Два важных вопроса подводной войны
Противниками подводной войны, которым, волей-неволей пришлось признать ее реальные возможности, обычно выдвигаются два аргумента против ее применения. Они утверждают, что, во-первых, подводная война, а в особенности неограниченная, жестока и бесчеловечна и, во-вторых, что выступление Америки явилось следствием неограниченной подводной войны.
1. Была ли подводная война бесчеловечна?
Как известно, война есть продолжение политики иными средствами и, так как эти средства применяются для разрушения и уничтожения, она, безусловно, по своей природе жестока и бесчеловечна. Из этого общего правила, конечно, не может быть исключена и подводная война.
Здесь, однако, поставлен вопрос — выходит ли подводная борьба из обычных рамок войны, правда ли, что способ ее ведение отличается особым варварством и жестокостью?
Мы должны смело ответить полным отрицанием.
Клаузевиц в своем «Учении о войне» говорит: «Война это акт насилия, в применении которого нет границ» и далее «ошибки, допущенные из добродушия, — наивреднейшие».
«Вот они эти проклятые идеи наших милитаристов, против которых мы боролись!» — раздаются голоса немецких пацифистов. В таком случае послушаем, что неоднократно проповедует лорд Фишер в своих «Воспоминаниях», чтобы надежней вбить в головы своих соплеменников определенную идею.
«Война — концентрация мощи (essence of violence). Мягкосердечие во время войны — глупость. Бей первым, бей крепче, бей как можно сильней и дольше».
Наши гуманные мечтатели должны признать, что, имея дело с противником, проникнутым таким учением, ничего не сделаешь примирительной политикой и кротостью.
Они должны понять, что война нами проиграна именно из-за того, что мы не следовали законам войны. Что же касается в частности подводной войны, имеются свидетельства многих авторов лагеря наших врагов, подтверждающих правильность принципов такой войны.
Еще во время войны, например, лорд Фишер написал открытое [121] письмо адмиралу Тирпицу (опубликовано в его книге в 1919 г.) с обращением «Dear old Tirps» (дорогой старый Тирпс), которое содержит в себе признание, что Тирпиц единственный германский морской офицер, понимавший цели войны и, что он, т. е. Фишер, ни в какой мере не обвиняет адмирала из-за подводной войны, инициатором которой он считает Тирпица: «Я бы точно так же поступил, только наши идиоты в Англии не хотят этому верить».
Из первого отдела нашего труда явствует, что начали немцы подводную войну в ответ на установление Англией голодной блокады Германии. В настоящее время не секрет, что применение метода измора было разработано Антантой и в частности английским планом войны задолго до ее начала. Доказательством тому служит точность и продуманность всех нужных для этой цели мероприятий, принятых британским адмиралтейством как непосредственно до начала войны, так и сразу после ее возникновения; весьма показательно также стратегическое развертывание британского флота. Опираясь на' Скапа-Флоу, «Grand Fleet», совершенно очевидно, не мог иметь намерения вступить в бой с германскими морскими силами, также он не мог служить защитой восточного побережья Англии, подтверждением чего являются события военных действий. С другой стороны, расположение флота в Скапа-Флоу с дополнительным заграждением Английского канала как раз соответствовало плану отрезания Германии от всех морских торговых путей и отвечало основной идее плана войны. Целям торговой блокады соответствовали также все дальнейшие мероприятия английского правительства: минное заграждение перед восточным выходом Канала (2 октября 1914 г.), объявление Северного моря военной зоной (2 ноября 1914 г.) и извращение лондонских постановлений новыми Orders in Council от 20 августа и 29 октября 1914 г. Отсюда видно, что начатая нами лишь в феврале 1915 г. подводная война была актом самозащиты и все утверждения, что Англия ввела голодную блокаду в ответ на подводную войну — сплошная ложь. Само собой разумеется, что нам было бы более по сердцу вести с 1915 г. подводную войну по всем установленным правилам, т. е. исключительно по призовому праву, но это было невыполнимо, вследствие английских секретных инструкций об использовании нейтральных флагов и т. п. Повторение той же картины мы видим весной 1917 г. при начале беспощадной подводной борьбы. Планомерное изнурение немецкого гражданского населения полной изолированностью от нейтральных стран настолько усилилось, что мы вынуждены были либо принять самые энергичные противомеры, либо сдаться на милость победителя.
