Глава IV

Сведения о противнике, сообщенные генералом Леонтовичем побуждают командующего армией начать общий безостановочный отход. Предположение отступить на линию Немана. Отношение Главнокомандующего фронтом к принятому генералом Сиверсом решению. Переговоры по прямому проводу штаба армии со штабом фронта. Особое мнение генерала Будберга н расхождение его во взглядах с Командующим армией. В результате переговоров Главнокомандующий предоставляет генералу Сиверсу «свободу действий». Положение на левом фланге армии 29 января. Приказ по армии № 3. Общая организация отступательного марша. Переход XX корпусa на линию Кл. Кальвейтшен—Нассовен—Шиткемеч— Блиндгаллон—Дубенинкен—Горбассен в ночь на 30 января. Бои в районе 27 пехотной дивизии. Приказ командира XX корпуса № 416. Итоги дня 30 января.

Поздно вечером, 28 января, генерал Сиверс получил от генерала Леонтовича, телеграмму, содержащую сведения о противнике.

В ней говорилось, что еще около 10 часов утра, дня подачи этой депеши, вдоль дороги из словики в Владиславов, приблизительно на половине расстояния, наблюдалось движение неприятельской колонны силою свыше бригады пехоты с артиллерией и полком конницы. «За, этой колонной следуют непрерывно пехотные части и между ними много артиллерии; по дороге у кордона в д. Турчины остановилось 27 зарядных ящиков. Движение немцев на Владиславов продолжается непрерывно {12}, прикрываемое с востока конницей, количество которой около бригады...», Так доносил генерал Леонтович.

Впервые, штаб армии проникся живейшей тревогой; только теперь перед его умственным взором, казалось, во весь рост поднялась неотвратимая опасность, одним краем уже затронувшая самое существование армии. [74]

По расчету марша, к вечеру 28 января германцы должны были бы беспрепятственно занять Владиславов и, бросивши конницу в промежуток между III и XX корпусами на Волковышки — Кальвария, постепенно резать все сообщения группы генерала Булгакова, изолируя ее не только от войск генерала Епанчина, но одновременно отбрасывая и от всей оборонительной линии Немана.

Так как ни в распоряжении командующего армией, ни тем более у командира XX корпуса не существовало никаких реальных средств, чтобы поставить предел дальнейшему распространению противника, то, вооружившись циркулем, имея перед глазами карту и сделав неизбежные выводы, надо было готовиться к тому, что, в худшем для германцев случае, к вечеру 29 января ими будут заняты Волковишки, (Вильковишки), а к утру или к полудню 31 января — район Мариамполь—Кальвария. К вечеру 1-го февраля Сейны таким образом окажутся в пределах достижения неприятельской конницы и при известном напряжении со стороны германского командования, возможно. Туда же подбегут и головные части пехоты противника.

В той же телеграмме генерал Леонтович сообщал о предполагаемом им движении. Оно имело целью «действия во фланг и тыл наступающей немецкой колонне». Даже при чтении этого донесения, подобная фраза звучала пустой угрозой по адресу германцев. Она только отражала правильный взгляд начальника кавалерии на задачи конницы, очутившейся в известной обстановке. Но было очевидно, что генерал Леонтович не в состоянии причинить германцам сколько-нибудь существенного вреда, а тем более приостановить их марш-маневр.

Вслед за получением донесения генерала Леонтовнича, начальник штаба армии в 11 часов 50 минут вечера телеграфирует генералу Шемякину, начальнику штаба XX корпуса, о том, что тыловой пугь последнему указывается через Филипово—Сувалки—Сейны—Лейпуны на Меречь. «Перенос тыловых учреждений должен быть сделан неотлагательно».

Эта телеграмма служит ценным показателем той озабоченности, которая не покидала генерала Будберга и в последующие дни. Едва ли его можно заподозрить в излишнем [75] оптимизме. Напротив того, генерал Будберг, пожалуй, был единственным, предвидевшим и предсказывавшим катастрофу. Он предлагал, как мы увидим ниже, меры крайнего порядка, чтобы надвигавшееся поражение ослабить до степени неудачи, хотя бы ценою очень крупных жертв в смысле обречения на гибель большей части корпусных обозов.

Что же касается приказания относительно переноса тыла. то оно, к сожалению, явилось в данном случае уже запоздалым. Даже в сколько-нибудь серьезной игре в шахматы или в карты, раз сделанный ход не отставляется; вы не вправе передвинуть фигуру на шахматной доске вне очередного xoдa противной стороны.

Кроме того; но существу, распоряжение начальника штаба армии говорило только об одной дороге, между прочим, ранее предназначавшейся для 28 пех. дивизии. В этом направлении должен был проходить, по-видимому, лишь главный тыловой путь, между тем в телеграмме ни слова не упоминалось о полосе местности, в которой должна быть найдена сеть дорог для всех четырех дивизий. Само собой разумеется. что корпус нельзя было бросить но одной дороге. Следовательно, надо было определить южную параллель, чтобы избегнуть скрещивания тылов двух соседних корпусов, чего все время опасался командующий армией.

Ночь на 29 января штабу армии не суждено было проспать спокойно. Около 2½ часов была получена шифрованная телеграмма от генерала Епанчина, по-видимому, отправленная со станции Волковышки. Ее содержание настолько многоговоряще, что мы без комментария приведем полностью этот любопытный документ:

«Прошу сообщить, где Козлова—Рудская позиция{13}. Бригаду 68 дивизии предполагаю высаживать в Пильвишки с тем, чтобы двинуть по северному берегу Шешупы во фланг противнику, который, по-видимому (?!), собирается делать глубокий обход, но так как бригада пребывает без патронов, то это дело придется организовать». [76]

Итак, в то время, как Пилькален, Шталюпенен и Владиславов заняты противником, а III корпус в полном беспорядке сходит с боевой сцены, командир его; говоря о противнике, выражается, что тот, «по-видимому, собирается делать глубокий обход». Этот документ чрезвычайно характерен для облика генерала Епанчина; как военно-начальника и сотрудника командующего Х армией, поставившего его на самый ответственный пост нашего боевого расположения в Восточной Пруссии.

