Содержание
«Военная Литература»
Военная история

Трагедия третья, несостоявшаяся

К началу сентября 1941 г. Ленинград оказался окружен с суши, бои шли на ближних подступах к городу. Учитывая печальный опыт последних месяцев, никто не мог поручиться, что «колыбель Революции» выстоит. Но как и в других подобных случаях, руководители страны ориентировали всех на оборону города до последней крайности, хотя и сами, по-видимому, смутно себе представляли, где он, этот «край». В отличие от других оставленных советских городов применительно к Ленинграду это означало только одно — сдача в плен всего Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота, уже не говоря о населении самого города. О каком-либо отводе войск или эвакуации не могло быть и речи — блокада. Позже [205] в подобном положении окажется Севастополь. Одновременно, вряд ли кто из руководителей задумывался о том, что делать дальше, если все же Ленинград выстоит под натиском врага и будет продолжать обороняться: как сохранить такой огромный город в условиях почти полной блокады? И немудрено, поскольку мировая практика такого опыта не имела.

Ну а пока действуя почти уже по отработанной схеме, прифронтовой город Ленинград стали готовить к оставлению. Под этим понимался, прежде всего, вывоз всего наиболее ценного. Причем речь не шла о сокровищах Эрмитажа или других всемирно известных музеев, их бы, конечно, тоже эвакуировали, но в тот момент думали в первую очередь о промышленности и стратегических запасах сырья. Вторым пунктом уже накатанной схемы оставления больших городов шло уничтожение всего того, что не смогли вывезти. Но, как это было отчасти под Киевом, все эвакуировать не успели — город для многих неожиданно взяли в кольцо войска противника. Другой ленинградской особенностью стало то, что уничтожению подлежало имущество, которого хватило бы сразу на несколько Киевов. А тут еще флот, как военно-морской, так и морской, да и речной тоже, уйти не успел. Все это привело к необходимости решать целый клубок проблем, впервые встретившихся в практике государства. В частности, не было опыта уничтожения такого оперативно-стратегического объединения, как флот. Однако соответствующий план создали и готовились к его реализации. Об этом в форме всяких недомолвок, а то и просто небылиц, уже писалось в отечественных изданиях. Здесь мы не будем домысливать кто чего и кому сказал, кто о чем подумал, кто на кого и насколько глубокомысленно посмотрел, а просто рассмотрим документы и назовем главные действующие лица.

Учитывая статус Ленинграда как последнего пристанища Краснознаменного Балтийского флота, у главнокомандующего войсками Северо-западного направления Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова имелся заместитель по морской части, он же член Военного совета Ленинградского фронта адмирал И.С. Исаков, в то время занимавший штатную должность заместителя Народного комиссара ВМФ. В штабе Главкома Северо-западным направлением имелся [206] морской отдел, который возглавлял вице-адмирал С.П. Ставицкий. Этот отдел ликвидировали в августе, а вот морская группа при штабе Ленинградского фронта сохранилась. Ее с июля по декабрь 1941 г. возглавлял капитан 2 ранга В.И. Рутковский. 3 сентября Военный совет обороны Ленинграда под председательством Ворошилова принимает решение о минировании города. Сюда входили 58 500 городских объектов, весь подвижной состав, все электростанции, железнодорожные депо, телеграфные и телефонные станции, установки водоканала, мосты и так далее. В Ленинград прибыли представители всех наркоматов, имевших свои интересы и объекты в городе. Естественно, этот план автоматически распространялся на объекты Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота. Но оставались еще собственно корабли и суда, ответственность за уничтожение которых должны были нести Наркоматы ВМФ, Морского и Речного флотов. Однако поскольку почти все суда оказались мобилизованными, то их уничтожение возлагалось на ВМФ. Здесь хотелось бы сделать маленькое отступление. По воспоминаниям Наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова, распоряжение о подготовке к уничтожению кораблей Балтийского флота Сталин отдал ему устно. Но мудрый Нарком сразу заявил, что не может этого сделать, так как формально КБФ подчиняется не ему, а Ленинградскому фронту. Сталин «попался на удочку», и так появилась директива за подписью Шапошникова и Кузнецова от 13 сентября. Этот документ интересен тем, что он не приказывал начать планирование работ, что было бы логичным раз уж вопрос об уничтожении кораблей действительно поднимался впервые, а эта директива утверждала готовый план их уничтожения. Как же это могло произойти, кто посмел? Дело в том, что в конце августа буквально за сутки до захвата германскими войсками станции Мга, сначала пешком по шпалам, а потом на дрезине в Ленинград из Москвы прорвался Нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов. Как уже отмечалось, 3 сентября принимается санкционированное решение по подготовке к уничтожению основных объектов города. Нарком ВМФ, естественно, знал об этом и отлично понимал, что аналогичную работу придется проводить и в отношении кораблей флота, причем делать все это надо срочно, так [207] как обстановка стала критической. Согласовав этот вопрос с находившимися в Ленинграде представителями взаимодействующих наркоматов, Н.Г. Кузнецов приказал разрабатывать план уничтожения кораблей и судов КБФ. Но сам его не утвердил, предоставив это Исакову, и привез этот документ с собой в Москву в форме «Доклада Заместителя Народного Комиссара ВМФ Верховному Главнокомандующему плана мероприятий на случай вынужденного отхода из Ленинграда (по кораблям и судам)». Так что все происходившее в кабинете Сталина 13 сентября — это просто хорошо разыгранная мудрым адмиралом сцена. И он как в воду глядел. Через несколько лет, на волне победной эйфории, все, что было связано с планами уничтожения Ленинграда, признали проявлением пораженчества и стали использовать при политических чистках. Так вот, именно наличие этой директивы за двумя подписями, да еще и с автографом самого Вождя, не позволило сфабриковать одно из задуманных дел против Наркома ВМФ.

Но вернемся в Ленинград. Непосредственным исполнителем плана мероприятий на случай оставления города по кораблям и судам, по-видимому, был Рутковский. К этому плану, подписанному Исаковым, по некоторым данным еще 6 сентября, прилагались перечень основных объектов и схема связи.

Вся акватория Невы и Невской губы делилась на четыре района. Первый — Кронштадтский. В нем основными объектами являлись линкор «Октябрьская революция», крейсеры «Киров» и «Аврора», лидеры «Ленинград» и «Минск», эсминцы, подводные лодки, спасательное судно «Коммуна», канонерская лодка «Красное знамя», транспорты, два плавдока с подводными лодками из состава ЭОНа.

Второй район включал Ленинградский торговый порт, где находились линкор «Марат», крейсер «Максим Горький», учебный корабль «Комсомолец», ледокол «Ермак», транспорты. К этому же району относились достраивавшиеся на плаву германский тяжелый крейсер «Петропавловск», легкий крейсер пр.68 «Чапаев», эсминец пр.45 «Опытный», эсминцы пр.30 «Отличный», «Образцовый» и «Отважный», сторожевые корабли пр.29 «Ястреб», «Орел», «Коршун» и «Зоркий», а также эсминец «Страшный» в плавдоке, ремонтирующийся сторожевой корабль «Тайфун» и еще один плавдок. [208]

Третий район — это устье Невы, где находились спущенный 25 июня на воду недостроенный легкий крейсер пр.68 «Железняков», ледокол «Молотов», подводные лодки, их плавбазы «Ока», «Полярная Звезда», «Смольный» и «Иртыш», плавбаза ЭОНа «Аэгна», эсминцы «Строгий» и «Стройный», подводные лодки Щ-250 и Щ-254.

