Глава 5.

Поход на Очаков и в Молдавию

Главным результатом кампании 1736 года стало взятие русскими войсками Азова и разорение татарских крепостей в Крыму. План Миниха на этот год, следовательно, реализовался лишь частично. Россия еще не стала «госпожой» Крыма, как надеялся главнокомандующий, да и завоевание «владений ногайских между Доном и Днепром» было далеко от завершения.

Впрочем, сам факт проникновения русских за Перекоп произвел на турецкое правительство очень сильное впечатление. Хан Каплан-Гирей в конце лета 1736 г. получил распоряжение султана оставить престол. Татарский хронист Сеид-Мухамед-Риза в свойственном ему пышном стиле писал: «Когда гнусно-нравное дитя мятежа и волнений, носимое в утробе блудной матери, родилось на свет во время тяжкой беременности управления Каплан-Гирей-хана, то это было приписано его плохому повивальному искусству».

Надо заметить, что хан был в то время уже весьма пожилым человеком и страдал параличом, а потому он при всем желании не мог лично возглавлять войска или участвовать в битвах. Тем не менее, султан приказал сослать несчастного Каплан-Гирея на остров Хиос, где тот и умер в 1738 г. По иронии судьбы, похоронили экс-хана на материке, за проливом, в местечке Чесма. Через 42 года его могилу озарили сполохи от пылающего турецкого флота, разгромленного адмиралом Г. А. Спиридовым в знаменитой Чесменской битве.

Новый правитель Крыма Фети-Гирей в свое время отличился при обороне Гянджи. Когда осаждавшие крепость персы прислали парламентеров с требованием выдать [194] перебежчика Казим-хана турецкий комендант Али-паша хотел было согласиться. Однако Фети-Гирей решительно заявил: «Казим-хан пришел к нам, а мы его выдадим, чтобы спасти себя! Уж лучше с честью умереть, чем жить бесчестно...».

Будучи храбрым и опытным военачальником, Фети-Гирей прекрасно понимал, что главной задачей для него является восстановление грозной славы татарских воинов, а для этого нужен набег. В конце октября 1736 года крупный татарский отряд проник за Украинскую линию между крепостями Св. Михаила и Слободской, рассыпался на мелкие «партии» и начал грабить окрестные селения. Руководивший данным участком границы генерал-лейтенант князь Урусов, узнав о набеге, немедленно направил в крепость Св. Алексея к генерал-майору Радингу полковника Штокмана с приказом «с тем неприятелем беззазорно поступать и сколько можно ему препятствовать и изнутри линии выбивать». Сам Урусов начал сбор ландмилици, что оказалось делом очень непростым. Большая часть милиционеров в полках отсутствовала: кто-то послал солдат за хлебом, кто-то на рубку леса и т. д. Опасаясь упустить неприятеля, Урусов вечером 29 декабря выступил из крепости Св. Параскевы лишь с теми силами, которые имелись в его распоряжении: 197 конных и 390 пеших милиционеров, 55 малороссийских казаков.

Между тем, генерал-майор Радинг еще утром 29 декабря сформировал отряд под началом полковника Штокмана (444 чел.) и послал его к месту, где татары прорвали линию, чтобы перехватить их на обратном пути. Для поддержки Штокмана из крепости Св. Михаила вышел совсем маленький (142 чел.) отряд полковника Мельгунова. Соединившись, они атаковали отягощенных добычей татар и не позволили им уйти за линию, но из-за малочисленности сами «через крепкий отпор едва спаслись». Основные силы татар прошли вдоль линии и [195] прорвались за нее между крепостями Бузовая и Кисельская, после чего устремились к Перекопу. В ходе этого набега крымцы угнали много пленных и скота. Преследовать противника Урусов и Радинг не решились «за неимением довольного числа людей конных». Турецкий историк Субхи с торжеством писал, что «добыча, награбленная в этот набег, была так велика, что ни языком пересказать, ни пером описать нельзя».

При разборе обстоятельств набега выяснилось, что татары смогли беспрепятственно «раскопать» и «разломать « вал на линии. Урусов был из-за этого обвинен в небрежности и предан суду, а на его место назначили генерал-лейтенанта Леонтьева. Для более успешного отражения нападений, Миних приказал сформировать два конных «кор-де-резерва», выделив для этого необходимое число людей из драгунских полков. Первый «кор-де-резерв» в составе двух тысяч кавалеристов под командованием генерал-майора В. С. Аракчеева встал между крепостями св. Иоанна и св. Парасквевы, а второй, в три тысячи человек, генерал-майора князя Трубецкого, — в местечке Домонтове, между Царицынкой и Киевом. «Кор-де-резервы» предназначались для «знатного над неприятелем поиску» и получили право действовать, не дожидаясь распоряжений свыше.

В середине февраля набег повторился. Татары перебрались через Днепр выше Переволочны, причем по пути они напали на маленький отряд генерала Лесли и перебили его. Сам генерал погиб, а его сын попал в плен. Затем нападавшие попытались атаковать Спеваловский завод, но были отбиты. При отходе они сами подверглись удару русской кавалерии, после чего поспешно бежали, бросив добычу и пленных. Миних был очень смущен набегами татар за линию, на устройство которой потратили столько сил. Оправдываясь, он писал императрице: «Бесчисленные примеры в истории военного искусства показывают, что еще не сыскано никакой возможности [196] границы, растянутые от двух и трехсот миль, как от Киева и от Днепра до Азова и Дона, охватить так, чтоб легкий неприятель в какое-нибудь место не прорвался, потому что если везде войско иметь, то на таком протяжении надобно его сильно раздробить». Миних также жаловался на запорожцев, которые слишком поздно дали знать о подходе неприятеля.

В конце января 1737 г. фельдмаршал выехал из Петербурга на Украину. По дороге он встретился в Глухове с П. П. Ласси и вручил ему план предстоявшей кампании. В армию шел спешный набор новых рекрутов, общее число которых достигало сорока тысяч. Тем не менее, достичь штатов военного времени оказалось очень непросто. Командиры многих полков жаловались на то, что «волею Божию в людях великий упадок, мерли непрестанно». Приходилось даже принимать рекрутов меньше «табельного» роста, но направляли их все-таки в обозные.

Нелегко шел и сбор лошадей. Летом 1736 г., когда армия только вернулась из Крыма, на Украину и в «Низовые города» выехал шталмейстер полевой артиллерии Апочинин для приобретения «к будущей зиме» лошадей для артиллерии. Вскоре, однако, Апочинину было разрешено «в виду нынешней нужды» платить «более первой цены» и брать лошадей ниже указанного роста, лишь бы они были «молодыя и плотныя». Драгунских лошадей собирали по всему государству, кроме Сибири, по одной лошади с 253 душ. Животных доставляли на специальные пункты, оттуда гнали в Белгород, а уже из Белгорода распределяли по полкам. Помимо реквизиций, было решено купить часть верховых лошадей у калмыков, для чего формировались специальные команды «из Саратовских и Царицынских дворян, казаков и других вольных обывателей, которые калмыцкий язык и обыкновения знают, да к тому же и в лошадях искусство имеют». К 1 апреля 1736 г. в армию доставили свыше шестнадцати тысяч [197] лошадей, но этого, по мнению командиров, было недостаточно.

Кроме лошадей, армия нуждалась в большом количестве волов для перевозки обозов. В декабре 1736 г. князь Барятинский получил распоряжение закупить свыше сорока тысяч волов, причем все они должны были приобретаться на Украине, но не в «Польской стороне», чтобы «польским обывателям при нынешних военных обращениях, какого противного разсуждения не подать».

При снабжении полков оружием особое внимание уделялось тому, чтобы все солдаты каждого полка получали совершенно одинаковые фузеи, даже с одинаковым прибором, либо медным, либо железным. Часть ружей была закуплена в Саксонии, но большую часть изготовили на Тульском и Сестрорецком оружейном заводах. Миних приказал снять с вооружения солдат пехотных полков шпаги, справедливо замечая, что пехотинец, «имея фузею со штыком, шпагой никогда не обороняется», а между тем, «ежели солдат при своем ружье, епанче, патронной суме и ранце, вкупе с оною шпагою штык в портупее имеет, то в марше (шпага — А. М.) будет не без тягости и без помешательства, а паче тем, которые люди не рослые».

Любопытно, что на желательность такой меры косвенно указывал англичанин Фрэнсис Дэшвуд. Он посетил Петербург летом 1733 г. и, описывая русскую пехоту, заметил: «У них очень большие палаши, которые, без сомнения, очень обременительны и не являются необходимыми».

Миних по-прежнему верил в эффективность пикинерных копий, и число их в каждом полку было увеличено вдвое. Снабжение порохом «в полки» производилось из расчета по пятьдесят выстрелов на ружье. Остальное его количество надлежало возить в походных магазинах. Для «лутчаго от неприятеля во время нужного случая отпору» приказано было обучить стрельбе всех погонщиков [198] при обозах. Уже перед самым выступлением в поход Миних получил из Петербурга указание, чтобы «солдаты, во время какой баталии или акции, вместо прикладывания ружья к щекам, приставя оное к правому плечу, палили». Не отрицая, что подобный способ ведения стрельбы лучше, Миних вполне обоснованно ответил, что переучивать воинов времени нет, и от подобных нововведений могут быть только «помешательства».

С особым вниманием командующий подошел к снабжению Днепровской армии артиллерией. Количество пушек в полках, по его приказу, увеличивалось вдвое. На отливку новых орудий были пущены почти все трофейные турецкие и испорченные свои. В Переволочне, Изюме и Брянске собирались многочисленные орудийные парки. Заведовали работами в них соответственно майор Шульц, полковник Фукс и майор Чирков. Общий сбор назначили в Переволочне, в марте 1737 г. При этом, Фукс должен был доставить туда свои пушки зимой, санным путем, а Чирков — весной, по Днепру. Тяжелее всех пришлось Чиркову. Прибыв в Брянск к 15 октября, он нашел там только восемь пушек (три 24-фунтовых и пять 18-фунтовых), тогда как предполагалось собрать около 40 различных орудий. Чирков немедленно взялся за отливку стволов, изготовление лафетов, но ему не хватало квалифицированных мастеров. Медленно шла и приемка орудий, доставляемых из Москвы. В итоге к установленному сроку из Брянска в Переволочну отправили всего 14 пушек и мортир. Всего перед началом похода удалось собрать следующие артиллерийские силы:

18-фунтовых пушек — 27 единиц.

12-фунтовых — 3.

8-фунтовых — 8.

6-фунтовых — 2.

3-фунтовых — 5.

5-пудовых мортир — 10. [199]

2-пудовых — 1.

1-пудовых — 2.

6-фунтовых мортир — 12.

«малых мортирцев» — 200.

1-пудовых гаубиц — 4.

Полупудовых гаубиц — 2.

Бее прочие орудия планировали отправить позже, вслед за армией по Днепру. В Донской армии значительную часть артиллерии составили орудия вывезенные из Азова в крепость Св. Анны. В течение зимы они были подготовлены к походу, без каких-либо задержек.

