Глава третья.

Агрессия в Маньчжурии

1. Обострение вопроса о Маньчжурии и Внутренней Монголии

Тяжелое положение Кореи

В результате экономического кризиса внутренний рынок Японии сузился еще больше. Поэтому японский капитализм не имел другого выхода из кризиса, кроме как обеспечить себе внешние рынки и расширить их. Но в связи с мировым экономическим кризисом внешние рынки были прочно закрыты. Внешняя торговля Японии неуклонно сокращалась. В 1930 году по сравнению с 1929 годом объем японского экспорта снизился на 32, а объем импорта на 30 процентов. Снижение объема внешней торговли Японии было более катастрофическим, чем аналогичное снижение объема внешней торговли Англии, США, Франции и Германии за тот же период. Чтобы выйти из создавшегося положения, политические деятели и капиталисты Японии встали на путь дальнейшего усиления эксплуатации колоний, на путь захвата с помощью вооруженной силы новых колониальных владений.

В Корее, являвшейся одной из крупнейших японских колоний, в условиях кризиса народ страдал от тройного гнета. Во-первых, экономический кризис нанес удар по сельскому хозяйству, которое также оказалось охваченным кризисом; во-вторых, вся тяжесть промышленного кризиса в метрополии перекладывалась на сельское хозяйство колоний; в-третьих, усилилась эксплуатация со стороны помещиков и торговцев путем взимания высоких процентов. В 1930 году в результате богатого урожая в Японии и Корее цена на рис упала на 44 процента. Это [162] создало чрезвычайно тяжелое положение в деревне, которое усугубилось неурожаем следующего года. Беднейшая часть корейского крестьянства — арендаторы, составлявшие 43 процента, и полуарендаторы, составлявшие 33 процента всех крестьянских дворов Кореи, — несла на своих плечах непомерную тяжесть, отдавая в виде арендной платы 50, а иногда даже 60 и 70 процентов урожая. Кроме того, крестьяне страдали от высоких ростовщических процентов, достигавших иногда 10–20 процентов в месяц, и от угнетения со стороны торгового капитала. Предметы первой необходимости, выпускаемые японской промышленностью, продавались крестьянам по высоким монопольным ценам. В то же время продукты, производившиеся корейскими крестьянами, в принудительном порядке скупались у них по низким ценам. Средние цены на сельскохозяйственные продукты с марта 1930 по март 1931 года, то есть за год, снизились на 28 процентов, тогда как снижение цен на ввозимые (в основном из Японии) товары составило всего 12,8 процента.

С давних времен большая часть корейских крестьян не могла поддерживать свое существование только за счет сельского хозяйства, поэтому многие из них либо уезжали на заработки в Японию, либо уходили в города, где нанимались на фабрики и стройки. Таким путем крестьянам удавалось кое-как сводить концы с концами. Но в результате углубления экономического кризиса найти заработки на стороне стало невозможно. Что же касается членов семей крестьян, уже работавших в городах, то их в связи с безработицей увольняли, и они снова возвращались в деревню. Все это вело к дальнейшему обнищанию крестьянства.

В тяжелых условиях жили не только крестьяне, но и весь корейский народ. Даже по официальным данным, процент безработных в Корее был в два раза выше, чем в Японии. Неуклонно снижалась и без того мизерная заработная плата корейских рабочих. По данным о средней заработной плате, на предприятиях, насчитывающих более 50 человек, рабочий-японец получал в день 1 иену 96 сэн, а рабочий-кореец всего 94 сэна. При этом надо учитывать, что заработная плата корейских рабочих беспрерывно [163] снижалась. Что же касается сельскохозяйственных рабочих, то их заработная плата упала до 65 сэн в день. Из-за отсутствия на корейских фабриках и заводах трудового законодательства и без того продолжительный рабочий день — что так типично для колониальных стран (даже женщины и дети работали по одиннадцать часов) — увеличивался еще более. Рабочие-корейцы работали, подгоняемые хлыстом надсмотрщиков японцев, получая заработную плату, которой не хватало даже для поддержания существования. Но их постепенно лишали и этой работы. В результате рабочие покидали города, что вело к перенаселению деревни, а это в свою очередь влекло к углублению нищеты крестьян.

Об этом свидетельствуют, например, результаты обследования, проведенного в провинции Кёнсан Намдо. Обследованию подвергся поселок, в котором насчитывалось 36 дворов. Результаты обследования показали, что семья, состоящая в среднем из пяти человек, жила год на 100 иен, то есть на 8 иен в месяц. (В Японии средняя заработная плата составляла 30 иен в месяц.) Больше того, из 36 обследованных семей три семьи, состоявшие из шести человек каждая, имели годовой доход 50 иен. Таким образом, на каждого члена семьи приходилось в день немногим более двух сэн. Поистине немыслимые условия жизни! Поскольку 80 процентов населения Кореи составляли крестьяне, можно с полным правом сказать, что в то время в таких условиях жил весь корейский народ.

Вовлечение Кореи в орбиту экономического кризиса привело к углублению противоречий японского капитализма.

Во-первых, усиление эксплуатации, цель которой заключалась в том, чтобы переложить бремя кризиса на плечи колоний, еще больше сузило и без того узкий корейский рынок. Покупательная способность корейских крестьян сократилась до минимума. Объем импорта из Японии в 1931 году по сравнению с 1930 годом упал на 25 процентов, а по сравнению с 1929 годом на 33 процента. Это послужило причиной обострения кризиса японской промышленности. [164]

Во-вторых, падение цен на рис в связи с кризисом в сельском хозяйстве Кореи значительно ускорило наступление кризиса в сельском хозяйстве Японии. После первой мировой войны в соответствии с политикой создания автаркии, а также с целью сохранения низкой заработной платы в Японии и Корее широко поощрялся рост производства риса. В связи с этим половину всего корейского экспорта в Японию составлял рис, а это оказало огромное влияние на цены на рис в самой Японии. Вот почему падение цен на корейский рис непосредственно отражалось на цене риса в Японии.

В-третьих, в колониальной Корее наблюдалось обострение политического кризиса. По мере углубления экономического кризиса происходило обнищание не только арендаторов, но и полуарендаторов, крестьян-землевладельцев и даже мелких помещиков. Мелкие помещики, крестьяне-землевладельцы и полуарендаторы превращались в арендаторов, которые занимались земледелием, выжигая, как в доисторические времена, участки леса и переселяясь с места на место. Больше того, многие из разорившихся крестьян бежали в Маньчжурию и Китай.

Если в 1929 году в Корее насчитывалось 1283 тысячи дворов арендаторов, то к концу 1930 года их число возросло до 1334 тысяч. За этот же период число хозяйств, занимавшихся земледелием на выжженных участках леса, увеличилось с 3430 тысяч до 3750 тысяч. Одновременно несколько возросло число помещиков, не обрабатывающих свою землю. Кроме того, наблюдался рост числа крупных корейских землевладельцев и переселившихся из Японии помещиков-японцев. По статистическим данным на 1927 год, из 878 помещиков, имевших свыше 100 тё{50} земли, 543 были японцами, при этом 90 тысяч тё земли принадлежало Восточно-колонизационной компании «Тоётакусёку кайся».

Невероятное обнищание крестьян, протекавшее в условиях принимавшего все большие масштабы расслоения деревни на бедняков и богачей, привело к росту [165] арендных конфликтов. Требования арендаторов затрагивали не только право на аренду и вопрос о выплате арендной платы, но и касались вопроса об уплате налогов. Эти конфликты переплетались с традиционной борьбой за национальную независимость и все чаще приобретали политический характер, потрясая основы колониального господства японского империализма в Корее.

Члены Крестьянского союза в Чонпхёне (провинция Хамчён Намдо), который в январе 1931 года был запрещен властями, «проникшиеся крайне левой идеологией, были объединены в масштабе деревни в невиданные по своей крепости ячейки». В мае того же года в уезде Хонвонь (провинция Хамчён Намдо) более двух тысяч крестьян выступило с протестом против налогов, которыми были обложены крестьянские союзы и крестьянские объединения, а также против других налогов и поборов. Одновременно они потребовали отсрочки уплаты подворного налога. Воспользовавшись первым базарным днем, крестьяне заполнили все дороги, ведущие в город Хонвонь. Вооруженные кирками и мотыгами, они провели массовую демонстрацию, которая прошла под революционными лозунгами.

Упорную классовую борьбу вели и корейские рабочие. В январе 1930 года две тысячи работниц корейских текстильных фабрик в Пусане начали забастовку, выдвинув требования: «Долой национальную дискриминацию!», «За восьмичасовой рабочий день!», «Требуем установить минимум дневной заработной платы в 80 сэн!», «Повысить заработную плату, предусмотренную контрактом, на 30 процентов!» и другие.

В ноябре 1929 года в Кванчжу произошло столкновение между корейскими и японскими школьниками. Благодаря руководству компартии борьба, начатая школьниками, распространилась по всей стране и слилась с забастовкой на пусанских текстильных фабриках. Затем начались забастовки на рисоочистительных заводах в Инчоне, Тэгу и Чинаньпхо, консервных заводах в Синьпхо (провинция Хамчён Намдо) и Вонсане, на предприятиях акционерного кондитерского общества в Сеуле и акционерного строительного общества в Йонсане. [166] Эти события явились крупнейшими после событий 1919 года: на борьбу поднялись 300 горняков шахт Хамхыня, затем вспыхнула всеобщая забастовка двух тысяч рабочих двенадцати резиновых фабрик в Пхеньяне; свыше 400 рабочих Вонсана, возмущенные зверским убийством корейского коммуниста Ким Ин Сана, организовали демонстрацию с требованием возвратить труп убитого для предания его земле. В ходе этой борьбы происходили кровопролитные схватки с японской полицией.

Такое же положение сложилось и на Тайване. С 1927 года там начало усиливаться движение крестьян и рабочих. В ноябре 1930 года вспыхнуло восстание 1500 жителей Цзюляня. Генерал-губернаторство подавило это восстание, бросив против восставших войска. Восстание было направлено против японцев: в ходе его повстанцами не был убит ни один местный житель тайванец. Говоря о причинах восстания, газета «Токио асахи симбун» писала: «Тайваню не предоставлена автономия, а его население лишено права участвовать в выборах... Под тем предлогом, что Тайвань — это район, лежащий вне сферы административного управления, промышленность и система просвещения переданы там в ведение полиции, то есть установлено полицейское господство».

Подъем национально-освободительного движения, которое вовлекло в свою орбиту буржуазных националистов, но главная роль в котором принадлежала рабочим и крестьянам Кореи и Тайваня, потрясло основы японской колониальной системы. Результатом усиления репрессий был все более возраставший отпор народов этих колоний; их сопротивление стало еще более ожесточенным.

События в Ваньбаошане

Переселение из Кореи в Маньчжурию большого числа крестьян, которые покидали Корею из-за невозможности бороться с нищетой, явилось причиной возникновения в Маньчжурии нового политического кризиса.

Сразу же после установления в Корее японского господства множество корейских крестьян, которые были не в силах сносить беспощадную колониальную эксплуатацию [167] японцев, начало покидать родину и переселяться в Маньчжурию. Так, в районе Цзяньдао (провинция Гирин) половину всего населения составляли корейские переселенцы. Переселение приняло настолько большие масштабы, что между корейскими переселенцами и китайскими крестьянами возникали конфликты из-за земли.

В мае 1930 года в районе Цзяньдао вспыхнуло восстание корейских крестьян, поднявшихся на борьбу против двойного гнета — китайской военщины и японских полицейских властей. Это восстание — а им руководила компартия — было немедленно подавлено. После этого гнет китайской военщины и японской полиции стал еще более жестоким. Свыше 300 крестьян корейцев было выселено из Цзяньдао в район Чанчуня. Здесь переселенцы решили обработать тысячу тё целины и приступили к оросительным работам, заключив арендные договоры с помещиками китайцами. (Участок целины находился в пятидесяти ли к северо-западу от Чанчуня, между Ваньбаошанем и рекой Итунхэ.) Однако в условиях подъема национальных чувств китайского народа, многие представители которого рассматривали корейских крестьян как агентов японского империализма, эти мероприятия корейских крестьян не могли пройти гладко. В конце мая 1931 года китайские власти потребовали, чтобы корейцы немедленно покинули этот район. Опасаясь, что ирригационные работы, начатые корейцами, вызовут наводнение, китайские крестьяне, проживавшие в верхнем течении реки, выступили против корейских крестьян. 1 июля 500 крестьян китайцев ворвались в корейские селения, открыли стрельбу из винтовок и пистолетов и разрушили плотины и каналы. Таков характер этого инцидента, широко известного под названием «события в Ваньбаошане»{51}.

Япония использовала этот инцидент для разрешения маньчжурского вопроса. Японская пропаганда начала [168] трубить о беззакониях, якобы творящихся в Китае. Под влиянием этой пропаганды среди корейцев вспыхнули антикитайские выступления. В ночь на 2 июля такое выступление произошло в Инчоне, а вскоре оно распространилось по всей Корее. Корейцы мстили китайцам, проживавшим в Корее. Было убито и ранено несколько сот китайцев, корейцев, а также полицейских.

Так корейцы-крестьяне, переселившиеся в Маньчжурию, стали жертвами японского империализма. В меморандуме Танака говорилось:

«В настоящее время в Трех восточных провинциях проживает уже свыше миллиона корейцев. Когда их число в Маньчжурии и Монголии превысит два с половиной миллиона, их можно будет в случае необходимости подстрекнуть к военным действиям; мы окажем им поддержку, утверждая, будто подавляем корейское движение. Восточное колонизационное общество и Южно-Маньчжурская железнодорожная компания также должны оказать им экономическую и финансовую помощь. Нужно силами корейцев развивать богатства Маньчжурии и Монголии и монополизировать в своих руках торговые права».

Так на корейцев без их ведома возлагалась миссия передового отряда агрессии японского империализма. Выступления, ставившие целью отомстить за события в Ваньбаошане, были направлены не против японского империализма, истинного виновника этих событий, а против китайского народа, с которым корейский народ должен был действовать в тесном единении. Это еще более усугубляло драматизм возникших событий.

Маньчжурия и Монголия — «жизненно важная линия»

По мере углубления экономического кризиса и обострения противоречий в Корее и на Тайване приобретал все большее значение и был поставлен на повестку дня вопрос о Маньчжурии и Монголии. Именно в этот период Монголия и Маньчжурия были названы в Японии «жизненно важной линией». О том, какое огромное значение [169] имела Маньчжурия для японского капитализма, свидетельствуют хотя бы следующие данные. В 1930 году японский экспорт в Маньчжурию составил 8 процентов всего объема экспорта, причем туда было вывезено 14 процентов всего экспортированного сахара, 12 процентов хлопчатобумажных тканей и 37 процентов машин и оборудования. Эти цифры показывают, каким важным рынком сбыта была для Японии Маньчжурия.

Кроме того, Маньчжурия являлась для Японии важным источником сырья и полезных ископаемых. Ввоз из Маньчжурии составил 11 процентов всего японского импорта, а по отдельным видам продукции — еще более. Так, из Маньчжурии в Японию было вывезено 76 процентов импортируемых бобовых культур, 86 процентов бобового жмыха, 64 процента угля, 46 процентов чугуна. Следует также принять во внимание, что во всей внешней торговле Маньчжурии первое место занимала Япония, оттеснившая остальные страны на второй план. Особенно это касается таких видов продукции, как уголь и чугун, которые в основном шли в Японию.

