Война Болгарии с Турцией
30 сентября 1912 года болгарским правительством турецкому посланнику в Софии была передана нота, в которой перечислялись основные реформы, могущие улучшить тяжкую судьбу христианского населения в Турции. В этой ноте указывалось на необходимость введения областной автономии назначением губернатором бельгийца или швейцарца; учреждения областной выборной скупщины, жандармерии, предоставления свободы обучения в школах и учреждения народного войска. Осуществление реформ предлагалось поручить особому верховному совету, составленному в одинаковом числе из христиан и мусульман, под контролем послов великих держав и посланников балканских государств в Константинополе. Порте предлагалось заявить, согласна ли она на удовлетворение требований посредством проведения реформ в шестимесячный срок. Кроме того, предъявлялось требование, в доказательство согласия, немедленно демобилизовать войска. [234]
Вместо демобилизации части турецких войск, собранных во Фракии, на другой же день после вручения приведенной выше болгарской ноты, был опубликован султанский манифест о мобилизации редифов и части территориальных войск.
В этом манифесте султан напоминал о миролюбии Турции и ее традиционном уважении прав других народов и рас.
«Оттоманы, — говорилось в нем далее, — чужды злых замыслов. Несмотря на великие затруднения, переживаемые Турцией, она постепенно вводит реформы на благо ее народностей. Однако маленькие соседи, намереваясь остановить прогресс Турции, согласились напасть на нее. Болгарские, сербские, черногорские и греческие мечтатели, забыв, как дорого оттоманы продают свою жизнь, сколь героически сражаются в Триполитании, выслали войска на наши границы, заставив нас мобилизовать армию, верную хранительницу чести нации. Ныне долг оттоманов защищать отечество, которое их предки оросили драгоценною кровью, не допустить врага безнаказанно попрать священную почву, каждая частица которой содержит останки предков, помешать нападению на наследие оттоманов. Подобно предкам, храбро защищавшим отечество, оттоманы должны спешить на границы, чтобы ударом сабли отсечь руку, дерзающую посягнуть на оттоманское отечество».В конце манифеста султан выражал уверенность, что «оттоманы присоединят новые лавры к лаврам предков».
4 октября Порта обратилась к болгарской миссии в Константинополе со следующей нотой:
«Общая мобилизация и сосредоточение ваших военных сил на границе Оттоманской империи и ежедневные нападения на пограничные укрепления [235] и позиции, равным образом столь же недопустимые, как и невероятные требования, предъявленные вашим правительством, делают невозможным сохранение между Турцией и вашим государством мира, который императорское правительство хотело всегда сохранять. Вследствие сего, начальник миссии и состав последней имеют получить свои паспорта и возможно скорее удалиться с территории Оттоманской империи».
Война была окончательно решена, и 5 октября царь Болгарии Фердинанд обратился к народу со следующим манифестом:
«Болгары! В течение моего двадцатилетнего царствования я всегда усматривал в мирном и культурном труде залога прогресса, благоденствия и славы Болгарии и всегда желал, чтобы по этому пути неуклонно шел болгарский народ. Провидение судило иначе. Настало время, когда болгарский народ призван отказаться от благодеяний мира и должен прибегнуть к оружию для разрешения великой задачи. За Рилодагом и Родопскими горами наши братья по крови и вере уже целых 35 лет с момента нашего освобождения не имели счастья добиться сносной человеческой жизни. Все усилия, направленные к достижению этой цели, как великих держав, так и болгарского правительства, не создали тех условий, которые позволяют этим христианам пользоваться человеческими правами и свободой. Слезы балканских рабов, стенания миллионов христиан не могли не потрясти сердец их соплеменников и единоверцев, которые своей свободной и мирной жизнью обязаны великой христианской освободительнице. Болгарский народ помнит пророческие слова Царя-Освободителя о том, что святое дело должно быть доведено до конца. Теперь мир нарушен, и чтобы [236] оказать помощь христианскому населению Турции, у нас не осталось иного средства, как обратиться к оружию. Мы видим, что лишь этим путем можем обеспечить ему защиту жизни и достояния. Анархия в турецких провинциях являлась угрозой даже нашей национальной жизни. После резни в Иштибе и Кочане, вместо того, чтобы проявить правосудие, дать удовлетворение потерпевшим, как мы требовали, турецкое правительство отдало приказ о мобилизации всех своих военных сил. Наше долготерпение подверглось тяжкому испытанию. Человеколюбивые, свойственные христианину, чувства и священный долг оказывать помощь своим братьям, раз им угрожает истребление, а также честь и достоинство Болгарии повелительно требовали от меня призвать под знамена ее сынов, готовых к защите родины. Наше дело — справедливое, великое и священное. Уповая на покровительство и поддержку Всевышнего, возвещаю болгарскому народу, что война за человеческие права турецких христиан объявлена. Повелеваю доблестной болгарской армии двинуться на турецкую территорию. Бок о бок с нами будут сражаться против общего врага, преследуя ту же цель, армии балканских государств, союзных с Болгарией, — Сербии, Греции и Черногории. В этой борьбе креста против полумесяца, свободы — против тирании на нашей стороне будет сочувствие всех, кому дороги справедливость и прогресс. Сильный этим сочувствием, пусть вспомнит доблестный болгарский солдат о героических подвигах своих отцов и предков, доблести своих учителей — русских освободителей. Да будет путь его — от победы к победе! Вперед! С нами Бог!».
Мобилизация в Болгарии прошла с неслыханным успехом, чему способствовало, конечно, сильно развитое у болгар патриотическое чувство и то обстоятельство, [237] что цель войны, как ее понимал народ, — освобождение своих братьев из-под ига турок, — была слишком понятна и близка сердцу каждого болгарина.
Число явившихся на призыв превысило все расчеты: во многих городах избыток явившихся не мог своевременно получить оружие, и был сведен в дополнительные дружины для пополнения убыли после первых боев.
Из 70 000 человек мирного состава болгарская армия в течение двух недель развернулась в трехсоттысячную армию, а по некоторым сведениям состав ее к концу мобилизации достиг почти 400 000 человек, считая македонских добровольцев и те войска, которые оставались в Болгарии.
К моменту объявления войны войска Болгарии, которым первыми предстояло начать движение, были распределены следующим образом:
1) 1-я армия, силою до 30000 штыков, под командой генерала Кутинчева, находилась у г. Ямбол. К этому времени она состояла из двух дивизий: 1-й, под командой генерала Тошева, и 10-й, под командой генерала Бражеринова.
2) 2-я армия, силою в 72 000 штыков, под командой генерала Иванова, была расположена близ селения Харманлы, на железнодорожной линии, ведущей в Адрианополь. Она состояла из трех дивизий: 3-й, под командой генерала Сарафова, 8-й — генерала Киркова и 9-й — генерала Сиракова.
3) 3-я армия, силою в 64 000 штыков, под командой генерала Радко Дмитриева, находилась у железнодорожной станции Стральджа (линия Ямбол — Бургас). В состав ее входили три дивизии: 4-я — генерала Бояджиева, 5-я — генерала Христова и 6-я — генерала Тенева.
Кроме этих трех армий, некоторые части войск, игравшие второстепенную роль, в том числе две пехотных дивизии, 2-я — генерала Ковачева и 7-я — генерала Тодорова, были направлены для действия на Македонском театре войны. [238]
Главная квартира болгарской армии помещалась в Старой Загоре, где находились царь Фердинанд, номинальный главнокомандующий всеми армиями, его помощник генерал Саввов, фактически главнокомандующий, и начальник штаба генерал Фичев.
Командующий 1-й армией генерал Кутинчев в молодости был учителем первоначальной школы в Рущуке; затем во время сербско-болгарской войны он уже командовал одной из дружин 5-го Дунайского полка, заменив раненого командира, и участвовал в боях при Цариброде и Пироте. Храбрый, находчивый и решительный генерал Кутинчев совершенно чужд специальному военному образованию, но зато в его распоряжении находился, в качестве начальника штаба, один из лучших офицеров Генерального штаба, бывший военный агент в Петербурге, полковник Попадопов, участник Манчжурской войны 1904–1905 гг.
Командующий 2-й армией генерал Иванов окончил русскую Академию Генерального штаба и отличился в сербо-болгарскую войну. После этой войны генерал был три года военным министром.
Командующий 3-й армией, — «наш Радко», как зовут его болгары, — еще в освободительную войну 1877–1878 гг. поступил добровольцем-проводником в лейб-гвардии Уланский Ее Величества полк и уже тогда выдвинулся своей беззаветной храбростью. После войны Радко Дмитриев окончил Софийское военное училище, а затем приехал в Россию, где поступил в Константиновское военное училище, закончив свое военное образование в нашей академии Генерального штаба.
Вернувшись на родину, он в качестве помощника начальника штаба Западного отдельного корпуса, во время войны с сербами получил боевое крещение в сражениях при Драгомане, Планице и Пироте.
Он был в числе тех офицеров, которые заставили Александра Баттенбергского отречься от престола Болгарии. Это обстоятельство заставило Дмитриева эмигрировать, и он вновь очутился в России. [239]
Десять лет прокомандовал Радко Дмитриев ротой в нашем 15-м гренадерском Тифлисском полку и лишь в 1898 году вернулся в Болгарию.
Этот несомненный герой Балканской войны в настоящее время назначен посланником в Петербург.
Назначение командующих отдельными армиями было сделано чрезвычайно удачно, как это и доказано ими на деле, что же касается назначения фактическим главнокомандующим генерала Саввова, то этот выбор ни в каком случае нельзя назвать удачным.
Саввов также окончил нашу академию Генерального штаба, также участвовал в сербо-болгарской войне и даже был военным министром во время господства стамбуловцев. Один из военных корреспондентов, Н. П. Мамонтов, дает такую характеристику этому человеку, которому пришлось сыграть в последней войне первенствующую роль:
«Популярный лишь среди своих партийных единомышленников (стамбуловцев), Саввов действительно знает военное дело, но он — эгоист до мозга костей и ради того, чтобы выдвинуть себя на первый план, не стесняется нарушать инициативу подчиненных и препятствовать им приводить в исполнение их вполне целесообразные планы».
