«Чрезвычайное время»
1. Военно-инфляционная конъюнктура и аграрный кризис
Финансовая политика Такахаси
Используя агрессию в Маньчжурии, которая была предпринята с целью выхода из экономического кризиса, японский капитализм начал перестраивать экономику на военный лад, в результате чего создалось впечатление, что он добился некоторого улучшения своего положения. Однако это благополучие было мнимым, ибо и в это время шел процесс дальнейшего обострения противоречий и углубления кризиса.
Вторичное запрещение вывоза золота, явившееся первым мероприятием кабинета Инукаи, в котором министром финансов был «финансовый ветеран» Такахаси Корэкиё, в области экономики означало, по существу, «объявление войны» международному капиталу. Во-первых, такая политика привела к падению курса иены, что позволило японскому капитализму широко применить демпинг на внешних рынках, а это, естественно, вело к ожесточенной конкурентной борьбе с Англией и США. Во-вторых, эта политика открывала широкую дорогу для инфляции, ибо военные расходы и ассигнования на экстренные мероприятия по оказанию финансовой помощи правительство стремилось покрыть за счет государственных займов. Все это неуклонно вело к укреплению экономической системы, которая обеспечивала возможность ведения агрессивных войн.
Прежде всего министр финансов Такахаси отказался от проводимой предыдущим кабинетом так называемой [249] политики «суженных финансов», то есть политики отказа от займов и увеличения налогов. Государственный бюджет 1932 года по сравнению с бюджетом 1931 года увеличился на 500 миллионов иен, а общая сумма государственных займов в 1932 году достигла одного миллиарда иен. Большая часть этих средств была направлена непосредственно на военные нужды. Чтобы покрыть военные расходы за счет таких займов, Такахаси начал практиковать выпуск Японским банком гарантийных векселей и открытую продажу акций. Предполагалось, что это мероприятие, с одной стороны, обеспечит колоссальным излишкам капиталов, скопившихся в крупнейших банках страны в связи с депрессией в области промышленности, объект для выгодного их приложения в виде государственных займов, а с другой — позволит удовлетворить требования военных кругов об увеличении ассигнований на военные расходы, а также требования финансового капитала, страдавшего от недостатка капиталовложений. Кроме того, таким путем намеревались избежать инфляции.
Но и этот «искусный план», призванный, по мысли его автора, «убить одним камнем трех птиц», не мог разрешить финансовых трудностей Японии и приостановить инфляцию.
Министр финансов Такахаси под предлогом спасения деревни снова ввел чрезвычайные ассигнования для оказания государственной финансовой помощи. В обстановке резко обострившегося аграрного кризиса происходила дальнейшая революционизация крестьянских масс, все более расшатывалась основа помещичьего землевладения. Это не на шутку перепугало правящие классы. Во что бы то ни стало нужно было «спасать» деревню — основного поставщика резервов для «верной» армии. Чрезвычайные ассигнования для оказания государственной помощи как раз и предназначались для этого и ни в коем случае не преследовали цели поднять жизненный уровень крестьянства. Но даже и эти так называемые чрезвычайные ассигнования в результате увеличения военных расходов в 1933 и 1934 годах значительно сократились, а в 1935 году вовсе были упразднены. [250]
Таким образом, финансовая политика Такахаси обеспечила, насколько это было возможно, беспрепятственное увеличение военных расходов, вызванное агрессией в Маньчжурии (с 30,8 процента всех бюджетных расходов в 1931 году до 45,8 процента в 1936 году), гарантировала прибыли банковскому капиталу и в довершение всего удовлетворила требования «торговцев смертью», которым перепала часть военных расходов. Что же касается тяжести последствий инфляции, то она была взвалена на плечи рабочих, крестьян, мелких и средних промышленников. В этом и состояла так называемая «финансовая политика чрезвычайного времени» Такахаси, в этом ее секрет.
Военное производство
Разбухание финансов, происходившее главным образом за счет увеличения военных расходов, привело к быстрому развитию тяжелой промышленности, куда вкладывались огромные капиталы. В результате структура японского капитализма, располагавшего в основном текстильной промышленностью, которая поставляла свою продукцию на внешние рынки, совершенно изменилась. Если проследить за происшедшими здесь изменениями по стоимости выпускаемой продукции, то окажется, что в 1931 году стоимость продукции прядильных фабрик, занимавших ведущее место в текстильной промышленности, составила 19 миллиардов иен, в то время как стоимость продукции металлургической и машиностроительной промышленности, сердцевиной которой являлось военное производство, — лишь 9 миллиардов. Но уже в 1935 году она составила 34 миллиарда иен в прядильной и 33 миллиарда в металлургической и машиностроительной промышленности; иными словами, объем продукции этих отраслей промышленности в стоимостном выражении стал почти равным. Это означало, что в результате политики инфляции получила значительное развитие военная промышленность. Отсюда и название «военно-инфляционная конъюнктура». [251]
В условиях военно-инфляционной конъюнктуры японская экономика чрезвычайно быстрыми темпами перестраивалась на военный лад. Перевод ее на военные рельсы придавал всей промышленности однобокий, военный характер, в результате чего в невиданных масштабах производились пушки, танки и другая военная продукция, не имеющая ничего общего с удовлетворением насущных потребностей населения. Таким образом, все, что изымалось в целях ведения войны из общей продукции, добытой в поте лица простыми людьми, было бесполезным для общества: результаты их труда выбрасывались в море. Увеличение военного производства не только не способствовало росту благосостояния народа, а, наоборот, вело к еще большему обнищанию трудящихся. В условиях военно-инфляционной конъюнктуры баснословно наживались только капиталисты, занятые военным производством.
Рост военной промышленности шел в первую очередь за счет строительства арсеналов для армии и флота. Небольшие военные предприятия, работавшие на армию, перестраивались в крупные арсеналы и превращались в комплексные центры военной промышленности, связывавшие сталелитейные заводы Явата, угольные копи Тикубу и районы стратегического сырья в континентальном Китае. Кроме того, расширялись военные заводы в Осака, Нагоя, а также военно-морские арсеналы в Ёкосука, Курэ и Майдзуру. На базе этих предприятий планировалось дальнейшее расширение военного производства.
Основной отраслью военного производства любой страны является металлургическая и в особенности сталелитейняя промышленность. Сталелитейная промышленность в Японии с момента ее зарождения развивалась под покровительством государства. В январе 1934 года был издан «закон о металлургических компаниях Японии», в соответствии с которым на базе государственных заводов Явата было произведено слияние металлургических компаний Мицуи, Мицубиси, Ясуда и Сибудзава в один гигантский трест — «Нихон сэйтэцу кабусики кайся». С образованием этого треста Мицуи, Мицубиси, Ясуда и Сибудзава сосредоточили в своих руках более [252] половины производства чугуна и стали в стране. Акции этих компаний стали котироваться значительно выше их номинальной стоимости, то есть в результате объединения дзайбацу начали получать колоссальные прибыли, сохранив за собой право контроля за деятельностью своих компаний. Производство чугуна в Японии увеличилось с 910 тысяч тонн в 1931 году до 2110 тысяч в 1935 году, производство стали за этот же период возросло с 1660 тысяч тонн до 3860 тысяч. Одновременно с ростом производства металла значительно увеличился ввоз руды и железного лома. 70 процентов железного лома Япония вынуждена была импортировать из Соединенных Штатов Америки, которые в то время являлись главным противником Японии в конкурентной борьбе на мировых рынках. Это было уязвимым местом японской сталелитейной промышленности.
Что касается нефти, имевшей важное значение как стратегическое сырье, то в 1933 году был принят «закон о нефтяной промышленности», в силу которого все сооружения, предназначенные для хранения нефти, а также нефтеочистительные предприятия ставились под государственный контроль. При активном содействии государства развивалась нефтяная монополия, основой которой было Японское акционерное общество по добыче нефти — «Нихон сэкию кабусики кайся».
Начала быстро расширяться машиностроительная и химическая промышленность, в прошлом слабо развитые. В машиностроении получило широкое развитие производство станков, электрооборудования, автомобилей и судов, иными словами, развивались те отрасли, за счет которых увеличивалось военное производство. Развитие их проходило под непосредственным контролем армии и при неограниченной поддержке правительства. Так, расширение авиационной компании Накадзима осуществлялось за счет кредита, предоставленного Промышленным банком в размере, в несколько раз превышавшем основной капитал компании. Бурное развитие химической промышленности осуществлялось главным образом под непосредственным руководством армии, которая не могла допустить отставания Японии в производстве боеприпасов [253] и отравляющих веществ. В 1935 году объем валовой продукции японской химической промышленности по сравнению с 1931 годом возрос более чем в два раза.
«Социальный демпинг»
Резкое падение курса иены, вызванное возобновлением запрета на вывоз золота, послужило стимулом к развитию экспорта. Вплоть до конца 1932 года курс иены продолжал неуклонно падать и в 1933 году составил лишь 40 процентов своей прежней стоимости. Вследствие этого, несмотря на рост цен внутри страны, появилась возможность продавать японские товары на мировых рынках по чрезвычайно низким ценам.
Таким образом, если в других странах внешняя торговля испытывала затруднения, то в Японии в это время наблюдалось даже некоторое ее оживление. Однако японские товары продавались по низким ценам, потому что в данном случае осуществлялся неравноценный обмен, ибо созданные японскими трудящимися колоссальные ценности находили сбыт в других странах по бросовым ценам. Весь убыток от такой продажи возмещался за счет рабочих путем уменьшения их заработной платы и удлиненного рабочего дня, а также путем поддержания высоких монопольных цен внутри страны. Осуществлявшаяся на такой основе торговля за рубежом и была «социальным демпингом». Если проанализировать производственные затраты на единицу продукции в 1929–1931 годах, то окажется, что за это время они снизились на шелковые изделия на 53,5 процента, на бумажную пряжу на 36,3 процента, на химические продукты на 24,3 процента, что было достигнуто за счет капиталистической «рационализации производства» и обусловленного этим значительного снижения заработной платы и удлинения рабочего дня. В результате в августе 1932 года японская текстильная промышленность сумела выйти на первое место в мире по экспорту своей продукции, оставив далеко позади такого своего старого и наиболее сильного конкурента, как Англия. Как уже отмечалось выше, расширение экспорта стало возможно вследствие [254] «социального демпинга». Большую роль в этом сыграло также ухудшение экономического положения колониальных народов, вызванное экономическим кризисом. Народы колониальных стран стали предпочитать плохие, но зато дешевые японские товары доброкачественным, но дорогим английским товарам.
Японский капитализм стремился расширить экспорт за счет демпинга потому, что ему нужны были средства для приобретения за границей необходимого сырья для поддержания военного производства. Однако экспорт не мог поспевать за растущими потребностями в импортном сырье, необходимом военной промышленности. Кроме того, уже в 1934 году падение курса иены прекратилось, а обесценение иены являлось основой торговли по демпинговым ценам; в связи с этим начался застой во внешней торговле. Последнее обстоятельство стало серьезным барьером на пути развития всей промышленности, работавшей на экспорт и бурно процветавшей за счет эксплуатации рабочих. Такое положение привело в 1935–1936 годах в резкому обострению классовых противоречий между рабочими и капиталистами и вместе с тем дало возможность дзайбацу (Мицуи, Мицубиси, Сумитомо), издавна получавшим монопольные прибыли от внешней торговли и мечтавшим о еще более высоких прибылях, обратить особое внимание на развитие военной промышленности.
Старые концерны и «новые концерны»
Прибыли, получаемые в результате развития военной промышленности, обусловленного инфляцией, и некоторого расширения экспорта, вызванного «социальным демпингом», монопольно присваивались крупнейшими дзайбацу Мицуи и Мицубиси.
Концерн Мицуи, обогатившийся на махинациях по скупке долларов, с 1932 года — в этом году вместо Такума Дан во главе концерна стал Икэда Сэйхин — начал расширять сферу приложения своих капиталов, и если раньше его капиталы вкладывались главным образом в торговлю, банки и легкую промышленность, то [255] теперь они во все больших масштабах направлялись в военное производство.
Так концерн участвовал в подготовке к войне. Ему принадлежало 7,4 процента всех капиталовложений сталелитейного треста «Нихон сэйтцу»; кроме того, он контролировал компанию «Нихон сэйкосё», специализировавшуюся главным образом на выполнении заказов морского министерства. Особенно сильные позиции занимал этот концерн в угледобывающей промышленности. Через три компании — «Мицуи кодзан», «Хоккайдо танко» и «Тайхэй танко» — он контролировал 25 процентов всей добычи угля в стране, а через компании «Токио Сибаура дэнки», «Тоё сэнки», «Сева дзюкогё», «Тоёда соки» и другие он был связан с производством армейского вооружения и поставкой военных судов. Концерн также контролировал электрокомпанию «Токио дэнто» и мукомольные предприятия «Нихон сэйфун». Всего под контролем концерна Мицуи находились компании с оплаченным капиталом более 1 миллиарда иен. Особенно велики были прибыли концерна в период военно-инфляционной конъюнктуры. Так, например, только одна его компания «Нихон сэйкосё» с 1931 по 1936 год увеличила свои прибыли более чем в два раза.
Концерн Мицубиси, так же как и концерн Мицуи, в период военно-инфляционной конъюнктуры получал колоссальные прибыли. Через компанию «Мицубиси когё» и две другие компании он контролировал 15 процентов всей добычи угля в стране. Стремясь занять прочные позиции в военной промышленности, концерн объединил судостроительную компанию «Мицубиси дзосэн» с авиакомпанией «Мицубиси кокуки». На базе этих компаний была создана компания «Мицубиси дзюкогё». Концерн Мицубиси контролировал также многие другие компании, по характеру своей продукции относившиеся к смежным отраслям военного производства, такие, как электрокомпания «Мицубиси дэнки», компания по производству оптических приборов «Нихон когакукогё», компания по производству аккумуляторов «Нихон дэнти» и т. д. Под контролем концерна Мицубиси находились компании с оплаченным капиталом в 1200 миллионов иен. «Мицубиси [256] дзюкогё» с 1931 по 1936 год увеличила свои прибыли не менее чем в два раза.
Концерн Сумитомо вкладывал свои капиталы главным образом в компании, непосредственно связанные с военным производством, и через горнорудную компанию «Сумитомо когё» контролировал добычу угля и меди. Ему принадлежали также компания по производству легких металлов «Сумитомо киндзоку», электрокомпания «Сумитомо дэнсэн» и машиностроительная компания «Сумитомо кикай». Контролируя эти компании, Сумитомо сосредоточил в своих руках производство военных материалов и вооружения. Кроме того, Сумитомо создал новую компанию по производству алюминия — «Сумитомо аруми» и через нее принял участие в производстве строительных материалов для авиапромышленности, а через компанию «Сумитомо кагаку» — в производстве взрывчатых веществ. Такие компании концерна, как «Сумитомо киндзоку» и другие, с 1931 по 1936 год увеличили свои прибыли почти в четыре раза.
Таким образом, во всех важнейших отраслях военного производства Японии, начиная от основы военной промышленности — металлургии и добычи угля и кончая предприятиями, изготовляющими военную технику и вооружение, — везде господствовали дзайбацу. В период, предшествовавший агрессии в Маньчжурии, и в последующие пять лет (1931–1936 годы) прибыли дзайбацу увеличились в два-четыре раза.
Так росли прибыли монополистов в период военно-инфляционной конъюнктуры, обусловившей бурное развитие военной промышленности.
Мы уже говорили, что дзайбацу сделали значительный скачок в развитии военного производства. Однако необходимо обратить внимание на то, что в условиях военно-инфляционной конъюнктуры появились другие, новые концерны, которые заняли прочное положение в химической промышленности и других отраслях военного производства, где монопольная власть старых концернов — Мицуи, Мицубиси, Сумитомо — не распространялась так широко, как, например, в текстильной и горнодобывающей промышленности. Новые концерны возникли [257] в результате ожесточенной конкурентной борьбы между капиталистами. Умело используя некоторую осторожность старых концернов и их боязнь рисковать капиталовложениями в новой обстановке, а также разногласия, существовавшие между ними и военными кругами в вопросе о методах ведения агрессивной войны в Китае, новая группа крупных промышленников, тесно связанных с военщиной, укрепила свои позиции в стране. Так образовались дзайбацу, которые и называют «новыми концернами». К ним относились: концерн Кухара Фусаносукэ и Аюкава Гисукэ «Ниссан» (он контролировал горнодобывающую компанию «Нихон когё», машиностроительную компанию «Хидати сэйсакусё», автомобильную компанию «Ниссан дзидося» и химическую компанию «Ниссан кагаку»); концерн Ногути Дзюна — «Ниссо» (он разросся на базе компании азотистых удобрений «Нихон тисохирё» и с 1926 года начал проникать в Северную Корею, где на реках Пудёнган и Чанчжиган им были построены гигантские электростанции. Впоследствии этот концерн превратился в мощный комбинат химической промышленности Японии). За ними идут: концерн Мори (возник на базе предприятий электрохимической компании «Сёва дэнко»), химический концерн Накано Томойя — «Нихон сода», машиностроительный концерн Окава Масатоси — «Рикэн».
Таким образом, сферой приложения капиталов для новых концернов являлась главным образом военная промышленность, а военно-инфляционная конъюнктура в стране способствовала их бурному развитию. Однако новые концерны не располагали банковским капиталом и для финансирования своих предприятий были вынуждены обращаться к правительству, Промышленному банку и старым концернам. Поэтому когда Мицуи и Мицубиси заняли монопольное положение в химической и других новых отраслях промышленности, деятельность новых концернов в метрополии значительно сократилась, а некоторые из них должны были перенести центр предпринимательства в колонии. Несмотря на бурное развитие в начальный период своей деятельности и более тесную связь с военными кругами, «новые концерны» все же не [258] могли сколько-нибудь серьезно поколебать могущество старых концернов. Даже в налаживании связей с военщиной старые концерны, которые в данном случае действовали наверняка, оказались более искусными, чем их конкуренты.
