Вместо предисловия
Цель настоящего очерка дать краткое, связное и притом совершенно объективное изложение всех важнейших обстоятельств Балканской войны 1912–1913 гг., вплоть до заключения Бухарестского мира и окончания константинопольских переговоров Болгарии с Турцией.
Телеграммы и корреспонденции, помещенные во время войны в газетах, на этот раз были и неверны, и противоречивы как никогда. Происходило это не всегда по вине корреспондентов, а потому, что в последнюю Балканскую войну, во-первых, военная цензура была строже, чем когда-либо, а во-вторых, бездорожье и убогая обстановка почтово-телеграфной службы на театре войны не давали возможности корреспондентам своевременно и обстоятельно обслуживать пославшие их газеты. [226]
О строгости цензуры свидетельствуют драконовские инструкции, которым вынуждены были подчиняться военные корреспонденты.
В Болгарии, например, им было запрещено, под угрозой немедленной высылки и даже предания военно-полевому суду, сообщать:
1) Об организации, дислокации и числе войск, обо всех подготовительных мерах к выполнению различных операций.
2) О перемещении войск, штабов, командного состава, этапных пунктов и резервов.
3) Названия войсковых частей, их нумерацию, имена командиров частей.
4) О вооружении войск и укреплений, о санитарном состоянии армии и ее продовольствии.
5) О действительности стрельбы противника и ее меткости.
6) О подготовке и движении войск и подкреплений к театру военных действий.
7) О состоянии и провозоспособности железных дорог, шоссейных и других путей в тылу армии.
8) Сведения о противнике, добытые путем тайной разведки.
9) Имена убитых и раненых и число их ранее появления официального бюллетеня.
10) Воспрещались сообщение о неблагоприятных для болгарской армии военных сведений и критика действий военного начальства.
«По существу этой драконовской инструкции, говорит один из корреспондентов, Н. П. Мамонтов, для представителей прессы осталось только писать о погоде или сочинять заранее хвалебные оды..».
Вот почему все телеграммы «собственных корреспондентов» с театра войны отличались таким поразительным убожеством сведений, не дававшим читателю возможности хоть сколько-нибудь основательно ориентироваться в ходе войны. [227]
Некоторые из корреспондентов, попав в такую обстановку, поспешили уехать, некоторые, более энергичные, старались всякими обходными путями добыть хоть какие-нибудь сведения, а большинство, сидя за сто верст от передовой линии, просто «фантазировало».
Когда же корреспондентам, томившимся в Старой Загоре, в главной квартире болгарской армии, было, наконец, разрешено отправиться в Мустафа-Пашу, штаб-квартиру 2-й армии, они возликовали. Но это ликование было очень непродолжительно: их тотчас же обязали не выезжать никуда далее двух верст от города, вновь пригрозив, в случае нарушения этого распоряжения, немедленно выслать из пределов Болгарии... «Тогда, говорит Н. П. Мамонтов, началось бегство корреспондентов; первыми бежали итальянцы и австрийцы, окруженные всеобщим недоверием и плохо замаскированным недоброжелательством. Единственно, кому при таком режиме жилось припеваючи, это корреспондировавшему в одну петербургскую газету г. Б.
Этот фантазер быль весьма доволен запрещением выезжать из Мустафа-Паши и, сидя в цензурном бюро, набрасывал такие «красочные картины» боев, им будто бы «лично наблюдавшихся», что вся цензура рыдала у него на плече: «О, если бы все так писали, как вы!»
Но и г. Б. пришлось поссориться с цензорами, находившими, что «он слишком много пишет, читать некогда».
Тогда г. Б. переселился в Петербург, и «описания боев» стали у него еще красочнее...»
Таких корреспондентов было немало.
«Здесь (в Старой Загоре), пишет другой корреспондент, г. Пилено, корреспонденции сочиняются наглым образом: сидит человек в комнатке около цензурного бюро и строчит описание того, как осаждают Адрианополь, с подробностями, с техническими выражениями, номерами дивизий и с описаниями геройских [228] поступков... Один из корреспондентов в самом конце старо-загорского сидения совершенно откровенно говорил: «Если нас завтра не пустят в Мустафа-Пашу, то я больше не могу написать ни строчки: моя фантазия окончательно истощилась!».