Из дальнейшего изложения нашего очерка читатели убедятся, насколько была верна такая характеристика.
Вооружение болгарской армии было превосходно: артиллерия была лучше турецкой. Несомненными дефектами в армии были: малочисленность кавалерии и, в особенности, крайний недостаток врачей и полная неорганизованность госпитальной и санитарной части.
План кампании, в составлении которого принимали участие генералы Саввов и Фичев, а также сербский военный министр генерал Путник, в главнейших своих чертах, заключался в следующем. Черногорской, сербской и греческой армии выпадала второстепенная задача [240] на Македонском театре войны; главный удар туркам должны были нанести болгары: 1-й и 3-й армиям (генералы Кутинчев и Радко Дмитриев) приказано было быстро двинуться к югу через Лозенград (Кирк-Килиссе) к Константинополю, а 2-я армия (генерала Иванова) предназначалась для обложения Адрианополя и полного его изолирования.
Таким образом на первый план ставилась операция под Лозенградом; для этой цели (см. карту № 1) 3-я армия двигается на Лозенград, а 2-я — на Селиолу, в разрез между силами турок, сосредоточенными в Адрианополе и Лозенграде.
6 октября пред фронтом болгарских войск был прочитан манифест об объявлении войны и войска 1-й и 3-й армий (около 100 000 штыков) быстро двинулись на юг. Если турки были плохо осведомлены о положении болгарских армий и плане войны, то, напротив, болгары, отлично знали почти все, что делалось у турок. Многочисленные, ежедневно прибывавшие беженцы из Фракии доставляли немало драгоценных для болгар сведений.
Болгары знали, что турецкая мобилизация проходила из рук вон плохо; что укрепления у Лозенграда, возводимые турками по указанию германского инструктора турецких войск Гольц-паши, находятся в зачаточном состоянии; что число войск, занимающих Лозенград, не превышает 45 000 человек; что подкрепления, направленные к ним, запоздали.
Все это властно указывало генералу Радко Дмитриеву на то, что весь успех лозенградской операции заключается в быстроте натиска.
Радко Дмитриев блистательно справился с своей задачей.
«Указания военной науки, — говорит Н. П. Мамонтов в своей книге «С болгарскими войсками от Балкан до Чаталджи», — определяют среднюю скорость армии из нескольких корпусов — 10 или [241] 15 верст в день, при благоприятных условиях, дорогах, удобных для похода, и т.д.На всем протяжении от Балкан до Лозенграда дороги были размыты десятидневными ливнями, обратившими пахотные поля в непроходимые трясины.
По непролазной грязи войска 3-й и 1-й армий, буквально на плечах людей вывозя артиллерию и обозы, уже на третьем переходе, со скоростью 35 и 40 верст в сутки, вступили на турецкую территорию, нарушая все предположения турок».
Из Лозенграда или Кирк-Килиссе турки думали создать сильный укрепленный лагерь, не уступающий Адрианопольскому, но к началу войны успели построить только две долговременные батареи на востоке и на западе от города; остальные укрепления не были закончены, но гористая местность к северу и западу от Лозенграда дала возможность туркам сильно укрепить позиции.
У Лозенграда были расположены весь 3-й армейский корпус и некоторые части других корпусов, всего до 45 000 человек, т.е. наполовину менее того количества солдат, которое насчитывали болгары в армиях Радко Дмитриева и Кутинчева.
Войсками командовал Махмуд-Мухтар-паша, сын известного Гази-Мухтара-паши. Главнокомандующий Восточной армией турок Абдуллах-паша находился в это время в Люле-Бургасе.
Турецкий главнокомандующий, не ожидавший так скоро наступления болгар, считал Лозенградскую позицию вполне обеспеченной, тем более, что к ней подвигался уже 16-й армейский корпус в количестве 30 000 человек, а с его прибытием 75 000 турок, сосредоточенных в укреплениях Лозенграда, представляли бы действительно серьезную преграду армиям Радко Дмитриева и Кутинчева.
Но, к несчастью для турок, 16-й корпус опоздал... [242]
8 октября 3-я болгарская армия перешла границу и двинулась по шести направлениям к Лозенграду, стараясь охватить оба фланга турецкой армии.
9 октября разыгрался бой под Эреклером, где турки заняли передовую позицию с трехъярусной обороной крутых скалистых хребтов.
Болгарские войска, рвавшиеся в штыковую атаку, — знаменитый удар «на-нож», — не остановились перед тяжелой задачей — фронтальной атакой позиции турок, представлявшей естественное укрепление.
Их блестяще поддержала артиллерия, засыпавшая турецкие батареи дождем гранат и шрапнели.
Один из турецких дезертиров, македонец родом, участник Эреклерского боя, очень картинно рассказывал Н. П. Мамонтову о том ужасном впечатлении, которое произвела меткая стрельба болгарских орудий на турок.
«Как только наша батарея, — рассказывал он, — открыла огонь, тотчас же на нее обрушился ураган снарядов болгарской артиллерии, для нас невидимой. Мы все бросились от орудий врассыпную прятаться, кто куда...Командир батареи первым вскочил на коня и ускакал в Лозенград, офицеры — за ним... Нам нечего было дольше оставаться под этим адским огнем: кто пешком, кто верхом на артиллерийских лошадях с перерубленными постромками помчались к городу, думая найти в нем спасение. Все орудия и зарядные ящики были оставлены на месте; мы даже не вспомнили о наших ранцах, палатках и шинелях, сложенных в окопах...»
В то время как 2-й Искерский полк штурмовал Элеклерские высоты, войска генерала Бояджиева атаковали турок у Эскиполоса, а дивизии генералов Тенева, Тошева и Бражеринова направили удар на Селиолу и Гечкенли{1}. [243]
Вот что говорит генерал Тошев в своем приказе по дивизии:
9 октября, в день славного боя при Селиолу, молодцы-тырновцы и софийцы впервые померялись силами с вековым врагом, разбили его и гнали десятки верст.Пехота, развернувшись из походного порядка, бегом понеслась, как вихрь, неудержимо и безостановочно на штурм неприятеля. Воспламененные боевым порывом, софийцы и тырновцы не имели времени для стрельбы: они ринулись вперед с громогласным «ура» на густые турецкие массы, развертывавшиеся южнее. Артиллерия могущественно покровительствовала их неудержимому напору.
Бой начался в 2 1/2 часа дня, а уж в 3 1/2 часа турецкие батареи были принуждены отступить на вторые позиции, пехотные линии оттиснуты к «могилам» у с. Гечкенли, а по шоссе Киркшшссе — Адрианополь чернелись массы турок, старавшихся пробиться к Адрианополю.
Наша артиллерия перенесла огонь на них. Турки были принуждены повернуть к югу; турецкие батареи от нашего огня замолкают; пехота стремительно летит к «могилам»; везде раздается «ура», победное, всесокрушающее!
Падает сотня убитых, сотни раненых покрывают землю, но «ура» продолжается...
Турецкие батареи взяты, неприятель окончательно разбит и обращен в полное бегство на юг!
В этот славный для дивизии день две Цареградские дивизии, которые слывут отборными среди турецких войск, в течение 3 часов сокрушены двумя полками тырновцев и софийцев, отдают свои батареи и позорно бегут.
Поэтому бешеная атака при Селюлу не только разрушила планы турок, но и внушила турецкому солдату ужас перед болгарским оружием. [244]
Поклон глубокий от меня вам, доблестные офицеры и молодцы-юнаки тырновцы, софийцы и артиллеристы!
Гечкенлийские могилы покроются памятниками, которые возвестят на вечные времена о вашем боевом порыве и ничем неудержимом напоре на врага в этот день!
Начальник дивизии генерал Тошев.
В первый день боя под Лозенградом, 9 октября, турки были выбиты из передовых позиций, а на другой день, 10 октября, болгарские войска, под проливным дождем, повели решительное наступление по всей линии.
Решающим моментом этого боя был обход правого фланга турецких войск у с. Кайвы, где одна из болгарских дивизий, достигшая этой местности уже к ночи, произвела среди турок полную панику. Бывшие здесь редифные турецкие войска бросились в город...
Произошло нечто ужасное: эти беглецы увлекли за собой и остальные войска, началось поголовное бегство. Турецкие войска кинулись бежать по направлению к Люле-Бургасу и Бунар-Гиссару, бросив на произвол судьбы форты, батареи, пушки и обозы...
Махмуд-Мухтар-паша не пытался даже водворить порядок и один из первых покинул Лозенград с поездом железной дороги, отходившим на Баба-Эски.
11 октября утром болгарские войска заняли Лозенград.
Инструктор турецких войск прусский генерал фон дер Гольц, накануне объявления войны, гордо заявил:
«Для овладения Лозенградом потребуется три месяца времени и армия, трижды превышающая болгарскую как по численности, так и по качеству».
Радко Дмитриев доказал, что Лозенград можно было взять не в три месяца, а в три дня, при самых ничтожных потерях (300 убитых, 450 раненых). [245]
В заключение описания Лозенградской операции скажем несколько слов о том, что дала болгарам эта победа:
1) Успех первого боя с позорно бежавшими турками необычайно поднял дух болгарской армии.
2) План действий противника был нарушен: о вторжении турецких войск на территорию Болгарии не могло быть и речи.
3) Поражение под Лозенградом внесло полную дезорганизацию в турецкую армию.
4) Болгары захватили бесчисленные трофеи: более 100 орудий, до 200 зарядных ящиков, тысячи винтовок и т.д.
5) Захват неповрежденной станции железнодорожной линии Лозенград — Баба-Эски — Люле-Бургас — Чаталджа, с полным техническим оборудованием, пятью паровозами, 200 вагонами и складами угля, имел огромное стратегическое значение, облегчая дальнейшие действия болгарских операций.
6) Военная добыча, доставшаяся болгарам в Лозенграде, оказалась колоссальной: склады были переполнены провиантом и фуражом, мундирно-амуничные вещи оказались в таком количестве, что вновь сформированная болгарская дивизия могла быть с избытком снабжена турецкими шинелями и сапогами.