Но Маньчжурия представляла для Японии интерес не только как рынок сбыта. Одновременно она являлась широким полем для вывоза капитала. По данным на январь 1930 года, японские капиталовложения в Маньчжурии достигли следующих размеров: в виде займов было вложено 238 062 тысячи иен, в предприятия юридических лиц — 1 135352 тысячи, в частные предприятия — 94991 тысяча, а всего — 1468405 тысяч иен. Капиталовложения в Маньчжурии значительно превосходили японские капиталовложения на Тайване (305 миллионов иен), в Корее (804 миллиона) и Китае (1190 миллионов иен), составив 73 процента всех иностранных капиталовложений в Маньчжурии. 23 процента оставшихся капиталовложений падали на долю Советского Союза (КВЖД). Таким образом, почти все иностранные капиталовложения в Маньчжурии принадлежали Японии. Важно отметить, что японские вложения в основном направлялись в такие отрасли маньчжурской экономики, как транспорт (56 процентов), горная и лесная промышленность, промышленность по переработке [170] сельскохозяйственного сырья (8,4 процента) и тяжелая промышленность (9,7 процента).

Однако примерно с 1930 года обстановка в Маньчжурии, игравшей для Японии такую важную роль, начала постепенно меняться. Под влиянием экономического кризиса Япония стала поглощать значительно меньше маньчжурского сырья, покупательная способность народных масс Маньчжурии, обусловленная снижением их жизненного уровня, упала, а это привело к сокращению японского экспорта. Развитие революции в Китае и распространение ее на Маньчжурию усилило противодействие маньчжурского народа японскому империализму. В результате всего этого объем внешней торговли Японии с Маньчжурией начал сокращаться.

Создавшееся положение привело к обострению противоречий во всех областях жизни Маньчжурии. Ежегодный прирост населения в Маньчжурии был равен примерно 1 миллиону человек, причем половину его составляли переселенцы из собственно Китая. Но эти переселенцы не могли стать самостоятельными земледельцами. Дело в том, что огромные площади целинных земель в Маньчжурии находились в руках военщины, бюрократии, крупных торговцев, и переселенцы должны были арендовать у них землю. В Маньчжурии поддерживался обычай, согласно которому крестьяне сверх арендной платы, достигавшей 50–60 процентов урожая, должны были выплачивать различные налоги, введенные военщиной, а также налоги за пользование оросительной системой, введенные помещиками. Вдобавок крестьяне обязаны были отработать на помещика не менее десяти дней в году. Существовало огромное различие в размерах землевладений. Так, в большинстве провинций Южной Маньчжурии 50 процентов, а в Северной — 80 процентов крестьянских семей не имели собственной земли и являлись батраками. Земля здесь была сконцентрирована в руках немногочисленных помещиков и милитаристов. Нередки были случаи, когда два-три помещика владели землей всей провинции.

Но маньчжурские крестьяне страдали не только от таких феодальных отношений в сельском хозяйстве. Они [171] подвергались эксплуатации в результате введения монопольных цен на проезд по ЮМЖД. Кроме того, скупая по низким ценам соевые бобы, такие крупнейшие компании, как «Мицуи буссан», «Мицубиси сёдзи» и другие навязывали крестьянам предметы первой необходимости по высоким ценам. Огромное число людей, разорившихся в результате развала кустарного промысла и расслоения в деревне, не могло быть поглощено фабриками и заводами. Они были вынуждены жить в нечеловеческих условиях, работая в качестве кули, батраков или оставаясь бедняками-крестьянами. В результате частичной индустриализации Маньчжурии, вызванной деятельностью ЮМЖД и иностранного капитала, в стране появился пролетариат. Объединяемые Маньчжурским бюро Коммунистической партии Китая рабочие и крестьяне представляли грозную силу в борьбе с японским империализмом.

Но, с другой стороны, в условиях растущего с каждым годом китайского сельского населения в Маньчжурии во все области; куда еще не проник монополистический капитал, начал проникать национальный капитал. Последний стал оказывать поддержку маньчжурскому милитаристу Чжан Сюэ-ляну, представлявшему вначале интересы феодальных помещиков, заставив его встать на путь объединения и укрепления политической власти в Северо-восточных провинциях, на путь отхода от Японии и сближения с гоминьдановский правительством. «В то время как Россия и Япония поглощены борьбой за сферы влияния соответственно в Северной и Южной Маньчжурии, — говорилось в докладе Литтона, — китайские крестьяне захватывают землю, и Маньчжурия неизбежно становится все более близкой Китаю. В этих условиях Китай сумел получить благоприятную возможность, чтобы вновь настаивать на своем суверенитете над Маньчжурией». Чжан Сюэ-лян после убийства его отца Чжан Цзо-линя стал считать японский империализм своим врагом и, приняв флаг Китайской республики, начал проводить политику сближения с Гоминьданом.

Империалистические государства, и в первую очередь Англия и Соединенные Штаты, испытывавшие на себе [172] удары все более углублявшегося мирового экономического кризиса, поддерживали антияпонское движение национального капитала в Маньчжурии, стремясь таким путем расширить рынки сбыта. Они продолжали прилагать все силы, чтобы лишить Японию монопольного положения в Маньчжурии и в случае успеха прибрать к своим рукам весь маньчжурский рынок. Первым на повестку дня был поставлен вопрос о праве на отчуждение земли.

В японо-китайском договоре от 1915 года предусматривалось, что «подданные Японии могут отчуждать в Южной Маньчжурии необходимые участки земли для строительства зданий торгово-промышленных предприятий или для ведения сельскохозяйственного производства». Но в сложившейся обстановке власти Чжан Сюэляна часто не признавали этого условия договора. События в Ваньбаошане также явились одним из проявлений движения за «возврат земли китайцев Китаю». Все это вызывало огромное беспокойство в кругах крупного финансового капитала Японии, который за период с 1922 по 1931 год увеличил площадь отчужденной в Маньчжурии земли с 80 тысяч до 500 тысяч акров.

В этих условиях возник вопрос о строительстве железнодорожной линии, которая должна была конкурировать с Южно-Маньчжурской железной дорогой.

В июле 1930 года Китай получил от голландской компании, производившей работы по реконструкции портов, заем и, стремясь подорвать монопольное положение порта Дальнего, приступил к строительству незамерзающего порта Хулудао. Одновременно он сделал первый шаг по пути осуществления плана строительства железной дороги, которая ликвидировала бы монополию ЮМЖД. Предполагалось начать работы со строительства восточной и западной магистралей. Ясно, что здесь действовал не только китайский национальный капитал. За всем этим чувствовалась помощь американского и английского капитала.

Кризис перепроизводства сои в Маньчжурии, снижение тарифа на железных дорогах, принадлежавших Китаю, резкое падение цен на серебро, вызвавшее повышение [173] тарифов на ЮМЖД, привели к тому, что в 1930 году доходы Японии от ЮМЖД (по данным на 1931 год, капиталовложения в ЮМЖД составляли 40 процентов всех японских вложений в Китае и 63 процента вложений в Маньчжурии) уменьшились на 30 800 тысяч иен, или на одну треть, по сравнению с 1929 годом. В это же время уменьшилось значение собственно Китая и Маньчжурии как рынков сбыта промышленных товаров. Особенно это относится к Китаю. После наиболее благоприятного в этом отношении 1926 года монопольное положение, Японии в Китае начало все более ослабевать. В течение пяти лет японский экспорт в Китай и Маньчжурию снизился на 5 процентов, в то время как общая доля японского экспорта в Китай, Маньчжурию и Монголию возросла. Такое же положение наблюдалось и в области импорта сырья. Так, за пять лет, к 1930 году, экспорт Китая, Маньчжурии и Монголии в Японию сократился примерно на 1 процент, в то время как доля японского импорта из этих стран продолжала повышаться. Все это заставило Японию рассматривать вопрос о Маньчжурии и Монголии как «жизненно важную проблему». Японские империалисты начали испытывать острую потребность сдержать развитие китайского национального капитала, обуздать антияпонское движение в Маньчжурии, изгнать оттуда иностранный капитал и, не останавливаясь перед применением вооруженной силы для обеспечения своих интересов, монопольно завладеть Маньчжурией как колонией. «Дипломатию Сидэхара», представлявшую интересы крупного капитала, неизбежно следовало обновить, исходя из требований того же капитала.

Гражданская война в Китае и укрепление коммунистической партии Китая

Обстановка, сложившаяся в Китае, явилась одним из условий, позволивших Японии осуществить план захвата Маньчжурии. Чан Кай-ши при поддержке Соединенных Штатов сумел достигнуть некоторых успехов в объединении Китая, но жизнь народа от этого нисколько не улучшилась. В ходе объединения страны Чан Кай-ши [174] вызвал междоусобную борьбу, развязанную бесчисленными крупными и мелкими милитаристами, за спиной которых стояли те или иные империалистические державы. В течение четырех лет, прошедших с момента образования гоминьдановского правительства и до 1930 года, произошло восемь только крупных инцидентов. В связи с этим ежегодные военные расходы в бюджете гоминьдановского правительства составляли в среднем 90 процентов. В течение девяти лет, с 1927 по 1936 год, гоминьдановское правительство выпустило несколько займов на сумму 20 200 миллионов юаней. Даже в период господства северных милитаристов, который известен как период беспрерывных гражданских войн и непосильных налогов, ассигнования на военные нужды составляли 70 процентов бюджета, а за пятнадцать лет было выпущено займов всего на 600 миллионов юаней. В это время ключевые позиции в правительстве были захвачены «четырьмя семействами», группировавшимися вокруг Чан Кай-ши: Цзянами (во главе с Чан Кай-ши{52}), Сунами (во главе с Сун Цзы-вэнем), Чэнями (во главе с братьями Чэнь Го-фу и Чэнь Ли-фу) и Кунами (во главе с Кун Сян-си). Эти семьи монополизировали выпуск внутренних займов и денежных знаков, а также получение займов из-за границы, иными словами, прибрали к рукам все финансы страны. Кроме того, они захватили господствующее положение во всех банках, в промышленности, на транспорте и в торговле Китая.

Народ же, кроме налогов, выплачиваемых в законном порядке, облагался налогом «на рождение», который выплачивался при рождении ребенка, налогом «за гроб», налогом «за дымовую трубу», налогом «за плодородие земли» и рядом других налогов, которыми по своему усмотрению власти облагали трудящихся. Эти налоги в десять-тридцать раз превышали сумму основного налога. Кроме указанных налогов, трудовой народ нес на себе бремя «расходов по безопасности», которые господствующие классы выплачивали соперничавшим милитаристам. При взимании всех этих налогов заработная плата рабочих [175] снижалась, а арендная плата повышалась или выплачивалась вперед. Что же оставалось после всего этого трудовому народу? Заброшенные поля крестьян перерезали «современные» военные дороги; с 1927 по 1930 год население потеряло 500 тысяч своих близких, насильно мобилизованных в армию.

Подобное положение явилось причиной нового этапа развития революционного движения. Толчком для этого послужила борьба, которую под руководством Мао Цзэдуна и Чжу Дэ вели китайские товарищи за создание в районе Цзинганшань в провинции Цзянси базы китайской Красной армии.

Как отмечалось выше, после поражения восстания в Наньчане отряд в 1200 человек в ноябре 1927 года создал советы в Хайфыне и Луфыне (провинция Гуандун). В это время отряд под командованием Чжу Дэ передислоцировался в провинцию Хунань, где соединился в горном юго-восточном районе провинции с партизанскими отрядами крестьян и горняков, мужественно боровшимися против террора помещиков и милитаристов. Отряд Чжу Дэ повсеместно организовывал восстания крестьян, и вскоре его силы увеличились до 6 тысяч человек. Уклоняясь от преследовавших его главных сил гоминьдановской армии, отряд весной 1928 года достиг горного района Цзинганшань, расположенного на границе провинций Цзянси и Хунань, и соединился с отрядом Мао Цзэ-дуна.

В июле 1927 года Ханькоуский охранный полк порвал с Ван Цзин-веем. Продвигаясь к югу от северной границы провинции Цзянси, полк соединился с отрядами Мао Цзэ-дуна, который объединял крестьян-партизан, железнодорожных рабочих и горняков. Мао Цзэ-дун поднимал их на партизанскую войну, организовывал крупные восстания крестьян, создавал революционные комитеты рабочих и крестьян (позднее советы). Но отряд Мао Цзэдуна подвергался преследованиям крупных сил противника. Осенью того же года этот отряд, насчитывавший тысячу бойцов, «обсыпанных вшами, окровавленных и разутых, штурмовавших ущелья и горы», отступил к горному району Цзинганшань, где начал создавать революционную базу. [176]

Цзинганшань, окруженный плотным кольцом пяти горных вершин, представлял собой укрепленный район, контролировавшийся главарем бандитской шайки Юанем, в распоряжении которого находилось 600 человек (из числа умиравших с голоду окрестных крестьян), вооруженных шестьюдесятью старыми винтовками. Мао Цзэдун распропагандировал этот отряд и водрузил над районом красный флаг с мотыгой и серпом. Вскоре в этот район прибыло большое число шанхайских и ханькоуских рабочих и студентов, спасавшихся от белого террора, и около 4 тысяч крестьян-партизан, потерпевших поражение в восстании, вспыхнувшем осенью на юге провинции Хунань. Так была создана армия, насчитывавшая 12 тысяч человек. Она была названа 4-м корпусом Рабоче-крестьянской Красной армии и состояла из четырех полков. Именно эта армия положила начало Народно-освободительной армии, обороняющей в настоящее время Китайскую Народную Республику. В то время она была вооружена, если это можно назвать вооружением, 2 тысячами винтовок и пистолетов, 2 орудиями и 20 пулеметами, имевшимися в отряде Чжу Дэ; имелось также небольшое количество винтовок, отбитых у противника партизанами. Большинство же бойцов было вооружено железными палками, мечами, кинжалами, мотыгами и копьями.

Как только окончилась гражданская война, армии южных милитаристов, насчитывавшие от восьми до восемнадцати полков каждая, развернули общее наступление из провинций Хунань и Цзянси, в результате которого им удалось окружить революционную базу. Красная армия в течение восьми месяцев не только оборонялась, но и совершала смелые вылазки в район, контролируемый противником, сгоняя с земли помещиков и устанавливая повсеместно крестьянскую власть. В январе 1929 года четырехтысячный отряд под командованием Мао Цзэ-дуна и Чжу Дэ, прорвав окружение, развернул в южной части провинции Цзянси партизанскую войну. Отряд дошел до провинций Гуандун и Фуцзянь.

В ходе этих тяжелых боев была создана могучая армия, овладевшая искусством ведения партизанской войны [177] по принципу: «Враг наступает — мы отступаем, враг остановился — мы тревожим, враг утомился — мы бьем, враг отступает — мы преследуем», армия, которая впоследствии доставила столько неприятностей японским войскам. Эта армия, обладавшая железной дисциплиной, предписывавшей «не забирать у народа даже иголки», состояла из неустрашимых солдат, которых враги называли «не знающими страха красными варварами». В зависимости от того, начинался ли раскол или устанавливалось единство в лагере милитаристов, Красная армия то концентрировала, то рассредоточивала свои силы, с каждым днем расширяя захваченные ею районы. В этих районах части Красной армии мобилизовали беднейших крестьян и ремесленников, отбирали у помещиков землю и раздавали ее беднякам и середнякам, что обеспечивало армии их поддержку. Красная армия создавала Советы рабочих, крестьян и солдат, в которых не разрешалось участвовать помещикам и богатым крестьянам. Красная армия и Красная гвардия росли и крепли.

Даже равнины были превращены в прочные опорные пункты, которые оборонялись народом, преисполненным революционной решимости. К первой половине 1930 года, когда вспыхнула гражданская войны между Чан Кайши и северными милитаристами Янь Си-шанем и Фын Юй-сяном, в провинциях Цзянси и Хунань, а также в провинциях Хубэй, Гуаиои, Гуандун, Фуцзянь, Аньхой и Хэнань уже было создано 15 советских районов, в каждый из которых входило по одному и более уездов, а численность только регулярных частей Красной армии достигла 70 тысяч человек, которые были сведены в 13 корпусов.