Для каждого типа орудий установили определенную норму прислуги. При 12-фунтовой и 8-фунтовой пушке, например, полагалось иметь по 11 канониров и фузилеров. К 3-фунтовой пушке приписывалось 5 чел., к большой мортире — 9 чел. Перевозку и ремонт артиллерии должны были осуществлять два «фурштадта». В Днепровской армии его численность определили в 2874 чел., а в Донской — в 3117 чел. Однако на практике укомплектовать столь обширные штаты не удалось. Даже к середине мая 1737 г. численность фурштадта Днепровской армии составляла 1060 чел., т. е. менее половины запланированного. В фурштадте Донской армии служило только 1934 чел. Такое положение дел крайне неблагоприятно сказалось на доставке артиллерии и повлекло сокращение численности взятых в поход орудий.

Одновременно с подготовкой артиллерии, в Таврове, на Дону, велось строительство новых кораблей. П. П. Бредаль старательно искал оптимальную конструкцию для судов, которым предстояло действовать и на море, и на реке. В начале 1736 г. он предложил Адмиралтейств-коллегий строить шхерботы и «большие лодки казачьи», так как «...галеры и шмаки, за мелкостью в Азовском море фарватера, неспособны и пройти не могут». Против этого предложения решительно выступил вице-адмирал Сенявин. [200] Он полагал, что строить нужно все-таки галеры, но выводить их в устье Дона без груза и загружать затем с помощью мелких судов. После долгих препирательств Миних отдал дело «на благоусмотрение» Бредалю, и лодки начали сооружать. Всего было решено построить к марту 1737 г. пятьсот 24-весельных лодок. Часть из них предполагалось использовать только для перевозки грузов, а часть вооружить трехфунтовыми пушками (по две на лодку). К несчастью, организаторы работ сразу же столкнулись с нехваткой мастеров и денежных средств. В силу этих причин провалился план создания второй, дополнительной верфи, ниже Таврова, хотя лейтенант Кривцов даже нашел для нее место.

Еще труднее, чем на Дону, шло строительство кораблей на Днепре. В предыдущую кампанию здесь ничего сделано не было. Предпринятые летом 1736 г. попытки хоть как-то приспособить суда, строительство которых начиналось при Петре I, провалились. Не хватало рабочих, материалов и опять-таки денег. А ведь при конструкции кораблей нужно было учесть специфические условия Днепра с его порогами. Только в апреле 1737 г., благодаря усилиям специально приглашенного на верфь контр-адмирала В. А. Дмитриева-Мамонова, из Брянска в Переволочну пошли суда: всего с 22 апреля по 4 июня было отправлено 350 галер, прамов, дубель-шлюпок. Для их переправы через пороги были собраны специальные команды солдат и запорожских казаков.

Для обеспечения войск продовольствием, малороссийские и слободские казаки были обложены дополнительным, хлебным налогом. Чтобы зерно не уходило «на сторону», Кабинет министров запретил заниматься винокурением жителям Украины и «городов, ближайших к Малой России, а именно: в Севске, Рыльске, Путивле, Трубчевске, Орле, Кромах, Курске и др.». Более того, по инициативе генерал-лейтенанта князя Барятинского, временно запретили продажу хлеба за границу. Собранный [201] провиант размещался в специальных магазинах, расположенных преимущественно по Днепру. Однако далеко не всегда условия хранения в них соответствовали требованиям. Из-за недостатка зданий, некоторые магазины устроили в старых и ветхих амбарах, зерно лежало прямо на полу, без кулей, гнило под дождями, расхищалось злоумышленниками.

Во время похода довольствие каждого полка должно было производиться из своего магазина. Миних распорядился также сформировать на правом берегу Днепра, у Мишурина Рога, «запасной» магазин с двухмесячным запасом продовольствия на всю армию. За его пополнение отвечал генерал-провиантмейстер-лейтенант Рославлев, которому надлежало собрать хлеб из Лубенского, Полтавского, Харьковского, Неженского, Миргородского и Переяславского магазинов. Выполнить свою задачу Рославлев смог лишь частично, так как сами перечисленные магазины не были заполнены. Обозам из «запасного» магазина пришлось, так же как части артиллерии, догонять армию уже на марше. Сама же армия при выступлении взяла с собой 46000 пудов (736 тонн) муки и 78000 пудов (1248 тонн) сухарей, запас вина, соли, уксуса, перца и чеснока.

О том насколько большое значение придавал Миних обеспечению армии провиантом, свидетельствует следующий факт. Командирам полков было приказано ежедневно подавать генерал-провиантмейстеру Философову ведомости о состоянии запасов продовольствия. В первый же день после этого приказа 12 командиров полков, не подавших ведомостей, были отданы под суд.

Русское командование не могло игнорировать того факта, что во время похода 1736 г. основной урон русской армии нанесли болезни. Миних обратился с особым запросом к главному врачу армии Кондоиди и просил его подготовить предложения по предотвращению эпидемии. В ответ медик указал, что основой здоровья является, [202] прежде всего, «доброе содержание в пище». Поэтому нужно не только исправно кормить здоровых, но и давать усиленный рацион заболевшим. В первую очередь солдаты должны получать достаточное количество мяса. Здесь Кондоиди писал, что иногда можно пойти на «честный обман», и, в случае нехватки говядины, выдавать лошадиное мясо, не извещая о том солдат (русские брезговали кониной). Кондоиди также советовал варить квас и печь хлеб для больных в госпиталях, запретить выдачу казенных продуктов маркитантам, так как они готовят еду в грязи, очень плохо и небрежно. Перед походом все полки пополнили свои аптеки, выделили специальные фуры для перевозки медикаментов.

При определении главной цели новой кампании, Миних находился перед очень непростым выбором: возобновить завоевание Крыма или развернуть наступление в Молдавии и Валахии. В пользу последнего варианта имелось два очень серьезных резона: во-первых, на Дунае русская армия могла непосредственно взаимодействовать с австрийской армией; во-вторых, здесь можно было рассчитывать на поддержку местного населения. Признавая эти несомненные достоинства Дунайского театра военных действий, Миних видел и очень существенные его недостатки. Во-первых, Австрия до сих пор не исполнила своего союзнического долга, и было неясно, насколько активно она намеревается действовать в дальнейшем. Во-вторых, даже в случае активного вступления Австрии в войну для соединения армий двух стран требовалось значительное время. В-третьих, Дунайский театр военных действий был удален от российских баз, что обещало трудности со снабжением армии. В-четвертых, турки имели в данном регионе очень сильные крепости: Браилов, Хотин, Очаков и другие. В-пятых, наступая в Молдавии, русская армия оставляла у себя в тылу враждебно настроенных буджакских татар. Взвесив все эти обстоятельства, Миних [203] решил, что следует нанести главный удар по Очакову, и вспомогательный — по Крыму.

По замыслу командующего, войска, квартировавшие на Украине, должны были собраться около устья реки Самары, оттуда двигаться к реке Волпянке и далее к Каменному Затону, где их ожидали запорожские казаки. От Каменного Затона войскам надлежало идти к Кази-Керману и объединиться там с донскими казаками и калмыками. Из этого пункта вся пехота отправлялась на Очаков, а вся конница — в Крым. Необходимые для армии грузы доставлялись до Волпянки сухим путем, далее — водой. Армия, направленная к Очакову, должна попытаться овладеть городом сходу. В случае неудачи ей следовало перейти к осаде и, одновременно, выделить отряд для нападения на татар в устье Днестра и захват. Крымской армии предписывалось, преодолев Перекоп, развернуть наступление на Карасу-Базар, Керчь и Кафу (Феодосию), затем идти, через Бахчисарай, к Балаклаве и в горные районы Крыма.

Данный план был представлен Минихом императрице еще в ноябре 1736 г. Однако в декабре, благодаря стараниям Остермана, император Карл VI крайне неохотно объявил Турции войну и попросил Анну Иоанновну прислать в Вену офицера для выработки плана кампании. При этом австрийские дипломаты продолжали тянуть время — лишь в декабре 1736 г. страны подписали конвенцию о совместных действиях. Предложения Миниха были переданы в Вену, откуда особо уполномоченный полковник Беренклау привез затем замечания императора. Карл VI предлагал российским войскам прибыть в Валахию для соединения с австрийцами. Узнав об этом мнении, Миних решительно заметил, что, если австрийцы хотят действовать совместно, то им самим нужно идти на соединение с русскими. В итоге решили, что в 1737 г. армии будет сражаться самостоятельно, но согласовывать наиболее крупные операции. [204]

Тем не менее, российский план боевых действий пришлось несколько изменить. Наступление должно было производиться не одной, как задумывалось в начале, а двумя армиями: в Крым из Азова — армией Ласси и к Очакову — армией Миниха. Решение как бы разделить кампанию на два фронта основывалось на уверенности, что турки из-за войны с Австрией не перейдут за Дунай.

В состав армии Миниха вошли 3 батальона пешей гвардии, 30 пехотных полков, 21 драгунский полк, 9 полков конной ландмилиции, семь тысяч донских казаков, шесть тысяч запорожцев и шесть тысяч гетманских казаков, гусары, чугуевские казаки и калмыки. Всего под началом фельдмаршала находились около 89 тысяч человек регулярных войск и 20 тысяч нерегулярных. Армия Ласси насчитывала около 40 тысяч человек регулярных и 15 тысяч человек нерегулярных войск. Еще 9 тысяч выделялись для охраны Азова и Бахмута.

К числу мер по подготовке кампании 1737 года следует также отнести организованный в ноябре-декабре 1736 г. набег калмыков на кубанских татар. Опасаясь, что последние будут нападать на окрестности Азова, русские власти уговорили тайшу Дундука-Омо совместно с донскими казаками совершить поход на Кубань. Калмыцко-казацкое войско в течение двух недель (с 19 ноября по 3 декабря 1736 г.) разоряло земли от Кубани до берегов Азовского моря и даже взяло приступом городок Копыл, ставку местного властителя Бахти-Гирея. Было перебито свыше тридцати тысяч кубанских татар и захвачено в плен около десяти тысяч женщин и детей. Дундук-Омо получил, сверх добычи, награды от русского правительства. Впоследствии его потомки положили начало российскому дворянскому роду Дундуковых.

В апреле Миних начал стягивать войска к Переволочне, где была размещена его штаб-квартира. Для похода армия была разделена на три дивизии. Первой, состоявшей из девяти драгунских и одиннадцати пехотных полков, [205] командовал принц Людвиг-Вильгельм Гессен-Гомбургский. Вторая дивизия, включавшая восемь драгунских и пятнадцать пехотных полков, находилась под началом генерал-лейтенанта А. И. Румянцева. Третью дивизию возглавил генерал-лейтенант М. И. Леонтьев.

Таким образом, двумя помощниками Миниха стали военачальники, участвовавшие в кампании 1736 года, а третьим — новый, ранее здесь не служивший человек. Александр Иванович Румянцев при Петре I помогал П. А. Толстому заманить в Россию царевича Алексея, затем в 1724–1726 гг. ездил в Турцию для решения вопроса о разделе персидских владений, командовал русскими войсками в Прикаспии, но в начале царствования Анны Иоанновны попал в опалу. Поссорившись с братом Э.-И. Бирона, боевой генерал жестоко избил несчастного курляндца, а затем еще нагрубил самой императрице, ответив на предложение возглавить одну из финансовых коллегий, что не умеет искать деньги для оплаты вошедшей в моду при дворе роскоши. Анна Иоанновна отдала Румянцева за «неповиновение» под суд, который приговорил его к смерти. Императрица, однако, заменила казнь ссылкой в отдаленное имение. В 1735 г. Александра Ивановича освободили из ссылки, вернули ему Александровскую ленту, назначили Казанским губернатором и командиром войск, направленных против бунтовавших башкир. При подавлении мятежа Румянцев проявил незаурядную энергию и решительность, о чем Миних, конечно, знал.

