Глава III

Директивная телеграмма Главнокомандующего фронтом. Меры, предпринятые командующим Х армией, для усиления левого фланга. Решение генерала Сиверса отвести армию на тыловые позиции и предварительные его распоряжения в этом смысле. Положение сторон 27 января. Дальнейшее развитие германцами обхода правого фланга армии: сводка сведений о их силах в данном районе. Приказ по армии № 2. Указания командира III корпуса на случай отхода Вержболовсвой группы: начало отступления ее правофлангового участка. Распоряжения командира XX корпуса в развитие приказа по армии. Положение, создавшееся к вечеру 28 января вследствие отвода фланговых корпусов и удержания на занимаемых местах центральной группы генерала Булгакова. Выход из боя III армейского корпуса. Сосредоточение резервов в районе Лыка для перехода в наступление против хl германского корпуса. Отход XX корпуса. Группировка германских армий к утру 29 января.

Утром, 27 января, штаб армии получил две телеграммы, смежные по №№ (7545 и 7548), и поэтому, надо полагать, очень близкие, едва ли не совпадающие, по времени своего отправления.

Телеграмма генерала Рузского командующему Х армией № 7545 гласила: «для решительной атаки немцев, наступающих на Иоганисбург, Х армии собрать в наикратчайший срок возможно большее количество войск, оставив заслоны на укрепленных позициях».

Вторая телеграмма была подписана начальником штаба фронта и адресована начальнику штаба армии генералу Будбергу: «Необходимо», говорилось в этой телеграмме, «при отходе основательно разрушать железные дороги, дабы немцы не открыли своих сообщений по кратчайшему направлению через промежуток между Мазурскими озерами».

Таким образом, в то время, как Главнокомандующий фронтом отдавал категорическое приказание, касающееся [50] перехода X армии в наступление против германцев, надвигающихся со стороны Иоганисбурга, его начальник штаба, в предвидении отхода, предлагал основательно разрушать железные дороги; чтобы затруднить продвижение противника.

Само собою разумеется, что сопоставление двух телеграмм, столь различных но духу, значительно смягчало категоричность приказания генерала Рузского и делало выполнение этого приказания весьма условным, изобличая и то же время работу штаба фронта, как бы протекающую по двум расходящимся направлениям. Этот признак, в данном случае слабо выявленный, получил, как мы увидим впоследствии, отчетливо резкое выражение в деятельности и штаба Х армии.

Столь специфическое явление следует рассматривать, как тысяча первое отражение ошибки, которой грешили многие из наших штабов. Кроме официального, иначе говоря штатного, начальника штаба, — большинство, в особенности высших, начальников имело слабость образовывать около себя из среды окружающих, лично им угодных людей, что-то вроде походных канцелярий, какие то филиальные отделения штаба, словом, нечто случайное, безответственное, келейное, интимное и иногда роковым образом влиявшее на ход событий.

Благоприятная почва для формирования таких маленьких импровизированных штабов создавалась часто при расхождении во взглядах служебно связанных между собою лиц, в силу несходства их характеров, при взаимных чувствах антипатии и т. п., что делало совместную работу начальника и его ближайшего сотрудника почти невыносимой. Рядом с этим, давнишняя дружба и личные чувства уважения к дарованиям и знаниям того или иного, близко стоящего лица иногда служили некоторым объяснением при появлении неответственных советников в руководстве операцией или боем.

Чаще всего «властителями оперативных дум» оказывались молодые офицеры генерального штаба, хотя бы и способные, но недостаточно зрелые. Нередко их авторитет строился на властном, неломком характере, развязности тона и на величайшей самоуверенности, оправдываемой лишь [51] самонадеянностью молодости с ее всегдашней склонностью к отрицанию и критике в форме будирования.

Вернемся к телеграмме генерала Рузского. Она служила как бы ответом на разговор командующего X армией с начальником штаба фронта, имевший место накануне. Она подтверждала стереотипный тезис генерала Гулевича относительно сбора резервов и оставления слабых заслонов на неугрожаемых участках.

Однако, независимо от указаний Главнокомандующего фронтом, штаб армии принимал меры к усилению расположения на левом фланге, формируя сводные полки и стягивая все сколько-нибудь свободные части, находившиеся в распоряжении ее командиров корпусов.

Так, для поддержки Иоганнисбургского отряда, штаб армии еще с вечера 25-го января отдал распоряжение командиру III сибирского корпуса о передвижении 30-го и 32-го сибирских стрелковых полков с двумя батареями на Арис. Один из полков должен был быть направлен на Торженки, а другой на Бяла.

утром 26-го января последовало приказание перевезти к Бяла из района расположения 27-й дивизии 114-й пехотный Новоторжский полк и туда же передвинуть оставшийся 225-й полк 57-й дивизии, очутившийся впоследствии не на левом фланге армии, а на Олитской позиции.

1-й отдельной кавалерийской бригаде приказано было сосредоточиться в районе Леман—Лончки и Пионтковизна для действия в тыл противника в направлении на Пржеросль.

32-й сибирский полк, усиленный затем батальоном 27-го сибирского стрелкового полка, 8 полевыми орудиями и 2 гаубицами, составил левый боковой авангард III-го сибирского корпуса под командой генерал-майора Мясникова. Ему ставилась задача—прикрыть направление на Арис и, в условиях благоприятствующей тому обстановки, атаковать во фланг противника, продвигавшегося к Дригалену. 30-й сибирский и 225-й полки в районе Дригалена образовали ядро отряда, под командой начальника штаба III сибирского корпуса генерала Братанова, на поддержку которого спешно посылались подкрепления, наскоро сбитые из батальонов и [52] полков различных дивизий. Эти части сосредотачивались в Лыке, поступая предварительно в распоряжение генерала Российского.

26-го же января в этих целях были сформированы сводные полки от 28 и 53 [пех]. дивизий. В первой из них было взято по одному батальону из полка; в 53 пех. дивизии сводный полк был сформирован из двух батальонов от 210 пех. полка и по одному батальону от 211 и 212 полков. Первоначальное же предположение о направлении к Бяла (впоследствии к Лыку) 114 п[ех]. Новоторжского полка не было приведено в исполнение вследствие снежных заносов.

