Глава 4.

Предатели или борцы за свободу?{421}

Армия Власова

После окончания Второй мировой войны некоторые «посвященные» в советском руководстве, допущенные к информации особой важности, узнали о поражавшей воображение цифре: на стороне вермахта оказалось около 1 млн русских «добровольцев». В годы войны одетые в форму вермахта бывшие советские граждане оказались практически на всех театрах военных действий, где только сражалась германская армия — от Норвегии до Северной Африки.

Такое огромное количество людей, перешедших на сторону врага, нельзя было объяснить одним лишь предательством.

Кто были эти люди, по разным причинам поднявшие оружие против советской власти?

Первоначальным и одним из наиболее массовых источников пополнения людских ресурсов для немецкой армии стали так называемые «хиви» (сокр. от нем. «Hilfswillige» — добровольные помощники). По мере увеличения потерь на Восточном фронте командиры немецких частей стали высвобождать солдат для фронта путем привлечения советских военнопленных и лиц из числа гражданского населения в качестве вспомогательного персонала в тыловые части, где последние использовались в качестве шоферов, конюхов, рабочих по кухне, разнорабочих, а затем и в боевые подразделения — в качестве подносчиков боеприпасов, связных и саперов{422}.

Позже часть из военнопленных стала включаться и на строевые должности в немецкие батальоны и роты. Так, новые штаты пехотной дивизии, установленные со 2 октября 1943 года, предусматривали наличие ни больше [382] ни меньше как 2005 «добровольцев» на 10 708 человек немецкого личного состава, что составляло более чем 15 процентов{423}.

Помимо сухопутных войск вермахта, русскими «добровольцами» обзавелись и другие виды вооруженных сил — Люфтваффе, где наряду с техническим и вспомогательным персоналом существовали русские экипажи в составе немецких эскадрилий, и Кригсмарине (части берегового обслуживания, зенитная и береговая артиллерия).

Оружие же на первых порах германское командование предпочитало доверять не русским, а представителям других национальностей Советского Союза, не без основания полагая, что среди тех найдется значительно больше людей, искренне отвергающих советскую власть.

Предполагалось, что особенно полезными инонациональные добровольцы могут стать в борьбе с партизанами, постоянно беспокоившими тылы немецкой армии.

Партизанская война стала причиной того, что с июля 1941 года командующим тыловыми районами было разрешено формировать во взаимодействии с соответствующими начальниками СС и полиции «вспомогательные охранные части» из освобожденных военнопленных{424}.

Особое предпочтение среди советских народов немецкое командование отдавало прибалтийским, украинским и белорусским формированиям, исходя из того, что эти национальности издавна стремились к независимости и уже имели, пусть и незначительный, опыт самостоятельной государственной жизни.

Помимо этого, имелось множество более мелких команд и отрядов, таких, как отряды «службы порядка» (Ordnungsdienst), формировавшиеся в каждой деревне, роты самоохраны при комендатурах, отряды и команды по охране железных и шоссейных дорог, предприятий и лагерей военнопленных и т. д.

Постепенно на базе мелких подразделений для борьбы с партизанами стали формироваться и более крупные части и соединения. Так,1 июня 1942 года в Бобруйске [383] из военнопленных был сформирован 1-й восточный добровольческий полк в составе двух батальонов — «Березина» и «Днепр» — общей численностью свыше 1000 солдат и офицеров{425}.

По мере ухудшения для немцев ситуации на советско-германском фронте дело дошло и до создания русских национальных формирований. В первую очередь речь идет о создании Русской освободительной армии под командованием A. A. Власова. Однако, строго говоря, помимо нее, существовало еще несколько «русских армий».

Так, в районах, переданных немцами в состав так называемого самоуправляющегося округа с центром в Локте (Брянская область), отряды местной самообороны были объединены в бригаду во главе с локотским обер-бургомистром Б. В. Каминским.

К концу 1942 года эта бригада, общей численностью почти в 10 тыс. человек, получила наименование Русской освободительной народной армии (РОНА). Она имела в своем составе 14 стрелковых батальонов и бронедивизион. В распоряжение бригады немцы передали трофейное советское вооружение, включая артиллерию, бронемашины и танки{426}. Командование бригады было целиком русским.

По инициативе немецкой военной разведки было создано другое значительное по численности национальное формирование, так называемая «Русская национальная народная армия» (РННА). К началу августа 1942 года она насчитывала 1500 человек. Главная роль в создании РННА принадлежала белоэмигрантам С. Н. Иванову, К. Г. Кромиади и И. К. Сахарову.

Организаторы формирования замышляли его как основу будущей русской армии, появление которой на фронте должно было вызвать массовое разложение в рядах противника и переход на ее строну тысяч красноармейцев. Однако после нескольких неудачных акций подобного рода германское командование отказалось от отправки РННА на фронт и по частям также использовало ее в борьбе против партизан{427}. [384]

Людьми, вставшими на путь сотрудничества с врагом, двигали самые разные мотивы, среди которых — чувство мести к советским властям за нанесенные прошлые обиды, личные амбиции, корыстолюбие, желание оказаться рядом с победителями (на первом этапе войны), но, наверное, чаще всего — элементарное желание уцелеть в вихре войны. Вместе с тем значительная часть коллаборационистов, и это необходимо признать, искренне ненавидела советский строй и усматривала в начавшейся войне единственную возможность покончить с ним навсегда, пусть даже ценой сотрудничества с немцами.

Как бы то ни было, эти люди явились ценным подспорьем для германского командования и оккупационной администрации в осуществлении насаждаемого «нового порядка». Как отмечал немецкий историк К. Г. Пфеффер, «немецкие фронтовые войска и служба тыла на Востоке были бы не в состоянии продолжать борьбу в течение долгого времени, если бы значительная часть населения не работала на немцев и не помогала немецким войскам»{428}.

И это лучше всего подтверждалось действиями самого немецкого командования. По мере того, как вермахт все сильнее «увязал» на Восточном фронте, привлечение советских граждан в создаваемые немцами формирования стало носить не только добровольный, но и скрыто-принудительный характер.

К концу лета 1942 года, по мере роста потребностей в охранных войсках, германское командование наряду с набором добровольцев фактически приступило к мобилизации годных к военной службе мужчин в возрасте от 18 до 50 лет под вывеской добровольности{429}. Суть такой мобилизации состояла в том, что перед жителями оккупированных районов ставилась жесткая альтернатива: быть завербованными в «добровольческие» формирования или угнанными на принудительные работы в Германии.

А с осени 1942 года на смену скрытой мобилизации пришло открытое принуждение с применением против [385] уклоняющихся репрессий — вплоть до привлечения к суду по законам военного времени, что могло означать по тому времени расстрел.

Значительное пополнение для русских формирований составляли перебежчики из числа советских военнослужащих, хотя случаи массовой сдачи в плен были относительно редки.

Наиболее значительный эпизод был связан с переходом на сторону немцев 22 августа 1941 года в районе Могилева 436-го полка 155-й стрелковой дивизии под командованием майора И. Н. Кононова{430}. Часть бойцов и командиров во главе с Кононовым составили костяк первого в составе вермахта казачьего эскадрона, сформированного по приказу командующего тыловым районом группы армий «Центр».

Среди русских «добровольцев» было и немало военнопленных. Судьба советских военнопленных, содержащихся в ужасающих условиях, была горькой вдвойне от того, что они не могли рассчитывать на помощь и сочувствие и со стороны своего правительства. В соответствии с действовавшим во время войны законодательством сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой, считалась тяжким воинским преступлением и согласно статье 193–22 УК РСФСР каралась высшей мерой наказания — расстрелом с конфискацией имущества.

С конца 1941 года все побывавшие в плену военнослужащие через сборно-пересыльные пункты под конвоем войск НКВД направлялись в тыловые лагеря для спецпроверки (фильтрации), проводившейся органами государственной безопасности.

В сущности, эти учреждения представляли собой военные тюрьмы строгого режима: лагеря были изолированы от внешнего мира высокими заборами с колючей проволокой, охрану несли конвойные войска. В зависимости от обстановки на фронтах, часть «спецконтингента» через штрафные батальоны шла на пополнение действующей армии. Остальные — их было большинство — [386] передавались в постоянные кадры предприятий, расположенных в Сибири и за Полярным кругом{431}.

Возможно, нежелание разделить подобную судьбу и стала одним из движущих мотивов сдачи генерала A. A. Власова в плен. Однако, в отличие от многих других советских генералов, оказавшихся в плену и разделивших все его невыносимые тяготы, генерал A. A. Власов быстро адаптировался и добровольно предложил свои услуги немецкому командованию.

Уже в сентябре 1942 года бывший командующий разгромленной 2-й ударной армии Волховского фронта генерал-лейтенант A. A. Власов подписал первую листовку, адресованную «товарищам командирам и советской интеллигенции» и призвавшую к борьбе против сталинского режима. Однако на первых порах формулировали программу борьбы за «освобождение» русского народа за Власова сами немцы.

Отделом пропаганды немецкого ОКБ было разработано воззвание так называемого Русского комитета, ставшее известным как Смоленская декларация. Она содержала в себе обращение «к бойцам и командирам Советского Союза». Целями комитета провозглашались: а) свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма; б) заключение почетного мира с Германией и в) создание в содружестве с Германией и другими народами Европы «новой России без большевиков и капиталистов»{432}.

Сотни тысяч листовок с обращением Русского комитета и с «Открытым письмом генерала Власова» разбрасывались с самолетов в прифронтовой полосе и в тылу Красной Армии и распространялись на оккупированной вермахтом советской территории среди гражданского населения. С началом пропагандистской кампании в лагерях военнопленных и на оккупированных территориях началась массовая вербовка советских граждан в ряды Русской освободительной армии.

Однако развернувшаяся кампания не получила поддержки у гитлеровского руководства, не утратившего надежду [387] выиграть войну и не желавшего говорить что-либо определенное в отношении «освобождения» русского народа. 8 июня 1943 года на совещании в горной резиденции в Бертехсгадене фюреру доложили о ее первых результатах. Выразив свое недовольство самоуправством военных в отношении разного рода политических обещаний, касающихся создания русского правительства и освободительной армии, Гитлер раз и навсегда дал понять, что ни русская армия, ни государство в какой бы то ни было форме — независимое или автономное — созданы не будут{433}.

Тем временем другие русские «армии» втягивались в боевые действия. Русская национальная народная армия (РННА) получила свое боевое крещение в мае 1942 года в операции против действовавшего в немецком тылу в районе Вязьмы и Дорогобужа 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта П. А. Белова.

Переодетые в советскую форму группы РННА пытались проникнуть в расположение корпуса и захватить в плен его командира. Акция, однако, закончилась провалом{434}. Но были у РННА и успехи. Так, 14 ноября 1942 года при налете отрядов РННА на деревню Куповать был убит знаменитый командир партизанской бригады «Дяди Кости» К. С. Заслонов.

Правда, в целом немцы не особо доверяли русским, да и другим национальным формированиям, не без оснований предполагая, что в случае возможной утраты Германией стратегической инициативы эти наспех сформированные соединения окажутся ненадежными.

Чтобы хоть с какой-то пользой оправдать их существование, немецкое командование приняло решение о переброске русских формирований на Западный фронт.

Переброска так называемых восточных легионов на Западный фронт в основном завершилась в январе 1944 года. Здесь русские, грузинские, армянские, казачьи и другие батальоны были равномерно распределены вдоль всего Атлантического побережья, начиная с голландского острова Тексель и Северной Франции до итальянской [388] границы и побережья Средиземного моря. В целом они составили достаточно весомую долю обороняющихся на Западе немецких войск.

Так, по сообщению английской разведки от 17 июня 1944 года, около 10 процентов среди захваченных в Нормандии и отправленных в Англию пленных составляли советские граждане{435}.

Желая привлечь на свою сторону как можно больше перебежчиков, западные союзники прибегли к пропагандистскому воздействию с помощью громкоговорителей и прокламаций на русском языке. Они призывали солдат восточных частей переходить на сторону англо-американских войск и обещали всем, кто это сделает, скорейшую репатриацию в СССР.