Это не означает, конечно, что старые концерны не встречали на своем пути никаких трудностей. Тесно связанные с армией, «новые концерны» умело использовали в своих интересах антимонополистические настроения широких масс, вызванные резким ухудшением жизни японского народа. Старые концерны Мицуи, Мицубиси, Сумитомо и другие неоднократно подвергались нападкам со стороны военщины и представителей правых реакционных кругов. Скупка долларов в стране еще больше подогрела эти антимонополистические настроения, которые вскоре дали о себе знать. В феврале 1932 года было совершено покушение на Иноуэ Дзюносукэ, а в марте того же года был убит Дан Такума. Один из руководителей концерна Мицуи, Икэда Сэйхин, пишет в своих воспоминаниях:
«Недовольство масс, вызванное событиями в Маньчжурии и скупкой долларов, а также недовольство деятельностью банка Мицуи и моими действиями особенно возросло в октябре 1931 года. 2 ноября группа в двадцать человек, возглавляемая Акамацу Кацумаро из Социал-демократического союза молодежи, проникла в здание, где размещалось управление банка, и пыталась учинить беспорядки. 21 декабря несколько десятков человек — членов Социал-демократической партии ворвались к Мицуи Хатироэмону и Ивасаки Хисая, прямо в грязной обуви прошли в переднюю и потребовали, чтобы прибыли, полученные от скупки долларов, были использованы на оказание помощи голодающим крестьянам на северо-востоке страны и на выдачу пособия миллионам безработных. Но это были только внешние, можно сказать, безобидные формы проявления недовольства, к которым прибегали Социал-демократический союз молодежи или социал-демократы. Мы ощущали на себе куда большее давление со стороны сил, действовавших скрытно. Не проходило и дня, чтобы тебя не назвали по телефону [259] бандитом; возле дома бродили шайки каких-то подозрительных типов, бесконечным потоком поступали анонимные письма. Этот поток непрерывно усиливался, особенно в сентябре и октябре, и не ослабевал вплоть до декабря. Постепенно он принял хронический характер... В феврале 1932 года был убит Иноуэ Дзюносукэ, а в марте — Дан Такума. Обстановка усложнялась. Наконец дело дошло до инцидента 26 февраля. Все это время мы жили в непрерывном страхе»{66}.
Перед лицом таких событий руководители старых концернов спешно провели ряд мероприятий; были сделаны крупные пожертвования на общественные работы, изменено положение о должностных лицах, в связи с чем члены семей — владельцев концернов ушли на задний план, а их место заняли новые люди. Кроме того, часть закрытых акций старых концернов поступила в открытую продажу. Эта система мероприятий вошла в историю под названием «перемены курса дзайбацу». Однако эта «перемена курса» была всего лишь простой маскировкой с целью избежать удара, основная же линия монополистического капитала, направленная на получение сверхприбылей, осталась без изменений. Несомненно, что «перемена курса» старых концернов была вызвана необычайно быстрым развитием их конкурентов в лице «новых концернов».
Государственно-монополистический капитализм
В такой обстановке государственная власть в стране использовалась в интересах и по усмотрению крупных монополий. В результате все более усиливалась тенденция к росту государственно-монополистического капитализма, обеспечивающего максимальные прибыли дзайбацу. Императорское правительство с целью обеспечения прибылей дзайбацу проводило политику «контролируемой экономики». Были изданы законы о контроле над основными отраслями промышленности, о промышленных [260] союзах, об учреждении металлургического синдиката «Нихон сэйтэцу», о контроле над денежными операциями и другие. Все они стояли на страже интересов крупных монополистических объединений. Правительство провело реорганизацию Японского банка, сделало крупные вклады в Промышленный банк, создало металлургический трест «Нихон сэйтэцу» и компанию по добыче жидкого топлива «Тэйкокуэнрё». Своими мероприятиями государство само принимало активное участие в создании базы для развития военной экономики, укрепляло позиции монополистического капитала и обеспечивало ему прибыли. Но государство не заменило монополий — оно еще больше усилило их. Так, усиление Японского банка, вызванное его реорганизацией и другими мероприятиями, спасло от банкротства многие банки дзайбацу, а огромные государственные субсидии позволили дзайбацу сконцентрировать капиталы в своих банках и значительно усилить их влияние в промышленности.
Так в обстановке, создавшейся в стране после захвата Маньчжурии, был осуществлен перевод японской экономики на военные рельсы; такими методами государство за счет жизненных интересов народа обеспечивало прибыли монополистическому капиталу дзайбацу, которые, направляя политику правительства в нужном им направлении, стремились по возможности больше выжать из народа для себя. В связи с этим еще более ухудшилось и без того бедственное положение трудящихся, и не только самой Японии. Вторгшись в Маньчжурию, дзайбацу, действуя в тесном контакте с военщиной, стали форсировать политику войны, с тем чтобы нажиться и за счет народа Маньчжурии.
Жизнь рабочих, несмотря на сравнительное оживление в промышленности, вызванное военно-инфляционной конъюнктурой, становилась все более тяжелой. Действительно, оживление в промышленности до некоторой степени уменьшило колоссальную безработицу, порожденную кризисом, но оно не могло существенно улучшить условия жизни рабочего класса. Число рабочих, занятых в производстве, увеличивалось главным образом за счет так называемых временных рабочих. Термин «временные [261] рабочие» не следует понимать в буквальном смысле этого слова, ибо в данном случае речь идет не о рабочих, не имеющих квалификации и нанимаемых на работу временно. Мы имеем в виду обычных квалифицированных рабочих, использовавшихся в качестве временных. Это объяснялось прежде всего стремлением капиталистов сократить заработную плату рабочих и еще больше усилить их эксплуатацию. Капиталисты, используя наличие в стране огромной армии безработных, старались уклониться от выполнения законов о социальном страховании и заполучить максимально дешевую рабочую силу.
Наблюдались случаи снижения заработной платы. Уровень заработной платы в этот период, несмотря на значительный рост цен, понизился, а реальная заработная плата стала ниже, чем в самый разгар кризиса. Так, с 1931 по 1936 год она уменьшилась почти на 15 процентов. Увеличивалась продолжительность рабочего дня. Об этом свидетельствуют данные, полученные Японским банком. Согласно этим данным, на станкостроительных заводах Японии, находившихся в то время в более благоприятных условиях по отношению к другим предприятиям, рабочий день увеличился с 9,16 часа в 1931 году до 10,06 часа в 1935 году. Это является показателем того, что развитие военной промышленности шло за счет интенсификации труда рабочих.
Обострение аграрного кризиса
Наблюдавшееся в это время процветание капиталистических предприятий объяснялось не только усилением эксплуатации рабочих. Еще большей эксплуатации подвергались крестьяне. Выше уже говорилось, что в разгар мирового кризиса деревня оказалась в чрезвычайно бедственном положении. Аграрный кризис, несмотря на начавшееся после захвата Маньчжурии оживление в военной промышленности, еще более обострился. Возникнув в результате несоответствия цен на продукты сельского хозяйства и промышленные товары (в частности, из-за повышения цен на промышленные изделия), аграрный кризис по мере развития промышленности усугублялся. [262]
Кризис перепроизводства в 1930 году, неурожай 1931–1932 годов и невиданный ранее неурожай 1934 года, вызванный такими стихийными бедствиями, как наводнение, засуха и заморозки, — все это с каждым годом еще более разоряло деревню. И хотя цены на сельскохозяйственные продукты в связи с неурожаем в общем росли, но в условиях помещичьего землевладения наживались на этом лишь крупные землевладельцы, беднейшая же часть крестьянства, на долю которой приходилось около 40 процентов всех крестьянских дворов, не могла обеспечить себе даже пропитание и была вынуждена покупать рис на стороне. Таким образом, все это ставило крестьянство в чрезвычайно тяжелое положение. Не лучше обстояло дело и при хорошем урожае, когда цены на рис падали и сельская беднота оказывалась в еще более худшем положении, чем в неурожайные годы, ибо собранного зерна не хватало даже для возмещения производственных расходов.
В результате кризиса обострялись противоречия в деревне. Из-за неурожая резко увеличилось число случаев продажи девушек. Только в пяти префектурах северовосточной Японии за год было продано 50 тысяч девушек. В одной из деревень префектуры Аомори из-за недоедания, вызванного недородом, увеличилось число заболеваний среди населения. Дошло до того, что в среднем на каждый двор приходилось по одному больному и более. Голод, вызванный неурожаем, пагубно сказался и на состоянии здоровья солдат-призывников, которые оказались настолько слабыми, что не в состоянии были принимать участие в учениях. Вот как писали об этом газеты того времени:
«Среди солдат-новобранцев 31-го пехотного полка, призванных из префектуры Иватэ, 21 человек по состоянию здоровья оказался непригодным к строевой службе и был отпущен на двадцать дней домой. Такое число слабых людей среди новобранцев поразило военные власти. Полагают, что причиной этого является неурожай и плохое питание».
В другой газете приводились не менее разительные факты: [263]
«Из-за тяжелого положения в деревне резко возрастает число недоедающих детей, поэтому министерство просвещения провело на местах тщательную проверку и регистрацию детей. В официальном докладе о голодающих детях приводятся поразительные цифры. По данным министерства, уже сейчас число их по всей стране превышает 200 тысяч. Все они находятся в чрезвычайно плохих условиях»{67}.
Такое тяжелое положение в деревне вызвало в стране вспышку арендных конфликтов. Борьба между мелкими арендаторами и землевладельцами чрезвычайно обострилась, что значительно пошатнуло паразитическую систему помещичьего землевладения — опору монархии. Все это вынудило господствующие классы одновременно с проведением экстренных финансовых мероприятий по оказанию государственной помощи, о которых уже упоминалось выше, прибегнуть к политике «опеки» деревни: регулированию цен на рис, организации движения за возрождение деревни, облегчению налогового бремени крестьян, упорядочению системы погашения задолженности и т. д. Политика регулирования цен на рис, направленная главным образом на сохранение этих цен на одном уровне, осуществлялась на основе пересмотренного закона 1931 года о производстве риса и закона о контроле над рисом, изданного в 1933 году. Однако на деле эта политика помогала только помещикам, торговавшим рисом, большинству же крестьян никакой пользы она не принесла.
Движение за возрождение деревни было задумано как движение, начатое крестьянством в ответ на так называемую рационализацию производства в городе. Главная цель этого движения заключалась в том, чтобы, используя демагогический лозунг «Возродим деревню своими силами!», навязать крестьянам еще более низкий прожиточный минимум и усилить интенсификацию труда в деревне, не прибегая к государственным затратам. О так называемых мероприятиях по облегчению налогового бремени и упорядочению погашения задолженности [264] нечего и говорить. Все они являлись не чем иным, как средством, рассчитанным на обман и ослабление революционного движения в деревне.
2. На пути к фашизму
Совет пяти министров
В период, когда Япония на международной арене проводила так называемую дипломатию Утида, нашедшую свое выражение в признании независимости Маньчжоу-го и выходе из Лиги Наций, правительство Сайто, придерживавшееся компромиссной политики и поддерживавшее связь с военщиной, стремилось стабилизировать положение внутри страны. Но не имея опоры в парламенте, кабинет Сайто беспрерывно подвергался нападкам со стороны партии Сэйюкай, располагавшей в нижней палате подавляющим большинством голосов — 304 депутатскими мандатами. Несмотря на все старания парировать нападки оппозиции ссылкой на «чрезвычайное время» и призывами к «единству нации», кабинет Сайто не мог преодолеть разногласий, с политическими партиями. Однако и партия Сэйюкай в силу сложившихся обстоятельств не могла решительно выступить против правительства. В то время в стране уже давало о себе знать формировавшееся вокруг представителей армии политическое течение, которое выступало против возрождения партийных кабинетов. К тому же доверие народа к правительству, возглавляемому политической партией, все еще оставалось очень слабым.
В связи с этим, критикуя правительство Сайто и добиваясь его отставки, руководство партии Сэйюкай не представляло себе ясно, как оно сможет снова прийти к власти в случае падения правительства. В такой обстановке между правительством и партией Сэйюкай наметилось сближение по вопросу о проведении ряда политических мероприятий, направленных на стабилизацию положения внутри страны. Это стало особенно заметно после того, как политическая обстановка в стране значительно [265] осложнилась в связи с выходом Японии из Лиги Наций. Но в самой партии Сэйюкай существовали разногласия по вопросу о целесообразности изоляции правительства. Группа Судзуки настаивала на проведении твердой политики, а последователи Токонами и Кухара противопоставляли ей более умеренную политику.
В 1934 году японский военно-морской флот потребовал огромных дополнительных ассигнований, поставив тем самым финансы страны в затруднительное положение.
Назревал правительственный кризис. Чтобы предотвратить его, требовалась мощная политическая сила. В этой обстановке и выявились связи правительства с политическими партиями. В конце июля премьер-министр Сайто под предлогом необходимости выработать твердую политику в отношении финансов, системы просвещения и других вопросов потребовал ввести в состав кабинета лидеров обеих партий — Сэйюкай и Минсэйто. Но председатель Сэйюкай Судзуки не поддержал эту идею, и она умерла в самом зародыше. Сайто совещался с руководителями трех партий — Сэйюкай, Минсэйто и Народный союз, пытаясь договориться о согласованном курсе государственной политики. Но программа, представленная партией Сэйюкай, не отличалась новизной. В ней по-прежнему делался упор на усиление «обороны государства в широком смысле» и на признание необходимости увеличения военных расходов. Но вопрос о том, как согласовать финансовую политику с военными приготовлениями, — этот коренной вопрос всей политики в программе Сэйюкай был обойден, что свидетельствовало о недальновидности данного курса.
Пока высшие политические круги пребывали в состоянии замешательства и бездеятельности, события шли своим чередом. Последовали один за другим публичные судебные процессы. В связи с событиями 15 мая к судебной ответственности были привлечены представители армии, флота и гражданского населения. Эти процессы вызвали новые волнения в стране. На процессах обвиняемые резко нападали на политические партии и финансовую олигархию, [266] обвиняя их в том, что они разорили деревню и довели ее до полного упадка. Материалы процессов получили широкую огласку в прессе, и это способствовало оживлению деятельности правых организаций, которая после событий 15 мая пошла было на убыль.
За процессом по делу офицеров армии в сентябре последовал суд над офицерами флота. Однако если на первом процессе побуждения, которыми руководствовались заговорщики в своих действиях, встретили скорее одобрение, нежели порицание, то на втором процессе прокурор Ямамото, осуждая в принципе участие военных в политике, потребовал для обвиняемых самого строгого наказания, вплоть до смертной казни. Молодые офицеры флота ответили на эту обвинительную речь прокурора движением протеста, прокатившимся по всей стране. В Морском клубе города Ёкосука была создана Лига морских офицеров, в которую вошли младшие и старшие офицеры флота.
Лига вынесла резолюцию, в которой соглашение, принятое Лондонской конференцией, объявлялось несправедливым, а посягательство правительства на права главнокомандующего флотом осуждалось. Речь Вакацуки, председателя партии Минсэйто, произнесенная им в защиту Лондонских соглашений, встретила немедленный резкий протест группы адмиралов в отставке, проживавших в Токио. Поручик Осада, специальный адвокат на процессе по делу офицеров флота, нанес визит Вакацуки и потребовал от него объяснений по поводу его выступления.
Так в обстановке шовинистического угара и громких криков о надвигающейся угрозе войны в 1936 году, когда кончился срок действия соглашения о сокращении морских вооружений, начали готовить почву для усиления военно-морского флота. Было изменено положение о Главном морском штабе, его должностные категории были приравнены к категориям Генерального штаба, значительно расширены его права. Затем на очередной сессии парламента морской министр Осуми выступил с требованием о пересмотре условий Лондонского соглашения относительно соотношений военно-морских сил. Агрессия в [267] Маньчжурии повлекла за собой не только увеличение сухопутной армии, но неизбежно вызвала расширение масштабов военно-морского строительства, что сразу же отрицательно сказалось на отношениях Японии с Соединенными Штатами Америки. Противоречия империализма все более углублялись.
В это же время произошли следующие события. В сентябре ушел в отставку Утида и пост министра иностранных дел занял Хирота. Последний сразу же заявил о намерении правительства развивать самые дружественные отношения с такими странами, как США, Советский Союз и Китай. Это означало, что внешнеполитический курс менялся: с политикой Утида было покончено; на сцену выступала так называемая политика мирного урегулирования Хирота. Вскоре после того, как Хирота занял пост министра иностранных дел, военный министр Араки внес на рассмотрение кабинета предложение, согласно которому все политические мероприятия в стране должны были определяться правительством при участии военных кругов.
Это предложение по существу было направлено против сотрудничества правительства с политическими партиями и имело в виду разработку политического курса без участия партий, с тем чтобы затем добиться изменения этой политики в целом. При обсуждении бюджета на 1934 год министр финансов Такахаси и его сторонники поддержали предложение Араки, рассчитывая воспользоваться его помощью для согласования вопросов обороны, внешней политики и финансов страны. Совет пяти министров в составе премьер-министра, министра финансов, министра иностранных дел, а также военного и морского министров с 3 по 21 октября провел пять заседаний.
На заседаниях Совета пяти министров выявились разногласия между Такахаси и Хирота, выступавшими за развитие международного сотрудничества и координирование вопросов обороны, внешней политики и финансов, с одной стороны, и Араки и его сторонниками, настаивавшими на проведении твердого внешнеполитического курса и на преобразованиях внутри страны, с другой. Верх [268] одержала линия Такахаси и Хирота, в результате чего была принята следующая программа действий:
1) содействие здоровому развитию Маньчжоу-го, связанного неразрывными узами с Японией;
2) совершенствование обороноспособности страны в пределах, обеспечивающих ее полную безопасность, с учетом финансовых возможностей;
3) проведение такого внешнеполитического курса, в основе которого лежало бы стремление к международному сотрудничеству и развитию дружественных отношений со всеми странами и в особенности с соседними — Китаем, Америкой и Россией;
4) обновление всей политики в соответствии с международным положением и обстановкой внутри страны и мобилизация национального духа.
На заседаниях Совета пяти министров политический курс, предложенный военным министром Араки, не был принят. Это означало усиление позиций бюрократии, но вместе с тем свидетельствовало о том, что военные круги получили право голоса при обсуждении вопросов государственной политики.