Выступление в поход задерживала необычайно холодная погода. До конца первой трети апреля на Украине стояла такая стужа, что в полях лежал снег по колено из-за чего, как писал Миних, «людям в кампаментах стоять невозможно, а лошадям и скоту в полях никакого корму не имеется, и пропитаться нечем». Тем не менее, 18 апреля армия начала переправляться через Днепр по плавучему мосту у Мишурина Рога в шести верстах выше [206] Переволочны. Когда переправа была в самом разгаре, пришло известие, что «буджацкая орда» собирается в набег. Миних стал торопиться и объявил офицерам, что в поход надо выступить не позже 10 мая. Но лишь к 21 мая ему удалось собрать все войска в лагере на реке Омельнике. Здесь командующему сообщили, что буджакские татары стоят под Бендерами и хотят идти за Буг, а сам турецкий визирь привел 20-тысячную армию к Исакче и наводит переправы через Дунай, чтобы тоже идти на соединение с татарами. Разведчики рассказывали также о сборе турками крупных гарнизонов в Хотине, Бендерах, Очакове и отправке большой армии на Перекоп.

21 мая русская армия выступила из лагеря на Омельнике к Бугу. К тому времени она включала: три батальона пешей гвардии, один эскадрон конной гвардии, 29 пехотных и 20 драгунских полков, эскадрон кирасирского графа Миниха полка, 9 ландмилицейских полков, 3 тысячи чел. артиллерийского и инженерного корпуса, 13 тысяч казаков и около полутора тысяч гусар. Все эти силы по-прежнему разделялись на три дивизии, а общая их численность составляла 70 тысяч человек. Остальные части остались для прикрытия тылов.

Общее командование Миних сохранил за собой. Его ближайшими помощниками были дивизионные командиры принц Гессен-Гомбургский, генерал-лейтенанты Румянцев и Леонтьев. Кроме этих, уже упоминавшихся лиц, к армии прибыли генерал-лейтенанты Густав Бирон (брат фаворита), Кейт и Левендаль. Генерал-квартирмейстером (то есть ответственным за передвижение армии) стал шотландец на русской службе полковник Вилим Вилимович Фермор, в будущем главнокомандующий российской армии в Семилетнюю войну. Генерал провиантмейстером был назначен генерал-майор Рославлев, генерал-вагенмейстером — Бэр. При главнокомандующем находился также штаб-доктор Ацарити, имевший в подчинении трех дивизионных докторов: Кондоиди, Фриза [207] и Шиллинга. Запорожскими казаками командовал кошевой атаман Милашевич. Малороссийских казаков разделили на три отряда по 2 тысячи человек, и каждый такой отряд приписали к дивизии. Возглавляли отряды полковники Капнист, Лизогуб и Танский.

Каждая из трех дивизий двигалась самостоятельной колонной, со своей артиллерией и обозами. Нерегулярные войска прикрывали фланги армии, запорожцы шли впереди, разведывая обстановку.

Для лучшей организации марша Миних приказал назначить на каждую обозную фуру солдата или драгуна «из таких, кои малорослы и в строю не весьма способны». Кроме того, от каждого полка была выделена команда в 30 рядовых с одним офицером, предназначением которой было защищать обозы от возможного нападения. С той же целью ежедневно наряжались особые «арьергарды» из регулярных и нерегулярных частей, «как для прикрытия, так и за тем прилежно смотрение иметь и вспомогать, чтобы все было забирано и ничего позади в азарде неприятелю не оставалось». Подобное внимание к обозам станет понятным, если учесть, что в армии Миниха шло более 40 тысяч повозок.

Вслед за армией по Днепру должна была отправиться флотилия князя Трубецкого с тяжелой артиллерией. Но, несмотря на самые строгие приказы Миниха, построить необходимое количество судов не успели. Поэтому в начале похода пришлось ограничиться отправкой небольшого отряда вооруженных лодок под началом Дмитриева-Мамонова. Для сплава провианта и амуниции использовали самые разнообразные суда, реквизированные у местных жителей.

24 мая, после тяжелого марша по степи, армия достигла истоков реки Малой Каменки, на которой были устроены два понтонных моста, и переправилась через нее «без всякого препятствия от противника». Еще четыре дня спустя спустя, русские прибыли к реке Ингулец, и [208] форсировали ее, также не встречая сопротивления. Наконец, 2 июня, пройдя полпути до Очакова, они вышли на реку Ингулу, за которой уже начинались кочевья татар, неприятельская земля. В тот же день Миних отправил назад к Днепру всех больных и арестантов под конвоем «неспособных к службе» драгун и казаков.

Весь день 3 июня армия «разными понтонными и прочими мостами» переправлялась через Ингул. Затем, после однодневного отдыха, она возобновила движение и 5 июня вышла на реку Сугаклею. Здесь Миних получил первые известия о столкновении передовых казачьих разъездов с татарами. Отряд из 40 запорожцев у переправы через Буг обнаружил большое татарское войско. Татары напали на казаков и гнались за ними до самой армии. После этого, Миних выделил авангардный отряд под началом генерал-лейтенанта Кейта, состоявший из восьми драгунских, семи пехотных, двух ландмилицейских полков и всех запорожских казаков. Отныне нужно было идти «с сугубой осторожностью», по всем законам военного времени.

Во время марша к Бугу начались сильные дожди, очень затруднявшие поход. Миних лично контролировал уход за больными солдатами, приказал выдавать им чеснок, добавлять в питьевую воду уксус и вино (последнее, конечно, солдатам нравилось больше), следил, чтобы в лагерях на ночевках поддерживалась чистота. 9 июня армия достигла левого притока Буга, реки Мертвые Воды и после короткой передышки двинулась вниз по ней. Здесь к силам Миниха присоединились четыре тысячи донских казаков.

16 июня русские форсировали Буг. Были наведены три моста: один на понтонах — для артиллерии, два на бочках — для кавалерии и пехоты. Авангард переправился сразу, а основные силы — на следующий день, 17 июня. Как позднее признавался Миних, переправа прошла быстро и безболезненно лишь потому, что враг не [209] оказывал сопротивления, а «ежели бы неприятель препятствовать похотел, по здешней зело крепкой ситуации не мало времени было потребно и не без азарду войску».

За Бугом армия перестроилась в три дивизионные каре. Переход до Очакова, по воспоминаниям его участника гвардейского офицера В. А. Нащокина, тоже был «зело трудный, потому, что шли безводными местами, сженой степью, и от великих жаров чрезвычайно армия в трудах находилась, и скот в слабости был». Сам Миних писал своему сыну: «Зной, ветер, пыль невыносимые: нельзя открыть ни рта, ни глаз; пишешь с трудом; потому и тебе придется разбирать только эти немногие строки».

Через две одиннадцать дней пути передовые русские отряды столкнулись с противником. 29 июня в 12 верстах от Очакова казаки атаковали вышедшую из крепости вражескую конницу, но, встретив упорное сопротивление, едва сами не попали в окружение. На помощь казакам бросились гусары Стоянова, а за ними и драгуны одного из полков, заставившие неприятеля отступить. Несколько вражеских воинов попали в плен. Они сообщили, что гарнизон Очакова насчитывает двадцать тысяч человек и состоит, главным образом, из босняков и арнаутов. Бой 29 июня продолжался около четырех часов. В нем погибло шесть русских воинов, было убито или пленено свыше сотни вражеских кавалеристов.

Очаков представлял собой чрезвычайно сильную крепость. Один из участников осады впоследствии даже вспоминал, что многим «мнилось тогда, что фельдмаршал осаду сию только для одного вида предпринял, которую скоро и оставит». Но события развивались иначе.

Еще в мае Миних послал под Очаков разведчика кондуктора Инженерного корпуса Прокофия Окулова, который должен был представиться унтер-офицером, везущим письмо для австрийского посла в Стамбуле Тальмана, и снять план крепости. Во время переправы через Буг Окулов вернулся с данными, что Очаков невелик по [210] площади, представляет в плане шестиугольник и имеет «новоманирные» куртины. Как оказалось впоследствии, турки, хотя и не решились задержать Окулова (они все еще надеялись на мир с Австрией), но благоразумно продержали его под замком, не позволяя ходить по крепости. Так что план он рисовал на основе мимолетных впечатлений.

Очаков, действительно, не был обширен, но отличался надежной защитой. Его укрепления состояли из трех линий. Внешние укрепления представляли собой земляные, выложенные камнем, валы и, в общем плане, имели очертания продолговатого прямоугольника составленного из отдельных, ломаных линий (малых бастионов и длинных куртин). Вторая линия или внутренняя ограда состояла из каменной стены с башнями и своими оконечностями опиралась на третью линию или собственно замок, также имевший каменные стены с башнями. Сверх того, на мысу у впадения Днепра в море стояла открытая батарея, защищавшая своим огнем турецкую флотилию. Крепость окружали форштадты, имевшие невысокие земляные ограды. Комендантом Очакова состоял двухбунчужный паша Мустафа, в распоряжении которого, кроме большого гарнизона, имелись девяносто пушек и семь мортир.

Решив немедленно приступить к осаде, Миних рано утром 30 июня блокировал крепость с суши, и примкнул фланги своей армии к берегам Черного моря и Днепровского лимана. Его войска расположились в одну линию, причем перед пехотными полками установили рогатки, а перед драгунскими — вагенбурги. Позади всех полков тоже устроили вагенбурги. Войска еще не успели занять отведенные им места, как противник начал вылазку. Наступая двумя колоннами, полторы тысячи защитников Очакова обрушились на фланги осаждавших. Сражение продолжалось более двух часов и стоило русским около двухсот убитых. [211]

После этого боя Миних решил возвести перед своими позициями пять редутов и четыре эполемента, для чего уже вечером 30 июня выделил пять тысяч вооруженных рабочих и столько же солдат для прикрытия. Фельдмаршал рассчитывал все построить за одну ночь, пока вражеская артиллерия молчит.

Однако летние ночи коротки, а грунт, как назло, оказался очень твердым. Только на правом фланге удалось, воспользовавшись окрестными садами, кое-как возвести два редута. Эти недостроенные укрепления немедленно заняли войска под началом бригадира Ливена и полковника Еропкина. В двух средних редутах к рассвету земля была вынута лишь на два фута, и от огня они не прикрывали. Правофланговый, ближний к лиману, редут даже не был начат. Полковник Брадке, которому поручили строительство, не нашел назначенного места и, хуже того, вывел рабочих и солдат прямо к гласису крепости. Только крайняя беспечность турок спасла отряд от неминуемой гибели.

