Глава V

Доклад Начальника Штаба 10-й армии по поводу положения на фронте армии. Подготовка к удару в правый фланг германцев со стороны Райгрода. Выделение из состава XX корпуса 28-й пех. дивизии. Директивная телеграмма Главнокомандующего фронтом от 31 января № 7576. Предположения командира XX корпуса на 31 января. Действительный ход событий. Действия 27 и 29 дивизий и оценка этих действий. Донесения Штаба XX корпуса о занятии Сейны. Положение дел на остальных участках фронта 10-й армии в представлении штаба армии. Действительное расположение 8-й и 10 и Германских армий. Обмен телеграммами, между командиром XX корпуса и командующим армией по породу отхода к Августову.

«Получено сведение об обходе правого фланга XX корпуса. 27-й дивизии теперь уже отрезано полтора полка. Короткий отход корпусов нисколько не улучшит положения, так как все время над обоими флангами будет висеть угроза обхода, отразить который нам совершенно нечем.

Теперь единственным исходом остается отход корпусов назад, не останавливаясь перед оставлением Августова и Cyвалок, так как успех, какого-нибудь обхода немцев может привести к бою в таких условиях, когда остается или пробиваться штыками или погибнуть. Получить надежное, устойчивое положение, армия сейчас уже не может. Является вопрос, что делать дальше?

Решений два: или принять бой со всеми его последствиями при крайне тяжелых условиях, или отходить назад, чтобы вывести корпуса из очень опасного сейчас положения, способного при неудаче привести к совершенно безвыходному положению...»

Таково, в существенной части, в первой половине, содержание доклада Начальника Штаба армии, датированного 31 января 6 часов утра. (Приложение 19).

По-видимому, доклад предназначался для командующего армии, однако его пометки на докладе нет. Остается заключить, [98] что после многих, и бесполезных доводов со стороны генерала Будберга, весьма крайних направлений, сводившихся, (по собственным личным заявлениям, сделанным им автору настоящих строк) к предложению отвести армию на линию Бобра, чтобы занять в отношении германской армии фланговое положение, он решил предоставить документу свидетельствовать его точку зрения. Был ли этот доклад прочитан ген. Сиверсом, остается под вопросом.

Ответственный за ведение операции, но в то же время безвластный, начальник штаба армии был лишен действенной возможности остановить поток событий или направить его в иное русло. Несомненно, доклад продиктован утомленной мыслею, душевной тревогой и бессонной ночью. Он не столь категоричен, как можно было ожидать, при этом формулировка решения «отходить назад» чрезвычайно туманна и неопределенна. Хотел ли начальник штаба вновь настаивать на отходе в южном направлении или имел в виду выход из боя во что бы то ни стало, чтобы в самые короткие сроки откатиться к Неману? Что касается, впрочем, решения в этом последнем случае, то оно во всяком случае уже запоздало. И генерал Будберг не мог этого не понимать.

10-я германская армия в действительности уже подходила к фронту Сувалки—Краснополь—Сейны, и расчеты на возможность проникновения к востоку от линии Липск—Сейны, в направлении на Меречь, были совершенно проблематичны. (Схема 8).

В тот же день, т. е. 31 января, но несколько позднее, рядом телеграмм, адресованных начальнику 28-й дивизии и командиру XX корпуса, генерал Будберг ориентирует их обоих в обстановке. Он указывает на причины, побуждающие бросить 28-ю дивизию на усиление ядра, сконцентрированного на левом фланге армии, подчеркивает серьезность задачи, выпавшей на долю группы генерала Радкевича во главе с III-м Сибирским корпусом, и в энергии ее действий видит единственный выход из приблизившейся катастрофы.

Тон этих телеграмм столь сильно расходится с общим фоном и основной мыслью доклада начальника штаба, что, если бы не собственноручный почерк генерала Будберга, можно было бы признать этот доклад апокрифичным. [99]

Цитирую некоторые места из этих телеграмм.

Начальнику 28-й дивизии — №109 — 6 часов 35 минут утра.

«...Движение это имеет совершенно исключительное по своей важности значение и должно быть выполнено во всю и должно быть объявлено людям, идущим на выручку своих в тяжелом положении...»

