Глава VI

Оценка, Командующим Армией общей обстановки, в частности, на участке XX-го корпуса. Изложение генералом Сиверсом в телеграмме на имя генерала Булгакова собственные взглядов на способ и характер действий ХХ-го корпуса. Критический анализ последних распоряжений Командующего армией. Назначение для ХХ-го и XXVI-го корпусов новых тыловых путей. Взаимное расположение сторон в ночи на 1-го февраля и вытекающие из этого заключения по поводу возможности для ХХ-го корпуса выполнить безнаказанно марш на Махарце—Гибы—Сопоцкин. Последняя инструкция генерала Сиверса относительно марша трех корпусов. Перерыв связи между Штабом Армии и ХХ-м корпусом. Отход на линию Бобра III-го Сибирокого и XXVI-го корпусов. ХХ-й корпус предоставляетоя собственной участи. Соображения по поводу возможности беспрепятственного отхода корпусов армии в условиях обстановки с 1-го—5-го февраля. Сводка Штаба фронта.

По мере того, как у командующего армией складывалось ошибочное, но твердое убеждение, что противник сосредоточил значительные силы, главным образом к стороне левого фланга Х-й армии, лишь обозначив наступление и обходное движение с севера и северо-востока, мысль о переходе в наступление группой генерала Радкевкча{17} как-то бледнела и меркла. [114]

Сам командир III-го Сибирского корпуса считал свое положение вполне прочным. Его войска 31-го января стягивались в район (Схема № 9) Николайкен—Голупкин—Писсаницы—Райгрод. Корпус вел бой и не без успеха сдерживал атакующих германцев. Прочность положения в районе группы генерала Радкевича дали основание генералу Сиверсу в тот же день 1-го февраля отменить свое приказание, посланное командиру ХХ-го корпуса относительно выделения, сверх 28-й дивизия, еще одной бригады.

Между тем показания разведки и действительная группировка сил германцев к утру 1-го февраля неуклонно шли в разрез с представлениями, до рокового конца не покидавшими командующего 10-й армией.

Непосредственно на фронт Сувалки—Сейны, на котором находились только части XX го корпуса, жавшиеся к Сувалкам, наступало шесть германских дивизий, еще не потрепанных боями, не расстроенных и не измученных долгим пребыванием на позициях, на две трети недавно сформированных и слепо веривших в успех всякого боевого предприятия, связанного с именем популярного Гинденбурга.

К тому времена ХХ-й корпус насчитывал в своем составе: 28-й дивизии — 5 батальонов; 29-й дивизии — 15 батальонов; 53-й дивизии — 12 батальонов и 27-й дивизии — 10 батальонов, из которых 6 батальонов, сильно пострадавших 30-го января, могли быть сведены в один батальон. Всего таким образом 37 батальонов, т. е. максимум 27–28 тысяч.

Войсковая разведка установила, что германские части, двинувшиеся против III-го армейского корпуса, как и следовало ожидать, приостановили преследование и, выставив заслон ко стороне Козлова-Рудской позиции, устремились двумя корпусами и с кавалерией 10-й германской армии на юг.

Сейны были вполне определенно заняты немцами еще 31-го января, равно как Мариамполь и Кальвария. Поступили также сведения, что не менее дивизии противника направилось от Кальварии на Сувалки, другая же дивизия обнаружена, будто бы, на путях к Олите.

Непосредственно против ХХ-го корпуса немцы надавливали на линию Полюле—Прудзишки. От Филипово на [115] деревни Осова—Карклины, на сравнительно узком фронте, наступало около дивизии пехоты. (Отчетная карточка № 1).

Тем не менее, под знаком сравнительно безопасной, в представлении генерала Сиверса, обстановки для войск ХХ-го корпуса и, напротив того, среди ощущений нарастающей грозы на левом фланге, где громоздились резервы, командующий армией 1-го февраля отдал генералу Булгакову ряд, распоряжений, еще туже затягивающих петлю, в которой и без того очутились войска ХХ-го корпуса.

В этот день, к 6 часам 15 мин. утра, 29-я дивизия, двигавшаяся в арьергарде подтянулась к Сувалкам.