Эта телеграмма как бы подводит окончательные итоги деятельности III корпуса и его участию в несчастной судьбе. постигшей Х армию. Она же вносит последний штрих в абрис той обстановки, которая соорудила первый этап на крестном пути XX корпуса к его Голгофе.

Рядом с этим, донесение генерала Епанчина свидетельствует о том, сколь глубоко был неправ Главнокомандующий фронтом, настойчиво выдвигая наступательные тенденции Х армии, не разбираясь в фактических данных обстановки и игнорируя доводы генерала Сиверса.

В результате, все распоряжения и требования генерала Рузского к несчастью, достаточно твердые, не только не оказали помощи командующему армией, но даже не поддержали его хотя бы морально во время трудных его переживаний. Требования генерала Рузского оказались узко кабинетными и привели бы к проигрышу даже в военной игре, на карте, с воображаемым противником и при абсолютной безответственности за мнимые в этом случае жертвы.

Мы увидим, что в конце концов здравый смысл, хотя и слишком поздно, заставил ген. Рузского стать на правильный путь. Впоследствии Главнокомандующий фронтом предоставил командующему Х армией свободу, действий сообразно с обстоятельствами, но до этого момента генерал-адъютант Рузский изображал собою только тормоз.

Донесение генерала Леонтовича положило конец всем колебаниям, которых так много накопилось у генерала Сиверса вокруг вопроса о расхождении, существовавшем и все ширившемся между категорической формулой Главнокомандующего фронтом и боевой действительностью. Командующий армией познал, что следовать указаниям [77] генерала Рузского, преподанным в столь безоговорочных выражениях, задерживаться на промежуточных позициях, организовывать наспех случайную оборону, втягиваться в бои на участке, где противник склонен был даже отступать; чтобы глубже увлечь за собою центр Х армии, — значило бы — подвергать армию крупнейшему риску.

Но приняв, каралось бы, твердое решение отступать, уходить скорее, во что бы то ни стало, чтобы оторваться от германцев, генерал Сиверс все-таки продолжает оглядываться в том направлении, где находится штаб Главнокомандующего фронтом и откуда тянутся неуловимые, незримые нити, тончайшие, но в то же время крепкие и цепкие, как стальные тросы. Искусственно он ставит сам себе какие то рогатки, расчленяя отход армии все-таки на ряд этапов.

Зловещая привычка, насквозь пронизавшая весь уклад, все строение, всю природу нашей армии и на многие годы отравившая командный аппарат, — привычка «командовать»,

когда надо «управлять» или «командовать» потому, что не умеешь «управлять», находит свою формулировку как в распоряжениях командующего фронтом, так и командующего армией.

«Управление» высшими войсковыми единицами, современным боем, военной операцией и «командование» войсками, — два понятия несовместимые, но к сожалению, до последнего времени, это не укладывалось в мозгу высшего командного персонала, призванного к управлению крупными войсковыми соединениями.

Но куда же отступать и в каком направлении?, где остановиться, в чем почерпнуть новые силы, чтобы, выдержавши шок, поглотить инерцию поступательного движения германской армии? Части III корпуса, отошедшие по путям на Ковна и Дерсунишки, невольно и властно манили за собой все остальное. Линия Немана, усиленная крепостями и долговременными позициями, лежала прямо позади и притягивала к себе своей обманчивой надеждой на спасение от назойливого и стремительно напирающего противника.

Система эшелонирования всех тыловых учреждений, относительное благоустройство военных дорог и этапных линий [78] со складами, продовольственными магазинами, а также запасами всякого материала затушевывал; щемящее чувство опасности движения в данном направлении и глушили голос благоразумия, твердивший, что над всем этим, хотя бы образцово организованным тылом, еще есть время поставить крест и мужественно обречь его на гибель. Трудно было примириться с мыслью, что это должно послужить искупительной жертвой за спасение живой силы армии.

Командующий армией воспринимал тревогу за ее судьбу, но как то поверхностно и притом только в той сфере, которая, физически им ощущалась, в данную минуту. И на этой почве создается коллизия между взглядами на положение дел у командующего армией и у его начальника штаба. Коллизия, сначала на чисто деловой подкладке, по обыкновению, переносится незаметно в область личных отношениий создавая конфликты, подрывая чувство взаимного доверия и умножая трения при разрешении вопросов, в которых они тем не менее одинаково оба ответственны.

Теперь обратимся к изложению событий, происшедших в течение 29 января. Это был очень тяжелый день для команд. Х-ой армией.

В 8 часов 30 минут утра штаб армии получил от начальника штаба XX корпуса генерала Шемякина донесение: «На фронте корпуса ночь прошла спокойно». Иными словами, немцы, не тревожа в центре расположение Х армии, продолжали операцию обхода обоих флангов и искали ее разрешение далеко в тылу XX и XXVI корпусов.

Командующий армией, остановившись на мысли — отходить всем фронтом на восток, указывает XX корпусу линию Вижайны—Бакаларжево, лннию, на которую части генерала Булгакова должны отойти в течение двух дней, «ввиду значительного расстояния и трудности пути». Соседний XXVI корпус в ночь на 30 января должен сосредоточиться в районе Маргграбова—Гонскен (телеграмма, посланная генералу Булгакову 29 января в 12 часов 45 минут дня). в последовавшей затем дополнительной телеграмме, генерал Сиверс отдал распоряжение о выделении одной, «по возможности 28 дивизии», в армейский резерв. [79]

В целях обеспечения отхода корпyсa, командующий армией указал направить часть сил на участок Нассовен—Кальвейтшен, чтобы прикрыть промежуток между Виштынецким озером и Роминтенской пущей на то время, пока корпус не достигнет южной опушки Роминтенского леса. Отход с Гольдапской позиции должен был начаться вечером 29 января. (Отчетная карт. № 1 и Приложение № 16).

Распоряжения командующего Х армией не встретили сочувствия у Главнокомандующего фронтом. Неудовольствие прозвучало в телеграмме № 7564 начальника штаба фронта генерала Гулевича:

«Главнокомандующий приказал правому флангу Х армии задержать наступление неприятеля и остановить его на линии Козлова—Руда, Мариамполь и принять все меры к тому, чтобы дальнейший отход не был допустим».