Весной 1930 года в провинции Хунань разразился голод. Голодающие крестьяне поднимали восстания. Значительно оживилась борьба рабочих в крупнейших городах. В этих условиях части Красной армии под командованием Пын Дэ-хуая, воспользовавшись междоусобицей между Чан Кай-ши, Янь Си-шанем и Фын Юй-сяном, овладели в июле городом Чанша. Один из важнейших пунктов провинции Хунань утонул в море красных флагов. [178]

Новый подъем революционного движения немедленно вызвал совместное вмешательство Англии, Соединенных Штатов, Франции и Японии. При поддержке семи иностранных канонерских лодок во главе с американской канонеркой «Палас» гоминьдановская армия вновь захватила Чанша. В результате вмешательства иностранных держав и авантюристической политики одного из лидеров Китайской коммунистической партии того времени Ли Ли-саня (в Ханькоу и других важнейших городах он поднял восстание рабочих, намереваясь направить части Красной армии для захвата этих городов) Красная армия вновь понесла тяжелый урон. Но благодаря деятельности, которую Мао Цзэ-дун и Чжу Дэ развернули в провинции Цзянси и в других районах страны, ряды Красной армии вновь пополнились, и к 1931 году она уже насчитывала свыше 100 тысяч человек.

Это вызвало смятение в Соединенных Штатах, Англии и гоминьдановском правительстве, которые имели крупные интересы в районе реки Янцзы. Закончив военные действия против Янь Си-шаня и Фын Юй-сяна, Чан Кайши сразу же издал чрезвычайный закон о наказаниях за политические преступления и обрушил на «красных» и подозреваемых в сочувствии к ним невиданный по своей жестокости террор. Сосредоточив восемь дивизий, насчитывавших 100 тысяч солдат, Чан Кай-ши окружил советские районы, расположенные в центральных областях провинции Цзянси. Потерпев поражение в этой операции, он в мае 1931 года дополнительно мобилизовал в свою армию 200 тысяч человек и в июле того же года силами трехсоттысячной армии предпринял новую попытку разгромить эти районы. До октября 1933 года Чан Кай-ши дважды окружал и атаковывал советские районы.

В ходе гражданской войны в советских районах успешно осуществлялась аграрная революция, в процессе которой складывался прочный союз рабочих и крестьян. Опираясь на этот союз, пролетариат занял руководящее положение в революции; начали набирать силы и подлинно демократические органы власти. Росла и крепла Красная армия, являвшаяся оружием народа. На основе этого союза были выработаны политический курс и [179] военная политика, отвечавшие конкретным условиям революционной борьбы в Китае.

Японские империалисты, вынашивавшие планы агрессии на материке, с самого начала испытывали бешеную злобу в связи с развитием революции в Китае и неспособностью нанкинского правительства приостановить этот процесс. Но это еще не все. Их все больше беспокоило то обстоятельство, что существование Советского Союза, который в сентябре 1928 года приступил к выполнению своего первого пятилетнего плана, воодушевляло бойцов китайской революции. Поэтому японские империалисты, стремившиеся захватить Маньчжурию и Монголию, чтобы превратить их в кордон, ограждающий китайскую революцию от влияния Советского Союза, в базу для покорения всего Китая, в свой передовой опорный пункт для войны против Советского Союза, с нетерпением ждали удобного случая для осуществления своих планов.

«Мартовский инцидент»

Обстановка, сложившаяся в Маньчжурии и Монголии, а также углубление депрессии и усиление общественных волнений внутри страны повергли в панику японских политических деятелей, буржуазию и военщину, которые начали приходить к выводу, что без войны и инфляции невозможно выйти из кризиса и сохранить империалистическую Японию. С полной серьезностью высказывались соображения о необходимости фашистского переворота внутри страны и вооруженного захвата Маньчжурии. Это течение возглавлялось военщиной.

Японская армия всегда была главной опорой монархии. Что касается ее классовой основы, то прослойка феодального воинского сословия, занимавшего господствующее положение в армии в период Мэйдзи{53}, постепенно сокращалась. Благодаря упразднению в 1914–1916 годах военно-подготовительных школ и в связи с [180] огромным расширением в период первой мировой войны военно-морского флота на командные должности в армию и флот стали привлекаться широкие слои мелкой буржуазии. Подавляющее большинство офицеров армии и флота составляли не горожане, а выходцы из деревни. Их отцы и братья были главным образом помещиками, богатыми крестьянами, чиновниками, учителями, торговцами, промышленниками и другими представителями низших слоев мелкой буржуазии. Обнищание и разорение мелкой буржуазии, которое произошло в результате общего кризиса капитализма, особенно после наступления экономического кризиса конца двадцатых годов, породило в этих слоях недовольство политической обстановкой в стране, беспокойство за будущее, страх перед обострением классовой борьбы. Офицерство армии и флота не могло не испытывать тревоги и колебаний, которым были подвержены средние классы, выходцами из которых являлись офицеры. Больше того, в связи со снижением офицерского жалованья ухудшились условия жизни самого офицерства, из-за бюджетных ограничений задерживалось их производство в следующий чин, в результате неоднократного сокращения численности армии происходило увольнение офицерского состава. Все это вызывало особое недовольство существующим положением.

С углублением экономического кризиса в сельском хозяйстве и обострением кризиса в деревне офицеры через своих унтер-офицеров и солдат, основная масса которых была выходцами из крестьян, а иногда и на своем собственном опыте начали весьма болезненно ощущать его удары. Сокращение морских вооружений в соответствии с решениями Лондонской конференции, развитие китайской революции, обострение вопроса о Маньчжурии и Монголии — эти внутренние и внешние события явились для офицерства тем стимулом, который заставил их выражать беспокойство по поводу слабости государственной обороны. Это привело к тому, что у офицеров зародилась мысль о вооруженном фашистском перевороте, который должен был путем реформ вывести Японию из политического и экономического тупика. [181]

В сентябре 1930 года офицерские круги центрального аппарата армии, группировавшиеся вокруг подполковника Хасимото Кингоро, который только что вернулся на родину из Турции, где видел своими глазами военную диктатуру Кемаля Ататюрка, организовали тайное общество, названное ими Обществом сакура. В его программе было записано: «Окончательной целью общества является перестройка страны. Для достижения этой цели не исключено использование в случае необходимости вооруженной силы». Эта организация была создана для изучения методов разрешения вопроса о Маньчжурии и Монголии и для перестройки страны. Под перестройкой страны члены общества подразумевали расширение отраслей промышленности, контролируемых государством, установление государственного контроля над финансами и торговлей, упразднение парламента, введение однопартийной системы, приоритет военных приготовлений. Переняв опыт фашизма и нацизма, они решили установить в стране национал-социализм и для этого утвердить прочную диктатуру военщины.

Подполковнику Хасимото из русского отдела 2-го управления Генерального штаба, подполковнику Нэмото из китайского отдела того же управления и другим членам Общества сакура удалось настоять на том, чтобы в документ, озаглавленный «Оценка обстановки 1930 года» (такие документы составлялись 2-м управлением Генерального штаба, и в них обычно говорилось о государствах — вероятных противниках Японии), была включена фраза: «Предварительным условием кардинального разрешения вопроса о Маньчжурии и Монголии должна быть перестройка страны» — и провести это как официальную точку зрения Генерального штаба. Получивший известность еще в период Тайсё националист Окава Сюмэй с 1929 года при поддержке Генерального штаба начал совершать поездки по стране, пропагандируя идею построения в Маньчжурии нового государства на основе «императорского пути» и превращения ее в базу агрессии против Советского Союза. Возглавлявшиеся Окава националисты из числа гражданских лиц и военщины, заключив втайне соглашение, выработали план «перестройки [182] страны» и начали готовиться к государственному перевороту, ставившему целью создание правительства военной диктатуры.

Окава, Хасимото и их сторонники решили осуществить в марте 1931 года государственный переворот, в результате которого должно было быть сформировано правительство во главе с тогдашним военным министром Угаки Иссэй и начат захват Маньчжурии. В записках одного из членов Общества сакура — майора Танака Киёси — говорится, что Угаки был согласен с этим планом и «полон решимости выйти на политическую арену и сформировать кабинет». 13 января состоялось совещание с участием заместителя военного министра Сугияма, заместителя начальника Генерального штаба Ниномия, начальника военного управления Коисо, начальника 2-го отдела Генерального штаба Татэкава, начальника отдела Ямаваки (в тот день вместо него на совещании присутствовал подполковник Судзуки Тейити) и подполковника Хасимото. В дальнейшем к ним присоединились начальник оперативного отдела Нагата, начальник отдела тыла Окамура и начальник китайского отдела Сигато. Заговорщики выработали подробный план действий. Сначала они намеревались организовать антиправительственный митинг с участием трех пролетарских партий — Социал-демократической, Национальной массовой и Новой рабоче-крестьянской — и выдвинуть на нем требование о свержении правительства. После этого предполагалось провести демонстрацию перед зданием парламента. Особое внимание заговорщики обращали на то, чтобы быть в курсе всего происходящего в парламенте. Они замышляли мобилизовать во время обсуждения парламентом законопроекта о профсоюзах 10 тысяч рабочих во главе с социал-демократами и открытыми милитаристами, окружить со всех сторон здание парламента и атаковать штаб-квартиры партий Сэйюкай и Минсэйто, а также резиденцию премьер-министра. Одновременно предполагалось поднять по тревоге войска и под предлогом охраны парламента занять его. Затем один из генералов должен был войти в сопровождении Коисо или Татэкава в зал заседаний парламента и заявить: [183] «Народ не доверяет настоящему составу правительства. Он возлагает надежды лишь на кабинет, возглавляемый генералом Угаки. Страна переживает ответственный момент, в связи с чем должны быть приняты надлежащие меры». Вслед за этим заговорщики должны были потребовать отставки кабинета и сформировать военный кабинет во главе с Угаки. В соответствии с этим планом лидер Социал-демократической партии Камэи Канъитиро получил задание мобилизовать рабочих.

Мятеж был назначен на 12 марта, но перед самым переворотом до Угаки дошли слухи, что он может стать премьером и не прибегая к перевороту. Угаки заколебался. Кроме того, он узнал, что разговоры насчет мобилизации 10 тысяч рабочих — не более как пропагандистский трюк Окава, и поэтому отдал приказ прекратить подготовку к мятежу. В результате планы националистов и военщины не были осуществлены. Эти события вошли в историю под названием «мартовского инцидента». Узнав о заговоре, правительство пришло в смятение, но, поскольку в нем было замешано руководство армии, оно не могло никого привлечь к ответственности и постаралось замять этот факт.

«Мартовский инцидент» оказал огромное влияние на последующее направление политики Японии. Лидеры военных кругов, с самого начала замышлявшие осуществить агрессию против Маньчжурии, поскольку они видели в этом единственное средство выйти из экономического кризиса, после мартовских событий приступили к реализации своих планов и начали захватывать господствующие позиции во внутренней политике страны. После инцидента военщина ограничилась лишь увольнением из центрального аппарата непосредственных участников заговора, среди которых были руководители Общества сакура. Никто из виновников инцидента не был наказан. Многие заговорщики, уволенные из центрального аппарата, были переведены в Квантунскую армию, дислоцировавшуюся в Маньчжурии. Теперь они начали вырабатывать планы ведения военных действий непосредственно в самой Маньчжурии. [184]

Второй кабинет Вакацуки и военщина

Здоровье премьер-министра Хамагути после постигшего его в декабре 1930 года несчастья по-прежнему оставалось тяжелым. 13 апреля кабинет Хамагути подал в отставку. На следующий день, 14 апреля, к власти пришло правительство партии Минсэйто, возглавляемое Вакацуки Рэйдзиро. В кабинете Вакацуки заняли важные министерские посты многие члены предыдущего правительства: министр иностранных дел Сидэхара, министр финансов Иноуэ и другие. Военный министр Угаки ушел в отставку в результате борьбы между различными группировками в армии, связанной с мартовскими событиями. Военным министром был назначен Минами Дзиро. По сравнению с Угаки, поддерживавшим более или менее тесные связи с императорским двором и политическими кругами, новый военный министр был связан с ними слабее; он был послушным исполнителем воли крайних элементов из среды военщины. Поэтому при новом кабинете резко обозначились расхождения между правительством и армией. В вопросе о Маньчжурии и Монголии армия начала высказывать собственную точку зрения и осуществлять действия, не считаясь с мнением правительства.

Серьезнейшими проблемами, которые правительство Вакацуки унаследовало от предыдущего кабинета, были сокращение жалованья правительственным чиновникам и военная реформа. Как было отмечено в предыдущей главе, проект сокращения жалованья вызвал огромное движение протеста в стране и был опубликован лишь в мае 1931 года, после того как этот вопрос потерял всю свою остроту. Что же касается военной реформы, то ее главная цель заключалась в следующем.

Вслед за сокращением морских вооружений мировое общественное мнение стало требовать сокращения армий. Это же требование все громче раздавалось и в самой Японии. Проводя военную реформу, правительство стремилось путем рационализации армейского вооружения, с одной стороны, удовлетворить эти требования, а с другой — модернизировать вооружение армии. Но после [185] того как военщина взяла курс на вооружение и разрешение вопроса о Маньчжурии и Монголии, содержание реформы постепенно начало меняться; главным в ней стало стремление улучшить организацию и вооружение сухопутной армии с таким расчетом, чтобы они соответствовали современным методам ведения войны.

После «мартовского инцидента» содержание проекта военной реформы неоднократно подвергалось обсуждению, но осуществление реформы требовало больших бюджетных ассигнований для вооружения армии авиацией и танками, увеличения войск в Корее и проведения других мероприятий; поэтому правительство, испытывавшее большие трудности в связи с депрессией, не могло приступить к ее реализации. 1 июля армия без санкции правительства опубликовала проект реформы, что еще более увеличило разрыв между ними.

4 августа на инструктивном совещании командиров дивизий военный министр Минами поднял вопрос о Маньчжурии и Монголии, недвусмысленно заявив о необходимости разрешить его вооруженной силой. Его выступление было широко подхвачено газетами. Заявление военного министра имело большое политическое значение. Не только он сам, но и командующие полковыми районами, а также офицеры, прикомандированные к гражданским учебным заведениям, при всяком удобном случае стали кричать о необходимости разрешения вопроса о Маньчжурии и Монголии с помощью вооруженной силы. Летом 1931 года по всей стране распространились слухи о намечающейся отправке войск в Маньчжурию и Монголию. Правительство и высшие сановники еще не могли решиться развязать войну. Опасаясь, что в такой обстановке армия может зайти слишком далеко, они предпринимали меры, чтобы сдержать военщину. Несмотря на это, позиция армии в вопросе о Маньчжурии и Монголии становилась все более твердой.

В августе 1931 года в одном из отдаленных пунктов Северо-Западной Маньчжурии местными китайскими войсками были убиты капитан разведывательной службы Накамура и его спутник, которые, переодевшись в гражданское платье, тайно разъезжали по этому району. Для [186] японской армии, с нетерпением ожидавшей удобного случая, инцидент с капитаном Накамура был прекрасным предлогом. Командование немедленно предъявило Чжан Сюэ-ляну жесткие требования, а в самой Японии началась широкая пропагандистская кампания. Не вызывало сомнений, что армия начнет в Маньчжурии военные действия. Но правительство и политические партии сложа руки наблюдали за действиями военщины. Премьер-министр Вакацуки, уступавший в популярности Хамагути, который сосредоточил в своих руках достаточно сильную политическую власть, ничего не мог поделать с военщиной, а военный министр Минами даже на заседаниях кабинета продолжал отстаивать свою точку зрения. Все это привело к тому, что армия независимо от правительства встала на избранный ею путь.