Вслед за Советом пяти министров по инициативе военных кругов был создан Совет по вопросам внутренней политики, в обязанности которого входила разработка внутриполитических проблем и в первую очередь решение такой неотложной задачи, как проблема деревни. В Совет вошли восемь министров, в том числе премьер-министр, министр финансов, министр внутренних дел и министр сельского хозяйства. На заседаниях Совета военный министр Араки настаивал на необходимости принятия экстренных мер по оказанию государственной помощи деревне, мотивируя это тем, что тяжелое положение, в котором она оказалась, отрицательно сказывается на настроении армии, для которой деревня поставляла около 80 процентов личного состава. Министр сельского хозяйства Гото предложил план конкретных мероприятий по облегчению налогового бремени крестьян. Однако, учитывая колоссальные военные расходы и стремясь предотвратить инфляцию, министр финансов Такахаси не согласился с увеличением ассигнований на эти цели и предложил по-прежнему [269] придерживаться принципа «возрождения деревни своими силами».
В декабре Совет по вопросам внутренней политики выработал программу мероприятий для разрешения проблемы деревни. Программа состояла из пяти пунктов и соответственно включала следующие мероприятия: поднятие морального духа крестьян, организация сотрудничества и взаимопомощи в деревне, уменьшение налогов на крестьянский двор, контроль за распределением наиболее важных видов удобрений, налаживание производства шелка-сырца. Но так как Такахаси не дал никаких твердых обещаний подкрепить эти мероприятия бюджетными ассигнованиями, заседание Совета фактически ничего не дало.
Однако в данном случае заслуживает внимания тот факт, что так называемая новая бюрократия в лице министра сельского хозяйства Гото при решении проблемы деревни выступила в контакте с представителями военных кругов. Обычно фашизм в период своего становления, выступая с антикапиталистическими лозунгами, апеллирует к средним слоям населения, оказавшимся в тяжелом положении в результате кризиса, и стремится превратить их в свою опору.
В Японии же таким объектом фашизации явилось главным образом крестьянство, страдавшее от аграрного кризиса. Старания военного министра Араки и министра сельского хозяйства Гото как раз и были направлены на то, чтобы с помощью определенной политики в отношении деревни приостановить упадок помещичьих хозяйств и разорение мелких землевладельцев и сделать их надежной опорой фашизма в стране. Однако на заседании Совета по вопросам внутренней политики эти старания не увенчались успехом; одержала верх линия сторонников Такахаси, рассчитанная на возрождение деревни своими силами. Это свидетельствовало о том, что монополистический капитал, которому была выгодна политика низких цен на рис и низкой заработной платы, нелегко шел на уступки крестьянству.
В январе 1934 года Араки ушел в отставку. Пост военного министра занял Хаяси Тэцудзиро. Полагают, что [270] уход Араки с поста военного министра был вызван недовольством его действиями со стороны Совета пяти министров и Совета по вопросам внутренней политики.
Инцидент с Компанией искусственного шелка
Вполне естественно, что среди отстраненных от власти партий возникло коалиционное движение, направленное против Совета пяти министров и Совета по вопросам внутренней политики, которые при определении курса государственной политики полностью игнорировали партии. Это движение выдвинуло лозунг «возвращения к политике партийных кабинетов» и призывало к «сопротивлению фашизму». Фактически это было не чем иным, как попыткой восстановить влияние еще сохранившихся на этом этапе политических партий.
Из бюджета 1934 года вследствие огромного роста военных расходов и вытекающих отсюда финансовых трудностей были выброшены статьи, предусматривавшие оказание экономической помощи деревне. Партии использовали это для нападок на военные круги, стремясь направить против них движение крестьян, недовольных провалом мероприятий, проводившихся Советом по вопросам внутренней политики. В противовес этому военщина выступила с так называемой «Декларацией о расхождениях между армией и народом», в которой говорилось:
«В связи с обсуждением вопроса о последнем бюджете и т. п. появилось немало людей, толкующих о расхождениях между армией и народом. Эти люди, воспользовавшись кризисом 1936 года, ведут пропаганду против армии, заявляя, что в прошлую военную кампанию погибали только представители простого народа, а среди офицеров из высших классов потерь не было, что интересы крестьян приносятся в жертву военному бюджету и т. д. Военные круги не могут игнорировать наличие расхождений между армией и народом».
Казалось, что партии постепенно отказались от угодничества и низкопоклонства перед военными кругами и решили отстаивать свой курс. Однако их политика не [271] только ничем не отличалась от политики, ведущей к войне, но в ней, кроме того, очень ярко проявлялось стремление к захвату власти, поэтому движение за объединение партий с самого начала было чревато опасностью раскола.
В движении политических партий заслуживает особого внимания изменение позиции монополистического капитала, оказывавшего им мощную поддержку. Как уже отмечалось выше, дзайбацу через военное производство укрепили свои связи с государственными финансовыми кругами и усилили контакт с бюрократией и военщиной. Пытаясь защититься от нападок общественности, они постепенно ослабляли свои связи с партиями. По словам представителя концерна Мицуи, Икэда Сэйхин, после выборов 1936 года, последовавших за выборами 1932 года, была прекращена выплата денежных пожертвований политическим партиям. Однако такая тенденция возникла уже в то время. Силы политических партий, потерявших финансовую поддержку, неизбежно слабели. Но это не означало ослабления политического влияния финансовых кругов. Дзайбацу осуществляли свои цели не только и не столько через партии, сколько путем усиления непосредственного влияния на правительство. Одним из примеров служит деятельность группы Бантёкай, игравшей большую роль на политической арене того времени. В нее вошли представители экономических кругов — Нагано Мамору, Нагата Эйдзо, Кобаяси Никаба и другие идеологи финансового мира. Руководил этой группой Го Сэйносукэ, на которого была возложена обязанность заботиться об интересах дзайбацу.
На фоне таких тенденций финансовых кругов в каждой партии по вопросу о единстве действий политических партий сложились две группировки: в Сэйюкай за коалиционные действия выступали группы Хатояма (фракция, проводившая старую линию) и Матида, а в Минсэйто — группа Таномоти. В партии Сэйюкай, укрепившей с помощью новых концернов свои позиции, против коалиции выступала фракция Кухара, а в Минсэйто — Томита и Тавара. Обе эти группировки стояли на противоположных позициях, причем последняя представляла собой фашистское [272] направление в партиях. Таким образом, коалиционные действия не только не сулили партиям перспективы перехода в наступление, а, напротив, открывали дорогу внутрипартийной борьбе и расколам. Движение за совместные действия партий началось с того момента, когда министр торговли Накадзима Кумакити, неофициально руководивший Бантёкай, с декабря 1933 года стал оказывать содействие этому движению. Однако в противовес этому на 65-й сессии парламента группа Кухара и правое крыло партии наносили правительству удар за ударом, развернув активную борьбу за отставку кабинета. Первый удар был нанесен министру торговли Накадзима. Член палаты пэров Кикути Такэо извлек на свет старое произведение Накадзима «Восхваление Асикага Такаудзи», которое подверглось резким нападкам, и в конце концов оппозиция добилась его отставки. Затем в связи с вопросом о партийной дисциплине, поднятом сторонником Кухара членом парламента Окамото Кадзуми, был вынужден выйти в отставку министр просвещения Хатояма. Вскоре произошел инцидент с компанией искусственного шелка «Тэйкоку дзинкэн кайся» и началась жестокая атака на группу Бантёкай, которая считалась главной опорой кабинета Сайто.
Компания искусственного шелка была дочерней компанией фирмы Судзуки, банкротство которой положило начало финансовому кризису 1927 года. После кризиса Тайваньский банк оказался владельцем 220 тысяч акций компании искусственного шелка, которые служили ему гарантией долговых обязательств дома Судзуки. Управляющий фирмы Судзуки, предвидя повышение цен на эти акции, задумал скупить их и обратился за помощью к членам Бантёкай. Эта операция закончилась успешно, однако в ходе ее возникли внутренние раздоры по вопросу о ценах на акции. Недовольные обвинили своих противников во взяточничестве, что явилось причиной большого скандала. Говорили, что руководители Тайваньского банка и компании искусственного шелка, а также замешанные в этом деле члены Бантёкай, вице-министр финансов Курода Хидзо и другие лица один за другим вызывались в суд, что к этому делу причастны Накадзима, [273] Хатояма, Мицути и другие министры предыдущего и существующего кабинетов. Хотя установить наличие противозаконных действий в этом инциденте не удалось, однако имелись основания использовать его для выдвижения требования об отставке кабинета. Событие это было названо тогда «юридическим фашизмом».
Нетрудно догадаться, что за спиной прокуроров стоял рвавшийся к власти старейшина по юридическим вопросам Хиранума Киитиро. Борьба группы Хиранума с правительством Сайто имела глубокие корни. Еще в мае 1934 года, когда вышел в отставку председатель Тайного совета Куратоми Юдзабуро, премьер-министр Сайто по рекомендации Сайондзи назначил на пост председателя Тайного совета не его, вице-председателя Хиранума Киитиро, а прежнего министра двора Икки Китокуро, что усилило группу дзюсинов двора. В июне начальника секретариата Тайного совета Футагами, являвшегося опорой Ито Миёдзи я Хиранума в совете, перевеля на должность председателя административного суда, постепенно отстранив его от участия в работе Тайного совета. Тем самым был нанесен сильный удар влиянию Хяранума.
Как уже отмечалось выше, сокрушение правительства Сайто силами фракции большинства партии Сэйюкай намечалось осуществить и в самом парламенте, однако взаимное обливание грязью в ходе парламентской сессии еще более подорвало авторитет партий, которые начали было подымать голову. Вместе с тем в ходе расследования по делу о компании искусственного шелка встал вопрос об ответственности министра финансов; поэтому 3 июля правительство Сайто вынуждено было подать в отставку.
Кабинет Сайто был первым кабинетом национального единства, который пришел на смену партийным кабинетам в результате падения престижа партий. Этот кабинет по условиям своего формирования представлял собой сложный конгломерат различных политических сил — дзюсинов, партийных деятелей, представителей бюрократии и военщины. Поэтому ему не удалось избежать разногласий. Раздираемый этими разногласиями, кабинет не смог выработать самостоятельного политического курса. Отсутствовали [274] и политические силы, на которые он мог бы опереться. Дело кончилось тем, что правительство начало балансировать между различными политическими группировками и не смогло проводить никакой иной политики, кроме той, которая в той или иной степени удовлетворяла эти группы. Это привело к тому, что после событий 15 мая правительство, не решавшееся на проведение каких-либо мероприятий, которые резко изменили бы политическую обстановку, стало играть весьма пассивную роль в жизни страны. Такая пассивная позиция правительства толкала страну к постепенному переходу к фашизму. В тот период создавалось впечатление, что власть в стране переживает переходный период. Кроме того, позиция правительства позволила крайним фашистским элементам обрушиться на него с критикой, а это усиливало влияние фашизма.
Слабость кабинета Окада
После отставки кабинета Сайто гэнро Сайондзи по заранее составленному плану созвал совещание дзюсинов, на котором был обсужден вопрос о кандидатуре на пост премьер-министра. На этом совещании Сайто, осведомленный о мнении Сайондзи, предложил в качестве кандидата в премьер-министры адмирала в отставке Окада Кэйсукэ, которому по рекомендации Сайондзи и было поручено формирование правительства. С этой точки зрения кабинет Окада в значительной степени продолжал политику кабинета Сайто. Причиной того, что выбор пал на Окада, послужили следующие соображения: необходимо было подготовиться к пересмотру в 1935 году Лондонского соглашения о сокращении морских вооружений и избрать на пост премьера человека, не связанного с предыдущим кабинетом, падение которого было вызвано вопросом о нарушении партийной дисциплины. Сайондзи высоко оценивал политическое мастерство Окада, проявленное им в связи с проблемами, связанными с Лондонским соглашением 1930 года.
При формировании своего кабинета Окада использовал министра сельского хозяйства Гото и заместителя министра [275] по делам колоний Кавада, входивших в состав кабинета Сайто. Прежде всего Окада оставил на своих постах военного и военно-морского министров, а также министра иностранных дел. Затем он назначил министров на все важнейшие министерские посты: министром внутренних дел стал Гото, министром финансов — бывший заместитель министра Фудзии, министром юстиции — председатель Токийского апелляционного суда Охара. После этого партиям Минсэйто и Сэйюкай было предложено войти в состав кабинета и занять оставшиеся министерские посты. Партия Минсэйто согласилась на сотрудничество и ввела в состав правительства Матида Тюдзи и Мацуда Гэндзи, а партия Сэйюкай отказалась от сотрудничества. Однако трое членов этой партии, в том числе Токонами Такэдзиро, порвали с ней и вошли в правительство.
Рассматривая вопрос о формировании кабинета Окада, нетрудно найти в его составе ярко выраженные бюрократические элементы. Усиление позиций этих бюрократических элементов осуществлялось под вывеской «оздоровления политической атмосферы и укрепления дисциплины государственных чиновников»{68}.
Хотя кабинет Сайто и назывался кабинетом «национального единства», однако он не имел прочной политической базы, в результате чего его политика не отличалась устойчивостью. В кабинете Окада с его все усиливавшейся бюрократической окраской вследствие наличия противоречий внутри самой бюрократии эти слабые стороны обозначались еще резче. Именно поэтому наряду с неопределенностью политического курса правительства немедленно выявилась и его общая слабость.
При формировании кабинета Окада армия и флот предъявили ему серьезные требования. Требования флота сводились к проведению твердой линии на конференции по сокращению вооружений и к расторжению Вашингтонских соглашений. Армия требовала реорганизации системы управления в Маньчжурии.
Действие Лондонского соглашения о сокращении морских вооружений прекращалось в 1936 году, поэтому за [276] год до истечения этого срока было решено вторично созвать в Лондоне конференцию для пересмотра этого соглашения. С момента создания кабинета Окада военно-морские круги настаивали на аннулировании решений Вашингтонской конференции и на равном с США тоннаже морского флота. Через начальника Главного морского штаба Фусими они часто обращались непосредственно к императору, стремясь созвать совещание представителей высшего командования флота, и т. д. Правительство Окада выступало против того, чтобы идти на конференцию с планом, явно неприемлемым для других участников конференции, и одно время подумывало даже о смещении морского министра. Однако в конце концов под давлением молодых офицеров кабинет пошел на уступку морским кругам.
В результате на подготовительной конференции по сокращению морских вооружений, открывшейся в октябре в Лондоне, Япония, настаивавшая на максимальных и общих для всех нормах ограничения (то есть на равенстве своего флота с флотом США и Англии. — Ред.), столкнулась с Америкой, проводившей принцип дифференцированных ограничений. Великобритания стремилась к посредничеству между этими странами, но соглашения достичь не удалось, и конференция была прервана. Под прикрытием конференции по сокращению вооружений все страны, начиная с Соединенных Штатов, форсировали свои планы военно-морского строительства — именно для этого и нужна была конференция. Японское правительство предложило Англии, США, Франции и Италии аннулировать Вашингтонские соглашения и, встретив отказ, в конце декабря 1935 года оповестило о сепаратном расторжении этих соглашений.
Выдвинутый армией вопрос о реорганизации управления в Маньчжурии был не чем иным, как попыткой армии взять в свои руки японский аппарат управления в Маньчжурии. До этого структура управления носила переходный характер: в руках одного лица была сосредоточена власть командующего Квантунской армией, посла в Маньчжурии и начальника Квантунской области. Поэтому назрел вопрос о реформе управления. В октябре [277] кабинет принял предложенный армией проект. В результате реформ непосредственно при кабинете министров было создано Бюро по делам Маньчжурии, к которому перешли полномочия, находившиеся ранее в руках министерства иностранных дел и министерства колоний.
Пост начальника Квантунской области упразднялся, но учреждалась должность губернатора Квантуна, находившегося под контролем посла в Маньчжурии. Последний одновременно являлся командующим Квантунской армии. Таким образом, полицейская власть была целиком передана армии, причем она распространялась также на территорию, принадлежащую компании ЮМЖД. Проведенные мероприятия имели большое значение и с экономической точки зрения, поскольку армия получила право надзора над компанией, что в дальнейшем привело к ее реорганизации. Председателем Бюро по делам Маньчжурии, созданного в конце 1934 года, являлся военный министр Хаяси. Реформа управления в Маньчжурии была своеобразным признанием того факта, что в Маньчжурии, а также в Квантунской области и на территории, подчиненной компании ЮМЖД, было установлено господство военщины. Это было первым доказательством признания за армией права на широкое вмешательство в политические дела. Возникшее в ответ на это ожесточенное сопротивление чиновников министерства колоний, особенно полицейского аппарата Квантунской области, свидетельствовало о слабости правительства.
Одновременно с этим 1 октября военное министерство выпустило брошюру под названием «Значение государственной обороны и необходимость ее укрепления». Эта брошюра начиналась словами: «Война является отцом созидания и матерью культуры... Государственная оборона представляет собой основную движущую силу в деле созидания и развития государства». В брошюре указывалось на первостепенное значение государственной обороны и на необходимость построить такое государство, которое было бы способно обеспечить должную его оборону, а также подчеркивалась важность увеличения военных расходов в связи с угрожающей международной обстановкой, создания контролируемой экономики и оказания [278] государственной помощи земледельческим, рыбачьим и горным деревням. Содержание брошюры свидетельствовало о том, что военные круги и во внутренней политике стремились действовать в качестве политической силы, добивающейся укрепления государственной обороны в широком смысле слова.
Но уже в 1934 году на 65-й сессии парламента, использовав «Декларацию о расхождениях между армией и народом», политические партии пытались вскрыть зависимость между увеличением военных расходов и сокращением государственной помощи земледельческим, рыбачьим и горным деревням. Армейским кругам трудно было что-либо возразить на обвинения, что средства, ассигнованные на военные расходы, текли главным образом в руки монополистического капитала — в отрасли тяжелой промышленности — и отнюдь не обогащали деревню, не говоря уже о средних и мелких предпринимателях.