Телеграмма начальника штаба фронта чудовищно далека от истинного представления о положении дел. Она ставит Х армии настолько трудно разрешимые проблемы, что ее начальник штаба делает попытка хоть сколько-нибудь рассеять все сгущавшийся туман, переговорив по прямому проводу с генералом для поручений при Главнокомандующем фронта Бонч-Бруевичем.

Генерал пользовался известным авторитетом в глазах Главнокомандующего и, по отзывам лиц, близко знавших его, как офицера генерального штаба, чрезвычайно недоверчиво относился к чужому, им сначала не разделяемому мнению. Воспринимая его тяжело, ассимилировал долго, взвешивал, перевешивал, но, наконец, усвоив, признав, ревниво цеплялся за него как за свое собственное, отстаивая мысль всеми доступными средствами. Начальнику Штаба армии было важно обратить М. Д. Б.-Бруевича в «свою веру».

Произошел разговор, который мы и приводим (Схема 6).

У аппарата бар. Будберг.

«Генерал Епанчин пролетел через Мариамполь на Дерсуншики и ничего не сообщил о действительном положении дел, да, я думаю, что он не знает — что с его частями. Он передал телеграфом приказ; из которого видно, что частям приказано уходить на Ковну и Дерсунишки. Ему послано приказание всеми силами задержать отход на [80] Козлова—Рудскую позицию, но я лично думаю, что едва ли это удастся: такие части уже не остановить. Во всяком случае, сделал все возможное, чтобы остановить это отступление.

На левом фланге, на отряд ген. Братанова ведет атаку целый корпус, но к нашему счастью все время пытается обойти его правый, менее опасный фланг. Здесь положение наше прочное, но я считаю необходимым, во избежание всяких случайностей, отвести армию на линию Райгрод—Рачки—Сувалки, имея XXVI корпус уступом назад, за правым флангом III Сиб. корпуса».

Генерал Бонч-Бруевич:

«Почему XXVI корпус. Он ведь у вас в центре".

Генерал Будберг.

«Я знаю что он в центре, но ею необходимо иметь уступом назад ввиду его состава. У него взято два лучших полка 64-й дивизии; остальные полки требуют осторожности, чтобы не перетянуть предела их выносливости, особенно при отходе и под натиском.

XX корпус можно иметь к северо-западу от Сувалок, имея в нем не менее полутора дивизии за правым флангом, уступом назад, на тот случай, если бы немцы попытались развить удар от Волковышки на Кальварию и дальше во фланг XX корпуса.

Мне кажется, что такое положение армии является единственным, которое, при создавшейся обстановке, дает возможность выполнить основную задачу, т. е. прикрыть район Осовец—Гродно тремя сохранившимися корпусами.

Положение III Сиб. корпуса с левым флангом у Райгрода уже не допускает обхода этого фланга и дает возможность перехода здесь в наступление, опираясь левым флангом на Осовец. XXVI корпус, осаженный назад, дает меньше повода за него беспокоиться, да и все положение армии уступом слева назад приводит ни к чему удар немцев на наш левый фланг.

Теперешнее положение уступами слева вперед я считаю очень опасным, особенно при возможности сейчас обхода нашего левого фланга южнее Лыка. Отход наш назад не мешает последующему переходу в наступление, и если немцы последуют за нами на указанную линию, то их [81]положение по мере продвижения на восток будет делаться все хуже. Мы же, имея на линии Райгрод—Боржимен 10 полков III Сиб. корпуса с обеспеченным левым флангом, свободно перейдем в наступление.

В силу всего изложенного, я считаю, что в настоящее время указанное мною положение является единственно возможным. К нему нужно перейти с возможною скоростью, вывести войска из вечного соприкосновения по всей линии с неприятелем, приняв положение, наилучшее для последующего маневра, т. е. сосредоточенное с сильным арьергардом, а не то линейно-крепостное, в которое нас втянула сложившаяся за последнее время обстановка».

Насколько можно судить из этого разговора, начальник штаба армии признавал положение левого фланга безусловно прочным, т. е. настолько устойчивым, что, как мы увидим впоследствии, штаб армии готовился нанести удар «зарвавшемуся» XL германскому корпусу. Момент перехода в контратаку должен был совпасть с окончанием сосредоточения в районе Лык—Райгрод достаточного количества резервов, продолжавших накопляться. В действительности против группы генерала Братанова и крайнего левого фланга III Сибирского корпуса действовал не только XL корпус как раньше предполагал штаб армии; там сражались части 2 дивизии 1 корпуса, но в общем это не меняло дела.

Прежнее беспокойство за судьбу левого фланга армии сменилось уверенностью в благополучном разрешении кризиса. Мало по малу назревал план контрудара с надеждой на конечный успех. Что касается остальных корпусов армии, то, предоставив оторвавшемуся III корпусу свободу расположения в районе Ковны, начальник штаба армии полагал единственно целесообразным—оттянуть их на линию Райгрод—Рачки—Сувалки, окончательно порвав с тыловыми путями, подходящими к Неману.

Мне известно из личной беседы с начальником штаба армии, имевшей место в дни, непосредственно следовавшими за гибелью XX корпуса, что точка зрения генерала Будберга была абсолютно неприемлема для командующего армией. Последний не допускал мысли о расстройстве и крушении всей намеченной системы тыловых путей, потери части обозов [82] и об отходе в южном направлении. Возможно, что в глубине своей души генерал Сиверс и давал полную цену предлагаемой мере, как единственному средству ускользнуть от страшных объятий германской армии. Но боязнь ответственен ста за потерю многомиллиинного имущества, неприятное ожидание упрека за отход, не оказав противнику сопротивления до последней возможности, хотя бы понеся при этом громадные напрасные жертвы, те и другие соображения могли направить мысли генерала Сиверса в совершенно ином направлении.