Генералу Булгакову, 6 часов 35 минут вечера.

«Немцы обходят Райгород с юга. Радкевич сосредоточил у Стогинена два с половиною полка. Для нанесения решительного удара обходящим немцам, необходимо самое спешное движение частей 28-й дивизии на юг... Их своевременный подход решит дело... Надо бить в этом направлении всем, что есть».

Тому же генералу Булгакову, в 7 часов 20 минут вечера.

«Немцы ведут обход на Райгрод. Радкевич на своем участке отходит спокойно... Видимо, немцы нахальничают и ведут глубокий оторванный обход, надавливая на Августов... Необходимо всем, кто может, самым решительным образом атаковать немцев и их разбить. Радкевич будет сдерживать немцев южнее Стогинена до подхода 28-й дивизии от Сувалок. Тогда всем вместе решительно атаковать, драться во всю, так как занятие Августова сейчас не допустимо... Сообщаю по приказанию командующего».

Эта последняя фраза, пожалуй, до известной степени служит ключом к шифру. Начальник штаба нес свои обязанности, быть может не разделяя мысли командующего армией о возможности ликвидации общего германского наступления в случае частного успеха на левом фланге у генерала Радкевича. Едва ли генерал Будберг вообще верил в этот успех.

Но начальник штаба армии прекрасно понимал, что для того, чтобы, согласно директивы главнокомандующего, удерживаться на линии Осовец — Августов — Ковна надо было маневрировать; чтобы чувствовать себя устойчивым, надо было переливаться, не застаиваться на одном месте, при подобной обстановке вертеться на подобие волчка.

Немцы же надвигались смело, до дерзости, действительно до наглости. XL-й резервный корпус, подошедший к [100] Райгроду, подвергался серьезной опасности. Сначала 79-я резервная дивизия, а затем 80-я, повернувшая от Лыка, были открыты для удара. Надо было только суметь воспользоваться несколько изолированным положением XL-го германского корпуса и разбить его. Поблескивала какая то надежда. Мысль об успехе окрыляла штаб армии, который впервые в течение всей операции склонен был видеть какой то просвет. Но для этого надо было все-таки перестать тяготеть к Неману и искать опорных точек на линии Гродна— Липск—Штабин, через Сопоцкин и Августов.

Директивная телеграмма Главнокомандующего фронтом от 31 января за № 7576, до известной степени, подсказывала решение командующему армии, если бы генерал Сиверс нашел в себе достаточно мужества, чтобы взять из указаний главнокомандующего только те, которые сообразовались с обстановкой и которые представлялись ему выполнимы под напором бурно развивавшихся событий.

«Вам надлежит», писал генерал Рузский, «действовать сообразно обстановке и в случае невозможности удерживаться на линии Осовец—Августов—Ковна,—отвести армию на линию Осовец—Липск—Сопоцкин—Олита—Ковна в целях исполнения возложенной на армию основной задачи,—обеспечения сообщений армий, действующих по обоим берегам Вислы..... В виду отхода III-го корпуса в район Ковна, считаю нужным обратить ваше внимание на обеспечение правого фланга остальных корпусов армии, сообщений их с Олитой и обеспечения переправы у этого пункта».

Предоставление свободы действий «сообразно обстановке» совершенно не вязалось с категорическими указаниями, преподанными относительно прикрытия сообщений корпусов с Олитой с переправой у этого пункта.

Обеспечение правого фланга армии могло быть достигнуто только при единственном условии: она могла быть спасена, если бы перестала оглядываться на Неман и забыла бы на время о существовании Олиты, хотя бы только как пункта переправы правофлангового, XX корпуса.

Трудно себе представить, как могла 10-я армия, в конечном итоге своего предполагаемого маневра растянувшись от Осовца через Липск—Сопоцкин—Олиту—на Ковну [101] быть или не растрепанной по частям или не отброшенной за Неман с потерей всей артиллерии, обозов, т. е. не быть разгромленной, вообще говоря.

Директива главнокомандующего фронтом связывала командующего армией, но эта связь порывалась в тот день, как только Сейны занимались противником. Пути к Олите переставали существовать. Сохранялось неизменным лишь значение Сопоцкина, которое, вслед за телеграммой главнокомандующего, было подчеркнуто также и генералом Бонч-Бруевичем в переговорах его по прямому проводу с генералом Будбергом.