Отряду генерала Братанова поручено было прикрыть и обеспечить левый фланг 10-й армии. На него, а также и на войска III сиб. корпуса обрушился весь удар группы ген. Литцмана (XL рез. корп. со 2-й пех. дивизией).

Но командующий армией не мог не сознавать, что следовать глубже в подобном направлении для восстановления положения на левом фланге, значило бы подвергать серьезной опасности остальные участки фронта армии.

Получив цитируемую выше телеграмму генерала-адьютанта Рузского, командующий армией в ответном своем донесении № 822 вновь подтверждает неимение в своем распоряжении резервов, указывает на полную невозможность собственными силами парировать глубокий обход германцев и излагает свое решение осадить назад III-й сибирский, XXVI-й и часть ХХ-го корпусов.

Генерал Сиверс настолько далек от настоящего предо ставления о положении своего правого фланга, что считает возможным оставить его на месте и обратить в ось поворота, несмотря на то, что фактически крайний участок уже подался назад и опорный пункт, Шареленский лес к вечеру 26 января очутился в руках противника. Впрочем, вскоре после того командующий Х армией приходит к признанию необходимости оттянуть на тыловые позиции всю армию, тем не менее не допускает мысли об очищении всего Восточно-Прусского района.

Телеграмма Главнокомандующего фронтом связала генерала Сиверса по рукам и по ногам; во всяком случае, она не сделала его более смелым и решительным, окончательно [53] вытравив в нем всякую идею об уклонении от боя. Под гипнозом приказания — разбить германцев, наступающих от Иоганисбурга, командующий армией прибегает к полумерам даже и тогда, когда уже состоялось решение отойти всем фронтом.

Около 9 ч. утра 27 января он ориентирует командиров корпусов о предстоящем ближайшею ночью отходе, преследующем цель — к утру 29 января занять новые позиции. Предварительные распоряжения, предусмотрительно сделанные по телеграфу, указывали новые места расположения. в частности, для III армейского корпуса — к западу от Шталюпенена, XX на Гольдап—Грабовенских позициях, и XXVI — по линии Орловен—Ней Юха. (Схема 4-я. Приложение 13).

Между тем время шло и события развивались с быстротой, опережающей оперативные мысли командира III коpпуса о сохранении сообщений с Ковно и именно с Ковно, а также меры, принимаемые штабом армии в целях ликвидации обхода левого фланга.

Здесь, т. е на левом фланге 10 армии, германцы, заняв накануне Бялу, продолжали наступать на Дригален и вступили в бой с отрядом генерала Братанова, объединившего остатки растрепанного авангарда и все подкрепления, посланные для поддержки еще сохраняющих бодрость частей. Отряд доблестно сдерживал напор более, чем вдвое превосходящего противника, который обходил оба фланга. К 9 часам вечера, по приказанию командира III сибирского корпуса, генерал Братанов отошел к востоку, чтобы занять новую позицию на участке Андреас—Шнейен—Мерховен. (Схема 7-я).

В районе же Вержболовской группы наблюдалось непрерывное нарастание неприятельских сил, густыми массами. и широкой волной захлестывавших расположение войск на правом фланге генерала Епанчина.

Конница генерала Леонтовича, теснимая с самого утра 27 января, не могла противостоять давлению неприятельской колонны силою около бригады пехоты и отходила все дальше на восток в полосе местности между течением p.p. Неман и Шешупа. временно задержавшись у д. Словики. (Схема 4-я). [54]

Тесня конницу правым берегом Шешупы и отрезая ее от Немана, германцы одновременно наступали против отряда полковника Бискупского и на участке генерала Левицкого, составлявшем крайней правый фланг Вержболовской группы.

Генерал Епанчин получил телеграмму командующего армией по поводу предстоящего отхода в 9 часов утра 27 января. Генерал Сиверс ориентировал командира III корпуса о глубоком обходе левого фланга армии и указывал, что намечаемый отход армии должен начаться в ночь на 28 января. В ожидании окончательных распоряжении указывалось — тыловые учреждения, во всяком случае, в ночь на 28 января отвести в тыл Вержболовской позиции.

Обходное движение германцев побудило генерала Епанчина принять самостоятельно решение, не ожидая нового распоряжения со стороны командующего армией. Он прнказал немедленно все обозы и тыловые учреждения отправить за Вержболовскую позицию и отдал приказ по корпусу № 56 (в 10 часов утра того же дня), в силу которого войска Всржболовской группы 27 января должны были отойти к границе, а 28 занять Вержболовскую позицию. Вместе с тем, в приказе говорилось, что войска не должны отходить до наступления темноты, удерживая свое расположение до получения приказа о марше.

Хотя этот приказ издавался несомненно прежде всего для высшего начальства, для журнала военных действии и вмел в виду будущую историю войны, при описании которой он мог бы сыграть роль оправдательного документа, тем не менее сущность его коренным образом расходилась с прямыми указаниями командующего армией. Последний в своих предварительных распоряжениях и в переговорах по прямому проводу предусматривал занятие III армейским корпусом Шталюпененской позиции и напоминал о необходимости принять немедленные меры к эвакуации Шталюпенена.

Заслуживает внимания, что командир корпуса, донося о появлении германцев в промежутке между Шилененом и Шареленом и сообщая о скоплении войск в районе Ласденена, о наступлении густыми цепями южнее Лебегалена, [55] осведомленный также о движении бригады неприятельской пехоты с артиллерией вдоль Шешупы, определяет в своем приказе силы противника на фронте Словики—Мальвишкен только в две дивизии. Между тем, протяжение этого участка — около 40 верст, для двух дивизии, развернутых в боевой порядок, он чрезмерно велик. В действительности же, фронт, на котором наступали германцы, был ими густо насыщен, поэтому предполагать здесь присутствие только двух дивизии было неосмотрительно. Так или иначе генерал Епанчин, хотя и уверенный в том, что против него действуют только две дивизии, оказывался не в состоянии удерживать свои позиции, имея под рукой до 38 батальонов с 57 эскадронами. Да войска Вержболовской группы, впрочем; и не могли больше держаться.