Подобная пропаганда вызывала прямо противоположный эффект, мало кого из военнослужащих восточных частей прельщала перспектива оказаться в сталинских лагерях. В конечном итоге союзники стали воспринимать таких, одетых в форму вермахта, русских как предателей, не заслуживающих никакого снисхождения. По свидетельствам очевидцев, расстрелы пленных «добровольцев» на Западном фронте имели место так же, как и на Восточном.

В обстановке общего отступления поразительным было то, что некоторые восточные батальоны все еще продолжали сражаться. Нисколько не считаясь с их слабым вооружением, немецкое командование пыталось «заткнуть» ими бреши, чтобы спасти основную часть своих войск.

Так, части, блокированные в крепостях «Атлантического вала» — Лориане (634-й и 636-й восточные батальоны, 281-й восточный кавалерийский полк и 282-й восточный самокатный дивизион), Сен-Назере (798-й грузинский батальон), на Нормандских островах (643-й восточный и 823-й грузинский батальоны) — сражались в составе немецких гарнизонов до самого окончания войны в Европе{436}.

Другие восточные формирования в конце 1943–44 годов находились на территории Югославии, Италии и Польши, [389] где активно действовали против местных сил сопротивления, используя при этом опыт, накопленный в борьбе с советскими партизанами.

Так, самое активное участие в подавлении Варшавского восстания приняли части бригады Каминского, 1-й Восточно-мусульманский полк СС, два батальона 111-го азербайджанского полка и ряд казачьих частей. Выполняя варварские приказы нацистского руководства об уничтожении гражданского населения и разрушении города, эти части отличались грабежами и зверствами, которые показались чрезмерными даже для командовавшего карательной операцией обергруппенфюрера СС Э. фон дем Бах-Зелевского. По приказу последнего Каминский был арестован и расстрелян, а бригада выведена из Варшавы{437}.

После того, как восстание было подавлено, некоторые из принимавших участие в его подавлении восточных частей были отправлены на борьбу со словацкими партизанами.

С приближением окончания войны, когда речь уже шла не о политической или идеологической щепетильности, а о самой выживаемости Третьего рейха, Берлин вспомнил, наконец, и о Русской освободительной армии. В целях максимально полного использования людских резервов германское командование, наконец, решилось и на создание русского политического центра, который должен был олицетворять собой правительство в изгнании. Все восточные «добровольческие» части объединялись в единую армию с номинальным статусом армии союзной державы.

Однако даже в это драматическое для Третьего рейха время вопрос этот решался сложно. Многие из высшего военного руководства продолжали придерживаться положений, изложенных в лекции генерала Йодля еще 31 октября 1943 года:

«...Дилемма нехватки людей привела нас к идее более интенсивного использования людских резервов на оккупированных нами территориях... Вопрос о вербовке [390] иностранных граждан для несения боевой службы следует, однако, изучить не только с максимальным вниманием и осторожностью, но и с известной долей скепсиса. Было такое время, когда на Восточном фронте был пущен в обращение лозунг: «Россию могут завоевать только русские». Во многих головах забродила хмельная идея крупной армии Власова. В это время мы создали более 160 русских батальонов. Наш опыт в этом отношении приносил неплохие плоды, но лишь до тех пор, пока мы сами вели успешные наступательные операции. Но все стал совершенно иначе, когда наше положение изменилось и мы были вынуждены отступать. Сегодня мы располагаем только 100 русскими батальонами, а на востоке нет ни одного»{438}.

Однако после встречи Власова с рейхсфюрером СС Г. Гиммлером 16 сентября 1944 года Власов получил согласие на объединение под своим командованием всех русских частей, формирование двух дивизий из 10 намеченных в перспективе и создание органа, олицетворяющего собой русское правительство в изгнании{439}.

А 14 ноября в Праге в присутствии представителей германского правительства, иностранных дипломатов и корреспондентов состоялся учредительный съезд Комитета освобождения народов России (КОНР). Провозглашенный на съезде Манифест КОНР призвал к «объединению всех национальных сил» для достижения следующих целей:

«а) свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистской системы и возвращение народам России прав, завоеванных ими в народной революции 1917 г;

б) прекращение войны и заключение почетного мира с Германией;

в) создание новой свободной народной государственности без большевиков и эксплуататоров»{440}.

Формирование 1-й русской дивизии (по немецкой номенклатуре — 600-я пехотная) началось в соответствии [391] с приказом организационного отдела Генерального штаба ОКХ от 23 ноября 1944 года на учебном полигоне в Мюнзингене (Вюртемберг). Командиром дивизии был назначен полковник С. К. Буняченко. Для формирования дивизии из Польши в Мюнзинген прибыла бригада Каминского, численностью около 6 тыс. человек, бойцы белорусских полицейских батальонов из 30-й гренадерской дивизии войск СС, восточные батальоны, снятые в основном с Западного фронта.

17 января 1945 года организационный отдел Генштаба ОКХ отдал приказ о формировании 2-й русской дивизии (650-я пехотная) на учебном полигоне в Хойберге (Вюртемберг). Командиром нового соединения был назначен полковник Г. А. Зверев, бывший командир 350-й стрелковой дивизии. В отличие от 1-й дивизии, формирование 2-й проходило в еще более трудной обстановке всеобщего немецкого отступления.

В результате к моменту отправки на фронт она не имела достаточного количества тяжелого вооружения и автотранспорта. Что касается 3-й дивизии под командованием полковника М. М. Шаповалова (700-я пехотная), то ее формирование так и не сдвинулось с подготовительной стадии. Был сформирован лишь штаб дивизии{441}.

Дело не ограничивалось созданием частей и соединений сухопутных войск РОА. 19 декабря 1944 года главнокомандующий военно-воздушными силами германского рейха рейхсмаршал Г. Геринг подписал приказ о создании ВВС РОА, которые 4 февраля вошли в непосредственное подчинение Власова. Основой этих сил послужил личный состав русской авиагруппы, сформированной в составе Люфтваффе в ноябре 1943 года и принимавшей участие в боевых действиях на Восточном фронте. К апрелю 1945 года удалось сформировать истребительную эскадрилью под командованием бывшего капитана Красной Армии и Героя Советского Союза С. Бычкова (16 самолетов «Мессершмидт» Me-109G-10) и эскадрилью ночных бомбардировщиков под командованием бывшего старшего [392] лейтенанта Красной Армии и Героя Советского Союза Б. Антилевского (12 «Юнкерсов» Ju-88). В стадии формирования находилась еще одна эскадрилья бомбардировщиков, а также разведывательная, транспортная и учебная эскадрильи, зенитно-артиллерийский полк, батальон парашютистов-десантников{442}.

Частями ВВС, насчитывавшими в общей сложности 5 тыс. человек летного и технического состава и несколько десятков машин разных типов, командовал полковник В. И. Мальцев.

2 марта 1945 года ОКВ срочным порядком издало приказ о замене германских эмблем на униформе личного состава подчиненных Власову русских формирований нарукавными знаками и кокардами РОА. Это означало, что вооруженные силы КОНР отделялись от вермахта и юридически приобретали статус армии союзного государства, подчиненной германскому командованию лишь в оперативном отношении.

12 февраля полковникам В. И. Боярскому, С. К. Буняченко, И. Н. Кононову, В. И. Мальцеву, М. А. Меандрову, М. М. Шаповалову и Г. А. Звереву были присвоены генеральские звания.

Общая численность власовских формирований в марте 1945 года составила около 50 тыс. человек. Отсутствие времени и средств для развертывания новых дивизий предполагалось компенсировать за счет включения в состав ВС КОНР других русских формирований. Планом развертывания РОА предполагалось создание трех корпусов: 1-й на основе формирования генерал-майора Б. А. Хольмстон-Смысловского, действовавшего на Восточном фронте как 1-я Русская национальная армия; 2-й — в составе дивизий Буняченко и Зверева; 3-й — на основе 3-й русской дивизии Шаповалова и действовавшего на Балканах белоэмигрантского Русского корпуса (около 5 тыс. человек).

В январе 1945 года командир Русского корпуса генерал-лейтенант Б. А. Штейфон встретился в Берлине [393] с Власовым и согласился войти в состав РОА. Однако командующий Русской национальной армией генерал Б. А. Хольмстон-Смысловский и начальник управления казачьих войск генерал П. Н. Краснов по разным причинам воздержались от воссоединения с Власовым.

В то же время к Власову присоединилась группа генерал-лейтенанта A. B. Туркула — бывшего начальника Дроздовской дивизии в годы гражданской войны. По соглашению с немецким командованием Туркул начал формирование отдельных полков в Линце, Любляне и Филлахе. Штаб группы, переименованной в марте 1945 г. в бригаду (некоторыми авторами она даже именуется 4-й дивизией РОА), находился в Зальцбурге.

Наиболее боеспособной частью здесь был полк СС «Варяг» под командованием полковника М. А. Семенова, сформированный из отрядов вспомогательной полиции («хипо») на территории Югославии, укомплектованный в основном эмигрантами.

Переговоры Власова с генералом П. Шандруком о включении в состав вооруженных сил КОНР украинских формирований остались без результата из-за разногласий по национальному вопросу. 12 марта 1945 года в Веймаре при поддержке Розенберга был образован Украинский национальный комитет (УНК) под председательством Шандрука, объявивший о создании собственной Украинской Народной Армии{443}.

В составе германских вооруженных сил к этому времени действовала лишь одна украинская дивизия — 14-я гренадерская дивизия войск СС, во второй половине марта переброшенная в Словению.

Сразу же после провозглашения декларации УНК в Нимеле под Берлином началось формирование 2-й украинской дивизии (сначала как противотанковой бригады) под командованием полковника П. Дьяченко. К 28 марта она имела 3 батальона общей численностью 1900 человек и в таком составе приняла присягу на верность украинскому народу и государству. [394]

Далее была сформирована «бригада особого назначения» (парашютная) в составе 2 батальонов (400 чел.) под командованием полковника М. Бульбы-Боровца. Оба соединения были переброшены в Чехию и вошли в оперативное подчинение немецкой группы армий «Центр». Сюда же была направлена бригада «Вольного казачества» под командованием полковника Терещенко.

Что касается других национальных формирований, то они также, несмотря на обстановку на советско-германском фронте, стремились создать собственные вооруженные силы. Так, Кавказский и Туркестанский комитеты планировали формирование Кавказской освободительной армии и Национальной армии Туркестана на базе соответствующих частей в Италии, где к этому времени находилась 162-я тюркская пехотная дивизия в составе 303-го туркестанского и 314-го азербайджанского полков.

В ее состав также входили грузинский батальон и кавказское соединение войск СС.

Помимо частей и соединений, объединившихся под эгидой КОНР и отдельных национальных комитетов, целый ряд восточных формирований продолжал оставаться в составе вермахта. Наиболее крупным из них была 599-я пехотная бригада под командованием генерал-майора Хеннинга, сформированная из дислоцированных в Дании восточных батальонов в январе 1945 года.

Бригада насчитывала 13 тыс. человек и по своему составу соответствовала небольшой дивизии{444}.

Что касается «добровольцев вспомогательной службы» («хиви»), то их численность по состоянию на февраль 1945 года составляла около 600 тыс. человек в сухопутных войсках, от 50 до 60 тыс. в Люфтваффе и 125 тыс. — в военно-морском флоте.

Из этих сил Власову подчинялось не более 10 процентов — собственно РОА, Русский охранный корпус, бригада Туркула и казачьи части. Несмотря на очевидное поражение Германии в войне, Власов не оставлял надежду каким-то [395] образом изменить к лучшему судьбу своей армии. И в этом он, как и многие другие деятели Третьего рейха, до последнего дня обманывал самого себя.

Власов рассчитывал на то, что ввод в бой против советских войск независимой русской армии повлечет за собой начало внутреннего разложения Красной Армии, высшие офицеры которой, как говорил Власов, втайне симпатизируют «идеям освобождения», что позволит ему «закончить войну по телефону», переговорив со своими товарищами, которые борются на другой стороне»{445}.