Части 27-й дивизии едва только успели расположиться на отдых и приступили к варке пищи, в первый раз за пять дней марша, как получено было приказание командира корпуса занять линию деревень Полюле—Бялороги—Прудзишки. Дивизия должна была войти в связь с частями 53-й дивизии, обороняющей Сувалки с северо-запада. Как известно, оборона Сувалок входила в программу этого дня чтобы облегчить отход частей XXVI-го корпуса, положение которого почему то считалось особенно хрупким, и ненадежным, в то время, как накануне он без боя перешел на линию Генбаловка—Клешевен.

Неприятель не тревожил частей 27-й дивизии, занявшей свои места только к сумеркам.

1-го февраля в 10 часов 45 мин. утра, командующий армией телеграфировал командиру ХХ-го корпуса:

«Надо выяснить, как велики силы противника, наступающего на Сувалки от Вижайны и от Кальварии, и при малейшей к тому возможности разбить противника по частям, пользуясь Вашим центральным положением и превосходством сил».

Позднейшая телеграмма, посланная в 1 час 30 мин. дня, подкрепляла указания предыдущей и служила некоторым разъяснением:

«Указанная мною Вам задача разбить противника по частям, если обстановка будет благоприятна, выполнима лишь при условии самого быстрого и энергичного действия, так как уже через два дня численное превосходство может быть {18} не на Вашей стороне, а у противника. [116] Примите всевозможные меры к тому; чтобы не потерять обозы и особенно парки».

Из сводки сведений о противнике, составлявшейся в штабе армии, не представляется возможным установить, чем руководствовался командующий армией, так уверенно говоривший о превосходстве сил на стороне ХХ-го корпуса, когда посылал его командиру эту телеграмму, и почему именно через два дня, а не раньше и не позже, соотношение сил, но его мнению, могло измениться в сторону; не благоприятную для корпуса. Последний, к сожалению, действительно, но непроизвольно для себя, занимал центральное положение, которое он и удержал за собою вплоть до пленения.

Между тем требовалось осторожно оттянуть три корпуса назад хотя бы в юго-восточном направлении, если не на юг, чтобы, не подставляя под удары III-й Сибирский и в особенности слабой боегодности XXVI-й корпуса, сблизить все части 10-й армии, сузить фронт, достигнуть непосредственно теснейшей связи между ними, закрепить швы и создать такую обстановку, при которой взаимная поддержка становится почти автоматической. И это, нам кажется, не представлялось невозможным.

К востоку от железной дороги Сувалки—Августов тянется лесисто-болотистое пространство. С линии Сувалки—Сейны до Августовского канала он довольно густо в разных направлениях расчерчен путями, испещрен озерами, образующими цепь теснин, как ряд позиций, очень удобных для, обороны. Весь этот район вполне пригоден и для наступления; он конечно, не мог считаться безопасным, когда возбуждался вопрос о возможности появления немцев в направлении с востока на запад. (Отчетная карточка № 2).

К югу от Августовского канала то же лесисто-болотистое пространство несколько гуще и по характеру своему не маневренно. Район пересекается путями, идущими преимущественно с севера на юг прямо и в несколько косом направлении, но они не выводили немцев в тыл корпусов 10-й армии, вследствие чего этот клочок пространства мог даже служить прикрытием с востока при движении по шоссе на Гродну и до дорогам западнее этого шоссе. Что же касается дороги, сопровождавшей Августовский канал через д. д. [117] Горчица—Тартак—Рудавка к Сопоцкину; то этот путь представлял собою ряд лесных дефиле, через которое надо было бы пробиваться, искать обходных троп и, в конце концов, при выходе из лесного пространства встретиться с противником, если бы он, в чем трудно было сомневаться, в своем дальнейшем движении на Копциово, заняв Сопоцкин, догадался распространиться на запад.