Командующий армией, подобно многим другим, обладал по выражению Артура Арну{14} «специальным мужеством, называемым «военным». «Это мужество состоит в том, чтобы не наклонягь головы, когда пули свищут возле ушей; но это мужество кончается, когда в некоторой стене пробоина достигла известного числа квадратных сантиметров».

Нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что в результате последовавших затем дальнейших разговоров по Юзу командующего Х армией с генералом Бонч-Бруевичем и начальником штаба фронта, первый мог вывести едннственное заключение: генерал Рузский весьма далек от мысли уклониться от боя с германской армией, чтобы в результате, не сказавши последнего слова, хотя бы оно было роковым, очистить территорию Восточной Пруссии.

В те дни, когда обстановка еще не была совершенно ясна генералу Сиверсу, ген. Рузский настаивал на удержании корпусами своих позиций и не соглашался уклонить армию сразу на несколько переходов назад, чтобы свести к нулю всю подготовительную фазу операции германской армии. Тогда еще был смысл отхлынуть в восточном направлении, осадив, главным образом, правый фланг армии.

Но после того, как III армейский корпус очистил поле сражения и предоставил XXI-му германскому корпусу возможность безнаказанно располагать полной свободой действий в тылу Х армии, идея отхода в прежнем, т. е. восточном направлении не выдерживала даже легкого прикосновенна критики. [83]

Всякое только среднее направление с юго-восточным ромбом, неминуемо обращало отступление армии в бег на перегонки с германцами, которые выиграли бы расстояние и пришли бы к призовому столбу победителями уже по тому одному, что отчетливо видели перед собою цель и с самого начала вовремя развили всю полноту энергии.

В конечном счете, подобный марш только растрепал бы Х армию и так или иначе сделал бы ее на продолжительное время небоеспособной.

Иное решение, решение, правда, крайнее, быть может даже и героическое, заключалось в выводе армии на фронт Осовец— Гродно. Оно поставило бы армию во фланговое положение по отношению к группе германских корпусов генерала Белова и создало бы счастливые условия для нанесения отдельного поражения хотя бы той части неприятельской армии, которая наступала от Иоганнисбурга. Во всяком случае, каково бы ни было направление отхода, требовалась быстрота передвижений, необходим был почти безостановочный марш с короткими отдыхами, без этапов, без длительных ночлегов, искусно организованное бегство, не взирая на многие трудности похода, отягощенного испорченными дорогами и отвратительной погодой.

В течение всего дня 29 января/11 февр. между штабами армии и фронта происходили разговоры по прямому проводу

И командующий армией, и его начальник штаба прилагали все усилия, изощрялись в доводах, стараясь убедить штаб фронта, что требования Главнокомандующего выходят из пределов возможности, главное, не оправдываются обстоятельствами и знаменуя гру[бое] и несообразное насилие над естественным течением событий. Обстановка была достаточно могущественна, чтобы не подчиниться этому насилию, чтобы протестовать против него.

Командующий армией, разговаривая с генералом Бонч-Бруевичеч пр[едвидел], что ближайшим объектом действий противника явится XX корпус, для которого закроются двери и Олитскую позицию. Так как связь с генералом Леонтовичем, по словам ген. Сиверса была нарушена, то трудно было перебросить конницу в район Кальварии. Таким образом, [84] по-видимому. исчезала всякая надежда и на содействие кавалерии к стороне правого фланга XX корпуса. (Приложение 17).

Однако, командующий армией напрасно придал серьезное значение временному перерыву связи, с конницей генерала Леонтовича. Связь эта вскоре восстановилась. Уже 30 января конница направилась в Мариамполь и получила задание расположиться в районе Кальвария—Вижайны для обеспечения промежутка между III и XX корпусами. Вместе с тем она должна была вести разведку в полосе местности Цильвишки, Кальвария, Вижайны и Шталюпенен. С отходом к Ковне Вержболовской группы, конница генерала Леонтовича была передана в ведение командира XX корпуса.

Затем, в разговоре с генералом Гулевичем, командующий армией обращает его внимание на опасность нахождения XX корпуса впереди Роминтенской пущи. Так или иначе, корпус должен быть освобожден от столь опасного соседства, в противном случае пути сообщения генерала Булгакова окажутся на весу ранее; чем это даже предполагает противник.

Опасение армии — только в ее немедленном отходе назад, иначе «ей», говорит генерал Сиверс, «грозит участь армии генерала Самсонова». Армия наступать не в состоянии. В ответ на горячую аргументацию командующего армией, генерал Бонч-Бруевич, лицо хотя и не ответственное, но тем не менее влиятельное за кулисами штаба фронта, высказывается в свою очередь в том смысле, что сосредоточение XII армии у Остроленки и Ломжи не даст возможности немцам развить свои действия против левого фланга армии, и командующему армией «остается только справиться с делом на правом фланге».

В теории, с академической точки зрения, это замечание могло и не вызывать спора; что левый фланг в безопасности — это признавал и начальник штаба армии, но совсем не потому, что где-то, на Нареве сосредотачивается XII армия, которую берегут для отдаленных целей. Относительное спокойствие за судьбу левого фланга достигнуто, наконец, за счет установившегося равновесия сил. Центр же тяжести удара германской армии находится в районе Шталюпенен— Волковышкн (Вильковишки). [85]

Немцы пока еще преследуют в беспорядке отступающую, распыленную Вержболовскую группу, и поэтому одно из решений напрашивается само собой. А именно, сняв с расположения III Сибирского и XX корпусов возможно большее число батальонов, повернуть, на некоторый угол к югу весь XX корпус и подкрепить его резервами, снятыми, таким образом, с остальных участков. Новое исходное положение должно быть перпендикулярно путям наступления лево-фланговой германской группы; ей и должен быть нанесен энергичный удар во фланг.

Но реализация этого плана требует прежде всего времени, которое и без того уже упущено. И где та чудодейственная сила, которая увлекла бы германскую армию на путь глубокого преследования разрыхленной группы генерала Епанчина? Что может отвратить генерала Эйхгорна от соблазнительной мысли бросить вслед разбитому III корпусу лишь конницу и разведочные пехотные части, а затем, главной массой повернуть круто на юг и проникнуть в тыл остальных корпусов Х армии? Ничто, конечно. Германское командование так и поступило.