Осуществление требований военных кругов привело к тому, что военные расходы в проекте бюджета на 1935 год сильно возросли: ассигнования на военное и морское министерства составили свыше 1020 миллионов иен, или 46,6 процента всей расходной части бюджета. Из-за увеличения военных расходов и опасности инфляции ассигнования на государственную помощь деревне с этого года были прекращены, в связи с чем правительство не могло предпринять эффективных мер для ликвидации последствий наводнения и урагана в районе Кансай{69} и заморозков в районе Тохоку{70}. В этот период министр финансов Фудзии, выражая интересы финансового капитала, стремился по возможности поддержать нормальное состояние финансов и настаивал на введении налогов на сверхприбыли в промышленности, что вызвало ожесточенное сопротивление остальных членов кабинета. Из-за трудностей, возникших при составлении бюджета, министр финансов Фудзии вышел в отставку; вместо него в правительство вошел бывший министр финансов Такахаси. С этого времени вновь воскресает стремление [279] к установлению коалиции между Минсэйто и Сэйюкай. На 66-й сессии парламента, созванной в ноябре 1934 года, депутаты этих партий обрушились с нападками на бюджет, чрезвычайно напряженный в результате чрезмерных военных расходов, и на правительство, прекратившее помощь деревням, пострадавшим от стихийных бедствий. В вопросе об отношении к правительству эти партии стояли на разных позициях, но даже Сэйюкай не хотела доводить борьбу с правительством до роспуска парламента. После окончания сессии слабость кабинета Окада стала ясна для всех. Критике подвергались бездеятельность и безынициативность правительства. Опорой правительства были лишь военные круги, стремившиеся с помощью кабинета Окада осуществить свои требования.
Вопрос «о сущности императорской власти»
В начале 1935 года возник вопрос «о сущности императорской власти», ставший центром всех политических противоречий, все более обострявшихся в ту пору. Конституционная теория Минобэ Тацукити «о сущности императорской власти», выдвинутая в последние годы правления Мэйдзи{71}, была направлена против господствовавшей в то время теории о неограниченной верховной власти императора.
Статья 4 конституции Мэйдзи гласила: «Император — глава государства, он обладает верховной властью и осуществляет ее в соответствии с постановлениями настоящей конституции». Но при интерпретации данной статьи теория Минобэ отрицала, что император является субъектом государственного управления; суверенитет, права управления, утверждал Минобэ, принадлежат государству, а император осуществляет эти права только в качестве высшего государственного органа. Следовательно, теория Минобэ, отрицая монопольное право императора на управление государством, создавала какую-то теоретическую базу для партийных кабинетов. Она выдвигала также положение, что принадлежащие императору [280] права на управление не являются абсолютными и должны быть ограничены конституцией. С этой точки зрения теория Минобэ была направлена против теории неограниченной верховной власти императора, с помощью которой бюрократия и военщина стремились укрепить свое безраздельное господство в государственном аппарате. Одновременно теория Минобэ обосновывала независимость и права парламента как представительного органа нации. Со времен демократического движения периода Тайсё{72} эта теория была господствующей в научных кругах. Следовательно, резкие нападки на теорию «сущности императорской власти», по сути дела, означали наступление армии и бюрократии на парламент, хотя в силу тогдашних условий оно происходило в завуалированной форме.
Этот вопрос был поднят на 67-й сессии парламента, когда генерал-лейтенант Кикути Такэо обрушился на указанную теорию Минобэ, а сам Минобэ выступил в ее защиту.
Военный министр Хаяси сначала заявил, что «теория доктора наук Минобэ распространяется уже в течение ряда лет, и нет доказательств, что это учение оказывает вредное влияние на армию», поэтому вопрос, не стали заострять. Однако крайние националисты в палате пэров и резко настроенная против правительства Окада оппозиционная партия Сэйюкай ухватились за вопрос «о сущности императорской власти» и развернули вокруг него ожесточенную критику правительства, поэтому военные круги также открыто начали наступление на указанную теорию Минобэ. Немалое значение имело, например, выступление Всеяпонского союза резервистов, выпустившего 150-тысячным тиражом брошюру, направленную против взглядов Минобэ. Правительство Окада, испытывавшее давление со стороны военных кругов, раболепствовало перед военщиной и стремилось по возможности сгладить противоречия. Вопрос «о сущности императорской власти» в дальнейшем развивала следующим образом: в апреле было запрещено издание и продажа произведений д-ра Минобэ; дважды, в августе и октябре, требовали [281] привлечения к ответственности Минобэ в связи с декларацией о чистке государственного аппарата. Борьба осложнялась тем, что Сэйюкай и экстремистские группы военщины, раздувая эту проблему, стремились добиться отставки правительства. Председатель Тайного совета Икки и начальник Законодательного бюро Каномори являлись сторонниками теории Минобэ. Фракция Хиранума стремилась воспользоваться этим для атаки на дзюсинов, начиная с Икки. Хотя эти планы не увенчались успехом, однако они были использованы для подавления общественного мнения и фашизации страны.
Вопрос о теории Минобэ, переплетаясь с борьбой военных группировок, развивался очень сложными путями. Активную роль в армии при обсуждении вопроса «о сущности императорской власти» играл генеральный инспектор военного обучения Мадзаки Дзиндзабуро, являвшийся наряду с Араки одним из руководителей группы Кодоха. Мадзаки издал распоряжение, предписывавшее личному составу армии проводить занятия на тему о сущности государственного строя, что обострило неприязнь к нему со стороны правительства и дзюсинов. В июле Мадзаки имел столкновение с военным министром Хаяси, и последний стал добиваться его отставки. В конце концов Хаяси, сумев привлечь на свою сторону начальника Генерального штаба принца Канъин, одержал победу и добился отставки Мадзаки. Тогда группа Кодоха обвинила Хаяси в том, что он, действуя в тесном контакте с дзюсинами, бюрократией и дзайбацу, порочил императорскую армию и посягал на права верховного командования. В ответ на это один из лидеров группы Тосэйха, подполковник Айдзави, убил в августе начальника военного управления министерства Нагата, в результате чего военный министр Хаяси вышел в отставку и его место занял генерал Кавасима. Такое обострение противоречий внутри армейских кругов привело к инциденту 26 февраля.
Одновременно разгорелась острая борьба вокруг вопроса о составлении бюджета, что отражало тяжелое экономическое положение Японии. Во время составления нового бюджета (после маньчжурского инцидента) резко противостояли друг другу чиновники министерства финансов, [282] стремившиеся в интересах финансового капитала сохранить стабильную денежную систему, и военные круги, добивавшиеся главным образом увеличения военных расходов. В борьбе военщина и раньше применяла угрозы, теперь же эти угрозы стали раздаваться все чаще. В ноябре 1935 года состоялось обсуждение бюджета на 1936 год; при этом возникли значительные трудности и прения тянулись уже третьи сутки. На третью ночь военный министр выступил со следующей угрожающей декларацией:
«Армия считает обсуждаемый бюджет основой длительной военной подготовки, действительно необходимой для выполнения нашего долга по защите страны. Если бы военные круги, заботясь об интересах государства и народа, применили насильственные действия для осуществления своих требований к нынешнему и прошлому бюджетам, то, вероятно, народ был бы преисполнен печали, а армия оклеветана в глазах народа». Из сказанного следует, что политические противоречия углублялись и в этой области. На Лондонской конференции по сокращению морских вооружений, открывшейся в декабре 1935 года, японский представитель, объявив в соответствии с заранее выработанным курсом о принципах максимального ограничения вооружений, общих для всех государств, покинул конференцию. Это привело к усилению соперничества в строительстве военных флотов.
Мероприятия по укреплению правительства Окада
Сложность политической ситуации того времени, проявившаяся в борьбе вокруг вопроса «о сущности императорской власти», свидетельствовала о крайне трудном положении правящих группировок. Однако кабинет Окада не мог предпринять каких-либо активных мер для ликвидации кризиса, планируя только некоторое укрепление правительства. Создание в мае 1935 года Консультативного комитета и Бюро исследовании при кабинете явилось первой попыткой укрепления кабинета Окада. Эти меры не ограничивались только одной целью — укреплением [283] правительства; одновременно они были направлены на создание контролируемой экономики и обороноспособного государства. Официально Консультативный комитет был совещательным органом, осуществлявшим разработку и обсуждение важнейших мероприятий, но в действительности он являлся важным политическим органом, так как включал в себя дзюсинов и членов палаты пэров, политических деятелей и представителей финансового мира. Кабинету Окада удалось привлечь в правительство Икэда Сэйхин (Мицуи) и Кагами Кэнкити (Мицубиси) в качестве представителей дзайбацу, однако, несмотря на это, он не смог заручиться поддержкой со стороны партии Сэйюкай. Дело ограничилось тем, что Мотидзуки Кэйсукэ порвал с партией и вошел в Консультативный комитет. В дальнейшем имели влияние только секретариат комитета, а также Бюро исследований, преобразованное затем в Плановое бюро.
Это Бюро исследований, являвшееся, по существу, политическим генеральным штабом бюрократии, состояло из инспекторов-чиновников всех министерств. Руководителем его был назначен генеральный секретарь кабинета Ёсида Оигэру (не теперешний премьер-министр), а чиновниками — от военного министерства — Судзуки Тэйити, от министерства финансов — Ямада Тацуо, от министерства сельского хозяйства и лесоводства — Вада Хироо, от министерства почт — Окумура Кивао и другие. Виднейшие представители бюрократии вместе с высшим офицерством обсуждали в этом органе вопросы государственной политики; в дальнейшем мероприятия, проведенные этим учреждением, сыграли большую роль в переходе к «контролируемой экономике». Эти люди развили особо бурную деятельность после инцидента 26 февраля, когда кабинет Хирота взял курс на установление военной диктатуры.
Будучи бюрократическим кабинетом, правительство Окада стремилось оправдать свое существование главным образом выдвижением негативного лозунга «очищения политических кругов». В этой связи была начата «охота» за преступными элементами и проведена кампания по усилению порядка на время выборов. «Охота» за бандитскими группами началась в 1935 году; ее особенность заключалась [284] в том, что она являлась не простой полицейской операцией, а осуществлялась в качестве общегосударственного курса. «Охота» была предпринята с целью подчинить правые организации, активизировавшие свою деятельность в связи с вопросом «о сущности императорской власти», и в то же время показать нейтральность бюрократического кабинета. Прежде в бандах соси было немало людей, имевших прочные связи с политическими партиями и составлявших опору партий на выборах, поэтому партийные кабинеты не могли разорвать эти связи. Следовательно, проводя указанные мероприятия, бюрократический кабинет встречал одобрение у населения городов, но одновременно это означало усиление господства стоявших у власти бюрократических сил. Движение за укрепление порядка на выборах, провозглашенное министром внутренних дел Гото, привело к созданию во всех префектурах комитетов по укреплению порядка. Этого предполагалось достигнуть усиленной пропагандой путем организации объединенных конференций и краткосрочных курсов. Но комитеты по укреплению порядка носили очень сильную бюрократическую окраску, поскольку председателями префектуральных комитетов были губернаторы, а в Центральном совете по укреплению порядка заседали такие лица, как бывший премьер Сайто, префектуральные чиновники, судьи, прокуроры, деревенские и поселковые старосты, директора школ и т. д. В ходе кампании по укреплению порядка на выборах силы бюрократии рассчитывали получить поддержку народных масс и военных округов, провести чистку партий и вновь выдвинуться на первый план. Кроме того, они стремились укрепить свое влияние, выступая посредником в отношениях между партиями и военщиной.
На 68-й сессии парламента, состоявшейся в январе 1936 года, партия Сэйюкай собиралась вынести вотум недоверия правительству в связи с вопросом о чистке государственного аппарата, но правительство, не дожидаясь этого, распустило парламент. В результате строгого контроля под предлогом «укрепления порядка на выборах», а также потому, что обе партии — Сэйюкай и Минсэйто — понимали невозможность сформирования партийного [285] кабинета, предвыборная политическая борьба не была острой. Выборы 20 февраля прошли вяло. Партия Минсэйто получила на этих выборах 205 мест, Сэйюкай — 175, союз Сёвакай, созданный главным образом бывшими членами партии Сэйюкай, — 20, Социалистическая массовая партия — 18, Народный союз — 15, Лига защиты государства — 3, другие пролетарские группы — 6, нейтральные — 26. Победа осталась за партией Минсэйто.
Особого внимания заслуживает не столько влияние на результаты выборов движения за укрепление порядка на выборах и репрессии правительства, а также отказ личного секретаря премьер-министра Сакоми оплатить избирательные расходы Асо Хисаси, сколько выдвижение Социалистической массовой партии. Произошло это потому, что, несмотря на колебания социал-демократических руководителей и усиление реакции, народ, недовольный наступлением фашизма, выразил свое настроение тем, что поддержал самую крупную из легальных пролетарских партий.
3. «Чрезвычайное время» и подавление свободы слова
Спад рабочего и крестьянского движения
Как уже отмечалось, во время развития маньчжурских событий происходило обострение противоречий японского капитализма и углубление кризиса в сельском хозяйстве, который вызывал все противоречия японского империализма. Развертывалась борьба рабочих. Крестьянское движение стало характеризоваться обострением арендных конфликтов. Заслуживает внимания втягивание в забастовочное движение неорганизованных рабочих мелких и средних предприятий, а также вовлечение в борьбу за землю не только бедных крестьян, но и середняков. Эта борьба происходила под лозунгом «Земля или смерть!» Кроме того, в результате маньчжурского конфликта быстро разрасталось антивоенное движение, участники которого руководствовались принципом [286] «превращения империалистической войны в войну гражданскую».
Развитие агрессии в Маньчжурии, как отмечалось выше, привело к военно-инфляционной конъюнктуре и увеличению прибылей капиталистов. Но одновременно создавалось впечатление, что происходит некоторый рост заработной платы и «рассасывание» безработицы. В действительности же если и отмечался известный рост номинальной заработной платы, то он не поспевал за ростом цен, к тому же рабочий день удлинялся, реальная заработная плата снижалась, а обеспечение безработных работой зачастую носило лишь временный характер. Но как бы то ни было, кажущиеся рост заработной платы и уменьшение безработицы привели к тому, что у неорганизованных рабочих стали рождаться иллюзии об улучшении их положения.
Уровень заработной платы{73}
| Годы | Индексы | ||
| номинальной заработной платы | розничных цен | реальной заработной платы | |
| 1930 | 100,0 | 100,0 | 100,0 |
| 1931 | 92,0 | 87,1 | 105,3 |
| 1932 | 89,4 | 88,0 | 101,5 |
| 1933 | 90,4 | 94,6 | 95,5 |
| 1934 | 92,9 | 95,7 | 97,0 |
| 1935 | 92,8 | 97,5 | 95,1 |
| 1936 | 93,0 | 102,6 | 90,6 |
| 1937 | 98,0 | 112,2 | 87,2 |
К тому же усилились репрессии со стороны властей и колебания реформистского профсоюзного руководства. В силу этого после 1932 года волна рабочего движения стала постепенно спадать, то есть количество рабочих конфликтов и число их участников стали постепенно уменьшаться (за исключением 1937 года). После 1933 года [287] начал быстро падать процент организованных рабочих. Но, с другой стороны, в сельском хозяйстве наблюдалась тяжелая депрессия, нашедшая свое яркое выражение в большом неурожае в Тохоку в 1934 году. Эта депрессия, являвшаяся оборотной стороной военно-инфляционной конъюнктуры, порождала глубокие последствия. За период с 1932 по 1935 год неуклонно разрасталось движение арендаторов. Это относится как к количеству арендных конфликтов, так и к числу их участников. В борьбе за получение государственного риса Национальный крестьянский конгресс (Дзэнно дзэнкоку кайги), находившийся под руководством Коммунистической партии, организовал крестьян-бедняков, не имевших своего риса. Это движение смыкалось с борьбой за рис, которую вела в городах Японская кооперативная лига (Нихон сехикумиаи рэммэй). Определенный период это движение шло по восходящей линии; были вскрыты факты, когда правительство создавало огромные запасы риса, кроме того, в ходе движения разоблачалась сущность капиталистического демпинга. Однако отступление рабочего движения тормозило развитие крестьянской борьбы. Хотя количество арендных конфликтов увеличивалось, но среднее число их участников постепенно уменьшалось и вскоре движение свелось лишь к отдельным распыленным выступлениям.
Количество рабочих конфликтов и число их участников{74}
| Годы | Количество конфликтов | Число их участников |
| 1932 | 870 | 53338 |
| 1933 | 598 | 46787 |
| 1934 | 623 | 49478 |
| 1935 | 584 | 37650 |
| 1936 | 546 | 30857 |
| 1937 | 629 | 123750 [288] |
Правые группировки, стремившиеся использовать антикапиталистические настроения крестьянства, выступили с реакционным лозунгом «Деревня прежде всего!» Представители националистического движения объясняли борьбу помещиков с арендаторами за землю результатами «земельного голода» и требовали ликвидации его путем расширения внешней экспансии.
Это движение, включавшее в свои ряды все слои сельского населения — от помещиков до середняков, постепенно превращало японскую деревню в базу фашизма.
Одной из причин спада рабочего и крестьянского движения были колебания и раскол прогрессивных политических сил страны. Об открытом переходе Социалистической массовой партии на сторону фашизма свидетельствовал инцидент с изданной в 1934 году брошюрой «Значение государственной обороны и необходимость ее укрепления». Генеральный секретарь этой партии Асо говорил, что «в условиях Японии при проведении социальных реформ, направленных на уничтожение капитализма, рациональное слияние армии и пролетариата вполне закономерно», и открыто поддерживал фашистские идеи военщины. А социалисты заявляли, что «профсоюзы должны всячески избегать забастовок. Сжав зубы, они должны терпеть снижение заработной платы, и добившись, чтобы вместо тридцати рабочих увольняли двадцать, терпеливо переносить все страдания»{75}. Они говорили о «служении родине через производство» в условиях «чрезвычайного времени» и о «производственном патриотизме». Находившаяся под их руководством Японская федерация труда отступила еще дальше, став на позиции «классовой гармонии», и превратилась чуть ли не в правительственную профсоюзную организацию. Федерация японских профсоюзов (Нихон родо кумиэн сорэнкай), Лига работников морского флота (Кайгун родо рэммэй), Патриотический союз работников токийского трамвая (Тодэнайкоку домэй), Союз служащих связи (Тэйсин дзюгёин домэй) [289] и другие организации вместе с рождавшимися в то время один за другим правыми государственными профсоюзами, отстаивавшими принципы японского национализма, поддерживали поворот пролетарских партий вправо.