Для проверки боеспособности частей ВС КОНР из офицеров и солдат личной охраны Власова и курсантов офицерской школы РОА (всего 50 человек) был сформирован отряд истребителей танков под командованием эмигранта полковника И. К. Сахарова. Вооруженная легким автоматическим оружием и фаустпатронами, эта группа была введена в бой 9 февраля 1945 года в районе Гюстебизе с целью выбить советские войска с плацдарма на западном берегу Одера. В ходе боя власовцам удалось овладеть несколькими опорными пунктами. В последующие дни отряд Сахарова предпринял две разведки боем в районе г. Шведт и в отражении танковой атаки.

Действия отряда были достаточно высоко оценены германским командованием. Все солдаты и офицеры отряда были награждены Железными Крестами и Знаками отличия для восточных народов, а сам Власов получил по этому случаю личное поздравление Гиммлера.

О действиях отряда Сахарова упомянул в своем дневнике министр пропаганды И. Геббельс, особо отметивший высокий боевой дух власовцев по сравнению с уставшими и измотанными в боях немецкими солдатами{446}.

В эти же дни по приказу организационного отдела ОКХ с согласия Власова была сформирована ударная противотанковая бригада «Россия» в составе четырех отрядов общей численностью 1200 человек под командованием половника Галкина{447}. Подчиненная штабу формирующейся противотанковой дивизии «Висла», бригада [396] должна была служить подвижным резервом германского командования, а ее отряды последовательно вводились в бой на одерских плацдармах.

Наконец, 6 марта 1945 года на фронт в район действий 9-й армии генерала Буссе в полном составе выступила 1-я дивизия ВС КОНР. Во время марша дивизии к фронту к ней присоединилось несколько тысяч беглых восточных рабочих, из числа которых в каждом полку было сформировано по третьему батальону. Уже на фронте в ее состав были включены противотанковая бригада и 1604-й полк, в результате чего ее численность выросла до 20 тыс. человек{448}.

13 апреля в 7.20 утра после мощной артиллерийской подготовки и бомбовых ударов авиации два полка 1-й дивизии атаковали позиции 119-го укрепленного района советской 33-й армии южнее Фюрстенберга. Атака третьего (1603-го) полка с юга после упорного боя, перешедшего в рукопашную схватку, была отбита уже к середине дня с большими потерями для наступающих.

Более успешными были действия второго (1602-го) полка, атаковавшего плацдарм с севера при поддержке 12 танков и нескольких самоходных орудий. Здесь власовцам удалось овладеть первой линией советских окопов и временно взять под контроль переправу на плацдарм.

Однако уже на следующий день занявшие траншеи подразделения были выбиты в результате советской контратаки и с потерями отброшены в исходное положение.

Убедившись в невозможности овладеть сильно укрепленным плацдармом имевшимися силами, и во избежание бессмысленных потерь, генерал-майор Буняченко прекратил атаки и отвел дивизию на тыловой рубеж.

Об отсутствии какого-либо значительного пропагандистского воздействия на красноармейцев, на что так рассчитывали Власов и его окружение, говорит тот факт, что советское командование даже не обнаружило присутствия [397] на фронте власовской дивизии вплоть до того момента, пока последняя не была отведена в тыл.

Вместе с тем в течение трех недель, пока дивизия находилась на фронте и в прифронтовой полосе, ни один из ее солдат не перешел на советскую сторону{449}.

Спустя два дня после отвода 1-й дивизии в тыл — 16 апреля 1945 года войска трех советских фронтов начали Берлинскую наступательную операцию, поставившую через три недели точку в истории Третьего рейха. В этой обстановке командование и личный состав Вооруженных сил КОНР и других «добровольческих соединений» уже не представляли для вермахта никакой ценности.

Руководство КОНР имело план действий на случай капитуляции Германии. Вера в противоестественность и непрочность коалиции западных демократий со сталинским режимом вселяла им надежду на ее неизбежный и скорый раскол. В этом случае многочисленные и хорошо вооруженные антисоветские формирования стали бы, по их мнению, незаменимым подспорьем для США и Великобритании в грядущей борьбе против Советского Союза.

Поэтому на последнем заседании КОНР, состоявшемся 26 марта 1945 года в Карлсбаде (Карловы Вары), было решено постепенно стягивать все русские и национальные формирования с Востока и Запада в район Инсбрук — Зальцбург (Австрийские Альпы). Здесь предполагалось соединиться с отступающими из Югославии казачьими частями, а также сербскими и хорватскими формированиями генералов Михайловича, Льетича и Недича и продолжать борьбу до изменения общей обстановки{450}.

В соответствии с этим решением 10 апреля 1945 года в район Линц-Будвайс (Ческе Будеевице) походным порядком выступили все находившиеся на формировании в Мюнзингене и Хойберге воинские части и учреждения Вооруженных Сил КОНР — 2-я дивизия, учебно-запасная бригада, штаб ВС КОНР с офицерским резервом и офицерской школой РОА, строительный батальон и штаб 3-й дивизии — всего около 23 тысяч человек{451}. [398]

15 апреля с Одерского фронта на соединение с ними двинулась 1-я дивизия — вопреки всем приказам германского командования, требовавшего от Буняченко снова вести дивизию в бой. Наконец, 17–18 апреля из района Мариенбада на юг вступили строевые и технические части ВВС КОНР под командованием генерал-майора В. И. Мальцева. Вместе с ними уходила формировавшаяся в Ваергамере дивизия «Беларусь» во главе с подполковником Ф. Кушелем.

Одновременно Власов через своих эмиссаров и представителей нейтральных государств пытался установить контакты с западными союзниками.

Все эти попытки оказались тщетными. На предложение сдать без сопротивления американцам формирования ВС КОНР при условии, что их личный состав не будет выдан советским властям, представители американского командования, включая главнокомандующего войсками союзников в Европе Д. Эйзенхауэра, заявили, что не уполномочены вести переговоры относительно предоставления этим русским политического убежища, и требовали сдачи в плен на общих основаниях.

Правда, они обещали, что власовцы не будут выданы в Советский Союз до окончания войны, и это позволяло последним надеяться, что разрыв между союзниками произойдет раньше, чем дело дойдет до выдачи.

Уже 30 апреля 1945 года в районе г. Цвиссель по предварительному соглашению с американцами в их расположение перешли и сложили оружие части ВВС КОНР и дивизии «Беларусь».

Надежды власовцев на лучший исход были, однако, призрачными. И соединения ВС КОНР стали действовать на свой страх и риск. В результате 1-я дивизия повернула оружие против немцев и приняла участие в Пражском восстании.

Произошло это следующим образом. В первых числах мая 1945 года, когда в Праге началось вооруженное выступление против немцев, дивизия Буняченко, двигавшаяся [399] с главными силами ВС КОНР, находилась в нескольких километрах юго-западнее чешской столицы.

4 мая в ее расположение прибыли представители штаба восстания, которые предложили командованию дивизии выступить на стороне повстанцев. Положение последних вскоре стало критическим, поскольку в борьбу с ними, кроме германского гарнизона Праги, оказались втянутыми все отступавшие через Прагу на запад войска, включая части двух дивизий СС.

Ранним утром 5 мая руководство пражского восстания обратилось с радиопризывом ко всем армиям союзников. Призыв пражан был также услышан и в русской дивизии. Это положило конец колебаниям командования дивизии.

Буняченко принял решение оказать помощь восставшим и тем самым реабилитировать власовцев в глазах союзников, чтобы просить затем у них политического убежища. Власов, находившийся в эти дни недалеко от Праги, в ответ на запрос о дальнейших действиях дивизии предпочел отмолчаться. Он все еще остерегался идти на открытый разрыв с немцами{452}.

Вечером 5 мая части 1-й дивизии вступили в Прагу и атаковали продвигавшиеся с востока немецкие войска. Через два дня большая часть города оказалась в руках восставших и русской дивизии, которая достигла его восточных пригородов. Население с благодарностью приветствовало власовских солдат, однако Чешский Национальный Совет, принявший на себя роль временного правительства, поспешил отмежеваться от них.

К тому времени войска 3-й американской армии генерала Паттона находились в 40 км от Праги, а с севера к городу приближались части 1-го Украинского фронта под командованием маршала И. С. Конева. В 23 часа 7 мая Буняченко отдал приказ о прекращении боевых действий, а утром следующего дня дивизия оставила Прагу, потеряв за время боев 300 бойцов убитыми и ранеными. [400]

В то время как 1-я дивизия вела бои в Праге, командование Южной группы РОА (2-я дивизия и другие части) достигло соглашения с американцами о сдаче им в плен всех вооруженных формирований КОНР. Однако они оказались застигнутыми врасплох наступающими частями Красной Армии. В результате часть 2-й дивизии вместе со штабом была пленена советскими войсками, в то время как остальные были интернированы американцами в районе г. Крумау (Австрия) 8–10 мая.

11 мая в районе Шлюссельбурга (Чехия) перед американцами сложила оружие и 1-я дивизия ВС КОНР. Однако высшее американское командование отказалось принять дивизию в плен на том основании, что она находилась на территории, которую должны были занять советские войска. В полдень 12 мая Буняченко отдал приказ о роспуске дивизии, надеясь, что в одиночку солдатам и офицерам будет легче перейти советско-американскую демаркационную линию.

В тот же день Власов и Буняченко предприняли отчаянную попытку вместе с колонной штабных машин прорваться в расположение американцев. Но было уже поздно.

Произошло это следующим образом. Власов и офицеры его штаба были взяты в плен 12 мая частями 25-го танкового корпуса 1-го Украинского фронта. В специальном донесении командир корпуса гвардии генерал-майор Фоминых и начальник штаба корпуса полковник Зубков описывали обстоятельства пленения наиболее известного и высокопоставленного изменника:

«1. 25-й танковый корпус, действуя из района Горжовице, что западнее Праги, на юг и юго-запад с задачей преследовать отходящего противника разгромленных войск СС и частей РОА Власова, к 12.00 11 мая передовым отрядом вышел на западную окраину Клатовы, главными силами в район Непомук. Выйдя, в указанные районы, корпус глубоко вклинился в расположение американских войск, тем самым создал затруднительную [401] обстановку противнику, который имел намерение обойти наши части и сдаваться в плен американским войскам.

Дальнейшее продвижение корпуса было приостановлено ввиду того, что командование американских частей считало указанные районы своим рубежом.

После встречи с американскими частями я решил остановить корпус и на основных направлениях и узлах дорог выставить засады, пикеты, вести разведку с задачей в случае обнаружения частей СС и власовцев уничтожать и пленить (их).

2. Проведенной разведкой в районе Брженице и западнее, а также из опросов захваченных власовцев стало известно, что в данном районе находится 1-я дивизия Власова под командованием бывшего генерала Буняченко{453} и штаб Власова во главе с ним.

Имея такие данные, я поставил перед командиром 162-й танковой бригады задачу во что бы то ни стало найти и пленить Власова. А в том случае, если он окажется в расположении американских частей, то украсть Власова.

Имея эту задачу, части производили поиски штаба дивизии и Власова.

3. 11 мая 1945 года 162-й танковой бригадой, которой командует полковник Мишенко, установлено, что в Брежи и окрестностях Брежи находится 1-я власовская дивизия и ее штаб.

В 16.00 12 мая полковник Мишенко поставил задачу командиру мотострелкового батальона 162-й танковой бригады капитану Якушову выехать в расположение 1-й дивизии РОА и взять в плен Власова с его штабом и командиром дивизии Буняченко.

Южнее 2 километра Брежи капитан Якушов встретил командира 2-го батальона 3-го полка 1-й дивизии РОА капитана Кучинского, который указал, что впереди следует колонна легковых автомашин со штабом дивизии, где находится и сам Власов.

Капитан Якушов на машине обогнал колонну и машиной загородил дорогу. [402]

В первой остановленной машине был обнаружен командир дивизии Буняченко, которому тов. Якушов предложил следовать за ним, но Буняченко категорически отказался.

В это время власовец Кучинский сообщил капитану Якушову, что в этой же колонне находится Власов.

После первого осмотра тов. Якушов не обнаружил Власова, но один из шоферов колонны показал машину, в которой находился Власов.

Подойдя к машине Власова, тов. Якушов обнаружил прикрывшегося одеялом и заслонившегося сидевшими в машине переводчиком и женщиной Власова.

На приказание тов. Якушова Власову сойти с машины и следовать за ним в штаб 162-й танковой бригады Власов отказался, мотивируя свой отказ тем, что он едет в штаб американской армии и находится в расположении американских войск.