Утром 1 июля крупные силы турок вышли из крепости и заняли форштадты, с которых открыли меткий ружейный огонь по русским постам. Миних срочно поднял армию в ружье. Половина всех полков под началом самого командующего бросилась вперед и выбила врага с позиций. Вторая половина во главе с принцем Гессен-Гомбургским составляла резерв. Заняв форштадты, русские подошли к самому рву перед внешним валом и до наступления темноты вели с турками жаркую перестрелку. За ночь к крепости были подтянуты мортиры, которые на рассвете 2 июля начали бомбардировку города. Вскоре в центре Очакова запылал большой пожар, и все русские пушки перенесли свой огонь туда, чтобы не дать защитникам его потушить. Пехота и кавалерия построилась в три отряда. В центре командовал генерал-лейтенант Кейт, на правом фланге находились Румянцев, Бирон и сам Миних, на левом фланге — Левендаль. [212]

Под прикрытием артиллерийского огня русские двинулись вперед и сразу же наткнулись на ров, который оказался слишком широк и глубок, чтобы его можно было преодолеть без специальных приспособлений. Остановившись на совершенно открытой местности, они подвергались убийственному огню, но не отступали, и сами вели стрельбу. Перестрелка была настолько яростной, что у обеих сторон кончились патроны. По свидетельству очевидца, солдаты бросали в турок камни, землю и даже лопаты и топоры, которые нашлись в форштадтах. Наконец, видя, что перебраться через ров нельзя, они стали отходить назад.

Таким образом, штурм совершенно провалился. Миних впал в отчаяние. По свидетельству Манштейна, он повторял, что «все пропало», а другой очевидец добавляет: фельдмаршал даже «выронил шпагу». Находившийся при армии Миниха австрийский офицер Беренклау описывает приступ следующим образом: «Фельдмаршал, видя, что дело идет худо, схватил знамя и подошел к самому рву. Ни один человек не следовал за ним кроме принца Вольфенбюттельского (Антона-Ульриха Брауншвейг-Беверн-Вольфенбюттельского, отца Иоанна VI, избранного Анной Иоанновной в наследники — А. М.) и его свиты. Мне кажется, Миних хотел, чтобы его застрелили, — в таком отчаянии был он. Все распоряжение штурма состояло в словах «ступай и пали». Россияне производили страшный огонь, но все вверх, так что со стороны неприятелей не было убито и десяти человек. Там скрывались гренадеры во рве, там офицеры; все было в беспорядке. Могу уверить, что эта армия не смеет явиться перед турками на открытом поле. Солдаты весьма хороши, но все стреляют в воздух. Между ними нет никакого порядка. Кто идет вперед, тот отличен перед другими. Не видя за собой следующих, он имеет право отступать назад. Индейцы не делали никогда приступа с большим замешательством, как это случилось тут». [213]

Упомянутый в этом отзыве Антон-Ульрих Брауншвейгский действительно проявил незаурядную отвагу: «один из пажей его убит, другой ранен рядом с ним... одежда самого принца была прострелена и конь под ним ранен «. Другой источник отдает должное А. И. Румянцеву, который смог упорядочить отступление солдат от стен крепости. И все же храбрость отдельных командиров не могла спасти ситуации. Однако тут русским неожиданно улыбнулась удача.

Занятые отбитием штурма, турки не смогли потушить пожара. Огонь достиг пороховых погребов, и в 9 часов утра 2 июля крепость потряс страшный взрыв, убивший сразу шесть тысяч человек. Эта катастрофа произвела на турок такое впечатление, что они подняли белый флаг. Комендант отправил к Миниху своего адъютанта с просьбой о перемирии на сутки, но тот потребовал немедленной капитуляции. Пока шли переговоры, часть гарнизона попытался бежать к галерам. Казаки кинулись за ними в погоню и обезумевшие от ужаса турки стали бросаться в море в надежде добраться до кораблей вплавь. Но галеры, увидев, что город взят, ушли в море. Множество турецких солдат утонуло. Тем временем Мустафа-паша капитулировал.

В тот же день генерал-майор Бахметьев был назначен комендантом крепости. Гарнизон Очакова составили Суздальский пехотный и Новгородский драгунский полки. В плен попали 90 турецких офицеров и свыше трех тысяч солдат.

Только под развалинами и в окрестностях города русские собрали и погребли 16 тысяч турецких трупов. Затем работы прекратились, так как в крепости от множества мертвых было, говоря языком документа, «не без духу». Русская армия тоже понесла заметные потери: 47 офицеров и 957 солдат и казаков убитыми, 82 офицера и 2750 «нижних чинов» ранеными. Ранения получили даже пятеро генералов: Кейт, Левендаль, Бахметьев, Аракчеев [214] и Хрущов. Под Минихом убило лошадь, а его шляпа и кафтан были прострелены.

Пленных турок приписали к полкам и поставили на довольствие по той же норме, что и солдат. Фельдмаршал, кроме того, отобрал «молодых ребят и девок» и послал их ко двору в подарок императрице. Так поражение обернулось для русской армии победой. Интересно, что один из участников событий адъютант Миниха граф Сольмс пытался доказать впоследствии, что и первый штурм не был неудачей, а отступление планировалось заранее, чтобы войска не пострадали при ожидаемом взрыве пороха.

Все офицеры и солдаты получили в награду за Очаков месячное жалование. «Очаковская крепость, — писал Миних в Петербург, — будучи сильна сама собою и окрестностями, имея многочисленный гарнизон, 86 медных пушек и 7 мортир, снабженная провиантом и военными запасами с излишеством, имея также свободное сообщение с моря, где находилось 18 галер и немалое число прочих судов с пушками, ожидая помощь из Бендер тридцать тысяч войска, а в августе самого визиря с двумястами, могла бы обороняться три или четыре месяца долее, чем Азов, и, однако, взята на третий день. Богу единому слава! Я считаю Очаков наиважнейшим местом, какое Россия когда-либо завоевать могла и которое водою защищать должно: Очаков пресекает всякое сухопутное сообщение между турками и татарами крымскими и буджакскими и притом держит в узде диких запорожцев; из Очакова можно в два дня добрым ветром в Константинополь поспеть, а из Азова нельзя. Поэтому слава и интерес Ее Величества требуют не медлить ни часу, чтоб такое важное место утвердить за собою». Далее Миних просил прислать к Очакову плотников и каменщиков для восстановления крепости, а в заключении обещал: «...и я в будущем году пойду прямо в устье Днестра, Дуная и далее в Константинополь». [215]

Поход на Константинополь, однако, был делом нескорым, а пока, из-за понесенных потерь, Миних отказался даже от похода на Бендеры. 4 июля по поводу одержанной победы отслужили «торжественное молебствие», во время которого, священник Архангельского драгунского полка о. Афанасий Кляпцев с особым чувством говорил о Петре I, как об основателе нынешней «виктории». «Застал он в Росси свою силу слабую, — сказал священник, — и соделал по имени своему каменною, адамантовую, застал воинство в дому вредное, в поле некрепкое, от супостат ругаемое, а ввел отечеству полезное, врагом страшное, всюду грозное...». Проповедь так понравилась Миниху, что он велел ее переписать и отправил в Петербург императрице.

5 июля русская армия двинулась к Бугу и пошла вверх по правому берегу этой реки, выполняя первоначальный замысел о походе вглубь неприятельской территории. Обремененные почти восемью тысячами больных и раненых, русские двигались очень медленно, построившись в несколько каре, с большими обозами. Рано утром 12 июля генерал-квартирмейстер полковник Фермор и подполковник Ливен выехали с тремястами квартирьерами и фурьерами для поиска удобного места под лагерь. Не ожидая встречи с противником, они не взяли выделенного для них прикрытия из двух драгунских полков, но вскоре встретили казачий пикет, от которого узнали, что навстречу идет большой неприятельский отряд. Вскоре В. В. Фермор и его квартирьеры подверглись нападению пяти тысяч турок и татар. Построившись в каре, солдаты храбро отбивали атаку за атакой. Наконец, нападавшие, убедились, что имеют дело отнюдь не с легкой добычей, ушли прочь. В тот же день татары атаковали обоз самого фельдмаршала, но были отбиты кирасирами.

К 18 июля измученное войско достигло места слияния Буга и реки Чигаклеи. Миних узнал, что для переправы здесь «место способное» и, что на левом берегу [216] Буга есть прекрасные луга для выгона лошадей. Инженеры сразу же приступили к сооружению двух мостов (один понтонный, один — на бочках), по которым 21 июля первые полки перешли Буг. Но переправа еще не закончилась, когда из Петербурга прибыла депеша с приказом наступать на Бендеры. Для решения этого вопроса был собран военный совеет. Все его участники единодушно решили продолжить отход, ибо «по тому позднему времени и по великим авантажем для сбережения войска, в неприятельские земли в такую дальность вступить весьма не без опасности».

26 июля армия праздновала день коронования императрицы, и Миних устроил для офицеров бал, на который пригласили пленного турецкого сераскера. При разговоре с командующим турок признался: «Я поражен превосходным видом российских войск. В Константинополе не верят в то, что я вижу собственными глазами». Когда же сераскеру заметили, что качество войск не уступает их внешнему виду, он с изысканной вежливостью ответил: «Если бы эти войска не были бы столь доблестными, то сераскер не находился бы здесь в русском лагере».

К несчастью, многие командиры утратили бдительность и были уверены, что враг далеко, на правом берегу Буга. 31 июля большая «партия» татар неожиданно форсировала реку, напала на русских фуражиров и отбила у них больше тысячи быков. Казаки бросились на врага, опрокинули его и гнали сорок верст. В бою погибло около сотни татар, но отбить быков так и не удалось.

2 августа войска начали движение вниз по Бугу, к устью реки Куцые Еланы, навстречу с флотилией князя Борятинского. В это время Миних получил письмо от молдавского боярина Лупула с призывом развернуть наступление на Бендеры и ярким описанием паники, якобы охватившей турок. Однако фельдмаршал не изменил своего решения, тем более что в армии начались «заразительные [217] « болезни. 8 августа русские войска достигли реки, перешли ее и, пройдя по степи 23 версты, встала лагерем на Буге. В тот же день пушечная пальба известила о подходе флотилии. Барятинский привел 48 двойных шлюпок, 4 канчебаса и 57 больших ладей, груженых продовольствием. Еще через два дня подошли 6 двойных шлюпок и 24 байдака подполковника Долгорукого.

Миних был чрезвычайно доволен приходом флотилии и справедливо полагал, что теперь турки будут находиться в постоянном напряжении, не зная, «куда будут наши обороты». Он сразу же отправил часть судов к припасами в Очаков, а сам повел армию на восток, к реке Ингул.

17 августа русские перешли Ингул и вскоре встали лагерем в сорока верстах от Очакова, у самого впадения Буга в лиман. Отсюда Миних сообщал в столицу, что из-за усталости армии предпринимать какие-либо действия на Днестре невозможно, что стоит засуха, вода в Буге позеленела и стала негодной для питья. Это были не пустые слова. Запорожец Филипп Орлик в письме к Луппулу дает весьма выразительное описание того состояния, в котором находились русские воины: «Драгонiя (драгуны — А. М.) мало не вся пеша стала, возы с провиантом не мают, чим проводити. Все хлопцы так мизернiи, же кости тiлько да шкура на них застает». Несмотря на все усилия медиков, в армии вспыхнула настоящая эпидемия желудочных заболеваний.

Еще 17 августа донским казакам было разрешено уходить на Самару, 22 августа отпустили генерала Бирона с драгунами, и при фельдмаршале осталось 27 пехотных полков. Еще неделю спустя, Миних, отправив под Очаковом два полка, повел остальные в обратный путь. К середине сентября он достиг устья реки Саксагани, а оттуда направился к Переволочне на зимние квартиры. Этим закончился тяжелый Очаковский поход, в котором русская армия потеряла 11 тысяч солдат и офицеров, 5 тысяч [218] казаков и 1 тысячу крестьян, служивших погонщиками в обозе. Стоит упомянуть, что среди его участников был прадед А. С. Пушкина по материнской линии, 19-летний прапорщик А. Ф. Пушкин, «раненный в обе руки и в ногу пулями и картечами».