Ценность Сопоцкина была для германцев очевидна; туда и устремлялись части XXI-го германского корпуса. И в этом пункте немцев надо было предупредить, чего бы это ни стоило. Это было тем более важно, что у Сопоцкина, как уже указывалось выше; была заготовлена позиция фронтом на северо-запад, откуда ожидались части ХХ-го корпуса, еще раз получившие подтверждение приказания командующего армией отходить к Сопоцкину, последовавшее после того, когда, ввиду занятия немцами Сейны, генерал Сиверс изменил тыловые пути. ХХ-му корпусу приказано было воспользоваться дорогой, идущей от Рачки, севернее Августова, на Горчица—Сопоцкин—Гродна. Корпусу предстояло перевести обозы по направлению Дубово—Махарце—Гибы или отступать более южной дорогой на Калеты—Чортек—Сопоцкин. Командующий армией, указывая в своей телеграмме от 1-го февраля 1 час 40 мин. дня новые тыловые пути, дополнял: «Для обеспечения отхода оставить от ХХ-го корпуса лишь заслон, достаточный для удержания натиска противника, наступающего с запада, a с остальными силами следовать сегодня 1-го февраля форсированным маршем на Гибы через Махарце, отбросить противника и двигаться на Гожу. Обращаю внимание на необходимость иметь сильный боковой авангард». По поводу заблаговременного занятия Гибы, как «важного» узла путей, командующий армией указывал генералу Булгакову еще утром 1-го февраля.

Очевидно, генерал Сиверс исходил из предположения, что противник, добравшись до параллели Сейны, приостановит свой обходный марш, удовольствовавшись занятием только этого пункта, который тем не менее для германцев имел значение не более, как этапа на путях проникновения в район самого глубокого тыла 10-й армии. [118]

Совершенно не понятно, почему XXV1-му корпусу не было отведено шоссе через Липск на Гродну и почему при этом, даже при сохранении значения Гожи, как конечного пункта, ХХ-му корпусу не была дана дорога от Махарце на Горчица—Тартак—Рудавка.

Лишь к этом случае, делая ежедневно не менее 20–25 верст, корпус мог к вечеру 4-го февраля собраться у Сопоцкина, куда спешила в свою очередь 31-я германская дивизия, 5-го февраля фактически прошедшая через Сопоцкин и ставшая на полпути к д. Голынка. Но опасность все-таки была гораздо ближе; направления от Сейны в район Махарце резались частями противника, принадлежащими к составу 42-й и 78-й дивизий, уже 2-го февраля. Во всяком случае, распоряжение, касавшееся перевода тыловых учреждений до последних не дошло, и те, которые находились в пути, погибли. Некоторые из них, по собственной инициативе, перебрались на Августовское, шоссе и прибыли благополучно в Гродно.

Уже к вечеру 1-го февраля, 10-я германская армия ХХ1-м корпусом занимала фронт Штабинки—Сейны: 31-я дивизия должна была продолжать движение на Сопоцкин. XXXIX-й рез. корпус остановился на линии Краснополь— Тартак, несколько не доходя своим правым флангом этой последней деревни. (Схема 9-я).

На фронте к северу от Тартак—Сувалки расположились части 77-й рез. дивизии (XXXIX рез. корпуса). ХХХVIII-й рез. корпус (76-я и 75-я дивизии) стал в виду у Сувалок.

На фронте 8-й армии части 10-й ландверной и 3-й рез. дивизий занимали район, смежный с д. д. Поддубовек—Рачки. 1-я ландверная дивизия, 1-й армейский корпус, 79-я дивизия и части 80-й огибали расположение отодвинувшихся XXVI и III Сибирского корпусов, занимая Клешевен, Сенткен и Райгрод. Части 80-й рез. дивизии, из состава XL-го корпуса, ввязались в бой с отрядом у Граево, выдвинутым из состава гарнизона Осовца.

77-я рез. дивизия, брошенная от Тартак на Копциово, получила распоряжение следовать далее на Калеты, а 31-я дивизия шла прямо на Сопоцкин; 78 я рез. дивизия двинулась на Махарце. [119]

Со стороны Немана германская группа прикрывалась у Вильковишки и Мариамполя частями Кенигсбергской ландверной дивизии; к Симно была выдвинута 5-я гвардейская бригада. 77-я рез. дивизия сначала обозначила наступление к Олите, дошла до Серее, а затем двинулась к Сейны и оттуда взяла направление на Копциово.