Некоторая часть разговора генерала Сиверса с начальником штаба фронта полна глубочайшего интереса и так отчетливо выступает расхождение во взглядах, что мы приводим в подлиннике отрывок из этой беседы.

Генерал Сиверс.

«О том, что делается в районе Епанчина, я не знаю. Если я решил отходить, то только в виду крайности. Если я буду упорствовать на настоящих позициях, то могу подвергнугь остальные три корпуса риску не только потерять свои сообщения, но и лишиться возможности перехода в наступление совместно с XII армией.

Прошу сообщить, чем вы руководствовалисъ, настаивая на том, чтобы я атаковал противника и помогал расстроенному уже и отступившему Епанчину? Какая от этого будет польза, если и части XX корпуса будут расстроены?

Я представляю себе обстановку так, что для общей пользы мне нужно отойти от угрожающих обходов, действительных, а не воображаемых, и сохранить три корпуса для перехода в наступление». [86]

Генерал Гулевич.

«Во всяком случае, Главнокомандующий считает, что дальше линии Лык—Бакаларжево—Кальвария—Козлово—Руда, части армии отходить не должны. Перед вами немцы — то же второочередные части. Отход на указанную линию считает возможным только в случае крайности и после боев, которые во всяком случае должны задержать наступление немцев»...

В ответ на это указание генерала-адъютанта Рузского, командующий армией, несколько позже, заявляет, что он но в состоянии занять всю линию Лык—Бакаларжево—Кальвария—Козлова Руда. Эта линия имеет протяжение 140 верст, и держаться на ней тремя корпусами, видя в тому же впереди .цель — перевод в нас1упление, совершенно невозможно. Если верить донесениям генерала Епанчина, Козлово—Рудская позиция и Мариампольский район очищены частями III корпуса; данная, с которой нельзя не считаться.

При колоссальном натяжении нервов, взывая о помощи к эрудиции своего начальника штаба, которому- он. впрочем, не верит и мысли которого не воспринимает, насилуя свою природу старого солдата, привыкшего подчиняться без рассуждений и исполнять точно категорические приказания, бросаемые свыше, командующий Х армией шаг за шагом тщится отвоевать себе свободу действий, свободу, которой он, к сожалению, в состоянии воспользоваться только в ничтожной доле.

Едва ли генерал Сиверс нашел бы в себе достаточно сил, чтобы выйти из под опеки Главнокомандующего фронтом. С другой стороны, и генерал Рузский, торжественно заявляющий о том, что он разрешает командующему армией действовать по обстановке, тем самым, резюмируя доводы обеих сторон, отстаивавших каждая свое мнение, однако в телеграмме № 7565 продолжает «переторжку»... «предоставляю вам действовать по обстановке, считая конечной целью, во всяком случае остановись наступление немцев на линии Осовец—Августово—Сейны—Ковна, опираясь флангами на крепости, удерживая во что бы то ни стало Августов, и при малейшей возможности Сувалки, дабы иметь выгодное исходное положение для решительного перехода в [87] наступление одновременно с войсками, сосредоточенными в Ломжинском районе». (Приложение 18.)

Вернемся к XX корпусу. (Отчетная карточка № 1).

Получив распоряжение о дальнейшем отходе, командир XX корпуса решил в первый переход достигнуть 27 дивизией линии Кл. Кальвейтшен—Нассовен, а для остальных предназначал район д.д. Шиткемен, Блингален, Дубенинкен, Гарбасен, Бяла.

С вечера 29 января промежуток между озером Виштынец и д. Нассовен был занят двумя батальонами 106 пехотного Уфимского полка. Ночью подошли два батальона 105 пехотного Оренбургского полка и стали в том же районе; 108 пехотный Саратовский полк расположился у д. Крагинен. Штаб корпуса днем выступил в Сувалки.

Между тем на фронте III Сибирского корпуса продолжалось наступление германцев; особенно энергично они действовали со стороны Грабницка. Отряд генерала Братанова был атакован на Лыксках позициях в направлении его правого фланга, но эта неприятельская атака завершилась неудачей. (Схема 7).

Около 8 часов утра 29 января к станции Просткен подошла германская кавалерия, поддержанная вскоре пехотой. Немцы отрезали Лык от Осовца. В дальнейшем, противник стал развивать, свой обход в направлении к Райгроду.

К ночи с 29 на 30 января, по предположениям штаба армии, части III армейского корпуса должны были находиться у западных выходов из Козлово — Рудских лесов. XX корпус переходил на новые позиции, рассчитывая лишь к утру 31 января занять фронт Вижайны—Гонча—Бакаларжево. (Отч. к. № 1) XXVI корпус сосредотачивался в районе Маргграбова—Гонсвен. III Сибирский корпус оттягивался на позиции в окрестностях оз. Лашмяден—дд. Вошелен, пейндорф, Шеласкен. Одному полку, направленному в Райгрод, приказано было прикрыть подступы, со стороны Просткена. Коннице ген. Леонтовича дана была директива перейти в район Мариамполь—Кальвария и обеспечивать промежуток Шталюпенен—Волковышки. Так как связь с кавалерией поддерживалась случайно (она оказалась совершенно [88] оторванной), то само собой разумеется, что ничто не гарантировало получения генералом Леонтовичем этого распоряжения и нельзя было рассчитывать тем или иным способом регулировать деятельность конного отряда.

В тот же день, т. е. 29 января, командующий армией отдал приказ № 3, содержание которого исчерпывалось обозначением путей отхода корпусов. В частности, тыловые дороги должны были вывести XX корпус, через Кальварию, Лодзее, Лейпуны, Копциово на участок Немана, Олита—Меречь. Соседнему XXVI корпусу предоставлялось направление через Августов—Махарце—Гибы к фронту Свентоянск—Гожа. III Сибирский корпус предполагалось при дальнейшем отходе сосредоточить у Гродны. (Отчетная карточка № 2).