Как ни старался генерал Епанчин упредить ход событий, они все-таки шли впереди него. Приказ генерала Епанчина не дошел по назначению до генерала Левицкого, узнавшего об обходе немцев непосредственно от полковника Бискупского.

После того, как немцы, потеснив кавалерию, надвинулись на войска право-флангового участка, генерал Левицкий в 12 часов дня начал свой отход на Веллюнен к Ширвиндта двумя колоннами: полковника Ушакова и полковника Линденбаума. Об атом командир корпуса в 1 час 17 минут того же дня 27 января, донес командующему армией телеграммой № 1910 (схема 5).

Сам начальник Вержболовской группы после этого переехал из Пилькалена и Шталюпенен и доложил генералу Сиверсу по прямому проводу о своем решении занять заблаговременно Вержболовскую позицию, минуя Шталюпенен. Со своей стороны, командующий армией выразил удивление по поводу того; что корпус начал отход, «не атакованный, по-видимому, неприятелем», и вновь подтвердил, что следует все-таки задержаться на меридиане Шталюпенена.

Отход генерала Левицкого заставил и генерала Иозефовича поддаться на своем участке назад, чтобы несколько выравнять фронт. Так постепенно расшатывался весь корпус. Немцы не приостанавливали своего наступления. [56]

Со стороны Ласденена, на фронте между Шаленен и Шарелен обнаружилось наступление не менее дивизии пехоты. В 2 часа два 27 января воздушная разведка установила в окрестностях Ласденена скопление значительных неприятельских сил. Около этого же времена несколько южнее, у Лебегалена, появились густые неприятельские цепи. В течение того же дня. 27 января, на участке от Тулен до Драгупенен можно было наблюдать движение отдельных неприятельских колонн. Обо всем этом командир III корп. донес командующему армией.

Еще накануне, 26 января, могло быть понятным расхождение во мнениях при оценке обстановки, которая еще только вырисовывалась на правом фланге армии, хотя и принимала с каждым часом все более отчетливые контуры. Легко было по разным причинам оспаривать предположения относительно действительных направлений главного в демонстративного ударов, подготовляемых германской армией. Затем, недостаток ли боевой чуткости высшего командования, быть может полное отсутствие или слабость подководческой интуиции, неудовлетворительная постановка общей осведомленности относительно работы германского генерального штаба в дело организации и формирования новых частей, органическая (допустим, даже это) неспособность штаба армии к обобщениям, неумение или неприсобленность того же штаба обрабатывать получаемые данные о противнике, во всяком случае те или иные обстоятельства объясняли, до известной степени, колебания командующего армией, и его неуверенность в определении настоящей ахиллесовой пяты своего фронта.

Но теперь, перед режущей глаза очевидностью должны были исчезнуть все сомнения и уступить место незыблемой уверенности.

Так, сравнительно ровный пульс боя на левом фланге армии, хотя бы и высокого напряжения, определенно указывал на присутствие значительных сил противника, но постоянного давления, между тем, как в районе Вержболовской группы чувствовались толчки, нарастания, словно набухание неприятельских резервов, т. е. ощущался лихорадочный подъем энергии атакующего. [57]

Упорные бои на левом фланге, запылавшие вслед за уходом с поля сражения небоеспособных частей 57 дивизии, свидетельствовали об устойчивости с нашей стороны, подавая надежду, что рано или поздно удастся достигнуть равновесия сил. Что же касается положения дел у генерала Епанчина, то, начиная с командира корпуса и кончая защитниками Шареленского леса; принадлежащими к второочередной дивизии, все в общей сложности не внушало доверия и никоим образом не могло создать противовеса германцам, если бы они наступали даже с более скромными силами.

На самом же деле уже к вечеру 24 января обходящие фланги обеих германских армий: на левом — XXI, XXXIX и XXXVIII корпуса, а на правом — XL рез. корпус со 2-й пех. дивизией выдвинулись вперед на переход. Положение в центре оставалось неизменным. 10-я германская армия заняла Словики—Дористал, Виллюпен; Пилькален и Куссен. Командир XXI корпуса (генерал Фридрих-фон-Белов) выслал на полперехода вперед 65-ю пех. бригаду к Владиславову. На противоположном фланге, XL рез. корпус 2-я пех. дивизия вышли на фронт Гр. Рогаллен—Дригален. (Схема № 4).

Общие указания командующего армией, преподанные командирам корпусов относительно предстоящего отхода, вылились в тот же день 27-го в приказ по армии № 2.

Согласно этому приказу, силы противника, действовавшие против левого фланга, определялись в две дивизии; около дивизии предполагали на участке генерала Епанчина. Войскам предписывалось в ночь с 27 на 28 и с 28 на 29 января передвинуться на новые позиции: III армейскому корпусу — к западу от Шталюпенена, причем конница должна была оставаться в районе Пилькалена и Шаленена, разведывая и действуя на фланге в тыл германцев, XX корпусу придавалась 27 пех. дивизия и указывался участок нового фронта на Гольдап — Грабовенской позиции, по линии Баубельн, Тольминкемен, Скетчен, Соколлен с уступом у Грабовена; корпус обязан был сохранить наблюдение да северной опушкой Роминтенской пущи до меридиана озер Крум—Кутте и Гр.— Швальг. (Схема 5). [58]

XXVI корпус передвигался указаниями этого приказа на фронт Орловен—Ней-Юха; III сибирским корпусом предположоно было занять линию Ней-Юха, Лык. озеро Гр. Зельмент.

Затем следовали распоряжения, касающиеся освещения крайнего левого фланга, перечислялись части гарнизона Осовца, рекомендовались меры скрытности при совершении марша, провешивались тыловые пути и т. п. (Приложение 14).

Обращает на себя внимание прежде всего решение отвести на тыловые позиции только на глубину одного перехода вместо того, чтобы резко выйти из боевого соприкосновения с противником, избегнув таким образом боя. Поражает также та непонятная настойчивость, с которой командующий армией или его штаб закрывают глаза на положение дел в районе Вержболовской группы, причем систематически, игнорируя язык цифр, преуменьшаются силы неприятеля, совершающего маневр глубокого обхода правого фланга армии.