1-я кавалерийская дивизия все время сопровождала движение заходящего XXI-го германского корпуса, прикрывая его марш. То же задание в отношении правого фланга 8-й армии выполняли 3-я кавалерийская бригада и 4 кав. дивизия.

От Сейны до Гибы около 9 верст, т. е не более двух часов ходу. (Отч. Кар. № 2). Чтобы занять последовательно Фронцки, Глембокий брод и перехватить Махарце, гораздо более важный узел путей, чем Гибы (именно в обстановке действий ХХ-го корпуса) для германцев, занявших Сейны уже 31-го января, достаточно было одного дня{19}. Таким образом, если бы ХХ-й корпус выступил даже 1-го февраля, как того требовал генерал Сиверc, к тому времени этот пункт был бы предусмотрительно уже занят противником. Не вняв предложению командира ХХ-го корпуса, командующий 10-й армии впал в крупную и непоправимою ошибку. Впоследствии, когда корпус оказался в одиночестве, потеряв связь со штабом армии, генералу Булгакову представлялся случай стряхнуть с себя назойливую опеку, но он был то, что называется «старый солдат», в известном и даже почтенном смысле слова, но только не в приложении к корпусному командиру. Он всей своей природой воспринял представление о дисциплине главным образом в смысле прямого и точного исполнения отданного ему приказания, тем более, если оно было формулировано в категорической форме. В таких путах целыми поколениями воспитывалась вся армия.

Неисполнение приказания всегда каралось. Исполнение приказания в обстановке, когда она не только предсказывала, но и предуказывала неудачу, неизбежно связанную со следованием этому приказанию, юридически было ненаказуемо. Непосредственный и главный виновник [120] обращался только в косвенного, заслуживающего лишь порицания и иногда презрительного сожаления.

С годами, когда накапливался опыт, наслаивались знания, когда прояснялись дали, недосягаемые и неведомые молодому мозгу, вместе с тем крепли и корни давнишних привычек, парализовавшие токи этих знаний. Исключительно сложная ситуациия могла быть воспринята апперцептивно т. е. в силу наслоившихся психологических предпосылок. по закону ассимиляции генералом Булгаковым во всяком случае не в сторону решения отходить на Августов. Так или иначе перед наблюдателем, стоящим в стороне от времени и событий, развертывается фильма — отдельный крошечный эпизод из великой общечеловеческой трагедии, именуемой французами «Si la viellesse pouvait et la jeunesse savait!». «Когда бы молодость знала и если бы старость могла!...»

Генерал Булгаков сделал наикорректнейшую попытку; неожиданную, скажем в скобках, опротестовать отданное командующим армией распоряжение по поводу направления путей отхода корпуса. Его не только в этом не поддержали, но и отравили ясность его сознания мыслью о пагубности такого решения для других корпусов; вместе с тем не прибегли и к среднему решению. Оно могло бы спасти положение всей армии и не ставило на карту судьбу ни одной из ее частей. Решение же командующего армией было абсолютно не безопасно и притом вовсе не единственно в обстановке, переживаемой армией.

Возможно, что командир ХХ-го корпуса отдавал себе ясный отчет во всем и если оказался слишком «твердым», то только потому, что извлек из известной телеграммы командующего армией прозрачное опасение за целость остальных корпусов в случае подхода к Августову и группы генерала Булгакова. Взять на себя такую ответственность, — последний, конечно, не решился.

В 9 часов 10 мин. вечера 1-го февраля, командир ХХ-го корпуса телеграфирует генералу Радкевичу, объединявшему командование III-м Сибирским и XXVI-м корпусами, о своих ближайших предположениях, касавшихся предстоящего ирискам ХХ-го корпуса отступления:

«В 8 часов 30 мин. вечера 1-го февраля корпус ведет [121] бой с севера и с северо-запада от Сувалок. Особенного давления не обнаружено в этом направлении. Получил уведомление от командира XXVI-го корпуса генерала Гернгроса об обходе Юзефова с севера, что подтверждается нашей разведкой. Отход корпуса начинаю в 4 часа утра 2-го февраля единственным путем на Махарце—Сопоцкин. Придаю серьезное значение фронту Сувалки—Юзефово, для совместного отхода. Могу оказать поддержку 84-й дивизии для парирования обхода, выдвижением полка из Сувалок. Прочное удержание занятой позиции 84-й дивизией облегчит совместный отход. Убедительно прошу держаться у Юзефово своим правым флангом». О том же командир ХХ-го корпуса телеграфировал и командующему армией. (Схема 9-я).

