солнца. Транспорт «Луга» все еще оставался на плаву. В 6 часов к нему подошел катер МО № 502, принял на борт трех оставшихся раненых, а затем у ватерлинии подвесили на штормтрапе три подрывных патрона и малую глубинную бомбу. Их взрыв по времени совпал с начавшимся в 6:35 артиллерийским обстрелом с мыса Юминданина. Беспомощно стоявший на месте транспорт представлял собой отличную мишень для батареи. Он сильно накренился, из носовой части повалил густой дым, но еще и через два часа после начала обстрела всеми покинутое судно оставалось на поверхности моря, что подтверждает низкую эффективность артиллерийского огня противника.

Проводка II конвоя осуществлялась тральщиками № 84 и № 88, шедшими с тралом Шульца. За ними следовали канонерская лодка «Москва», транспорт «Шауляй», три сетевых заградителя, гидрографическое судно «Лоод», ледокол «Тазуя» с тральщиком № 86 на буксире и один или два транспорта.

Находившийся на тральщике № 88 дивизионный штурман 8-го дивизиона тральщиков, часто определяясь по пеленгам маяков, довольно точно вел II конвой по оси фарватера 10 ТБ-е. На этом пути в трале тральщиков № 84 и № 88 взорвались две мины, причем в одном случае перебитый взрывом трал пришлось заменять запасным, но движение II конвоя как будто не приостанавливалось, так как, по непроверенным данным, некоторое время впереди тральщиков шли два «рыбинца» с поставленными катерными тралами. После замены трала Шульца в него попала захваченная на заграждении И-28 мина, но это обнаружилось только через три часа на повороте с фарватера 10 ТБ-д на фарватер 10 КБ-г. Трал с миной обрубили, и поскольку он оказался последним тралом Шульца, то тральщики поставили змейковые.

Почти все остальные транспорты II и III конвоев, довольно беспорядочно выстраиваясь в кильватерную колонну, пошли за тральщиками III конвоя. При этом одно из судов, неизвестно какое именно, в 6:51 подорвалось на мине и затонуло. Проводившие III конвой тральщики «Осётр» и «Шуя» за неимением трала Шульца поставили змейковые, а за ними шли тральщики «Олонка» и № 46 с [197] тралом Шульца. Начав движение немного позже II конвоя, тральщики III конвоя, имея небольшое преимущество в скорости хода, постепенно обогнали его, но в общем оба конвоя вплоть до района маяка Родшер в течение почти шести часов шли совместно приблизительно параллельными курсами. Путь III конвоя расположился в 3–5 кб южнее пути II конвоя.

Около 7 часов появился самолет-разведчик противника, и вскоре начались налеты пикировщиков. Во время воздушных атак внимание капитанов судов к соблюдению равнения в строю ослабевало, и, вероятно, по этой причине транспорты не всегда шли в протраленной полосе, тем более что ее ширина составляла всего 1 кб. Между тем, несмотря на то что с утра установилась штилевая погода, продолжало действовать развившееся в предыдущие сутки заметное дрейфовое течение. Бывало, что на транспортах пытались уклоняться от атак самолетов противника маневрированием. Например, около 08:30 транспорт «Тобол» выкатился влево, загородив путь шедшим сзади транспортам и нарушив общий порядок равнения.

По всем этим причинам суда III конвоя понесли большие потери на минах. Тральщики «Осётр» и «Шуя» вытралили шесть мин, тем не менее в результате выхода из тральной полосы в 07:43 подорвался на мине присоединившийся к III конвою сторожевой корабль «Снег» и через полчаса затонул, в 08:39 и в 08:41 подорвались на минах и быстро затонули два судна, и, наконец, в 09:06 подорвался на мине и через полторы-две минуты скрылся под водой транспорт «Балхаш», на борту которого находилось 2500 бойцов и командиров, из них спасли всего около 200 человек. Названия судов, подорвавшихся на минах в 08:39 и в 08:41, а также судна, подорвавшегося на мине в 06:51, в отчетных документах не указаны. Предположительно это могли быть транспорты «Найссар» и «Эргонаутис» и спасательное судно «Колывань». Из немногих подробностей известно, что после подрыва на мине одного из судов в 08:39 оно через две минуты затонуло, а шедший за ним транспорт остановился для спасения людей, но в 08:41 сам подорвался на мине и через полминуты затонул. Плававших людей спасали два транспорта и несколько катеров. [198]