В частности, отдельные статьи приказа в тот момент уже не отвечали действительности, так как конница была отброшена к д. Словики, a III армейский корпус получил приказание своего командира занять Вержболовскую позицию, минуя Шталюпенен.

Но роковое значение для армии приобрело указание приказа, растягивающее отход на тыловые позиции в течение двух дней. Независимо от того, как протекали события на флангах, надо было дорожить временем и не черпать спокойствия в иллюзорном бездействии германцев против XX и XXVI корпусов. Противник умышленно инсценировал здесь инертность, чтобы усыпить бдительность наиболее сильной центральной группы Х армии и тем успешнее сомкнуть кольцо окружения.

Командирам корпусов предоставлялась полная свобода начать отход и в ночь на 28 января, но прямое указание, особо преподанное именно в этом смысле начальнику Вержболовской группы, как будто бы приковывало остальные корпуса к занимаемым позициям еще на одну ночь. Тяжелые калибры, действовавшие у Летцена, уже были сняты с позиции и частью отправлены в Осовец. Оставшиеся 12 орудий [59] должны были грузиться в ночь на 28 января. Во всяком случае, можно было предпочесть потерю матерьяльной части артиллерии, как бы она ни была ценна для нас, чем подвергать армию опасности быть раздавленной или смятой и отброшенной в полном расстройстве.

Хроническая боязнь за целость артиллерии всегда отличала наших старших начальников и была одним из недугов; подтачивавших боеспособность армии в широком значении этого слова. Но в данном случае, не могло быть места и этому опасению; как бы то ни было, вопрос о спасении осадной артиллерии стоял далеко не столь остро.

Обращаясь снова к приказу, нельзя не сказать, что в условиях сколько-нибудь приблизительного представления об обстановке; создавшейся на правом фланге, в предположении, не уклоняясь вовсе от боя, лишь выровнять пошатнувшийся фронт, следовало форсированными маршами отойти сразу, по крайней мере, в район: Вержболовская позиция, Виштынец, Филипово, Райгрод. В частности, при подобном решении вопроса, XX корпус выходил из очень опасного соседства Роминтенской пущи; полоса которой глубиной, свыше 20 верст огибала, тыл этого корпуса и в тактическом отношении при данной обстановке представляла ряд существенных минусов.

Приказ по армии относительно отхода был получен генералом Епанчиным в 2 часа 30 мин. дня 27-го января. Вержболовской группе указывалось отойти на Шталюпенскую позицию лишь к утру 29-го января; выделив тогда же для связи с XX корпусом один полк конницы и два батальона с артиллерией {10}. Командир III корпуса заключил, что в условиях обстановки это указание совершенно не выполнимо. Он тотчас же донес командующему армии о необходимости немедленного отхода и, не ожидая ответа, отдал приказ № 57, в силу которого, с наступлением темноты, войска генерала князя Макаева должны были занять Шталюпененскую позицию, а генералы Иозефович и Левицкий — расположиться севернее, что бы прикрыть правым флангом направление на Владиславов. В 4 часа дня [60] получено было разрешение отойти на Шталюпененскую позицию. Одновременно, воздушная разведка подтвердила наступление с севера 4 колонн по бригаде в каждой.

Войска князя Макаева, генерала Иозефовача и колонна полковника Линденбума (из группы генерала Левицкого) выполнили в точности намеченный отход; но колонна полковника Ушакова и отряд полковника Бискупского, не получив приказа по корпусу, докатились до Владиславова.

Отход войск произошел вне всякого давления со стороны противника, но, ставши на ночлег, колонны не установили между собою связи.

В тот самый час, когда в окрестностях Шталюпенена должны были собраться войска и когда для генерала Епанчина представлялась полная возможность войти в живую связь с начальниками колонн, штаб III корпуса во главе со своим командиром в 8 часов вечера перешел в Кибарты. Тогда же получено было уведомление от штаба армии о направлении в распоряжение командира корпуса бригады 68-й пех. дивизии (7 батальонов и 16 орудий) и приказание отправить части 105-го Оренбургского и 107-й Троицкого полков на присоединение к 27-й дивизии, фактически не выполненное.

Колонна полковника Ушакова и отряд Бискупского заняли Владиславов. Кавалерия генерала Леонтовича, отброшенная на д. Словики, не удержались здесь. Пройдя д. Панове, к ночи на 28-е января она подтянулась к д. Синговты, очутившись таким образом на полпути, с одной стороны, между Словики и Владиславовом, и с другой, по направлению к Гришкобуда, куда генерал Леонтович предполагал отойти для восстановления своего нормального положения в отношении общего фронта армии. Как известно, вечером того же 27-го января на Владиславов двинулась и 65-я пехотная бригада 42-й германской дивизии.

Полковник Бискупский выставил свое сторожевое охранение лишь на левом берегу Шешупы. Охранение. выдвинутое генералом Леонтовичем, по-видимому, не дотянулось до правого берега той же реки. Со стороны войск колонны полковника Ушакова тоже не доставало бдительности. В 5 часов утра 28-го января противник аттаковал город [61] Владиславов с севера по правому берегу реки, рассеяв части сторожевого охранения. Был выдвинут батальон 292-го полка который только на короткое время задержал германцев ворвавшихся в город. Батальон пробился в числе 200 человек, потеряв убитыми всех своих офицеров.

Генерал Епанчин предполагал направить генерала Левицкого с его остальными войсками и колонну генерала Иозефовича на Владиславов, чтобы ударить во фланг немцам. Но это предположение не осуществилось. Генерал левицкий, прибывший в Кирбаты в 11 часов утра 28,-го января, доложил командиру корпуса, что, не имея сведений о полковнике Ушакове, но зная о занятии немцами Владиславова, он приказал колонне полковника Линденбаума отходить. Кроме того, независимо от движения значительных сил германцев на Владиславов, обнаружилось наступление противника и на войска полковника Линденбаума со стороны Веллюнена. Чтобы поддержать правый фланг корпуса, генерал Епанчин направил из Вильковишки только перед этим прибывший 1-й эшелон (т. е. один батальон) 68-й походной дивизии. Одновременно генералу Леонтовичу послано было приказание «принять меры к задержанию немцев».