Четвертый район включал в себя судостроительные заводы, где на стапелях находился в высокой степени готовности к спуску на воду легкий крейсер пр.68 «Чкалов», а также корпуса линкора «Советский Союз» и тяжелого крейсера «Кронштадт». Уничтожению подлежали сами стапеля, краны. Кроме этого в районе станции Рыбацкое находились две подлодки в плавдоках из состава ЭОН.

Большую, Среднюю и Малую Невки с выходными фарватерами надлежало заградить затоплением специально заготовленных барж с камнями и цементом, мелкими плавучими средствами, находящимися в районе.

Схема связи включала в себя таблицу условных сигналов. В частности, общими для всех районов являлись: «Одуванчик» — вскрыть пакет №.... «Резеда» — начать расстановку объектов, «Хризантема» — начать уничтожение и затопление объектов, «Тюльпан» — отменительный.

Как уже отмечалось, 13 сентября в Ленинград пришла Директива Ставки ВГК Военному совету Ленинградского фронта об утверждении плана мероприятий по уничтожению Балтийского флота, подписанная по поручению Ставки Верховного Главнокомандования Начальником Генерального штаба Б. Шапошниковым и Наркомом ВМФ Н. Кузнецовым. Как бы в развитие уже утвержденного плана в единственном экземпляре появляется более детализированный план, подписанный командующим КБФ Трибуцем, членом Военного совета Смирновым и заместителем начальника штаба флота капитаном 1 ранга Ф.В. Зозулей. Как бы потому, что Исаков его утвердил еще 12 сентября.

План «мероприятий по уничтожению кораблей военного и торгового флота и заграждению фарватеров и гаваней на случай отхода из Ленинграда» включал девять разделов. В первом формулировались задачи: [209]

1. В случае вынужденного отхода из Ленинграда затопить все торговые и военные корабли с максимально возможными разрушениями.

2. Затопление кораблей производить на фарватерах, в узкостях, в гаванях, чем исключить возможность свободного плавания противнику в районах Кронштадта и использования им гаваней, каналов и фарватеров.

3. Уничтожение и затопление производить только по сигналу Главного Командования строго по утвержденному им плану.

4. По окончанию операции по уничтожению и затоплению флота все плавучие батареи 2-го корпуса зенитной артиллерии отбуксировать в Кронштадт.

Второй раздел предписывал провести следующие подготовительные мероприятия:

1. Снять со всех транспортов и кораблей вооружение, которое можно использовать на сухопутном фронте.

2. Расставить корабли по местам затопления согласно плану.

3. Сдать с транспортов всю секретную документацию в Ленинграде и Кронштадте соответственно в штаб Морской обороны и штаб КБФ.

4. Подать все необходимые подрывные средства к участкам уничтожения кораблей.

5. Подготовить и расставить по участкам основные подрывные партии.

6. Наметить и распределить по участкам обеспечивающие средства.

7. Разделить всю акваторию на районы, по которым ответственным командирам разработать исполнительные планы.

8. Наметить разделение районов по участкам, назначить ответственных командиров, которым объяснить их задачу после получения на то разрешения Главного Командования.

9. Все подготовительные мероприятия закончить к 12 сентября 1941 г., за исключением демонтажа вооружения с боевых кораблей, которое снимать по особому приказанию. [210]

Третий раздел определял организацию уничтожения и затопления. В частности, в нем вся акватория делилась на четыре района, которые в свою очередь подразделялись на семь участков каждый. На последних имелись ответственные исполнители с приставленными к ним комиссарами. Первый район, Кронштадтский, включал кроме собственно Кронштадта, военно-морской порт Ораниенбаум, Северный фарватер, Петергоф, морской канал от банки Олег до Петергофского буя. Ответственными за реализацию плана в районе назначены контр-адмирал Пантелеев и бригадный комиссар Серебренников. Первый участок — от банки Олег до развилки корабельного фарватера, вход на Большой Кронштадтский рейд (капитан 2 ранга Сухоруков, военком Столяров). Второй участок — узкость между Кроншлотом и Котлином, выход на Ленинградский фарватер с Восточного рейда (контр-адмирал Дрозд, военком Смирнов). Третий участок — ворота гаваней Кронштадта (капитан 1 ранга Птохов, бригадный комиссар Радун). Пятый участок — гавань Ораниенбаум (капитан 3 ранга Саков, военком Филатов). Шестой участок — гавань Петергоф (капитан 3 ранга Умовский, военком Николаев). Седьмой участок — гавани Кронштадта (капитан 1 ранга Птохов, бригадный комиссар Радун).

Второй район растянулся от Петергофского буя до устья Невы, туда вошли Ленинградский торговый порт и акватория судостроительного завода им. Жданова (завод № 190). Возглавляли район капитан 1 ранга Евдокимов, зам. Наркома Морского флота Кириченко, бригадный комиссар Мосолов. Первый участок — вход в огражденную часть канала до нефтебаков (капитан 3 ранга Клитный, военком Рейзин). Второй участок — от Раздельной дамбы до входа в канал и Угольную гавань (капитан 2 ранга Юрковский, военком Дандин). Третий участок — от 47-го причала до Гутуевского ковша (старший лейтенант Кирилов, военком Владимиров). Участок четвертый — от Гутуевского ковша до входа в Неву и Большой корабельный фарватер (капитан 2 ранга Смирнов, военком Новиков). Пятый участок — Мелководный фарватер к Гребному порту (капитан 3 ранга Моторов, военком Лавров). Шестой участок — уничтожение и затопление судов оставшихся у стенок (капитан [211] 3 ранга Иванов). Седьмой участок — уничтожение барж с зенитной артиллерией и прожекторами (капитан 2 ранга Чуфистов).

Третий район охватывал всю подконтрольную акваторию реки Нева. За него отвечали контр-адмирал Челпанов и бригадный комиссар Матушкин. Первый участок — от Кромчено до Уткиной заводи (капитан 1 ранга Черков, полковой комиссар Малоглазов). Второй участок — от Уткиной заводи до Финляндского моста (капитан 2 ранга Устинов). Третий участок — от Финляндского до Литейного моста (капитан 2 ранга Зыков, полковой комиссар Отмалов). Четвертый участок — от Литейного до Троицкого моста (капитан 3 ранга Егоров, военком Гранов). Пятый участок — от Троицкого до моста лейтенанта Шмидта (капитан-лейтенант Тархнишвили, военком Жуков). Шестой участок — от моста лейтенанта Шмидта до устья Невы (контр-адмирал Заостровцев, военком Жуков). Седьмой участок — Малая Нева; Большая, Средняя и Малая Невки (капитан 3 ранга Тулумбасов, военком Федоров).