Генерал Сиверс, словно предчувствуя близкую и неизбежную раздуву с XX корпусом; обогощает его новым напутствием. В ночь на 2 февраля он пишет генералу Булгакову: «Ваша задача — обеспечить отход XXVI корпуса, за шоссе Сувалки—Августов к востоку. Для этой цели займите частью сил позицию, примерно, на фронте Плоцично — Юзефово, прикрывающую как шоссе, так и дорогу на Махарце. Этот же арьергард, силу которого полагал бы соответственной в одну дивизию, обеспечит и Вам вытягивание прочих частей на дорогу к Махарце. Когда XXVI корпус стянется и неугрожаемый со стороны противника отойдет за шоссе Августов—Сувалки к востоку, а части вашего корпуса вытянутся на дорогу к Махарце, арьергард может отходить, примерно, на позицию по линии Плоцично—Юзефов, имея за левым флангом резерв не менее дивизии. В виду малой устойчивости 84-й дивизии, после отхода XXVI корпуса, Ваш левый фланг составит правый арьергард группы генерала Радкевича и отступит по пути XXVI корпуса. Что касается правого фланга, то он может отходить на Махарце и далее. В крайнем случае, если бы противник помешал отходу на Махарце, то и правый фланг должен отходить за XXVI корпусом».

Здесь приведена дословно вся телеграмма командующего армией, так как передать пересказом ее содержание, ее точный смысл, чрезвычайно трудно.

Корпусу, которому, что называется, «надо уносить ноги» дается задача прикрыть XXVI корпус, соседа, однако во [122] все дни операции никем серьезно не тревожимого и, невидимому не несшего потерь; теперь его бережно выносят из боя «на руках». Далее, командиру XX корпуса предлагается частью сил, в качестве арьергарда, занять позицию и рекомендуют занять эту позицию дивизией, т. е. 16-ю батальонами. Между тем в корпусе всего было 37 батальонов.

Арьергарду, который занимал или должен был занимать позицию по линии Плоцично—Юзефов, предстоит отходить опять «примерно, на позицию Плоцично—Юзефово, имея за левым флангом резерв не менее дивизии». Что значит отходить, имея резерв за левым флангом? Генерал-Булгаков, вероятно, и не понял всех указаний командующего армией. Впрочем, самое существенное в них касалось разрешения отходить по пути XXVI корпуса.

Видимо, в ответ на эту телеграмму, генерал Булгаков доносит, что обозы, и парки отправлены по указанному командующим армией пути в 12 час. 55 мин. в ночь с 31 января на 1 февраля. В 2 часа ночи с 1 на, 2-ое по тому же пути начнут отходить части корпуса с сильным боковым авангардом под начальством генерала Чижова, которому приказано занять Гибы. Далее генерал Булгаков пишет: «Сверх того, просил Радкевича направить на Гибы два батальона полковника Секирского с одной легкой батареей в направлении из Августова на Гибы для той же цели. От генерала Радкевича ответа пока не имею. Для того, чтобы противник не хлынул на Августовское шоссе и не помешал отходу XXVI и III Сибирского корпусов; приказал частям вверенного мне корпуса, отойти на фронт Плоцично—Юзефово, примкнув левым флангом к генералу Геyгросу, предварительно исполнив просьбу генерала Генгроса — выслать к деревне Поддубовек один полк с дивизионом артиллерии. Прочим частям корпуса, приказал совершать отход. Если удастся благополучно снять незамеченно для противника войска с боевых позиций в не опоздать к занятию Гибы, надеюсь совершить отход благополучно».