Только под угрозой расстрела тов. Якушов заставил сесть в машину Власова. В пути Власов делал попытку выпрыгнуть из машины, но был задержан.

4. Следуя в расположение штаба бригады, в пути тов. Якушов встретил командира бригады тов. Мишенко. Тов. Якушов передал Власова полковнику Мишенко.

Власов в разговоре с тов. Мишенко снова заявил, что должен ехать в штаб американской армии.

После краткого разговора тов. Мишенко в 18.00 12 мая доставил Власова ко мне.

5. После опроса и разговоров с Власовым я предложил ему написать приказ всем частям о сдаче оружия и переходе на нашу сторону.

Власов дал согласие и тут же собственноручно написал приказ.

Приказ Власова был отпечатан в 4-х экземплярах и снова подписан Власовым. О пленении Власова немедленно донес командующему 13-й армией и в штаб фронта.

В 22.00 12 мая Власов в сопровождении начальника штаба 25-го танкового корпуса полковника Зубкова [403] и начальника контрразведки СМЕРШ подполковника Симонова был направлен в штаб 13-й армии, где был 13 мая отдан в отдел контрразведки СМЕРШ 13-й армии.

Через два дня 15 мая был взят командир 1-й дивизии Буняченко, начальник штаба дивизии Николаев, офицер особых поручений Ольховик, личный переводчик Власова Ресслер.

6. В результате пленения Власова 13 и 14 мая разоружена 1-я дивизия в количестве 9 тысяч человек.

Взято 5 танков, самоходных орудий — 5, бронетранспортеров — 2, бронемашин — 3, автомашин легковых — 38, автомашин грузовых — 64, лошадей — 1378»{454}.

Последний приказ Власова был кратким:

«Я нахожусь при командире 25-го танкового корпуса генерала Фоминых. Всем моим солдатам и офицерам, которые верят в меня, приказываю немедленно переходить на сторону Красной Армии.

Военнослужащим 1-й русской дивизии генерал-майора Буняченко, находящегося в расположении танковой бригады полковника Мишенко, немедленно перейти в его распоряжение.

Всем гарантируется жизнь и возвращение на Родину без репрессий.

Генерал-лейтенант Власов.

12.5.45.Г. 20.45»{455}.

Странная судьба, странное пленение, странный приказ. Удивительно, что при пленении ни Власов, ни кто-либо другой из его окружения не оказал сопротивления. Показательно также и то, что самого Власова выдали его же офицеры и солдаты. Наивен приказ с гарантиями жизни и возвращения на Родину без репрессий — кто уполномочил Власова давать какие-либо гарантии?

В течение 13–14 мая советскими войсками была пленена большая часть солдат и офицеров 1-й дивизии (около 11 тыс. человек) и захвачена вся ее материальная часть. [404]

Казачьи войска

Казачьи части, в отличие от других инонациональных формирований, вошли в состав вермахта уже осенью 1941 года.

Подобное расположение к ним немецкого командования объяснялось легендарной, едва ли не ставшей мифической славой об их доблести и стойкости. С целью обоснования подобных беспрецедентных морально-боевых качеств в недрах немецкой пропагандистской машины была даже разработана отдельная идеологическая концепция, согласно которой казаки являлись потомками остготов, владевших Причерноморским краем во II — V вв. н.э. Следовательно, казаков можно было относить не к славянам, а народу германского корня, «сохраняющим прочные кровные связи со своей германской прародиной»{456}.

В апреле 1942 года Гитлер лично разрешил использовать казаков как в борьбе с партизанами, так и в боевых действиях на фронте в качестве «равноправных союзников»{457}. Казаки в целом оправдали доверие и сыграли важную роль в антипартизанских операциях в тылу немецких соединений. Они были также включены в состав немецких охранных дивизий. В немецких танковых соединениях они в основном занимались ведением войсковой разведки. Казачья часть была создана даже в составе итальянской кавалерийской группы «Савойя».

Убедившись в относительной преданности казаков, немецкое командование дало разрешение весной 1942 года на формирование и более крупных казачьих формирований, предназначенных для непосредственного участия в боях с Красной Армией.

В мае 1942 года в составе 17-й армии вермахта был сформирован казачий конный полк «Платов». Командиром полка был назначен майор вермахта Э. Томсен. Значительная часть командных должностей в полку была занята бывшими советскими командирами. Чуть позже был [405] сформирован 1-й Атаманский полк и особая полусотня, в которую отбирались казаки, сражавшиеся в годы гражданской войны в отрядах генералов Шкуро, Маркова и других прославленных белогвардейских соединениях.

Зачислялись также репрессированные советской властью и имевшие по приговорам не менее 10 лет. К весне 1943 года было сформировано уже около 15 казачьих полков. Численность каждого полка достигала 1 тыс. человек{458}.

После занятия немецкими войсками Новочеркасска здесь был образован Штаб Войска Донского, который занялся формированием казачьих полков, отрядов и сотен из населения оккупированных немцами областей Дона, Кубани и Терека.

В 1943 году на стороне вермахта сражалось свыше 20 казачьих полков. Однако именно в это время в связи с потерей германской армией стратегической инициативы усилилось и разложение казачьих частей, выражавшееся во все более участившихся случаях перехода казаков на сторону Красной Армии.

Для того чтобы сохранить личный состав восточных формирований и одновременно обезопасить свой тыл от ненадежных частей, немецкое командование в конце 1943 года вывело большинство их них в Западную Европу, Италию и на Балканы.

Одновременно на базе казачьих частей было создано крупнейшее в восточных войсках соединение — 1-я казачья кавалерийская дивизия, которую возглавил генерал-майор X. фон Паннвиц, хорошо владевший русским языком. Дивизия состояла из 1-й и 2-й казачьих бригад и вспомогательных подразделений. К ноябрю 1943 года ее численность составила около 19 тыс. человек{459}. После завершения боевой подготовки дивизия приняла активное участие в борьбе с югославскими партизанами, возглавляемыми И. Броз Тито.

Весной 1945 года казакам фон Паннвица пришлось принять участие в последней наступательной операции [406] вермахта в ходе Второй мировой войны, развернувшейся на равнинах Венгрии в районе озера Балатон.

Против немцев на этом участке фронта действовали войска 1-й болгарской армии, чьи батареи не давали покоя окопавшимся на плацдарме частям. В ночь на 23 марта 4-й Кубанский полк атаковал болгарские артиллерийские позиции. По мнению историка 1-й казачьей дивизии, это была первая и последняя в истории войн ночная кавалерийская атака{460}. Казакам удалось захватить около 450 пленных.

В отдельных случаях, а чаще всего от безвыходности, немецкое командование рисковало отправлять некоторые казачьи подразделения и на Восточный фронт. Так, в начале 1944 года здесь было отмечено появление нескольких не совсем обычных казачьих формирований, названных «волчьими сотнями».

В приказе по поводу их формирования было сказано следующее: «Название Волчьей сотни — особых отрядов генерала А. Г. Шкуро в годы гражданской войны было грозою и смертью для большевиков. Пусть оно и в наши дни с ними страшит их и приносит им разгром и смерть»{461}.

Однако особой боевой роли «волчьи сотни», естественно, сыграть не могли.

Пожалуй, наибольшая и при этом сомнительная слава из всех казачьих соединений досталась казакам, объединенным в так называемый Казачий Стан под командованием походного атамана полковника С. В. Павлова. Он насчитывал до 11 казачьих пеших полков свыше 1 тыс. штыков каждый. В июле 1944 года Казачий Стан был перемещен с Восточного фронта на территорию Польши. После гибели Павлова его возглавил Т. И. Доманов. Здесь казаки наряду с другими подразделениями восточных войск (русскими, туркестанскими, азербайджанскими) приняли активное участие в подавлении восстания в Варшаве, вспыхнувшем 2 августа 1944 года.

Прежде всего, это относилось к сформированному еще в 1943 году в Варшаве казачьему полицейскому батальону [407] (более 1000 чел.) и конвойно-охранной сотне (250 чел.), а также казачьему батальону 570-го охранного полка.

Сюда же был брошен 5-й Кубанский полк Казачьего Стана под командованием полковника Бондаренко{462}.

Одному из казачьих подразделений во главе с хорунжим И. Аникиным был даже поручен захват штаба руководителя польского повстанческого движения генерала Т. Бур-Коморовского.

Казаки сыграли не последнюю роль в кровавом подавлении Варшавского восстания, захватив около 5 тыс. повстанцев. Германское командование наградило многих из участвовавших в этих боях казаков и офицеров орденом Железного Креста{463}.

Затем Казачий Стан был эвакуирован в Северную Италию. Там оказалось свыше 15 тыс. казаков с семьями. Казачий Стан был введен в подчинение командующего войсками СС и полиции прибрежной зоны Адриатического моря генерала СС и обергруппенфюрера О. Глобочника.

30 апреля 1945 года ввиду приближения английских войск и активизации действий партизан было принято решение об эвакуации Казачьего Стана из Северной Италии. Отход начался в ночь со 2 на 3 мая, а к вечеру 7 мая, преодолев высокогорный альпийский перевал Плоукен-Пасс, последние казачьи отряды пересекли итало-австрийскую границу и расположились в долине реки Драва между городами Лиенц и Обердраубург.

9 мая Т. И. Доманов капитулировал перед командиром 36-й английской пехотной бригады генералом Дж. Массоном.

О судьбе других казачьих частей имеются лишь отрывочные сведения. Казачий учебно-запасной полк под командованием подполковника Штабекова оставался на учебном полигоне Милау до весны 1944 года.

С ухудшением положения на Восточном фронте полк вместе со «Школой юных казаков» был эвакуирован во французский город Лангр, где стал резервом для пополнения [408] 1-й казачьей дивизии, а также казачьих батальонов, привлеченных к охране «Атлантического вала».

Одновременно казаки учебно-запасного полка привлекались к участию в операциях против французских партизан, действовавших в районе Дижона и Лангра{464}.

360-й казачий полк майора фон Рентельна был отправлен во Францию еще летом 1943 года. Здесь в числе других восточных частей он был задействован на охране немецкого «Атлантического вала» в районе г. Руайон севернее устья реки Жиронда.

В августе 1944 года во время отступления немецких войск из Франции полк фон Рентельна прошел с боями несколько сот километров и прорвался к новой лини немецкой обороны — «Западному валу», где соединился с учебно-запасным полком 1-й казачьей дивизии. Здесь в долине Рейна (Шварцвальд) казаки в течение нескольких недель сражались с американскими моторизованными частями.

К концу лета 1944 года, когда Красная Армия вплотную приблизилась к границам германского рейха, рейхсфюрер СС Г. Гиммлер, назначенный ввиду исключительности момента главнокомандующим армии резерва, добился передачи в распоряжение СС всех инонациональных частей и соединений сухопутных войск.

Он принял решение преобразовать 1-ю казачью дивизию в казачий корпус. В свою очередь вожди казачества генералы Краснов и Шкуро обратились к казачеству с призывом к общей мобилизации и объединении всех сил для борьбы с приближающимся большевизмом{465}.

Приказом от 25 февраля 1945 года 1-я казачья кавалерийская дивизия была преобразована в 15-й кавалерийский корпус войск СС, однако практически без изменения их состава и организационной структуры. Общая численность корпуса достигала 25 тыс. чел.

Кроме того, на завершающем этапе войны вместе с 15-м казачьим корпусом действовали такие восточные формирования, как калмыцкий полк (до 5 тыс. чел.), [409] кавказский конный дивизион, украинский батальон СС и группа танкистов Русской освободительной армии. Это позволило увеличить численность корпуса до 35 тыс. человек.

15-му казачьему корпусу вплоть до последних дней войны приходилось вести тяжелую борьбу на два фронта, отражая удары болгарских войск и частей Народно-Освободительной армии Югославии.

Лишь в первых числах мая, преодолевая горные перевалы и сбивая встававшие на их пути партизанские заслоны, казаки фон Паннвица прорвались в Австрию, где 11–12 мая сложили оружие перед англичанами.

В отдельных случаях дело доходило до курьезов. Так, 6-й Терский полк, пути отхода которого были отрезаны болгарской дивизией, сдался в плен английским солдатам из находившегося неподалеку лагеря военнопленных{466}.