Не трудно видеть, что свобода, действий, предоставленная командующему армией, была им использована на этот раз исключительно лишь в смысле безостановочности марша. Не смотря на все усиливающееся давление германцев на правый фланг армии, ее пути отступления тем не менее шли в прямом направлении на восток и, конечно, подвергались разнообразным случайностям со стороны предприимчивого противника.

Между тем, целый ряд уступок, на которые удалось склонить Главнокомандующего фронтом, снижал предполагаемые районы сосредоточения неизменно к югу. Вначале, генерал Рузский совершенно не допускал мысли об оставлении армией своих укрепленных позиций. Когда же обстоятельства поставили его перед совершившимся фактом на участке Вержболовекой группы, он прочертил приемлемую для него, как Главнокомандующего фронтом, линию расположения корпусов Х армии через Мариамполь на Козлова—Руда.

Позднее, начальник штаба фронта в своем разговоре с генералом Сиверсом намечал тот возможный рубеж, дальше которого армия не должна огходить, а именно от Козлова— Руда, на Кальварию, Бакаларжево, Лык. Наконец, в телеграмме, в которой Главнокомандующий переносит значительную долю ответственности за судьбу Х армии на ее командующего, генерал-адъютант Рузский в крайнем случае мирится с отходом армии даже на фронт Ковна—Сейны—Августово— Осовец. [89]

Отчетливо изображенный постепенный уклон правого фланга армии обуславливался каждый раз нараставшим успехом германцев на правом фланге. Но на это обстоятельство командующий армией, невидимому, не обращал большого вникания. Это тем белее странно, что его начальник штаба генерал Будберг шел в данном направлении значительно дальше, чем это допускал Главнокомандующий фронтом.

Вспомним, что вечером 28 января, после получения телеграммы генерала Леонтовича, подвинувшей командующего армией на решение предпринять безостановочный отход, генерал Будберг отравил командиру ХХ-го корпуса телеграмму с указанием нового тылового пути и направлении на Филипово—Сувалки—Сейны—Лейпуны—Меречь.

Эта дорога могла рассматриваться только как самая северная; она не достаточно отводила корпус от сферы распространения надвигавшегося противника, но тем не менее распоряжение начальника штаба армии послужило, хотя и на короткое время, некоторой поправкой за обстановку. Телеграмма генерала Будберга, в сущности, не вносила ничего нового, но подсказывала командиру корпуса мысль совершенно позабыть о тех дорогах, которые раньше предназначались для 27, 53 и 29 пех. дивизий.

Что же касается приказа командующего армией, то он переводил корпус на те же тыловые пути, которые были ему предоставлены в нормальной обстановке, по крайней мере в отношении северного направления. Таким образом, аннулировалось отданное раньше, вполне отвечающее обстановке, распоряжение начальника штаба армии, как будто бы отход III-го армейского корпуса и появление противника у Владиславова, уже нависающего над тылом ХХ-го корпуса, не требовали снижения всей сети путей отступления армии.

В этой части приказа сам начальник штаба армии едва ли повинен; по-видимому, мы сталкиваемся здесь с творчеством иного порядка, так сказать, полуоффициальным. Оперативная мысль штаба армии работала в различных направлениях, причем генерал Сиверс далеко не был солидарен с генералом Будбергом, точка зрения которого отчетливо выступает в его беседе по прямому проводу с генералом Бонч-Бруевичем. Поэтому весьма вероятно, что в [90] данном случае имело место оперативное содружество командующего армией с одним из чинов штаба армии.

Корпуса должны были отходить с наступлением темноты и занимать новые исходные положения к рассвету. Но так как с первым проблеском дня, противник торопился открыть боевые действия, то подобная организация марша разбивала и до чрезвычайности утомляла, истощала войска. Дневная остановка не выводила армию из боя, держа войска все время в состоянии предельного напряжения, без сна, без отдыха и чаще всего без горячей пищи.

В течение дня, немцы, поставив обоз на полозья, делая, пo собственному их признанию, до 60 километров и вполне ориентированные, не только догоняли отступавшие части Х-ой армян, но каждый раз к вечеру ставили ее в еще более сложные условия обстановки.

Находясь днем в атмосфере боя или в ожидании неприятельской атаки под артиллерийским и часто ружейным огнем, армия положительно ничего не выгадывала от ночных движений. Ночной марш, сам по себе тяжелый по времени суток, лишал войска сна, сбивал их с пути, на каждом шагу окружал их призраками преследующих германцев и в результате, конечно, не достигал цели в смысле вывода войск из близкого и постоянного соприкосновения с противником.

Последовательное навязывание войскам сознания опасности, в процессе организованного бегства при содействии ночи, в силу психологического закона неминуемо создавало благоприятные условия для нарастания эмоции страха, после чего оставался лишь один шаг до возникновения паники.

Было бы спасительнее, отбиваясь сильными арьергардами от кое-где наседавшего противника, отходить, пользуясь дневным светом, вплоть до наступления темноты и предоставлять войском отдых на биваке в течении 5 — 6 часов. Затем с рассветом снова возобновлять движение, чтобы всеми мерами увеличить расстояние между собою и неприятелем, сделав его временно для войск совершенно невидимым.

Отступление армии при нормальных условиях должно было прикрываться кавалерией с конной артиллерией и незначительными, легко подвижными частями пехоты. Но, в сожалению, конница оказалась отброшенной далеко на [91] крайний правый фланг; кроме того, затравленная неприятельской кавалерией и пехотой, она бесцельно растеряла силы, измоталась и едва сохранилась только для того, чтобы переползать с места на месте, окончательно утрачивая уже замиравший боевой импульс.

Хотя в действительности ХХ-му корпусу вскоре пришлось отступать безостановочно, тем не менее зло употребление в первые дни ночными маршами ускорило гибель группы генерала Булгакова. II в тот момент, когда ночной покров был, действительно, исключительно необходим для последнего отчаянного усилия, этого усилия войска развить не смогли; они дошли до предела, до полного ко всему безразличия, потеряв остроту чувств и мысли; изголодавшись и отупев от бессонницы, они относились бессознательно ко всему окружающему их и даже к своему собственному существованию.