С двух часов утра 2 февраля порвалась связь штаба армий со штабом XX корпуса, и корпус пошел по пути своих самостоятельных решений. Однако, напутствие генерала Сиверса оказалось последней каплей медленно, но верно [123] действующего яда. Ее было совершенно достаточно, чтобы обескрылить психику командиру XX корпуса, дух которого оказался подавленным и послушным много позже лишь призраку воли старшего начальника даже в такие моменты, когда серьезная опасность, казалось бы, должна была рассеять гипнотическое влияние чьей бы то ни было посторонней власти и подвинуть на неограниченное самоопределение.

В кругу тех сведений, которыми располагал штаб армии и которые, надо отдать полную справедливость работе разведывательных функций штаба, были весьма и весьма близки к действительности, оперативная мысль, не будучи затемненной довольно таки несносными и неталантливыми директивами главнокомандующего фронтом, должна была бы обратить внимание, на слишком выдвинутое расположение XX корпуса. Но этого не случилось. (Схема 9).

Вкратце, в нескольких словах, обстановка на фронте 10-й армии была такова: к вечеру 1 февраля, три ее корпуса располагались по извилистой кривой, обращенной своими выпуклыми частями на север и северо-запад от д. Полюле на Бялороги, Пржеброды, Поддубовек, Курьянка, Яблонске, Калиновен, Боржимен и Барглов.

От Августова — центра, через который или мимо которого все корпуса старались пройти возможно скорее, XX корпус отстоял верст на 35. Ближе всех к нему был XXVI корпус. Он легко достигал Августова при малейшем натиске со стороны противника, но, пройдя его, подвергал XX корпус в полном размере опасности быть отрезанным навсегда от этого узла дорог, служившего воротами на при к спасению.

Германцы заняли Сейны и расползлись по путям на Сопоцкин. Они залезли во все щели болотисто-озерного пространства, примыкавшего к фронту 10-й армии с востока. Создавалась реальная угроза, главным образом, если не преимущественно, по адресу XX корпуса.

Самым прочным и твердым оказывалось положение III Сибирского корпуса. Ему стоило лишь перешагнуть Августовский канал и он был вне всякой опасности, при этом спешный и катастрофический отход XXVI корпуса ничего не [124] кидал на чашу весов, взвешивавших будущие судьбы группы генерала Радкевича.

Вследствие этого, III Сибирский корпус мог стоять в окрестностях Райгрода возможно дольше и должен был отсеиваться до тех пор, пока не пройдут через Августовский канал части XX корпуса, независимо от того, в каком направлении они были бы брошены назад: вдоль ли железной дороги к Августову, или на Махарце через Горчица—Сопоцкин—Гродна, или через Гибы и далее на Сопоцкин. Становилось совершенно ясным, глядя на схему расположения корпусов, всматриваясь в простой геометрический чертеж их соединенных фронтов, что роль арьергарда 10-й армии должна была, пасть не на XX корпус, а на III Сибирский. В этих соображениях, группе генерала Радкевича следовало бы укоротить свой фронт и стянуться приблизительно хотя бы на участок Бернатки—Барглов

На этой линии, III Сибирскому корпусу не трудно было держаться, ожидая прохождения через Августовский канал частей XXVI и XX корпусов. Отход XX корпуса должен был произойти одновременно с выступлением частей XXVI корпуса. Остановка же генерала Булгакова на линии Махарце— Дановске—Юзефово—Яблонске вполне прикрыла бы движение корпуса генерала Генгроса.

Но если бы XXVI корпус, во исполнение отданного ему приказания, двинулся на Горчица с рассветом 2 февраля, едва ли ему все-таки удалось расчистить от противника направление через д. Микашевка на Сопоцкин, так как уже 5 февраля, как теперь извевтно, части 31-й германской дивизии прошли этот пункт и стали на юго-запад от него.

Элементарная осторожность требовала самым категорическим образом отказа от следования по дороге на Горчица—Сопоцкин. Прикрывшись боковым отрядом с направления на Горчица, нужно было отходить широким фронтом по путям, окаймляющим железную дорогу на Гродну.