«Потеря времени особенно вредно может отразиться на успехе исполнения армии движения... Надлежит принять самые решительные меры ускорения движения корпусов. Особенно важное значение принадлежит району Сопоцкина и следует принять меры, чтобы предупредить немцев на этой позиции».

От Гродны до Сопоцкина по воздушной линии не более 20 верст; по шоссе верст 25–30. В Гродне несомненно был евой гарнизон. К Гродне можно было стянуть со всего Северо-Западного фронта в эти тяжелые дни, когда каждая минута была дорога, хотя бы 2–3 бат. Когда движение по грунтовым дорогам в районе Августова и Сувалок было легендарно тяжело, когда нельзя было строить расчеты на марш в направлениях, занесенных снегом, нельзя было и ожидать, что Сопоцкин будет занят частями 10-й армии.

В распоряжении командующего 10-й армии не было свободных сил. Ближайшие части были удалены от Сопоцкина на расстояние 3–4 нормальных переходов. Было совершенно ясно, что как бы тонко ни ощущалось серьезное значение Сопоцкина, штаб 10-й армии был бессилен принять меры к обезвреживанию германцев с этой стороны.

Возникает вопрос, почему же штаб фронта не пошел к данном отношении навстречу общим интересам и не выдвинул из Гродны на заранее подготовленные позиции у Сопоцкина хотя бы несколько свежих батальонов с артиллерией?

К сожалению, ни исследование имеющихся подлинных документов, ни судебное следствие, производившееся по делу [102] о гибели XX корпуса, этого ответа не дают. Само собою разумеется, что следствие, имея своей целью собрать материал по поводу катастрофы 10-й армии, не было уполномочено рассматривать и обсуждать действия главнокомандующего фронтом в цепи причин, повлекших за собою разгром четырех корпусов.

Что же касается действий XX корпуса, то они развивались вне предположений его командира.

Вспомним, что фронт Вижайны—Еглинишки, предназначенный для 27-й дивизии, перешел в руки противника после боя 30 января. В тот же день, как известно, два полка дивизии под начальством генерала Беймельбурга были отброшены на юг, из дивизии остался только один 108 пехотный Саратовский полк, которому не по силам было взять на себя задачу, предназначенную для всей дивизии.

Чтобы прикрыть с севера и северо-востока остальные дивизии XX корпуса, десяти батальонам 29-й пехотной дивизии вместе с 108-м пехотным Саратовским полком приказано было занять арьергардное расположение на линии деревень Потопе—Марьянка—Равеле—Рогозайне; эти войска должны были задержать наседавших немцев. (Отчетная карт. № 1).

Под прикрытием частей 27-й и 29-й дивизий, остальные войска XX корпуса в ночь на 31 января сосредоточились в районе Павловка—Бакаларжево.

Утром 31 января, генерал Булгаков отдал приказ по корпусу для дальнейшего отхода. Части 29-й дивизии должны были отойти в линии: озеро Сейвы—Дакшне и выставить арьергард у д. Слободка; 27-я дивизия — на фронт Декшнянка—Полюле, оставив арьергард у Липово. 53-я дивизия направлялась в район Помолеснь—Сувалки с арьергардом у Прудзишки. 28-й дивизии указывалось направление отхода на Сувалки; ею должны были быть выставлены арьергарды у деревни Пржеброды и Осова. Тыловые учреждения отводилась от Сувалок на Сейны—Копциово—Друскеники, провешивая таким образом общее направление отхода корпуса.

С отходом к Ковне группы ген. Епанчина, конница ген. Леонтовича, ранее подчинявшаяся командиру III корп., была передана в распоряжение ген. Булгакова, который, в [103] своем приказе от 31 января № 422, стереотипно намечает ее задачу: ...действовать самым энергичным образом во фланг и тыл немцев»...