Занятие промежутка между Виштынецким озером и д. Нассовен явилось актом величайшей предусмотрительности. Тяжелая и ответственная задача по обеспечению ХХ-го корпуса в часы его отхода на фронт Вижайны—Бакаларжево была возложена на 27 пехотную дивизию, но из этого испытания последняя вышла не совсем благополучно. Лазареты и перевязочные отряды, заблаговременно направленные в тыл по путям, лежащим однако в сфере действии противника, были захвачены немцами еще на рассвете 29 января в районе Виштынец, и это обстоятельство поставило части 27 пехотной дивизии, в отношении медицинской помощи, в положение, исключительно тяжелое. К ночи на 30 января ХХ-му корпусу удалось занять промежуточное расположение (т. е. линию Кальвейтшен—Шиткемен—Горбасеп—Бяла) без помехи со стороны противника, но с утра 30-го немцы, беспрепятственно скопившиеся с севера к Виштынецкому озеру, повели наступление по обеим сторонам его. В полдень начался бой на правом фланге расположения 27-й дивизии. Силы противника нарастали. Германцы атаковали д. Вишупенен, занятую батальоном 106-го пехотного Уфимского полка. Батальон не выдержал натиска и отошел к д Куйкен. На помощь ему был выдвинут 108-й пехотный Саратовский полк. Противник был временно оттеснен, и Саратовцаи [92] удалось даже продвинуться версты на две к северу от д. Куйкен. (Отчетная карточка № 1).

Вскоре немцы повели наступление на центральные части и, выдвинув батарею на позицию в западу от д. Вишупенен, стали обстреливать шоссе Мелькемен—Абшернингкен, путь отхода левого участка.

Около 3-х часов того же дня, 30-го января, части Уфимского полка и здесь были сбиты. Неприятель стал продвигаться. Боевая часть начала отступление к д. Шиткемен, но в течении времени, когда собирались войска, немцам удалось продвинуться еще вперед, и начальник боевой части генерал Беймельбург, считая себя отрезанным от прямого пути, бросился с частями 105-го Оренбургского и 106-го Уфимского полков на запад, в Реминтенскую пущу, откуда вышел на юг, стремясь пробиться на соединение с корпусом. 2 батальона 106-го Уфимского полка, остававшиеся в качестве арьергарда у Тольминкемена, отходит с боем на присоединение к полку. Атакованные во фланг и отрезанные от путей, идущих на восток, они принуждены были отойти к д. Ашлаукен, откуда, пробиваясь на юго-восток, батальоны влились в общую массу расстроенных частей под командой генерала Беймельбурга.

На самом же деле в районе Габенишки, куда рвались немцы, желая выйти в кратчайшем направлении на шоссе, противник был задержан ротой Уфимского полка под командою доблестного поручика Кульдвер.

Рота расстреляла все патроны; у немцев их тоже не былo, и враги находились в расстоянии 300 шагов друг от друга, оставаясь на местах вплоть до 7 часов вечера.

Под прикрытием частей 27-й дивизии остальные дивизии корпуса в течение ночи, по-видимому спокойно, заняли предназначенные им районы по линии Пиллупенен—Бяла (10 верст севернее Маргграбова).

Командир корпуса, совершенно не ориентированный в ходе боя на участке Нассовен—озеро Выштынец и о том, какой оборот принял этот бой, продолжал держаться предположения, что к утру 31-го января ему удастся отойти на фронт Еглинишки—Вижайны—озеро Гонча—Павловка—Бакаларжево, о чем генерал Булгаков и послал телеграмму [93] штабу армии, полученную на месте в 8 часов вечера. Штаб 27-й дивизии, на участке которой протекал бой, не донес о результатах его своему командиру корпуса, ссылаясь на то, что штаб корпуса уже выехал из Гольдапа в Сувалки. Однако, в этом случае ему следовало во что бы то ни стало установить связь с будущим местом пребывания штаба корпуса, чтобы поставить его своевременно в известность об обстоятельствах, совершенно менявших предположения командира ХХ-го корпуса.

Между тем район, в котором должны были стать части 27-й дивизии, уже перешел во владение противника. 27-я дивизия, которая должна была занять право-фланговый участок на всем расположении корпуса, протянувшись на север до Еглинишки, была фактически представлена к тому времени только одним 108-м пехотным Саратовским полком. Это было все, что осталось в тот день от 27-й дивизии. Полк отошел на д. Мауда и занял позицию у д. Оклины фронтом на север и на северо-запад.

Таким образом, над корпусом снова нависла угроза атаки во фланг и в тыл значительными силами противника.

Следуя неуклонно указаниям командующего армией, оглядываясь непрестанно вдаль своих тыловых путей, генерал Булгаков предлагал своим войскам задачи, которые силою вещей видоизменялись. Вместо того, чтобы предусматривать, (а предусмотреть можно было многое), вместо того, чтобы иметь часть сил, обращенных не только на север, но даже и на северо-восток, командиру корпуса приходилось все время только загибать фланги.

В 8 часов вечера 30-го января генералом Булгаковым был отдан, приказ по корпусу, согласно которому к утру 31-го января 27-я дивизия должна была занять участок Еглинишки—Вижайны; 29-й дивизии предоставлялось распространиться влево, включительно до д. Павловка. 53-я дивизия направлялась на участок в районе Бакаларжево. 28-я пехотная дивизия отводилась в резерв командующего армией, для чего должна была быть перевезенной по железной дороге в Августов, а затем брошена в район Лыка.

Арьергарды выдвигались, соответственно по дивизиям, к д. д. Литкеме, Заржеге и гор. Филипово. Дивизиям [94] указывались пути: 27-й — на Слободка, Лодзее, Олита; 29-й — через Глубокий Ров на Калетники, Клейвы, Лейпуны, Меречь; 53-й — на Сувалки, Краснополь, Сейны, Копциово к Друскеникам.

Поздно вечером 30-го января от командира корпуса, к тому времени, надо полагать, уже достаточно осведомленного, было получено приказание: частим 27-й и 29-й дивизии занять фронт Потопе—Ровеле—Марианка—Рогозайне Вельке. Во исполнение этого приказа, на участке Потопе—Ровеле расположится 113-й пех. Старорусский полк; левее, до Роговайны, стал 115-й пех. Вяземский полк и к западу от него протянулся 108-й пех. Саратовский полк.