Для тех же, кто оказался в советской зоне оккупации, судьба оставляла ограниченный выбор: бороться или умереть. Так, трагически сложилась судьба Походного атамана Терского казачьего войска полковника Н. Л. Кулакова, лишившегося в 1920 году в одном из боев против красноармейских частей обеих ног.

Незадолго до конца войны он находился в кратковременном отпуске в доме отдыха 15-го казачьего кавалерийского корпуса в районе австрийского города Инсбрука в Восточном Тироле, после капитуляции оказавшегося в зоне советских войск. Полковник отстреливался до последнего патрона и был убит.

Но, как показали дальнейшие события, чаша побежденных оказалась почти одинаково горькой для всех казаков, служивших Германии.

Весьма сомнительную роль в дальнейшей трагической судьбе казаков сыграли англичане. Казаки воевали на фронтах Первой мировой войны 1914–1918 годов совместно с армиями Великобритании, в гражданскую войну англичане оказывали поддержку белым армиям, в состав [410] которых входили казаки. Более того, в ноябре 1919 года король Великобритании Георг V наградил генерал-лейтенанта А. Г. Шкуро высшим военным орденом Бани за выдающиеся заслуги в борьбе с большевизмом.

Однако 11 февраля 1945 года в Ялте У. Черчилль без особых колебаний подписал соглашение «О репатриации советских граждан», что лишало возможности политического убежища всех без исключения подданных СССР, которые покинули родные края вместе с отступавшими на запад немецкими частями.

В английской оккупационной зоне оказались два самых крупных казачьих формирования: 15-й Казачий кавалерийский корпус Походного атамана генерал-лейтенанта X. фон Паннвица и Казачий Стан Походного атамана генерал-майора Т. И. Доманова.

Если 15-й казачий корпус был чисто воинским соединением численностью до 45 тыс. человек, то Казачий Стан состоял как из казачьих полков, которые составляли 1-й Казачий корпус Походного атамана, так и из станиц беженцев.

По мнению очевидца, эти формирования «не представляли войска в смысле требования нашего времени. Это был табор в разных формах одежды, частью в гражданской; на повозках везлась рухлядь, тут же были свиньи и овцы»{467}.

При этом тысячи казаков были разбросаны по территории Австрии и Германии, где они работали в различных немецких учреждениях, на фабриках, в строительной организации «Тодт» и т.п.

Всего же в 1945 году, ко времени окончания войны, в Германии и Австрии, а также частично во Франции, Италии, Чехословакии и других странах Западной Европы, по данным Главного управления Казачьих войск, находилось до 110 тыс. казаков{468}.

К 16 мая 1945 года в долине Дравы между Лиенцем и Обердраубургом собрались свыше 22 тыс. казаков Доманова. Рядом с ними разбили лагерь около 5 тыс. кавказцев, [411] входивших в состав Кавказского соединения войск СС.

Восточнее — в г. Шпиталь находилась группа в несколько сот казаков под командованием генерала Шкуро. Последние, идя на соединение с Казачьим Станом, 15 мая столкнулись у г. Юденбурга с советским войсками и лишь после тяжелого боя, с большими потерями смогли прорваться в расположение англичан.

Еще дальше — в районе Фельдкирхен — Альтхофен английские солдаты охраняли 15-й казачий кавалерийский корпус генерала фон Паннвица — около 19 тыс. солдат и офицеров, включая свыше 1 тыс. немцев{469}.

Большинство казаков охватывали тревожные предчувствия, но мало кто из них догадывался о том, что судьба их уже была предрешена.

Вся процедура выдачи казаков английским командованием в СССР получила название «Лиенцевской трагедии». Именно в этом городе размещалась английская военная комендатура.

Вблизи города находился лагерь Пеггец, в котором 1 июня 1945 года и разыгрались драматические события, связанные с насильственной выдачей казаков и их семейств.

28 мая 1945 года под предлогом встречи с английским главнокомандующим фельдмаршалом Александером от массы рядовых казаков были отделены офицеры. Все они под усиленным конвоем были отправлены в г. Юденбург и переданы советским властям. В числе выданных было около 1430 старых эмигрантов, в том числе генералы П. Н. Краснов, А. Г. Шкуро, Султан Келеч-Гирей (руководитель кавказцев) и др.

Генералов и офицеров отвезли в г. Шпиталь и заточили в строго охраняемом лагере. Происходящие события можно восстановить по выдаче инспектора Резерва казачьих войск генерал-лейтенанта А. Г. Шкуро.

Биография А. Г. Шкуро изобиловала резкими поворотами. Он родился в 1887 году в станице Пашковской Кубанской [412] области. В 1907 году окончил Николаевское кавалерийское училище. В годы Первой мировой войны «Кубанский конный отряд особого назначения войскового старшины Шкуро» совершал набеги на тылы германских войск на Румынском фронте. После Февральской революции полк Шкуро ушел на Северный Кавказ, а оттуда в Персию, в состав Отдельного Кавказского кавалерийского корпуса генерала Н. Р. Баратова, где принимал участие в боях с турками. В феврале 1918 года полковник Шкуро вернулся на Северный Кавказ и в мае 1918 года возглавил казачий мятеж против советской власти в районе Кисловодска, но вынужден был бежать на Кубань, где сформировал 10-тысячный отряд. В июле 1918 года захватил Ставрополь, затем соединился с Добровольческой армией, в которой командовал 2-й Кубанской казачьей дивизией. С мая 1919 года он командует уже 3-м конным корпусом. 13 декабря 1918 года был произведен в генерал-майоры, а в мае 1919 года — в генерал-лейтенанты. 22 июня назначен командующим Западным фронтом Вооруженных сил на Юге России. В марте 1920 года вступает в должность командующего Группой войск Сочинского направления (затем Кавказского побережья) и вместе с ней эвакуируется в Крым. Не получив никакой должности в Русской армии генерала Врангеля, в конце 1920 года Шкуро эмигрировал во Францию, а затем в Югославию.

Вечером 26 мая, по свидетельству переводчицы лагеря Пеггец О. Ротовой, «Шкуро был приглашен на ужин к Походному атаману генералу Доманову. Генерал Соломахин, будучи начальником штаба Походного атамана, никогда на такие ужины не приглашался, хотя комната его была напротив домановской.

В 3 часа утра 27 мая к нему в комнату буквально ввалился Шкуро, рухнул на кровать и заплакал.

— Предал меня... Доманов, — восклицал он. — Пригласил, напоил и предал. Сейчас придут англичане, арестуют меня и передадут советам. Меня, Шкуро, передадут советам... [413]

Он бил себя в грудь, и слезы градом катились из его глаз. В 6 часов утра он был увезен двумя английскими офицерами»{470}.

По боевым заслугам со Шкуро мог сравниться разве что начальник Главного управления казачьих войск генерал-лейтенант Краснов.

П. Н. Краснов родился в 1869 году в Петербурге в дворянской семье. В годы русско-японской войны служил военным корреспондентом. Затем он служил в лейб-гвардии Атаманском полку, командовал 1-м Сибирским Казачьим полком, бригадами в 1-й Донской и Туземной дивизиях. В 1917 году принял 3-й Конный корпус, с которым в конце октября 1917 года выступил против советской власти. В боях под Пулковом попал в плен. После освобождения из плена под соглашение, что не будет принимать участие в борьбе против советской власти, пробрался на Дон, где в мае 1918 года был избран атаманом Войска Донского. Сформировал казачью армию. Но в феврале 1919 года из-за противоречий с командованием Добровольческой армии подал в отставку и покинул вооруженные силы Юга России. В 1919–1920 годах принимал участие в боевых действиях на Северо-Западном фронте у генерала Юденича, впоследствии эмигрировал в Германию.

На допросе в Юденбурге генерал от кавалерии П. Н. Краснов якобы заявил советскому генералу: «Будущее России — велико! В этом я не сомневаюсь. Русский народ крепок и упорен. Он выковывается как сталь. Он выдержал не одну трагедию, не одно иго. Будущее за народом, а не за правительством. Режим приходит и уходит, уйдет и советская власть. Нероны рождались и исчезали. Не СССР, а Россия займет долженствующее ей почетное место в мире»{471}. Но вполне возможно, что эти слова ему просто приписаны.

1 июня 1945 года началась основная депортация казаков из долины Дравы, в которой приняли участие силы трех английских дивизий. Несколько десятков казаков были убиты при попытке к бегству. [414]

Немало казаков, обо всем, наконец, догадавшись, покончили с собой. Вот как описывает происходящие события один из очевидцев терский казак М. П. Негоднов:

«...Раздались выстрелы и появились бесы в английской форме... Эти бесы клещами врезались в группу людей и палками, прикладами и штыками гнали их к грузовикам и там, как мешки с картофелем, грузили живых, больных, убитых, женщин, детей и священников. Кто оказывал сопротивление, зверски били палками, прикладами, или просто закалывали штыками...»{472}

Вместе с тем некоторые британские солдаты заранее предупредили казаков о готовящейся выдаче и даже помогли им скрыться.

Всего за пять недель, начиная с 28 мая, советским властям было передано 35 тыс. казаков{473}.

Некоторые из них были уничтожены в г. Юденбурге, через который проходила англо-советская демаркационная линия. Здесь на территории советской зоны находился огромный сталелитейный завод, пустые здания которого были использованы для содержания казаков под стражей.

Бесхозное казачье имущество стало легкой добычей для англичан. Так, по свидетельству генерала И. А. Полякова, 26 мая 1945 года к «Казачьему банку» подъехал «английский грузовик с четырьмя солдатам и одним сержантом, которые, ссылаясь на распоряжение своего начальства, взяли... ключи от кассы, заперли ее, а затем погрузили на грузовик, куда-то увезли». По словам директора банка «в кассе находилось около 6 миллионов немецких марок и столько миллионов итальянских лир», что их сумма превышала 200 000 долларов{474}.

«Исчез» и бесценный табун племенных лошадей примерно в 5 тыс. голов. Еще за 4 дня до выдачи в ответ на жалобу Доманова о том, что англичане берут без спроса лошадей, некий британский генерал-лейтенант якобы заявил:

«Здесь нет казачьих лошадей. Они принадлежат английскому королю»{475}. [415]

Некоторым казакам лошади в буквальном смысле спасли жизнь. Так, в Клагенфурте, где был расквартирован 4-й гусарский королевский полк, находилось около сорока казачьих лошадей.

В ряде случаев для ухода за лошадьми оставляли казаков, благодаря чему они не попали под выдачу.

В целом личный состав формирований РОА, казачьих частей и национальных легионов, плененных войсками США и Великобритании, содержался в специально созданных лагерях в американской, английской и французской оккупационных зонах.

К середине 1946 года почти все участники антисоветских формирований, содержавшихся в лагерях союзных держав, были организованно переданы советским властям согласно Ялтинским соглашениям от 11 февраля 1945 года.

Точку в истории антисоветских формирований периода второй мировой войны поставили закрытые судебные процессы над их руководителями — в июле 1946 года. Перед судом предстали: A. A. Власов, В. Ф. Малышкин, Г. Н. Жиленков, Ф. И. Трухин, С. К. Буняченко, Г. А. Зверев, В. И. Мальцев, М. А. Меандров, Д. Е. Закутный, И. А. Благовещенский, В. Д. Корбуков и Н. С. Шатов. В январе 1947 года состоялись процессы над П. Н. Красновым, А. Г. Шкуро, Т. И. Домановым, С. Н. Красновым, Султан Келеч-Гиреем и X. фон Паннвицем. Все они обвинялись в том, что «по заданию германской разведки, они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную деятельность против СССР»{476}. Судебное заседание завершилось вынесением смертных приговоров и казнью всех подсудимых{477}. 17 января 1947 года газета «Правда» сообщила об их казни.

Спустя более 50 лет после репатриации истинный смысл трагедии поняли и некоторые политики. Так, шведский король Карл XVI Густав в июне 1994 года на приеме, устроенном в честь оставшихся в живых ветеранов [416] Второй мировой войны из прибалтийских стран, принес извинения за депортацию в СССР солдат, призванных в германскую армию и затем искавших политического убежища в Швеции.

Король назвал депортацию одной из самых мрачных страниц шведской истории.