Четвертый район объединил все судостроительные заводы, то есть № 190, 189, 194, 196, 363, 370 и 5. Отвечали за него инженер-контр-адмирал Жуков, зам. Наркома судостроительной промышленности Самарин и военком Каменский. Первый участок — Балтийский завод им. С Орджоникидзе № 189 (инженер-капитан 2 ранга Гастев, главный инженер Боженко, военком Суровый). Второй участок — завод им. А.А. Жданова № 190 (инженер-капитан 2 ранга Козлов, главный инженер Боголюбов, военком Васильев). Третий участок — завод им. А. Марти № 194 (инженер-капитан 2 ранга Черняцкий, главный инженер Турунов, военком Боярин). Четвертый участок — завод «Судомех» № 196 (военинженер 2 ранга Подалюк, главный инженер Мучнин, военком Круговой). Пятый участок — Усть-Ижорская верфь, завод № 363 (военинженер 3 ранга Банник, директор завода Миронов, военком Михайлов). Шестой участок — Петрозавод, завод № 370 (военинженер 2 ранга Городянко, главный инженер Вердликов, военком Ильин). Седьмой участок — Верфь Морпогранохраны НКВД, завод № 5 (инженер-капитан-лейтенант Жетецкий, директор завода Е.Я. Локшин, военком Барноковский). [212]

Четвертый раздел Плана мероприятий определял порядок затопления кораблей. Там говорилось, что сигнал о затоплении, в зависимости от обстановки, может быть дан как общий, так и по отдельным районам. Одновременно с затоплением кораблей должны производиться постановка минных заграждений в узкостях и сниматься все штатные навигационные ограждения. Затопление кораблей, находящихся в доках, производится одновременно с уничтожением самих доков. Затопление кораблей в Морском канале и Ленинградском торговом порту производится согласованно с уничтожением портовых средств и хранилищ топлива. Уничтожение тыловых сооружений в Кронштадте производится по отдельному плану начальника тыла КБФ. По окончанию проведения операции во втором районе всем буксирным средствам перевести в Кронштадт плавучие зенитные батареи 2-го корпуса ПВО.

Пятый раздел отсылает к Приложению 2, где дается сводная таблица подлежащих уничтожению кораблей.

В шестом разделе «Средства обеспечения» расписываются буксиры и плавсредства по районам и участкам.

Раздел семь определял использование личного состава кораблей и не подлежащих уничтожению плавсредств. Впрочем, об экипажах там было сказано лишь то, что их надо снять с уничтожаемых кораблей. Что далее — неизвестно. До ледостава не подлежали уничтожению торпедные катера, малые охотники, катера типа Р и КМ, разъездные катера, находящиеся на ходу. Сначала они должны заниматься свозом личного состава с кораблей и судов, стоящих на рейде. В дальнейшем катера по указанию Военного совета КБФ должны уходить на запад (острова Финского залива, ВМБ Ханко) или на восток в Ладогу и далее на Волгу.

Восьмой раздел Плана определял организацию связи, а восьмой — флагманский командный пункт КБФ в Военно-морской академии и запасной командный пункт в Кронштадте.

План имел несколько приложений, в том числе уже упоминавшаяся «Сводная таблица кораблей и судов, подлежащих уничтожению». Кроме этого имелась «Таблица по распределению корабельного состава по закупорке гаваней, фарватеров и рейдов». Согласно [214] ей, на подходах к Кронштадту с запада предполагалось затопить на створе Кронштадтских маяков две группы кораблей: эсминцы «Стойкий» и «Сильный» у банки Олег, это приблизительно на меридиане западной оконечности острова Котлин, и крейсер «Киров» вместе с эсминцами «Сметливый» и «Стерегущий» на входе на Большой Кронштадтский рейд. Линкор «Октябрьская революция», базовые тральщики и транспорт должны были перегородить проход между Котлином и Кроншлотом. В самом Кронштадте заградитель «Марти» топился поперек Лесных ворот (вход в Среднюю гавань), «Урал» — Западных (вход в Купеческую гавань), плавбаза «Иртыш» — Военно-почтовых (вход в Купеческую гавань), учебный корабль «Курсант» и транспорт «Леваневский» — Ряжевых. Аналогичную задачу на входе в гавань Ораниенбаума решали крейсер «Аврора» и гидрографическое судно «Базис». Лидер «Ленинград» и эсминец «Грозящий» планировали уничтожить у входных буев Ленинградского морского канала. Северо-восточнее Кронштадта на Северном фарватере между фортами № 4 и № 5 затапливались по плану транспорты «Берута», «Артуза», «Минна» и спасательное судно «Сигнал». Линейный корабль «Марат» планировалось затопить поперек огражденной части Морского канала. В средней части канала поперек должен был встать плавдок и далее транспорт «Иосиф Сталин». Непосредственно в районе нефтебаков имеются разрывы в дамбах ограждения канала, так вот на этом пятачке хотели положить на грунт транспорта «Нева», «Астра» и «Эвероланда». Крейсер «Максим Горький» должен был закончить свой век между Северной и Раздельной дамбами, закрыв вход в Морской канал. Недостроенный крейсер «Петропавловск» вместе с транспортом «Аурания» хотели затопить между Разделительной и Угольной дамбами. Корпус транспорта «Отто Шмидт» закупорил бы проход в акваторию завода им. Жданова. Учебное судно «Комсомолец» и транспорт «А. Жданов» уничтожались между Железной стенкой и Канонерским островом. Остальные корабли и суда подлежали затоплению там, где их застанет приказ, но поперек русла реки.

Следующее Приложение к Плану распределяло по районам подрывные партии. Проще всего обстояло дело с первым районом, [216] где сосредоточились преимущественно боевые корабли, а они имели свои штатные подрывные команды. Причем линкоры, крейсера и минные заградители располагали такими командами I разряда, то есть наиболее многочисленными и обеспеченными имуществом. По этой причине, как видно из Сводной таблицы кораблей и судов, подлежащих уничтожению, на первый район совсем не выделялось дополнительного подрывного имущества. Недостающее для транспортов и кораблей, стоящих в ремонте без боезапаса, полагалось получать непосредственно в Кронштадте. Таким образом, почти все боеспособные корабли собирались уничтожить путем подрыва штатного боезапаса, так что все разговоры о том, что, например, причиной гибели «Марата» стала детонация специально загруженных на него глубинных бомб — это, скорее всего, досужие домыслы.

Во втором районе, кроме штатных подрывных партий линкора «Марат», крейсера «Максим Горький» и спасательного судна «Коммуна» дополнительно формировались пять партий численностью по пять человек во главе с главными старшинами. В третьем районе также создавали пять новых подрывных партий к имевшимся на эсминцах «Строгий» и «Стройный», плавбазах «Ока», «Смольный» и «Полярная Звезда», а также подводных лодках. Дополнительно в распоряжение ответственного за район выделялись два минера лейтенанты Попов и Применко. Сложнее всего обстояло дело в четвертом районе, где вообще не было боевых кораблей. Здесь формировались десять подрывных партий от Научно-исследовательского минно-торпедного института и три партии из экипажей строящихся кораблей. Кроме этого в распоряжение ответственного за район направили специалистов — капитана 2 ранга Ф.В. Сакуна и капитана 3 ранга Левицкого. Личный состав этих подрывных партий и являлся непосредственным исполнителем Плана уничтожения.