В отсутствие фельдмаршала, строительные работы в Очакове возглавил генерал-майор Ф. Штофельн, «яко человек добрый, попечительный и инженерству искуссный». Первым делом он решил вынести линию обороны вперед. В полукилометре от северного фаса крепости началось возведение вала с шестью редутами. Эта линия должна была опираться флангами на берега Черного моря и Днепровского Лимана, надежно прикрывая подступы к крепости. Планировалось также усилить с помощью насыпных валов и барбетов внутреннюю крепость. Но работы шли медленно, и главной бедой была нехватка материалов. Только в конце июля к Очакову прибыла часть Днепровской флотилии под командованием полковника Хрипунова, которая привезла семь тысяч кулей провианта, гранаты для пушек, порох, туры и строевой лес. 4 августа на лиман пришли 57 больших судов («байдаков») бригадира князя Барятинского с различными припасами. В итоге к октябрю крепость была обеспечена самым необходимым, но строительные работы завершить не удалось. Особенно в плохом состоянии находились жилые помещения. Поэтому, когда наступила осень, солдаты стали болеть. Погребение под стенами крепости убитых турок, конечно, не улучшало гигиеническую ситуацию. В конце сентября гарнизон насчитывал всего 5 тысяч человек, из которых не менее тысячи больных.

Между тем, турки узнали об уходе основной армии и решили действовать. 5 октября перед Очаковом появилась неприятельская флотилия, но, убедившись в присутствии неподалеку русских судов, ушла в море. 8 октября, в полночь, к редуту, построенному близ Днепровского [219] Лимана, подошел конный отряд «спагов» (т.е. сипахи). Неприятельские воины спешились и попытались напасть врасплох на гарнизон редута. Однако солдаты, вовремя заметили врага и отогнали его метким ружейным огнем.

Еще через семь дней большой неприятельский конный отряд напал сразу на два русских лагеря, расположенных по сторонам от крепости. Атаку вновь удалось отбить, но теперь противник далеко уходить не стал, расположившись лагерем на берегу Лимана. Как сообщили захваченные казаками «языки», под крепостью собралось сорок тысяч турок и татар под предводительством турецкого военачальника Али-паши и крымского хана Менгли-Гирея. 16 октября турки стали возводить напротив русских укреплений свои. Для прикрытия осадных работ они отбили три правофланговых редута, после чего Штофельн отвел все войска в саму крепость.

В ночь на 17 октября турки начали бомбардировку Очакова и смогли занять недостроенный редут на берегу Лимана. Утром они атаковали левый фланг позиции. Отряды численностью по 1500 и 4500 человек двинулись на казармы Смоленского полка и на Преображенские ворота. Осажденные ответили вылазкой. 250 солдат с двумя пушками смогли не только оттеснить меньший отряд, но и ударили во фланг большему. Турки поспешно отступили, оставив на поле боя 400 убитых.

На рассвете 18 ноября враг вновь открыл огонь со всех батарей и обстреливал крепость весь день. Русские отвечали, как крепостной артиллерией, так и со шлюпок, стоявших на Лимане. Около 6 часов вечера одна из шлюпок села на мель. Турки немедленно бросились к ней, но под сильным огнем вновь укрылись в траншеях. Не удался противнику и штурм редута на левом фланге.

В 2 часа дня 20 ноября одна из вражеских бомб попала в небольшой (6 бочек) склад пороха у Семеновских ворот в центре позиции осажденных. Увидев это, турки [220] выбрались из траншей и с криком бросились на штурм. И опять меткий огонь отбросил их назад. Вечером того же дня небольшой отряд под началом майора Анциферова, сделав вылазку, отбил у противника редут на берегу Лимана. Однако через два часа турки контратаковали его большими силами. Отряд был вынужден отступить, но предварительно русские заклепали пушки. Новая попытка осажденных захватить редут успеха не имела. В этом бою турки потеряли 500 чел., а русские — около 100, причем среди убитых был и Анциферов.

В течение нескольких последующих дней противники обстреливали друг друга из пушек, сооружали осадные и оборонительные укрепления, копали рвы и траншеи. 28 октября, за час до рассвета, турки взорвали мины между Измайловскими воротами и сооруженным для их защиты Левенвольдовским бастионом. Турки рассчитывали этим взрывом не только разрушить укрепления, но и засыпать выброшенной землей ров. Но из-за того, что подкоп был неглубоким, взрыв не принес желаемого результата. Тем не менее, 5000 спешенных сипахов пошли на штурм. В самый разгар боя защитники крепости подорвали свои мины, чем обратили врага в бегство. Штурм унес жизни 4000 турок и татар, тогда как у русских погибло 5 офицеров и 66 нижних чинов.

Днем 29 октября турецкое войско стало готовиться к новому штурму, но тут Али-паша узнал, что к русским по Днепру идут подкрепления. Он сразу же распорядился прекратить огонь и готовиться к отходу. На следующий день турки ушли к Бендерам. Осада Очакова, таким образом, продолжалась около двух недель (с 15 по 30 октября). Из пятитысячного гарнизона крепости погибло более двух тысяч человек, но турки потеряли почти в десять раз больше, причем не менее десяти тысяч умерло от начавшейся эпидемии. Не в силах сломить упорство защитников, турецкое войско прервало осаду. «Я сомневаюсь, — писал Манштейн, — чтобы на свете было другое [221] войско, которое, подобно русскому, в состоянии было или решилось бы терпеливо выносить такие непомерные труды, какие перенесены русскими в Очакове». Весь гарнизон за проявленное мужество получил денежные награды. Генерал-майор Штофельн был произведен в генерал-поручики и пожалован землями на Украине, а его ближайший помощник бригадир Брадке стал генерал-майором.

Но не только под Очаковом развернулись в 1737 году драматические события. Настало время обратиться к рассказу о действиях Крымской армии П. П. Ласси. Согласно плану, она должна была насчитывать около 40 тысяч человек регулярных войск и 15 тысяч — нерегулярных. Для поддержки сухопутных сил с моря выделялось 500 судов вице-адмирала Бредаля.

4 мая авангард Крымской армии численностью в 25 тысяч человек вышел из Азова и направился к Павловской крепости на реке Миус. Около нее, 15 мая, Ласси разделил свои войска на колонны, а затем продолжил движение к реке Калмиус. Там он остановился в ожидании флотилии. 23 мая в устье действительно вошли 320 кораблей, на которых находилось свыше 10 тысяч солдат и офицеров во главе с генералом Левашовым, самим Бредалем и его помощниками капитанами флота Петром Дорремереем и Виллимом Кензи. На Калмиус прямо из Бахмута были подтянуты также драгунские полки генерала Дугласа.

Желая избежать повторного штурма Перекопских укреплений, Ласси решился на смелый эксперимент: переправиться по наплавному мосту через Сиваш, между Арабатской косой и материком и идти далее по косе. К 18 июня его армия собралась у Генчи, где к ней присоединились четыре тысячи калмыков, а уже 25 июня завершила переправу. Большинству генералов движение войск по узкой косе представлялось очень опасным, и они стали требовать от Ласси, вернуться к границе. Однако [222] упорный ирландец настоял на своем, предложив всем оппонентам уехать на Украину. Если сослуживцы Ласси считали подобный маневр делом трудным, то крымский хан Фети-Гирей вообще не допускал мысли, что русские могут попытаться пройти в Крым, где-то кроме Перекопа. Поэтому он стоял там с 60-тысячной армией и ждал появления противника.

Когда весть о появлении русских достигла Фети-Гирея, он решил сделать именно то, чего так боялись генералы Ласси: запереть наступавших на косе. Небольшую часть своей армии хан послал к Генче уничтожить мост, а основные силы (около 7 тысяч воинов) расположил в укрепленном лагере за селением Арабат. К счастью, Ласси вовремя узнал о перемещениях татар и составил свой контрплан. Он выдвинул к Арабату отряд под началом майора Храпова для имитации атаки, а сам еще раз переправился через Сиваш у впадения в него реки Салгир и стремительно двинулся к Карасу-Базару, разоряя села по рекам Салгир и Индаки. «Проклятые московцы, — писал Сеид-Мухамед-Риза, — опять подобно злым духам вошли в чистое тело Крыма». Хан поспешил на встречу русским и 12 июля атаковал на Салгире их авангард. Произошло очень упорное сражение, и только прибытие на поле боя самого Ласси с тремя драгунскими и шестью пехотными полками заставило татар отступить. В сражении татары потеряли убитыми около 600 чел.

14 июля армия двинулась дальше. В авангарде шел отряд генерал-майора Дугласа, численностью в 6 тысяч человек, а за ним основные силы под началом самого Ласси. Все обозы оставили в укрепленном лагере под прикрытием 5-тысячного отряда бригадира Колокольцева. В тот же день русские достигли города Карасу-Базара, без боя захватили его и полностью сожгли. После этого, казаки и калмыки рассыпались по всему Крыму для грабежа и захвата пленных, а регулярная армия тем временем отступила в лагерь, к своим обозам. 15 июля [223] перед русским лагерем появилась 70-тысячная татарская армия. Хан горел желанием отомстить за разрушенный город и собирался атаковать, но Ласси его опередил. Он выслал вперед отряд Дугласа, который перешел реку Карасу четырьмя верстами выше татар и напал на них. После очень упорного боя, войска хана отступили.

Потери русских во всех этих столкновениях были невелики, но недостаток воды и летняя жара вновь грозили развитием эпидемии. Это заставило Ласси собрать 16 июля военный совет для решения вопроса о дальнейших действиях. После непродолжительного обсуждения, генералы пришли к выводу, что нужно отходить. Чтобы не идти вновь по опасной Арабатской косе, Ласси предложил направиться к урочищу Шунгуры, лежащему между Перекопом и Генчи, у самого узкого места Сиваша.

17 июля армия выступила в поход от реки Салгир и за пять дней достигла Шунгуры. На протяжении всего перехода нерегулярные войска грабили и разоряли окрестности, их добычей стали почти 30 тысяч волов и 100 тысяч баранов. 22 июля началась переправа через Сиваш по понтонному мосту. Едва часть войск добралась до противоположного берега, как на оставшихся напал сильный отряд татар, подкрепленный турками, прибывшими из Кафы. Однако меткий огонь русской артиллерии заставил преследователей отступить. 24 июля армия Ласси сосредоточилась у Генчи, а затем отошла на реку Молочные воды.

В то время как сухопутные силы сражались с татарами, флотилии Бределя пришлось выдержать несколько стычек с турецким флотом. Сопровождая армию, он утром 28 июня прибыл к берегам урочища Сальен-Дилис, которое лежало в шести верстах от русского лагеря. В два часа дня впередсмотрящие заметили парусные корабли. Не прошло и часа, как они приблизились, и стало ясно, что это — неприятель. Бредаль быстро отвел флотилию на мелководье, высадил команды на берег и приказал [224] построить редут. Принимать бой на море было немыслимо: турецкая эскадра включала 64-пушечный линейный корабль под флагом самого капудан-паши, еще один корабль с 60 пушками, фрегат с 32 пушками, 15 галер и 70 полугалер. Бредаль располагал только ботами, лодками и различными легкими судами. Турки не решились сходу атаковать русские позиции. Они выслали две галеры, которые произвели рекогносцировку, лавируя перед русскими судами на расстоянии выстрела.