Итак, к утру 28-го января, в то время, как на остальном фронте 10-й армии все еще сохранялось прежнее положение, Вержболовекая группа находилась на грани полного отступления и окончательного разложения. Корпус неизменно тянулся в восточном направлении, по путям к Ковна, куда он должен был устремиться лишь в случае общего отхода армии на линию Немана. Части 73-й пех. дивизии, бывшие на правом фланге группы, увлекали за собою и 56-ю дивизию, менее боеспособную. События, развернувшиеся в ночь на 28-е января, предопределили степень дальнейшего участия III корпуса во всей операции и тесно связали его судьбу с судьбой XX корпуса.

Корпус генерала Епанчина управлялся исключительно приказаниями, выходившими канцелярским путем из его штаба за очередными №№; их никто не исполнял даже тогда, когда случайно о них узнавал. Если бы корпус позабыл на время о своих сообщениях с Ковно и проделал хотя бы то; на что [62] способен самый немудреный ротный командир, когда обозначается охват его фланга, г. е. загнул, уклонил бы этот фланг в сторону от противника, судьба и XX корпуса, и Х армии, и всего величественного оперативного сооружения германского военного гения, вероятно, была бы иная.

В соответствии с указаниями приказа по армии, командир ХХ корпуса в 10 часов вечера 27 января отдает в свою очередь приказ № 4 об отходе на тыловые позиции. И если основной приказ по армии рисовал обстановку в достаточно извращенное виде, то в редакции генерала Булгакова она грешила еще большей неточностыо, и сведения о ней совершенно не ориентировали войска корпуса. (Приложение № 15).

В то время как Х армия переживала исключительный по серьезности момент, а XX корпус уже стоял у порога катастрофы, командир его объявляет в своем приказе:

«1) Противник, силы которого точно установить не удалось, вчера повел наступление в направлении от Иоганиесбурга и оттеснил левофланговую дивизию нашей армии, которая принуждена была отойти.

Обнаруживается также более настойчивое наступление противника против крайних право-фланговых частей нашей армии».

Далее говорится; «... приказываю к рассвету 29 января занять:

Генералу Джонсону (27 пех. дивизия) — фронт Ворен-Тельминкемен—Микунишкен (включительно).

Генералу Розеншильд-фон-Паулину (29 пех. дивизия) фронт Микунишкен (исключительно)—Думбельн включительно.

Генералу Феодорову (53 пех. дивизия) — фронт Думбельн (исключительно)—Сокаллен.

Генералу Дашкевичу (28 пех. дивизия) — фронт высота 228 (к северу-западу от Грабовен)—Рдзавен.

На указанных фронтах всем дивизиям оказать противнику самое энергичное сопротивление...» (Схема № 6).

Затем, следовали указания командира корпуса — каким порядком расположиться на этих позициях, по ширине фронта не соответствующих силам корпуса; о выделении в корпусный резерв по одному батальону от 29, 53 и 28 дивизии, [63] о разграничении полос разведывания и охранения; места парков, обозов 2-го разряда и дивизионных и т. п.

Итак корпус теряет ночь и весь следующий день 28 января.

Не будем утверждать, что потеря времени послужила решающим фактором в обстоятельствах гибели XX корпуса, но среди многих причин, увлекших корпус на путь катастрофы, задержка генерала Булгакова на занимаемой им позиции дала основание хотя бы начальнику 28 пех. дивизии определенно назвать следственным властям, в качестве основной причины гибели корпуса, поздний отход его на тыловые позиции.

И если отвод всего корпуса назад был возможен только в результате соглашения с командиром XXVI корпуса, то ничто не препятствовало генералу Булгакову уклонить право-фланговый участок, чтобы подровняться с расположением войск генерала Епанчина. Это было только вопросом связи.

В своей обычной ежедневной сводке, от 27 января № 890, штаб армии доносит Главнокомандующему фронтом, что XX корпус в течение ночи на 28 января отведет на линию Гронден—Куттен только левый фланг 28 дивизии, дабы выйти на фронт XXVI корпуса, в котором части 84 пех. дивизии уже с 8 часов вечера должны взять новое направление на фронт Гронскен—Кл. Габлик. Затем, если бы какое нибудь божество, открыто покровительствующее генералу Епанчину, и помогло бы ему удержать войска Вержболовской группы на позициях западнее Шталюпенена, то и тогда бы, в течение первых суток отхода армии, положение XX корпуса не переставало бы быть чрезвычайно трудным, ввиду сохранения все тех же тыловых путей. С уклонением правого фланга армии, надо было повернуть на ют же угол и всю сеть военных дорог; если же новая схема тыла оказывалась бесполезной для III-го армейского корпуса; выходившего из игры, то для группы генерала Булгакова далеко не было безразличным, в каком направлений предстоит эшелонировать тыловые учреждения и по каким дорогам ему придется спасаться, чтобы не быть отрезанным от прямых путей к Неману. [64]

Так вот каковы были те отдельные звенья цепи, заковав в которую заживо погребли впоследствии XX корпус, насыпав над ним могильный холм; его не могли разметать богатырские плечи войск генерала Булгакова, этого не сделали затем и запоздалые усилия оправившейся Х армии.

День 28 января начался для штаба армии иод знаком дурных предзнаменовании. В 7 ч. 15 минут утра была получена из Ковны от командира III-го армейского корпуса телеграмма за № 630, помеченная двумя часами ночи. Телеграмма только передавала донесение генерала Леонтовича и сообщала сведения, уже нам известные, об отходе кавалерии через Словики—Панове по направлению к Гришкабуда.