Последнее Приложение к Плану представляло собой указания о расположении подрывных средств при уничтожении кораблей, утвержденных Трибуцем и Смирновым. Указания сводились к следующему.

1. При уничтожении кораблей торпедами надлежит стрелять в один из бортов, чтобы корабль затонул с максимальным креном. [217]

2. Глубинные бомбы и другие ВВ надлежит закладывать рядом с узлами сопряжения второго дна (днища) с главными водонепроницаемыми переборками, в междонных отделениях под котлами, турбинами, дизелями с целью подорвать одновременно корпус и механизмы и вызвать затопление не менее двух смежных отсеков.

3. При уничтожении крупных кораблей разрушать взрывом не менее трех главных поперечных водонепроницаемых переборок, расположенных не смежно и отделяющих наиболее крупные отсеки.

4. Средства подрыва подводных лодок располагать в дизельном и в одном из аккумуляторных отсеков.

5. На транспортах средства подрыва располагать у переборок котельного и машинного отделений, граничащих с одним из грузовых трюмов.

6. На буксирах средства подрыва располагать у переборки котельного или машинного отделения со смежными отсеками.

7. Кроме уничтожения взрывчатыми веществами дополнительно открывать машинные кингстоны, со вскрытием крышек холодильников и других кингстонов.

8. При уничтожении кораблей выводить из строя оставшееся вооружение.

9. Плавучие доки обладают большой живучестью, поэтому надлежит подрывать не менее 25% отделений одного борта, закладывая подрывные средства по днищу у продольной переборки, отделяющей днищевые отделения от бортовых, с открыванием всех приемных кингстонов и магистральных клапанов. Обязательно должны быть подорваны машинные отделения с механизмами.

Указания подписали Зозуля и зам. начальника технического отдела КБФ инженер-капитан 3 ранга Гончаров.

Несмотря на то что План мероприятий по уничтожению кораблей и судов вроде бы имелся в единственном экземпляре, но сам факт его существования скрыть стало невозможно. По крайней мере, о нем знали в штабе КБФ, командиры объединений и соединений флота. Поскольку План не могли реализовать без довольно большого объема подготовительных мероприятий, то очень много людей, не ведая о существовании этого документа, отлично представляли себе, что [218] корабли и суда готовятся к уничтожению. Причем это в большей степени касалось личного состава береговых служб и гражданских специалистов, так как на боеготовых кораблях никаких специальных подготовительных мероприятий не проводилось. Но именно этот нюанс и делал возможную трагедию чем-то почти обыденным. В середине сентября весь Ленинград готовился превратиться в руины: к взрывам готовились не только промышленные предприятия, но и все объекты жизнеобеспечения города, мосты, железнодорожное хозяйство и так далее. На этом фоне минирование судостроительных заводов, недостроенных и ремонтирующихся кораблей, да и стоящих судов не выглядело чем-то очень не ординарным. По воспоминаниям очевидцев, на причалах Ленинградского порта в районах стоянок судов складировали глубинные бомбы, и все знали для чего.

Нельзя думать, что все происходящее оставляло людей равнодушными. Ведь речь шла не просто об уничтожении кораблей и судов, а о вполне реальном собственном плене или гибели. Деваться из Ленинграда было некуда. Недаром в плане вспомнили даже о Ханко — хоть какой-то шанс если не предотвратить, то хоть оттянуть неизбежный конец. Были и другие более радикальные предложения. Например, прибыв 15 сентября на корабль после совещания-инструктажа в Военном совете флота, военком крейсера «Киров» полковой комиссар В.П. Столяров собрал командиров боевых частей. На повестке дня стоял один вопрос: о целесообразности прорыва «Кирова» к острову Эзель, а в дальнейшем, возможно, и в Атлантику для перехода на Север. Офицеры знали (!), что в случае оставления Ленинграда крейсер планируется уничтожить, однако все же высказались против безумного похода. Но сама идея вырваться из окружения через проливы между Данией и Швецией витала в головах и других начальников.

Ни для кого не секрет, что тысячи моряков бросили на сухопутный фронт в качестве пехоты. Конечно, военные моряки это не гражданские ополченцы, но их полевая выучка была где-то равноценна: и те и другие общевойсковому бою обучены не были. Не обошла мобилизация на сухопутный фронт и подводников. Из них формировали батальоны и роты морской пехоты и под руководством своих [219] же командиров-подводников буквально через день бросали в бой. При этом их потери сопоставимы с потерями дивизий народного ополчения. С плавучих и береговых баз подводных лодок изъяли до 70% личного состава. Сняли значительную часть экипажей со строящихся подводных лодок. Все это сильно отразилось на готовности подводных лодок, а главное, подводников к боевым действиям.

В связи с создавшейся обстановкой командир бригады подводных лодок капитан 1 ранга Н. П. Египко и военком бригады Г. М. Обушенков предложили Военному совету флота идею прорыва наших подводных лодок из Балтийского моря на Северный морской театр. Военный совет, находясь под впечатлением создавшейся тяжелой обстановки и зная, что в случае сдачи города все равно и подлодки, и их экипажи погибнут, 7 сентября обратился к Наркому ВМФ с предложением: начать подготовку всех больших и средних подводных лодок для форсирования пролива Зунд и перехода их в состав Северного флота. Свои предложения Военный совет КБФ просил доложить Верховному Главнокомандованию и в случае положительного решения сообщить все разведданные по обороне и заграждению проливов. Приведенный факт наглядно иллюстрирует морально-психологическое состояние командования бригады подводных лодок и флота. Дело в том, что не надо быть опытным подводником или офицером-оператором штаба, чтобы не понять нереальность, фантастичность подобного плана. Это на школьной карте проливы, соединяющие Балтику с Атлантикой, представляют собой обширные водные просторы. На самом деле они сродни нашей Маркизовой луже между Кронштадтом и Ленинградом: воды кругом много, а суда могут идти только по узким фарватерам. Никакая подводная лодка не сможет пройти эти проливы в подводном положении, а идти порядка 6 часов в надводном положении через узкость, берега которой полностью контролируются противником, через его дозоры и мимо его баз можно только в плен. Это настолько очевидно, что почти наверняка, «вырабатывая» свои предложения, комбриг и комиссар не то что не сделали каких-либо предварительных расчетов, они смутно себе представляли условия плавания в проливе Зунд в тех конкретных военных условиях. Получив предложения ВС КБФ [220] Народный комиссар ВМФ на нем написал: «Пройдут ли?» — то есть он явно сомневался в реалистичности плана, но посчитав, что балтийцы знают, о чем просят, 11 сентября доложил его Ставке... и получил «Добро». Нарком ВМФ, сообщая на КБФ о посылке материалов по проливам, предупреждал Военный совет флота о том, что проход труден. Рекомендовал посылать только командиров подводных лодок, добровольно идущих на этот прорыв. По некоторым косвенным признакам можно судить, что получив разрешение Сталина на прорыв в Атлантику, командование флота и бригады здорово пожалело о своей инициативе. Может, комбриг, выходя со своим предложением, в душе надеялся, что где-то наверху оно «затеряется» или его «тормознут», но все одобрили. Официально в первый эшелон включили подводные лодки С-7, С-8 и Л-3. Первые же проработки плана прорыва показали очевидное. Лодкам при проходе Зундом пришлось бы следовать в течение нескольких часов на виду у противника по узкому фарватеру с глубинами 8–8,5 м в надводном положении. Ни миновать линии дозора, ни уклониться от сил ПЛО из-за малых глубин они не могли. Инициативу пришлось признать ошибочной, о чем доложили Военному совету флота. Тому ничего не оставалось делать, как докладывать выше. А в Главном штабе это известие встретили... с облегчением, и уже 3 октября Нарком ВМФ дал «отбой». Провал операции, причем громкий, на виду у якобы нейтральной, а фактически антисоветской шведской прессы был гарантирован. Но Ленинград далеко и в блокаде, а Главный штаб рядом и первым делом спросили бы с него.