Другие национальные формирования в составе вермахта{478}

Среди национальных формирований германской армии заметное место заняли так называемые Кавказские легионы. Истоки их формирования лежат, как и в других случаях, в гражданской войне в России, в фактически не разрешенном национальном вопросе в СССР. Не случайно политические эмигранты всех мастей сыграли значительную роль в формировании национальных частей.

При этом эмигрантские силы смогли на какое-то время реанимировать старые лозунги о независимости закавказских республик, поднимавшиеся националистами Азербайджана, Армении и Грузии в 1917–1920 годах. В Азербайджане наиболее разработанная националистическая программа принадлежала партии «Мусават», лидерами которой в те годы были М. Э. Расуладзе, Н. Уссубеков, X. Хасмамедов. В Армении эти интересы представляли партия дашнаков, в Грузии — грузинские меньшевики.

Созданный ими 15 ноября 1917 года Закавказский комиссариат во главе с Е. Гегечкори одной из своих главных задач считал формирование национальных воинских частей — грузинских, мусульманских и армянских. Активное участие в этом процессе играли турецкие офицеры-специалисты. Особую роль в боевых действиях этих национальных частей сыграла азербайджанская «Дикая дивизия» под командованием М. Ш. Асадуллаева.

После поражения от Красной Армии многие политические деятели этих партий и боевики национальных частей [417] оказались в эмиграции. Немалая часть из них, осев в Германии, связывала последние надежды на возвращение на родину с германским фашизмом.

После начала войны с Советским Союзом гитлеровское руководство, не давая согласия на образование национальных правительств, к чему стремились закавказские националисты-эмигранты, тем не менее одобрило программу формирования национальных подразделений и частей из числа эмигрантов и военнопленных. Ускорил принятие этого решения провал политики «блицкрига» на Востоке и перспектива длительной войны с Советским Союзом.

Командование вермахта приступило к активной работе по формированию батальонов из различных национальностей Советского Союза с лета 1941 года. Происходило это следующим образом. Из лагерей советских военнопленных «подходящий» человеческий материал направлялся на сборные пункты, чаще всего в с. Веньяминов (близ Варшавы), откуда затем они рассылались в различные формировочные пункты.

В 30 км восточнее Варшавы в местечке Весело, начиная с лета 1942 года, начал действовать специально созданный штаб по формированию батальонов из кавказских национальностей. Позже, в октябре 1943 года здесь же начал действовать штаб по формированию батальонов из прибалтийских национальностей. Штаб возглавляли представители немецкого командования.

В частности, из грузин была предпринята попытка сформировать отдельный полк под названием «Георгиен легион» («Грузинский легион»). 14 мая 1942 года в лагерь по формированию, расположенный в местечке Кручина на территории Польши, прибыл из Берлина эмигрант Тогонидзе, одетый в немецкую военную форму. Вместе с ним было еще несколько кавказцев. На наскоро собранном митинге Тогонидзе заявил следующее: «Кавказ будет занят немецкими войсками до осени. Наша задача организовать грузинские военные части, чтобы [418] вместе с немцами вступить в Грузию. Мы пойдем туда с нашим национальным знаменем».

Сформировать полк на базе Грузинского легиона, однако, не удалось. Легион принял форму усиленного батальона, в составе 4 рот.

В ходе обучения легионеров немцы стремились поддерживать строгий, если не жестокий, порядок. Провинившихся при полной выкладке и в противогазе заставляли выполнять команды «Бегом», «Ложись», «Встать». Нередко их заставляли влезать на дерево и на ветке стоять по стойке «смирно». Многие, не выдержав, падали вниз. Активно применялся и метод круговой поруки, когда за проступок одного солдата несла ответственность вся рота. Так было в каждой национальной части.

Тех же, кто хорошо справлялся со своими обязанностями, стремились поощрять. В мае 1942 года для легионеров-отличников была организована даже специальная поездка в Берлин. От каждого национального батальона выделялось по 4 человека. Вот как описывает эту поездку перебежавший позже на сторону советских войск солдат Грузинского легиона А. Какавадзе:

«10 мая я с тремя товарищами из грузинского батальона был отправлен в Варшаву, откуда в специальном вагоне мы выехали в Берлин. 11 мая в 4 утра мы прибыли в Берлин. До 8 часов утра нас из вагона не выпускали, заставляя привести себя в порядок. К 8 часам утра на перроне вокзала был выстроен почетный караул — до одного батальона с духовым оркестром. Ровно в 8 оркестр заиграл марш. В этот момент нас выпустили из вагона, и мы направились по перрону мимо почетного караула. Навстречу нам шли Геринг и эмигрант Робакидзе. Оба они нас приветствовали и выступили с краткими речами. Робакидзе в своем выступлении сказал о том, что немецкое командование приняло нас в состав германских вооруженных сил, что является для нас большой честью, и нужно помочь немецкой армии освободить Грузию от большевиков. Робакидзе говорил на грузинском языке. Геринг в своем [419] выступлении говорил то же, что и Робакидзе, только добавил, что нужно прогнать из Грузии, кроме большевиков, также и жидов... В Берлине мы пробыли до 10 июня. За это время нас водили в кино, театры, музеи, показывали достопримечательности города. Кроме того, возили на завод Круппа в Берлине и на ряд других заводов.

23 мая в 10 часов нас всех собрали в клубе при гостинице. Сюда приехал Гитлер в сопровождении Геринга и 12 генералов. Гитлер выступил с 15-минутой речью, в которой призывал нас помочь немецкой армии в «освобождении» Кавказа от большевиков. Выступление Гитлера было дословно переведено на русский язык, перепечатано и роздано каждому из нас. 10 июня мы выехали из Берлина».

Однако в целом отношения между грузинами и немцами складывались явно несоюзнические. К примеру, в столовую для немецких солдат грузин не пускали.

В октябре 1942 года легион был отправлен на боевые позиции в районы Алтуд, Майская, Котляревская. После того как в декабре 1942 года батальон был переброшен в район Ново-Полтавское (хутор Баксанский), командир 3-й роты Грузинского легиона послал 3 легионеров с обращением к командиру советской 383-й стрелковой дивизии, в котором говорилось о намерении легионеров перейти на сторону Красной Армии. Через несколько дней около 80 солдат и офицеров из двух рот легиона перешло на сторону советских войск. Немцы усилили контроль за действиями легиона и в конце концов в результате предательства узнали об еще одном готовящемся переходе легионеров. Утром 10 октября немецкое командование подтянуло к позициям легиона два батальона немецкой пехоты и артиллерию. В ходе боя грузины были обезоружены и отправлены в лагерь для военнопленных в Крупно-Ульяновское, где немецкий полевой суд приговорил организаторов перехода к расстрелу.

Тем не менее немцы все же эпизодически использовали грузинских военнопленных, особенно в ходе боевых [420] действий на Кавказском хребте. Так, 80 грузин, прошедших специальную подготовку в Германии, были включены в состав отдельной альпийской роты немцев.

На территории Польши был сформирован и так называемый «Кавказский батальон легионеров», который набирался, часто в принудительном порядке, из числа военнопленных — чеченцев, аварцев, ингушей, кабардинцев, черкесов, осетин и представителей других кавказских народностей.

Кавказский батальон в составе 5 рот летом 1942 года был направлен на позиции в районе г. Моздок. В сентябре 1942 года батальон занял оборону в районе реки Терек, около ст. Ищерская. В январе 1943 года 925-й кавказский батальон оказался в районе Звенигородка в полосе действия советской 5-й танковой армии.

В свою очередь из азербайджанцев был сформирован так называемый Коктебельский добровольческий батальон, летом 1942 года направленный в окрестности г. Феодосия. Здесь добровольческие подразделения общей численностью до 6 тыс. человек охраняли Феодосийскую береговую зону.

В мае 1942 года в г. Радоме (Польша) был сформирован 1-й батальон Армянского легиона. В целом Армянский легион должен был состоять из трех батальонов.

В конце августа 1942 года первый сформированный Армянский батальон прибыл на Восточный фронт в район Майкопа.

В июне 1943 года один из батальонов, сформированный из чувашей и марийцев, был отправлен для несения охранной и вспомогательной службы во Францию.

Туркестанский легион в составе 7 батальонов начал формироваться в июле — августе 1942 года в другом крупном. центре подготовки национальных подразделений, размещенном в лагерях городов Ромны, Прилуки и села Ладна (18 км от Прилук).

Затем будущие легионеры были переведены в учебные центры, размещенные на территории Польши. Всего [421] было сформировано три Туркестанских батальона. Специально для легионеров выпускался журнал «Милли Туркестан» («Национальный Туркестан»). Журнал издавался на нескольких языках: казахском, узбекском, татарском и др. Легионерам было разрешено также носить нарукавный знак «Аллах с нами». Ежедневно совершался и намаз, посещение которого, правда, носило необязательный характер. Прикрепленные к ротам муллы нередко совмещали религиозные функции с командирскими.

В июле 1942 года новоиспеченные легионеры принимали присягу. Вот как это происходило по показаниям перебежчиков:

«Всех нас выстроили в лагере четырехугольником. В каждом углу поставили радиорупоры, перед микрофоном в середине стояли мулла, а рядом, по обе его стороны — немецкие офицеры и духовой оркестр. Для фона стояли станковые пулеметы и винтовки в козлах. Мулла произнес речь, в которой сказал: «Нас угнетали русский народ и большевики. Нам не давали право отдельно жить и организовали коллективизацию, не дали возможности молиться и учиться по-старому. Поэтому мы должны бороться против коммунизма, уничтожить его, взять свою землю в свои руки. Совместно с немецкими солдатами мы должны воевать против Красной Армии. После победы мы будем управлять сами. Главу государства мы сами изберем и будем жить, как брат и союзник Германии, которая даст нам возможность построить фабрики, заводы и у которой мы возьмем культуру. Поэтому мы должны сегодня принять присягу о том, что будем верными Адольфу Гитлеру с целью создания нашего отдельного государства и что будем воевать, не щадя жизни и не отступая». После этого мулла заставил всех нас приложить правую руку к сердцу и сказать: «Перед богом принимаю присягу не отступать».

То, что произошло с Туркестанскими батальонами в дальнейшем, видно на примере одного из них, 3-го. 20 августа 1942 года 3-й Туркестанский батальон был [422] отправлен на фронт по маршруту: Люблин, Львов, Днепропетровск, Таганрог, Ростов, Усть-Лабинская, Белореченская. Здесь, на оборонительном участке, который перед этим занимал немецкий штрафной батальон, 3-й Туркестанский батальон был поставлен в качестве второго эшелона. Рядом с батальоном находился немецкий саперный батальон. Его отдельные взводы были размещены так, чтобы чередоваться со взводами 3-го батальона. Кроме того, для усиления контроля над легионерами в каждый взвод Туркестанского батальона было влито по 5–6 немецких военнослужащих. В последующем батальон был фактически расформирован. Отдельные его роты были направлены на разные участки фронта.

Однако и это не помогло поддерживать высокий моральный дух среди легионеров. Осенью 1942 года на сторону 279-й дивизии, оборонявшейся на участке по Северному Донцу, организованно перешло 65 человек из 6-го Туркестанского батальона. Практически то же произошло и с другими батальонами легиона.

Особое место среди национальных легионов занимали прибалтийские формирования. В прибалтийских республиках, в бытность их буржуазными, для борьбы с революционным движением, помимо армии, активно привлекались различные военизированные организации. В Эстонии — кайтселийт (Союз защиты), в Латвии — айзсарги (защитники), в Литве — шаулисы (стрелки). Военизированные организации объединяли не только мужчин, создавались аналогичные женские и молодежные организации. Члены военизированных организаций носили специальную форму и обучались военному делу.

Достаточно широкую социальную базу для будущих прибалтийских формирований представляли и бывшие полицейские структуры в этих государствах. Здесь часто и на длительное время вводилось военное положение, и полицейские были приучены по существу к полувоенному режиму службы. [423]

Имели свои вооруженные формирования и различные общественные организации. В Латвии, к примеру, в этом отношении особенно выделялся «Союз ветеранов» («вапсы»), объединявший бывших фронтовиков первой мировой войны и участников гражданской войны 1918–1921 годов. В силу особых исторических связей между прибалтийскими государствами и Германией эти организации находились под сильным германским влиянием.