Успех был так велик, что у многих могла закружиться голова... Она и закружилась, — прежде всего в Старой Загоре, в главной квартире болгарской армии...
Вот какую речь произнес старо-загорский митрополит Мефодий на торжественном молебне по случаю взятия Лозенграда, обращаясь к царю Фердинанду:
«Господу угодно было благословить христолюбивое воинство блестящей победой.Шесть дней войны истекли — и наши доблестные войска разбили нечестивых агарян.
Пал Лозенград, и совершилось, казалось, невозможное даже для величайших героев! [246]
С такими достойными сынами родины, царь, ты можешь, твердо уповая на Бога, довершить великое дело освобождения зарубежных братьев.
И да нарекут тебя царем-освободителем, и с Божиею милостью — императором Великой Целокупной Болгарии!».
После этого молебна у русского военного корреспондента Н. П. Мамонтова произошел следующий необыкновенно характерный разговор с одним болгарским полковником:
«Скажите, полковник, — спросил г. Мамонтов, — слова митрополита Мефодия об «императоре» сказаны под влиянием минуты, или они отражают собою настроение «в сферах»?— Никто пока еще и не помышляет об «империи» Болгарской. Быть может, у некоторых энтузиастов и появилась такая идея, но она весьма преждевременна. Надо раньше разбить козни враждебной нам европейской дипломатии и создать объединенную Болгарию, затем поработать еще добрый десяток лет, — а тогда будет видно, какую роль призвана играть Болгария на Балканах.
— Роль Пруссии в Германском союзе?
— Дай Бог, чтобы так, — крепко пожал мою руку полковник...»
В то время, когда болгарский народ, веря в слова манифеста царя Фердинанда, геройски умирал за «свободу своих братьев в Македонии» — в «сферах» уже в самом начале войны мечтали вовсе не о свободе македонцев, а о «Болгарской империи», о первенстве Болгарии на Балканском полуострове...
Это были опасные симптомы болезни, охватившей «сферы» Болгарии, — болезни, именуемой «манией величия»... [247]
Прежде чем перейти к дальнейшим действиям 1-й и 3-й армий, следует сказать несколько слов о том положении, которое заняла 2-я болгарская армия генерала Иванова.
Авангардом этой армии уже 6 октября был занят укрепленный пункт Курт-кале (Волчья крепость), запирающий перевал из долины реки Марины в долину реки Арды.
В тот же день без выстрела была занята неповрежденная станция Мустафа-Паша и лежащий на обоих берегах реки Марицы город того же названия. Турки, поспешно оставив Мустафа-Пашу, даже не позаботились взорвать мост через Марицу, чем, конечно, облегчили движение 2-й болгарской армии к Адрианополю.
В те дни, когда шли бои под Лозенградом, войска 2-й болгарской армии приступили к обложению Адрианополя, постепенно занимая окружающие его высоты и устанавливая осадные батареи.
На четвертый день обложения болгарам удалось взорвать водопровод, снабжавший город питьевой водой; гарнизону и населению Адрианополя пришлось пользоваться мутными и нездоровыми водами Марицы и Тунджи.
Под Адрианополем потянулись дни длительной осады, причем все вылазки турок не имели успеха, и кольцо обложения Адрианополя крепло с каждым днем.
При описании действий 1-й и 3-й армий (Кутинчева и Радко Дмитриева) мы остановились на дне 11 октября, когда болгарские войска вступили в Лозенград.
Войска генерала Радко Дмитриева расположились в городе и его окрестностях, а дивизии генерала Кутинчева стали биваком недалеко от поля боя у Селиолу, на ведущей к Баба-Эски дороге.
После разгрома под Лозенградом турецкие войска потеряли веру в начальников, а начальники — в войска.
Вот что, например, телеграфировал Махмуд-Мухтар-паша, командовавший турецкой армией под Лозенградом, своему отцу: [248]
«Это не войска, а сволочь! Солдаты думают лишь о том, как бы скорее добраться до Стамбула, куда их влечет запах константинопольских кухонь. С такими войсками успешно обороняться невозможно..».
Подлинник этой телеграммы был найден в полевой сумке раненого турецкого офицера генерального штаба, захваченного болгарами при отступлении турок от Лозенграда.
Главнокомандующий восточными армиями турок Абдуллах-паша в письме к великому визирю писал после Лозенградского погрома: «Чтобы не очутиться в еще худшем положении, прошу уладить вопрос дипломатическим путем».
Бегство турок из Лозенграда продолжалось до селения Яни и г. Визы; они смяли шедшие к ним из Константинополя на поддержку войска и увлекли за собой в этом беспорядочном бегстве целый 16-й корпус.
Только около Визы, в шестидесяти верстах от Лозенграда, остановилось безумное бегство армии.
А между тем, вместо энергичного преследования на голову разбитых турок, 3-я и 1-я болгарские армии остановились и с 11 до 14 октября не только не преследовали неприятеля, но и соприкосновение с ним временно было утрачено.
Этот перерыв в военных действиях, эта потеря дорогого времени, по-видимому, объясняются двумя причинами: во-первых, страшным утомлением болгарской пехоты, совершившей в короткое время пять форсированных переходов (два последние — с боем), а во-вторых, — крайним недостатком кавалерии (по одному эскадрону на дивизию).
Как бы то ни было, эти три потерянные болгарами дня дали возможность туркам не только оправиться, но и перейти в наступление.
Остатки разбитой под Лозенградом турецкой армии с 11 по 14-го октября блуждали по всем направлениям [249] к югу от Лозенграда и, наконец, скопились у г. Визы и Люле-Бургаса.
В Визу прибыл командовавший ими под Лозенградом Махмуд-Мухтар-паша, которому удалось остановить увлеченный лозенградскими беглецами 16-й корпус и сформировать новые сводные дивизии из подошедших от Константинополя редифов.
У Люле-Бургаса командир Четвертого корпуса Абук-паша собрал до 60 000 человек, опоздавших к лозенградскому бою.
Главнокомандующий Восточной турецкой армией Абдуллах-паша, видя, что он вновь располагает армией в 120 000 человек, избрал позицию для упорного оборонительного боя за рекою Карагач между Бунар-Гиссаром и Люле-Бургасом, на протяжении 35 верст.
По его расчетам, 120 000 турок на укрепленной позиции, фронта, которой был прикрыт болотистой рекой Карагач, смело могли рассчитывать остановить обе болгарские армии.
14 октября Махмуд-Мухтар-паша перешел в наступление и от Визы перевел главные свои силы к Бунар-Гиссару.
В этот же день турецкие войска вошли в соприкосновение с сторожевым охранением 5-й дивизии генерала Христова у Бунар-Гиссара, и болгары должны были податься назад, к Яни.
Одновременно и авангард 4-й дивизии генерала Бояджиева был оттеснен турками. 15 октября Радко Дмитриев приказал всем своим трем дивизиям (4, 5-й и 6-й) наступать, развернув их на фронте Яни — Люле-Бургас.
Командующему 1-й армией генералу Кутинчеву было послано приказание как можно скорее идти в Люле-Бургасу для овладения левым флангом турецкой оборонительной позиции.
16 октября наступление болгар был остановлено, и положение становилось критическим, тем более, что войска генерала Кутинчева к этому времени еще не могли подойти, задержанные бездорожьем. [250]
17 октября турки сами перешли в наступление...
Генерал Христов просил подкреплений, но вместо резерва получил следующую лаконическую записку Радко Дмитрова: «Умрите на ваших позициях, но их не отдавайте».
Это происходило на левом фланге болгарских войск, а на правом — дивизия генерала Тенева едва сдерживала порывавшихся обойти ее турок.
Только 19 октября авангарды 1-й армии генерала Кутинчева подошли к Люле-Бургасу и опасность обхода правого фланга болгарских войск миновала.
К вечеру этого дня положение неожиданно изменилось в пользу болгар: 4-я пехотная дивизия генерала Бояджиева стремительной атакой прорвала центр турецкой позиции у селения Карагач.
Изменилось положение и на левом фланге: генерал Христов был поддержан 1-й бригадой 3-й дивизии, прибывшей из Адрианополя.
На пятый день этого отчаянного, упорного и кровопролитного боя, 20 октября, турки были отброшены по всему фронту.
Восточная армия турок перестала существовать. Остатки ее кинулись бежать, спеша укрыться за укреплениями Чаталджинской оборонительной линии.
Недешево досталась эта победа болгарам: по официальным сведениям, они потеряли ранеными и убитыми 1–5 000 человек, но на самом деле потери их достигали 25 000 человек. Турки потеряли до 40 000. Зато велики были и трофеи: 50 орудий, 100 зарядных ящиков, 4 знамени и 3000 пленных.
Сражение Бунар-Гиссар — Люле-Бургас болгары считали решившим судьбу войны.
Это было бы справедливо, если бы фактическому главнокомандующему армиями генералу Саввову, которого некоторые военные корреспонденты называют «злым гением Чаталджи», не пришла безумная мысль взять чаталджинские укрепления открытым штурмом, без надлежащего артиллерийского обстрела... [251]
К 27 октября ни одного турка уже не было впереди укреплений Чаталджи. Бежали не только войска, но и мирные жители турецких селений.
Двигаясь вслед за бежавшими турецкими войсками, авангарды 1-й и 3-й армий дошли до линии Чаталджа — Уклады — Таффа — Ормалы, где и остановились.
Перед ними протекала река Карасу, а за ней расположена знаменитая Чаталджинская укрепленная линия, еще задолго до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. построенная по проекту известного бельгийского инженера Бриальмона. Затем линия эта была еще более усилена австрийским инженером Блум-пашой.
Всего до войны с болгарами на Чаталджинской линии имелось 27 фортов и батарей, расположенных в две линии. Уже готовясь к войне с Болгарией, турки произвели огромные работы, укрепляя линию: появились еще 16 полевых укреплений, снабженных проволочными заграждениями: восемь редутов были выдвинуты вперед на хребты южнее озера Деркос, а остальные восемь находились за озером Бикж-Чекмедже, на высотах от Хадем-Киоя до берега Мраморного моря, составляя тыловую оборонительную линию.