К тому времени подлодки уже готовились к уничтожению. 13 сентября командир и военком бригады собрал командиров дивизионов, командиров подводных лодок и военкомов и поставил задачу по подготовке к выполнению этого решения. Таким образом, после 13 сентября подготовка уничтожения корабельного состава флота для большей части командного состава не являлась тайной. Естественно, все это налагало свой отпечаток на поведение и мысли людей. Донесения партийных органов и особых отделов тех дней изобилуют всевозможными фактами о низком морально-психологическом состоянии отдельных военнослужащих. На самом деле количество подлецов, скорее [221] всего, не увеличилось, просто логика мышления у этих самых органов и отделов была какая-то своеобразная. Например, лектор Дома ВМФ военюрист 2 ранга Н.И. Юдин 18 сентября выступал перед личным составом эсминца «Сильный», после чего собрал в кают-компании офицеров и партийно-комсомольский актив корабля, чтобы рассказать им о «стратегии войны». После доклада кто-то из присутствующих задал вопрос: «Мы все кричим, что победа будет за нами, а немец прет и прет, когда это прекратится?» Что ответил лектор неизвестно, но вопрос ему очень не понравился, так как он считал, что уже все объяснил, да и сами слова о том, что победа будет за нами, принадлежат товарищу Сталину, какие могут быть тут вопросы. Дальше завязался разговор о войне вообще и о нашем противнике. В частности, «механик корабля» высказался в том плане, что немецкая нация — носитель высокой культуры, она сделала большой вклад в мировую науку, а значит, немцы как противники не дураки. Восхваление фашистской культуры — делает вывод лектор. Затем «какой-то лейтенант» высказался, что война по-своему прогрессивна, так идет бурное развитие науки и техники. Причем он говорил совершенно безотносительно, без какой-либо национальной привязки. Восхваление фашистской науки и техники — делает вывод юрист. «Главный старшина, фамилию которого я не запомнил» заявил, что нужно говорить правду, а не лозунги. Это высказывание лектор оценил, как паникерство. Свои наблюдения Юдин оформил в виде докладной и отослал ее в Политуправление и Особый отдел флота для «тщательного разбирательства». Небезынтересно, почему в донесении отсутствуют фамилии высказывавшихся. Оказывается, в ходе самого разговора он их не запомнил или не расслышал, а когда беседа закончилась, прозвучал сигнал воздушной тревоги. Лектор решил, что ему не стоит задерживаться на эсминце и посмотреть на его экипаж в действии, а потому поспешил сойти с корабля.

Конечно, были случаи и явного нарушения дисциплины, в основном связанные с употреблением спиртных напитков и самовольными отлучками к семье. Например, командир Щ-406 капитан-лейтенант В.В. Максимов 22 сентября самовольно уехал в Ленинград попрощаться с эвакуирующейся сестрой. На прощание он сказал ей, [222] что, наверное, они видятся в последний раз. К сожалению, пророчество сбылось. После возвращения 24 сентября на корабль его арестовали и расстреляли.

Иногда имели место случаи трудно объяснимые, но скорее всего связанные с желанием сохранить людей хотя бы и ценой кораблей, которые в тот момент многим казались обреченными. Например, 27 сентября севшая на мель у Кронштадта подлодка Щ-308 попала под артиллерийский обстрел с берега. Командир корабля капитан-лейтенант А.Ф. Маркелов подозвал к боту катер ОВРа, пересадил на него весь экипаж и свез на берег в безопасное место. Его сняли с должности, а вот командир крейсера «Аврора» капитан 3 ранга И.А. Саков за аналогичное поплатился жизнью. 26 сентября, во время бомбежки и обстрела, при стоянке в Ораниенбауме уже разоруженного к тому времени корабля он увел экипаж в укрытие. Командира и политрука Н.Т. Филатова расстреляли. Тогда «Аврора» не пострадала, но 4 октября ее все равно потопили, при этом погибли люди. Очень трудно оценить поступки этих командиров. Сейчас-то мы знаем, чем все завершилось, а тогда корабли многим представлялись просто уже никому не нужным железом. Действительно, какой толк от крейсера «Аврора», если с него сняли всю артиллерию? А что могла дать для обороны Ленинграда Щ-308?

Что касается спиртного, то пить, наверное, больше не стали, только как-то меньше это скрывали. Причем «светились» прежде всего те, кто был вынужден сравнительно пассивно ожидать своей участи. Очень сильно это коснулось подводников, оставшихся на своих кораблях: и в море не выйти, и обороне города реально помочь нечем. Отсюда и такие эксцессы, как с командиром Щ-307 капитан-лейтенантом Н.И. Петровым. Тем самым, который 10 августа потопил германскую подлодку U144 — самая значительная победа советских подводников к тому времени. Так вот, будучи в нетрезвом состоянии при стоянке в Кронштадте, он приказал сниматься для перехода в Ленинград, где подлодку затопить, а экипажу идти на фронт. Якобы за этот проступок его 21 октября осудили на 10 лет. Якобы потому, что, как следует из политдснесений, настоящей причиной явились его резкие критические высказывания в адрес командования [223] КБФ и РККА, а также сомнения в возможности массового применения подводных лодок на Балтике в сложившихся условиях обстановки. Если бы не представился этот случай с попыткой увести экипаж на фронт, нашли бы какой-либо другой повод. Судите сами, 6 сентября собрались на плавбазе «Иртыш» в каюте капитана 2 ранга А.Е. Орла вчерашний начальник штаба бригады, командир дивизиона подлодок и примкнувший к ним командир отряда канонерских лодок. Решили немного расслабиться, но развели их по своим каютам только через сутки. Ну и что? Естественно, поругали и даже наказали, но под суд их не отдали.

Можно было бы привести и другие примеры по этому поводу, но уж больно тема скользкая. Тем более с 1 сентября на КБФ ввели «наркомовские сто грамм», таким образом узаконив употребление спиртного на кораблях и в служебное время. Однако вскоре пришлось вводить ограничения. Например, своим приказом от 4 октября командующий флотом разрешил выдавать водку только в дни фактических вылетов и выходов. Причем на кораблях только рядовому и старшинскому составу.