Приказ, по-видимому, был заготовлен заблаговременно, и в него не были внесены некоторые поправки. В нем говорится, напр. о 27-й дивизии, от которой в то время оставался только один полк. Даются указания 28-й дивизии, между тем ей приказано было выступить и перейти в распоряжение командира III-го Сибирского корпуса. В приказе, по крайней мере, в том, который был передан по телеграфу в штаб армии, не была указана карта, по которой следует читать названия. Поэтому некоторых из них, даже в обстановке спокойного исследования, нет возможности найти, если разбираться по 10-верстной карте, которая обыкновенно и служит для справок при организации марша.

Время выступления было указано только 28-й дивизии (в 1 час дня); 27-й дивизии генерала Джонсона и 29-й генерала Розеншильд-Паулина предлагалось начать отход, сообразуясь с обстановкой и уклоняясь от боя. Такое же неопределенное указание было дано и начальнику 53-й дивизии генералу Федорову. Словом, каждому предоставлялось самому определить характер обстановки, но где при этом была уверенность, что все начальники дивизий поймут ее одинаково, не ввяжутся в пререкания и очень счастливо станут согласовать свои действия?

Штаб армии, со своей стороны, получив приказ, полагал, что XX корпус провел весь день 31 января в движении и приближается к Сувалкам, о чем в своей вечерней сводке и донес штабу фронта.

Между тем части 77-й германской резервной дивизии (из состава XXXIX-го рез.корпуса) наступали на фронт Краснополь—Тартак (к востоку от Сувалки в направлении на Сейны) и к 12 часам 31 января обошли правый фланг расположения арьергарда генерала Чижова, составленного, как известно, из частей 29-й пех. дивизии. Немцы появились со стороны деревни Пошешупы. Такое же обходное движение обозначилось и со стороны деревни Вижайны, откуда, как теперь уже известно, наступали части 76-й рез. дивизии, [104] (входившей в состав XXXVIII-го рез. корпуса), в общем направлении на Сувалки. (Отчетная карточка № 1).

Один батальон 114 Новоторжского полка, двинутый на деревню Рудка Тартак для парирования обхода; конечно, был бессилен что нибудь сделать в этом отношении. Деревня к тому же оказалась уже занятой германцами.

Появление противника в тылу арьергарда понудило генерала Чижова в. 4 часа дня отдать приказ об отходе на деревни Поставеле и Сидоры. К тому же времени начата свой отход 108-й пех. Саратовский и 115-й Вяземский почки.

В течение дня (31 января) части 53-й и 28-й дивизий отошли в районы, указанные им командиром корпуса, сосредоточившись таким образом в окрестностях Сувалок. Первоначально отход частей был произведен беспрепятственно со стороны противника, но затем около 5 часов дня немцы предприняли наступление от Филипово на фронт Осова— Карклины. В своем донесении в штаб армии, штаб XX корпуса определил силы противника в дивизию пехоты. Но наступление велось вяло и было легко остановлено.

К вечеру 31 января у деревни Сидоры стянулись части 27-й и 29-й дивизий. В ночь на 1 февраля здесь собрались начальники этих дивизий для обсуждения положения и для принятия какого-нибудь решения. Первоначально отданного командиром корпуса распоряжения об отходе 27-й и 29-и дивизий на фронт Сейны—Дакшне—Полюле эти дивизии не выполнили. Начальники дивизий располагали сведениями о том, что днем через Кальварию прошла неприятельская колонна из всех родов войск и сделали из этого заключение, что она далее двинулась на Сувалки. Оценивая движение на д. Слободка флангом к противнику как очень рискованное, начальники дивизий остановились на мысли отходить от Сидоры прямо на Сувалки до деревень Еленево и Прудзишки, чтобы затем от этого рубежа повернуть на восток. Марш должен был быть совершен опять-таки ночью.

Командир корпуса предоставил начальникам дивизий полную свободу разобраться в обстановке, чтобы действовать в зависимости от ее показаний, но эта обстановка ими не была оценена. Едва только обнаружился обход немцев, надо [105] было принять это за сигнал для немедленного отхода. Части арьергарда заняли свое первоначальное положение к 8½ — 9 часам утра. Немцы начали свое наступление в полдень. За это время можно было осмотреться, выслать разведку, сделать распоряжения и принять решение, соответственное серьезности момента. Чтобы пройти узел дорог у д. Слободка, войскам нужно было сделать верст восемь. Для противника от Кальварии до д. Слободка было вдвое дальше, и 29-я дивизия могла беспрепятственно в этот день достигнуть озера Сейвы. Но марш следовало произвести днем. Переход был небольшой, около 20 верст. Движение же по дороге, занесенной снегом, увеличивало трудности ночного марша.