Немедленно после отхода XXVI корпуса, по пятам за ним, соразмеряя свое движение с войсками корпуса генерала Генгроса, все время наблюдая и оберегая свой западный фланг и протягивая руку связи III Сибирскому корпусу, должен был откатываться и XX корпус, заняв в один [125] из моментов ряд теснин впереди Августова по линии озер Белое, Студенично и Серве. Как раз к атому времени, III Сибирский корпус получил бы возможность выйти на Августовский канал и зачем совместно с XX корпусом, прикрываясь с востока лесисто-болотистым пространством, подойти, наконец, к линии верхнего течения Бобра. Марш мог быть выполнен, приблизительно, в таком виде: (отчетная карточка № 2).

2 февраля : XX корпус отходит на фронт озеро Близна—д. Яблонске, прикрываясь у деревни Махарце особым боковым отрядом. XXVI корпус стягивается к Августову. III Сибирский корпус, удерживая на месте свой левый фланг и принимая его за ось захождения, отводит правый фланг назад, вступает в фактическую связь с войсками генерала Булгакова и перебрасывает освободившиеся части в район Барглово.

3 февраля : XXVI корпус продолжает марш на Липск, где и сосредотачивается, выдвигая арьергарды на перерез путей, ведущий из Сопоцкина. XX корпус отступает к Августову, прикрываясь арьергардами впереди озерных теснин, имея рядом и слева от себя части III Сибирского корпуса, оттянутые к Августовскому каналу.

4 февраля : XX и III Сибирский корпус сосредотачиваются между Штабином и Ястржембна.

На самом же деле ХХVI корпус в ночь с 1 на 2 февраля должен был занять фронт Юзефово—Курьянка—Яблонске. III Сибирскому корпусу указывалось отойти на линию Калиновен—Боржимен—Барглов. С этого исходного, положения, выйдя из-под ударов германцев, XXVI корпус должен бил отступить от Августова на Горчица—Сопоцкин, а III Сибирский корпус на Липск и Штабин. В действительности, группа этих двух корпусов вышла от Августова на юг между Штабином и Ястржембна и 3–4 февраля уже была на левом берегу Бобра.

XX корпус обратился в арьергард 10-й армии; его бросили в чащу Августовских лесов, затем забыли в болотах и в снегах, без обозов, без крова и без продовольствия. С обеих его сторон, вслед за отходом XXVI и III Сибирских корпусов, с востока и с запада в открытое пространство [126] хлынули германские части, чтобы покончить, как они предполагали «с остатками 10-й русской армии».

Итоги боевых событий, имевших место в течение трех последних дней операции, штаб фронта вылил в сводку предназначавшуюся для Верховного командования.

Излагая вначале положение в Риго—Шавельским районе, сводка затем переходит к изложению действий 10-й армии. Для нас этот очерк представлял бы интерес с точки зрения официального освещения известного периода операций, наиболее острого и критического, (но поправимого все-таки) в переживаниях 10-й армии, если бы факты не были отнесены к давно прошедшему времени и не утверждались на некоторых предположениях командующего 10-й армией; не вылившихся в действительность. Поэтому сводка сохраняет свой только относительный интерес в несколько ином направлении, не лишенный тем не менее поучительности.

«...В 10-й армии, в виду наступления немцев в обход правого фланга армии, генерал Сиверс решил остановить правый фланг XX корпуса не у Вижайны, а откинуть к Пунску. 27-я дивизия была отрезана противником от XX корпуса.

Глубокий обход немцами правого фланга армии продолжался в направлении на Сейны. Железная дорога Сувалки—Олита в 30 верстах от Сувалок разрушена противником. В виду этого, отход XX корпуса на фронт Олиты—Меречь не мог уже осуществиться. Переправа у Олиты осталась не прикрытой. Были сделаны распоряжения о сосредоточении к Олите ополченских частей из Ковны—Гродны, а также конницей Леонтовича перейти к Олите.

Днем выяснилось, что 27-й дивизии удалось пробиться штыками через противника, части 106-го и 108-го полков вошли в связь с 29-й дивизией; части же 105-го и 107-го полков этой дивизви, также части 221-го, 222-го и 223-го полков 56-й дивизии с тремя легкими и одной гаубичной батареями, отошли к Олите. Остальные части 56-й дивизии в части 73-й дивизии на Козлове—Рудскую позицию.

Генерал Епанчин в Ковне. К Олите же сосредоточился и генерал Леонтович с двумя своими [127] кавалерийскими дивизиями. Генерал Леонтович принял на себя командование войсками, сосредоточившимися к Олите.