2. Маньчжурский и шанхайский инциденты

Взрыв в Лютяогоу

«В ближайшее время в Маньчжурии, очевидно, что-то произойдет», «Квантунская армия непременно предпримет какие-то действия», — такого рода слухи начиная с лета 1931 года стали распространяться среди хорошо осведомленных кругов Японии. В сентябре участились случаи передвижения и маневров войск Квантунской армии. Расширилась переписка центральных органов с Квантунской армией, осуществлявшаяся через курьеров и при помощи телеграфа. Вдоль всей Южно-Маньчжурской железной дороги создалась тревожная обстановка, местное население, чувствовавшее приближение войны, было охвачено страхом. Из Японии в Маньчжурию один за другим прибывали всякого рода авантюристы и коммерсанты.

14 сентября генерал-майор Татэкава Ёсицугу, занимавший в то время пост начальника первого отдела Генерального штаба, по приказу военного министра выехал из Токио в Квантунскую армию с секретным заданием. Ходили слухи, что его миссия состояла в том, чтобы заставить японскую армию прекратить разработку плана, [187] который наполовину уже стал достоянием гласности. Однако сам Татэкава, так же как и заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Ниномия Харусигэ и начальник военного управления военного министерства генерал-лейтенант Косио Кунинака, относился к той категории лиц, которые играли главную роль в закулисных делах армии, замышлявшей какие-то действия в Маньчжурии.

Но генерал-майор Татэкава, прибывший 18 сентября в Мукден, даже не пытался связаться со штабом Квантунской армии, чтобы передать это срочное секретное распоряжение, а провел ночь в одном из городских ресторанов. Как раз в эту ночь и произошел инцидент.

18 сентября в 10 часов вечера в Лютяогоу, севернее Мукдена, произошел небольшой взрыв. Лишь очень немногие обратили на него внимание, но даже те, кто услышал его, решили, что происходят очередные маневры японских войск, продолжавшиеся в течение нескольких дней. Однако именно этот взрыв послужил сигналом, возвестившим о начале второй мировой войны, которая длилась пятнадцать лет. Но в то время вряд ли кто мог предположить это.

Даже по сравнению с инцидентом в Сараеве, который разжег пламя первой мировой войны, это было совершенно незначительное и случайное событие. «Действительно, 18 сентября приблизительно в 10 часов 30 минут на железной дороге или поблизости от нее произошел взрыв. Если этот взрыв и причинил ущерб железной дороге, то он был настолько незначительным, что совершенно не помешал своевременному прибытию поезда, следовавшего в южном направлении от станции Чанчунь. И сам по себе этот случай не давал оснований для начала военных действий», — отмечалось в докладе Литтона. По словам Литтона, этот взрыв, по существу, не причинил никакого ущерба ЮМЖД. Не было даже известно, кто и с какой целью произвел этот взрыв, но если бы даже это удалось установить, все равно этот случай не должен был привести к таким серьезным последствиям, каким явился так называемый маньчжурский инцидент. [188]

Несмотря на все вышесказанное, взрыв вызвал немедленные действия со стороны японской армии, расположенной в Маньчжурии, которые начались с поразительной быстротой, гораздо быстрее, чем это делалось даже во время чрезвычайных маневров. Уже через час после взрыва японские караульные части, дислоцировавшиеся в Мукдене, начали наступление на большие казармы, расположенные в северной части города, недалеко от японских частей. В ту же ночь все находившиеся в Маньчжурии японские войска провели концентрированное наступление на китайские военные казармы в Мукдене, Чанчуне, Сыпингае, Гунчжулине и других городах.

Утром 19 сентября над Мукденом уже развевался японский государственный флаг. К середине дня 19 сентября японская армия полностью захватила в свои руки контроль над ЮМЖД, а 23 сентября оккупировала город Гирин. 21 сентября дислоцировавшаяся в Корее японская бригада без императорского приказа, по личному распоряжению командующего японскими войсками в Корее генерала Хаяси Тэцудзиро перешла через реку Ялуцзян и вступила в пределы Маньчжурии. В течение пяти дней после возникновения инцидента все важные населенные пункты провинции Мукден и Гирин были захвачены японскими войсками.

К моменту возникновения инцидента японские войска в Маньчжурии, состоявшие из двух дивизий и отдельных частей караульной службы, насчитывали в общей сложности лишь 10400 человек, а вместе с бригадой, прибывшей из Кореи уже после инцидента, — 14 тысяч. Однако благодаря тщательной подготовке и внезапности нападения японским войскам удалось разгромить почти стотысячную армию Чжан Сюэ-ляна, которая, по существу, не оказала им почти никакого сопротивления.

Не говоря уже о самом инциденте, весть о том, что японские войска с такой быстротой захватили Южную Маньчжурию, повергла в изумление весь мир. 19 сентября состоялось экстренное заседание японского кабинета министров, на котором был определен политический курс правительства. Было решено не допускать дальнейшего расширения инцидента в Маньчжурии. Тогда же [189] японским дипломатическим органам за границей была направлена секретная инструкция, в которой указывалось, что «в настоящее время политика правительства состоит в том, чтобы по возможности не допускать дальнейшего расширения инцидента и прекратить военные действия там, где наши войска добились превосходства».

Однако, столкнувшись с фактом расширения военных действий в Маньчжурии, правительство, возглавляемое премьер-министром Вакацуки и министром иностранных дел Сидэхара, находилось в состоянии полной растерянности. Несмотря на то, что в течение ряда дней проходили экстренные заседания кабинета министров, оно так и не смогло принять каких-либо эффективных мер для разрешения инцидента.

На заседании кабинета 21 сентября военный министр Минами предложил направить в Маньчжурию подкрепления, но министр иностранных дел Сидэхара и министр финансов Иноуэ выступили против этого предложения. Тем не менее японская армия, дислоцировавшаяся в Корее, не дожидаясь решения правительства, перешла корейско-маньчжурскую границу, и когда на следующий день, 22 сентября, на заседании кабинета военный министр сообщил об этом, правительство вынуждено было задним числом санкционировать действия армии.

Наконец 24 сентября правительство сделало официальное заявление о своей позиции в вопросе о событиях 18 сентября. В заявлении говорилось, что правительство стремится не допустить дальнейшего расширения инцидента и желает уладить его на месте. Однако это заявление не оказало никакого влияния на военщину и войска, расположенные в Маньчжурии; Квантунская армия все более активизировала свою деятельность, расширяя сферу военных действий. 8 октября японские войска подвергли бомбардировке город Цзиньчжоу, продвинулись на север Маньчжурии и заняли город Цицикар.

Намеченная правительством линия прекращения военных действий все время изменялась и исправлялась. Развитие военных событий вскрыло противоречия между дипломатией и военными кругами и показало политическую слабость правительства. [190]

Правительство шло на поводу у армии, а главное командование армии — на поводу у Квантунской армии.

Позиция держав

Инцидент в Маньчжурии на следующий же день, 19 сентября, стал известен всему миру. В этот день в Женеве должна была открыться 12-я сессия Ассамблеи Лиги Наций. Во второй половине дня состоялось 65-е заседание Совета Лиги. Представители Японии и Китая тут же передали в Совет свои первые доклады относительно событий 18 сентября. 21 сентября Китай официально внес в Лигу Наций вопрос об агрессивных действиях Японии. 22 сентября Лига Наций направила Японии и Китаю телеграммы идентичного содержания, в которых предлагала приложить усилия к тому, чтобы не допустить дальнейшего расширения инцидента и немедленно отозвать войска обоих государств.

В ответ на эту телеграмму японское правительство заявило 23 сентября, что «Япония не имеет никаких территориальных притязаний в Маньчжурии и в самый кратчайший срок отведет свои войска из зоны железной дороги». Лига Наций одобрила это заявление. 30 сентября Совет Лиги единогласно, включая Японию, принял резолюцию, призывающую не допускать дальнейшего расширения инцидента.

Японское правительство своим заявлением, а также подписью под резолюцией Лиги Наций обещало всему миру не допускать дальнейшего расширения инцидента и немедленно вывести свои войска. Однако события развивались независимо от японской дипломатии. Бомбардировке города Цзиньчжоу 8 октября накалила обстановку в Лиге Наций и привела к тому, что 15 октября при голосовании резолюции о приглашении американского представителя на заседании Лиги Наций Япония оказалась изолированной. Тридцатью голосами против одного был принят проект резолюции, требовавший вывода японских войск из Маньчжурии до следующего заседания Совета, то есть до 16 ноября.

Однако такая твердая позиция Лиги Наций была поддержана [191] в основном малыми странами, чье возмущение вероломством Японии объяснялось главным образом моральными соображениями. Но без участия США и Англии, имевших в Маньчжурии непосредственные материальные интересы, позиция Лиги Наций не была бы подкреплена реальной силой. Вот почему Лига Наций внимательно следила за позицией американского правительства и прежде всего решила пригласить представителя США на заседание в качестве наблюдателя.

22 сентября, то есть вскоре после возникновения инцидента, государственный секретарь США Стимсон обратился с заявлением к японскому послу в Соединенных Штатах Дэбути, в котором указал, что американская сторона рассматривает инцидент как результат экстремистских действий Квантунской армии и уверена, что японское правительство само в состоянии справиться с создавшимся положением. Таким образом, американское заявление было выдержано в очень мягких тонах. По поводу инцидента Стимсон сказал: «Мы были уверены в том, что министерство иностранных дел Японии и министр иностранных дел Сидэхара сами в состоянии справиться с создавшимся положением». Из этих слов Стимсон а видно, что он рассматривал инцидент как результат столкновения в Японии двух сил; он с доверием относился к политике японского правительства, обещавшего не допустить расширения инцидента.

Однако дальнейшее развитие военных действий и особенно бомбардировка 8 октября города Цзиньчжоу заставили США изменить свое отношение к Японии. Америка, считавшая себя защитницей договора девяти держав и антивоенного пакта Келлога — Бриана, заняла в маньчжурском вопросе твердую позицию, выступив против нарушения равновесия сил, вызванного военными действиями японцев. После того как стала очевидной опасность вытеснения американского капитала с маньчжурского рынка, который в связи с экономическим кризисом приобретал для него все большее значение, позиция Соединенных Штатов стала более твердой.

7 января государственный секретарь США выступил с заявлением, в котором в ответ на действия Японии в [192] Маньчжурии выдвинул принцип «непризнания». Однако это заявление, известное как доктрина Стимсона, было сделано под влиянием изоляционизма, который начал играть все более заметную роль во внешней политике Соединенных Штатов после экономического кризиса 1929 года. В своем заявлении Стимсон ограничился лишь провозглашением принципа «непризнания», никак не затронув действий Японии.

Позиция Англии по-прежнему оставалась пассивной. Дело в том, что начиная с 1927 года стали совершенно отчетливо проявляться противоречия между США и Великобританией. Они проявились и в маньчжурском вопросе на Дальнем Востоке. Англия, чьи интересы во Внутреннем Китае были особенно велики, не так твердо, как Соединенные Штаты, отстаивала принцип соблюдения договоров. Прежде всего она добивалась практического удовлетворения собственных интересов. Считая Маньчжурию наиболее подходящим местом для пребывания японских вооруженных сил, угрожавших ее интересам в Китае, Англия удовлетворилась бы тем, если бы Япония ограничила свои действия одной Маньчжурией.

В связи с заявлением Стимсона английское правительство опубликовало коммюнике, в котором отмечалось, что поскольку Япония уже заявила о том, что она будет настойчиво проводить политику «открытых дверей» и стоит за участие других государств в развитии промышленности Маньчжурии и за сотрудничество с ними, то Англия «не считает необходимым направлять японскому правительству какую-либо официальную ноту». Таким образом, Англия, по существу, поддержала действия Японии, что привело к обострению ее отношений с Соединенными Штатами.

Лига Наций оказалась совершенно бессильной: она лишь бесконечно заседала и выступала с заявлениями, а США и Англия действовали разобщенно. В результате захват Маньчжурии не встретил серьезного противодействия со стороны международных сил. Японская армия оккупировала город Цицикар, установив контроль над всей провинцией Хэйлунцзян в Северной Маньчжурии. Получив новые подкрепления из Японии и Кореи, 22 декабря [193] под предлогом «подавления мятежников в районе Ляоси», она начала военные действия в районе Ляоси (к западу от реки Ляохэ). 3 января 1932 года японские войска заняли последний опорный пункт Китая в Маньчжурии — город Цзиньчжоу.

В течение каких-нибудь трех месяцев японская армия полностью овладела тремя провинциями на северо-востоке Китая. Такой быстрый захват Маньчжурии стал возможен благодаря выгодной для Японии международной обстановке, характеризовавшейся усилением противоречий между Англией и Соединенными Штатами.

Однако существовали еще две причины, облегчившие Японии захват Маньчжурии.

Во-первых, внутреннее положение Китая. Как уже отмечалось выше, Коммунистическая партия Китая после свержения уханьского правительства вступила в открытую борьбу против гоминьдановского правительства. Благодаря укреплению Красной армии и советских районов ей удалось создать огромный советский район с центром в провинции Цзянси, где были созданы прочные опорные пункты, охватывавшие около тридцати уездов с населением в несколько десятков миллионов человек.

Для гоминьдановского правительства укрепление советских районов представляло большую опасность, чем захват Японией Маньчжурии. Поэтому с декабря 1930 года Чан Кай-ши начал проводить массовые карательные операции против Красной армии. Не ограничившись этим, Чан Кай-ши с мая по сентябрь 1931 года, возглавив армию, насчитывавшую свыше 300 тысяч человек, предпринял операцию по окружению советских районов. Однако эта операция окончилась полным поражением чанкайшистских войск.

Даже после возникновения маньчжурского инцидента гоминьдановское правительство, несмотря на требования Чжан Сюэ-ляна, не только не направило ни одного солдата против японских войск, но начало свой пятый поход против Красной армии. Политическая раздробленность Китая и его военная слабость настолько облегчили действия японской армии, что она не встретила на своем пути никакого сопротивления. Говорят даже, что [194] милитаристские клики Северо-Восточных провинций капитулировали перед японской армией в связи с тем, что гоминьдановское правительство начало проводить мероприятия по уничтожению военных клик в стране.

Вторым условием, облегчившим Японии захват Маньчжурии, можно считать страх, который вызвал у великих держав факт укрепления Советского Союза. Империалистические государства начали бояться мощи Советского Союза, который успешно выполнял свой первый пятилетний план и продолжал развиваться, не испытывая последствий мирового экономического кризиса. Под влиянием Советского Союза китайская революция добивалась все новых успехов. В такой обстановке империалистические государства, стремившиеся сохранить Китай на положении колонии, стали проявлять особенно большую заинтересованность в том, чтобы помешать распространению влияния СССР. Несмотря на то, что захват Маньчжурии означал для великих держав сокращение рынков сбыта, он был выгоден для них с точки зрения создания плацдарма империалистических стран против Советского Союза. Внешние условия в значительной мере способствовали этому. Таким образом, действия Японии в Маньчжурии окончились успешно и ей удалось избежать вмешательства великих держав.

Вторичное запрещение вывоза золота и образование правительства Инукаи

Агрессия против Маньчжурии со всей неизбежностью вытекала из того курса, которого придерживались японские политические деятели и капиталисты. Она была предпринята для того, чтобы путем завоевания внешнего рынка помочь японскому капитализму, находившемуся на краю гибели, выбраться из кризиса, а также путем вооруженного захвата Маньчжурии разрубить тот узел вопросов, который был связан с ее эксплуатацией. Кроме того, эта агрессия имела целью направить на путь внешней агрессии недовольство японского народа, испытывавшего тяжелые материальные лишения в результате кризиса и сопутствующей ему политики рационализации [195] производства. Несмотря на то, что в то время самочинные действия военщины представляли серьезную опасность, в основных своих целях — в вопросе о захвате Маньчжурии — и военщина и капиталисты были едины.