При этом, генерал Епанчин совершенно умалчивал о положении своего корпуса, о котором он, по-видимому, сам ничего и не знал. Было очевидно, что генерал Епанчин бросил свой корпус на произвол судьбы в самые тяжелые для него моменты, потеряв с ним всякую непосредственную связь. Остается предположить, что переезд в Шталюпенен, 27 января в 1 час дня, последовал только для того, чтобы затем сесть в поезд и докатиться до Ковны, опередив таким образом корпус на 100 верст. Только это обстоятельство и может служить объяснением, почему генерал Епанчин обошел молчанием вопрос о положении дел в корпусе, о том, как Вержболовская группа совершила отход, где находятся арьергарды, на каких рубежах сохраняется соприкосновение с противником (быть может оно окончательно утеряно), как ведут преследование германцы, сообщено ли об отходе соседнему XX корпусу и т. д. и т. д.

Надо думать, что командир корпуса очутился в Ковне не неожиданно для самого себя, вполне отдавая себе отчет в том, какие коментарии последуют по получении телеграммы, в которой телеграфист выдает его присутствие в Ковне. Следующая же телеграмма генерала Епанчина была отправлена уже из Кибарты, куда, вероятно, командир корпуса вернулся к 10 часам утра.

Ввиду настойчивого приказания командующего Х армией, неоднократно им подтверждаемого, удерживаться на Шталюпененской позиции, генерал Епанчин, с свой стороны, отдал [65] вытекавшие отсюда распоряжения, но сделать войска своего III-го корпуса более устойчивыми он, конечно, был бессилен. Напрасно генерал Сиверс убеждал начальника Вержболовской группы, что движению части сил противника в обход правого фланга не следует придавать серьезного значения; что это движение имеет характер исключительно «демонстративного марша» и что, наконец, подходящая бригада 68-й пехотной дивизии может парировать обход германцев.

Однако доводы и соображения генерала Сиверса были не убедительны прежде всего по существу, так как совершенно не отвечали действительности и кроме того основывались на предубеждениях. Самое же главное, генералу Сиверсу приходилось диктовать свои директивы в пустое пространство.

28-го января к 2 часам дня, в Штаб III-го корпуса поступили сведения; что со стороны Виллюнена и Пилькалена наступает около дивизии противника, по-видимому, продолжающей свой марш от Ласденена. Вместе с тем воздушная разведка обнаружила наступление бригады немцев восточнее Шареленского леса у Шиленена. В связи с сосредоточением около одной неприятельской дивизии у Владиславова, силы германцев на фронте III-го корпуса оценивались его командиром более, чем в две дивизии. (Схема № 5).

К этому времени поступили сведения о перерыве связи с двумя батальонами 291-го Трубчевского полка, выдвинутыми в район Иодзунена для связи с XX корпусом. Они были атакованы и охвачены немцами.

Опасаясь за положение частей, занимающих Шталюпененскую позицию, генерал Епанчин решил немедленно начать отход на Вержболовскую позицию, вопреки приказания командующего армией. Отдав и этом смысле распоряжение, он в 2 ч, того же дня донес о своем решении командующему армией, изложив всю обстановку. Одновременно с этим, генерал Епанчин получил телеграмму от Штаба армии с указанием оставить войска на шталюпененскои позиции и эшелонировать правый фланг уступами у Бильдерветчена и на северной части Вержболовской позиции. Та же телеграмма вновь пыталась успокоить командира III корпуса утверждением, что движение германцев на Вержболовскую группу носит «демонстративный характер». [66]

Для обеспечения обхода частей генерала князя Макаева, занимавшего лево-фланговый участок, было послано генералу Иозефовичу приказание — выслать часть сил к Эндткунену, но это приказание пришло тогда, когда генерал Иозефович уже подходил к Вержболову.

Генерал Епанчин, расставаясь навсегда с бывшим своим боевым соседом, ХХ корпусом, и ни слова не говоря генералу Булгакову о своем начавшемся стремительном отступлении, посылает ему однако в 4 часа дня 28 января телеграмму с изложением личного мнения относительно того, что XX корпусу следовало бы двумя дивизиями атаковать во фланг германцев, теснящих Вержболовскую группу.

Генерал Епанчин быть может и был прав, подавая такой разумный совет, но он не мог не сознавать, чго для успеха подобной операции прежде всего было необходимо, чтобы III-й корпус, повернувшись лицом к пpoтивникy, нашел и для себя какие нибудь точки опоры.

Что же касается генерала Леонтовича, то последний, выяснив движение от Словики на Владиславов трех германских пехотных бригад и четырех полков конницы с сильной артиллерией, отошел к с. Грпшкобуда, согласно указанию приказа по корпусу № 56, вследствие которого с отходом корпуса на Вержболовскую позицию конница должна была перейти к с Гришкобуда.

Около 6–7 часов вечера 28 января, войска полковников Ушакова и Бискупского занимали расположение впереди правого фланга Вержболовской позиции и продолжали вести бой, удерживая немцев{11}, дебуширующих из Владиславова. Можно сделать вполне [вероятное] предположение, что противник и не стремился оттеснять стоящие впереди него части III-го корпуса. В интересы германцев входило, удерживая на этом участке фланговые части 10-й армии, продолжать свое обходное движенне к югу.

Приблизительного около того же времени колонна полковника Линденбаума cлaбo теснимая немцами, но обстреленная во время движения артиллерийским огнем, подошла к д. [Рудки]шки и стала занимать Вержболовскую позицию, не располагая никакими сведениями о том что делается вправо и влево от нее. [67]

В свою очередь, и колонна генералa Иозефовича не стала ожидать приказа об отходе на Вержболовскую позицию. Узнав о том, что полковник Линденбаум уже оставил свое прежнее расположение, ген. Иозефович снялся с позиции и, сильно обстреленный артиллерийским огнем, в 12 часов дня отошел сначала к Бильдерветчену, а затем в 5 часов 30 мин. дня предпринял свой переход на Вержболовскую позицию, тоже потеряв всякую связь с соседями.

Около 8 часов вечера колонна втянулась в Эйдткунен. Войска генерала князя Макаева, почти нe обеспокоенные вещами, очистили Шталюпененскую позицию, а затем, по-видимому, тоже не поддерживая ни с кем никакой связи и не озабоченные получением каких либо приказов от командира корпуса, к 8 часам вечера подошли к Кибаргам и врезались в колонну генерала Иозефовича, как раз в то время выходившую на шоссе.