Если бы штаб корпуса не торопился добраться до Сувалок, а затем спешить дальше к Сейны, куда он, впрочем все-таки не попал, на местах было бы хоть какое-нибудь управление, тем более, что при отступательных маршах близость старшего начальника к войскам или оставление на произвол судьбы собственному их попечению всегда создает различные положения.

Однако недостаток управления со стороны штаба XX корпуса не снимает ответственности с начальников 27-й и 29-й дивизий за неудачи этого дня.

Во всяком случае движение на д. Слободка, если не всей 29-й дивизией, то по крайней мере части ее в качестве бокового авангарда должно было осуществиться? Это прикрыло бы марш корпуса, отрезвило бы до известной степени зарвавшиеся передовые части противника и расширило бы общее расположение корпуса в направлении с запада на восток.

Но ввязавшись в бой с отходящими германцами, части 29-й пех. дивизии и 108 Саратовский полк к вечеру 31 января столпились в деревне Сидоры, потеряли весь день и еще более осложнили свое положение.

Начальники дивизий приняли решение продолжать отход на Сувалки, воспользовавшись лишь одной дорогой. Это было верхом неосторожности. Забыли о самых элеметарных правилах организиции отступательного марша, тем более флангового, когда выделение бокового авангарда имеет ввиду [106] прикрыть марш, а движение по возможно большему количеству путей ускорить отход войск{15}.

В голове колонны должны были идти части 27-й, а затем 29-й дивизий. В действительности, некоторые части 29-й пехотной дивизии оказались с обозами впереди, что и следовало ожидать во время ночного марша. Поздно вечером в д. Сидоры собрались части 105-го Оренбургского и 106-го Уфимского полков, входившие в состав отряда гeнерала Беймельбурга и накануне оторвавшиеся от своей дивизии. Прибывшие остатки полков увеличили глубину колонны, направленной по одной дороге.

113-й Старорусский и 114-й Новоторжский полки с двумя батареями 29-й артиллерийской бригады под командою полковника Ольдерогге составили арьергард. Ему приказано было к 12 часам в ночь на 1 февраля занять познцию на участке от д. Сидоры до д. Ялово.

Начальник арьергарда, на рассвете 1 февраля, получил разрешение начать отход с 8-ми часов утра, но так как часть парков 29-й артиллерийской бригады не успела еще вытянуться, то арьергард начал отступать только в 11½ часов. А кто же прикрывал марш корпуса со стороны направления Кальвария—Слободка? Не кавалерия ли ген. Леонтовича?

Ночное движение, по свидетельству участников его, было, исключительно тяжелым. Непроглядная тьма, единственная и при том отвратительная дорога, крутые подъемы и спуски, гололедица, местами высокие снежные сугробы.

Постромки рвались, дышла ломались, стрелы у зарядных ящиков гнулись, лошади падали на каждом шагу, люди, пушки, повозки, лошади—все смешалось в одну кучу.

До 6 часов 30 минут вечера 31 января штаб корпуса находился в Сувалках и предполагал перейти в Сейны, но должен был с пути вернуться обратно. Уже в 8 часов 35 минут вечера, начальник штаба корпуса доносил в Штаб Армии. что Сейны заняты конницей противника, около двух эскадронов. Позднее, в 11 часов 55 м. генерал Булгаков в своей телеграмме [107] довольно подробно ориентировал штаб армии о нахождении противника у Кальварии. По подученным им сведениям, около 3-х часов дня дивизия германской пехоты с артиллерией прошла Кальварию в юго-восточном направлении. Сейны заняты, и заняты будто бы в течении уже четырех дней, причем занятие Сейны прервало отход на Друскеники всех тыловых учреждений корпуса. Вместе с этим генерал Булгаков доносил о том, что 28-я и 53-я дивизии продвинулись к Сувалкам без нажима со стороны противника. Что же касается положения остальных дивизий, то штаб корпуса об этом не был осведомлен, не имея от них никаких донесений. В той же телеграмме (от 31 января № 429), в виду обнаружения противника на фланге корпуса, генерал Булгаков испрашивал разрешение «отходить, не теряя времени вслед за 28-й дивизией к Августову, чтобы оттуда уже взять направление на Меречь, дабы прикрыть сообщения всего северо-западного фронта».