Работы по подготовке к уничтожению сил флота находились под пристальным вниманием особых отделов. Вот, например, как выглядело одно из их донесений.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Командующему Ленинградским Фронтом генералу армии тов. Жукову

Подготовка специальной операции по уничтожению плавсредств и боевых единиц проходит весьма неорганизованно.

Система сигналов, построенная порайонно, не отличается гибкостью и лишает права уничтожать объекты по участкам. Таким образом, может случиться, что взрывы и потери начнутся раньше, чем следует, в таких местах, где они не нужны, подвергая опасности прилегающие к этому району объекты (мосты, заводы, стройки). [224]

Сама организация сигнализации создает предпосылку к помехе или преждевременному уничтожению боевых единиц.

Характерно, что 18 сентября с.г., неожиданно, по флоту был дан сигнал «Тюльпан», что по ТУСу, установленному для спецоперации, означает — прекратить проведение мероприятий по уничтожению. Вскоре выяснилось, что этот сигнал был дан по таблице артиллерийских переговоров, означающий — немедленно прекратить огонь.

Мероприятия по подготовке спецоперации, с одной стороны, в большинстве случаев передоверены второстепенным людям; так, по отряду особого назначения их проводят т.т. Янсон, Клитный, командование же в лице командиров дивизионов капитанов 2 ранга Маслова, Евдокимова предпочитает стоять в стороне, и с другой, — приняли широкую огласку.

В результате этого отмечено наличие отрицательных настроений, предрешающих печальный исход обороны Ленинграда.

Так, например:

Капитан 2 ранга Маслов 16.09.41 г., будучи на эсминце «Строгий», заявил: «Да, я вам привез нехорошие вести. Ленинград готовят к сдаче германскому фашизму. На эсминцах «Стройный» и «Строгий» уже положен крест. Большое начальство удирает из Ленинграда на самолетах».

Заместитель начальника штаба КБФ капитан 2 ранга Зозуля пессимистически говорил: «Ждать нечего, остается пустить пулю в лоб».

Начальник 3 отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев

20 сентября 1941 г.

Резолюции на документе:

т. Исакову

1. Срочно расследовать, арестовать провокаторов.

2. Доложите, почему такая ответственная работа проходит преступно плохо.

Жуков [225]

Военному совету КБФ

Произвести расследование.

Доложить ВС, что отмеченные недочеты и ошибки устранены в окончательной разработке.

Осиновец 24.09.41 г.

Исаков

Рутковскому

Проследите за сменой условных сигналов.

28.09.41 г.

Исаков

ТУС заменен.

4.10.41 г.

Рутковский

Во второй половине сентября бои за Ленинград, казалось, достигли кульминации. Руководству города и фронта, а вместе с ними и КБФ, иногда казалось, что германские войска вот-вот перешагнут городскую черту. Вместе с сухопутными войсками оборону держали пять бригад морской пехоты, к которым уже в сентябре присоединилось еще две. Активную поддержку сухопутным войскам оказывала корабельная и, особенно, береговая артиллерия КБФ. Можно с полной уверенностью сказать, что Ораниенбаумский «пятачок» мы сохранили исключительно благодаря флотским артиллеристам фортов Красная горка и Кронштадтской крепости. 4 сентября город впервые подвергся артиллерийскому обстрелу. Когда после 10 сентября германские войска вышли к Финскому заливу в районе Стрельна — Петергоф, под воздействие их артиллерии попал Морской канал — главная коммуникация между Кронштадтом и Ленинградом. Ожесточенные бои шли не только на сухопутном фронте, но и в воздухе. Германская авиация сначала в основном наносила бомбовые удары по переднему краю обороны и лишь периодически по объектам в самом городе, а также кораблям, поддерживающим войска из района Ленинградского порта. При этом до 19 сентября в Кронштадте [226] обстановка была относительно спокойной. Но с этого дня начались систематические налеты авиации противника и на Главную базу КБФ, о чем более подробно рассказано в следующей новелле. Здесь интересно другое: последний массированный удар германские самолеты нанесли 27 сентября, именно в этот день германское командование окончательно отказалось от штурма Ленинграда. Ставка делалась на блокаду города. Однако маленькая «щелочка» в кольце вражеских войск все же осталась — это Ладожское озеро. Чтобы и ее прикрыть, нужно было создать второе кольцо блокады, но уже восточнее озера, где планировалось соединение германских и финляндских войск.

Сначала наступление противника развивалось для него успешно, и вопрос о возможной потере Ленинграда вновь стал актуален. По этой причине реанимировали все уже начавшие забываться планы уничтожения основных объектов города, а вместе с ними и кораблей Балтийского флота. Но теперь делалось все это как бы на местном уровне. В частности, 13 ноября члены Военного совета КБФ подписывают директиву начальнику штаба флота вице-адмиралу Ралль о подготовке к уничтожению кораблей и судов в случае сдачи Ленинграда противнику. В целом эта директива повторяла уже известный план от 12 сентября. Несколько изменились ответственные исполнители и расстановка кораблей и судов. В основном это было связано с учетом потерь, понесенных флотом во время сентябрьских воздушных ударов, а также близившимся ледоставом, когда большинство кораблей и судов придется уничтожать там, где они вмерзнут в лед. Также в директиве уже не шла речь о прорыве катеров на запад на Ханко или на восток на Волгу.

В конце ноября советские войска перешли в контрнаступление на тихвинском участке фронта, а в начале декабря — на волховском. В конце концов, к 28 декабря противника отбросили на те рубежи, с которых 16 октября он начинал свое наступление на Тихвин для создания второго кольца блокады. Таким образом прямой захват Ленинграду уже не грозил, перестал быть актуальным план его уничтожения. Спрятали поглубже в сейф и последнюю директиву по взрыву и уничтожению кораблей Краснознаменного Балтийского [227] флота. Но началась блокада. Чтобы в ней выстоять, нужны были как минимум три вещи: боезапас, топливо и продовольствие. Первое у балтийцев было если не в достаточном количестве, то по крайней мере на первое время. Хуже обстояло дело с топливом и продовольствием. Но и их могло бы хватить по крайней мере до весны, если бы не пришлось делиться... с Ленинградом и Ленинградским фронтом.

С 4 июля по 1 ноября 1941 г. тыл КБФ переработал 74 613 т жидкого топлива и масел, распределив 2599 железнодорожных цистерн и вагонов. За это время склад в Ораниенбауме принял 35 500 т, в Кронштадте — 24 700 т. После этого свободные емкости исчерпались. Предложили ленинградскому объединению Нефтесбыта заполнить их нефтебаки в городе, но они отказались. Тогда пришлось часть нефтепродуктов отгрузить на Северный флот. Несмотря на все потери, на 1 сентября КБФ имел в районе Кронштадт — Ленинград 51 832 т мазута, 4091 т соляра, 2124 т бензина, 24 373 т угля и 17 723 куб. м дров. Всего этого могло хватить до весны. Однако поступило приказание 7000 т мазута и 2000 т соляра передать ленинградской промышленности. Причем все это пришлось переправлять из Кронштадта. В частности, для перевозки соляра использовались подлодка П-2, а также корпуса недостроенных подлодок типа К.