Форты Чаталджинской линии замкнуты, сильной профили и рассчитаны на четыре дальнобойных орудия и две роты гарнизона; во всех имеются фугасы, проволочные заграждения и внутренняя оборона рвов. На более важных по положению фортах — бронекупольные и скрывающиеся орудийные установки, а также автоматическая подача снарядов из бетонированных казематов.
В самое последнее время, по заключении мира с Италией, турки перевезли на чаталджинские позиции часть огромных береговых орудий с Дарданелльских батарей и сильные электрические прожекторы.
Чаталджинские укрепления снабжены казематами для гарнизона, бетонными погребами; соединены телеграфом и телефоном и связаны между собой укрытыми от наблюдения и обстрела ходами. [252]
Непрерывная линия укреплений тянется на расстоянии 25 верст от берега Мраморного моря до Черного, где за озером Деркос кончается непроходимым болотом. Следует еще упомянуть, что глубина Мраморного моря у залива Чекмедже и Черного — у озера Деркос дает возможность крупным военным судам занимать позиции у берегов и обстреливать неприятельские войска анфиладным огнем.
Базируясь на Константинополь, связанный с Чаталджинской линией железной и двумя шоссейными дорогами, турки свободно могли пополнять убыль в людях и снарядах.
Чаталджинская линия своими флангами, как уже сказано, упирается в берега двух морей и, следовательно, совершенно обеспечена от обхода противником.
Перед фронтом Чаталджинской линии лежит совершенно открытая долина реки Карасу, превосходно наблюдаемая и обстреливаемая с турецких фортов, батарей и редутов.
Общий резерв турок расположился в укрытых лощинах у селения Ясойрен, а главная квартира находилась на станции Хадем-Киой. Общее число турецких войск, расположенных на линии, достигало в первое время до 125000 человек.
Такова была эта неприступная позиция, перед которой остановилось победоносное наступление 1-й и 3-й болгарских армий.
Позиции 3-й болгарской армии тянулись от берега Черного моря, впереди селения Ормалы до селения Уклады, вдоль горного хребта над берегом реки Карасу; от Уклады до Езетина, по холмам, тянулась линия стрелковых окопов. Позиции 1-й армии шли от Езетина до Попаса по открытой равнине, но в тылу их находились сильные батареи; от Попаса до Каликратии болгарские позиции снова поднимались на крутой гребень вдоль озера Буюк-Чекмедже.
Штаб-квартира 3-й армии (Радко Дмитриева) помещалась в селении Ерменикиой, почти за центром расположения [253] болгарских войск, а штаб 1-й армии (Кутинчева) стал ближе к правому флангу — в Кадынкиое.
К 3-й армии присоединились взятые из линии обложения Адрианополя 3-я дивизия генерала Сарафова и две бригады 9-й дивизии генерала Сиракова (третья бригада осталась в Адрианополе); в состав 1-й армии перешла из 3-й армии 6-я дивизия генерала Тенева.
Всего в распоряжении генерала Радко Дмитриева под Чаталджой собралось до 125 000 штыков при 208 орудиях, — количество, равное численности турецкой армии.
Но эти 125 000 только числились по списку, в действительности болгарские войска в момент их прибытия к Чаталдже находились далеко не в блестящем состоянии: процент больных доходил до третьей части наличного состава.
Желудочные заболевания с каждым днем увеличивались.
И здесь вставал грозный призрак холеры, уже свирепствовавшей в турецкой армии...
Резюмируя все вышеизложенное, мы приходим к следующим выводам:
наступающий не был даже равен силами обороняющемуся, получавшему ежедневно подкрепления из Малой Азии;
обороняющийся занимал почти идеальную укрепленную позицию, неизмеримо превосходя наступающего и числом орудий, и их калибром.
Теперь читателям понятно, до какой степени при таких условиях было рискованно для болгар предпринимать штурм Чаталджинской позиции.
Генерал Радко Дмитриев первоначально предполагал дождаться прибытия осадных орудий с линии адрианопольского обложения и лишь после необходимой артиллерийской подготовки считал возможным решиться на штурм первой линии Чаталджинских укреплений.
Но вдруг совершенно неожиданно 4 ноября, т.е. через восемь дней по прибытии 1-й и 3-й армий к Чаталдже, [254] явился фактически главнокомандующий всеми болгарскими армиями генерал Саввов, и Радко Дмитриев, под влиянием данных ему «советов», изменил свой прежний план.
«Генерал Саввов — вот кто является «злым гением» Чаталджи, — говорит Н. П. Мамонтов, — он был главными виновником постигшей болгарское оружие неудачи.Он не хотел принимать на себя ответственности в случае неудачи, но был не прочь увенчать себя лаврами победителя в случае успеха.
Советуя — он не командовал; присутствуя — не руководил... Генералу Саввову пришла в голову идея — ускорить естественный ход событий. Он забыл, что перед ним не одни нравственно разбитые войска Абдуллах-паши, а грозные современные укрепления, совершенно не поврежденные огнем бессильной перед ними скорострельной артиллерии болгар.
«С наступлением темноты я советую атаковать редуты на высотах южнее озера Деркоса», — сказал он.
О, почему у генерала Радко Дмитриева не хватило силы воли заявить непрошеному советчику:
«Генерал, я ваших советов не прошу!»
Но «совет» злого гения Чаталджи был принят...»
Уже на рассвете четвертого ноября болгарские и турецкие орудия открыли огонь. Генералу Христову было приказано придвинуться к первому и второму редутам у Лазар-киоя и окопаться в возможно близком от них расстоянии.
На правом фланге, от с. Езетин и до берега Мраморного моря, наступали три дивизии 1-й армии генерала Кутинчева: 6-я — генерала Тенева, направляясь на участок турецкой позиции от форта Каракол и до [255] форта Махмудие, правее ее — 1-я дивизия ген. Тошева и 10-я — генерала Бражаринова.
В девять часов утра войска 5-й дивизии заняли передовыми частями селение турок Лазар-киой; наступавшие правее их части 9-й и 4-й дивизий начали продвигаться к редутам на высотах против Ченакче и Кестеника, но потеряв поддержку своей артиллерии, не имевшей возможности переменить свою позицию, вынуждены были приостановить движение вперед и окопаться в версте от редутов №№ 1 и 2.
Еще около полудня в Черном море, к берегу около Деркоса, подошли турецкие броненосцы, которые и стали бросать тяжелые бризантные гранаты.
К трем часам дня войска 1-й армии генерала Кутинчева приблизились к батареям и редутам турок почти на полверсты.
В десять часов вечера штыковой атакой 5-я дивизия взяла первый и второй редуты, восточнее Лазар-киоя, переколов их защитников. 9-я дивизия выбила турок из седьмого редута.
1-я армия удержала свои позиции, несмотря на турецкие контратаки.
Но уже на другой день, 5 ноября, второй и седьмой редуты были оставлены болгарами еще утром, а к полудню выяснилось, что не удержаться на своих залитых кровью позициях и войскам генерала Кутинчева...
Наступила ночь, и болгары вынуждены были, пользуясь темнотой, оставить свои окопы, а сзади отступавших войск остались трупы десятка тысяч павших бесполезно героев и около двадцати тысяч раненых переполнили полевые лазареты...
Саввов, видя, что его затея не удалась, поспешил уехать с места этой бойни еще 5 ноября...
Утром 6 ноября части 3-й и 1-й армии все собрались на позициях, которые они занимали до боя, и приступили к саперным работам.
А холера и тиф все более и более развивались, чему способствовало полное отсутствие дезинфекционных [256] средств, недостаток врачей и отвратительное санитарное состояние болгарской армии.
Не лучше в том же отношении было и положение турецкой армии.
Создавалось безвыходное положение: попытки турецкой армии перейти в наступление не удались, а болгары, очевидно, не могли надеяться на успех при повторении штурма Чаталджинских укреплений.
Таким образом, обе стороны пришли к мысли о перемирии.
Пока продолжались переговоры о предполагаемом перемирии, на долю болгар выпал еще один крупный успех, на этот раз уже на западном театре войны, где до того времени у них крупных столкновений не было.
Как уже сказано выше, на западном участке района действий болгарских армий поручено было действовать отрядам генералов Тодорова и Ковачева; целью их операций было разобщить Македонский театр войны от Адрианопольского и прервать сообщение Салоник с Константинополем. 19 октября колонна Ковачева заняла Неврокоп, 25 октября — Драму, в долине реки Месты, и вошла в связь с греческими войсками, как занимавшими уже Серее, так и высадившимися у Ковалы. Правая (западная) колонна генерала Тодорова двинулась долиной реки Струмы к Демир-Гиссару и Сересу, а от последнего пункта свернула к Салоникам, чтобы принять участие в операциях у этого города.
Крупный успех, о котором мы говорили выше, выпал на долю войск генерала Ковачева.
Преследуя турок, болгары 9 ноября взяли Гумульджину. Турки под прикрытием арьергарда отступили к железной дороге до станции «Фереджик». 13 ноября, после продолжительного артиллерийского боя, турки подняли белый флаг для переговоров. Однако условия их были найдены неприемлемыми. 14 ноября турки окончательно сдались. Взяты в плен начальник отряда Мехмет-Ямер-паша со штабом, 265 офицеров и [257] 12 000 солдат; захвачено 8 горных орудий, 2 пулемета, 1500 лошадей и много военных, припасов.
По занятии Фереджика и Дедеагача, болгары получили возможность восстановить железнодорожное сообщение с Лозенградом через Демотику.
Переговоры о перемирии между тем затянулись, хотя никто уже не сомневался в их успешном окончании.