Тем временем ветер стал усиливаться. К 8 часам вечера начался шторм. Волны срывали легкие русские лодки с якорей, выбрасывали их на берег, разбивали о камни. Лишь к полудню 29 июня буря утихла. Из всей флотилии Бределя уцелело всего 47 лодок, да и те получили сильные течи. 170 лодок затонуло. Солдаты и матросы смогли спастись, но большое количество амуниции и провианта погибло.

30 июня турецкий флот приблизился к остаткам флотилии на четыре версты и выслал канчебас для промера глубин. В полдень 1 июля все турецкие корабли снялись с якоря и двинулись вперед. За две версты от берега они построились полумесяцем, имея на левом фланге оба корабля и фрегат. К тому времени Бредель успел возвести две батареи, левую на 23 пушки и фальконета и правую — на 27. Линейные корабли обрушили на правую батарею настоящий дождь ядер.

Под прикрытием огня, турецкие галеры быстро двигались вперед, чтобы высадить десант. Русские артиллеристы хладнокровно ждали их приближения, не отвечая на вражескую пальбу. В 3 часа дня, когда враг подошел поближе, пушки Бределя заговорили. Галеры немедленно повернули назад, а в 4 часа дня ушел и весь флот. Остаток дня 1-го июля солдаты и экипажи лодок провели на батареях, опасаясь нового нападения. Затем Бредаль посадил часть людей на те лодки, которые находились в более или менее исправном состоянии (31 лодка) и [225] отправил их к Генчи. Большинство солдат и сам вице-адмирал двинулись туда же сушей.

В конце июля силы Ласси были стянуты на реку Молочные Воды, а оттуда в сентябре они ушли на Украину. «А чтоб больше в Крыму быть и для разорения перекопской линии иттить, — писал командующий императрице, — оного за вышеписанными препятствии (жара и нехватка конских кормов — А. М.) ни по которым мерам без великого армии разорения миновать было нельзя...»

Отход русской армии полностью порвал ее связь с флотилией Бредаля, в состав которой к тому времени вошло много новых судов. 28 июля вице-адмирал повел свои корабли из Генчи к Азову. На следующий день, утром ему пришлось выдержать сражение с турецким флотом, подкараулившим русских у Виссарионовой косы. Бредаль вновь приказал высадить на берег большую часть людей и выгрузить пушки, из которых составили береговую батарею. Всего в распоряжении русского флотоводца имелось 5 вооруженных ботов и 284 лодки. Им противостояли 2 линейных корабля, 13 галер и 47 гребных судов. Турецкий флот, следовательно, был гораздо сильнее, ведь многочисленные лодки Бределя нельзя даже назвать боевыми кораблями в полном смысле этого слова. Тем не менее, весь день 29 июля и утро 30 июля русские и турки вели яростную артиллерийскую дуэль. Во второй день русским удалось повредить один из линейных кораблей, и турецкий флот немедленно вышел из зоны огня. До 8 августа турки блокировали суда Бредаля, но затем ушли в Кафу. Хотя после этой схватки только четыре бота и десять лодок могли продолжать путь, ее исход следует признать очень удачным для русских: никаким количеством разбитых лодок нельзя возместить повреждение линейного корабля. Целые суда Бредаль поручил вести в Азов лейтенанту Брамсу, а поврежденные к Бердянской косе — капитану Лунину. Сам он поехал в Азов сухим путем. [226]

К сожалению, далеко не всегда столкновение кончались для русских столь благополучно. Еще 6 июля Бредаль отправил от Генчи к Азову один бот, груженный мортирой, под командованием капитана Дефремери. 10 июля у Федотовой Косы на него напали боевые корабли турок. Ни о каком сопротивлении не могло быть и речи и отважный капитан, высадив команду на берег, взорвал бот вместе с собой.

Присутствие армии Ласси на реке Молочные Воды удержало крымских татар от ответного набега. Однако ситуацией воспользовались кубанские татары. Зная, что большая часть донских казаков ушла на войну, они 30 июля 1737 г. перешли на правый берег Дона и напали на станицу Быстрянскую. Немногочисленные жители станицы оказали отчаянное сопротивление, причем в обороне активно участвовали женщины. Но силы были неравны. Татары разорили Быстрянскую, а также станицы Нижне-Каргальскую, Цимлянскую и Камышниковскую. Они угнали в плен 968 человек, сожгли более 700 казачьих домов. Ласси, получив известие о набеге, послал на Дон около 3 тысяч казаков с атаманом И. М. Краснощековым. Они немедленно бросились в погоню, но настичь врага не смогли.

В качестве ответной меры, донские казаки совершили в ноябре набег на Кубань. В нем участвовали 9500 конных казаков и 1500 пеших под началом наказного атамана Степана Фролова. 1 ноября они перешли Дон и тотчас дали об этом знать калмыкам Дундука-Омо, приглашая их присоединиться к походу. Так как ответа не последовало, казаки отправились на реку Ея, рассчитывая найти там калмыков. 1 декабря Фролов и Дундук-Омо наконец встретились, но калмыцкий предводитель продолжал действовать очень пассивно. Тем не менее, 7 декабря передовой отряд казаков и калмыков смог разгромить татарские кочевья на острове Мултянский. К 21 декабря казаки вернулись на Ею. Их трофеями [227] стали свыше тысячи пленных, 2 тысячи лошадей, 5 тысяч волов и коров. В целом этот набег оказался все же менее успешным, чем набег 1736 г. Вина за это во многом лежит на Дундуке-Омо, которому почему-то изменила его обычная энергия.

Не мало огорчений причиняли русскому правительству и его европейские союзники. Австрия, объявив Турции войну, по-прежнему не начинала боевых действий. Русский посол Ланчинский с горечью писал в мае 1737 г., что медленность австрийцев его «сокрушает». Наконец, в самом конце июня австрийская армия генерала Фридриха фон Секкендорфа двинулась из Белграда к Нишу и 3 июля перешла границу у Парачина. Еще одна армия, графа Валиса, должна была идти из Трансильвании в Валахию, а третья, принца Гильдбурггаузена — из Хорватии в Боснию. Секкендорфу сопутствовал успех. Слабые гарнизоны пограничных турецких крепостей сдавались без боя и 17 июля австрийцы вступили в Ниш. Легко отступая на левом фланге, турки стягивали силы к Видину, который готовились защищать до конца, и откуда угрожали австрийским магазинам на Дунае. Поэтому австрийское командование оставило в Нише небольшой отряд под началом генерала Доксата, а большую часть своих сил во главе с Кевенгюллером направило долиной реки Тимок к Видину. Дойдя до Брегова, Кевенгюллер отправил коменданту предложение сдаться, но получив отказ, не решился осаждать крепость имевшимися у него силами и остановился на Тимоке.

Армия графа Валиса в ночь с 1 на 2 июля вторглась в Турецкую Валахию, а затем, разбившись на отдельные отряды, заняла Тырговиште, Питешты и даже, 24 июля, Бухарест. Однако затем турки бросили в Валахию боснийское войско под началом князя Маврокордато, которое заставило австрийцев отставить Бухарест и отойти к Тырговиште. Между этими двумя сражениями происходили мелкие, но чрезвычайно кровопролитные стычки [228] австрийских гусаров с босняками. В начале августа Валис отступил в Австрийскую Валахию к Ватовсилу.

Хуже всего шли дела в Боснии. Армия принца Гильдбурггаузена 1 июля перешла реку Саву и осадила Банью-Луку.

Но из Травника подоспело 20-тысячное турецкое войско, которое наголову разгромило австрийцев.

В июле начал работу мирный конгресс в Немирове (Польская часть Украины), на который прибыли представители Турции, Австрии и России. Русские уполномоченные (П. П. Шафиров, А. П. Волынский и И. И. Неплюев) заявили, что Крым и земли по Кубани должны войти в состав Российской империи, а Валахия и Молдавия получить независимость и пользоваться российским покровительством. Австрийцы требовали Боснию и Сербию. Разумеется, турецкие представители не могли на это согласиться.

Начались долгие споры и препирательства, во время которых русские и австрийцы постоянно интриговали друг против друга. В конце июля стало известно, что султан назначил нового визиря Муса-Оглу-пашу, человека решительно и явно не расположенного раздавать земли противникам. Важнее же всего, было то, что против расчленения Турции выступала Франция. По мнению кардинала Флери, Османская империя должна была сохраняться, даже независимо от тех выгод, которые приносила Франции левантийская торговля. Османская империя была нужна, как важнейший элемент европейского равновесия.

В начале октября турки прервали конгресс, хотя австрийцы уже соглашались удовлетвориться частью Сербии, а русские — Азовом, Очаковым и Кинбурном. В ноябре турецкая армия вторглась в Малую Валахию, разгромила австрийцев и в декабре взяла Крайово. Анна Иоанновна, срочно вызвав Миниха и Ласси в Петербург, приказала им готовиться к походу. [229]

Уже в январе 1738 г. план новой кампании был составлен и утвержден императрицей, а в конце марта Россия и Австрия подписали конвенцию о совместных действиях. В качестве главного направления удара на этот раз избрали Молдавию. Формировались две армии: Днепровская — под командованием Миниха, и Донская — Ласси. В состав более многочисленной, Днепровской армии вошло свыше 108 тысяч человек, из которых почти 95 тысяч регулярных войск.

Артиллерия насчитывала: 200 полковых пушек, 62 пушки крупного калибра, 16 гаубиц, 11 мортир и 444 «кугорновские мортирцы», калибром в 6 фунтов. При артиллерии имелись также 36 понтонов со всеми необходимыми принадлежностями.

К 15 апреля войскам Миниха надлежало сосредоточиться на общем сборном пункте, на реке Омельнике, и оттуда идти на Буг «наискорейше и таким образом, чтобы еще, ежели возможно, до половины мая мосты на Буге сделать». После переправы через Буг, они должны были «марш продолжать и елико скоро точию человеку возможно с армиею Днестра достигнуть стараться». Боевые действия предписывалось тщательно согласовывать с действиями противника, который, по мнению Миниха, мог сам перейти Днестр, а мог попытаться остановить продвижение русских за рекой.

Донская армия Ласси насчитывала около 65 тысяч человек (в том числе 40 тысяч солдат и офицеров регулярных войск). Ее целью было новое вторжение в Крым. Австрия, в соответствии с конвецией, давала обязательство выставить на Дунае армию численностью в 127 тысяч человек при 100 пушках и осадить Видин.

В конце марта Миних сообщал императрице, что «наши приготовления с великим предуспехом происходят». На деле, русскую армию мучили прежние проблемы: медленное прибытие рекрутов, нехватка лошадей, раскисшие от весенних дождей дороги. Лишь с 15 апреля [230] стали прибывать в Переволочну полки, назначенные в состав Днепровской армии. Сбор же на Омельнике запоздал на целый месяц. Наконец 22 мая войска Миниха отправились в поход.

Выступив от Омельника, русские войска шли «разными тремя дивизионными колоннами, причем обозы, чтобы не растягиваться, следовали широким фронтом. Впереди армии двигался авангард из пяти-семи полков. 4 июня авангард вышел к реке Ингулу, а на следующий день подтянулась и вся армия. Разведка сообщила Миниху, что навстречу ему идут большое татарское войско и турецкая армия из Бендер. Все это вполне устраивало фельдмаршала, который и сам хотел поскорее дать «генеральную баталию». 19 июня высланный вперед отряд квартирьеров во главе с В. В. Фермором достиг Буга, 21 июня туда же подошли основные силы и приступили к наводке мостов. Для прикрытия мостов сооружали одновременно редуты.