Поскольку поставки жидкого топлива прекратились еще в первых числах сентября, а расход оставался значительным, то на 1 января 1942 г. флот имел 1872 т мазута (на 26 суток), 1090 т соляра (на 41 сутки), 165 т авиабензина (на 41 сутки), 23,9 т автомобильного бензина (на 12 суток), 2081 т угля (на 8 суток) и 7709 куб. м дров. При этом приказали отдать Ленинграду еще 6298 т мазута и 495 т соляра. Емкости опустели, мазут уже доставали из хранилищ ведрами — насосы «не забирали». Только 23 февраля 1942 г. флот получил первые с начала блокады 170 т мазута, который прямо «с колес» пошел на корабли. Шуточное ли дело — на линкоре «Октябрьская революция» оставался лишь суточный запас топлива. Тогда же получили первые 250 т соляра. Дальше стало чуть легче. За месяц с 22 марта по 22 апреля получили 4852 т мазута, 2523 т. соляра, 153,4 т бензина II сорта, 282,4 т авиабензина, 10,2 т спирта, 190,2 т различных масел. [228]

С продовольствием обстановка к началу блокады была хуже, чем с топливом, но и здесь флот мог бы обеспечить моряков, без переданных в морскую пехоту, почти до весны. Естественно, многое пришлось отдать прежде всего фронту. Поэтому приказом командующего флотом 14 сентября вводятся сокращенные нормы суточного довольствия.

«Базовые» суточные продовольственные пайки после 14 сентября (в граммах)

Продукты Красноармейский Морской Летно-технического состава Начальствующего состава учреждений и организаций
Хлеб ржаной 600 500 300 400
Хлеб белый 300 300 400
Крупа 70 40 50 70
Макароны 30 40 40
Крахмал  — 5  —  —
Мясо 100 160 200 75
Птица  —  — 40  —
Рыба 50 40  — 35
Жир животных и сало 30 10  — 15
Масло коровье  — 50 60  —
Масло растительное 20 5 5 20
Творог  —  — 20  —
Сметана  —  — 10  —
Сыр  —  — 20  —
Молоко свежее  —  — 100  —
Молоко сгущенное  —  — 20  —
Яйца  —  — 0,5  —
Сахар 35 65 80 35
Овощи 820 825 735 820
Сухофрукты  — 20 20  — [229]

На базе этих пайков, в основном за счет каких-то дополнительных продуктов, формировались всякие специальные и временные пайки. Например, летному составу к пайку летно-технического состава полагалось в день дополнительно, в граммах: пшеничного хлеба — 200, крупы — 20, макарон — 10, овощей разных — 200, мяса — 100, свежего молока — 100, масла коровьего — 30, сахара — 25 и кофе суррогатного — 3. Морской паек предназначался для рядового и старшинского состава плавающих кораблей и судов ВМФ. Офицеры получали дополнительный паек. После завершения кампании, когда корабли вмерзли в лед в Ленинграде и Кронштадте, морской паек сократился, причем на боевых кораблях он был один, на стоявших в длительном ремонте — другой, на вспомогательных судах — третий, но везде был богаче красноармейского. 20 ноября нормы выдачи продуктов уменьшили, и они стали самыми низкими за всю блокаду. В частности, по морскому пайку полагалось 500 г хлеба, столько же получали и бойцы на передовой, а по базовому красноармейскому — 300 г. В это же время рабочие получали 250, а все остальные гражданские лица — 125 г хлеба.

Справедливости ради надо отметить, что дифференцированная система питания существовала не только на флоте или в армии: все то же самое имелось в любом ленинградском учреждении и на любом заводе. Существовали дополнительные пайки для руководителей, внутризаводские столовые для отдельных категорий специалистов и так далее, но это уже тема отдельного исследования. Были там и свои «скрытые резервы». Во-первых, не думайте, что рабочие продовольственные карточки выдавались именно рабочим. Существовала специальная «Инструкция о разбивке контингентов населения по группам в зависимости от установленных норм снабжения». Так вот, кроме собственно рабочих, их продовольственные нормы получали еще девятнадцать категорий граждан, включая работников партийных, профсоюзных, комсомольских и советских организаций, работающих на освобожденных выборных должностях. Список служащих включал семь групп граждан. Причем по целому ряду позиций эти списки настолько сближались, что один и тот же человек вполне законно мог получать рабочую карточку, а мог — служащего. [230]

Например, продавец-хлеборез или продавец-мясник — это рабочий, а просто продавец — служащий. Во-вторых, для целого ряда граждан существовали дополнительные пайки. Причем некоторые связывались с их производственной деятельностью: например, члены паровозных бригад, обеспечивающих Дорогу жизни внутри блокадного кольца, получали дополнительно 125 г хлеба. Другие надбавки зависели от нормы выработки. В частности, так получали люди, занимавшиеся вывозом трупов умерших. Некоторые надбавки вообще с производством никак не связывались: например, дополнительный паек получали доноры за сданную кровь. В-третьих, по крайней мере в 1941 г. можно было получить продуктовые карточки взамен якобы утерянных. Например, в октябре населению дополнительно выдали 4800 таких карточек, в ноябре — 13 000, а в декабре — 24 000.

Вернемся к нашей теме. Даже на кораблях, официально живших по одинаковому пайку, кормили по-разному: здесь очень многое зависело от командира. И дело не только в элементарной порядочности, а иногда и чувстве меры. Например, на корабле имеются офицеры, которые в силу своих служебных обязанностей должны снимать пробу с приготовленной на камбузе пищи перед ее раздачей личному составу. Но ведь можно действительно «снять пробу», а можно съесть полноценную порцию, а потом еще одну в кают-компании. Такое было, есть и будет, наверное, всегда, и об этом можно было и не упоминать, если бы разговор не шел о блокадном Ленинграде. На кораблях и в частях имел место перерасход продуктов. С этим боролись, за это наказывали, но это существовало постоянно. Многие научились находить «скрытые резервы» и всякого рода «темные схемы» получения дополнительных продуктов. Например, офицеры корабля между собой договаривались служебным положением не злоупотреблять и уж конечно не воровать. Более того, при наличии буфета кают-компании, отдельно пищу не готовить, а питаться с камбуза. Но на самом деле на камбуз постоянно что-то из офицерских норм в маленьких количествах недодавалось. Из этих продуктов формировался дополнительный паек, который по очередности выдавался офицерам и сверхсрочникам, у которых в городе остались [231] близкие родные. Употреблять эти продукты на корабле категорически запрещалось, их обязательно надо было унести на берег. Конечно, прежде всего, это делалось для поддержания семей. Некие подобия артели имелись и у рядового и старшинского состава. Прежде всего, это «справедливое» выделение на работы, связанные с получением продуктов. Периодически так называемый содержатель, а проще баталер-продовольственный, занимался завозом на корабль продуктов. Для погрузки-разгрузки ему выделялись люди, которые не только добросовестно все таскали и катали, но и бдительно следили, чтобы кто-нибудь из соседней команды не прибрал к рукам чужое. За все это участники продовольственного каравана получали маленькое вознаграждение. Причем часто, при хороших отношениях кладовщиков на складе и конкретного корабля, эти дополнительные продукты шли сверх положенного довольствия. Как ни парадоксально, но несмотря на блокадный голод, почти всякая более-менее объективная проверка продскладов выявляла, скорее, излишки, а не недостачу. И не надо грешить на патологическое стремление любого снабженца чего-нибудь недодать. Во-первых, существовали сравнительно высокие нормы на «утруску и усушку», что объективно объяснялось большим количеством всевозможных перегрузок и перевалок при доставке грузов в Ленинград, а тем более в Кронштадт или Ораниенбаум. Во-вторых, на всех командных уровнях существовала тенденция, с одной стороны, завышать потери продуктов при транспортировке, а с другой — занижать потери в личном составе, что давало дополнительные пайки. Конечно, применительно к кораблю все это сделать почти невозможно, но вот в масштабах ВМБ уже получалось.