Стремление воюющих сторон прекратить войну объяснялись, во-первых, утомлением как болгар, так и турок, во-вторых, — настояниями Европы, заинтересованной в скорейшем прекращении могучего распространения пожара. Турецкая армия потеряла пятую часть состава больными, ранеными и умершими уже после сосредоточения на Чаталджинской позиции. Убыль хотя была пополнена подходящими подкреплениями, но численность армии не возросла, как ожидалось и как распускались слухи, так как сирийские войска не подошли. С другой стороны, болгары имели недостаток боевых припасов и нуждались в них в Чаталдже. С целью выиграть время, болгары, уступив и значительно сократив свои первые требования относительно уступки турками Чаталджинской позиции, затем затянули переговоры, постепенно сокращая дальнейшие требования о сдаче Адрианополя, нейтрализации Чаталджинской позиции и отхода турок в Сан-Стефано, надеясь за это время овладеть Адрианополем.
Но эта надежда болгар пока не оправдывалась: Шукри-паша, получивший от султана титул «Гази» («Непобедимый»), с честью оправдывал это название и крепко держался в Адрианополе.
Наконец, 21 ноября в 8 часов вечера протокол перемирия был подписан.
Условия перемирия были следующие:
1. Воюющие стороны остаются на своих нынешних позициях.
2. Осажденные крепости не будут снабжаться как новым продовольствием, так и свежими припасами. [258]
3. Болгарские войска могут снабжаться как продовольствием, так и припасами по Черному морю и через Адрианопольскую железнодорожную станцию. (Станция Адрианополь и некоторые предместья находились в руках болгар и только район крепости еще принадлежал туркам).
4. Мирные переговоры начнутся в Лондоне 30 ноября (13 декабря).
Греция не примкнула к перемирию. Она находила, что перемирие полезно только одной Турции, а вследствие прекращения морской блокады оно лишило бы Грецию возможности помешать объединению турецких войск, рассеянных в Македонии и Эпире. Неподписание протокола Грецией не помешало ей, однако, принять участие в лондонских переговорах о мире.
После подписания перемирия между Болгарией, Сербией и Черногорией с одной стороны и Турцией — с другой, 28 ноября английский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей произнес в палате общин следующую речь:
«Пять воюющих держав присылают в Лондон делегатов для переговоров о мире. Король предоставил в их распоряжение Сент-Джемский дворец. Британское правительство примет все меры, чтобы пребывание здесь делегатов было для них приятно. Выбор Лондона исходил от самих держав, ведущих войну, и никаким образом не подсказан нами. Без сомнения, палата с нами согласится, что выбор, сделанный ими, для нас чрезвычайно приятен и что мы приветствуем их прибытие. (Одобрение). Мы надеемся, что делегаты найдут здесь все условия благоприятными для ведения переговоров и заключения мира, который мы все искренно желали бы видеть обеспеченным. Нейтральные великие державы, одновременно участвовавшие в подписании Берлинского трактата, все согласились на то, чтобы их [259] представители сошлись в Лондоне для неформального и необязывающего совещания. Целью совещания является облегчить обмен мнений, в особенности относительно пунктов, соприкасающихся непосредственно с интересами участвующих в совещании великих держав. Переговоры состоятся, как только послы в Лондоне получат инструкции от своих правительств. Мы надеемся, что это произойдет на будущей неделе. Послы не составят конференции. В связи с этим я напоминаю, что первая мысль о формальной конференции исходила от Пуанкаре, по этому поводу при выборе места для конференции прежде всего придется подумать о Париже, если формальная конференция будет вообще признана желательной и необходимой. Я не думаю, чтобы в настоящий момент я с пользой для дела мог представить более подробные разъяснения о положении в Европе. Надежды и тревоги изменяются со дня на день, может быть и впредь, в течение некоторого времени, будут наблюдаться такие же изменения; трудно поэтому сказать что-нибудь, не вызывая неуместного пессимизма или не возбуждая надежд, которые впоследствии могут оказаться обманчивыми. Отношения между правительствами дружественны, дипломатическое положение благоприятно. Если существует опасение, то лишь в том, как бы не произошло неблагоприятной непредусмотренной случайности, которая могла бы вызвать перемену к худшему в дипломатической обстановке. Совещания послов не будут формальными и обязывающими. Это доказывает, что державы еще не уверены в близости разрешения всех затруднений. С другой стороны, то обстоятельство, что все державы согласились сойтись на более тесное совещание, может служить доказательством, что ни одна из них не считает такое разрешение невозможным. Когда переговоры [260] начнутся, и представители держав окажутся в состоянии совместно обсуждать вопросы, державы вследствие этого будут в более тесном соприкосновении друг с другом тогда, надо думать, будем меньше опасаться, что какая-либо держава отделится от других и возникнут непредвиденные затруднения. Впрочем, до начала переговоров я желал бы воздержаться от всяких дальнейших комментарий политического характера, так как то обстоятельство, что именно Лондон избран местом для беседы послов и мирных переговоров, налагает на британское правительство особые обязательства соблюдать сдержанность в подобных комментариях».
Мирные переговоры в Лондоне открылись 3 декабря. Многие в то время думали, что эти переговоры «начало конца» Балканской войны, но неожиданно произошла именно та «неблагоприятная непредусмотренная случайность», о которой говорил в своей речи Грей и о которой мы скажем ниже.
Впрочем, и настроение турецких уполномоченных, приехавших на мирную конференцию в Лондон, не давало надежды на мир.
Один из них, Осман-Низами-паша, не стесняясь, говорил: «Мы приехали не подписывать мир, а доказывать, что Турция достаточно сильна, чтобы продолжать войну...»
Затянувшиеся переговоры заставили великие державы обратиться 4 января 1913 г. к турецкому правительству с коллективной нотой следующего содержания:
«Нижеподписавшиеся, послы Австро-Венгрии, Англии, Франции, России, Германии и Италии, уполномочены своими правительствами сделать его превосходительству министру иностранных дел его императорского величества султана нижеследующее сообщение: [261]Движимые желанием предупредить возобновление военных действий, вышеупомянутые державы считают своим долгом обратить внимание императорского оттоманского правительства на тяжелую ответственность, которую оно приняло бы на себя, если бы, не взирая на советы держав, продолжало противиться заключению мира. Оттоманскому правительству придется винить исключительно себя, если продолжение войны поставит на карту судьбу самой столицы и будет иметь своим последствием перенесение военных действий на азиатские провинции империи.
В таком случае оттоманское правительство не должно рассчитывать на усилия держав с целью оградить его от тех опасностей, на возможность которых державы уже указывали и наступление которых они стараются отвратить.
Во всяком случае, императорское оттоманское правительство будет, после заключения мира, нуждаться в моральной и материальной помощи великих европейских держав для того, чтобы устранить пагубные последствия войны, укрепить свое положение в Константинополе и поднять благосостояние своих азиатских владений, в которых сосредоточится главная реальная сила империи.
Для того, чтобы предпринять и довести до благополучного конца эту необходимую работу, правительство его императорского величества султана будет иметь возможность рассчитывать на действительную и благожелательную поддержку держав только при том условии, если оно примет их советы, продиктованные как общими интересами Европы, так и интересами самой Турции.
Ввиду этого, великие европейские державы почитают своим долгом преподать императорскому оттоманскому правительству совместно совет согласиться на уступку балканским государствам города [262] Адрианополя и предоставить державам решение судьбы островов Эгейского моря.
Взамен этих уступок державы приложат свои усилия к тому, чтобы оградить интересы мусульман в Адрианополе и обеспечить неприкосновенность мечетей и других зданий и имуществ, посвященных магометанскому культу.
Державы точно так же озаботятся, чтобы принятое ими решение относительно островов архипелага ни в чем не угрожало безопасности Турции».
Глава турецкого правительства Киамиль-паша созвал на 9 января «великий совет» сановников, военных и гражданских, в качестве официальных представителей оттоманской нации. Это собрание, видимо, склонялось к принятию ноты великих держав. Главнокомандующий Назим-паша заявил, что «армия находится в отличном состоянии, но недостаточно сильна, чтобы предпринять обратное завоевание занятой неприятелем территории». Министр иностранных дел Нурадунгиан-эффенди сказал, что «возобновление войны подвергнет империю великим опасностям и что при данных обстоятельствах приходится последовать советам могущественных европейских кабинетов».
Ввиду такого настроения собрания было решено на следующий день составить примирительный ответ на коллективную ноту держав от 4 января 1913 года.
Вот тут-то и произошла та «непредусмотренная случайность», возможность возникновения которой констатировал сэр Эдуард Грей в своей речи в английской палате общин.
Младотурки, в лице комитета «Единение и Прогресс», поняли, что наступил момент, когда власть может опять попасть им в руки, и поспешили таким моментом воспользоваться.
На другой же день, 10 января, один из наиболее энергичных деятелей комитета «Единение и Прогресс», Энвер-бей, во время заседания совета министров, с толпой [263] офицеров, стоявших на стороне младотурок, ворвался в здание Порты.
Энвер-бей прежде всего потребовал от начальника караула примкнуть к манифестантам. Когда офицер отказался, он собственноручно застрелил его, точно так же, как минуту спустя адъютанта военного министра Нофиз-бея, пытавшегося остановить заговорщиков. Затем Энвер-бей в сопровождении небольшой группы офицеров и солдат ворвался в зал, где происходило заседание совета министров. Не вступая ни в какие разговоры, Энвер-бей три раза подряд, но неудачно, стрелял в Киамиль-пашу, причем одна из пуль, будто бы случайно, попала в голову военного министра Назым-паши, бросившегося на защиту великого визиря. Назим-паша был убит. Солдаты в это время жестоко избили христиан-министров иностранных дел Нурадунгиана и почт и телеграфов Муссурис-бея.
«Так как вы стоите за постыдный мир с уступкой Адрианополя и почти всех европейских владений, а готовая на смерть нация требует войны, — не допускающим возражения тоном заявил Энвер-бей, — то от имени всей страны и армии предлагаю кабинету немедленно подать в отставку».
Запуганный Киамиль-паша сейчас же исполнил это требование, беспрекословно подписав заявление о выходе кабинета в отставку.
Переворот должен был произойти еще десять дней назад. Дело было отложено, так как полк бывшего военного агента в Париже Фети-бея не был еще окончательно склонен на сторону комитета «Единение и Прогресс».