Особенно эти связи усилились в конце 30-х годов. В Литве, к примеру, число членов прогитлеровского по своей сущности «Культурфербанда» выросло до 10 тыс. человек.

Значительно активизировалась и прогерманская националистическая группировка так называемых вольдемаровцев (прозвище получили по имени своего руководителя А. Вольдемараса), которые получали определенную материальную поддержку от германских разведывательных органов.

В феврале 1940 года президент Литвы А. Сметона направил с секретной миссией в Берлин директора департамента государственной безопасности (жвальгибы) А. Повилайтиса, в ходе которой были достигнуты договоренности о взаимодействии двух секретных служб.

События лета 1940 года, связанные с вводом крупного советского воинского контингента на территорию прибалтийских государств и последующим приходом к власти коммунистов, эти силы встретили с естественной враждебностью. С началом войны Германии против СССР эти организации вышли из тени, став основой для формирования национальных вооруженных формирований в составе германской армии.

Уже в период отхода частей Красной Армии летом 1941 года из Прибалтики, отряды возродившихся военизированных организаций нападали на отступающие подразделения Красной Армии, отставших военнослужащих, собирали и накапливали оружие. [424]

С приходом немецких войск члены военизированных националистических организаций стали называться «партизанами». Для большинства вооруженных формирований была предусмотрена специальная форма с соответствующими знаками отличия.

В дальнейшем эти разрозненные вооруженные группы были объединены в так называемые «отряды самообороны», насчитывавшие в своем составе до 12–14 тыс. человек в каждом прибалтийском государстве.

Главной задачей «отрядов самообороны» являлась борьба против советских партизан. Активно использовались они также и в карательных операция против местного населения: евреев, поляков, жителей, заподозренных в связях с партизанами.

Так, летом 1941 года печально известный в Литве карательный отряд Янушаускаса арестовал 375 евреев (женщин, стариков, детей) и позже принял участие в расстреле этих людей. В июле 1941 года этот же карательный отряд задержал 15 красноармейцев, выходивших из окружения, и тут же на месте расстрелял их. Подобная картина была характерной и для других отрядов.

Несмотря на активность национальных отрядов, гитлеровское руководство не торопилось создавать самостоятельные прибалтийские вооруженные формирования в составе германской армии на правах воинских частей. Тем более Германия не торопилась санкционировать возрождение правительств прибалтийских государства, что являлось конечной целью лидеров националистического движения. Лишь когда чаша весов на советско-германском фронте качнулась явно не в сторону германского рейха, Берлин одобрил создание прибалтийских воинских соединений.

Началось крупномасштабное по замыслу строительство национальных легионов. В Литве, к примеру, этому способствовал ряд политических событий. В течение трех дней (с 22 по 24 ноября 1943 года), как сообщила националистическая газета «И Лайсве», по инициативе генерального [425] советника Литвы при германском командовании Якубилюкаса прошло расширенное совещание, на котором присутствовали представители офицерства и общественности. Заседание было посвящено вопросу создания литовской армии. Была принята следующая резолюция:

«Литовцы энергично встают на борьбу с большевиками и считают необходимым иметь для этого вооруженную силу. Эта вооруженная сила создается в виде литовской армии. Армией руководят литовцы, имеющие доверие как немцев, так и литовского населения. Набор в армию проводится путем мобилизации».

Решение предусматривало, что литовская армия будет создаваться как единый военный организм, состоящий из всех родов войск. Первоначально предполагалось формирование одного корпуса на основе существующих охранных батальонов.

С первых же дней мобилизация в литовскую армию встретилась с серьезными трудностями. Это было связано не только с тем, что гитлеровское руководство так и не дало согласия на образование литовского правительства и поэтому сам акт мобилизации от имени литовских представителей рассматривался значительной частью населения как незаконный.

Возникли серьезные разногласия между литовскими представителями и немецкими властями и по вопросам численности формируемых частей, их подчиненности, командному составу, предполагаемым задачам, дислокации, срокам развертывания.

Газета литовских националистов «И Лайсве» в своем номере от 27 марта 1944 года сообщила, что генеральный инспектор литовских вооруженных сил Плехавичюс, на которого было возложено формирование первой литовской дивизии, не смог договориться с немецкими оккупационными властями Литвы.

Однако в марте 1943 года Плехавичюсу наконец удалось достичь соглашения с представителями немецкого командования на северном участке Восточного фронта. [426]

Между соответствующими сторонами была достигнута договоренность о том, что до 1 мая 1944 года литовцы из так называемых «хильфсвиллиге» сформируют тыловую литовскую армию численностью в 10 с половиной тысяч человек. Офицерский состав формируемой армии должен был состоять из литовцев. После укомплектования армия передавалась в распоряжение немецкого командования. 28 апреля 1944 года Плехавичюс выступил по радио с речью, в которой призвал литовцев вступать в ряды создаваемой им армии.

Однако набор шел вяло. Не способствовало взаимопониманию и то, что немецкое командование стремилось использовать литовские отряды для борьбы с польским партизанским движением. Началось массовое дезертирство из литовских отрядов. В ночь с 17 на 18 мая 1944 года немцы начали разоружение отрядов Плехавичюса. В отдельных случаях литовские боевики оказывали вооруженное сопротивление. Особенно сильным оно было в Укмерге, Вильнюсе и Каунасе. В Вильнюсе бои шли в течение суток, в Каунасе — трое суток. Плехавичюс со своим штабом был арестован. В качестве официального повода для разоружения немцами войск Плехавичюса явился его отказ выполнить требование немцев об отправке на северный участок немецкой обороны 20 тысяч литовских солдат.

Не лучше складывалось положение и в литовских охранных батальонах и строительных частях. Часть из них была разоружена и расформирована.

Последняя попытка сформировать боеспособное литовское подразделение в составе немецкой армии была предпринята в марте 1944 года. Им стал батальон «Летува», принявший активное участие в боевых действиях, а затем ушедший с немцами на Запад.

Остатки разбитых литовских формирований в последующем составили основу для отрядов литовских националистов, длительное время совершавших террористические акты против красноармейских подразделений, органов [427] местной власти, а также сочувствующих новому строю местного населения.

Активная борьба против этих отрядов началась с августа 1944 года и продолжалась вплоть до 1947 года, и стоила обеим противоборствующим сторонам немалых жертв. Особую активность в антисоветской борьбе проявила террористическая молодежная организация «Лайсвес ковотолс» («Борец за свободу»), существовавшая на территории Литвы приблизительно с 1943 года.

В несколько иных условиях шло создание национальных воинских частей в Латвии. После оккупации Латвии немецкие власти приступили к формированию прежде всего многочисленной охранной полиции на основе вышедшей из подполья военизированной организации «айзсаргов».

Латвийская охранная полиция подразделялась на три основных группы, отличавшихся друг от друга по целям и составу. Группа «А» включала полицейских, несших службу в определенном городе или волости. За свою службу они получали обмундирование и месячное жалованье. В группу «Б» входили полицейские, несшие службу по охране фабрик, дорог, мостов и других объектов. Полицейские этой группы форменной одежды, как правило, не имели, но носили нарукавную ленту с надписью «Шутцман» («охранник»). Группа «Ц» представляла собой своеобразный резерв. Эти люди жили у себя дома, но по мере надобности мобилизовывались для проведения карательных операций против партизан. Регулярного жалованья при этом они не получали. Последние две группы в немецких документах обозначались как «вспомогательная полиция».

В конце 1941 года из латышских полицейских были сформирован ряд добровольческих охранных батальонов. Однако в полной мере добиться принципа добровольности не удалось. Значительная часть латышей была вовлечена в полицейские батальоны принудительно, что не замедлило сказаться на их боеспособности. [428]

Латышские полицейские батальоны использовались для охраны мостов, дорог, изъятия у местного населения продовольствия для нужд немецкой армии и насильственного угона граждан на работы в Германию. Достаточно часто батальоны привлекались и к участию в карательных операциях против партизан.

После того как резко возросли потери немецкой армии, латышские полицейские батальоны стали готовить для отправки на передовую. С этой целью в Берлине было принято решение о формировании латышского добровольческого легиона СС.

Однако вербовка добровольцев в легион не дала ожидаемого результата, и немцы были вынуждены формировать его главным образом за счет созданных ранее полицейских батальонов, а также принудительной мобилизации латышей. Так, частичная мобилизация в Латвии была проведена в марте — апреле 1943 года. Первым был сформирован 881-й Рижский батальон, получивший позже наименование 281-го отдельного добровольческого Рижского полицейского батальона.

Однако по замыслу национальный латышский Легион должен был включать как минимум две дивизии. Уже с конца 1942 года началось и формирование первой латышской дивизии СС. Командиром дивизии была назначен генерал-майор фон Кютлер-Бурхгауз. К октябрю 1943 года это формирование СС было частично укомплектовано и получило название 2-й добровольческой бригады СС. В марте 1944 года после успешных боевых действий она была доукомплектована и превратилась в 19-ю латвийскую дивизию СС. В состав дивизии вошли 42-й, 43-й и 44-е пехотные полки, артполк и спецподразделения.

В июле — августе 1943 года было закончено формирование 15-й латышской дивизии СС. Официально, как и 19-я дивизия, она носила название «добровольческой», но в действительности основная масса солдат была набрана по мобилизации. [429]

Более того, в середине ноября 1943 года в Латвии были вынуждены провести новую мобилизацию, теперь уже от имени так называемого латышского самоуправления. О создании этого самоуправления 16 ноября 1943 года в большом зале Рижского университета объявил генеральный директор внутренних дел Латвии Данкерс. Он же призвал латышей вступать в Легион и с оружием в руках остановить приближающиеся к границам Латвии советские войска. Несмотря на отсутствие большого энтузиазма, национальные вооруженные формирования постепенно комплектовались.

Командный состав Латвийского легиона вплоть до командиров рот набирался преимущественно из латышей. Высшим военным начальником всех латышских национальных формирований был назначен немецкий генерал Екель.

Как и следовало ожидать, особенно активно на Восточном фронте проявили себя 19-я и 15-я латышские дивизии СС. В частности, до января 1944 года 19-я дивизия СС вела оборонительные бои на Волховском фронте, а затем с тяжелыми боями отходила в сторону Пскова, прикрывая отступление немецких войск. В феврале 1944 года дивизия в полном составе была переброшена в район северо-западнее Пушкинских гор, где заняла оборону по р. Великая. В конце апреля 1944 года дивизия, понеся большие потери, была отброшена с занимаемого рубежа.

С осени 1944 года дивизия под ударами Красной Армии с упорными боями отходила в западном направлении и вела тяжелые оборонительные бои в районах Сунтажи и Риги. В ходе этих боев дивизия потеряла убитыми до 6 тыс. человек убитыми и ранеными.

В свою очередь 15-я дивизия СС была выведена на передовые позиции в конце февраля 1943 года. В дальнейшем она вела тяжелые оборонительные бои, постепенно отступая под натиском Красной Армии.

Часть людей из разгромленных латышских дивизий СС ушла вместе с немецкими войсками на Запад, часть [430] осталась на территории Латвии, составив основу для террористических групп, действующих в тылах Красной Армии. Уже после окончания войны в августе 1945 года советское командование было вынуждено провести крупную армейскую операцию (в которой принимали участие 4 стрелковые дивизии) по «зачистке» лесов от латышских боевиков. Однако вооруженные стычки с ними то и дело возникали вплоть до осени 1947 года.

Схожая ситуация с национальными воинскими формированиями сложилась и в Эстонии. Помимо охранных и полицейских батальонов, здесь наиболее активное участие в боевых действиях приняла 20-я эстонская дивизия СС.

Особое место в ряду национальных легионов заняли украинские национальные формирования, имевшие сложную и запутанную предысторию. По фильмам, описывающим послевоенную вооруженную борьбу в Западной Украине, читатель, видимо, знаком с такими словами, как националисты, бульбовцы, «лесовики» и, уж конечно, бандеровцы. По сей день их деятельность окружена слухами, домыслами и легендами. В исследованиях советских историков участники Украинской повстанческой армии упрощенно и односторонне представлялись только в качестве бандитов и террористов, пополняемых за счет дезертиров, бывших полицейских и изменников, наводивших ужас на жителей районов преимущественно Западной и Прикарпатской Украины. Сами боевики, естественно, относились к себе по-иному. По их представлениям, они не являлись военными преступниками, поскольку были идейными борцами против сталинского режима, выступал и за отделение Украины от Советского Союза и образование «самостийного, незалежного» государства.