Всеяпонский крестьянский союз, являвшийся главной организацией крестьянского движения, после отхода от него в 1931 году левого крыла резко поправел (левое крыло образовало Национальный крестьянский конгресс), причем после 7-го съезда, в 1934 году, этот союз почти полностью прекратил свою деятельность.
Репрессии властей все более усиливались, был развязан белый террор. Под предлогом «чрезвычайного времени» участников рабочего и крестьянского движения и тех, кто не соглашался с политикой правительства или не проявлял патриотического духа, объявляли мятежниками, незаконно арестовывали и пытали. Жертвами этого террора пали Ивата Ёсимити, Кобаяси Такидзи и другие. Волна арестов парализовала деятельность центрального органа компартии; затем она обрушилась на организации МОПР, Союз коммунистической молодежи, Конгресс японских профсоюзов, Национальный крестьянский конгресс, Лигу японской пролетарской культуры и другие культурные организации. Но самым серьезным ударом по японской компартии была измена Сано Манабу и Набэяма Садатика.
Измена Сано и Набэяма
В июне 1933 года Сано и Набэяма, находившиеся в тюрьме, выступили во время разбора их дела апелляционным судом с заявлением, озаглавленным «Письмо к единомышленникам-обвиняемым». Текст их заявления гласил:
«Японская компартия выполняет указания Коминтерна, она только внешне выглядит революционной. Выдвижение фактически вредного лозунга об упразднении монархической системы является в корне ошибочным». Далее в своем заявлении Сано и Набэяма настаивали на необходимости разрыва с Коминтерном. [290]
Эта измена означала не что иное, как капитуляцию перед фашизмом, отказ от принципов интернационализма в революционном движении, отказ от классовой борьбы, фашистский призыв к так называемому «единству нации» и, наконец, отказ от борьбы с императорской системой. Как заявил Сано, «стимулом, побудившим меня стать сторонником новых взглядов, была военная обстановка, сложившаяся после маньчжурского инцидента»{76}.
Сано, интеллигент по происхождению, и Набэяма, выходец из рабочих, были одними из руководителей компартии, поэтому их измена нанесла серьезный удар прогрессивным силам общества. Митамура Сиро, Такахаси Садаки, Накао, а затем и Кадзама Дзёкити тоже объявили о своем «переходе». Началась так называемая «эпоха переходов». По данным расследования, проведенного уголовным департаментом министерства юстиции, через месяц после заявления Сано и Набэяма от прогрессивного движения отошли или изменили ему 415 человек из 1370 подследственных и 133 человека из 393 осужденных на основании закона «О поддержании общественного спокойствия». Многочисленные случаи отхода от движения объяснялись нестойкостью людей, которые не вынесли жестоких пыток и длительного тюремного заключения. У слабовольных людей имели успех такие доводы, как состояние здоровья, чувство долга перед семьей, тяжесть жизни и т. д. В этом же направлении действовала и «теория» о пробуждении самосознания японской нации в результате войны и об «историчности» императорского дома. К этому следует добавить, что уголовный департамент определял меру наказания подсудимым в зависимости от того, отступали они от своих убеждений или оставались им верны. Таким образом, слились воедино все виды и степени измены — от сознательного предательства до вынужденного отхода от практической деятельности. Так, доктор наук Каваками Хадзимэ, не решаясь на открытое предательство, вынужден [291] был заявить о своем уходе с фронта классовой борьбы и прекращении практической деятельности. Заявление Каваками явилось ударом для многих людей, убеждая их в том, что отступление тех, кто не мог пойти на открытую измену, неизбежно. В этом отношении оно сыграло отрицательную роль. Таким образом, антифашистское движение в тот период потерпело поражение не только в результате ударов извне, но и благодаря разложению в рядах самих его участников.
От Всеяпонской ассоциации пролетарского искусства к Лиге японской пролетарской культуры
Такие «переходы» были подняты на щит в журналистских кругах деятелей пролетарской литературы; создавалось впечатление, что началось отступление и разброд в среде всей интеллигенции. Прежде чем рассматривать это явление, проанализируем ход развития пролетарской литературы после создания Всеяпонской ассоциации пролетарского искусства (сокращенно НАПП, или Дзэннихон мусанся гэйдзюцу рэммэй), которая была организована сразу же после инцидента 15 марта 1928 года. Ассоциация, объявившая, что она «считает своим долгом нести неимущим массам пролетарское искусство», создала на базе журналов «Пурорэтариа гэйдзюцу» («Пролетарское искусство») и «Дзэнъэй» («Авангард») свой печатный орган «Сэнки» («Боевое знамя»). Одновременно она опубликовала свои взгляды в области теории и творческих методов. Эта организация состояла из шести отделов: литературы, театра, искусства, музыки, кино и издательской деятельности. Однако в декабре того же года она была реорганизована во Всеяпонский совет организаций пролетарской культуры (Дзэннихон мусанся гэйдзюцу дантай кёгикай — сокращенно Синнаппу), а уже в начале следующего года ее отделы были преобразованы в Союз японских пролетарских писателей (Нихон пурорэтариа сакка домэй, сокращенно Нарупу), Союз пролетарских театров Японии (Нихон пурорэтариа [292] гэкидзё домэй, сокращенно Пуротто), Союз японских пролетарских художников (Нихон пурорэтариа бидзюцука домэй), Союз японских пролетарских музыкантов (Нихон пурорэтариа онгакка домэй) и Союз японского пролетарского киноискусства (Нихон пурорэтариа эйга домэй). Эти союзы, ставившие своей целью «большевизацию искусства» и отстаивавшие теорию творческого метода диалектического материализма, противостояли Литературному фронту рабоче-крестьянской лиги работников искусства (Роно гэйдзюцука рэммэй), склонявшейся к социал-демократической идеологии.
В августе 1930 года на 5-м конгрессе Профинтерна в Москве были приняты тезисы о роли и задачах пролетарских культур и просветительных организаций. Присутствовавший на конгрессе представитель Японии Курахара Корэхито, возвратившись в марте 1931 года на родину, опубликовал в журнале «Гэйдзюцурон» («Теория искусства») статью «Вопросы организации пролетарского искусства», в которой отметил, что в условиях наступления фашизма деятельность прежней Всеяпонской ассоциации пролетарского искусства носила аполитичный характер, была проникнута духом «культуртрегерства» и поэтому ассоциация оказалась бессильной в борьбе с фашизмом. Эти положения Курахара легли в основу принципов пролетарской культуры. Уже в апреле 1931 года Курахара в своей статье «Новые задачи членов Всеяпонской ассоциации пролетарского искусства» призвал деятелей искусства, входивших в ассоциацию, решительно порвать с социал-демократическими взглядами и стать на сторону коммунизма. А в сентябре 1931 года в другой статье — «Впечатления о методе искусства» — он призывал работников искусства не обращаться «к темам, далеким от требований пролетариата и его партии». Таким образом, движение пролетарской культуры являлось одним из звеньев коммунистического фронта. В июле — августе 1931 года к тем союзам, на которые разделилась ассоциация, добавились Научно-исследовательский пролетарский союз (Пурорэтариа кагакукэнкю домэй) и Пролетарский союз эсперанто. Кроме того, был создан Инициативный совет по организации центрального совета [293] Лиги пролетарской культуры, который в декабре, сразу же после роспуска Всеяпонской ассоциации пролетарского искусства, создал Лигу японской пролетарской культуры (Нихон пурорэтариа бунка рэммэй, сокращенно Каппу) и стал издавать журнал «Пурорэтариа бунка» («Пролетарская культура»). Инициативный совет начал действовать как совещательный орган, являвшийся центром координации действий всех организаций пролетарского движения в области культуры. Была опубликована и его программа:
1. Вести борьбу с буржуазной, фашистской и социал-фашистской реакцией в области культуры.
2. Осуществлять систематическое политическое и экономическое просвещение рабочих, крестьян и остальных трудящихся.
3. Удовлетворять культурные и другие запросы рабочих, крестьян и всех трудящихся.
4. Добиваться осуществления своих целей путем укрепления пролетарской культуры, стоящей на позициях марксизма-ленинизма.
В то время как Лига японской пролетарской культуры неустанно претворяла в жизнь эту программу, правительство в марте 1932 года начало применять в широких масштабах репрессии. Была схвачена и брошена в тюрьму руководящая группа лиги из четырехсот человек, в том числе Курахара. Накано. Кубокава и другие. Но Миямото Кэнцзи и Кобаяси Такидзи, уйдя в подполье, продолжали руководить деятельностью лиги. Однако реакция неуклонно подавляла все вновь создававшиеся организации. Ухудшение закона «О поддержании общественного спокойствия» еще более затруднило борьбу. В течение последующих трех лет всякая деятельность пролетарского фронта культуры фактически замерла, хотя формального запрещения этой деятельности и не было.
Антивоенные произведения искусства
Всеяпонская ассоциация пролетарского искусства и Лига японской пролетарской культуры вели в условиях жестоких репрессий антифашистскую и антивоенную [294] борьбу на культурном фронте. Мы уже говорили об антимилитаристском сборнике 1928 года «Война войне», составленном объединением левых писателей, который помог сплотить японских писателей для создания Всеяпонской ассоциации пролетарского искусства. В 1929 году Куросима Дэндзи написал работу «Об антивоенной литературе»{77}, в которой ясно показал историческое и классовое значение антивоенной пролетарской литературы. Появилось множество антивоенных и антимилитаристских произведений. Эттюя Риити, разоблачавший истинное положение дел в японской армии, кроме «Записок солдата о землетрясении», помещенных в сборнике «Война войне», написал серию рассказов: «Смерть солдата Татю», «Оставшиеся позади» и другие. Татэно Нобуюки, автор книги «Болезнь армии» («Сэнки», май 1928 года), опубликовал рассказы: «Человек становится мишенью», «Ливень», «Красное небо» и ряд других. Кобаяои Такадзи, зверски убитый в 1933 году в полицейском застенке в Цукидзи, нарисовал в своем «Краболове» («Сэнки», апрель — май 1929 года) картину жизни закабаленных рабочих рыбных промыслов, разоблачив в этом произведении грабительские, агрессивные действия империалистической Японии в территориальных водах других государств. Произведения Куросима Дэндзи «Ляля и Маруся» (1926 год), «Снежная Сибирь», «Сани», «Стая встревоженных птиц» (1927 год), «Ледник» (1928 год), «Рана Куримото» (1929 год) и другие показывали подлинное лицо японской армии. Эти рассказы были созданы по мотивам личных впечатлений автора, призванного рядовым в армию во время «сибирской экспедиции». Вместе с его книгой «Вооруженные улицы», рисующей инцидент в Цзинани, они являются глубоко волнующими произведениями, рождающими ненависть к бессмысленной войне.
Наряду со статьей Куросима «Об антивоенной литературе» крупным достижением в области теории антивоенной литературы явилась статья Кобаяси Такидзи «Война [295] и литература», помещенная в токийской газете «Асахи» за 1932 год. Но вместе с тем между антивоенными произведениями и многочисленными стихами, с одной стороны, и руководящей теорией, с другой, ощущался явный разрыв. В условиях непрекращающихся репрессий, проводившихся в широких масштабах в связи с маньчжурским инцидентом, этот разрыв послужил одной из главных причин, побудивших литераторов отказаться от решительных антивоенных заявлений и перейти только «к борьбе с реакционностью буржуазной литературы».
Деятельность в других областях культуры развивалась также вокруг фронта Всеяпонской ассоциации пролетарского искусства. В 1928 году театр «Авангард» («Дзэнъэйдза», позднее именовавшийся «Дзэнъэй гэкидзё»), принадлежавший к Рабоче-крестьянской лиге работников искусства, слился с театром «Пурорэтариа гэкидан», порвавшим с театром «Пурорэтариа гэкидзё», связанным с Лигой японского пролетарского искусства. Благодаря этому слиянию был создан единый фронт Всеяпонской лиги пролетарского искусства, которая имела свой театр «Саёку гэкидзё». Свой первый сезон театр открыл пьесами «По-прежнему раб» Мураяма Томоёси и «Буря» Кадзи Ватару, поставленными в Цукидзи. В сентябре 1928 года этот театр поставил в честь трехлетнего юбилея газеты «Мусанся симбун» в зале Хотикодо спектакли «Гора» (Р. Мэнтин), «Отец» (Хисаита Эйдзиро) и другие пьесы, а в конце октября того же года в ознаменование годовщины Октябрьской революции наметил осуществить постановку пьес «Крейсер «Заря» («Разлом») Б. Лавренева, но спектакли были запрещены.
В этот период театр широко практиковал гастрольные поездки по провинции. При реорганизации Всеяпонекой ассоциации пролетарского искусства в феврале 1929 года пролетарские труппы «Пурорэтариа гэкидан», основу которых составлял театр «Саёку гэкидзё», благодаря включению в него ряда трупп создали всеяпонскую театральную организацию — Союз пролетарских театров Японии. На учредительном собрании союза была четко определена программа его деятельности: путем театральной [296] работы в массах, осуществляемой в форме больших спектаклей, выступлений передвижных театров и художественного чтения, «защищать рабоче-крестьянское советское государство» и «вести решительную борьбу против империалистической войны». В 1929 году театр «Саёку гэкидзё» поставил в Уэно в ознаменование Первого мая спектакли «Ревущие волны» и «Безногий Мартин», а в июне — июле осуществил постановку пьесы Мураяма Томоёси «За фронтом фронт» (режиссер Сано Сэки), которая имела большой успех. Это сильно укрепило его авторитет. Поэтому в октябре по инициативе трех театральных коллективов — «Кокородза», «Гэкидан Цукидзи когэкидзё» и «Син Цукидзи гэкидан» — было создано Новое театральное объединение (Синко гэкидан кёгикай). Результаты творческого содружества театров не замедляли сказаться. Так, труппа «Кокородза» после запрещения постановки «Бронепоезд» с помощью театра «Саёку гэкидзё» вторично поставила пьесу «За фронтом фронт», а также пьесу «На Западном фронте без перемен» Ремарка, обратившись к публике с резкими антивоенными призывами.
После этого Союз японского пролетарского театра организовал широкие гастроли передвижных театров по всей стране. На сцене шли «Банда» и «Хроника победы» Мураяма Томоёси, «Улица без солнца» Токунага Сунао, «Отсутствующий помещик» Кобаяси Такидзи и другие спектакли, но в условиях все более ухудшающейся обстановки антивоенная направленность спектаклей постепенно притуплялась. После роспуска в 1934 году театра «Саёку гэкидзё» антивоенная деятельность союза почти полностью прекратилась. Исключением явилась постановка новой труппой Кубо Сакаэ в крайне трудных условиях фашистского господства спектакля «Вулканическая земля» (июнь 1938 года). В этой пьесе продолжала, хотя и приглушенно, звучать революционная пропаганда.
Что касается кинематографии, то в этой области культуры в 1929 году был создан Союз японского пролетарского киноискусства, имевший широкую сеть кинопередвижек, но все это нельзя было назвать эпохальной антивоенной деятельностью в области кино. Следует обратить [297] внимание, что работники киноискусства главным образом под влиянием театра «Саёку гэкидзё» создали в 1929–1930 годах ряд антивоенных фильмов: «Живые марионетки» (режиссер Утида Тому), «Городская симфония» (режиссер Мидзогути Кэндзи) и «Что заставило ее сделать это» (режиссер Судзуки Дзюкити). Конечно, эти режиссеры стояли на позициях буржуазного реформизма и антивоенный характер их фильмов был выражен слабо. Огромное впечатление произвел на японцев осуществленный в условиях строжайшей цензуры просмотр советских фильмов «Буря в Азии», («Потомок Чингисхана»), «Турксиб» и других.
А как обстояло дело с изобразительным искусством? В программе Союза японских пролетарских художников, созданного в феврале 1929 года, говорилось о задачах борьбы с реакционным искусством и об использовании живописи как оружия в освободительной борьбе пролетариата. Союз развил активную деятельность по всей стране; создавались передвижные выставки картин, открылась галерея пролетарской живописи, помещались карикатуры в газетах «Мусанся симбун» и «Сэкки», был издан сборник «Пролетарская карикатура», а также сборник плакатов, открыта выставка пролетарских плакатов со статистическими таблицами. Демонстрировалось также большое количество антивоенных антимилитаристских картин. Так, был близок и понятен рабоче-крестьянским массам Янагасэ Масаму, поместивший много карикатур в газете «Мусанся симбун». Его кисти принадлежало немало замечательных антивоенных и антимилитаристских карикатур, от которых и сегодня веет духом непреклонной классовой борьбы против сил империализма. Особенно интересны его работы «Набор в армию» («Родо симбун», № 65, января 1927 года), «Конференция по сокращению вооружений, проводившаяся под лозунгом «Мир во всем мире» (там же, № 71, февраль 1927 года), «Что поддерживают рабочие и крестьяне и к чему стремится японская империя капиталистов» (там же, № 77, апрель 1927 года), «Вот она, политика военщины!» (там же, № 88, июнь 1927 года), «Призрак бродит, вселенная во мраке» (там же, № 116. октябрь [298] 1927 года) и «Опрокинем террор!» (там же, № 142, март 1928 года). Такие антивоенные карикатуры, разоблачавшие языком художественных образов агрессивные планы японской военщины, были выдающимися произведениями, звавшими к борьбе с милитаризмом. Приведем описание нескольких антивоенных плакатов.