Неоднократно наше правительство изъявляло готовность приостановить подводную войну при условии возвращения Англии к лондонским постановлениям. Если даже признать, что подводная война в том виде, как она нами велась, унесла больше жертв, чем могло бы иметь место при других условиях, то эта вина падает не на нас, а на инициаторов голодной блокады, т. е. на составителей английского плана войны. Когда приходится читать в английских книгах, что британские офицеры в аналогичной обетановке [122] наших лодочных командиров выполнили бы боевые приказы с лучшим успехом, но с большей гуманностью, приходится только удивляться лицемерию этих авторов. Доподлинно известно, что в тех случаях, когда представлялась возможность (Мраморное море, побережье Далмации и Балтийское море) английские лодки действовали без всякого зазрения совести, зачастую даже нарушая нейтралитет. Так например, в октябре 1915 г. в шведских территориальных водах были торпедированы 4 германских парохода, не обладавших к тому же вооружением. В Мраморном море топились без предупреждения как почтовые, так и пассажирские пароходы, среди них госпитальное судно «Маделен Рикмерс» (100 раненых на борту). То же творилось в Адриатике, а 8 марта 1916 г. у Далматского побережья было дважды днем атаковано госпитальное судно «Электра» французской лодкой. Все приведенные случаи падают на 1915 и 1916 гг., т.е. до объявления нами неограниченной войны. Особо можно подчеркнуть случай потопления (без предупреждения) турецкого пассажирского судна «Стамбул» 5 мая 1915 г. английской лодкой. Это событие произошло ровно за 2 дня (7 мая) до гибели «Лузитании»; всем еще памятен тот вой и скрежет зубовный, поднявшиеся вокруг гибели английского корабля, о «Стамбуле» же вообще не упоминали. Наличие целого ряда инцидентов, острота которых могла бы быть смягчена отсутствием противолодочной обороны в Балтике, Адриатике и Мраморном море, отнимает всякое право наших врагов жаловаться на жестокость германских командиров-подводников. Наоборот, последние где и как только могли предоставляли время командам для оставления своих судов, снабжали их провизией, буксировали шлюпки под берег и даже иногда, несмотря на тесноту в помещениях, брали к себе на лодки до передачи на нейтральные пароходы. В наших архивах хранятся многие свидетельские показания о гуманности немецких моряков и, если в последний период войны наши лодки не имели возможности всплывать днем и оказывать помощь из-за противолодочной обороны, то это во всяком случае не вина наших командиров. Но ведь мы топили госпитальные суда? Да и даже целых 3 без достаточно веских оснований, по отзывам Адмирал-штаба, а обстановка гибели четвертого не выяснена из-за потери лодки. Германское правительство вынуждено было дать санкцию на атаки плавучих госпиталей в районе Английского канала в ответ на непрекращавшиеся воздушные налеты и обстрелы наших лазаретных поездов и даже самих госпиталей глубокого тыла, несмотря на их отличительные знаки. Такого рода действия, собственно говоря, давали право на снятие неприкосновенности со всех неприятельских судов Красного Креста, тем более что одна только угроза поставила бы противника в тяжелые условия, в особенности на Средиземноморском театре. На такой решительный шаг правительство наше, однако, не решилось и ограничилось одними минными постановками вне пределов Канала. По всем данным, 2 из погибших госпитальных судов подорвались на этих минах, 3 или 4 остальных утопления лазаретов лодками надо признать неправильными. Нам не пришлось проверить, [123] сколько из этих случаев следует причислить к возможным на море ошибкам из-за мглистой погоды, ночного времени и пр. и сколько к умыслу, так как расследовать до конца удалось всего лишь один случай. Если в отдельных случаях и был злой умысел, то имело место неповиновение самих командиров. Объясняется оно не только озлоблением по поводу инцидента с «Баралонгом» и истязанием пленных подводников и т. п., но также уверенностью об использовании госпитальных судов по совершенно иным целям нашими врагами. Мы постоянно получали сведения как от агентов, так и от военнопленных о недопустимых проделках с красным крестом, да и кроме того загруженность госпитальных судов доказывала, что они вместе с больными или вместо них возили и другие контрабандные грузы.