Поэтому хотя японское правительство и колебалось, но в конечном счете оно пошло на поводу у военщины. Рассматривая захват Маньчжурии как одно из мероприятий государственной политики, оно стало сотрудничать с военными кругами. Японский капитализм, который в своей внешней политике должен был форсировать захват Маньчжурии, в области внутренней политики стал перед необходимостью перейти к политике инфляции как новому способу ограбления трудящихся. Незадолго до этого капиталистические круги с целью выхода из финансового кризиса отменили эмбарго на вывоз золота и стали проводить политику дефляции. Теперь же в интересах капиталистов необходимо было вновь запретить вывоз золота и перейти к политике инфляции. Отмена золотого стандарта в ряде стран, и прежде всего в Англии, а также возникновение маньчжурского инцидента ускорили осуществление этой политики.

Финансовый кризис, приведший в июле 1931 года к краху германской экономики, становился все более глубоким. В Англии, которая прилагала отчаянные усилия к тому, чтобы предотвратить катастрофу, лейбористское правительство ушло в отставку и было образовано правительство национального единства. 21 сентября 1931 года на третий день после взрыва в Лютяогоу это правительство заявило всему миру об отмене золотого стандарта. Заявление английского правительства произвело переполох на мировом финансовом рынке. Государства одно за другим отказывались от золотого стандарта. Общее положение оказало влияние и на Японию. Начали циркулировать слухи, что и в Японии рано или поздно снова будет запрещен вывоз золота. Принадлежащие дзайбацу крупные банки в надежде получить огромные прибыли от вторичного запрещения вывоза золота стали лихорадочно вкладывать капиталы в ценные бумаги в долларах. Эти операции известны как «скупка долларов», проводившаяся дзайбацу. [196]

Операции по «скупке долларов» стали возможными в результате сговора между дзайбацу и правительством. Крупные банковские компании дзайбацу жаждали за счет обнищания народа получить на этих операциях огромные барыши. Когда встал вопрос о ратификации Лондонского соглашения, заключенного в июле 1930 года, через банк «Сёкин гинко» начала осуществляться продажа долларов. Как видно из приводимой ниже таблицы, их было продано на общую сумму 760 миллионов иен. Причем после отказа Англии от золотого стандарта только банк Сумитомо — «Сумитомо гинко» — скупил долларовых бумаг на 40 миллионов иен, банк Мицуи — «Мицуи гинко» — на 45 миллионов, банк Мицубиси — «Мицубиси гинко» — на 20 миллионов, а банк «Мицуи буссан» — на 30 миллионов иен. Всего этими принадлежащими дзайбацу банками было скуплено долларов на сумму свыше 130 миллионов иен.

Продажа долларов через банк «Сёкин гинко»

Скупщик	На какую сумму произведена скупка долларов (в млн. иен)
Банк «Гайкоку гинко»	313 (или 41 процент)
Банковские компании связанные с дзайбацу	226 (или 30 процентов)
из них «Сумитомо гинко»	64
«Мицуи гинко»	56
«Мицубиси гинко»	53
«Мицуи буссан»	40
«Мицуи синтаку»	13
Корейский банк «Чосэн гинко»	34 (или 4 процента)
Другие банки	187 (или 25 процентов)
Итого	760 (или 100 процентов)

Скупка долларов вызвала сильное возмущение во всех слоях общества. Военщина и различные правые организации, ловко используя это возмущение народа, стремились усилить свое влияние. [197]

Утечка золота в связи с операциями по скупке долларов приняла особенно большие размеры после отмены Англией золотого стандарта. Это, с одной стороны, привело к полному расстройству финансов, а с другой — создало чрезвычайно тяжелое положение в промышленности, которая уже находилась в состоянии глубокой депрессии. Кризис в промышленности сопровождался серьезным политическим кризисом, и именно с целью выхода из этого кризиса монополистический капитал должен был запретить вывоз золота и вновь перейти к политике инфляции. Мировой экономический кризис и особенно обесценение китайского серебра нанесли серьезный удар японским промышленникам, вложившим огромные капиталы в японскую текстильную промышленность, которая работала на экспорт. В связи с проникновением на восточные рынки английских хлопчатобумажных товаров в результате отмены в Англии золотого стандарта эти инвеститоры понесли громадный ущерб. Выше уже отмечалось, что японские капиталисты, вложившие свой капитал в текстильную промышленность, настойчиво требовали запрета вывоза золота и осуществления демпинга, основанного на низком валютном курсе, и что выработанный кабинетом Хамагути первоначальный проект преодоления экономического кризиса по существу был провален.

Что же касается разрекламированного этим планом «сокращения количества денежных знаков, находившихся в обращении», то из-за сопротивления низших чиновников, перед которыми встала угроза сокращения жалованья, и требований военщины об увеличении военных расходов, а также в связи с ассигнованиями средств на мероприятия по борьбе с депрессией количество денежных знаков продолжало расти. Это привело к тому, что правительство само было вынуждено отказаться от политики дефляции. Требования военщины о значительном увеличении военных расходов, с которыми она выступила после захвата Маньчжурии, предполагали переход к политике инфляции на основе вторичного запрета вывоза золота. Подобные требования японского капитала нашли свое выражение в заявлении, с которым партия Сэйкжай, [198] находившаяся тогда в оппозиции, выступила 10 ноября 1931 года. В заявлении открыто выдвигалось требование «вновь запретить вывоз золота». Дело в том, что возможности политики рационализации, иными словами, политики дефляции, к которой прибегли два кабинета партии Минсэйто с целью преодоления экономического кризиса, уже были исчерпаны, и японская буржуазия требовала проведения такой политики, которая соответствовала бы новой обстановке.

Противоречия между развитием маньчжурских событий и внешней политикой Сидэхара, тупик, в котором оказались финансы страны в результате финансовой политики Иноуэ, неверие широких народных масс в мероприятия правительства по борьбе с депрессией поколебали положение правительства Вакацуки. Мероприятия правительства, проводившиеся им после маньчжурских событий, вскрыли его политическую беспомощность. В связи с этим часть членов существовавших тогда политических партий, которые были недовольны политикой правительства, начала настаивать на создании «коалиционного правительства» по примеру правительства национального единства, образованного в Англии. Создание такого правительства требовали член партии Сэйюкай Кухара Фусаносукэ, шурин одного из представителей новых концернов Аюкава Гисукэ, министр внутренних дел Адати Кэндзо, являвшийся членом партии Минсэйто, и другие. Адати, занимавший такой важный пост в правительстве Вакацуки, как пост министра внутренних дел, был недоволен мероприятиями правительства, проводившимися по инициативе премьер-министра Вакацуки, министра финансов Иноуэ и министра иностранных дел Сидэхара. Он связался с армейской группой сторонников реформ, возглавляемой генерал-лейтенантом Араки, а также с руководителями оппозиционной партии Токонами Такэдзиро и Кухара Фусаносукэ и упорно настаивал на создании коалиционного правительства.

Целью группы Адати было добиться смены правительства партии Минсэйто, которому уже не долго оставалось находиться у власти. Эта группа намеревалась, [199] связавшись с партией Сэйюкай, захватить в свои руки политическое руководство в стране и, если удастся, сформировать новый кабинет. Однако внутри самой партии Сэйюкай Мори Каку и Судзуки Кисабуро прилагали все силы для создания нового кабинета, который целиком состоял бы из представителей партии Сэйюкай. Мори и Судзуки привлекли на свою сторону председателя партии Инукаи. Таким образом, затея с образованием коалиционного правительства успеха не имела.

Действия министра внутренних дел Адати привели к расколу правительства партии Минсэйто; оно начало разваливаться изнутри и в конце концов 11 декабря ушло в отставку. В связи с этим Адати и Накано Масатакэ, настаивавшие на том, чтобы партия Минсэйто, как непосредственная виновница правительственного кризиса, возглавила коалиционное правительство, вышли из партии и создали новую партию — Народный союз, первую политическую партию фашистского типа. Но действия Адати не встретили сочувствия у партии Сэйюкай, и через день, 13 декабря, она сформировала свое правительство во главе с Инукаи. Это правительство было последним партийным правительством в Японии.

При формировании правительства генерал-лейтенант Араки Садао, представлявший в армии группу сторонников реформ, был назначен военным министром, а Мори Каку, активно выступавший за осуществление агрессии на материке, — генеральным секретарем кабинета. Тот факт, что при формировании кабинета предпочтение отдавалось военщине и правым элементам, свидетельствовал о слабости правительства.

Как и следовало ожидать, новое правительство в первый же день своего существования запретило вывоз золота. Так был сделан первый шаг по пути изменения политики. Следующим его шагом было запрещение обмена бумажных денег на золото. Все это вело к инфляции.

Правительство Инукаи должно было прийти к власти, и оно действительно пришло к власти в результате краха политики рационализации и развития событий после «маньчжурского инцидента», а также в связи с изменением политики буржуазии. Хотя это правительство и делало [200] вид, что оно ослабило свои связи с крайне правыми силами, во главе которых стояла военщина, однако пересмотрело всю политику партии Минсэйто и стало выступать за расширение агрессии в Маньчжурии. Партия Сэйюкай, являвшаяся в прошлом партией меньшинства, созвав 60-ю сессию парламента, поспешила распустить ее. На выборах эта партия, проведшая предвыборную кампанию под лозунгом борьбы с депрессией, получила подавляющее большинство голосов; если раньше она имела в парламенте 171 место, то теперь это число возросло до 303, тогда как количество мандатов партии Минсэйто сократилось с 247 до 146.

Таким образом, правительство Инукаи, обеспечив себе подавляющее большинство в парламенте, стало проводить политику инфляции, предполагавшую значительное увеличение чрезвычайных военных расходов, необходимых для расширения агрессии в Маньчжурии.

Шанхайский инцидент

Легкость, с какой Япония захватила Маньчжурию, еще больше укрепила желание японских империалистов предпринять агрессию против Китая. Успех японской армии в Маньчжурии, огромная сумма, ассигнованная на чрезвычайные военные расходы, которую удалось благодаря этому заполучить военным кругам, подняли дух всегда выступавшего против армии военно-морского флота, который решил предпринять что-нибудь в Шанхае, входившем в сферу его влияния. Напряженность положения в Китае еще больше подталкивала японский флот на агрессивные действия.

Шанхай — это самый крупный город Китая, шанхайские рабочие и студенты всегда отличались высоким сознанием, поэтому Шанхай наиболее решительно выступил против японской агрессии в Маньчжурии. 22 сентября, то есть сразу же после инцидента в Лютяогоу, в Шанхае состоялся массовый антияпонский митинг, на котором была создана Лига борьбы против Японии, за спасение родины. С этого дня в городе все чаще стали проводиться антияпонские демонстрации и митинги. Все [201] это нервировало японских резидентов, дипломатические миссии и десантные войска японских военно-морских сил, расположенных в Шанхае.

18 января 1932 года в Шанхае было ранено несколько японских бонз. 20 января японские резиденты в Шанхае, использовав в качестве предлога этот случай, созвали митинг и приняли решение просить японское правительство ввести в Шанхай войска. До этого момента японский флот имел в Китае отряд канонерок, стоявших на реке Янцзы.

21 января под предлогом защиты японских резидентов в Шанхае командование флота приняло решение направить в Китай дополнительно крейсер «Ои» и 15-й отряд эсминцев в составе четырех судов. 23 января этот отряд прибыл в Шанхай, высадив на берег подразделение морской пехоты. 28 января сюда же был доставлен второй десант. Всего в японском сеттльменте в Шанхае сосредоточилось до 2800 солдат японской морской пехоты.

Опираясь на этот десант и воспользовавшись инцидентом с ранением японских бонз, японские власти потребовали от шанхайского муниципалитета вывести из Шанхая китайские войска. В тот же день японская сторона односторонним актом расширила границы района, охраняемого японской морской пехотой, за пределы японского сеттльмента в Шанхае и заявила, что ровно в ноль часов 29 января она начнет размещение своих войск в указанном районе. Не дожидаясь ответа китайских властей, японское командование приступило к выполнению своего плана. В ту же ночь между китайскими войсками, охранявшими район северной части улицы Сычуань, и отрядом японских войск, продвинувшимся в этот район, произошло столкновение.

Столкновение сразу же приняло характер уличного боя. На рассвете японские самолеты, базировавшиеся на авианосец, подвергли город бомбардировке. Несмотря на это, японским войскам был дан жестокий бой. Китайская 19-я армия, охранявшая район Шанхая, в отличие от войск, руководимых маньчжурской военной кликой, которая была обращена в бегство японцами, обладала высоким чувством национального самосознания и пользовалась [202] искренней поддержкой шанхайских рабочих и всего городского населения. Все это привело к тому, что на сей раз Япония сильно просчиталась. В связи с тем, что интересы великих держав в Шанхае были весьма значительными, дипломатические представители иностранных государств выступили за урегулирование инцидента. Так было заключено временное соглашение о прекращении военных действий.

Но это не входило в планы Японии. Главнокомандующий японским флотом в Китае вице-адмирал Номура заявил:

«Некоторое время не следует противиться проведению переговоров о перемирии, чтобы не действовать на нервы Англии и Соединенным Штатам. Надо подождать прибытия войск, и тогда, продемонстрировав мощь нашей армии, мы уничтожим все, что в будущем может явиться причиной новых беспорядков. Думаю, что такое решение является единственно правильным. В любом случае необходимо дождаться прибытия войск и только после этого нанести решительный удар»{54}.

Как и следовало ожидать, кабинет министров на своем заседании 3 февраля принял решение направить в Китай подкрепления. Уже 7 февраля японская смешанная бригада высадилась в районе Усуна, севернее Шанхая, и начала наступление на 19-ю армию стыла. 13 февраля в Шанхай прибыли главные силы японской армии — 9-я дивизия. Силами этих войск было предпринято генеральное наступление.

Однако и эти войска были не в состоянии нанести решительный удар китайской армии. Сопротивление китайских войск оказалось сильнее, чем ожидало японское командование. Японские войска так и не смогли продвинуться ни на шаг дальше побережья. Поэтому Япония перебросила в район Шанхая новые подкрепления. Сюда были направлены 11-я и 14-я дивизии под командованием генерала Сиракава Ёсинори. Пустив в ход авиацию, флот и все виды современного оружия, японская армия предприняла новое наступление. К 1 марта [203] японским войскам удалось наконец захватить северную часть Шанхая.

Позиция кабинета Инукаи и дипломатии Ёсидзава в отношении шанхайских событий была более активной по сравнению с той, какую заняло растерявшееся перед лицом неожиданных событий правительство Вакацуки и дипломатия Сидэхара во время маньчжурского инцидента. Войска Японии, переброшенные в Шанхай, состояли из трех с половиной дивизий и нескольких десятков военных судов и в два раза превышали численность японских войск, осуществивших захват Маньчжурии. Однако на этот раз ход военных действий принял совершенно иной оборот, чем в Маньчжурии.

Надежды Японии на успех агрессии оказались тщетными. Японская армия, ведя ожесточенные бои, столкнулась с сильным сопротивлением не только со стороны китайских войск, но и со стороны всего китайского народа. К тому же большинство великих держав отказалось признать самовольные военные действия японцев. Общественность всех стран выступила с резкой критикой действий Японии. Англия и США, чрезвычайно заинтересованные в этом районе Китая, заявили резкий протест против продвижения японских войск к берегам Янцзы.