Дальнейший маршрут армии Миних составил, опираясь на данные казаков-разведчиков. Идти следовало вверх по Бугу до устья Саврани и далее вверх по этой реке до верховьев Молокиша, а затем вниз по Молокишу до его впадения в Днестр. Путь этот избрали потому, что на нем «кормов, лесов и воды было довольно». 29 июня войско выступило дальше, вверх по Бугу. Вечером того же дня, когда солдаты уже начали устраивать лагерь на реке Кодиме, пришло сообщение, что на противоположном берегу появился неприятель.

Действительно, утром 30 июня 10-тысячный конный отряд противника атаковал полевые караулы 2-й дивизии, но был отбит. Зато в центре туркам удалось окружить отряд бригадира Шипова, который слишком выдвинулся вперед. Атакованный отряд состоял из двухсот человек при двух пушках, но защищался с исключительным мужеством. На помощь ему бросился сам фельдмаршал Миних с отрядом кирасир, гусар и запорожских [231] казаков. С левого фланга подошел также Густав Бирон с конной и пешей гвардией. В конце концов, враг отступил. В битве на реке Кодима русские потеряли 38 солдат убитыми и 44 ранеными. Потери турок достигали 200 человек.

В то время, когда на левом берегу Кодимы шло сражение русской армии с турками, небольшой вражеский отряд попытался напасть на обоз, шедший к армии с Украины. Благодаря открытой местности, командир обоза полковник Данилов издалека увидел нападавших, быстро построил вагенбург и отбивался до тех пор, пока не пришел на выручку генерал-лейтенант Карл Бирон с четырьмя полками. Турки сразу же отступили, и обоз прибыл в лагерь, не потеряв ни одной повозки.

К 6 июля войско добралось до Саврани и начало готовиться к переправе. Первой по понтонным мостам на противоположный берег вышла дивизия Карла Бирона. Две другие дивизии перешли реку на следующий день. После этого, армия разбила лагерь. 8 июля перед русскими неожиданно появилось турецко-татарское войско. Солдаты были подняты по тревоге, но все же они явно не успевали построиться в боевой порядок до подхода врага. Ситуацию спасли запорожские казаки, которые заняли возвышенность перед правым флангом армии, укрылись за телегами и метким огнем отбили несколько атак подряд. Поняв, что на фактор неожиданности рассчитывать более не приходится, турки и татары ретировались в соседний лес.

Желая продолжить борьбу, Миних вывел большую часть армии «в поле». Он построил ее в линию, таким образом, правый фланг упирался в лагерь запорожцев, а левый — в глубокую балку. Полевая артиллерия под началом генерал-поручика Левендаля встала на высоте, на правом фланге. Вражеские атаки не заставили себя ждать, но все они были отбиты. Около 5 часов вечера, получив в очередной раз отпор, противник отступил, оставив на [232] поле боя свыше тысячи убитых. Оценивая результаты сражения на Саврани, Миних, в первую очередь, подчеркивал, что она подняла дух воинов.

9 июля армия продолжила путь, направляясь к Днестру, верх по Саврани. При таком маршруте правый фланг был надежно прикрыт рекой. Защиту левого фланга поручили всем нерегулярным войскам. Тем не менее, татары и турки постоянно тревожили русских мелкими стычками. Из-за этого шли очень медленно, делая по 9–10 верст в сутки. Летняя жара вновь стала оказывать свое пагубное действие. Для предотвращения эпидемии, Миних приказал офицерам следить, чтобы солдаты не пили воды из сомнительных водоемов, и устраивать, где только можно, бани. Больным выдавали вино и дополнительные порции хлеба.

По мере приближения армии к Днестру, в нее стали прибывать беженцы из разоренных турками земель: молдаване, венгры, волохи. Они сообщали, что население с нетерпением ждет русских и хочет «в высочайшую протекцию отдаться». Без сомнения, такие вести окрыляли Миниха: ему уже виделась Валахия, присягающая на верность императрице. 19 июля русские достигли верховьев Саврани, у Поповой Гребли. Теперь им предстояло преодолеть самый трудный участок пути, где, как писал Миних, «два перехода без воды иметь будем». Фельдмаршал постоянно готовился к встрече с неприятелем, но тот не появлялся. Армия шла по гористой, покрытой лесом местности со всеми мерами предосторожности, имея впереди сильный авангард и сблизив обозы.

23 июля, когда до Днестра оставалось около 20 верст, разведка сообщила, что неприятель находится в 2 верстах от армии, на урочище Гура Билоцки. Миних быстро построил войска в боевой порядок и очень вовремя — турки пошли в атаку. В произошедшем сражении особенно отличилась русская артиллерия, от огня которой, как сообщал фельдмаршал, «гордый неприятель вскоре [233] с великой конфузией врознь разбит и так, яко мякина от ветра рассеян».

Потерпев очередную неудачу, турки и татары перешли к тактике мелких налетов. Они также сжигали на пути армии траву, угоняли скот. По свидетельству участника событий, «жары были великие и часто утруждение от неприятеля, отчего немалая слабость в армии стала показываться, а паче скот весьма ослабел». К этим проблемам добавилась еще одна, быть может, самая главная. Б.-К. Миних долгое время полагал, что противник сам перейдет через Днестр и даст ему генеральное сражение. Но вышло не так. Турки укрепили свой берег мощными ретраншементами и приготовились к обороне. Значительная ширина реки, глубина, не позволяющая перейти ее вброд, и крутые берега делали переправу крайне сложной. 25 июля Миних собрал военный совет, который постановил «в марш выступить», чтобы «берега оной речки (Днестра — А. М.) и от неприятеля сделанные шанцы и батареи и его лагерь осмотреть и способ отыскать оной переправой овладеть и турецкую армию прочь отогнать».

В ночь на 26 июля движение армии возобновилось. Войска шли двумя колоннами, а между ними укрылись все обозы. В 10 часов утра неприятель сделал попытку атаковать арьергард русских, но неудачно. Было также совершено нападение на отряд генерал-лейтенанта Философова, который включал всего 4 полка и прикрывал повозки провиантского магазина. Однако Миних вовремя послал Философову подмогу, и он смог отбиться. Вечером 26 июля армия встала лагерем между реками Молокиш и Билочь, всего в одном пушечном выстреле от Днестра.

В ту же ночь 6 тысяч солдат и рабочих покинули лагерь, и подошли к Днестру для строительства на его берегу обширного ретраншемента. Но так как «берег был зело крепкий», им удалось соорудить только батареи [234] для пушек и мортир. С утра 27 июля турки открыли огонь по берегу, занятому русскими, стреляя «по каждому казаку, который покажется». К вечеру следующего дня начали действовать и русские батареи. Но очень скоро Миних понял, что одним лишь обстрелом турок выбить не удастся. Форсировать реку измученная длительным переходом армия тоже не могла.

Миних был вынужден, скрепя сердце, оставить заветные берега Днестра. В первых числах августа, войска пошли обратно. «Здешние места, — писал Миних императрице, — для воинской операции такой большой армии очень трудны и неспособны, потому что в малых речках, впадающих в Днестр, для всей армии воды недовольно... Хотя неприятель сильно и часто нас окружал и нападал, однако, в армии в продолжение всей кампании не более 700 человек побито и 250 ранено; напротив того, неприятель всякий день от нас немалый урон терпел и, конечно, был бы разбит, если б перешел на сю сторону Днестра; переход же нашей армии на ту сторону этой реки при нынешнем состоянии припряжки решительно невозможен. Генералитет весь в добром здравии, а рядовые чрезмерно бодры и всякий желает сражения, дабы железо, свинец и порох в честь Вашего Величества употребить, а везти все это назад с собою будет не без труда».

Кампания явно не удалась, и фельдмаршал утешал императрицу. Когда в Петербурге стали настойчиво требовать, чтобы войско шло хотя бы к Хотину, военачальнику пришлось говорить откровеннее. В начале сентября он сообщал: «Люди прошлою зимою покоя не имели и в продолжение всей кампании маршировали беспрестанно, а рекруты к армии приведены, когда уже полки из зимних квартир выступили и многие померли, а другие больны, остальные очень истомлены; в лошадях в скоте немалый урон; мундирные вещи по причине дурного прошлогоднего зимнего пути не все к армии привезены... Бомбы мы принуждены были зарыть и потопить, а тяжелые [235] лафеты близ Днестра, где скот воды не имел и немалый упадок был, разбить... Драгуны и солдаты бегут, и удержать их от побега можно только надеждою возвращения в отечество и покоя». Печальный результат экспедиции усугублялся тем, что начавшаяся эпидемия заставила русских покинуть Очаков и Кинбурн.

Крымская армия П. П. Ласси тоже столкнулась с большими трудностями. Местом ее сосредоточения, как и в 1737 году, была избрана река Калмиус. Пока Ласси собирал силы, калмыки Дундука-Омо произвели «немалую диверсию» на Кубань, дотла разорив кочевья местных татар. Затем калмыки присоединились к русским войскам. К 25 мая русские войска вышли на Среднюю Берду. Туда же, несколькими днями раньше, подошла флотилия П. П. Бределя. Здесь Ласси получил известие, что на реке Молочные Воды стоит около тысячи татарских воинов под предводительством Амазат-Гирея. На разведку немедленно отправились 2 тысячи казаков во главе с полковником Малышкиным. Они не только обнаружили неприятеля, но атаковали его и полностью разгромили. 27 мая Малышкин вернулся с большой добычей к армии.

Пленные татары сообщили, что хан с 30-тысячным войском стоит за Перекопом, укрепления которого полностью восстановлены. Тут надо заметить, что поход Ласси 1737 г. привел к низложению Фети-Гирея, и теперь в Крыму правил Менгли-Гирей, который ранее занимал престол в 1724–1730 гг. Он слыл за весьма искусного и хитрого правителя, несомненно, обладал немалым военным опытом. Взвесив все обстоятельства, Ласси вновь решил обойти перекопские укрепления и выйти неприятелю в тыл. 24 июня его армия расположилась на урочище Одип, где находилась переправа через Сиваш.

Между тем, Бредаль, флотилия которого оставалась у Бердянской Косы, 25 мая получил сведения, что к Виссарионовой Косе подходит турецкий флот. На разведку [236] были направлены три шлюпки под командованием капитана Герценберга. Как выяснилось, флот там действительно был, причем немалый: три линейных корабля в сопровождении мелких судов. Турки потопили шлюпки Герценберга, и ему пришлось добираться к Бределю сухим путем. Утешением могло, впрочем, служить то, что, совершив этот «подвиг», вражеские корабли ушли на запад.

2 июня флотилия Бределя направилась к Генчи, для встречи с армией. Через два дня вице-адмирал получил известие о приближении турецкого флота. К вечеру корабли противника стали окружать лодки и прижимать их к Федотовой Косе. Бредель прибег к испытанной тактике. Он высадил солдат на берег и принялся сооружать батареи. Однако специфика ситуации на этот раз заключалась в том, что нельзя было ограничиться одной обороной: Ласси ждал флотилию у Генчи. Установив на берегу 28-орудийную батарею, Бредаль распорядился под прикрытием ее огня вырыты канал через Косу и по нему перевести лодки на противоположную ее сторону. Вся эта операция производилась под непрерывной бомбардировкой с вражеских галер и была успешно завершена 15 июня.