Атаки авиации противника продолжались в течение всего дня 29 августа. По пикировщикам открывался огонь из зенитных орудий и пулеметов, из армейских пулеметов Максима и винтовок. Тем не менее, убедившись в сравнительной слабости оказываемого ему противодействия, противник путем многократно повторявшихся налетов повредил и потопил авиабомбами одно за другим почти все суда II и III конвоев. Транспорты «Тобол», «Аусма», «Скрунда» и «Вторая Пятилетка» затонули на Западном Гогландском плесе, транспорт «Люцерн» выбросился на камни у южной оконечности Гогланда, поврежденный транспорт «Шауляй» с трудом прибуксировали ко входу в бухту Сууркюля, танкер № 12 затонул в пяти милях восточнее Гогланда. Уцелел один лишь небольшой транспорт «Кумари», пришедший 30 августа в Кронштадт без всяких повреждений. Из кораблей охранения повреждения от атак самолетов противника получила одна только канонерская лодка «Амгунь».

Так в общих чертах развивались события. Пора подводить итоги. Сначала подсчитаем, во что обошлась операция по прорыву сил КБФ из Таллина. Кстати, сделать это по сей день исключительно трудно. Но наиболее достоверно складывается следующая картина. Из Таллина в рамках операции флота вышло 153 боевых корабля и катера, а также 75 вспомогательных судов КБФ. Кроме этого вместе с силами флота находилось неустановленное количество малотоннажных гражданских судов и различных плавсредств. Последние никакому учету не поддаются, и поэтому далее будем говорить исключительно о силах и средствах, подчиненных Военному совету КБФ. До Кронштадта дошли крейсер (100%), два лидера (100%), пять эсминцев из десяти (50%), шесть сторожевых кораблей из девяти (66%), девять подводных лодок из одиннадцати (82%), две канонерские лодки из трех (66%), десять базовых тральщиков (100% ), шестнадцать тихоходных тральщиков из восемнадцати (89%), три электромагнитных тральщика (100%), двадцать шесть катерных тральщиков (100%), тринадцать торпедных катеров из четырнадцати (93%), двадцать три катера МО из двадцати пяти (92%), три сетевых заградителя (100%) и 32 судна из 75 (43%). При этом из [199] принятых на борт кораблей и судов 27 800 человек погибло около 11000 человек, в том числе немногим более 3000 — гражданские лица. Это не считая моряков из составов экипажей погибших кораблей и судов. Учитывая временные рамки перехода, то есть самого события, это огромные потери. Существуют такое понятие, как «степень поражения», так вот потеря более 50% транспортов в конвое характеризуется как его разгром. Наверное, это и есть общий итог Таллинского перехода.

Каковы причины произошедшей трагедии? По-видимому, их несколько. Но главная — качество выполнения своих служебных обязанностей офицеров, прежде всего управления и штаба Краснознаменного Балтийского флота. Здесь сразу хотелось бы упредить попытку все списать на специфические условия, необходимость работать в условиях воздействия противника. В отличие от своих сухопутных коллег, которые к середине августа уже прошагали тысячи километров по фронтовым дорогам под бомбами, сменили по несколько мест дислокации своих штабов, когда всю организацию управления войсками и силами приходилось начинать с нуля, штаб КБФ никуда не перемещался и до середины августа практически не ощущал на себе непосредственного воздействия противника. То есть инфраструктура системы управления со всеми линиями связи создавалась в мирное время, для укомплектования подразделений штаба отбирались лучшее кадры, отработка и сколачивание штабных коллективов проходили в плановом порядке и в полном объеме. Таким образом, по сравнению со штабами сухопутных объединений, органы управления КБФ находились в привилегированном положении. Конечно, эвакуация Главной базы флота никакими предвоенными документами не предусматривалась и «домашних заготовок» у оперативного отдела быть не могло. Но операция по прорыву блокады противника НМО-40 предусматривалась. Существует устоявшаяся штабная практика: если не знаешь как делать — смотри букварь, то есть уставы и наставления. Действительно, не имея собственных наработок, надо максимально выполнять требования руководящих документов, где сконцентрирован опыт не одного поколения. Причем, повторимся, это прямая служебная обязанность исполнителей. [200]