Что касается расположения к вечеру 30-го января остальных корпусов 10-й' армии, то оно представлялось в следующем виде: III-й армейский корпус в составе 6 батальонов, оставшихся от Вержболовской группы, 225-го пех. полка и бригады 68-й пех. дивизии занимал Козлова-Рудскую позицию. Конница генерала Леонтовича, как об этом уже говорилось, находившаяся в то время севернее Козлова—Руда, получила приказание идти на Мариамполь.

XXVI-й корпус к утру 30-го января стянулся главными силами в район Маргграбова—Гонскен, имея арьергарды выдвинутыми на фронт Доливен—Гизен—Рдзавен. Отступление было выполнено без нажима со стороны немцев, но оно очень утомило войска, двигавшиеся по дорогам, густо занесенным снегом. Корпус должен был оставаться на этом фронте в готовности оказать содействие III-му Сибирскому корпусу, если бы противник предпринял наступления на стык между ними в направлении на Лык.

В течение дня 30-го января на левом фланге армии в районы III-го Сиб. корпуса продолжались бои. 8-я сибирская стрелковая дивизия занимала право-фланговый участок у д. Пяскен—Вошелен (несколько южнее д. Н.-Юха). Здесь противник не вел атак, ограничиваясь обстреливанием артиллерийским огнем. Южнее, на фронте Биген—Бартоссен вела горячий бой 7-я сибирская стрелковая дивизия. (Схема 7-я).

Отряд генерала Братанова в 18 батальонов обеспечивал крайний левый фланг армии, ведя бой по линии д. д. Талуссен—Некрассен, загибая фронт у д. д. Липинскен—Регельн. [95] Немцы предпринимали частичные попытки к наступлению, легко отражаемые огнем. На правом фланге отряда войска даже перешли в наступление, заставив немцев несколько поддаться назад. Но около 1-го часа дня, со стороны д. Остроколлен появилась незначительная колонна, которая, однако, в связи с донесением из Граевского отряда в движении еще утром неприятельской дивизии с кавалерией на восток от Просткена, раскрыла намерение германцев развить свой обход на Райгрод. В сущности, это обстоятельство не представляло неожиданности. Еще накануне, для обеспечения направления Райгрод—Августов, к Райгроду был послан полк с батареей, но на пол-пути к месту назначения он был обстрелян артиллерийским огнем с юго-запада. Полку было приказано «пробиться» к Райгроду, что в тот момент не вызвало затруднений, но этот незначительный, казалось бы, эпизод говорил многое. Как бы то ни было, германцы и в этом отношении упредили Х-ю армию. Сведение, датированное утром 30-го января, относительно наступления сильной неприятельской колонны на восток от Просткена устраняло всякие сомнения по поводу того, что Райгродские теснины для сибирского корпуса уже потеряны, Августов неосмотрительно открыт, а вместе с этим решена и судьба Лыкского отряда.

Видя полную пассивность армий северо-западного фронта со стороны Осовца, германцы, ограничившись наблюдением в стороне его, почувствовали себя в полной безопасности. Этого было совершенно достаточно, чтобы предпринять еще более глубокий обходный маневр и тем самым легчайшими средствами при минимальных жертвах парализовать всю оборону III-го Сибирского корпуса, поставив его перед необходимостью отступать, не теряя времени, организуя на путях к Августову лишь случайную оборону.

Выделение 28-й пех. дивизии в резерв командующего армией имелось ввиду еще до наступления момента, когда обозначилось движение германцев в направлении к Райгроду.

Возникла и назревала мысль, после того, как правофланговая группа 8-й германской армии фон-Белова расточит свои силы в напрасных попытках сбить расположение III-го Cибирского корпуса, — обрушиться на ХL-й германский [96] корпус в превосходных силах, выполнив таким образом акт справедливого возмездия за тревоги прошлых дней и за отход почти до пределов России.

Крайний правый фланг армии, окончательно оторвавшийся и осевший 6-ю батальонами из состава подошедшей бригады 68-й пех. дивизии и 225-го полка, на Козлова-Рудской позиции, если и не вызывал беспокойства, то и не наводил на мысль о каком-нибудь с его стороны содействии. Он сделал злое дело и, в сущности, вычеркнул себя из списков, боевого состава Х-й армии.

Германцы, ограничившись ничтожным заслоном, пере-стали считаться с бывшей когда то Вержболовской группой.

Все свое внимание германцы сосредоточили на ХХ-ом корпусе. Но этого штаб армии, по крайней мере, лично ее командующий не видел или не сознавал. В противном случае не было бы иного решения, как изъяв 28-ю дивизию из расположения на стыке ХХ-го и XXVI-го корпусов, поставить ее уступом за правым флангом 27-й дивизии.

Таким образом, имея под рукой довольно свежие батальоны, можно было наскоро соорудить плотину против стремительного потока частей XXI-го германского корпуса, первым хлынувшего в отверстие, раскрывшееся между ХХ-ым и III-им корпусами.

Наконец, в самом последнем случае, решившись все имевшиеся резервы обратить на погашение минусов, которые накопились в районе Лыка; следовало смело оттянуть правый фланг Х-й армии, т; е. части ХХ-го корпуса, к югу и поставить их на перерез путей наступлений противника.

Между тем многие распоряжения штаба армии находились между собою в кричащем противоречии и, конечно, не способствовали созданию того сколько-нибудь сносного равновесия в общем положении армий, при котором нашло бы себе оправдание ослабление ХХ-го корпуса. Равным, образом нельзя было сочувствовать в тот момент направлению 28-й дивизии в район Лыка, где события начинали просветляться.

Командир III-го Сибирского корпуса не взывал о помощи и столь же молча, эпически спокойно выдерживал [97] напор германцев, сколь покорно и без лишних слов генерал Булгаков, по распоряжению штаба армии, отсекал от своего тающего ХХ-го корпуса один батальон за другим, оставаясь с остальными уже на краю гибели. [97]