Как реагировал на эту просьбу командира XX корпуса генерал Сиверс, скажем позднее, а пока подведем итоги дня в том виде, в каком они представлялись штабу 10-й армии по сводке, сообщенной штабу фронта{16}.

Направление на Ковну прикрывается, телеграфирует штаб армии, корпусом генерала Епанчина, занимающим Козлово-Рудскую позицию. Кавалерия Леонтовича в своем движении от Мариамполя в район Кальварии имела 30 января бой на пути из Кальварии в Красно. Чтобы уклониться от противника и выйти на фланг XX корпуса, Леонтович направился к Олите. Не приняв боя с противником, 31-го, он оставил в Олите одну дивизию, а другой предполагал продолжать движение. Так как Олита оказалась занятой особым отрядом Стефановского, это это расчленение конницы не было приведено в исполнение.

Части XX корпуса продолжали отход, и к ночи на 1 февраля подошли к Сувалкам(?). Войска 26-го корпуса продолжали отход на д.д. Генбаловка—Клещевск (Клешевен). [108]

Отданные на 1 февраля приказания частям 10-й армии, согласно той же сводке, сводились к следующему:

Части III армейского корпуса должны были оставаться на Козлово-Рудской позиции; в Олите находился сборный отряд полк. Стефановского (Командира 221-го Рославльского полка).

XX корпусу указывалось задерживать противника, наступающего с северо-запада, оставаясь (?) у Сувалок; XXVI корпус должен был отходить назад, примыкая левым флангом к III Сибирскому корпусу, а правым к XX. Вместе с тем корпус подчинялся генералу Радкевичу, которому дана была задача держаться западнее Августова и после подхода двух бригад перейти в наступление. Вслед за этим штаб армии сообщал, что Сейны заняты неприятельским отрядом из всех родов войск.

В тот день, когда XX корпус получил осязаемое представление о давлении германцев на его крайний правый фланг и об угрозе его путям сообщения на восток, т. е еще 30 января, 10-я германская армия генерала Эйхгорна заняла: 31-й дивизией — Людвиново и 42-й — Кальварию. Обе дивизии XXXIX-го рез. корпуса (78-я и 77-я рез. дивизии) расположились в районе Любово. У Вижайны сосредоточились части 76-й рез. дивизии (ХХХVIII-го корпуса), у Шиткемена стала 75-я рез. дивизия. (Схема 8).

С этого фронта, 10-я германская армия, закончив поворот, заняла положение; почти параллельное путям сообщений 10-й русской армии. Едва прикоснувшись к этим путям и развивая энергию крайнего напряжения; немцы стали торопливо резать эти пути сообщения.

Если вспомним, 31 января право-фланговая 29-я дивизия XX корпуса, в сущности, бездействовала, тем самым, увеличивая относительную скорость марша внешнего фланга 10-й германской армии, т. к. к тому же части 29-й пех. дивизии пытались, хот и безуспешно, продвинуться вперед, увлекшись задачей овладеть деревней Рудка Тартак. В это время, 31-я германская дивизия наступала на Штабинки через Лодзее, имея правее себя 42-ю пех. дивизию, направленную на Сейны, в этот день уже занятые кавалерией. XXXIX-й корпус двигался: 78-й дивизией на Краснополь, а 77-й дивизией на Тартак (к востоку от Сувалок). [109]

Весь ХХХVIII-й рез. корпус был нацелен на Сувалки. (Схема 8).

На фронте 8-й германской армии, к вечеру 30 января, 10-я ландверная дивизия заняла Роминтенскую пущу. Правее ее двигалась 3-я рез. дивизия; 1-я ландверная див. и 1-й армейский корпус (со 2-й пех. дивизией) наступали на Лык, занимая фронт от Бенегейма севернее Дунейкена до Дригалена, приблизительно в 60 верст. 80-я дивизия XL-го корпуса, вместе со 2-й пех. дивизией слева от себя, тоже вела атаку на Лык. 79-я рез. дивизия, оторвавшись на юго-восток, выдвинулась на меридиан Граево.