Даже не «вдохнув в Решение высокое военно-морское искусство», элементарное выполнение азов, прописанных в документах, дает основание рассчитывать на благоприятный исход планируемых действий. Полученный на войне опыт подтвердил то, о чем было известно еще до ее начала: невыгодное для нас вероятное событие чаще всего происходило при наличии предпосылок, порожденных тактическими ошибками или простой непредусмотрительностью. Наоборот, хорошо продуманному и обоснованному Решению чаще всего сопутствовал элемент так называемой военной удачи.

На недостатках планирования операции мы уже останавливались — оно не выдерживает никакой критики. Именно заложенные в план предстоящих действий принципиальные ошибки: выделение отрядов оперативного прикрытия, вместо усиления обороны непосредственно конвоев; невыполнение требований БУМС-37, НТЩ-40 и т.д., во многом предопределили огромные потери. Но даже в этих условиях все могло развиваться по более благоприятному для нас сценарию, если бы после съемки с якоря не произошла потеря обстановки и управления силами со стороны командующего флотом и его походного штаба. Причем это опять же было как бы запрограммировано самой организацией командного пункта на крейсере «Киров», точнее его отсутствием, что являлось прямым нарушением требований основных руководящих документов.

Но и в этих условиях многого можно было бы избежать. Например, несмотря на наличие недостатков, присущих тралению катерными тралами, в случае широкого использования «рыбинцев» впереди тральщиков I конвоя не произошло бы ряда задержек, вызванных повреждениями тралов Шульца и гибелью тральщика «Краб». К наступлению темноты Юминданинское минное поле осталось бы позади I конвоя, и утром 29 августа он находился в районе буя Хайлода. Вообще в составе конвоев имелось 26 катерных тральщиков, вооруженных катерными тралами и облегченными тралами Шульца. Несколько катеров типов КМ и КЛТ также имели катерные тралы. Катера всех типов могли буксировать свои тралы с наибольшей скоростью в 6 узлов, а конвои проводились тихоходными тральщиками со скоростью 5,5–6 узлов. То есть в [201] отношении скорости хода катера не задержали бы движение конвоев.

В случае движения I, II и III конвоев, отрядов главных сил и прикрытия по оси фарватера 10 ТБ по одной и той же полосе шириной до 3 кб тральщики должны были вытралить ориентировочно 45–48 мин и до 30 минных защитников. В связи с тем, что пути конвоев и отрядов более или менее совпали только на отдельных отрезках фарватера, число зарегистрированных мин, вытраленных тральщиками 28–29 августа, увеличилось до 59. Кроме того, затралили еще 10–15 мин, оставшихся в обрубленных тралах. Один такой трал Шульца, в котором насчитали четыре всплывшие мины, 28 августа оказался на пути Т-210, а другой трал Шульца с минами утром 29 августа обнаружил тральщик № 88. Таким образом, вместе с минами, попавшими в параванные охранители боевых кораблей, их общее количество превысило 100. То есть в два раза больше, чем их реально было на фарватере!

Именно порядок движения «одним и тем же курсом» и намечался планом перехода флота. Однако этим планом не предусматривалось никакого навигационного обеспечения. Следовательно, возможность совершения перехода одним и тем же курсом ставились в зависимость от точности счисления на кораблях и судах, от соблюдения равнения в строю кильватерной колонны. Но все это при форсировании плотного минного поля могло стать реальностью только с использованием плавучих ориентиров.