Так писалась история.
Эти «фантастические» корреспонденции исправлялись военными цензорами.
В роли цензоров предстали добровольцы: наряженные в военные мундиры господа профессора химии, механики и ботаники, явившиеся в армию послужить отечеству. Не зная, что с ними делать, главная квартира и определила их в цензоры. Профессора зоологии и астрономии ровно ничего не понимали в военном деле, зато в недостатке усердия их винить было нельзя: строгое соблюдение не только действительных военных секретов, но и «секретов полишинеля» было надежно обеспечено.
О постановке почтово-телеграфной службы в армиях союзников корреспонденты рассказывают нечто уже совсем фантастическое, хотя эти рассказы и не противоречат действительности. Один из корреспондентов, г. Пиленко, приводит, например, такой факт.
Он догнал штаб той армии, которая взяла Лозенград, в 65 верстах от этого города. По-видимому, все устраивалось отлично: в штабе телеграммы были разрешены, но для того, чтобы их отправить, надо было посылать эти разрешенные телеграммы в Лозенград. Г. Пиленко нашел болгарина, который, конечно за особую плату, согласился доставить депеши по адресу. Мало того, бывший болгарский премьер-министр Геннадиев написал начальнику станции особое письмо: «Важные депеши, Пиленко симпатизирует Болгарии, пожалуйста, поскорей и т.д.». Телеграммы отправили...
Что же из этого вышло?
«Через три дня, повествует г. Пиленко, курьер возвращается и рапортует: «Начальник станции говорит, что ему приказано не пускать корреспондентских депеш раньше пяти дней после их подачи, для сохранения [229] секрета. Он очень сожалеет, что не может исполнить просьбы г. Геннадиева...» Затем курьер вынимает всю пачку телеграмм и торжественно возвращает их г. Пиленко, радуясь, что довез их обратно в совершенной целости!..
Вот что рассказывает другой корреспондент, г. Мамонтов.
Он сдает телеграмму в триста слов в Яни (в трехстах верстах от Старой Загоры). При этом происходит следующий характерный диалог:
Что же мне делать с вашей депешей? спрашивает телеграфист.
Отправьте по телеграфу в свободное время.
Да у нас не бывает свободного времени... День и ночь поочередно выстукиваем служебные депеши... Впрочем, завтра же отправим на буйволах до Лозенграда. А там по телеграфу пойдет...
Нет, и там на буйволах, вмешивается другой телеграфист, до Ямбола.
Когда же она дойдет до Москвы?
Дней через десять, не раньше.
А если «срочной» ее сдать?
Тогда на сутки позже.
Почему?!
Срочную надо записать в реестр, она ведь втрое дороже, а буйволы все равно скорее не повезут, будь она хоть десять раз «срочная»...
Все это происходило еще в то время, когда военное счастье не изменяло болгарам, но после неудачи под Чаталджей положение военных корреспондентов сделалось уже невыносимым.
Корреспондентам было категорически заявлено, что не только телеграммы, но и письма их отсылаться не будут до окончания чаталджинской операции.
«Корреспонденты хороши, пока есть победы, говорили в штабе. В переживаемой нами драме, им, посторонним свидетелям, не место..».
И корреспонденты поспешили уехать. [230]
Не лучше было их положение и на других театрах войны.
Из всего сказанного следует, что читатели, даже внимательно следившие по газетам за ходом войны по описаниям и телеграммам военных корреспондентов, отчасти фантастическим, отчасти запоздалым, не могли как следует ориентироваться в происходивших событиях.
Правда, после войны уже успели выйти отдельными изданиями «воспоминания» корреспондентов, но и они недостаточны для того, чтобы читатель мог, даже с их помощью, прийти к какому-либо определенному выводу.