На одном из них изображен рабочий, занятый работой; затем он же проходит комиссию по набору в армию; рядом портрет рабочего, ставшего солдатом; далее перед зрителем возникает картина военных маневров. Внизу подпись: «В день 12 сэн, и так два года»; наконец, демобилизация, и бывшие солдаты оказываются безработными. Или другой плакат, включающий серию рисунков: крестьянин трудится на поле; призывной пункт, куда сгоняют крестьянскую молодежь для прохождения военного обучения; портрет старой женщины-крестьянки, погруженной в раздумье. Женщина плачет. Внизу подпись. «Взяли сына — что делать?»; портрет крестьянина-солдата; мешок, символизирующий военные расходы, куда сыплются деньги, собранные с крестьян в виде налогов. Внизу подпись: «Налоги увеличились еще больше». А вот третий антивоенный плакат. На пароходе солдаты, которых буржуазия отправляет на фронт. Внизу лаконичная подпись: «Война!» Подпись под рисунком, изображающим солдат, ставших пушечным мясом, гласит: «Воюют с китайскими братьями, с рабочими и крестьянами России». Далее перед взором зрителя встают ряды могил и подпись: «Вот почему рабочие должны бороться против империалистической войны!» Завершается плакат рисунком, на котором изображены фигуры рабочего и крестьянина, стоящих на поверженных пушках; руки их сплелись в крепком рукопожатии. Такими средствами, путем монтажа, Янагасэ создавал целые серии антивоенных рисунков, наводя зрителей на мысль о необходимости активных действий народных масс.
Однако эти пролетарские картины, являющиеся выдающимися антивоенными и антимилитаристскими произведениями, мало способствовали укреплению реализма. Напротив, в них наблюдались формалистические тенденции. [299]
Отступление движения за развитие пролетарской культуры
Несмотря на такие яркие успехи движения за развитие пролетарской культуры, оно имело много слабых сторон. Руководящие теоретические взгляды чрезмерно ограничивали писателей рамками неотложных политических проблем. Например, существовала тенденция свести творчество только к кругу «политических вопросов, поставленных партией». В самой организации движения также имелись значительные недостатки. «Получалась очень странная картина: энергия входивших во всевозможные объединения художников и мастеров из-за множества собраний и мелкой повседневной работы расходовалась на другие цели и очень мало на непосредственное творчество»{78}. Слабой стороной движения была также неясность вопроса о конкретном применении творческого метода в политической практике. И когда на культурное движение обрушились репрессии правительства, это наряду с колебаниями писателей из среды мелкой буржуазии и интеллигенции привело не только к массовому отходу от механического политиканства, но и к его оборотной стороне — аполитичности. Этим и объясняется возникновение так называемой «переходной» литературы.
Хаяси Фусао, порвавший с фронтом пролетарского искусства, опубликовал в 1933 году книгу «Молодость». Присущая этой книге неопределенность классовой точки зрения в другой его работе «Зрелый возраст» (1936 год) переросла в преклонение перед милитаризмом. Хаяси утверждал, что Ито Хиробуми{79} и его абсолютистское правительство были выразителями политической свободы в Японии. Однако многим произведениям литературы была присуща большая искренность, нежели книгам Хаяси. Так, например, Таками Дзюн, склонявшийся [300] в своем произведении «Прошлое нужно забыть» к декадансу, выразил в нем отвращение к самому себе, ибо он стремился найти пути, которые помогли бы ему избежать полного морального падения. Произведения Симаки Кэнсаку «Слепой» и «Проказа» являлись отражением духа тогдашней эпохи упадка. В период массовых измен — «переходов» — он рисовал твердые характеры, отвергавшие измену и даже в тюрьме остававшиеся стойкими до конца. Его герои, находившиеся на грани отчаяния из-за своей физической слабости, слепоты или тяжкой болезни — проказы, все же выживали благодаря своему философскому взгляду на жизнь. «Белые ночи» Мураяма Томоёси (1934 год) явились произведением, в котором описывалось политическое поражение пролетарских писателей. Герой этого произведения нарисован правдиво, со всеми свойственными человеку недостатками. Произведения Накано Оигэхару «Дом в деревне» (1935 год) и «Новеллист, не пишущий новелл» (1936 год) — это откровенная исповедь раненых сердец в период наступления. Герой первого из них Кандзи на слова отца: «Если желаешь сохранить свою жизнь, брось писать», — отвечает: «Я это хорошо понимаю, но все-таки буду писать». Автор имел благое намерение смягчить, насколько возможно, хотя бы самой незначительной деятельностью угрызения совести и попытаться оказать хоть какое-то сопротивление. В этом случае «переход» не воспринимался как постыдное предательство и моральное разложение. Поэтому книга Накано нашла широкий отклик в сердцах многих культурных и честных людей.
Инцидент с Такикава
Разгром коммунистического движения, являющегося авангардом антифашистской борьбы, привел к поражению социалистического и либерального движений. Инцидент с Такикава в Кётоском университете прозвучал похоронным звоном по свободе. Входившие в националистическую организацию Союз истинных японцев (Гэнри нихонся додзин) Минода Мунэки, Мицуи Кинэ и другие [301] лица из правого крыла сторонников теории «божественного происхождения императора» давно уже стали кричать о «красной профессуре в университете». Этими так называемыми «красными» профессорами были Минобэ Тацукити, Макино Эйити и Суэхиро Ицутаро в Токийском университете и Такикава Косин в Кётоеком университете. Первой жертвой явился Такикава. Теория уголовного права Такикава содержала следующие «красные идеи»: «Так как преступление порождается плохой организацией государства... поэтому оно должно вылиться в осуждение этого государства». Вопрос о Такикава был поднят на 64-й сессии парламента, и тогдашний министр просвещения Хатояма Ициро потребовал его отставки. Собрание профессоров юридического факультета Кётоского университета выступило против мер министерства, считая, что последнее попирает права университетского самоуправления и создает угрозу свободной науке; студенты также выступили в поддержку профессоров, организовав движение протеста. Тогда правительство приняло чрезвычайные меры: решением комитета высших чиновников министерства культуры оно отстранило Такикава от должности.
В ответ тридцать девять профессоров, доцентов, преподавателей и ассистентов юридического факультета коллективно ушли в отставку, и юридический факультет Кётоского университета фактически закрылся. Результатом этого был раскол среди профессорского состава университета: восемь профессоров — Сасаки Соити, Миямото Хидэо, Суэкава Хироси, Цунэто Ясуса и другие — покинули университет. Оставшиеся вновь приступили к работе и восстановили юридический факультет, но он уже не смог вновь стать центром науки и превратился в бесправную и мертвую организацию.
Инцидент с Такикава был воспринят как посягательство на университетское самоуправление и свободу мысли и поэтому вызвал широкий резонанс и сочувствие со стороны общественного мнения. Однако профессора остальных университетов, хотя они и осудили на словах репрессии правительства, все же не решились организовать коллективное сопротивление. Студенты подняли по [302] всей стране движение протеста, но и им не удалось соединить его с борьбой рабочих и горожан за свои жизненные интересы. Даже среди марксистов нашлись деятели, которые ограничились формальной и по сути дела безучастной критикой, заявляя, что буржуазный либерализм исчерпал себя и что это явление исторически закономерно.
Два года спустя в связи с обсуждением вопроса «о сущности императорской власти» второй жертвой репрессий стал доктор наук Минобэ. Совершались бесконечные фашистские насилия. К чисто академическим учениям безосновательно приклеивались ярлыки «мятежных» и «вредных». Интеллигенция не дала отпора реакции во время «дела Такикава», и в этой обстановке примиренчества и молчания она неизбежно потерпела поражение.
Фашизация просвещения
В тот же период, когда было сфабриковано «дело Такикава», внимание общественности привлек инцидент о «красных» учителях начальных школ. Репрессии «чрезвычайного времени» особенно жестоко обрушились на деятелей просвещения. Сразу же после событий 15 марта были распущены студенческие научно-исследовательские общества общественных наук и Студенческий объединенный комитет; усилились гонения на органы студенческого самоуправления. Кроме того, в соответствии с курсом по искоренению «левых профессоров», были уволены профессор Токийского университета Омори Ёситаро, профессор Кётоского университета Каваками Хадзимэ и профессора университета на острове Кюсю — Саса Хироо, Исихама Томоюки и Сакисака Ицуро. В октябре правительство создало студенческий отдел при Бюро по специальным учебным заведениям, под контроль которого были поставлены студенты и ректоры университетов и других высших учебных заведений; активно велось наблюдение над идеологией студенчества и преподавателей. В следующем году было создано Бюро по социальным вопросам, задачей которого являлось воспитание и обучение [303] в угодном правящим кругам духе трудящейся молодежи, не охваченной школьным обучением. Перед бюро была поставлена цель — провести «всеобщую культурную мобилизацию». В июле 1931 года был учрежден Комитет по расследованию идеологии студенчества, а в августе 1932 года в Токио создан Институт духовной культуры японского народа. «Контроль над мыслями» проводился весьма последовательно. В 1933 году было создано Бюро по вопросам идеологии, в 1935 году — молодежные школы. Из этих школ ежегодно выпускалось несколько сот тысяч юношей и девушек, воспитанных в духе «национального единства». Кроме того, слушатели указанных школ получали военную подготовку. Это было не чем иным, как соединением прежних дополнительных профессиональных школ с молодежными военными кружками. Таким образом, требования военщины, стремившейся подготовить в военном отношении будущих солдат, согласовывались с курсом министерства просвещения — дать слушателям школ предварительную профессиональную подготовку. На учрежденный затем Совет по реформе обучения правительство возложило задачу проводить мероприятия по реформе образования и чистке научно-преподавательского состава учебных заведений. В своей вступительной части отчет Совета гласил:
«Наша система просвещения имеет корни в национальном государственном строе и проникнута японским духом. Развиваясь на этой основе, образование должно способствовать росту цивилизации, прогрессу общества и всемерно содействовать процветанию непрерывно существующего императорского дома».
Далее следовал доклад о реорганизации системы просвещения{80}. На основе этого доклада в октябре 1936 года был создан Комитет по повышению качества образования. В ноябре состоялось первое заседание комитета, на котором было принято решение о проведении решительного курса на воспитание «императорской идеологии». [304]
Сопротивление учителей
Вполне закономерно, что честные учителя оказывали сопротивление фашизации системы образования. Первым истоком этого течения были возникшие еще в годы Тайсё идеи о приближении образования к реальной жизни. Суть их заключалась в признании необходимости увязывать преподаваемый материал с жизнью, не ограничиваясь в школьных сочинениях рамками государственных учебников. На основе этого движения, ставившего своей целью приблизить учащихся к практической жизни через детские сочинения, в годы Сёва получила широкий размах борьба за образование, тесно увязанное с действительностью. В первый период движение за новую систему обучения, использовавшее в качестве своей философской базы учение Дильтея{81}, находилось под влиянием жизненных зарисовок Судзуки Сандзюкити «Красная птица» (1919 год). В соответствии с основными положениями работы Тагами Сянкити «Обучение на основе жизненных сочинений» (1920 год) особое значение в сочинениях придавалось явлениям жизни; это ставилось во главу угла. Однако сущность этой «жизненности» понималась абстрактно. В первые годы периода Сёва из области общественной жизни брались только сельские темы. Учащимся разъяснялись исторические и географические особенности данной местности, поэтому их сочинения испытывали именно это влияние. Сторонники указанного течения стали восхвалять «сочинения о деревне» и «сочинения о земле». Они пели дифирамбы жизни сельских районов, проповедовали любовь к деревне с ее духом патриархальщины и постепенно скатились к крайнему национализму, возрождавшему традиционный авторитет деревни.
Однако молодые учителя Северо-восточной Японии, связанные с журналом «Цудзуриката сэйкацу» (1929 год), пошли особой дорогой. В этом районе страны, где аграрный кризис проявился в особенно жестких формах, [305] они создали Северное общество учителей и стали выпускать свой печатный орган «Хокухо кёику» («Северное образование»). По мере углубления аграрного кризиса и ухудшения положения крестьян молодые учителя начали задумываться над тем, что делать, как на школьных сочинениях воспитывать детей из деревень Северо-восточной Японии, еще сохранивших феодальные черты. Учителя, постепенно начавшие осознавать жестокую действительность, пришли к выводу, что необходим научный подход при рассмотрении вопросов о природе и обществе. В результате этого они провозгласили принцип написания сочинений, «основанных на конкретном наблюдении, и «научных сочинений». Преподаватели, горевшие искренней любовью к просвещению, никак не могли ограничиться только обучением простому искусству правильного изложения мыслей. У них пробудилось стремление критически осмыслить острые вопросы — как должны жить дети, да и сами учителя, в условиях жестокой действительности. Молодые учителя через свой журнал «Хокухо кёику» организовали движение за обучение на основе увязанных с жизнью сочинений. Образцами детских сочинений, явившимися продуктом этого движения, были «Брат в шароварах» Кокубу Ититаро, «Флажок» Судзуки Митита, «Голубое небо» Самукава Митио, «Дом в Хёго» Сакамото Рёдзин и другие. В этом движении активно участвовали молодые учителя из префектур Акита, Ямагата, Аомори и других.
В 1934 году была создана Лига по обучению северному диалекту японского языка со своим органом «Кёику хокунихон» («Просвещение в Северной Японии»), а в следующем году — Лига преподавателей острова Хоккайдо. Здесь, в Тохоку и на Хоккайдо, развивалось движение за увязанное с реальной жизнью воспитание. Кроме того, путем участия в сборниках сочинений с ними сотрудничали молодые преподаватели из других районов Японии, понимавшие необходимость обучения детей в тесной связи с жизнью. Эти люди уподоблялись блестящему созвездию на фоне мрачной фашистской культуры. В условиях разгула репрессий, под неусыпным надзором школьных директоров и инспекторов, в обстановке предательств [306] со стороны своих же коллег-учителей, в обстановке шпионажа фашистских приспешников из Союза резервистов эти люди, несмотря ни на что, терпеливо проводили свою работу, настаивая на самостоятельной деятельности и товарищеском сотрудничестве детей. На вопросы: «Что такое радость? Что такое печаль?» — они отвечали: «В жизни радость одного становится радостью для всех, а печаль одного — печалью всех».
Движение за приближенное к жизни обучение связало «Сэйкацу гакко» («Школа жизни») — детский орган сельских начальных школ, издаваемый с 1935 года, — с Научно-исследовательским обществом проблем педагогики, созданным в 1937 году. Можно сказать, что в этом проявилась практическая деятельность уже привившегося движения за тесно увязанное с жизнью образование.
В этих условиях крепли организации радикальных учителей. В августе 1930 года возникло Общество по изучению новых проблем педагогики, ставившее своей целью содействовать «научной постановке новой системы образования как звена в цепи международной пролетарской науки». Это общество, издававшее свой журнал «Синко кёйку» («Новое в педагогике») и изучавшее марксистскую педагогику, вошло в созданную в 1931 году Лигу японской пролетарской культуры. Однако в том же году все сотрудники журнала были арестованы и легальная деятельность журнала прекратилась.
Следует отметить и ряд других организаций учителей. В 1927 году учителя начальных школ, окончивших педагогический институт в Аояма, создали литературную организацию «Гисоку додзин». В 1928 году была восстановлена Лига молодых учителей, занимавшаяся критическим исследованием педагогических идей, а в 1929 году она была реорганизована в Союз преподавателей начальных школ. В 1930 году был создан профсоюз работников просвещения, который вошел в Национальный совет японских профсоюзов.
Движение развертывалось под лозунгами: «Улучшить положение учителей!», «Долой империалистическое воспитание!», «Выборность директоров школ!», «Демократизация преподавательских конференций», «Долой инспекторов!» [307] и т. д. Правительство беспощадно подавляло это радикальное движение. Особенно жестокие репрессии обрушились на учителей начальных школ, так как они были призваны осуществлять обязательное обучение, воспитывавшее учащихся в духе верности престолу и веры в божественное происхождение императора. Аресты, проведенные в 1933 году в префектуре Нагано, явились поголовной облавой на учителей, критиковавших систему образования, и на зародыши учительских организаций. Сообщения печати того времени, умышленно преувеличивавшие «красную угрозу», призывали общественность оказывать поддержку реакционному курсу школьного воспитания. Заслуживает особого внимания тот факт, что именно в учительских кругах сельских начальных школ, где был особенно силен дух преклонения перед сильными мира сего, а также дух феодализма, сравнительно прочно укрепились идеи сопротивления фашизму, принявшие форму движения за написание сочинений, тесно увязанных с жизнью, и некоторые другие формы.
Жизнь в условиях «чрезвычайного времени»
Это было время, когда слабело сопротивление народа, а сверху всеми средствами насаждалась разнузданная националистическая идеология, когда невидимыми постороннему наблюдателю силами с железной последовательностью осуществлялась политика, целиком определявшая судьбу и волю японского народа. В такой обстановке оппозиционно настроенные японцы стали искать забвения в эротике, фантастике, бессмыслице.
Особенно сильно эти упадочные настроения проявлялись в среде городской мелкой буржуазии, однако через радио, граммофонные пластинки и журналы они вскоре захватили также деревню.
По всей стране распространялись мелодии Кога Macao, проникнутые специфическим духом упадочничества и пессимизма. Наиболее откровенно эти мотивы звучали в появившейся в 1931 году пластинке фирмы «Колумбия», которая называлась «Сакэ — слеза или вздох», а также в [308] выпущенной через год пластинке «Тоскуя о тени». Самоубийство влюбленных на горе Саката, которое рекламировалось как «любовь, соединяющаяся на небесах», чрезвычайно сильно воздействовало на чувства юношей и девушек. Результатом этого были многочисленные случаи самоубийства влюбленных на горе Михари в Осима: за три месяца было отмечено шестьдесят самоубийств и шестнадцать неудавшихся попыток самоубийства. Молодые мужчины и женщины и даже пожилые люди с головой уходили в бессмысленно глупые забавы. Девушки-студентки восторгались новым танго «Красавица, одетая в мужской наряд».
Когда возник вопрос о реформе идеологического воспитания учащихся, была провозглашена так называемая политика «трех S»{82}. Прежде всего серьезно относившиеся к учебе студенты объявлялись «красными». Пусть лучше молодежь растрачивает свои силы в кафе, барах и дансингах, убивает время в кино, страстно увлекается спортом — такова была точка зрения правительства. И в обстановке гробового молчания общественности оно приводило эту политику в жизнь. Десятые олимпийские игры, проведенные летом 1932 года в Лос-Анжелосе, были использованы для «усиления национального престижа» и широкой пропаганды шовинизма.