Что касается «скрытых резервов», то прежде всего в ход пошли всевозможные неприкосновенные запасы, тем более до весны никто в море не собирался, а зиму надо было еще пережить. Вот, например, выдержка из директивы Начальника Главного политического управления ВМФ генерал-лейтенанта береговой службы И.В. Рогова № 13с от 16 марта 1942 г. о состоянии партийно-политической работы в бригаде подводных лодок КБФ. В нем, в частности, говорится: «В течение декабря — января на подлодке К-51 разворовано [232] и разбазарено 205 литров водки, около 16 кг масла, 23 кг молока, 115 кг консервов, 145 кг печенья и около 270 кг галет. Кроме того, списано актами (часть из которых сомнительна) — 261 литр водки, 214 кг копченостей и 4500 шт. яиц. Продукты расходовались на свадьбу одного из лейтенантов, растаскивались по квартирам...». Далее приводится еще ряд аналогичных примеров. Хочется отметить, во-первых, что указанные продукты изъяты не за счет питания личного состава — люди все это время питались надлежащим образом, речь идет о запасах на случай экстренного выхода в море. Во-вторых, в перечне перерасходованных продуктов отсутствует хлеб, его действительно не хватало. Что касается криминального аспекта Директивы, то здесь надо учитывать целый ряд фактов, о которых документ умалчивает. Указанные продукты пошли не только семьям подводников, в силу обстоятельств оставшихся в блокадном Ленинграде и получавших действительно мизерный паек. Огромную помощь в проведении восстановительных ремонтов на кораблях оказывали рабочие судостроительных и судоремонтных предприятий города, паек которых также был весьма скудным. Кормить их на лодках запрещалось, но это повсеместно нарушалось. Кроме этого, нужно учитывать то, что подобных запасов не было у других, прежде всего береговых офицеров, но наивно думать, чтобы вышестоящие штабы и организации питались хуже подчиненных. Таким образом, попавшие в Директиву командиры и комиссары, скорее всего, просто были назначены «крайними». Кроме этого, необходимо иметь в виду, что речь идет о Директиве ГЛАВПУ, а политработники в своем стремлении вскрыть негатив в отношении всех остальных смертных всегда проявляли завидное рвение. Впрочем, этот «скрытый резерв» вскоре иссяк или чаще всего стал недоступен корабельному составу. Еще в середине декабря, когда из-за начавшегося ледостава на Ладоге подвозить продовольствие на судах стало невозможным, а автомобильная ледовая дорога еще не действовала, наступил кризис в снабжении горожан продовольствием. Например, с 23 ноября по 1 декабря удалось завести всего двухсуточную норму муки. В этих условиях решили изъять неприкосновенный запас сухарей из армейских частей и снять с кораблей неприкосновенный запас продовольствия. [233] Начальник тыла КБФ сопротивлялся как мог, но приказали. Дело в том, что сухари — это понятно: они на кораблях в НЗ тоже были, но это очень малая часть продовольственных запасов. Хлеб в море пекли лишь на некоторых больших кораблях, а потому на большинстве из них муки на борту вообще не было. Основу корабельных неприкосновенных запасов составляли высококалорийные продукты длительного хранения, что, кстати, хорошо видно из приведенного выше отрывка из Директивы. Естественно, все это на продпайки для голодающих все равно не пошло бы, так как весь запас «деликатесов» на кораблях — для города просто мизер. Одновременно начальник тыла знал, что зима обычно сменяется весной, значит, корабли снова станут ходить в море. А ведь все эти дефицитные продукты не роскошь, а необходимость и без них, например, подводную лодку в боевой поход на полную автономность не пошлешь. А значит потом, ближе к весне, придется выделять транспорт для восстановления всех этих корабельных неприкосновенных запасов с Большой земли. В общем с кораблей НЗ сняли, но повидимому, в город передали только частично. Во всяком случае как-то нигде в документах или воспоминаниях не встречалось, чтобы в декабре 1941 г. кто-то получил по карточке копченую колбасу или мясные консервы.

К сожалению, имело место и откровенное воровство. Так, командир канонерской лодки «Зея» старший лейтенант С.А. Таякин и военком корабля И.Д. Ларченков в сговоре с содержателем за сентябрь — октябрь 1941 г. украли масла 17 кг, сахара — 50, муки — 40, крупы — 174, макарон — 64, рыбы — 33, печенья — 24, хлеба — 88, овощей — 1124, да еще 38 л водки. Экипаж канонерской лодки составлял 90 человек, так что можете оценить, сколько суточных пайков эти «отцы-командиры» недодали своему личному составу.

Ко всему выше изложенному можно относиться по-разному, но, наверное, хорошо бы себе представить, что речь шла о выживании людей. А ведь у многих моряков в городе оставались родные и близкие. Очень и очень трудно нам сегодня о том времени судить. Но кое-какие обобщения сделать можно. Во-первых, случаи смерти военнослужащих от дистрофии были явлением крайне редким, а среди [234] корабельного состава и вовсе исключительными. Причем чаще всего это происходило в командировках, то есть вне корабля. Хуже всего обстояли дела на судах вспомогательного флота и на малых кораблях. Но система полускрытых профилакториев, а иногда и поочередная покладка моряков в госпиталь без весомых на то оснований позволяли не доводить ситуацию до крайности.

Во-вторых, где только это было реально, моряки сами помогали блокадному городу и даже Ленинградскому фронту. Здесь и все те же продукты питания, топливо для городских электростанций, порох и взрывчатые вещества для изготовления боеприпасов для фронта и так далее.

В-третьих, в семье не без урода: находились среди моряков всевозможные негодяи. Но их было немного, а флотских офицеров, осужденных военным трибуналом за хищение продуктов и схожие преступления, вообще и десятка не набирается.

Вот так начиналась блокада для Краснознаменного Балтийского флота. Но он выстоял: его не уничтожил враг, его не пришлось уничтожать самим, он не вымерз и не погиб с голоду. Эту трагедию не допустили. [235]

Дальше