Эти «воспоминания» слишком бессвязны, эпизодичны, а главный их недостаток заключается в том, что все они писались при совершенно неверном освещении событий.
Вот, например, какими словами заключает свою книгу один из лучших и наиболее осведомленных военных корреспондентов, г. Мамонтов:
«Несомненно спаянный кровью, пролитой при совместном достижении общих задач, Балканский союз не распадется и явится могучим фактором будущего..».
А что в действительности осталось от этого «могучего фактора» теперь?
Не досмотрев до конца Балканской трагедии, авторы этих «воспоминаний» рискнули рассказать содержание ее последнего акта и жестоко ошиблись.
Вот почему мы думаем, что в настоящее время, когда уже опустился занавес и последний акт кровавой трагедии сыгран, наш очерк будет своевременен: он даст читателю возможность проследить весь ход недавних событий, хотя и в кратком, но связном изложении, не затемненном предвзятыми идеями и преждевременными выводами.
Прежде чем приступить к изложению военных действий на четырех театрах войны: болгарском, сербском, черногорском и греческом, необходимо сказать о причинах [231] войны и о том знаменитом «союзном договоре», на который возлагалось столько преждевременных надежд с одной стороны и опасений с другой.
Причинами войны выставлялись:
1) со стороны Болгарии категорический отказ Турции в даровании автономии Македонии и в наказании виновников Кочанского погрома, совершенного турками в Македонии;
2) со стороны Сербии наглое задержание турками сербского военного груза в Салониках, провозившегося через этот порт с их же разрешения;
3) со стороны Греции обстрел греческого парохода турками и отказ в наказании виновников этого инцидента;
4) со стороны Черногории отказ Турции в вознаграждении разоренных турецким погромом жителей Белополья и Бераны.
Но это все так называемые «формальные» причины войны, которых можно было найти немало. Действительная причина, вызвавшая союз четырех балканских государств против Турции, таилась, конечно, в том положении, которое создалось на Балканском полуострове после того, как Берлинский конгресс исковеркал Сан-Стефанский договор.
Болгары не переставали мечтать о «целокупной» Болгарии, сербы об открытом море, Греция о Крите, Эгейских островах, Салониках и северном Эпире, а Черногория о Скутари.
Тяжелое положение Турции, вследствие неудачной войны с Италией из-за Триполи, окрылило надежды четырех балканских государств.
Трудно было придумать лучший момент для начатия военных действий против Турции.
Это и привело к заключению союзного договора между Болгарией и Сербией, а к ним впоследствии присоединились Черногория и Греция.
Этот болгаро-сербский договор и послужил причиной печальных недоразумений по окончании войны, [232] лишивших в конце концов Болгарию большей части завоеванной ею территории.
Вся беда заключалась в том, что по договору предполагались одни результаты войны, а в действительности получились совершенно другие. Договор не предусматривал завоевания Болгарией Фракии, совсем не предполагал возможности появления автономной Албании.
«Болгаро-сербский договор, говорит в своей брошюре «Сербы и болгары» профессор Белградского университета А. Белич, был заключен на тот случай, если сербам и болгарам придется одним воевать против турок. Он не представляет сербско-болгарского соглашения, как части договора «Балканского союза»; «Балканский союз» нисколько не предрешается им и даже не предполагается». А между тем то, что происходило на Балканах, была война против турок не сербов и болгар, но четырех союзных государств; в этой войне каждое из упомянутых государств сделало вовсе не то, что предполагалось сделать. Вместо освобождения Македонии из-под турецкого ига велась борьба на всех пунктах европейской Турции. Многим казалось близким уже и самое изгнание турок из Европы.
Для такой войны у союзников никакого договора не было, и это было огромным минусом; он и был причиной всех тех ужасов, которые последовали для союзников по окончании победоносной войны.
Коалиционная война, война нескольких союзников, без предварительного договора, по возможности точно предусматривающего ее результаты, была безумием, и результаты этого безумия не замедлили сказаться, когда дело дошло до раздела завоеванной территории. [233]