Словно избегая встречи с войсками, и именно в момент сосредоточения у Кибарт большей части корпуса, ген. Епанчин выезжает из Кибарт в Вильковишки, тем самым лишая себя возможности войти в личное соприкосновение с начальниками колонн, и внести в управление корпусом сколько-нибудь смысла и твердости.

В 7 часов 30 мин. вечера 28 января полковник Ушаков (части 289-го, 290-го, 271-го и 107-го полков, около 8 батальонов с 2-мя батареями) получил приказ о занятии Вержболовской позиции. Исполняя это приказание, он был атакован немцами с обоих флангов. Около 1 часу ночи, полковник Ушаков отошел на 2 версты назад, где и оставался до 8 часов утра 29 января, ничего не зная о соседях, не имея никаких распоряжений и потеряв связь даже с Бискупским. Последний, «получив приказ генерала Епанчина о движении на Ковно» как говорит один из источников, направился севернее полотна железной дороги на Козлова—[Руда]. Что это был за приказ, касался ли он остальных частей корпуса, когда он был отдан, да и существовал ли он вообще, этогo выяснить не представилось возможным.

Колонна полковника Ушакова, не получая никаких распоряжений; направилась на Пильвишки. Полковник Линденбаум прп подходе к Вержболовской позиции установил в [68] северной ее части присутствие немцев, тем не менее оставался в непосредственной близости противника до 4 часов утра 29 января, когда и двинулся на Вильковишки и Мариамполь, потеряв во время пути у м. Ольвита, при атаке немцев с севера, 4 орудия.

Войска генералов Макаева и Иозефовича, слившись в одну колонну, с трудом подвигались по шоссе, запруженному обозами. Было около 11 часов вечера, когда колонна, пройдя Вержболово, подверглась атаке незначительных частей противника. Возникла паника; войска бросились в стороны, одна часть их в полном беспорядке хлынула на Мариамполь, другая в сторону Кальварии. На другой день конница генерала Леонтовича, двигаясь из Гришкобуда на Мариамполь, видела по пути своего движения группы солдат в 75–100 человек, шедших без офицеров, с промежутками в 1–2 версты.

В 10 часов вечера 28 января штаб III-го корпуса прибыл в Вильковишки, в б часов утра 29 января перешел в Мариамполь, а в 8 часов вечера в тот же день очутился в местечке Прены. Командир корпуса между тем получил ряд указаний от командующего армией по поводу отхода за Неман. Он пишет один приказ за другим, не видя войск, ничего не зная о местах их расположения, порвав всякую связь с ними...

К вечеру 30 января на Козлово-Рудской позиции собрались остатки 107-го, 223-го, 289-го, 290-го и 292-го полков, всего немногим более 3000 человек, затем оба полка 68-й дивизии и отряд полковника Бискупского. На следующий же день, т. е. 31 января, выяснилось, что остатки 221-го, 222-го, 224-го и 225-го полков отошли на Симно, откуда по приказанию штаба армии в числе 1620 человек при 4 батареях направились в Олиту.

Таким образом, поздно вечером 28 января; когда XX корпус все еще удерживал свои позиции, только собираясь сняться с них, его правый фланг и тыл были совершенно открыты на глубину до 80 верст. После всего этого даже призрак какого нибудь сопротивления со стороны Вержболовской группы не представлял опасности для обходящих германцев, которым благоприятный случай даровал свободу [69] действий почти в условиях мирного времени. Этой свободой германское командование воспользовалось со всей энергией уверенных в себе победителей; победителей как в настоящем, так и в будущем.

Итак, группа генерала Епанчина сделала со своей стороны все возможное, чтобы выйти окончательно из соприкосновения с противником, уклонившись, правда, от столкновения с значительно превосходными силами, как по количеству, так и в качественном отношении, притом в невыгодных для себя маневренных условиях.

Если бы, при некоторой упорядоченности движения, достигаемой обыкновенно обстоятельствами предусмотренного отхода, вся армия отошла на те же 3–4 перехода назад, то это был бы красивый маневр, продиктованный стратегией момента. Но III-й армейский корпус как будто не признавал себя связанным с остальными частями армии не только общей оперативной мыслею, но даже ничтожной долей чувства взаимной выручки.

С вечера 28 января, в центре 10-й армии, части XX корпуса снялись со своих позиций и начали отход на линию Гольдап—Грабовен. Для связи с XX корпусом, распоряжением Начальника Вержболовской группы, как известно, под диктовку командующего армией еще в ночь на 28 января был выделен отряд в составе двух батальонов 291-го Трубчевского полка (от 73-й пехотной дивизии).

Но в 10 часов утра того же 28 января, Трубчевцы, занимавшие участок в районе д. Подзунен, оказались обойденными противником, который овладел окопами; нарытыми к востоку от расположения отряда, назначенного для связи с XX корпусом. Трубчевцы покинули свой участок, открыв фланг 27-й пехотной дивизии, в частности, 108-го пехотного Саратовского полка, на который и легла вся тяжесть обеспечивания отхода не только дивизии, но и всего корпуса, благодаря этому и отошедшего сравнительно спокойно.

Ход событий на левом фланге армии, с момента увода отряда генерала Братанова на позицию впереди Лыка утратит свой напряженный характер и свидетельствовал в пользу предположения, что в районе Лыка 10-я армия имеет дело с сильным и энергично действующим противником, однако [70] в определенных силах. Это последнее обстоятельство ограничивало размах операции и вынуждало противника только поддерживать раз взятый темп.