Переворот был совершен бывшими военными агентами в Берлине, Париже и Вене, они же столпы комитета «Единение и Прогресс», Энвером, Фети — и Исмаил-Хакки-беями с подчиненными им полками.
Накануне вожди комитета собрались в клубе, который официально считался закрытым, и там решили действовать немедленно, чтобы не дать министерству [264] времени ответить утвердительно на коллективную ноту держав.
10 января, в 11 часов ночи, вновь назначенный секретарем Порты бывший посланник в Афинах Мухтар-бей объехал послов и заявил, что султан будто бы по собственной инициативе назначил великим визирем Махмуд-Шефкет-пашу и что в ожидании сформирования нового кабинета Талаат временно исполняет обязанности министра внутренних дел, в качестве какового он через Мухтар-бея заверил послов, что им приняты все необходимые меры для поддержания в столице должного порядка.
Таким образом переворот был совершен поразительно быстро.
Энвер-бей несколькими выстрелами вновь передал управление страны в руки комитета «Единение и Прогресс», которого еще неделю назад сам султан, в беседе с Келекианом, редактором «Сабаха», публично обвинял во всех злоключениях Турции.
Несмотря на все распространявшиеся в городе слухи о подготовлявшихся комитетом беспорядках, министерство Киамиля было так уверено в незыблемости своего положения, что не признало нужным принять какие-либо меры предосторожности, невзирая на такие тревожные симптомы, как отказ всех видных деятелей комитета от участия в «великом совете». Проявивший преступную, с государственной точки зрения, непредусмотрительность, кабинет Киамиля был жестоко наказан.
Делегаты союзных балканских государств, собравшиеся в Лондоне, по получении известия о константинопольском перевороте, 15 января вручили турецкому уполномоченному Решиду-паше следующую ноту:
«Союзные делегаты, после приостановки конференции, три недели напрасно ожидали ответа оттоманских делегатов на их последнее предложение. Недавние события в Константинополе, повидимому, [265] устранили всякую надежду на заключение мира, почему союзники, к крайнему своему сожалению вынуждены объявить переговоры, начатые в Лондоне 3 декабря минувшего года, прекращенными».
В то же время болгарский главнокомандующий генерал Саввов телеграфировал Махмуд-Шевкет-паше, что в силу прекращения перемирия военные действия возобновятся через четыре дня, т.е. 21 января, в семь часов вечера, а по болгарской армии он отдал следующий приказ:
«Офицеры, унтер-офицеры и солдаты! Из мирных переговоров выяснилось, что турки хотели только затянуть время и обойти нас. Однако они жестоко ошиблись. Нам также нужно было время, чтобы перевести сюда македонские войска, сформировать вновь многочисленную армию и дать отдых войскам, а главное собрать запасы продовольствия и фуража. Теперь, когда мы вполне готовы, более чем перед началом войны и чем тогда, когда турецкие делегаты в Лондоне отказались дать нам границы, которые нам следуют по праву войны, как победителям, что мы должны делать, чтобы сокрушить окончательно противника? Нужно опять разбить его наскоро собранные, необученные полчища, повергнуть его в прах, а там, на поле сражения, продиктовать условия мира. Допустите ли вы, чтобы врагу досталась земля, напоенная кровью ваших доблестных товарищей? Помните, что души борцов, павших при Силиолу, Петри, Лозенграде, Бунаргиссаре, Люле-Бургасе, Чаталдже, Одрине (Адрианополе), смотрят на вас с высоты небес. Допустят ли наши отцы, матери, жены и дети, чтобы мы вернулись домой, пока не прогоним противника на море, пока не выгоним его из старого нашего дома, где [266] он сосал кровь наших соотечественников? Они скажут нам: «Нет, здесь вам не место». Итак, вперед с помощью Всевышнего, с оружием в руках к новым и еще более славным делам!».
Между тем новое турецкое правительство, уже после заявления о перерыве переговоров союзниками, 17 января сообщило державам на их ноту от 4 января, свою ответную ноту, в которой Порта выражала желание заключить мир и положить конец войне. Подчеркнув, что оттоманское правительство уже дало неоспоримые доказательства своего миролюбия, нота говорит, что Адрианополь — город мусульманский и вторая столица империи. Он связан с империей неразрывно, и один только слух об уступке его вызвал взрыв негодования во всей стране, который привел к отставке предыдущего кабинета. Но, чтобы дать высшие доказательства своего миролюбия, оттоманское правительство склонно предоставить великим державам вопрос о той части города Адрианополя, которая расположена на правом берегу Марицы. Что же касается части города, расположенной на левом берегу, включая мечети, мавзолеи и исторические памятники, то сохранение ее под суверенитетом Турции представляется для правительства необходимым. Она не может с этим не считаться, не подвергая страну потрясению, которое может повлечь за собой самые тяжкие последствия. В отношении островов Эгейского моря оттоманское правительство заявляет, что часть их, расположенная близ Дарданелл, необходима для защиты столицы. Остальная же часть представляет неразрывную часть азиатских владений. Однако оттоманское правительство соглашается предоставить решение этого вопроса великим державам в уверенности, что те будут считаться с приведенными соображениями. Нота заключалась словами, что Порта принимает к сведению предположение и благожелательное обещание держав в их коллективной ноте, направленные к поднятию финансовых ресурсов империи, [267] и потому оттоманское правительство просит на будущее время дать Турции право ввести автономию таможенных тарифов и заключить торговый договор на основании принципов современного права и с применением по отношению к их подданным турецких фискальных законов, повысив тем временем таможенные тарифы до 4% и отменив с общего согласия существующую в Турции капитуляцию.
Однако эта запоздалая нота не изменила решения союзников возобновить военные действия: сэр Эдуард Грей передал оттоманским делегатам заявление, сделанное ему болгарским уполномоченным Даневым о том, что переговоры могут возобновиться лишь в случае согласия Турции на полную уступку Адрианополя.
Военные действия возобновились.
Второй период войны резко отличался от первого: неудача под Чаталджой подействовала на болгар: их военные действия уже не отличались прежней решительностью.
В этом периоде ярко выступала тенденция — не тратя напрасно сил, стараться лишь предотвратить возможное наступление турок со стороны Чаталджи и от Галлиполи в промежутке между Адрианополем и Чорлу.
Первая задача выпала на долю 3-й армии генерала Радко Дмитриева, доведенной до 125000 штыков; армия окопалась на своих позициях пред Чаталджинской укрепленной линией, успешно отбивая все попытки турок, пытавшихся перейти в наступление.
Для выполнения второй задачи была сформирована так называемая 4-я армия генерала Ковачева в составе 2-й и 7-й пехотных дивизий; к ней была присоединена 1-я армия — армия генерала Кутинчева, что в общем составило до 105 000 штыков.
Правда, предполагалась довольно сложная операция, — взятие Булаирской укрепленной линии, — но это предприятие не было доведено до конца.
Турки были разбиты под Коважом и отступили за Булаирские укрепления. [268]
Предполагался штурм Булаирских укреплений, поддержанный огнем греческого флота, с целью прорваться с суши к Дарданелльским батареям и, заставив их замолчать, ввести греческую эскадру в Мраморное море, чтобы под угрозой бомбардировки Константинополя принудить Турцию к заключению мира.
Но план этот ограничился только занятием Булаирского перешейка.
Главным событием второго периода войны, имевшим решающее значение для ее окончания, было взятие Адрианополя.
Прежде чем перейти к описанию этого события, скажем несколько слов как о самой крепости, так и о действиях 1-й армии генерала Иванова, блокировавшей Адрианополь.
Стратегическое значение Адрианопольской крепости, закрывающей долины трех рек (Марицы, Арды и Тунджи) и сковывающей главный узел железнодорожных сообщений в восточной части европейской Турции, общеизвестно.
В фортификационном и артиллерийском отношениях крепость представлялась прекрасно и вполне современно оборудованной. Масса фортов, окружающих город и расположенных от него на расстоянии 5, 7, 9, а в некоторых местах и 15 верст, соединена друг с другом и с городом хорошими дорогами, а через реки, прорезывающие территорию крепости, построено много мостов. Все это дает возможность осажденному в крепости гарнизону быстро и легко передвигаться и бить осаждающую армию по частям.
Реки, протекающие через территорию крепости, разделяют ее на четыре естественных сектора: северозападный (между Тунджей и Марицей), западный (между Марицей и Ардой), южный (между Ардой и Марицей) и восточный (между Марицей и Тунджей).
Гарнизон крепости состоял из двух низамских (X и XI) дивизий и трех редифских (Адрианопольская, Лозенградская и Бабаэскийская) дивизий, а также из нескольких [269] таборов Брусенской дивизии. Кроме того, здесь стояли три табора 4-го стрелкового полка и, следовательно, всего пехоты было 55 таборов (приблизительно по 1000 штыков в таборе). Артиллерийскую службу в крепости несли пять крепостных артиллерийских полков, саперную — один пионерный крепостной полк, а затем шли разные технические части. Общее количество гарнизона в начале осады доходило до 70000 человек, но за время осады гарнизон потерял около 10 000 убитыми, умершими, ранеными, бежавшими, и в момент взятия крепости насчитывал немногим менее 60 000 человек, считая обоз и вспомогательные службы.
5 октября 1912 г. 2-я болгарская армия, находившаяся под командой генерала Иванова, получила приказание наступать на Адрианополь и обложить крепость. В начале операций 2-я армия состояла из 3-й, 8-й и 9-й дивизий, но в течение операций в осаждающей армии произошли большие перемены. Так, сначала ушла и присоединилась к 1-й и 3-й армиям 3-я дивизия и на ее место пришли две сербских дивизии. Потом пришла вновь сформированная дивизия и Кырджалийский отряд. 3-я дивизия оставалась на юге до окончания перемирия. После окончания перемирия 3-я дивизия вернулась и вновь расположилась в линии обложения Адрианополя.
По официальным донесениям, обложение крепости закончилось 16 октября, хотя фактическим концом процесса обложения следует считать 21 октября. С момента начала обложения крепости окрестности Адрианополя были свидетелями ожесточеннейших боев, которые, со стороны турок, имели целью отбросить линию болгарского обложения возможно дальше от линии фортов, а со стороны болгар имели заданием заставить передовые турецкие отряды войти в крепостной периметр.