2 февраля послы Англии, Соединенных Штатов и Франции в Китае предложили совместный проект урегулирования конфликта. В дальнейшем они неоднократно выступали с предложением о перемирии и установлении нейтральной зоны, выражая протест против действий Японии.

Как уже отмечалось выше, 24 февраля государственный секретарь США Стимсон выступил с заявлением, осуждавшим действия Японии. 3 марта в Женеве открылась сессия Ассамблеи Лиги Наций, посвященная обсуждению японо-китайского конфликта. Невыгодная для Японии международная обстановка, а также неудачи на фронте вынудили ее отказаться от продолжения военных действий. В связи с тем, что 3 марта создалось положение, позволявшее прекратить военные действия без ущерба для престижа, командование японских войск в [204] Шанхае опубликовало заявление о прекращении операции. При посредничестве дипломатических представителей третьих стран вновь началось обсуждение вопроса о заключении соглашения о перемирии.

Переговоры, которые велись между представителями военного командования Японии и Китая, продвигались с большим трудом, то прерываясь, то возобновляясь. Однако 5 мая японо-китайское соглашение о прекращении военных действий было наконец официально подписано. Японские войска были выведены из Шанхая, и, таким образом, военные действия в Шанхае прекратились.

Шанхайский инцидент благодаря сопротивлению китайского народа и прежде всего благодаря мужественной борьбе 19-й армии, которая сражалась на передовой линии, окончился полным провалом для Японии. В этих событиях гоминьдановское правительство заняло, как всегда, пораженческую позицию. Оно не только не проявило решимости организовать всенародное сопротивление японской армии, но скорее придерживалось курса на уничтожение с помощью японских войск 19-й армии, которая находилась под сильным влиянием Коммунистической партии Китая. Гоминьдановское правительство не оказало никакой помощи войскам, сражавшимся на передовой линии борьбы с японской агрессией.

Однако в противовес такой позиции правительства рабочие и студенты различных городов Китая организовали героическую помощь войскам 19-й армии, оказав ей материальную и моральную поддержку. Кроме того, многие из них сражались на фронте в качестве добровольцев. Благодаря этой поддержке войска, сражавшиеся на передовой линии борьбы, добились блестящих успехов, прижав значительно превосходящие силы японской армии, оснащенной всеми видами современного оружия, к побережью. Военное поражение Японии сбило спесь с японской военщины и на некоторое время приостановило продвижение японских войск на территорию собственно Китая. Это явилось одной из основных причин, заставивших Японию сконцентрировать свое внимание на вопросе использования Маньчжурии. [205]

Становившееся все более активным вмешательство великих держав также явилось важным фактором, обусловившим поражение Японии. В то время господствующие классы Японии еще не решались пойти на такое обострение отношений с Англией и Соединенными Штатами, которое могло привести к войне.

По мере развития событий гэнро, дзюсины{55} и другие представители императорского двора, а также представители дзайбацу часто вынуждены были сдерживать военщину с целью прекратить военные действия, серьезно обострившие международную обстановку.

Против этой агрессивной войны решительно выступил весь японский народ. Пробудившийся рабочий класс Японии, несмотря на репрессии, начавшиеся сразу же после маньчжурских событий, мужественно боролся против войны. Во время шанхайских событий он связал свою борьбу с антияпонской борьбой китайского народа и рука об руку с ним боролся против японского империализма. Широкие народные массы также выступили против шанхайских событий. Даже влиятельные газеты, всячески восхвалявшие маньчжурский инцидент, в какой-то мере критически отнеслись к этим событиям. Невыгодно сложившаяся обстановка внутри страны и поражение на фронте вынудили военщину временно отказаться от продолжения агрессии.

Создание Маньчжоу-го

Закончив в начале января 1932 года оккупацию Маньчжурии, Квантунская армия приступила к осуществлению своего плана создания в Маньчжурии независимого государства, с тем чтобы установить над ней свое господство. Идея превращения Маньчжурии в независимое государство вынашивалась военщиной и частью [206] реакционных элементов еще задолго до возникновения инцидента.

Непосредственно в Маньчжурии к осуществлению этого плана начали готовиться штаб Квантунской армии, японская военная разведка, информационная служба ЮМЖД и другие организации. С возникновением инцидента в ход были пущены все эти организации, а также всевозможные черносотенные авантюристы, прибывшие в Маньчжурию из Японии. В Мукдене было создано автономное правительство, которым руководил начальник японской военной разведки полковник Доихара Кэндзи.

В дальнейшем по мере продвижения японских войск автономные правительства были созданы в провинциях Мукден и Гирин. Номинально этими автономными правительствами руководили представители местных милитаристских клик, которые поддерживали тесную связь с японской военщиной, а также высокопоставленные чиновники Маньчжурской династии. Эти правительства не пользовались поддержкой народа и были далеки от народных масс. Несмотря на то, что созданные повсеместно органы самоуправления функционировали под руководством японских властей, в стране царил хаос, вызванный тем, что Квантунская армия, военная разведка, ЮМЖД и другие органы, каждый по своему усмотрению и исходя из своих собственных планов, вмешивались в руководство этими органами. Всюду шныряли всякого рода авантюристы, не было даже единого плана действий.

Однако по мере развития событий руководство органами самоуправления перешло в руки Квантунской армии. В результате успешного развития военных действий командование японскими войсками стало действовать более уверенно и, не считаясь с мнением правительства, усиленно претворяло в жизнь план превращения Маньчжурии в независимое государство.

Еще в октябре 1931 года как внутри самой Маньчжурии, так и за ее пределами стало известно, что Квантунская армия замышляет превратить эту область Китая в независимое государство. Вначале японское правительство заявило всему миру, что не имеет никаких [207] территориальных притязаний в отношении Маньчжурии. Исходя из этого, а также учитывая международное положение, оно боялось обострять маньчжурский инцидент. Но правительство не располагало силами, которые могли бы помешать активизировавшему свои действия командованию японских войск осуществить планы в отношении Маньчжурии. Правительство оказалось на положении наблюдателя. Ему оставалось только следить за тем, как развивались события и претворялся в жизнь курс на создание Маньчжоу-го. После сформирования кабинета Инукаи правительство само стало усиленно поддерживать военщину и молча санкционировало планы Квантунской армии.

Следующие обстоятельства способствовали укреплению решимости японской армии на континенте и особенно Квантунской армии создать в Маньчжурии независимое государство: во-первых, успешное использование на политической арене Пу И, свергнутого императора Маньчжурской династии, и во-вторых, посещение Маньчжурии группой наблюдателей во главе с Литтоном. Чтобы создать даже формально независимое государство, японскому командованию не хватало представителей старых военных клик и чиновников периода Маньчжурской династии, поэтому японская военщина обратила свои взоры на Пу И, последнего императора этой династии, который скрывался в японском сеттльменте в Тяньцзине. Под охраной японского конвоя Пу И был доставлен в Маньчжурию.

В начале 1932 года Лига Наций согласилась в какой-то мере с доводами Японии, ссылавшейся на специфическую обстановку, сложившуюся в Маньчжурии, но прежде чем вынести окончательное решение, она решила направить туда группу наблюдателей. С этой целью и была создана комиссия Литтона.

Прибытие группы Литтона ожидалось в апреле, в связи с чем было решено отделить Маньчжурию от Китая до этого срока, чтобы поставить комиссию перед свершившимся фактом. Отделение Маньчжурии планировалось также для того, чтобы оправдать пребывание японских войск на территории Маньчжурии. [208]

План создания независимого государства, в осуществлении которого основную роль играла Квантунская армия, стал усиленно претворяться в жизнь. 1 марта было создано государство Маньчжоу-го, выдвинувшее широковещательную программу, в которой провозглашались самая справедливая форма правления и осуществление содружества пяти наций. В новом государстве верховная власть принадлежала императору Пу И, а остальные важные посты заняли бывший вассал Маньчжурской династии Чжэн Сяо-сюэ, главари местных милитаристских клик Чжан Цзин-хуай, Чжан Хай-пэн, Ма Чжан-сань и другие.

Однако независимость нового государства была чисто формальной.

3. События 15 мая

Реакционные силы Японии

События в Маньчжурии воодушевили реакционное движение в Японии. По мере развития маньчжурских событий обновленческие группировки в армии и националисты активизировали свою милитаристскую деятельность. Националистическое движение в стране вступило в новую стадию.

Еще в первые годы Мэйдзи в Японии были известны такие реакционные организации, как Общество черного океана и Общество черного дракона. Все эти организации в период Мэйдзи и Тайсё ограничивались лишь закулисной деятельностью и не оказывали особого влияния на японское общество.

В период Тайсё, когда противоречия капитализма обострились и общественное движение приняло широкий размах, появились реакционные организации типа Общества борьбы против «красной опасности» и Националистического общества, боровшиеся против роста общественного движения. Но и они представляли собой простое сборище картежников и бандитов, стремившихся своей черносотенной деятельностью заполучить кое-какие права и добыть себе средства к существованию. [209]

Ростки современного национализма появились после начала общего кризиса капитализма. Сразу же после рисовых бунтов, вспыхнувших в 1918 году, возникло общество Росокай, отражавшее общую тенденцию того времени. Оно объединило новые правые элементы, среди которых были перебежчики из левого лагеря вроде Сакаи Тосихико и Такахата Мотоюки, наиболее экстремистские элементы правых сил вроде Кита Икки и Окава Сюмэй, представители правого крыла политических партий, как например Ои Кэнтаро и Накано Масанори, а также капиталисты, военные и т. д. Общество Росокай, послужившее базой для создания целого ряда аналогичных организаций, участвовавших в националистическом движении, представляло собой конгломерат отдельных социальных групп, оторванных от реальной действительности, и поэтому вскоре распалось. Однако оно вызвало к жизни такие организации, как Юдзонся во главе с Кита Икки, Котися во главе с Окава Сюмэй, Кэйрингакумэй, лидером которой был Такахата Мотоюки, Общество строительства государства, которое возглавлял Акао Бин, и другие.

Но и эти организации объединяли главным образом отдельных лиц, не имели широкой социальной базы и ограничивали свою деятельность улицей. Своими закулисными махинациями они оказывали влияние на некоторую часть высших политических кругов, но в целом какой-либо серьезной социальной силы не представляли.

Националистическое движение впервые стало превращаться в социальную силу после кризиса, когда обострилась классовая борьба, наметился подъем революционного движения и когда этому движению удалось в какой-то мере привлечь на свою сторону мелкую буржуазию, разорявшуюся в результате кризиса.

Социал-фашисты видели, что в Италии фашистам удалось захватить власть, а в Германии нацисты подняли голову. Их уже не удовлетворяли общества «Патриот», представлявшие собой сборища бандитов, действовавших по феодальному принципу преклонения перед сильным. Поэтому они начали создавать массовые националистические организации, используя для этой [210] цели жестокие репрессии, которые обрушили властей на революционное движение 15 марта и 16 апреля.

В 1929 году Такахага Мотоюки, Цукуи Тацуо и их сторонники создали Радикальную патриотическую партию (Кюсин айкокуто), в программе которой говорилось, что партия

«1) будет искренне представлять весь японский народ, объединенный вокруг императора, и надеется на поддержку народа в интересах расширения своих рядов; 2) осознает, какое место в международном рабочем движении занимает Япония, и надеется, что наряду с ликвидацией классовых противоречий внутри страны она будет активно выступать на международной арене».

Кроме того, Такахата и другие с целью подчинить себе профсоюзы создали Рабочий союз патриотов-радикалов, являвшийся низовой организацией их партии.

Весной 1930 года Амано Тацуо, Окава Сюмэй и их сторонники создали Патриотическую партию трудящихся (Айкоку кинрото) и Патриотический союз пролетарской молодежи (Айкоку мусан сэйнэн домэй). Для объединения многочисленных распыленных националистических организаций в 1931 году были созданы Всеяпонский совет совместной борьбы патриотических организаций (Дзэннихои кокуся кёдо тосо кёгикай), в который вошли общество Котися, Радикальная патриотическая партия, Общество строительства государства (Кэнкокукай) и другие, а также Производственная партия Великой Японии (Дайнихон сэйсанто), объединившая Общество черного дракона, Японскую народную партию (Нихон кокуминто), Молодежную партию Великой Японии (Дайнихон сэйнэнто) и ряд правых профсоюзов Кёто и Осака.

Всеяпонский совет совместной борьбы развернул фашистскую деятельность, выдвинув такие псевдосоциалистические лозунга, как: «1) уничтожение парламентаризма; 2) ниспровержение капитализма; 3) ликвидация классовых противоречий внутри страны; 4) укрепление мощи государства».

В отличие от него Производственная партия, выступавшая в своей политической программе «за единство [211] монарха и народа, за автаркию», представляла собой партию, стоявшую на позициях японизма.

Националистическое движение, объединившее подобные организации с их охарактеризованными выше программами, по существу, не смогло привлечь на свою сторону широкие рабочие массы. Оно получило поддержку разложившейся рабочей аристократии и руководства контролировавшихся правительством профсоюзов. Постепенно организации этого движения превратились в бандитские шайки, которые использовались для подавления забастовок. Об этом красноречиво говорит следующий факт: на вторых выборах, проведенных правительством Инукаи в 1932 году, националисты, пытавшиеся превратить свои националистические группы в массовые организации, выставили большое число кандидатов в парламент, но эта затея окончилась полным провалом.

Таким образом, попытка распространить националистическое движение на трудящиеся массы ограничилась, как всегда, одной шумихой и успеха не имела. Совету совместной борьбы и Производственной партии не удалось увеличить число своих членов. Значение этого националистического движения состоит, пожалуй, в том, что благодаря деятельности Юдзонся и Котися оно оказало влияние на политические и финансовые круги, а также на бюрократию и военщину, воспитав руководящую группу наемных фашистов. Кита Икки, пустив в ход свои связи с группой Нисида Дзэй, нашел среди высшего командования армии и военно-морского флота лиц, которые горячо поверили в идеи, изложенные в его книге «Основные принципы плана реконструкции Японии», а Окава Сюмэй благодаря своим знакомствам установил контакт с высшими политическими, финансовыми и военными кругами.

Октябрьские события

В это время и среди военщины подняли голову те, кто вкладывал новый смысл в националистические идеи. Выше уже рассматривался вопрос о создании Общества сакура, а также о мартовских событиях. Однако маньчжурский [212] инцидент вдохновил обновленческие группировки в армии на новые заговоры и авантюры. Потерпев поражение в мартовских событиях, члены Общества сакура — Хасимото, Нага, Окава и их сторонники — немедленно приступили к осуществлению новых планов. К событиям, явившимся продолжением мартовских, относятся, во-первых, маньчжурский инцидент, спровоцированный в сентябре 1931 года штабными офицерами Квантунской армии, и, во-вторых, так называемые октябрьские события, ставившие своей целью осуществление реконструкции страны.

Вполне естественно, что государственный социализм Хасимото, Окава и других на поверку оказывался теорией, требовавшей проведения твердой внешней политики. Много говорилось о том, что захват Маньчжурии необходим для обеспечения государственной обороны.

Но совершенно естественно, что существовали силы, настаивавшие на внешней вооруженной агрессии в целях «обновления» обстановки внутри страны.

Материалы Токийского судебного процесса убедительно доказывают, что начальник японской военной разведки в Мукдене Доихара Кэндзи, а также Хасимото и Нага под руководством штаба Квантунской армии разработали детальный план действий в Маньчжурии и что все дальнейшее было разыграно, как в театре: 18 сентября произошел взрыв на железной дороге, и в ту же ночь японские войска захватили города Мукден и Чанчунь. Однако объективные условия, о которых говорилось в предыдущей главе, также способствовали тому, что события в Маньчжурии развертывались согласно плану Доихара, Хасимото и Нага.