На левом фланге 10-й армии с 30 января противник вел главный удар на Райгрод. Отряд генерала Российского, до вечера 30 января, сдерживал у Райгрода натиск противника. В 8 часов вечера было обнаружено движение больших сил противника от Просткена к Райгроду. На Граево противник направил сильный заслон, у которого идет бой с Граевским отрядом. У Райгрода весь день шел бой, и к 7 часам вечера, отряд Российского, обходимый слева, начал отходить на северо-восток. На поддержку ему генерал Радкевич направил 6 батальонов с батареей.

У Августова ночью на 1 февраля сосредотачивается перевозимый туда полк 28-й дивизии. Отход XX, XXVI и Сибирского корпусов на линию Сувалки—Августов совершается, видимо, без особых затруднений.

В виду продолжающегося глубокого обхода немцами левого фланга армии, значительными силами и оттеснения отряда генерала Российского, что грозит отрезать пути отхода на Гродно, командующий армией решил перейти в наступление на юг в общем направлении на Райгрод и разбить те силы немцев, которые там находятся. Поэтому приказано: 28-й дивизии двинуться от Сувалок сегодня ночью в промежуток между Боржименом и Августовом и совместно с III Сибирским корпусом атаковать немцев у Райгрода. Коменданту Осовца приказано действовать Граевским отрядом самым энергичным образом.

XXVI корпусу отходить на Августов, прикрывая правый фланг и тыл Ш Сибирского корпуса, и по мере сокращения фронта усиливать своими частями XX корпус.

Генералу Леонтовичу приказано передать оборону Олитской позиции прибывшим сюда частям отряда генерала Епанчина, а самому энергичными действиями конницы в направлении на Сейны, освободить этот район от действий немецкой конницы и прикрыть обозы XX корпуса. ..» [128]

Приводимую здесь сводку нельзя оставить без коментария, ибо, чтобы управлять на войне и в бою, надо быть достаточно хорошо ориентированным, сводка же свидетельствует о том, что штаб фронта не был вполне осведомленным.

Нам вполне точно известно, что генерал Сиверс ничего не решал ни относительно остановки у Вижайны, ни у Пунска. Вообще, генерал Сиверс не предполагал задерживаться, к этому его не только подвинул, но на это и понудил штаб фронта. Что же касается ухода частей XX корпуса из района Вижайны, то это произошло по независящим от штаба армии обстоятельствам.

Сведение о частях 27-й дивизии не отвечают действительности. 105-й пехотный Оренбургский полк принимал участие в бою у озера Выштинец и к Олите не отходил. Никакого командования войсками, сосредоточенными в Олите, генерал Леонтович на себя не принимал, а если бы это и было бы на самом деле, то это дало бы случай лишний раз выразить удивление по поводу неправильного употребления двух кавалерийских дивизий, обрекаемых на сидение у переправы вместо того, чтобы с движением вперед самым естественным образом разрешить задачу по обеспечению этой переправы. Обход левого фланга 10-й армии немцы приостановили, подойдя к Райгроду. Известно, что генерал Радкевич оценивал свое положение, как вполне твердое. Да и обход по условиям местности в югу от линии Граево— Райгрод—Августовский канал был более, чем труден.

Мысль о переходе в наступление у Райгрода явилась лишь короткой вспышкой; ее погасили заботы о запоздалом выводе армии из боя.

Роль XXVI корпуса в том виде, как она представлена в сводке, извращена. Его все время пестовали, и, конечно не было речи о том, чтобы освободившиеся части шли на подкрепление XX корпуса. Напротив того, генерал Булгаков и по собственной инициативе, и по приказанию командующего армией брал на себя обязанности по охранению в неприкосновенности этого нестойкого, сомнительной боеспособности, корпуса. [129]

Наконец, на генерала Леонтовича никто не возлагал столь низкопробного задания по прикрытию обозов XX корпуса; по-видимому, это является сплошным вымыслом. Конечно, все само собор произошло бы, если бы Леонтовичу удалось стать на тылах XX корпуса и очистить его район oт неприятельской кавалерии. [129]