До заключения перемирия крепость была только обложена, так как предполагалось скорое заключение [270] мира и связанная с ним капитуляция Адрианополя. В начале второй фазы войны (с 21 января) из осажденной крепости были получены сведения о том, что запасы кончаются и что, следовательно, сдача Адрианополя неминуема. Но уже в начале марта стало известно, что эти сведения ложны и что еще в конце декабря и в начале января адрианопольский гарнизон нашел громадные склады жита в Марате и Босна-Киое. Стало ясно, что при той экономии, которую делал Шукри-паша в рационах (он начал с 800 мяса, 800 хлеба, значительного количества сыра и в конце обложения свел рацион к 300 хлеба, 300 мяса и минимальному количеству сыра), крепость сможет держаться еще около двух месяцев. Таким образом, осаждающей армии не оставалось ничего иного, как идти на штурм крепости.
Изучая уже давно и весьма внимательно адрианопольскую крепость, оценивая сравнительную стоимость и силу сопротивления четырех ее секторов, болгарский Генеральный штаб давно пришел к совершенно определенным и верным выводам.
Наиболее уязвимым местом Адрианополя со стороны Болгарии турки считали северо-западный сектор. Здесь проходит железнодорожная линия и, следовательно, по их основательному расчету, только здесь болгары могли сосредоточить такое количество орудий и, главное, снарядов, которое могло бы обеспечить наступательные действия. Считаясь с этим, именно северо-западный сектор турки укрепили образцово. Форты этого сектора расположены группами, причем сами группы построены в шахматном порядке, и благодаря этому, удалось достигнуть чрезвычайно важного в крепостном деле результата. Взятие осаждающей армией одной какой-нибудь группы фортов на этом секторе совершенно не компрометирует оборону всей крепости.
Считая западный и южный секторы хорошо укрепленными самой природой, все свое внимание, после северо-западного сектора, турки обратили на сектор восточный. [271] Впрочем, очевидно, они не предполагали, ввиду отсутствия здесь железнодорожного сообщения, возможности подвоза сюда для неприятеля достаточного количества боевых припасов, и поэтому считали до последнего времени достаточным прежней фортовой линии. Только в самое последнее время они принялись за разработку нового плана обороны восточного сектора, но этот план остался невыполненным.
Впрочем, материально, по количеству фортов, батарей и орудий и по качеству сооружений, эта линия почти так же сильна, как и северо-западный сектор. Она значительно уступает в техническом и стратегическом отношении, так как форты расположены слишком близко к городу и на одной прямой. Это позволяет сильной неприятельской батарее, расположенной на севере, бить анфиладно всю фортовую линию. При этом, в полную противоположность северо-западному сектору, на восточном секторе с падением одного форта падает защита всей линии.
Оценив значение этого важного обстоятельства, болгары давно уже решили, что если дело дойдет до атаки адрианопольских фортов, повести атаку именно в восточном секторе. То соображение, которое в глазах турок делало подобное предприятие почти немыслимым (отсутствие средств для подвоза сюда достаточного количества снарядов), было побеждено почти только и исключительно терпением болгарского солдата и выносливостью болгарского буйвола. Вместо вагонов, доставляющих на позиции сотни снарядов за раз, болгарам пришлось в течение долгих месяцев стаскивать сюда снаряды на арбах, запряженных буйволами. Если иметь в виду, что на каждой арбе можно перевезти только три, максимум — четыре снаряда, и если вспомнить, что при средней бомбардировке каждое орудие выпускает в день от пятидесяти до шестидесяти снарядов, то можно представить себе те бесконечные караваны, на которых свозились к восточному сектору боевые припасы, необходимые для атаки. [272]
Штурм начался 11 марта, в 1 час пополудни, кончился 18 марта, в 8 час. утра. Общая диспозиция была следующая. В 1 час дня началась общая бомбардировка крепости, со всех позиций и на всех секторах. С большой интенсивностью она продолжалась до 8 часов вечера и затем прекратилась повсюду, за исключением северо-западного сектора, где она продолжалась до полуночи. В полночь и на северо-западном секторе бомбардировка была прекращена.
Так как в течение нескольких месяцев гарнизон Адрианополя привык к этому болгарскому прекращению бомбардировки в определенный час, то и на этот раз турки решили, что имеют дело с очередной канонадой, — заметивши, что она прекратилась, успокоились и стали отдыхать.
Тем временем болгары сделали последние распоряжения по атаке. В два часа ночи общая бомбардировка крепости возобновилась с такой ужасной силой, что, по рассказам турецких офицеров, ничего подобного им не приходилось слыхать за все время осады. Части были уже построены, а в 4 1/2 часа утра болгарские цепи, не замеченные турками, приблизились к турецким передовым позициям, находящимся на расстоянии двух километров от линии фортов.
Роты, построенные цепями, с офицерами впереди, сохраняя абсолютную тишину, подходят на 50 шагов к неприятелю и затем с криками «ура!» бросаются в штыковую атаку на неприятельские окопы. Завязывается ожесточеннейший бой, но уже после получаса передовые позиции турок сметены, и турки вынуждены отступать за фортовую линию, тем более, что захваченные болгарами 20 орудий и 8 пулеметов уже стреляют по бегущим туркам.
Все дальнейшее было заранее предусмотрено и рассчитано.
Наступление с юга поддержало штурм с востока, и бронированная стена, эта гордость современной немецкой техники, эта непроницаемая броня стали, свинца и [273] бетона, которая называется фортовой линией восточного сектора, пала в течение одних только суток. Пала вместе с этой стеной крепость, о которой в военной истории сложилось так много легенд. Обнажился город, вся история которого есть история постоянных, то удачных, то неудачных осад. Пал город, который столько времени держал в таком напряженном состоянии политическую мысль всей Европы.
Это радостное для болгар событие было омрачено теми раздорами, которые обнаружились тотчас же между болгарами и сербами.
Сербы претендовали на то, что «непобедимый» Шукри-паша сдался именно им, а не болгарам.
Болгары отрицали это обстоятельство; командовавший болгарской армией генерал Иванов напечатал даже особое «разъяснение» по этому поводу.
«Разъяснение» это мы печатаем почти дословно, так как в нем заключается и описание самого взятия Адрианополя.
Адрианополь, как всякая другая крепость и даже как всякая более обширная позиция, не был атакован со всех сторон одинаково. Нужно выбрать такой участок, на котором сосредоточиваются все средства, дабы таким образом, атакуя его, можно было рассчитывать на успех, и затем лишь распространить его на другие участки. Таким образом, остальные участки получают второстепенное значение — значение демонстративное, т.е. действие на этих участках выражается только в удержании противника и лишении его возможности не только перебрасывать свои войска на выбранный для решительной атаки участок, но даже и не дать ему возможности угадать направление этой атаки.Этот образ действий под Адрианополем был для нас обязателен еще и по тому обстоятельству, что осадные артиллерийские и инженерные средства в [274] сравнении с таковыми же средствами турок были очень ограниченных размеров у союзников.
Решено было атаковать восточный сектор и северную его половину. На этом секторе еще в ноябре прошлого года началась постановка осадной артиллерии; на этом секторе были сгруппированы все имевшиеся в распоряжении осаждающих инженерные средства; сюда были направлены все подкрепления, которые были приданы для обеспечения успеха; здесь были исключительно болгарские войска; сербских войск было пять эскадронов дивизионной конницы.
На всех остальных секторах ничего не было приготовлено для серьезной атаки, и роль их осталась демонстративной.
Однако считаю нужным сказать, что демонстрация не есть бездействие, как некоторые хотят понимать. Демонстрация есть действие и действие серьезное, чтобы не дать противнику возможности разгадать истинное намерение противной стороны. Хорошо выполненная демонстрация настолько же важна для успеха, насколько и сама удачно выполненная атака.
Исполнение штурма. Ночью с 12 на 13 марта, на основании приказа по 2-й армии за № 60, наши войска восточного сектора атаковали на рассвете и взяли форты Айджииолу и Айваз-Баба и после утверждения на них, благодаря выдвинутой без промедления полевой и гаубичной артиллерии, получили возможность действовать в тыл и фланг остальным фортам восточного сектора. Атака эта сделала сопротивление на остальных фортах невозможным, и все они к 8 1/2 часам утра были в наших руках. Преследуя противника в направлении города, наши войска вошли в него к 9 1/2 час. утра и одна часть их перешла р. Тунджу, где остановились около казарм Янык-Кашлы для обезоружения пленных турок. Командир л.-гв. Конного полка [275] в это время отправился в форт Хадарлык и захватил Шукри-пашу.
Около 8 1/2 час. утра последовал первый взрыв турецкого склада при Карагиоз-табия, означавший, что сопротивлению турок приближается конец и крепость бессильна сопротивляться.
К тому времени войска других секторов боролись еще на передовых позициях.
К 10 часам утра турки уже, где раньше, где позже, начали очищать форты и сдаваться без всякого сопротивления. Так было на северо-западном, на западном, и на южном секторах.
Таким образом, если говорить о взятии фортов штурмом, то таковой следует отнести только к фортам на восточном секторе. Все остальные были заняты потому, что турки, после падения восточного сектора и занятия города и мостов болгарскими войсками, наступавшими в этом направлении, не были в состоянии сопротивляться, особенно после того, как они взорвали склады с боевыми припасами, зажгли муку и расстреляли лошадей.
Только что изложенное обстоятельство следует иметь в виду при сообщениях о том, что 20-й сербский полк овладел фортом Хадарлык и пленил Шукри-пашу.
Форт Хадарлык находится в 3 верстах восточнее теперешнего фортового пояса, позади Казан-тепе. В этом форте помещался штаб Шукри-паши и станция беспроволочного телеграфа.
После того как Шукри-паша представился при форте Каик командующему осадной армией, последний разрешил Шукри-паше, по его личной просьбе остаться на ночь в форте Хадарлык, куда и был отвезен по распоряжению генерала Вазова.