Понять подлинную суть движения националистического движения на Украине поможет небольшой экскурс в историю украинской эмиграции. Именно в эмигрантских кругах вызревала в многолетней полемике, а иногда и в кровопролитной борьбе фракций, программа украинского [431] повстанческого движения, определялась стратегия и тактика его действий, заблаговременно готовились командные кадры для вооруженных формирований.

После окончания гражданской войны украинское эмигрантское движение формировалось в основном вокруг двух центров: гетманцев во главе с дряхлеющим, но не утратившим политического честолюбия бывшим гетманом Скоропадским и петлюровцев, перенесших свою вражду к гетманцам в заграничные штаб-квартиры.

В 1920 году в Германии Скоропадским был основан «Украинский союз хлеборобов-державников» (УСХД). Организация стремилась к свержению советской власти на Украине, восстановлению здесь буржуазно-парламентарного строя и провозглашение так называемой «трудовой монархии» во главе со Скоропадским. Сторонники гетмана в тот период пользовались значительной поддержкой среди украинской эмиграции не только в Германии, но и в других странах. В 1924 году к их политической программе присоединились так называемые «военно-гимнастические сичевые организации» в США и Канаде. «Гетманские» организации существовали также в Англии, Польше и некоторых других странах.

Однако с начала 30-х годов гетманский лагерь, занимавшийся преимущественно пропагандой идей великодержавной Украины и эпизодическим выделением людей для разведслужб западных стран, оказался в кризисном состоянии. Даже для непосвященных стало очевидным, что один из основных козырей политической программы гетманцев — ставка на внутреннюю оппозицию в Советской Украине и соответственно на возможное вооруженное восстание — не более чем блеф.

В 1932 году от гетманцев откололась группа Полтавца-Остряницы, создавшая Украинское народное козацкое движение (УНАКОР). Эта организация ставила своей непосредственной целью подготовку воинских формирований для вооруженной борьбы с Советским Союзом, что и определило ее идейную близость с оформлявшейся нацистской [432] властью в Германии. Необратимому расколу гетманского лагеря способствовало также и то, что Полтавец-Остряница нанес личное оскорбление Скоропадскому, объявив себя гетманом всей Украины.

Близка по своим взглядам к УНАКОР и другая организация украинских эмигрантов — Украинская войсковая организация (УВО), явившейся правопреемницей петлюровского движения и также ставившей своей целью вооруженную борьбу за независимость Украины. УВО была создана офицерами бывшего осадного корпуса «сичевых стрельцов» и политическими деятелями бывшей Западноукраинской народной республики. Ее руководителем стал Е. Коновалец, широко известный среди украинских националистов командир полка в петлюровской армии.

В 1929 году УВО вместе с «Легией украинских националистов» на объединительном съезде в Вене основала приобретшую печальную известность Организацию украинских националистов (ОУН). Последняя, окончательно оттеснив гетманцев на задворки украинской эмиграции, стала идейным вдохновителем и организатором украинского повстанческого движения на территориях Западной Украины и бывшей Восточной Польши.

Несмотря на то что нацистская верхушка в Германии отвергала в принципе саму идею создания украинского национального правительства в эмиграции, близость политических установок в отношении Советского Союза привела обе стороны к тесному сотрудничеству, начало которому было положено еще до прихода нацистов к власти. Гитлер придавал большое значение украинскому националистическому движению, рассматривая его как один из возможных рычагов расшатывания многонациональной структуры Советского Союза. Свидетельством такого внимания явилось создание под непосредственным патронажем министра идеологии Германии Розенберга Украинского научного института в Берлине. В 1937 году директором этого института был назначен [433] Г. Кох, приобретший позднее известность в качестве гауляйтера Украины.

Вместе с тем отношения между украинскими националистами и гитлеровской верхушкой складывались не всегда безоблачно. Нередко германские правители использовали националистов в качестве заурядной карты в своей дипломатической предвоенной игре. И если того требовали обстоятельства, жертвовали этой картой не задумываясь.

Так, ради внешнеполитических выгод, которые в 1934 году сулило сближение Германии с Польшей, нацистская верхушка пошла на временное изменение своей тактики в отношении экстремистского крыла украинской эмиграции. Поводом для этого стало убийство 15 июня 1934 года членом ОУН Г. Мацейко министра внутренних дел Польши Б. Перацкого. Непосредственными организаторами покушения были руководители «Краевой экзекутивы» ОУН, в частности С. Бандера и Н. Лебедь. Немцы под давлением поляков арестовали Н. Лебедя, следовавшего пассажирским рейсом из Данцига в Свинемюнде. Переговоры о выдаче арестованного с польским послом в Германии Липским вел лично Г. Гиммлер, в то время начальник гестапо Пруссии. Лебедь был передан властям Польши. Польское правительство сумело также парализовать одну из главных баз ОУН за границей, расположенную на территории Чехословакии.

Впоследствии украинские националисты в долгу не остались. В состав немецкой группировки, осуществлявшей вторжение в Польшу в сентябре 1939 года, входил и Украинский легион. Это стало боевым крещением регулярных украинских вооруженных формирований.

Давняя вражда между украинскими и польскими националистами привела в годы второй мировой войны к постоянным вооруженным столкновениям между украинскими вооруженными формированиями и польскими партизанскими отрядами, террору украинских националистов [434] против польского населения. Как свидетельствуют документы, особенно характерно это было для так называемых бульбовцев (Украинская народно-революционная армия).

Временные тактические разногласия между гитлеровским руководством и ОУН не смогли подточить стратегической общности их целей по мере приближения войны Германии с Советским Союзом. Окончательное сближение произошло в конце 1939 года. С этого момента основное внимание ОУН стала уделять формированию Украинской повстанческой армии, которая стала именоваться «Украиньска Оборона Краю». Легальным прикрытием для широкой вербовочной деятельности стали созданные в конце 1939 года в Германии и на оккупированных ею территориях украинские комитеты. Эти комитеты занимались не только вербовкой, но и военным обучением личного состава будущих вооруженных формирований, подготовкой диверсионно-разведывательных кадров для засылки в Советский Союз.

С каждым месяцем Украинская повстанческая армия приобретала все более зримый характер. Ее организационный центр, возглавляемый бывшим руководителем «украинских сичевиков» Г. Барабашом и бывшим полковником петлюровской армии Р. Сушко, располагался в г. Кракове. В течение 1940 года на территории польского генерал-губернаторства были сформированы 2 украинских корпуса: один — в Кракове, другой — в Брашове. Корпуса делились на полки, полки — на курени (роты), курени — на отряды. Украинские легионеры были одеты в чешскую и польскую форму. Вооружались они карабинами «Зауэр» и другим трофейным оружием.

Для подготовки командных кадров Украинской повстанческой армии в Кракове была создана школа подхорунжих. Хозяйственно-материальное снабжение корпусов находилось в ведении немецкого командования, ему же были подчинены и школы подхорунжих. Содействовало вербовке украинских военных кадров и «Украинское доверительное [435] бюро». Одной из главных задач этой организации был учет всех украинцев, проживавших в Германии и на оккупированных ею территориях, которые могли бы служить в армии.

Быстрому формированию украинской армии способствовал тот факт, что с началом второй мировой войны произошло сближение между основными соперничающими группировками украинских националистов. Их объединяла теперь общая цель — участие в создании вооруженных формирований.

Помимо эмигрантов, усиленная вербовка производилась среди плененных красноармейцев-украинцев. С этой целью среди военнопленных велась разносторонняя и достаточно умело построенная пропаганда. К примеру, во многих лагерях отбирались добровольцы, будущие агенты влияния, которые после соответствующей проверки направлялись в Галицию на курсы подготовки. По возвращении в лагерь они должны были распространять информацию о том, что на Украине царит насилие большевиков, что размещенные там советские части специально укомплектованы кавказцами, которые безнаказанно грабят и убивают мирных жителей, и т.п.

К концу 1942 года, по свидетельству некоторых документов, число завербованных в Украинский легион составляло около 250 тыс.

Помимо этого, украинские националисты активно вовлекались в подразделения специального назначения СС и абвера, в том числе и в карательные отряды. Широкую известность среди подобных формирований прибрел абверовский батальон «Нахтигаль» («Соловей»), командиром которого стал украинский националист Чупринка. Чуть позже был сформирован схожий по назначению батальон «Роланд». В конце 1942 года оба батальона были сведены в особый карательный отряд «Рена», ориентированный на борьбу с советскими партизанами.

В этот же период во Львовской, Ивано-Франковской, Дрогобычской и Тернопольской областях началось формирование [436] дивизии СС «Галиция». До 1943 года эта дивизия выполняла в основном карательные функции, а позже — прикрывала отход немецких войск.

В целом к исходу 1941 года самостоятельные вооруженные формирования украинских националистов включали: Украинскую повстанческую армию (УПА), Украинскую народно-революционную армию (УНРА) и Украинскую народную самооборону (УНС). Главной задачей этих формирований являлась борьба с советскими и польскими партизанами.

Наиболее многочисленной являлась Украинская повстанческая армия, которую возглавлял К. Савур. Вооруженные формирования УПА действовали на территории двух военных округов. Западно-Волынский округ возглавлял украинский боевик по кличке «Знет». Начальником Полесского военного округа был некто по кличке «Дубовой». Как и в регулярной армии, в УПА были введены собственные воинские звания от роевого (командира отделения) до генерал-хорунжего. Боевики носили военную форму и кокарду (трезубец) на фуражке.

Скромнее по своей численности и возможностям выглядели бульбовцы УНС.

В 1943 году немецкое командование предприняло попытку создать в западных областях Украины так называемую «Зеленую армию», но эта вооруженная структура оказалась нежизнеспособной и распалась впоследствии на мелкие отряды.

Ведя вооруженную борьбу с партизанскими отрядами, украинские националистические формирования заблаговременно готовились к вооруженному противостоянию с Красной Армией при ее вступлении на территорию Украины. С этой целью оборудовались в отдельных случаях автономные подземные убежища (схроны), снабженные большим запасом продовольствия и оружия. Отрывались они, как правило, на глубине 5–7 метров. Стены, потолок и пол обшивались деревом. В схронах имелось несколько комнат вместимостью [437] на 30–40 человек каждая, помещения для продуктов, склады оружия и боеприпасов. Работы производились скрытно. Местоположение схронов не знали точно даже строители, которых приводили на работы с завязанными глазами.

Пик вооруженных столкновений между украинскими националистами и Красной Армией пришелся на лето 1944 года. К этому времени участились вооруженные вылазки местных отрядов УПА против мелких группировок красноармейцев, террористические акты против отдельных военнослужащих и работников органов СМЕРШ, госбезопасности и милиции.

Особенно активно в этом отношении проявляла себя УПА в Львовской области, где вооруженные формирования украинских националистов обладали хорошей военной подготовкой, имели на вооружении в большом количестве минометы и крупнокалиберные пулеметы. Немалая часть вооруженных формирований УПА в этой области состояла из остатков разбитой дивизии СС «Галиция», бывших полицейских украинской полиции. Готовясь к тяжелым боям, боевики окружили ряд населенных пунктов полевыми фортификационными сооружениями, а на выгодных высотах создали мощные узлы сопротивления.

Войсковую операцию по уничтожению опорных пунктов УПА в Львовской области советские части начали 2 августа 1944 года. В операции приняли участие 3 полка войск НКВД по охране тыла фронта, кавалерийский полк и 2 мотоциклетных полка, насчитывающие в общей сложности свыше 10 тыс. человек. В отдельных местах бои шли, не стихая, несколько дней. Отчет о проведенных операциях в этих случаях напоминали сводки боев на советско-германском фронте.

Вооруженное противоборство на Западной Украине продолжалось и после окончания войны. Окончательно сломить сопротивление украинских националистов удалось лишь к концу 40-х годов. [438]