Японская литература добросовестно отражала все общественные течения. В период, когда особенно остро чувствовался поворот истории, Симадзаки Тосон завершил свой роман «Перед рассветом» (1929–1935 годы), который подвел итог всей его жизни. В этом произведении красочно описывалась судьба Аояма Хандзо, уроженца одной из деревень в Кисо, когда революционные волны эпохи Мэйдзи увлекли его за собой, и как он нашел в этих волнах свою трагическую гибель. Роман Симадзаки явился выдающимся историческим произведением, глубоко взволновавшим сердца читателей. Вместе с тем, рассматривая только одну сторону деятельности героя, а именно его борьбу за «изгнание варваров и почитание [309] императора»{83}, можно сделать заключение, что автор, вероятно, стремился дать собственную оценку прогресса, начавшегося после реформ Мэйдзи и завершившегося гибелью героя. Стремление Симадзаки приспособиться к новой обстановке нашло более определенное выражение в следующем его произведении — «Восточные врата».
Как раз в это время, воспользовавшись отступлением пролетарской литературы, начала подымать голову литературная группа японских романтиков («Нихон ромаха»), провозгласившая «приоритет современности» в вопросах литературной критики. Возглавляли эту группу Хода Ёдзюро, Асано Акира, Хага Дан и другие. Вместе с деятелями группы «Бугакукай» Кобаяси Хидэо, Хаяси Фусао, Такэда Ринтаро и рядом других они торжественно провозгласили «возрождение японской литературы». На первый взгляд этот лозунг означал только освобождение литературы от господства официальной политики. На самом же деле, учитывая засилье антимарксистских элементов в области литературы, он открывал дорогу для разрыва с традициями антифашистской борьбы и превращения литературы в прислужницу властей.
Несмотря на такие тенденции, характерные для того времени, старые писатели, продолжая национальные японские традиции, создали ряд выдающихся произведений. Нагаи Кафу в своих книгах «До и после сезона дождей» (1931 год) и «Рассказ о Бокуто»{84} нарисовал яркую картину жизни разрушенного порта. Танидзаки Дзюнъитиро в рассказах «Ёсино Кацу», «Рассказ слепого» (1931 год), «Срезанные камыши» (1932 год), «Весеннее кото»{85} (1933 год) возвеличивал любовь, протекающую в мире лирики и фантастики. «Воображаемый человек» Токуда Сюсэй явился типичной повестью жанра «ватакуси сёсэцу», в которой автор красочно описал собственную ненависть и слепую страсть. В любовных перипетиях героев книг и в игре их страстей читатели [310] искали кратковременного отдыха от тягот жизни. Об этом свидетельствовал хотя бы тот факт, что находили многочисленных читателей такие произведения, как «Алая группа Асакуса» Кавабата Ясунари, «Гиндза, Восьмой квартал» (1934 год) Такэда Ринтаро и «Молодой человек» Исисака Ёдзиро (вышла отдельной книгой в 1937 году).
Завывания военного министра Араки о «Японии в условиях чрезвычайного времени», идеология, одетая в старый наряд «японского духа» и «божественного происхождения императорского дома», — все это могло появиться только в результате описанного выше всеобщего разложения.
4. Эксплуатация Маньчжурии и агрессия в Северном Китае
Японское господство в Маньчжоу-го
После захвата Маньчжурии Япония стала придавать исключительно важное значение военному строительству, осуществлявшемуся в интересах подготовки войны против Советского Союза, поэтому период после создания Маньчжоу-го и до 1936 года можно рассматривать как этап политической и экономической подготовки этой войны.
Выше уже говорилось о протоколе между Японией и Маньчжоу-го. Что же касается государственного управления Маньчжоу-го, то оно находилось «под контролем японского посла в Маньчжурии, являвшегося одновременно командующим Квантунской армией, и осуществлялось через японских должностных лиц»{86}. Чиновники японцы занимали не только самые важные посты в правительственных учреждениях Маньчжоу-го. Они составляли 36 процентов всех служащих центрального правительственного аппарата и 29 процентов служащих провинциальных государственных учреждений. Особенно много японских чиновников было сосредоточено в таких [311] важнейших учреждениях, как исполнительный юань, министерство финансов, контрольный юань и т. д., где они составляли большинство.
Согласно протоколу между Японией и Маньчжоу-го, оборона Маньчжоу-го всецело возлагалась на японскую армию, а армия Маньчжоу-го «использовалась только для поддержания общественного порядка в стране». Ей отводилась всего лишь вспомогательная роль. Часть расходов на содержание японских войск в Маньчжурии брало на себя правительство Маньчжоу-го.
С вопросом обороны страны был тесно связан и вопрос об «обеспечении общественного порядка», которому в то время уделялось особое внимание. В декабре 1934 года в деревнях была введена так называемая система «баоцзя». Последняя, как и система пятидворок (гонингуми), существовавшая еще в период Эдо, имела целью обеспечить общественное спокойствие в стране путем введения взаимной слежки и круговой поруки. В соответствии с этой системой все крестьянские дворы были разбиты на «цзя» — десятидворки и «бао» — стодворки. И если кто-нибудь из жителей, входивших в десятидворку, совершал какое-либо преступление, староста десятидворки подвергался наказанию: его штрафовали на две иены как за соучастие в преступлении.
Деятельность политических организаций в Маньчжоу-го была запрещена; не существовало и парламентской системы. Фактически там была установлена диктатура. Стремясь усилить свое господство над народом и провести идеологическую подготовку к войне против Советского Союза, Япония, исходившая из принципа «в одном государстве одна партия», создала политическую организацию Сёхэхуай. Сёхэхуай была создана в июле 1932 года группой работников из руководящего органа самоуправления, который в период образования Маньчжоу-го осуществлял политическое строительство, и в своей деятельности была тесно связана с правительством.
Генерал-лейтенант Миякэ Мидзухару, занимавший во время маньчжурского инцидента должность начальника штаба Квантунской армии, говорил о деятельности этой организации: [312]
«С этой целью (имеется в виду подготовка войны против СССР) Сёхэхуай вел широкую пропаганду... Проводилось обучение членов организации и особенно молодежи военному делу. Она активно содействовала развитию промышленности в Маньчжурии, в основном военной... создала специальную группу, которая называлась авангардной и предназначалась для операций в военное время... В случае войны авангардная группа должна была активно действовать в тылу советских войск, выполняя важные задания по проведению террористических и заговорщических актов, разрушению железных дорог, мостов, военных складов и т. д. и по уничтожению советских военнослужащих»{87}.
Непосредственной целью экономического строительства в Маньчжоу-го, проводившегося под руководством Особого отдела Квантунской армии, было усиление подготовки войны против Советского Союза. Основное внимание было обращено на упорядочение финансов, строительство железных и шоссейных дорог, портов, сооружение новых и налаживание существующих средств связи, а также на разработку полезных ископаемых. Среди вновь созданных промышленных предприятий большое место занимали военные заводы, заводы по производству цемента, стали и т. д., иными словами, предприятия военной и строительной промышленности.
При этом необходимо обратить внимание на то, что предприятия мирных отраслей промышленности, например текстильные, не развивались. Если проанализировать это явление с точки зрения размеров капиталовложений в промышленность Маньчжурии за пять лет, с 1932 по 1936 год, то обнаружится, что за указанный период инвестиции достигли суммы 160 миллионов иен, из них капиталовложения, ассигнованные на строительство железных дорог, которые явились продолжением Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД), составили 80 процентов.
Это свидетельствует о том, что Маньчжурия превращалась [313] в военный плацдарм против Советского Союза и Китая. Кроме того, это свидетельствовало о том, что для подавления борьбы народа Маньчжурии, выступавшего за демократию и национальную независимость, необходимо было прежде всего привести в порядок пути сообщения и наладить средства связи. Наконец, это свидетельствовало о том, что крупные японские концерны — дзайбацу с целью обеспечить себе безопасность получения максимальных прибылей провели необходимые для этого подготовительные мероприятия непосредственно в самой Маньчжурии.
Этот период экономического строительства а Маньчжоу-го можно в свою очередь разбить еще на два периода. С момента возникновения маньчжурского инцидента и приблизительно до 1933 года в стране были очень сильны взгляды, будто бы Квантунская армия выступает против капитализма, за установление самого совершенного правления. Опубликованная в марте 1933 года «Программа экономического строительства Маньчжоу-го» провозгласила своим главным принципом следующее положение: «Основные отрасли промышленности, связанные с обороной страны или имеющие общественно полезный характер, должны находиться в ведении либо государственных, либо специальных компаний». В этой программе ничего не говорилось о том, что японские капиталисты могут по своему усмотрению вкладывать капиталы в промышленность Маньчжоу-го. Однако для осуществления экономического строительства необходимо было срочно раздобыть денежные средства, поэтому Квантунская армия стремилась получить капиталы за счет реорганизации ЮМЖД.
Издавна ЮМЖД являлась полуправительственной, получастной компанией и благодаря поддержке правительства имела гарантированную прибыль. Используя эту поддержку, она и обеспечивала накопление капитала.
Проект реорганизации ЮМЖД. выдвинутый в октябре 1933 года подполковником Нумада из Особого отдела Квантунской армии, сводился в основном к следующим четырем пунктам:
1) ЮМЖД объявляется акционерной компанией и [314] подразделяется на Управление железной дороги и вспомогательные компании;
2) государству Маньчжоу-го возвращается административная власть в населенных пунктах, прилегающих к ЮМЖД. Право экстерриториальности отменяется;
3) создается Главный экономический совет, задачей которого является координация деятельности Общества по исследованию экономики ЮМЖД и Особого отдела Квантунской армии;
4) за командованием Квантунской армии признается исключительное право на эксплуатацию ЮМЖД.
Целью этого проекта было установление со стороны государства такой системы жесткого контроля над экономикой Маньчжоу-го — центральное место в ней занимала ЮМЖД, — при которой деятельность высшего экономического контрольного органа была бы сосредоточена в руках полномочного японского представителя в Маньчжурии, руководящим экономическим органом считался бы Главный экономический совет, а ЮМЖД находилась бы под их контролем и им же подчинялись бы самостоятельные компании.
Против этого проекта решительно выступили служащие ЮМЖД и японские капиталисты. Акции ЮМЖД упали ня 60 иен. Реализация займа, выпущенного компаний ЮМЖД на сумму 50 миллионов иен, окончилась невиданным провалом.
Против проекта реорганизации ЮМЖД выступили и сами члены японского правительства: премьер-министр, министр финансов, министр по делам колоний, поэтому от него пришлось отказаться.
В связи с этим начиная с 1934 года соответствующие изменения претерпела и антикапиталистическая демагогия Квантунской армии. Одной из причин, вызвавших эти изменения, явилось, вероятно, ослабление позиций Японии в результате установления в декабре 1933 года дипломатических отношений между Соединенными Штатами и Советским Союзом.
В июне 1934 года было опубликовано «Заявление о развитии промышленного производства», в котором говорилось: [315]
«Приняты специальные меры для развития промышленности, имеющей важное оборонное значение, промышленных предприятий общественно полезного назначения, а также всего промышленного производства... С другой стороны, будут всячески поощряться широкое развитие частных капиталовложений и управление всеми промышленными предприятиями со стороны частного капитала».
В следующем, 1935 году для координации экономического развития Японии и Маньчжурии был создан Объединенный японо-маньчжурский экономический комитет. Более того, наряду с осуществлением экономического строительства встал вопрос о реорганизации японских учреждений в Маньчжурии, в руках которых находилась реальная политическая власть в Маньчжоу-го. Выше уже говорилось о том, что в соответствии с проектом, выдвинутым военными кругами в сентябре 1934 года, эта реорганизация была проведена.
Оборотной стороной экономического господства Японии в Маньчжурии была дискриминация в области торговли, проводившаяся по отношению к торговым компаниям Англии, США и других стран, придерживавшихся политики непризнания Маньчжоу-го. В период образования государства правительство Маньчжоу-го заявило, о своем уважении международных соглашений и своей решимости проводить политику «открытых дверей», но после 1934 года оно установило контроль за использованием важнейших материальных ресурсов, а летом того же года ввело монополию на нефть, что вызвало протест со стороны Англии и Соединенных Штатов. Все это убедительно свидетельствовало о том, что Япония отказалась от политики «открытых дверей» в Китае, а это в свою очередь усилило протест Англии и США против японской агрессии в этой стране.
Жизнь народа в Маньчжурии
Как же отразилась проводимая Японией политика подготовки войны и связанное с этим экономическое строительство на жизни народа Маньчжурии? Прежде всего рассмотрим этот вопрос с точки зрения финансовой политики. [316]
Не касаясь периода, последовавшего за маньчжурским инцидентом, когда национально-освободительная борьба — ее основной силой были рабочие и беднейшее крестьянство, которых японцы именовали мятежниками, — нарушила общественное спокойствие в стране и когда нельзя было не придерживаться налоговой политики времен правления Чжан Сюэ-ляна, рассмотрим бюджет 1934 года — первого года после опубликования «Программы экономического строительства Маньчжоу-Го». В этой программе «конечной целью экономического строительства» провозглашалось стремление «сделать экономическую жизнь народных масс богатой и стабильной, полностью использовать материальные ресурсы страны для поднятия жизненного и культурного уровня народа и тем самым внести вклад в развитие мировой экономики и культуры и построить в Маньчжурии самое идеальное и образцовое государство».
Доходная часть бюджета увеличилась по сравнению с предыдущим финансовым годом на 39 процентов. Если же посмотреть на отдельные бюджетные статьи, то обнаружится, что налоги на землю и на предпринимательскую деятельность, налагавшиеся на помещиков и капиталистов, то есть налоги на прибыль, или прямые налоги, составляли всего 10 процентов, тогда как налоги на потребление, налагаемые на крестьян и рабочих, или косвенные налоги, достигли 89 процентов.
Такая картина была характерна не только для государственных, но и для уездных, иными словами, местных налогов: поземельный налог, налагаемый на арендаторов, был значительно тяжелее государственного земельного налога. Таким образом, налоги и обложения по отношению ко всей сумме денежных доходов составляли: для помещиков всего 19,8 процента, а для крестьян — земельных собственников и крестьян-арендаторов — 30–37 процентов (если же к этому добавить арендную плату, то обложение составит приблизительно 50 процентов). В приведенные цифры не включены налоги на потребление, а они составляли 20–26 процентов цены товаров, приобретавшихся крестьянами.
Тяжелые налоги, выжимаемые из крестьян, расходовались [317] таким образом, что затраты на военные нужды составляли 30 процентов от общей суммы, расходы на полицию — 6, на юстицию — 4, на жалованье военнослужащим, полицейским и юристам — 15 процентов. Таким образом, только прямые военные расходы и расходы, связанные с обеспечением общественной безопасности, достигли 55 процентов годового бюджета. В то же время ассигнования на мероприятия, направленные на борьбу с кризисом, не превышали и 3 процентов.
В «Принципах составления бюджета Маньчжоу-го», характеризующих бюджет рассматриваемого финансового года, говорилось, что «Япония и Маньчжоу-го, основываясь на заключенном между ними протоколе, совместно обеспечивают оборону государства, в силу чего государство Маньчжоу-го освободилось от тяжелого бремени чрезмерно больших военных расходов, как это было прежде, обеспечило безопасность государственных границ и общественное спокойствие в стране», то есть в этом документе восхвалялось «хорошее правление» японского колониального господства.
Мы уже говорили о том, что крестьяне Маньчжурии до маньчжурского инцидента находились в крайне бедственном положении: они были задавлены высокой арендной платой и тяжелыми налогами, их жестоко эксплуатировали крупные торговцы и ростовщики (см. главу 3, раздел 1). Однако после установления японского господства в Маньчжурии положение не только не улучшилось, а, наоборот, ухудшилось.
Это можно видеть хотя бы на примере деятельности Общества совместного кредитования, созданного в 1934 году. При организации этого общества было заявлено, что создается «справедливое народное финансовое общество», ставящее своей целью спасение крестьян от господства ростовщиков. На самом же деле, чтобы стать членом этого общества, необходимо было сделать два взноса на сумму 10 иен, а это могли позволить себе лишь помещики да богатые крестьяне. К тому же 99,6 процента предоставляемой обществом ссуды выдавалось под залог, в силу чего почти все ссуды попадали в руки помещиков и богатых крестьян, которые имели возможность [318] внести соответствующий залог. Таким образом, Общество совместного кредитования оказывало помощь лишь богатым крестьянам, укрепив их позиции.
Для того чтобы эксплуатировать народ Маньчжурии и держать его в повиновении, японский империализм должен был опираться на помещиков и кулаков. В результате эта двойная и тройная эксплуатация маньчжурского народа вскоре подорвала экономическую основу японского господства.
На аграрный кризис в Маньчжурии, вызванный мировым кризисом, оказали также влияние война и стихийное бедствие (сильный неурожай 1934 года). Этот кризис принял затяжной характер.
Цены на сельскохозяйственные продукты и продукты переработки сельскохозяйственного сырья, составлявшие 80 процентов маньчжурского экспорта (основными из них были соевые бобы, соевая масса и соевое масло), резко упали. Например, IB начале 1934 года эти цены были самыми низкими на протяжении последних десяти с лишним лет, в связи с чем японские торговцы и промышленники, находившиеся в Маньчжурии, тоже пострадали от сильной депрессии.
Крайне бедственное положение деревни явилось серьезным препятствием для Японии на пути экономического строительства. Чтобы спасти положение, необходимо было прежде всего снизить плату за провоз сельскохозяйственных продуктов по железной дороге. Однако ЮМЖД не могла этого сделать, даже если бы не испытывала затруднений с привлечением японского капитала. Несмотря на снижение цен на соевые бобы, спрос на них в Европе упал, а японская деревня в результате сильной депрессии перестала покупать соевую массу, которая использовалась как удобрение.
В результате всего этого баланс внешней торговли Маньчжурии, в котором до сих пор наблюдалось превышение экспорта над импортом, стал пассивным. С другой стороны, увеличившийся экспорт японских товаров шел главным образом на нужды строительства военных баз в Маньчжурии и на содержание расположенных там войск. Таким образом, надежды на превращение Маньчжурии в [319] надежный рынок сбыта японских товаров рухнули и была уничтожена основа экономического союза между Японией и Маньчжоу-го.
Итак, в результате полного упадка сельского хозяйства Маньчжурии были полностью разрушены планы японского империализма, о реализации которых он мечтал при ее захвате: развитие экономики Маньчжурии, создание благоприятных условий для японских промышленных кругов, увеличение японских капиталовложений и другие связанные с этим проблемы.