Общество сакура (это общество готовило совещание для обсуждения маньчжурского вопроса, которое состоялось в Токио в начале августа) разработало план, согласно которому оно должно было, использовав маньчжурский инцидент, немедленно совершить переворот. Как только возник маньчжурский инцидент, Нага, находившийся в Пекине, тайно возвратился в Токио и укрылся в гостинице «Золотой дракон» в Цукидаи. Превратив гостиницу в свою штаб-квартиру, он стал готовиться к [213] осуществлению заговора. Руководство операцией было поручено Хасимото Кингоро. В подготовке заговора приняло участие большое число старших офицеров — членов Общества сакура во главе с Нэмото Хироси и Кагэса Тэйсё, а также гражданские лица, связанные с организацией Котися, во главе с Окава Сюмэй.

Был разработан детальный план, согласно которому переворот намечалось осуществить 18 октября, то есть ровно через месяц после возникновения маньчжурского инцидента; предполагалось убить премьер-министра Вакацуки, министра иностранных дел Сидэхара, министра хранителя печати Макино, учинить беспорядки в Токио и, вызвав войска, ввести военное положение. Затем мятежники замышляли сформировать новое правительство и приступить к проведению политики государственного социализма. Премьер-министром намеревались сделать Араки Садо, остальные министерские посты должны были занять Окава, Хасимото, Татэкава, Нага и другие.

Говорят, что в период подготовки заговора заговорщики в течение нескольких дней беспробудно пьянствовали в ресторане с проститутками, считая себя героями будущего переворота. Молодые офицеры из числа младшего офицерского состава, возмущенные поведением своих руководителей, вышли из этой группы и, создав новую группу — Кодоха, стали действовать самостоятельно. Финансировал заговор Окава, тесно связанный с высшими финансовыми кругами.

В последний момент об этом плане узнал начальник оперативного отдела Генерального штаба полковник Имамура, а затем военный министр и высшие чины армии. Командование армии, придерживавшееся после мартовских событий более реалистического курса, приказало арестовать Хасимото и Нага, предотвратив тем самым заговор. Однако так же как и во время мартовских событий, никто из заговорщиков не был наказан. Главные зачинщики были лишь переведены на новые места службы и понижены в должности.

После провала октябрьских событий Общество сакура распалось. Однако на Токийском процессе Вакацуки Рэйдзиро показал, что под влиянием заговора произошло [214] серьезное изменение политики, проводимой до и после отставки кабинета Вакацуки, и что Араки (новый военный министр в правительстве Инукаи, которое с приходом к власти стало проводить более активную политику) в обстановке замалчивания заговора значительно упрочил свое положение. Это свидетельствует о том, что октябрьские события имели серьезное значение.

В результате поражения октябрьских событий возникли противоречия между группами Кодоха и Тосэйха. Большинство старших офицеров Генерального штаба и других центральных учреждений — эта часть офицерства играла главную роль в мартовских и октябрьских событиях — отказалось от плана реконструкции страны путем государственного переворота, ибо видело, что шансов на его осуществление мало. Объясняется это тем, что после маньчжурских событий в стране сразу же укрепилось политическое положение военщины. Поэтому военщина, и не прибегая к заговору, могла постепенно достигнуть своей цели, а именно добиться максимальных ассигнований на военные расходы.

Вот почему военщина установила более тесный контакт с выступавшей за реформы бюрократией, которая вновь оживилась во всех правительственных учреждениях, а также с представителями новых концернов Аюкава, Мори и другими и с молодой аристократией вроде Коноэ Фумимаро и Кидо Коити, состоявшей из реформистских элементов императорского двора. Было созвано совещание представителей общества «Кинкэй гакуин», Общества поддержки государства, руководимого Коноэ общества «Асамэсикай» и других, на котором был детально обсужден план реконструкции страны. Однако молодое офицерство из среды младшего офицерского состава резко выступило против установления контакта с дзайбацу и бюрократией и не желало отказаться от плана вооруженной борьбы. Оно установило более тесный контакт с Кита Икки и стало возлагать все свои надежды на генералов Араки Садао и Мадзаки Дзиндзабуро как на своих руководителей.

В дальнейшем группа Араки и Мадзаки стала называться Кодоха, а первая группа, настаивавшая на усилении [215] контроля армии для подавления деятельности группы Кодоха, именовалась Тосэйха.

Однако противоречия между этими двумя группами временно затормозили деятельность сторонников реформ в армии, которым отводилась главная роль в плане вооруженной борьбы, разработанном правым лагерем. Во главе движения стала группа Кюсинха — правая организация гражданских лиц, которая и спровоцировала так называемые события, связанные с Союзом кровного братства, и события 15 мая.

Союз кровного братства

9 февраля 1932 года, в самый разгар предвыборной кампании, которую вело правительство Инукаи, во время митинга в токийской начальной школе Хонго был убит бывший министр финансов Иноуэ Дзюнносукэ, руководитель предвыборного комитета оппозиционной партии Минсэйто. Убийство совершил Онума Масаси, молодой деревенский парень из префектуры Ибараки. 5 марта того же года перед зданием банка Мицуи — «Мицуи гинко» — был убит Дан Такума, занимавший одну из руководящих должностей в концерне Мицуи и пользовавшийся большим влиянием в финансовых кругах. Убийцей оказался Хисинума Горо. Благодаря тому что убийцы были пойманы полицией, стало известно, что за их спиной стояла тайная организация — так называемый Союз кровного братства, пытавшийся совершить еще целый ряд убийств. Был арестован руководитель этой организации Иноуэ Хиэн и еще более десяти человек.

Союз кровного братства, насчитывавший тридцать человек и руководимый Иноуэ Хиэн, являлся террористической организацией. Кроме убийства Иноуэ и Дана, его члены намеревались совершить покушения также на Икэда Сэйхин, Сайондзи Киммоти, Вакацуки Рэйдзиро и других влиятельных в политических и финансовых кругах лиц. Союз ставил своей целью уничтожение политических партий, дзайбацу, а также старых сил привилегированных классов. [216]

Руководитель Союза кровного братства Иноуэ Хиэн родился в семье сельского врача. Оставив учебу в институте, он отправился в Маньчжурию. По возвращении на родину Иноуэ стал приверженцем буддийской секты «Нитирэнсю», преисполнившись желанием построить в деревнях префектуры Ибараки храмы Риссэйгококу.

В эти годы ему покровительствовал бывший министр двора Танака Мицуаки. Наблюдая непосредственно нищенскую жизнь деревни, Иноуэ Хиэн проникся обновленческими идеями, сблизился с Окава Сюмэй и офицерами авиационной части, стоявшей в Цутиура, поблизости от его деревни. Он объединил своих последователей и оказал на них влияние.

Как показывают происхождение и вся деятельность Иноуэ, он придерживался крестьянской идеологии и отражал идеи и чаяния разорявшейся мелкой сельской буржуазии.

На суде Иноуэ заявил: «Господствующие классы заботятся только о своих собственных интересах и, прикрываясь красивыми словами, делают вид, будто не видят, как крестьяне умирают прямо в поле. Для того чтобы заставить господствующие классы осознать это, надо ударить их по голове тяжелым железным молотом. Мы должны упорно готовиться к этому».

Как видно из этих слов Иноуэ, Союз кровного братства боролся за определенную идею, причем центральное место в его деятельности занимала деревня. Все тридцать членов союза были выходцами из деревни и находились под влиянием Иноуэ. Об этом свидетельствует хотя бы такой факт. Говоря о причине, побудившей его убить министра финансов Иноуэ, Онума тотчас после совершения преступления сказал:

«Нельзя терпеть, видя нищенскую жизнь... Это все происходит оттого, что политика бывшего министра финансов была плохая».

Действия Союза кровного братства с самого начала представляли собой террористические акты, организованные реакционными силами. По своему масштабу эти события в отличие от мартовских и октябрьских событий были незначительными, однако они серьезно взволновали [217] высшие политические и финансовые круги. Народ также стал испытывать беспокойство по поводу наступления фашизма.

События 15 мая

15 мая 1932 года, когда в памяти еще были свежи события, связанные с деятельностью Союза кровного братства, возникли новые события, взбудоражившие всю общественность страны, которая благодаря прекращению военных действий в Шанхае постепенно начала успокаиваться. Днем 15 мая отряд военных, разбившись на четыре группы, совершил нападение на резиденцию премьер-министра Инукаи и министра хранителя печати Макино, полицейское управление, правление партии Сэйюкай, Японский банк и банк «Мицубиси ганко».

В резиденции премьер-министра путчисты убили из пистолета премьер-министра Инукаи, который пытался урезонить их, заявив: «Если скажете, пойму». К оружию путчисты прибегли и в других местах: бросали гранаты перед входом в здания и т. д. После этого участники путча явились в жандармерию с повинной.

В ту же ночь несколько групп путчистов из числа гражданских лиц напали на трансформаторные подстанции в Табата, Онидогава, Камэдо, Хатогаи, Мэдзиро, Ёдобаси, но им не удалось вывести подстанции из строя, так как все путчисты были арестованы.

В нападении на резиденцию премьер-министра участвовали лейтенанты военно-морского флота Кога Киёси, Накамура Ёсио, Миками Такаси и двенадцать курсантов военно-морского офицерского училища. Нападение на трансформаторные подстанции совершили шестнадцать человек — члены шовинистической организации «Айкёдзюку». Кроме непосредственных участников заговора, путчистов поддерживали Окава Сюмэй, Тояма Хидэдзо, Хомма Кэнъитиро и другие видные представители правых сил, принимавшие участие в разработке плана мятежа. Все они были арестованы. Подвергся аресту и руководитель организации «Айкёдзюку» — Татибана Кодзабуро, бежавший в Маньчжурию. [218]

После гибели премьер-министра Инукаи правительство немедленно ушло в отставку. В создавшейся обстановке партия Сэйюкай прилагала все силы к тому, чтобы немедленно избрать председателя партии и приступить к формированию нового правительства. В то время внутри партии произошел раскол: кроме групп Судзуки Дзэндзабуро, Хатояма Ициро и Мори Каку, в ней появились новые группировки, возглавляемые Токонами Такэдзиро и Кухара Фусаносукэ. Кроме того, так называемая старая группа Сэйюкай во главе с Окадзаки Кунисукэ, Окицуки Кэйсукэ, Маэда Енэдзо и другими была занята фракционной борьбой, и ее силы оказались распыленными. Ожидали, что в связи с этим в партии Сэйюкай наступит разброд. Но 7 октября Судзуки Дзэндзабуро был избран председателем партии, и Сэйюкай приступила к созданию нового правительства.

В напряженной обстановке, создавшейся после событий 15 мая, в низах были очень сильны настроения против создания партийного правительства. В силу того что основными виновниками событий 15 мая являлись представители военно-морских кругов, военно-морской флот воздерживался высказывать свою точку зрения по вопросу о составе правительства. Зато армия, и особенно высшее армейское командование, открыто выступила за создание правительства «национального единства». Группа Мори Каку из партии Сэйюкай, тесно связанная с военщиной, выдвинула на пост премьер-министра кандидатуру Хиранума, заместителя председателя Тайного совета и руководителя Общества основ государства. Партия Сэйюкай, имевшая большинство в парламенте, поддержала это предложение. Она стремилась создать сильное правительство и, действуя в союзе с военщиной, в своих интересах разрешить маньчжурский вопрос.

Партия Минсэйто, хотя она и выдвинула своим лозунгом поддержку принципа парламентаризма, фактически выступила против кабинета партии Сэйюкай. Она хотела создания такого правительства «национального единства», главную роль в котором играла бы партия Минсэйто. Связанная с Минсэйто бюрократия, руководимая Исава Такио, развернула закулисную деятельность, [219] направленную на создание правительства во главе с Сайто Макото.

Для спасения положения необходимо было каким-то образом сгладить противоречия между политическими партиями и военщиной. Встреча, состоявшаяся между председателем партии Сэйюкай Судзуки и военным министром Араки, казалось, привела к соглашению между этими двумя течениями, фактически же она взбудоражила высшее командование армии и усилила протесты против создания партийного правительства.

Вскоре в Токио прибыл из Окицу гэнро Сайондзи Кимоти с целью рекомендовать императору кандидатуру на пост премьер-министра. Сайондзи проявил максимальную осмотрительность, обсудив этот вопрос с исполняющим обязанности премьер-министра Такахаси, министра хранителя печати Макино, председателем Тайного совета Куратоми, бывшими премьер-министрами Киёура и Вакацуки, военным и военно-морским министрами, а также маршалами Уэхара и Того и другими лицами, а затем предложил императору кандидатуру адмирала Сайто, бывшего генерал-губернатора в Корее.

Предлагая эту кандидатуру, Сайондзи, с одной стороны, стремился не допустить захвата власти военщиной или тесно связанными с ней правыми элементами, а с другой — принял во внимание не только протесты армии, но и действительное положение политических партий, которые потеряли связь с массами. Сайондзи надеялся, что, предложив кандидатуру из числа военно-морских офицеров, занимающих умеренную позицию, ему удастся смягчить противоречия между армией и правительством, избежать новых неприятных событий, таких, например, как события 15 мая, постепенно восстановить спокойствие в стране и отменить систему так называемого «чрезвычайного времени».

Политика правительства Сайто в области сельского хозяйства

Сайто Макото, которому было поручено формирование правительства, прежде всего пожелал оставить на посту министра финансов Такахаси. Получив предварительное [220] согласие последнего, он встретился с председателями партий Сэйюкай и Минсэйто и просил их оказать ему поддержку. В сформированное Сайто правительство вошли представители военщины, бюрократии и политических партий. Это был так называемый кабинет «национального единства». В новом правительстве партия Сэйюкай получила три министерских поста, а партии Минсэйто было предоставлено два поста.

То обстоятельство, что новое правительство было сформировано более чем через десять дней после событий 15 мая, свидетельствовало о серьезном потрясении внутри господствующих классов.

На посту военного министра был оставлен Араки, ответственный за события 15 мая. Это было сделано для того, чтобы в той тревожной обстановке Араки сдерживал молодое офицерство и осуществлял контроль над армией. Министром сельского хозяйства и лесоводства был назначен Гото Фумио, один из представителей бюрократии в министерстве внутренних дел, примыкавших к группе Исава Такио.

Все же основными фигурами в правительстве были премьер-министр Сайто, министр финансов Такахаси (партия Сэйюкай) и министр внутренних дел Ямамото Тацуо (партия Минсэйто). Эти люди, желая ослабить «напряженность обстановки», стали проводить компромиссную консервативную политику.

Участие так называемых «крестьянских боевых отрядов» в событиях 15 мая свидетельствовало о том, что крестьяне по-прежнему были охвачены беспокойством, вызванным сильным аграрным кризисом. Через неделю после образования правительства Сайто открылась 62-я чрезвычайная сессия парламента, на которой был принят дополнительный бюджет; основная его часть шла на финансирование расходов, связанных с маньчжурскими событиями. Парламент все время осаждали делегации с петициями, в которых выдвигалось требование оказать материальную помощь деревне. Существовало два типа петиционного движения. К первому относились такие выступления, участники которых искренне требовали улучшения экономического положения деревни. Ко второму [221] типу относились чисто фашистские выступления, участники которых стремились, используя петиционное движение, добиться проведения социальных реформ.

Основную роль в фашистских выступлениях играл Совет самоуправляющихся крестьянских организаций (Дзити номин кёгикай). Эта организация, провозглашая приоритет сельского хозяйства в экономике страны, выступала за автономию, автаркию и взаимопомощь деревни. Под петицией этого совета, содержавшей требования «отсрочить на три года срок погашения крестьянской задолженности, оказать материальную помощь крестьянам в приобретении удобрений из расчета 1 иены на каждый тан земли, выплатить 50 миллионов иен крестьянам, желающим выехать в Маньчжурию и Монголию», поставили свои подписи 32 тысячи крестьян из шестнадцати префектур, таких, как Нагано, Ниигата, Ибараки и другие.