Широкой известностью пользуется один судебный процесс атака госпитального судна на основании полученных донесений), который под давлением Антанты разбирался в Имперском суде в Лейпциге и закончился приговором двух «подсудимых» подводников. Жестокую критику этого решения суда следует прочесть в брошюре D-r W. Hofacker (Лейпцигские военные процессы, изд. в журнале «Zeitschrift für die gesamte Strafrechtswissenschaft, том 43, 1922 г.). Во всяком случае атака лодкой госпитального судна означает не больше, чем обстрел полевого лазарета или поезда Красного креста, случаи обычные в военной практике наших противников и не вызывавшие какого-либо заметного негодования.
Нам остается еще осветить вопрос, какое количество жертв унесла подводная война, и тут мы увидим, что число их не так уж велико, если принять во внимание те цели, которые она преследовала. По данным «Marine Engineer» всего жертв подводной войны круглым счетом 30000 человек, из коих около половины моряков английского торгового флота. Другая половина — служащие иностранных коммерческих флотов и небольшое число пассажиров. Последние достойны сожаления, однако эти1 люди в погоне за своей выгодой должны были считаться с опасностью; что же касается путешественников, совершавших поездки иногда даже со своими женами и детьми, через запрещенные зоны, то таких людей следует признать преступно легкомысленными. Уже одна минная опасность должна была их удержать от ненужного риска.
Но что вообще означает число 30 000 и среди них минимальное количество непричастных к войне. Война на суше поглотила несравненно большее количество частных граждан, не успевших бежать из своих разоренных гнезд и ставших жертвами ужасов войны.
Что значат 30 000 по сравнению с теми массами погибших, вследствие английской голодной блокады в Германии. Официальная статистика министерства народного здравия показывает, что за время войны, как результат блокады, умерло в Германии на 763 000 человек больше, чем обычно. За один 1917 г. смертность от туберкулеза повысилась на 30000 человек по сравнению с 1913 г. Следовательно [124] блокада за один год уничтожила больше людей: женщин, детей и стариков, нежели подводная война за все 4 года. Припоминая пережитые ужасы блокады, погубившей множество невинных жизней, казалось бы пора прекратить клевету о жестокости и варварстве подводной войны, тогда как эта война была единственным средством, которое могло нас спасти от пыток голода.
2. Выступила ли бы Америка против Германии при отсутствии неограниченной подводной войны?
Ответ на этот вопрос, задаваемый так часто в Германии, как будто дается самим фактом разрыва Америкой дипломатических сношений с нами вскоре после начала неограниченной подводной войны. И все же основная причина выступления Америки лежит, конечно, не в том, что мы прибегли к более суровым методам борьбы, а в том, что весной 1917 г. положение Англии сделалось критическим и она была близка к гибели.
Выяснение такого факта должно было привести Соединенные штаты к войне, не считаясь с тем или иным поводом. Действительно, подводная война была причастна к тяжелому положению Англии, но так же, как и другие успехи германского оружия, как например разгром Румынии, победы на западном фронте и др.