Японо-китайское сближение и соглашение Умэдзу — Хэ Ин-цинь
В 1934 году Япония вдруг сразу добилась успеха в своей политике по отношению к Китаю. Международное положение в тот период складывалось следующим образом. Под влиянием обострения обстановки в Европе, начавшегося с приходом к власти Гитлера, Англия продолжала проводить на Дальнем Востоке компромиссную политику в отношении Японии, а ее политика по отношению к Китаю по-прежнему не отличалась активностью.
Соединенные Штаты были заняты расширением своего военно-морского флота и не предпринимали активных действий на Дальнем Востоке. Союза между Англией и США тогда еще не существовало.
С начала 1933 года Соединенные Штаты стали скупать серебро, в результате чего утечка серебра из Китая, являвшегося страной серебряного стандарта, приняла исключительно большие размеры, и экономическое положение страны катастрофически ухудшилось. Это явилось одной из основных причин сближения Китая с Японией и Англией, что чрезвычайно затруднило политику США в отношении Китая.
В это же время между СССР и Маньчжоу-го велись переговоры об уступке КВЖД. Однако в результате арестов советских служащих этой дороги, частых инцидентов на границе и неуступчивой позиции японо-маньчжурской стороны, а также в связи с разоблачением Советским Союзом планов Японии и Маньчжурии относительно [320] захвата КВЖД эти переговоры временно зашли в тупик. Восстановление в ноябре 1933 года дипломатических отношений между СССР и Соединенными Штатами ослабило позиции Японии. Переговоры о продаже КВЖД возобновились, и в январе 1935 года между СССР, и Маньчжурией было заключено соглашение, по которому Советский Союз получил за КВЖД от Маньчжурии 40 миллионов иен плюс 30 миллионов иен на выплату компенсации советским служащим КВЖД в связи с их увольнением.
В то время внешняя политика Японии, руководимая министром иностранных дел Хирота, который был назначен на этот пост со второй половины правления кабинета Сайто и занимал его в течение всего периода существования кабинета Окада, была политикой сотрудничества. Объяснялось это тем, что происходил процесс создания государства Маньчжоу-го. С другой стороны, это было обусловлено стремлением Японии ликвидировать последствия тяжелого удара, нанесенного маньчжурским инцидентом ее торговле с Китаем.
Что же касается Китая, то Япония стремилась наладить с ним хорошие отношения при условии, что Китай признает существование Маньчжоу-го. Тем самым Япония добивалась политического и экономического сотрудничества трех государств: Японии, Маньчжоу-го и Китая.
Однако в то же время, как это видно из так называемого заявления Амо (Амо был начальником Информационного бюро министерства иностранных дел), сделанного в апреле 1934 года, Япония считала, что мероприятия гоминьдановского правительства, направленные на объединение страны и промышленное строительство, осуществляемые с помощью великих держав и прежде всего Лиги Наций, вели к обострению японо-китайских отношений, нарушению мира в Восточной Азии, а также к установлению международного контроля над Китаем, что исключало для Японии возможность проводить свою политику.
Судя по заявлению Сигэмицу Мамору, бывшего тогда заместителем министра иностранных дел, японская политика сводилась к следующему: [321]
«Во-первых, Япония следует тому же курсу, которого она придерживалась в период выхода из Лиги Наций. У Японии нет никаких недобрых намерений в отношении территории Китая, исключая Маньчжурию. Кроме того, Япония должна обратить особое внимание на политику «открытых дверей», которой придают большое значение Соединенные Штаты.
Во-вторых, великие державы безответственно разжигают у китайцев ненависть к Японии и оказывают Китаю военную и финансовую помощь. Япония же не может не желать того, чтобы борьба между Японией и Китаем не обострялась.
В-третьих, Япония и Китай должны осознать, что они стоят перед лицом общей угрозы со стороны коммунистической партии, ставящей своей целью вызвать беспорядки в Китае»{88}.
Гоминьдановское правительство продолжало проводить по отношению к Японии политику сопротивления, с одной стороны, и политику переговоров, с другой, а с середины 1934 года оно начало усиленно осуществлять политический курс, направленный на сближение с Японией.
Этот курс гоминьдановского правительства, определенный на совещании Чан Кай-ши — Ван Цзин-вэя, происходившем в Лушане в августе 1934 года, стал претворяться в жизнь. В результате упомянутого совещания летом того же года были налажены торговые отношения с Маньчжурией. Кроме того, с ноября гоминьдановское правительство начало выплачивать долг Японии. Со следующего, 1935 года открылось почтовое сообщение между Китаем и Маньчжоу-го.
1934 год был единственным после маньчжурского инцидента годом, когда Япония почти не предпринимала вооруженной агрессии против Китая. Это объясняется тем, что политика министра иностранных дел Японии Хирота в отношении Китая увенчалась некоторым успехом.
Во-первых, в области установления сотрудничества между Японией, Маньчжурией и Китаем, кроме уже налаженных [322] отношений с Маньчжурией, о чем говорилось выше, Японии удалось добиться от гоминьдановского правительства введения более выгодных таможенных тарифов, что привело к увеличению японского экспорта.
Во-вторых, контроль за антияпонским движением в Северном Китае осуществлялся главным образом силами пекинского Политического совета.
В-третьих, в области борьбы против Китайской коммунистической партии Япония добилась того, что гоминьдановское правительство не только не пошло на создание единого фронта с компартией Китая, но начало наступление на войска Коммунистической партии, захватив главную базу китайских коммунистов — город Жуйцзинь.
В связи с этим японский министр иностранных дел Хирота в своей речи в парламенте в январе 1935 года призывал не выступать с угрозами по адресу Китая и не осуществлять против него агрессии; он настаивал даже на заключении японо-китайского соглашения. Кульминационный момент в «установлении дружественных отношений» между Японией и Китаем наступил в мае 1935 года, когда обе страны обменялись послами.
Однако эта «дружественная политика» японского министерства иностранных дел по отношению в гоминьдановскому правительству встретила решительное сопротивление в Японии, главным образом со стороны японской военщины, которая выступила с резкой критикой гоминьдановского правительства, заявив, что члены этого правительства «не настоящие японофилы». Весной 1935 года японская армия вновь начала агрессию против Китая.
Форсирование японской военщиной своего курса было обусловлено, с одной стороны, стремлением нанести удар по «умеренным» элементам внутри самой Японии, а с другой — благоприятно сложившейся для нее международной обстановкой, ибо в это время происходило перевооружение Германии и начались переговоры об уступке КВЖД. Претворению в жизнь этого плана способствовало также и то обстоятельство, что командование Квантунской армии отрицало, что пекинский Политический совет занимает позицию сотрудничества. [323]
В 1935 году в японском сеттльменте города Тяньцзиня произошло убийство прояпонских журналистов. В связи с этим командующий японской армией, расположенной в Северном Китае, Умэдзу Ёеидзиро через свой штаб предъявил председателю Пекинского Военного комитета Хэ Ин-циню ряд требований. Заявив, что Япония рассматривает эти события как вызов со стороны Китая по отношению к японской армии, он потребовал вывода из провинции Хэбэй 51-й армии, ликвидации партийных органов Гоминьдана и запрещения всякой партийной и антипартийной деятельности на территории этой провинции.
10 июня Хэ Ин-цинь полностью согласился с этими требованиями. Это соглашение получило название соглашения Умэдзу — Хэ Ин-цинь.
Почти в то же самое время между начальником разведки Квантунской армии генералом Доихара, представлявшим японскую сторону, и заместителем председателя правительства провинции Чахар Цин Дэ-чунем было подписано так называемое соглашение Доихара — Цин Дэ-чунь. Соглашение предусматривало отвод армии Сун Чжэ-юаня от границ Маньчжурии и ликвидацию антияпонских организаций в провинции Чахар. Указанное соглашение можно назвать чахарским изданием соглашения Умэдзу — Хэ Ин-цинь.
Несмотря на то, что японский империализм предпринял новую агрессию против Китая, гоминьдановское правительство даже и не пыталось оказать ей сопротивление. Оно вывело свои войска из провинций Хэбэй и Чахар и мобилизовало все силы для наступления на коммунистическую армию, которая как раз в это время осуществляла Великий поход на северо-запад Китая для борьбы против Японии.
Гоминьдановское правительство обрушивало репрессии на всех, кто выступал против японской агрессии, за спасение своей родины, оно издавало распоряжения, призывавшие к установлению дружественных добрососедских отношений с Японией, установило контроль за их выполнением, запрещало деятельность антияпонских организаций. [324]
Даже Линь Юй-тан назвал лето 1935 года «самым мрачным периодом в истории Китая»{89}.
Однако протесты против политики гоминьдановского правительства раздавались не только среди народа и солдат; они все более усиливались и среди гоминьдановских генералов. Этому в огромной степени способствовало заявление Коммунистической партии Китая, призывавшее «всех соотечественников к борьбе против Японии, за спасение своей родины», опубликованное 1 августа 1935 года (это заявление компартии известно под названием «Декларация 1 августа»), в период, когда китайская Красная армия, прорвав оборону гоминьдановских войск, которыми руководил генерал фон Сект, осуществляла свой Великий поход.
Денежная реформа в Китае
Уступки, которые делало гоминьдановское правительство Японии, вызывали тревогу у англичан, опасавшихся, что гоминьдановское правительство превратится в японскую марионетку. Ухудшение экономического положения Китая, вызванное утечкой из страны серебра, еще больше усилило это беспокойство. В связи с этим Англия в своей политике по отношению к Китаю встала перед дилеммой, с кем сотрудничать: с Соединенными Штатами или с Японией, и неизбежно должна была пересмотреть свою внешнюю политику.
Несмотря на то, что с 1934 и до начала 1935 года Англия проводила политику сотрудничества с Японией, своим активным участием в экономическом строительстве Китая она стремилась вновь укрепить свои позиции в Нанкине. Это нашло свое отражение, с одной стороны, в посещении Японии и Маньчжурии миссией Британского союза промышленников, а с другой — в росте английских капиталовложений в Китае, осуществлявшихся за счет репараций, которые Англия получала после восстания ихэтуань. [325]
В начале 1935 года Англия по просьбе гоминьдановского правительства предложила Японии, США и Франции совместно оказать Китаю финансовую помощь. Соединенные Штаты поддержали это предложение, а Япония выступила против, заявив, что английский проект преследует цель путем установления совместного контроля великих держав над Китаем ухудшить японо-китайские отношения. В конце концов в результате протеста со стороны Японии этот проект был отклонен. Вскоре и у самой Англии, влияние которой на гоминьдановское правительство все более усиливалось, ослаб интерес к собственному предложению.
Теперь Англия стала проводить свою политику в отношении Китая, не считаясь с японскими протестами. Это изменение курса английской политики на Дальнем Востоке произошло во второй половине 1935 года. Подходящим моментом для ее изменения явилась посылка в Китай экономической миссии Лейт-Росса.
В июне 1935 года английское правительство, объявив о посылке в Китай Лейт-Росса, заявило о своем намерении определить экономическую политику Англии в отношении Китая, основываясь на докладе, который будет составлен Лейт-Россом после личного ознакомления с экономическим и финансовым положением этой страны. Англия предложила Японии, Соединенным Штатам и Франции принять участие в этой миссии, но последние отвергли английское предложение.
В августе 1935 года Лейт-Росс выехал из Лондона в Токио через Канаду, не заезжая в Вашингтон, и прибыл туда в сентябре. После совещания с министром иностранных дел Хирота и министром финансов Такахаси он отправился в Китай.
Из одного этого факта видно, что Лейт-Росс надеялся на предоставление займа Китаю совместно с Японией. Однако его желание из-за протеста японской стороны и прежде всего командования японской армии, дислоцированной в Китае, не было осуществлено.
1 ноября, когда было совершено покушение на Ван Цзин-вэя и началось массовое изъятие вкладов из банков, гоминьдановское правительство вынуждено было, [326] основываясь на проекте Лейт-Росса, издать распоряжение о национализации серебра, осуществить денежную реформу, установить контроль за валютой, находящейся в обращении, и вместе с тем включить китайскую валюту в стерлинговый блок.
Подоплекой всего этого явилась скорее всего финансовая поддержка, которую Англия оказала Китаю. До сих пор твердая и неуступчивая позиция, занятая Японией, укрепляла решимость Англии оказать поддержку гоминьдановскому правительству. Теперь же престиж Англии зависел от результатов денежной реформы, а последние были самым тесным образом связаны с экономическим строительством в Китае.
В дальнейшем Соединенные Штаты тоже поддержали предложение о денежной реформе в Китае и постарались присоединить китайскую валюту к долларовому рынку. Устойчивость китайской валюты, которая была введена в результате реформы, с одной стороны, усиливала зависимость гоминьдановекого правительства от иностранных государств, а с другой — в значительной мере способствовала объединению страны гоминьдановский правительством и на этой базе — расширению экономического строительства в Китае.
Деятельность Японии, направленная на отторжение Северного Китая
Протест, который вызывала в самой Японии и особенно в японской армии, находившейся в Китае, миссия Лейт-Росса, нашел свое выражение в заявлении Ода, командующего японской армией, расположенной в Северном Китае, относительно предоставления Северному Китаю автономии (24 сентября 1935 года). В этом заявлении говорилось о предотвращении антияпонских и антиманьчжурских выступлений в Северном Китае, о стремлении не допустить, чтобы Северный Китай стал «красным». Кроме того, в нем содержалось требование вывести Северный Китай из-под юрисдикции гоминьдановекого правительства и создать автономное государство, объединяющее пять провинций Северного Китая. [327]
Затем состоялось совещание Совета пяти министров японского правительства: премьер-министра, министра иностранных дел, военного и морского министров, а также министра финансов, на котором была достигнута договоренность в целях укрепления экономического союза и борьбы с коммунизмом в Северном Китае превратить последний в особую зону.
Движением за предоставление Северному Китаю автономии руководил генерал Доихара, командированный сюда в июне 1935 года Квантунской армией. Делал он все это в соответствии с планами Квантунской армии, а также японских войск, расположенных в Северном Китае. Прежде всего он вытащил на арену главаря старой китайской военщины У Пэй-фу, пытаясь создать автономное правительство пяти провинций Северного Китая во главе с ним. Когда же эта его затея провалилась, он пытался создать в Северном Китае автономное правительство во главе с Сун Чжэ-юанем, который в то время руководил обороной района Пекин — Тяньцзинь, но китайская сторона не пошла на это. Все же под давлением Квантунской армии и прежде всего самого Доихара к концу 1935 года в Северном Китае были созданы две новые формы политической власти.
В октябре в результате темных махинаций японских разведывательных органов в уезде Сянхэ, провинция Хэ-бэй, началось крестьянское восстание, проходившее под лозунгом самоуправления. Восстание было быстро подавлено, но фактом восстания немедленно воспользовались командиры отрядов по обеспечению общественного спокойствия в демилитаризованной зоне, размещенных там в соответствии с соглашением, заключенным в Тангу. Во главе их стоял Инь Жу-гэн, на которого оказывала давление японская армия. 1 ноября начальники всех уездов провинции Хэбэй заявили о создании автономного правительства, а по существу марионеточной автономии, находившейся в руках японской армии.
Воспользовавшись тем, что гоминьдановское правительство не могло вмешаться, поскольку дело происходило в демилитаризованной зоне, они создали Антикоммунистический автономный комитет восточной части провинции [328] Хэбэй, а позднее, в декабре, переименовали его в Антикоммунистическое автономное правительство восточной части провинции Хэбэй, заявив о своем выходе из-под юрисдикции гоминьдановекого правительства и о том, что не допустят, чтобы их территория стала «красной». Все это они называли образцовым осуществлением автономии.
Почти одновременно с образованием новой политической власти в восточной части провинции Хэбэй в Пекине был создан Политический совет, по своему характеру не отличавшийся от созданного в восточной части провинции Хэбэй. Возглавил этот совет Сун Чжэ-юань. Совет был создан гоминьдановский правительством в результате сильного давления со стороны японской армии; кроме того, таким путем китайское правительство стремилось показать, будто поддерживает планы японской армии.
Однако под контролем этого совета находились лишь провинции Хэбэй и Чахар; власть его не распространялась ни на Шаньдун, ни на Суйюань, ни на Шаньси. На совет возлагалась обязанность воспитывать население в духе уважения к Японии и укрепления японо-китайской дружбы, а также выступать с антикоммунистическими лозунгами. Этот совет находился под контролем гоминьдановекого правительства и был еще далек от того автономного управления Северным Китаем, о котором мечтала японская армия.
Но гоминьдановское правительство больше не желало подчиняться требованиям японской армии. Это объяснялось, с одной стороны, поддержкой, которую ему оказывала Англия, а с другой — давлением на него антияпонского национально-освободительного движения, которое все более усиливалось.
Позиции японофилов внутри гоминьдановекого правительства были значительно подорваны в связи с совершенным 1 ноября 1935 года покушением на Ван Цзин-вэя, председателя Исполнительного юаня и лидера прояпонских элементов, зато возросло влияние тех, кто призывал к борьбе против Японии.
Напряженность в отношениях между Японией и Китаем [329] возрастала, что вызвало серьезные разногласия и в экономической области. Экономическое развитие Японии благодаря превращению Северного Китая в особую зону осуществлялось в огромных масштабах. Политический режим, созданный в восточной части провинции Хэбэй, которая находится в непосредственной близости от Маньчжурии, служил основой внешней торговли Японии с восточной частью провинции Хэбэй, причем эта торговля достигла огромных размеров.
Таможенные тарифы, установленные этим режимом, составляли четверть тарифов, установленных гоминьдановский правительством, поэтому доходы от таможенных пошлин Тяньцзиня наполовину сократились. В ноябре 1935 года была создана промышленная компания, являвшаяся дочерней компанией ЮМЖД, с капиталом в 10 миллионов иен, а в августе следующего года образована смешанная японо-китайская тяньчэнская электропромышленная компания, находившаяся под влиянием первой. В это же время стали усиленно строиться различные промышленные предприятия. Эта экономическая агрессия, естественно, должна была столкнуться с экономическим строительством в Китае{90}, осуществлявшимся после денежной реформы. [330]