Об эти злополучные тральные вехи мы уже «спотыкаемся» не единожды. Что, о них опять забыли? Самое обидное в том, что это не так. Именно с предложением по обвехованию протраленной полосы около 11 часов 28 августа на миноносец «Калинин» к своему прямому начальнику прибыл флагманский минер Минной обороны. Командир Минной обороны, он же командир арьергарда не стал возражать (!) против постановки тральных вех, но вот ведь какая неожиданность — не оказалось их на тральщиках. И это при том, что кроме нескольких сотен обычных, на складе имелось еще полсотни святящихся тральных вех! Их специально изготовили по инициативе флагманского минера Минной обороны для обеспечения [202] безопасной ночной проводки за тралами. Но все это бесценное для тех условий богатство погрузили с берегового склада на один из транспортов. А сколько бы жизней спасли эти самые вехи!

Специально назначенные катера должны были ставить тральные вехи на кромке тральной полосы тральщиков I конвоя, чем можно было предотвратить подрыв на мине транспорта «Элла». Те же тральные вехи вплоть до наступления темноты служили бы ориентирами для проводки II и III конвоев за тралами, следовательно, не произошло бы длительной задержки, вызванной преднамеренным уклонением тральщиков II конвоя от оси фарватера, и суда II конвоя не скучились бы в плотной части Юминданинского минного поля. III конвой при условии высылки его вслед за I конвоем мог бы пройти по меньшей мере на 10–12 миль дальше на восток. Корабли и суда IV конвоя также могли бы руководствоваться линией тральных вех, ограждавших кромку тральной полосы. Применением заранее продуманной системы расстановки близ поставленных тральных вех катеров (МО, КМ, КЛТ) с подачей с них сигналов, например зеленым ратьером, можно было попытаться обеспечить ночной переход II, III и IV конвоев через восточную часть Юминданинского минного поля. Наверняка при этом не обошлось бы без единичных потерь на минах, но они уж точно не носили такого массового характера.

Все перечисленное — разрежение минных заграждений катерами, обеспечение безопасности тральщиков постановкой впереди них катеров с катерными тралами, обвехование кромок тральной полосы, использование брандвахтенных судов и иных плавучих ориентиров — предусматривалось действовавшим уставным документом НТЩ-40. Ни одно из этих мероприятий не выполнили. Этим самым не предприняли все возможное для того, чтобы довести влияние минной угрозы до минимума и тем самым создать условия, позволявшие транспортам к утру 29 августа прибыть на Восточный Гогландский плес, то есть в район, находившийся в радиусе действий истребительной авиации КБФ.

Другой вопрос — в какой мере успешное прибытие транспортного флота на Восточный Гогландский плес способствовало бы уменьшению [203] 29 августа потерь от атак вражеской авиации. Отдельные суда — танкер и четыре транспорта, — несмотря на периодическое появление наших истребителей и разведчиков МБР-2, все же самолеты противника в этом районе потопили. Однако наличие на Восточном Гогландском плесе всех боевых кораблей могло бы значительно снизить эффективность атак вражеской авиации.

Обычно решение спасти во время прорыва сил флота из Таллина в Кронштадт прежде всего крупные боевые корабли объясняют потребностью их артиллерии для обороны Ленинграда. Справедливо. Однако из 131 корабельного орудия калибром крупнее 100 мм, участвовавших в отражении решающего штурма Ленинграда 9–27 сентября, только 45 орудий принадлежали кораблям, пришедшим из Таллина. Это как бы с одной стороны, а с другой — из Таллина доставили около 13000 военнослужащих. При этом погибло около 8000, считай две бригады морской пехоты. И неизвестно, что в тот момент было нужнее для защиты Ленинграда: 45 орудий или несколько стрелковых соединений.

Назвать трагедию Таллинского перехода спланированной нельзя, но то что планирование этой операции и последующее управление силами в ней со стороны Военного совета Краснознаменного Балтийского флота предопределили огромные потери — не вызывает сомнения. [204]