Во всяком случае Вильсон усматривал в положении Англии большую опасность и следовательно счел нужным вмешаться, так как он задолго до того уже принял решение поддерживать эту страну и не допускать победы Германии. Причины такой политики кроются как в финансовой заинтересованности Америки в победе Великобритании, так и в политической и личной симпатии Вильсона к этой стране. По настоянию Вильсона германский заем в Америке был отвергнут, как нарушавший ее нейтралитет и одновременно с этим он же добился права снабжать Антанту военным снаряжением и подготавливал постепенно почву к вооруженному выступлению США. Если среди наших пацифистов и демократов были еще лица, считавшие Вильсона за тайного друга Германии, который против своей воли должен был выступить, то они такого мнения придерживались лишь оттого, чтобы не сознаться в своей грубейшей ошибке.
Лучшую характеристику бывшего президента, как человека и политического деятеля, мы имеем по оценке его личного секретаря Tumulty, который, хотя и неполностью, но все же кое в чем проговаривается в своих воспоминаниях о политике Вильсона за время мировой войны. Тумулти рассказывает, как президент сразу после выборов (1912 г.) был заинтересован идеей войны в Европе. Безусловно, он уже и тогда имел в виду Германию, что также подтверждается известной речью коммодора Симса, будущего адмирала, о «последней капле крови и последнем долларе», произнесенной в Англии. Уже в те времена существовало устное соглашение между обеими англо-саксонскими странами на случай войны (доказательства профессора Koher). В начале 1916 г. Вильсон обратился к бастовавшим в Америке железнодорожникам со следующими [125] словами: «Разве вам неизвестно, что забастовкой вы нарушаете доставку военного снаряжения союзникам и что они сражаются как за свое, так и за наше благо». Весной того же года при своей поездке на запад, где общественное мнение было сильно возбуждено против Англия из-за ее торговой политики, Вильсон совершенно открыто заявил о том, что он никогда не допустит враждебных действий против Англии.
Из всего приведенного можно смело сделать вывод, что уже тогда, т. е. за год до начала подводной войны, Вильсон принял совершенно определенное решение встать на сторону врагов Германии.
С первого же дня войны Англия была для Вильсона все, Германия ничто и его решение помочь первой в решительный момент совершенно не зависело ни от случая с «Лузитанией», ни от методов ведения подводной войны. Первые его открытые шаги в этом направлении совпали с уходом Бриана, пытавшегося стать посредником мира и ушедшего вследствие разногласий с Англией по данному вопросу. Вильсон, громогласно заявив о полном нейтралитете, запретил денежную помощь Германии и предоставил с другой стороны в распоряжение союзников военную промышленность своей страны, допустил далее франко-британскую пропаганду в Америке, так как последняя могла подготовить американское общественное мнение в пользу войны. Когда наконец этот момент наступил, он обратился к Тумулти со следующими словами: «Я предвидел такой исход с первого же дня войны и не мог только раньше выступить, пока мне этого не разрешил весь народ». Летом 1919 г. припертый сенатором Mc. Cumber он должен был сознаться, что, по его убеждению, США должны были принять участие в войне независимо от неограниченной подводной войны.
Нам кажется, что приведенные факты достаточно ярко доказывают тем, кто до сего времени не мог еще разобраться в истинных чувствах Вильсона к германскому народу, что не подводная война, а исключительно только политика президента толкала Америку в общую бойню.
Последним аргументом в пользу Вильсона защитники его могут, пожалуй, привести процесс Erzberger-Helferich, на котором выступавший свидетелем граф Бернсторф клялся в том, что Вильсон до 31 января 1917 г. оставался нашим доброжелателем. В доказательство противного приведем еще следующий факт из американского источника (газета «Die neue Zeit.», Чикаго 16.2.24). Летом 1915 г., следовательно за 2 года до начала неограниченной подводной войны, Вильсон вел переговоры с неким нью-йоркским банкиром Барух в Вашингтоне и что последнему удалось убедить президента о «необходимости США принять участие в мировой войне». Тогда же Вильсон предложил банкиру проработать детально этот вопрос. Ранней весной следующего года Барух получил задание президента во главе тайной организации заняться закупкой нужных для большой заокеанской войны военных материалов и подготовить транспортные средства. Это было ровно за 8 месяцев до 31 января 1917 г. [126]