Тогда турки направили свой флот к Гянчи, на перехват Бределя. 16 июня вечером они настигли флотилию. 119 русским лодкам противостояли 7 линейных кораблей и фрегатов, 3 большие галеры и 109 мелких судов. Как и прежде, Бредель не мог принять морской бой. Ситуация развивалась по привычной схеме. Русские высадились на берег, построили батареи и отразили все атаки турок, включая ночную атаку.

Заняв Генчи, Бредель установил связь с Ласси, который, за это время возвел около урочища Одип, укрепления для хранения припасов. 26 июня командующий приказал начать переправу через Сиваш вброд. Для отвлечения внимания противника к Перекопу были направлены [237] казаки и калмыки. Они встали лагерем у урочища Чепрак, и тревожили татар мелкими стычками. Узнав о переправе русских, Менгли-Гирей отступил от Перекопа, оставив сильные гарнизоны в двух крепостях: старой — Op-Кап и новой — Чиваскула. Надо заметить, что после похода 1737 года, татары значительно усилили Ор-Кап. Они обнесли ее двойной каменной оградой, соорудили на оконечности линии, примыкающей к Сивашу, двойной ретрашемент. Тогда же была построена неподалеку от Op-Кап крепость Чиваскула.

Сразу после переправы, войска Ласси атаковали Чиваскулу и взяли ее. Затем командующий обратился к коменданту Op-Кап с предложением капитулировать. Комендант отказался, заявив, что хан поручил ему охранять крепость, а не сдавать. 27 июня Ласси приступил к осаде. У старой ограды, возведенной русскими еще в 1736 г., была построена траншея с батареей, на которой установили две 5-пудовые мортиры. В ночь с 28 на 29 июня удалось соорудить вторую батарею. На ней разместились три 12-фунтовые пушки, две гаубицы и двадцать «кугорновых мортир». Вскоре русские орудия начали массированную бомбардировку крепости. За двое суток (27–28 июня) было выпущено: 5-пудовых бомб — 135, 18-фунтовых ядер — 98,12-фунтовых ядер — 90, 6-фунтовых гранат — 160, брандкугелей — 56. Не выдержав этого смертоносного града, гарнизон сложил оружие. 29 июня крепость была занята русским гарнизоном.

Дальнейший план Ласси заключался в наступлении вглубь Крыма, но от этого замысла пришлось отказаться. В разоренном войной ханстве не было никакого продовольствия, а везти припасы по Днепру боялись из-за эпидемии, охватившей район Очакова и Кинбурна. Медики убедительно доказывали Ласси, что с Нижнего Днепра заразу можно легко занести и в Крым, и на Украину. Флотилия с продовольствием, шедшая из Азова, погибла во время шторма. Не желая рисковать, командующий [238] решил вернуться к Перекопу, а затем, по тракту, к Днепру. Собранный 6 июля военный совет изъявил полное согласие с его мнением.

При отступлении армии к Перекопу татары развернули активное преследование. 9 июля 20-тысячное войско неприятеля напало на арьергард, состоявший из малороссийских казаков. Татары не только смяли казаков, но отбросили их прямо на Азовский драгунский полк, который спешил на выручку. Произошла страшная сумятица. Паника от казаков передалась драгунам, Ласси немедленно послал к арьергарду 4 драгунских полка под командованием генерал-поручика Шпигеля, но и они не смогли переломить ситуацию. Тогда на врага двинулась пехота из состава основных сил. Наконец, после жаркого боя, татары отступили. Потери русской армии были в тот день очень велики: убитыми 562 человека и ранеными 483. Татары оставили на поле сражения более тысячи трупов.

До конца августа Ласси оставался у Перекопа. В сентябре он приказал взорвать укрепления и двигаться на Украину зимовать. Поход, таким образом, оказался не особенно удачным. Кроме разорения пограничных крепостей, каких-либо результатов достичь не удалось. Лесли прекрасно понимал, что его действиями будут не довольны в столице, а потому сам подал прошение об отставке. Но императрица ответила отказом и просила продолжать службу. Гораздо менее благосклонны к русскому генералитету были австрийцы: они обрушились на Анну Иоанновну с претензиями, заявляя, что русская армия ничего не сделала.

Ответ фельдмаршала Б.-К. Миних звучал, в пересказе С. М. Соловьева, следующим образом: «Жалобы австрийского двора на возвращение русской армии, на безуспешность обеих кампаний, вследствие чего будто бы все турецкие силы обратятся против Австрии, эти жалобы несостоятельны: обоими нашими походами, и прошлогодними [239] и нынешними, отвлечено было от австрийских границ сильное турецкое войско и все татары... Что в воинских действиях против сильного неприятеля не всегда можно положенное в операционных планах исполнить, это цесарцы сами испытали, ибо, имея сильное войско, в две кампании не только Виддина взять не смогли, но и свои крепости потеряли».

Подробное описание походов 1738 г. составил для своего правительства капитан австрийской армии Парадис. Несмотря на отдельные преувеличения, в этом документе содержится немало фактов, позволяющих лучше понять те ошибки в организации войска, которые допустило российское командование. Так, Парадис отмечает, что русские в походе двигались очень медленно из-за огромных и плохо организованных обозов. «При беспорядке обоза, — пишет он, — возы так между собой перепутываются и сцепляются, что армия принуждена иногда по два-три часа в одном месте стоять, тогда, как воздух наполнен криками множества извозчиков... Русская армия употребляет более 30 часов на такой переход, на какой другая армия употребляет четыре часа. Всякая телега хочет обогнать идущую впереди, отчего сцепляются и перепутываются; скот, находящийся в тесноте, без пищи, беспрестанно погоняемый, падает мертвым...». Несмотря на все ограничения, многие офицеры из знатных родов, по свидетельству Парадиса, имели огромные обозы, совершенно не соответствующие их реальным потребностям. У отдельных сержантов гвардии было, например, по 16 возов.

Австриец отмечал также слабость русской кавалерии. «Правда, есть драгуны, — говорится в донесении, — но их лошади так дурны, что драгунов и за кавалерию почитать нельзя; оружием своим и багажом они так покрывают и отягощают лошадей, что те едва могут двигаться, и часто случалось видеть, как драгуны, сходя с лошадей, валяли их на землю». Интересно, что англичанин Фрэнсис [240] Дэшвуд, напротив, отзывался о драгунских лошадях с похвалой. В его путевом дневнике есть такая запись: «Что касается драгун, то все они на маленьких русских лошадях высотой примерно 13 ладоней 1 дюйм. Они гораздо более выносливы и неприхотливы, чем большие, что абсолютно необходимо в столь обширной стране, как эта, для перевозки войск на дальние расстояния». Однако Дэшвуд видел столичные полки в мирное время, а Парадис — действующую армию в походе. Из русских делопроизводственных документов хорошо известно, с какими трудностями шел сбор лошадей даже в первый год войны, а в последующие годы, когда множество животных погибло, ситуация только ухудшалась. Из-за недостатка кавалерии прикрытие фуражиров часто поручали пехоте, что также замедляло движение.

Вообще, фуражировка, по мнению Парадиса, была поставлена очень плохо. «Хотя русские, — замечает он, — имеют больше других народов нужду беречь фураж, однако я не приметил, чтоб они малейшее попечение прилагали о том во время походов, напротив мнут его телегами и лошадьми и выбивают, когда из одного лагеря переходят в другой, то кругом лежащие места все вытолочены... Если на другой день там же дневать станут, то всякий по своей воле фуражирует, где может, и выходят из лагеря без всякого порядка...».

Парадиз указывал также на недостаток дисциплины в целом, на «некоторое застарелое нерадение в русских офицерах». Он писал, что Миних «может заставить себя бояться, но такой рабский страх заставляет трудиться только в его присутствии». Подводя итог своим рассуждениям, австрийский капитан утверждал: «...Пока состояние русской армии не измениться, ей нельзя предпринимать долговременную осаду».

Скромные результаты кампании 1738 года заставили Россию усилить активность на дипломатическом поприще. Ситуация в Европе оставалась весьма сложной и запутанной. [241] В начале июля австрийцы нанесли туркам крупное поражение в Меадии: в Вену привезли более 30 трофейных знамен. Однако после этого успеха они решили вести исключительно оборонительную войну и ждать нового русского наступления. При этом «цесарские» дипломаты постоянно торопили русских, жаловались на трудные условия ведения войны, утверждали, что турки скоро бросят на Австрию все свои силы. В этих преувеличенных сетованиях было и зерно правды. Сильная эпидемия охватила район Темешвара, в гарнизоне которого ежедневно умирало по 20–30 человек. В середине августа пришло известие, что турки отбили важную крепость Оршова. «У нас все злосчастно, — жаловался Цициендорф русскому посланнику в Вене Ланчинскому, — турки с огромною силою вторглись в нашу сторону, и подтверждается известие, что ваша армия идет назад от Днестра».

В конце ноября Ланчинский сообщал, что австрийцы настойчиво просят послать вспомогательный корпус в Трансильванию и даже рассуждают о возможности, в случае отказа, полного поражения и уступки туркам Белграда и Темешвара.

Тем временем, в отношениях России и Франции наметилось некоторое потепление. В сентябре 1738 г. русский дипломат А. Д. Кантемир приехал в Париж, где «весьма ласково и учтиво» был принят кардиналом Флери и министром Амело. Они сообщили Кантемиру о готовности Франции выступить посредницей в мирных переговорах между Россией и Турцией. Амело также заметил, что уже направил французскому послу в Константинополе Вильневу распоряжение «склонять» османов к «резонабельному» миру. Однако условия мира, по мнению французов, не должны были оказаться слишком тяжкими для турок. Амело даже сожалел, что русские разрушили укрепления Очакова и Кинбурна и видел в этом препятствие для передачи России Азова. [242]

В декабре 1738 г. было подписано мирное соглашение между Францией и Австрией — война за польское наследство получила свое официальное завершение. Франция признала королем Августа III (короновался еще в 1734 г.), а Станиславу Лещинскому отдали во владение Лотарингию, которая после его смерти должна была отойти к французской короне. Герцог лотарингский, Франц Стефан, зять австрийского императора Карла VI, взамен своего наследственного владения получал Парму, Пьяченцу и в будущем (после смерти последнего герцога) — Тоскану. Неаполь и Сицилию Карл VI уступил испанскому принцу Карлосу. Не сумев посадить Лещинского на польский трон, Франция готовилась к новому этапу борьбы за влияние в Европе. И одной из первых ее задач было разрушение Русско-австрийского союза.

Азиатский союзник России Надир-шах в то время вел изнурительную войну с афганскими и индийскими властителями. В сентябре 1738 г. его войска овладели Кабулом, а затем повернули на Пенджаб для борьбы с Мо~ хаммед-шахом (правителем из династии Великих Моголов). 50-тысячная персидская армия обошла отряды противника, стоявшие на Хайберском перевале, по соседнему перевалу Цацоби, после чего обрушилась на них с тыла. В произошедшей битве силы Мохаммед-шаха потерпели сокрушительное поражение, и Надир-шах развернул наступление к Инду и, дальше, на Лахор. Для России все эти события означали, что на помощь персов в войне с турками надеяться пока нечего. [243]