В связи с отходом и III-го Сибирского корпуса на линию Ней-Юха-Лык, положение крайнего левого фланга приобретало, несомненно, некоторую прочность. Создава[лись] таким образом исходные данные в обстановке для перехода в наступление. Резервы, направленные в этот район, уже успели образовать довольно компактно, хотя и несколько пеструю группу. Первоначально, до момента отхода к Лыку, генерал Братанов сдерживал напор немцев у Дригалена, имея у себя под рукою 30-й Сибирский и 225-й полки с 4-мя орудиями. В Лыке, как известно, уже собирался отряд под начальством генерала Российского и числился в составе 9 батальонов при двух батареях, когда отряд генерала Братанова под давлением немцев должен был оставнть Дригален. Левый боковой отряд III-ro Сибирскою корпуса под начальством генерал-майора Мясникова (32-й Сибирский полк и 1 батальон 27-го Сибирского полка с батареей), когда противник около 4 часов дня 28 января силами oкoлo [дивизии] пехоты с артиллерией перешел в наступление против правого фланга генерала Братанова, получил приказание атаковать неприятеля во фланг. У генерала Братанова к тому времени собрались под начальством, кроме частей бывших у него ранее в подчинении, сводные полки 28-й и 53-й дивизий с двумя батареями из состава XX корпуса и Аккерманский полк с батареей из войск XXVI корпуса.

Из частей 53-й дивизии, сосредоточенных к Лыку, был образован отдельный отряд в составе двух батальонов и 4 орудий с полусотней казаков. Этот отряд выдвинули к Граево, где уже находилась одна дружина ополчения, для связи с Осовцем. 1-я Отдельная кавалерийская бригада, подтянутая к Кольно, и 48-й Донской полк, стоявший у Щучина, должны были действовать во фланг XL германскому рез. корпусу.

К Ломже стягивалась 1-я Кавказская стрелковая бригада. Ей было приказано двинуться на Кольно. Существовало предположение бросить ее затем на линию Иоганнисбург—Бяла, но это предположение, вследствие резко [71] изменявшейся обстановки, в связи с оставлением [Дригалена] не было осуществлено. Во всяком случае, [под] командой генерала Братанова собралась группа войск в силах, достаточных если не для перехода в контрнаступление, то для приостановки здесь в дальнейшем германского продвижения.

[Оголение] правого фланга ХХ корпуса, казалось бы, побждало штаб армии возвратить взятые у него части, направленные в район Лыка. Необходимо было образовать резерв за правым флангом генерала Булгакова, чтобы заполнить промежуток между XX корпусом и III-м армейским, хотя бы и отошедшим, по ошибочным сведениям штаба армии, только на Вильковишскую позицию. Но штаб армии, всецело углубленный в развертывающиеся события на левом фланге армии, этим обстоятельством совершенно не озабочивался.

К утру 29 января XX корпус занял следующее расположение: 27-я дивизия, участок Ворен—Тольминкемен—Микунишкен; 29-я, линию Микунишкен—Думбельн; левее ее, до Соколлена стала 53-я дивизия. На левом фланге корпуса, по высотам к северу-западу от Грабовена, до Рдзавена, несколько уступом назад, расположилась 28-я пехотная дивизия. На этих позициях бодро настроенный командир корпуса твердо решил оказать германцам самое серьезное сопротивление (Схема 6-я).

Однако, сознавая чрезвычайно опасное положение своего правого фланга, генеpал Булгаков предполагал выделить к Пилупенену несколько батальонов, но командующий Х армией, считаясь с опасностью отдельного поражения этого заслона, рекомендовал командиру корпуса ограничиться выдвижением отряда лишь к Мелькемену, несколько севернее Роминтенской пущи, с тем, чтобы этот отряд, держась уступом за правым флангом 27-й дивизии генерала Джонсона, поддерживал с ней более тесную связь. Совет выдвинуть к Пилупенену конницу не мог быть практически воспринят, так как обещенная кавалерийская часть не прибыла в распоряжение генерала Булгакова: ее отсутствие получило особое значение в последующие дни, когда корпусу пришлось проходить через [район] местности, наводненный неприятельскими разъездами. [72]

К моменту занятия XX корпусом нового исходного положения (схема 6), т. е. к утру 29 января, группировка германской армии, по сведениям штаба армии, представлялась в следующем виде. На левом ее фланге, против Вержболовской группы, на участке Словики—Пилькален, действовали части первой кавалерийской дивизии, 5 гвардейской и 9 ландверной бригад, теснившие конницу генерала Леонтовича и заставившие отойти правый фланг III армейского корпуса.

Весь XXI корпус ген. Фридр. фон Белова наступал двумя колоннами на Владиславов и Вержболово, имея правее себя части XXXVIII корпуса, нацеленные на Шталюпенен. В центре, сравнительно слабыми силами, 3-й резервной дивизией и ландверной дивизией генерала Якоби, германцы отбивали шаг на месте впереди линии Гольдап— Грабовен—Орловен—Ней-Юха, сильно занятой частями Х армии.

Обе дивизии XL рез. корпуса вместе со 2 дивизией I корпуса образовали ударную группу, надвигавшуюся на Лык с направлений Боркен, Клаусен и Грабнинк, все время тяготея к южной оконечности Лыкской позиции. (Схема 7).

3 кавалерийская бригада двигалась от Бяла на Просткен, углубляя обход; разведывая в направлении Бобр-Нарева и прикрывая маневр со стороны Осовца. Представление штаба армии почти совпадало с действительностью.

Сопоставляя схемы развертывания боевых сил обеих сторон, легко видеть, что германцы сосредоточили главную массу на своих флангах, где они достигали абсолютного превосходства в силах. В центре Х армии, которой здесь ничто не угрожало и где германцы развернули только две дивизии ландверно-ландштурменного типа, генерал Сиверс имел 6 дивизий, хотя и ослабленных к 28 января на 14 батальонов, однако наполовину приналтежащих к действующим войскам. Мало того, 27 дивизия, единственная полевая часть, находившаяся в составе III корпуса, была выделена из него и присоединена к XX корпусу, чем поколебали и без того с самого начала неустойчивую и аморфную группу генерала Епанчина.

Некоторым, впрочем очень слабым, утешением может послужить в данном случае сознание, что 27 пех. дивизия [73]

избегла многих злоключений неискусного командования в лице ген. Епанчина и несколько отстрочила гибель XX корпуса, тем самым способствовав крушению значительной части плана фельдмарш. Гинденбурга, строившего расчеты на окружение всей Х армии. [73]