Телеграммой командующий осадной армией приказал, чтобы все войска всех секторов, за исключением восточного, по занятии фортового [276] пояса, утвердились на нем и ждали дальнейших распоряжений.
Таким образом, появление 20-го сербского полка в форте Хадарлык, находящемся в 3 верстах позади этого пояса, не отвечало отданному приказанию. Во всяком случае, появление одной или двух рот этого полка (20-го) в форте Хадарлык произошло около 3–4 часов пополудни и так как вопрос об овладении Адрианополем был уже окончен, то генерал Вазов, который был занят наведением порядка в городе, посмотрел снисходительно на появление сербских солдат и даже поручил охранение этого форта сербской роте. Никому и в голову не приходило, что здесь возможен какой-нибудь спор. Важен тут факт, что Шукри-паша был захвачен полковником Мархолевым, представлен генералу Вазову, а затем этим последним — и генералу Иванову, прежде чем Шукри-паша увидел сербского солдата.
Все это подтверждается личным заявлением самого Шукри-паши.
Возможно ли после этого утверждать, что Шукри-паша сдался 20-му сербскому полку, который потом будто бы отправил его к главному коменданту генералу Иванову?
Для иллюстрации вышеизложенного может служить и следующая телеграмма штаба 2-й сербской армии командующему 2-й армией в дер. Ортакчи, поданная в 1 ч. 50 мин. пополудни 13 марта:
«Начальник Тимокской дивизии уведомляет, что 20-й полк занял предназначенный ему участок; на этом участке имеется много разбросанных припасов. В Казан-тепе есть три турецких генерала. При 15-м полку есть 8000 пленных и 200 офицеров.
Тоже неверны утверждения, что 15-й сербский полк вошел первым в город, а после него 23-й болгарский. Неправдоподобность подобных сообщений опровергается вышеизложенным. [277]
Сведения в печати и в других местах, где они обсуждались, преувеличены и относительно численности армии. Одни поспешили сказать, что сербская армия насчитывала 65 000 человек при 60 осадных орудиях; другие не делают разницы между списочным и наличным составами армии, не принимая во внимание, что в наличный состав входит немалое количество нестроевых.
Списочный состав сербской армии был, в круглых цифрах, 47 000, но из них одних только больных было 19 000, из которых, в последние месяцы, было эвакуировано в Сербию до 8000 чел. Процент нестроевых в сербской армии был довольно значителен.
За вычетом из 47 000 (по списку) армии больных и нестроевых, состав сербских войск не превышал 32 000 человек при 60 полевых орудиях, двадцати 120-мм и восьми 150-мм гаубицах и десяти 120-мм длинных орудиях.
Болгарских войск, в круглых цифрах, было 105 000 человек, а за вычетом больных и нестроевых, налицо в строю оставалось 88000 солдат, при 342 орудиях разного калибра.
Затронут был еще один вопрос — это относительно силы укреплений разных секторов, причем говорилось, что укрепления восточного сектора были слабее других. Если это так, то этим доказывается лишь искусство командующего, потому что теория никогда не советует атаковать противника там, где он сильнее, а, наоборот, рекомендует атаковать, где важно и доступно.
Восточный сектор в этом отношении был очень удачно выбран, потому что с падением его пала и вся крепость. Он был доступен для атаки не потому, что был слаб, наоборот — местность там действительно очень сильна, а потому, что давалась возможность скрыто и охватывающим образом расположить осадные батареи, следовательно, [278] способствовать концентрированию огня. К этому нужно прибавить, что на этом секторе противник имел больше всего войск.
Наконец, число потерь свидетельствует о сопротивлении противника, о силе его позиций и о мужестве атакующих войск.
Потери были следующие:
| Убито | Ранено | |||
| офицеров | нижних чинов | офицеров | нижних чинов | |
| На восточном секторе | 16 | 949 | 62 | 5209 |
| На южном секторе | 8 | 325 | 20 | 1364 |
| Всего в болгарских войсках убыль | 24 | 1274 | 82 | 6573 |
| На с.-з. секторе сербская Тимокская дивизия | 4 | 69 | 2 | 360 |
| На западном секторе сербская Дунайская дивизия | 2 | 199 | 5 | 806 |
| Всего в сербских войсках убыль | 6 | 268 | 7 | 1166 |
После этого нельзя не отметить факта, что там, где претендуется на овладение фортами, пленение Шукри-паши и наличие самых сильных позиций, а именно на Северо-западном секторе, потерь меньше всего. Дунайская дивизия, которая атаковала не форты, а полевую укрепленную позицию на западном секторе, даже она имеет почти в 2 1/2 раза больше потерь, чем Тимокская дивизия. [279]Из всего вышеизложенного, все, кому дорога истина, сделают сами справедливый вывод.
Командующий 2-й болгарской армией генерал-лейтенант Н. Иванов.
Взятием Адрианополя фактически закончилась война Болгарии с Турцией. До заключения мира не происходило уже ни одного, сколько-нибудь выдающегося столкновения воюющих сторон, но заключение мира состоялось лишь через два месяца.
Дипломатические переговоры, которые происходили в это время между великими державами, Турцией и союзниками, осложнялись двумя вопросами: об Албании и о Скутари, о чем подробнее будет сказано в следующих главах нашего очерка.
Что же касается собственно Болгарии, то никаких особых затруднений не возникало, так как ее новая граница с Турцией была предопределена еще в марте.
Великие державы еще ранее открытия переговоров об условиях мира формулировали в отношении Турции и союзников главную основу этих переговоров: граница Оттоманской империи в Европе должна была идти от Эноса и оканчиваться Мидией. Все территории на запад от этой линии, включая сюда и Адрианополь, и Лозенград, Турция должна была уступить союзникам, за исключением лишь Албании, организация и установление границ которой должны быть определены великими державами.
Некоторое затруднение вызывал вопрос о военном вознаграждении, которое требовали союзники от Турции, но этот вопрос было решено обсудить в международной комиссии в Париже.
В 12 часов 30 минут дня 17 мая 1913 года делегаты Турции и союзников, Болгарии, Сербии, Черногории и Греции, собрались в Сен-Джемском дворце, в Лондоне, и подписали мирный договор, оставлявший побежденной Турции ничтожный клочок территории в Европе. [280]
Речи, произнесенные при подписании договора, казалось, свидетельствовали о том, что кровавая балканская трагедия окончилась...
Выразив делегатам сердечнейшие поздравления великобританского правительства по поводу заключения мира, сэр Эдуард Грей сказал:
«Позволю себе надеяться, что вы все с чувством удовлетворения и облегчения приняли то решение, к которому вы только что пришли. Это чувство будет разделено всеми державами, которые оставались нейтральными и непрестанно желали восстановления мира в интересах спокойствия Европы. Нам известно, что остаются еще вопросы, подлежащие разрешению, прежде чем будет достигнуто полное соглашение, но мне хочется верить, что заключение мира облегчит урегулирование этих вопросов и усилит по отношению к вам всем, я уверен в этом, благожелательный интерес остальных держав».
Грей закончил речь следующими словами:
«От всего сердца желаю, чтобы заключенный здесь мир имел результатом полное успокоение в международных отношениях, дабы каждое государство могло восстановить свои силы, подвергшиеся столь суровым испытаниям, содействовать развитию своих территорий, обеспечить благосостояние и счастье своего народа и процветание своей национальной жизни».
Делегат Болгарии Данев указал, что делегаты ценою неустанных усилий достигли последнего этапа своей трудной миссии. День 17 мая знаменует историческую дату для балканских народов. На почве мира и мирного соревнования вчерашние враги найдут возможность создать узы солидарности и совершенно забыть о прискорбном прошлом. [281]
22 мая в Париже в министерстве иностранных дел под председательством Пишона состоялось открытие финансовой комиссии по балканским делам. Приветствуя от имени правительства делегатов, Пишон сказал:
«Подписание мирного договора знаменует собою конец войны, в которой армии выказали столько геройства, и желание воюющих сторон обсудить в духе мудрости и справедливости важные, подлежащие разрешению, вопросы. Ввиду созданного событиями последних 8 месяцев положения, необходимо было прежде всего рассмотреть территориальные и политические вопросы, одновременно интересующие Балканские государства и Европу, и затем заняться играющими столь важную роль в международных отношениях экономическими интересами и найти им разрешение, без чего не было бы плодотворного мира. Созванная с этой целью комиссия включает рядом с представителями государств, подписавших мир, делегатов держав, давно уже имеющих экономические интересы в Оттоманской империи и на Балканском полуострове. Я твердо надеюсь, что этим путем легче можно будет примирить уважение к приобретенным правам, сохранение законных гарантий и материальное развитие воевавших государств. Каков бы то ни был исход войны, она всегда влечет для воюющих обязательства, ложащиеся на настоящее и будущее, и всякое территориальное приобретение налагает обязанности, выполнение коих должно быть обеспечено. Уменьшить, насколько возможно, эти обстоятельства и установить обязанности, падающие на подписавшие мир государства, — такова двойная задача комиссии, состав коей служит ручательством, что задача будет выполнена в духе справедливости и беспристрастия». [282]
Делегат Турции, выразив правительству Франции благодарность за прием, сказал, между прочим:
«Наше правительство убеждено, что отказ от большей части европейской территории будет рассматриваем как крайний предел жертв Турции. Турция, желая продолжать среди других государств существование, достойное ее истории и способное обеспечить ей мирное развитие, уверена, что найдет благосклонную поддержку со стороны великих держав».
Сербский делегат заявил, что:
«...союзники вели войну для освобождения христианских народов и возвращения потерянных областей. Ревностно заботясь о своих жизненных интересах и правах, союзники торжественно заявляют о своем уважении прав других наций, которые считают наиболее прочной основой международных отношений».
Так закончилась победоносная борьба Болгарии и ее союзников с Турцией.
Вся Европа ждала успокоения, читая приведенные выше речи, в которых так громко говорилось о счастье народов, солидарности, справедливости и беспристрастии...
А между тем уже назревала вторая балканская война, война братоубийственная, из-за дележа добычи... [283]