Частям 10-й русской армии не удавалось выйти из соприкосновения с противником, несмотря на ночные марши. Эти непрерывные ночные марши, разбивая войска, к тому же были неудачно организованы. Для- 10-й армии существовал единственный выход — всеми силами отойти на линию Штабин—Липск. При этом, повторяю, Сопоцкин необходимо было занять, занять заблаговременно и сильно. Это могли сделать только свежие части, выдвинутые со стороны Гродны. В Сопоцкине уже имелась подготовленная позиция фронтом на сев.-запад, и оборона ее в таких условиях против утомленных маршами частей XXI-го германского корпуса сулила успех. Вот каково было положение германцев, когда телеграммой на имя командующего Х армией (от 31 января № 423), помеченной 11 часами 55 мин. вечера, генерал Булгаков, опираясь на данные разведки, сообщавшей о появлении противника на путях в стороне его правого фланга, устанавливал, что его корпус уже обойден, что его тылу угрожает непосредственная опасность и поэтому испрашивал разрешение, не теряя времени двинуться на Августов вслед за 28-й дивизией.

В этот момент, т. е. в ночь с 31 января на 1 февраля части XXVI-го и III-го Сибирского корпусов были расположены по линии Генбаловка, Клешевен, Райгрод. (схема 8).

Общее протяжение фронта всех трех корпусов было приблизительно 60 верст. III-й Сибирский корпус вовсе не был связан с Августовым, как узлом путей; его собственные пути отхода шли южнее Августовского района. В свободном прохождении через Августов был заинтересован прежде [110] всего XXVI-й корпус, но ему ничто не мешало пройти по дорогам в обход Августова с запада на юго-восток.

Части XXVI-го корпуса к тому же в то время отходили не тревожимые противником. Его боевой и тыловой районы были достаточно богаты путями, что указывало на возможность оттянуть корпус на широком фронте большим числом колонны. К востоку же от линии железной дороги Сувалки—Августов характер местности ничего другого, кроме неимоверно трудных маршей, не обещал.

ХХ-й корпус занимал выдвинутое к северу положение. Б своем отходе на Августов он мог воспользоваться путями вдоль железной дороги, обороняя последовательно ряд позиций. (Схема 9-я).

Чтобы выравнять движение обоих корпусов и избегнуть пересечения тыловых путей следовало или форсировать марш XXVI-го корпуса, или, на половине расстояния между Сувалками и Августовом, попридержать части ХХ-го корпуса, чему местность в этом отношении как нельзя лучше благоприятствовала.

При этом, Сейны, как узел путей, занятие которого обеспечивало отход 10-й армии, для нее, к сожалению, был уже потерян, к тому же он лежал несколько в стороне. Ближайшими же такими узлами к востоку ог путей отхода 10-й армии обозначитесь на дороге к Сопоцкину с. Махарце и д. Рудавка.

Надо было во что бы то ни стадо, не теряя ни одного часа, упредить противника у с. Махарце; заняв этот район. Что касается д. Рудавка, то она все таки была слишком отдалена; чтобы 10-я армия, не имея вблизи себя в своем распоряжении достаточно конницы, способна была наспех создать здесь какое-то обеспечение со стороны Сопоцкина. (Отчетная карточка № 2).

О занятием Махарце сам собою выдвигался вопрос о временном расположении ХХ-го корпуса по линии озер Близна и Сервы, что приводило к занятию промежутка между этими озерами и д. д. Серскиляс, Дальниляс и Подсерскиляс. Правый фланг и тыл получили бы прикрытие при условии обороны дефиле у озера Орливо в окрестностях деревни Горчица, что впоследствии очень пригодилось бы [111] в том случае, если бы корпусу пришлось попри держаться еще раз на линии озер Белое и Студенично. Это могло бы понадобиться для приведения в порядок не особенно стойких, по-видимому, частей XXVI-го корпуса. Кроме того, отвод ХХ-го корпуса на линию этих озер не только устранял всякую опасность перекрещивания путей сообщения соседних корпусов, но даже не требовал особенного напряжения в марше XXVI-ro корпуса, который в следующий день своего отхода (на 2-е февраля), в крайнем случае, мог достигнуть только линии Юзефово — Калиновен или Юзефово—Грабово.

Нам представляется, что подобная организация марша сдавливала слишком в то время выпуклое, в направлении с севера на юг, расположение 10-й армии. Это обстоятельство сокращало фронты корпусов, сближало их штабы и способствовала бы в достаточной степени согласованности действий.

Так или иначе, взаимное расположение корпусов было таково, что отход ХХ-го корпуса на Августов ни с какой стороны не представлялся оперативно-нелепым и не должен был резать тыловые сообщения остальных корпусов 10-й армии, как того опасался генерал Сиверс. Но если бы командующий армией дал разрешение командиру ХХ-го корпуса отходить именно в этом направлении, он несомненно тем самым открыл бы новые тыловые пути и решительно порвал бы с дерективными указаниями штаба фронта, не перестававшего мечтать о возможности сосредоточения хотя бы части корпусов 10-й армии к Неману. На это генерал Сиверс не пошел.

То или иное решение, касавшееся направления отхода ХХ-го корпуса, самым ближайшим образом и безвозвратно отражалось на судьбе тыловых подвижных учреждений, Обозы и парки вовсе не так легко передвигать и переводить с одного тылового пути на другой. Надо было опасаться, что высылка обозов на юго-восток от меридиана Сувалки—Августов обречет их на этот раз на вполне предвиденные и неизбежные случайности. В действительности, так оно и произошло. [112]

Одно несомненно, что категоричность известных указаний генерала Рузского не могла не повлиять на психику командующего армией. Это обстоятельство обусловило решительно отрицательное отношение к предложению генерала Булгакова, независимо от оперативного мышления самого генерала Сиверса. В своей ответной телеграмме командиру ХХ-го корпуса, помеченной 3-мя часами утра 1-го февраля, он пишет:

«Ваше предположение об отходе к Августову совершенно невозможно по числу и направлению путей для всех корпусов. Передвижение Вашего корпуса на Августов повлечет раньше всего пересечение путей отступления и создаст задержание отхода, а между тем, при создавшейся обстановке главное, что нужно, это сохранить свободу отхода на тыловые позиции у Сопоцкина, Липска и Штабина.

Задача Ваша состоит в задержании у Сувалок сил противника, наступающих с запада и севера, и в обеспечении правого фланга других корпусов.

Если выяснится, что эти силы незначительны, то оставить против них небольшой заслон и в зависимости or результата боев у Августова Вам можно будет двинуться против той группы противника, которая обнаружена в движении от Кальварии в направлении на юго-восток.

...кроме 28-й дивизии, которая уже входит в состав группы генерала Радкевича, немедленно направьте еще одну бригаду, ближайшую к Сувалкам, в распоряжение генерала Радкевича ... и т. д.»

Последнее приказание было вслед за этим отменено, и поэтому на нем не стоит вовсе останавливаться.

Итак, командующий армией считает возможным наступление ХХ-го корпуса против сил противника, обнаруженных у Кальварии. Как он лично был далек от проникновенного понимания действительного положения вещей!

В тот же день и в тот же час, начальник штаба армии генерал Будберг, со своей стороны, телеграфирует генералу Булгакову: [113]

«Полагаю, что при создавшейся обстановке у Сейны, Вам надо отходить на Августов, бросив немедленно части за 28-й дивизией. Решение всей операции в боях у Райгрода, где надо разбить немцев во что бы то ни стало. Иного исхода нет. На север надо выставить заслоном 27-ю дивизию, частью 29-ю, при сильной артиллерии и разбить немцев. Условьтесь с Радкевичем».

Итак, у ген. Булгакова для принятия решения — на одной чашке весов собственное сознание, подкрепленное предостерегающим советом начальника штаба армии, на другой — приказание командующего армией, обрекающее ХХ-ый корпус на возможную жертву во имя спасения остальных корпусов. Так ли понимал это сам генерал Сиверс или он просто не разбирался в обстановке, — вопрос иного порядка. [113]