Это движение, судя по лозунгам, которые оно выдвигало, отражало требования средних и известной части богатых слоев крестьянства и вовсе не учитывало жизненно важных требований арендаторов, выступавших за право на землю и снижение арендной платы.

Как отмечал Накано Акира, это петиционное движение возникло в знак протеста против пренебрежительного отношения к крестьянам со стороны общества. Его целью было объединение всех крестьян Японии. Что же касается лозунгов, провозглашавшихся в петициях, то, как писал Накано, им не придавалось большого значения{56}.

Вслед за префектурой Нагано, где под петицией было собрано 5 тысяч подписей, петиционное движение вспыхнуло в других префектурах. Все петиционные выступления были связаны между собой. В ходе этого движения родилась особая тактика борьбы, которая сводилась к следующему: среди солдат — выходцев из крестьян собирали подписи, объединяя таким путем солдат-крестьян. Сбор подписей проходил в каждом полковом округе, а [222] затем через начальника полкового округа петиция направлялась императору. Такого способа подачи петиций раньше не существовало. Японская государственно-социалистическая партия поддержала такую тактику.

Все это свидетельствовало о том, что фашизм стремился осуществить свои замыслы, опираясь на военщину. В этом состояла особенность фашистского движения в Японии. Побуждаемые выступлениями правых, в петиционную борьбу вступили также Национальное общество старост поселков и деревень (Дзэнкоку тёсонтёкай) и Совет старост крестьянских общин (Нокайтё кёгикай). С другой стороны, Национальный крестьянский союз выступил единым фронтом с Национальной рабоче-крестьянской массовой партией (Дзэнкоку ронотайсюто). Представители этих организаций направились в министерство сельского хозяйства и лесоводства и потребовали отсрочить на пять лет погашение крестьянской задолженности, выплату налогов и арендной платы, а также запретить конфискацию земли у крестьян.

Под давлением крестьян пятьдесят четыре депутата парламента, избранные от сельских избирательных округов, созвали совещание заинтересованных депутатов, на котором было принято решение оказать воздействие на все политические партии и заставить Сэйюкай и Минсэйто провести через парламент проект резолюции об оказании материальной помощи крестьянам, а также срочно созвать чрезвычайную сессию парламента для разработки мероприятий по оказанию материальной помощи наиболее нуждающимся крестьянам, рыбакам, средним и мелким предпринимателям. Однако это вызвало лишь растерянность в парламенте, в результате чего решение данного вопроса было отложено до следующей сессии. Зато правительство, предвидевшее трудности, которые встанут на пути разрешения аграрной проблемы, сразу же после закрытия сессии провозгласило лозунг о преодолении депрессии «своими собственными силами», причем даже сам премьер-министр вышел на улицу и агитировал за этот лозунг.

Мероприятия по оказанию помощи деревне обсуждались на 63-й сессии парламента. Проект мероприятий, [223] предложенный правительством и ратовавший за «возрождение деревни своими собственными силами», предусматривал принятие ряда неотложных мер, касающихся главным образом строительных работ. Помощь, предусматривавшаяся проектом, оказалась настолько незначительной, что о ней говорили: «это — почти ничего». Мероприятия предусматривали ассигнование в течение трех лет, с 1932 по 1934 год, 1600 миллионов иен, в том числе 800 миллионов иен на строительные работы (600 миллионов иен на работы в центре и 200 миллионов — на периферии) и 800 миллионов на оплату низких процентов на капитал.

Осуществляя эти мероприятия, правительство рассчитывало предотвратить взрыв общественного недовольства. Из общей суммы ассигнований на оказание помощи деревне предполагалось израсходовать в 1932 году 113 миллионов иен и в 1933 году — 185 миллионов.

Наряду с оказанием материальной помощи деревне была начата кампания за «возрождение деревни своими собственными силами». Эта кампания проводилась главным образом министерством внутренних дел и министерством просвещения, в задачу которых входило поднять моральный дух крестьян. Что же касается министерства сельского хозяйства и лесоводства, то оно стремилось придать сельскому хозяйству плановый характер.

Отличительной чертой мероприятий по оказанию помощи деревне было то, что в данном случае ограничивались предоставлением финансовой помощи местным банкам, помещикам, средним слоям крестьянства и осуществлением строительных работ. Требования арендаторов, которые сильно пострадали от кризиса, совершенно не учитывались. Больше того, правительство, ссылаясь на «чрезвычайное время» и призывая к «возрождению деревни своими собственными силами», всячески стремилось сократить ассигнования даже на те мероприятия, которые были приняты парламентом.

Таким образом, правительство, с одной стороны, осуществляло эти полумеры по оказанию помощи деревне, а с другой, учитывая опасность, к которой могло привести [224] крайне тяжелое положение крестьян и особенно арендаторов и беднейших крестьян, усилило контроль за крестьянским движением. Еще до открытия 63-й сессии парламента департаменту полиции было дано указание установить строгий контроль за петиционным движением, ибо появилась опасность превращения его в массовое движение с участием правых и левых сил. Кроме того, на состоявшемся совещании начальников полицейских управлений префектур был дан приказ установить строгий контроль за коллективными действиями крестьян.

В то время, кроме петиционного движения, которое направляло свои требования непосредственно в Токио, по всей стране возникли массовые движения, отправлявшие свои петиции в сельские управы и префектуральные управления. Особенно сильными были выступления в префектурах Тотиги и Акита.

Эти выступления крестьян, проявлявшиеся в форме создания обществ борьбы за рис, а также в форме массовых демонстраций, проходивших под лозунгом «Дайте нам рис!», сливались с борьбой против помещиков. Боясь расширения этой борьбы, правительство усилило репрессии против крестьян; оно сплошь и рядом запрещало даже публикацию сведений о крестьянских выступлениях; такие сведения хранились в строгой тайне от общественности.

Фашизм, насаждаемый сверху

Как отмечалось выше, фашистское движение, которое использовало в своих целях волнения крестьян, сразу же после маньчжурских событий приняло более широкий размах. Но в конце 1932 — начале 1933 года оно переживало период застоя. Это объяснялось следующими социальными причинами: во-первых, как ни недостаточны были мероприятия по оказанию помощи деревне, тем не менее они начали проводиться, и, во-вторых, были повышены цены на рис и шелковичные коконы, что несколько успокоило деревню.

Необходимо также иметь в виду, что командование армии и ее основной офицерский костяк стали более осмотрительными. Немедленно после событий 15 мая во [225] флоте был издан приказ об укреплении воинской дисциплины, запрещавший военнослужащим вмешиваться в политику. В армии было запрещено создавать какие-либо общества военнослужащих. Связь между военщиной и гражданскими фашистскими организациями значительно ослабла, поэтому опиравшиеся на военщину организации оказались бессильными.

Указанные изменения в поведении военщины объяснялись тем, что в обстановке, сложившейся после маньчжурских событий, у нее появилась возможность открыто влиять на внешнюю и внутреннюю политику правительства. Большую роль играло также то обстоятельство, что кабинет Сайто, не желая обострять отношения с военщиной, сам способствовал ее выдвижению. Политические партии тоже начали сотрудничать с военщиной, что наглядно проявилось, например, во время выдвижения проекта резолюции о признании Маньчжоу-го. Особенно сильно эта тенденция проявлялась у правой Пролетарской партии (Мусансэйто).

В связи с подобными изменениями дзайбацу стали проводить так называемую политику самоконтроля. В апреле 1932 года концерны Мицуи и Мицубиси предоставили свой первый после образования Маньчжоу-го внешний заем на сумму в 20 миллионов иен сроком на семь лет из расчета пяти процентов годовых. После событий 15 мая эти концерны пожертвовали на оказание помощи по безработице и на общественные нужды по 3 миллиона иен каждый; 1 миллион иен пожертвовал концерн Сумитомо. Эти концерны взяли курс на так называемую «перестройку дзайбацу».

Инцидент, вызванный в июле 1933 года отрядом «божественных солдат», был своеобразным явлением в истории японского фашизма в том отношении, что на этот раз реакция намеревалась осуществить реконструкцию страны с помощью массового привлечения гражданских лиц в фашистские организации. Однако эта затея погибла в самом зародыше.

Арест руководителей фашистских организаций во время событий 15 мая и июльского инцидента 1933 года ослабил фашистское движение, которое не располагало [226] сильными массовыми организациями, а основывалось исключительно на личных связях. К тому же организаторы июльского инцидента были изобличены в том, что брали деньги с биржевых дельцов, в результате чего они потеряли всякое доверие.

Одновременно с ростом политического и социального движений постепенно развивался и монополистический капитал. Это развитие шло за счет огромных военных расходов и являлось результатом политики займов. В это же время на арену выступила бюрократия, заменившая прежние политические партии и начавшая насаждать «фашизм сверху», движущей силой которого была военщина и который стремился открыто осуществить изменения господствующей системы Японии. Воспользовавшись нападками военщины на политические партии и выдвинув лозунг «За оздоровление политических кругов!», бюрократия наращивала силы и укрепляла свои позиции, используя контроль над экономикой.

В декабре 1932 года было изменено уложение о социальном положении чиновников, что гарантировало бюрократии сохранение ее служебного положения и явилось одной из причин, обусловивших ее выступление. Раньше партийные правительства под предлогом «защиты интересов государственных учреждений» могли по своему усмотрению освобождать чиновников от занимаемых ими должностей. Теперь же на это требовалось согласие Комиссии по определению социального положения гражданских чиновников, а поскольку указанная комиссия состояла из высших чиновников, это в значительной мере укрепило позиции бюрократии. Раньше в министерстве внутренних дел ежегодно заменялось свыше трехсот чиновников, а после изменения уложения — только тридцать. Подобные изменения способствовали повышению политического влияния бюрократии.

Дипломатия Утида — дипломатия «выжженной земли»

Правительство Сайто, о характере которого говорилось выше, в своей внешней политике слепо следовало внешнеполитическому курсу военщины. (Первым мероприятием [227] этого курса явились маньчжурские события.) В результате отношения Японии с другими странами чрезвычайно осложнились и страна вступила на путь международной изоляции.

Вполне понятно, что внешняя агрессия, проводимая военщиной, полностью отвечала интересам монополистического капитала, и поэтому последний не выступал сколько-нибудь решительно против такой политики. Однако монополисты боялись, что подобный внешнеполитический курс может вызвать столкновение с великими державами и тогда Япония окажется в весьма тяжелом положении. Но пока такой опасности не существовало, они учитывали все требования военщины, стремясь таким образом избежать обострения отношений внутри страны.

В июле 1932 года бывший президент компании ЮМЖД, выходец из дипломатических кругов Утида Ясутоси, вновь был назначен министром иностранных дел. На состоявшейся в августе этого же года 63-й сессии парламента Утида в ответ на настойчивые требования Мори Каку признать Маньчжоу-го заявил:

«События в Маньчжурии и Монголии были вызваны исключительно интересами самообороны нашей империи... Необходимо заявить, что мы полны решимости отстоять принцип национального единства и не отступим ни на один шаг, даже если для этого придется прибегнуть к тактике «выжженной земли».

Иными словами, Утида настаивал на осуществлении дипломатии «выжженной земли». Одним из проявлений этой дипломатии «выжженной земли» было признание в сентябре 1932 года государства Маньчжоу-го. Этот же дипломатический курс привел Японию к выходу в марте 1933 года из Лиги Наций.

Еще раньше, 1 марта 1932 года, под «скрытым руководством» Квантунской армии было создано Маньчжоу-го и Пу И, происходивший из Цинской династии, был назначен правителем этой страны. В июне на заседании нижней палаты японского парламента единогласно была принята резолюция о немедленном признании Маньчжоу-го, предложенная партиями Сэйюкай и Минсэйто. [228]

В качестве подготовительного мероприятия для признания Маньчжоу-го было решено учредить в Маньчжурии новую должность японского посла, который координировал бы деятельность всех находящихся там японских учреждений. Кроме того, на него возлагались функции командующего Квантунской армией и начальника Квантунской области. В августе командующий Квантунской армией генерал Муто Нобуёси был назначен послом Японии в Маньчжурии и начальником Квантунской области, а заместитель военного министра Коисо — начальником штаба этой армии и одновременно начальником Особого отдела. Этот отдел, по существу, был высшим органом, осуществлявшим контроль над экономикой Маньчжурии.

15 сентября был подписан японо-маньчжурский протокол, и таким образом государство Маньчжоу-го было признано Японией. Японо-маньчжурский протокол состоял всего из двух пунктов, в которых говорилось, что Маньчжоу-го признает права и интересы Японии и японских граждан в Маньчжоу-го и что Япония и Маньчжоу-го осуществляют совместную оборону страны, а японские войска остаются на территории Маньчжоу-го. Так под видом заключения «международного соглашения» было санкционировано господство Квантунской армии над Маньчжурией.

Еще до подписания японо-маньчжурского протокола Пу И в своем письме от 10 марта 1932 года, адресованном командующему Квантунской армии, отметил: 1) Маньчжоу-го предоставляет все необходимые Квантунской армии военные сооружения и берет на себя расходы, связанные с эксплуатацией этих сооружений, а Япония обеспечивает оборону нового государства и общественное спокойствие в стране; 2) Япония осуществляет контроль над всеми существующими железными дорогами и другими транспортными сооружениями, а также дает указание на строительство новых, которые она сочтет для себя необходимыми; 3) чиновниками всех правительственных учреждений Маньчжоу-го будут японцы. При этом назначение на должность, а также освобождение или увольнение будет производить командующий Квантунской [229] армией по своему усмотрению. Так государство Маньчжоу-го, для которого японская военщина требовала установления самой справедливой и совершенной формы правления, оказалось под игом этой самой военщины.

Маньчжурские события и социалистический лагерь

Наступление фашизма, использовавшего маньчжурские события, стало возможным вследствие того, что силы, которые должны были оказать ему сопротивление, отступили. Центральный комитет Социал-демократической партии, представлявшей правое крыло социал-демократического лагеря, на своем заседании, состоявшемся в октябре 1932 года, принял следующее решение:

«1. В целях обеспечения широким массам японского народа права на существование признать неправомерными какие-либо посягательства на наши права в Маньчжурии и Монголии, предусмотренные соглашением. 2. Мы отклоняем прежний буржуазный контроль над Маньчжурией и Монголией и заменяем его социалистическим контролем».

Так Социал-демократическая партия открыто заявила о своей поддержке маньчжурских событий.

Социал-демократическая партия, руководимая секретарем партии Акамацу Кацумаро, все более правела. Акамацу уже давно порвал с социал-демократическим движением II Интернационала и начал выступать с лозунгами о государственном социализме. Он выступил против основного течения в партии, руководимого Мацуока Комакити и Катаясма Тэцу, которое, провозгласив три принципа — «Против фашизма, против коммунизма, против капитализма», — пыталось отстоять прежнюю социал-демократическую политику. В апреле 1933 года на заседании Центрального комитета группа Акамацу во время голосования потерпела поражение и вышла из партии.

Какую деятельность в это время вела Национальная рабоче-крестьянская массовая партия, занимавшая центристскую позицию? В сентябре 1932 года она опубликовала заявление, в котором выступила против империалистической [230] войны и потребовала от правительства немедленного вывода войск и прекращения всякого вмешательства во внутренние дела Китая. Однако, несмотря на красивые слова, содержавшиеся в решении и заявлении, эта партия фактически не вела никакой борьбы. Собственно, в то время в самой партии раздавались голоса, критиковавшие ее за то, что «в этот наиболее критический момент, обусловленный событиями в Маньчжурии и Монголии, партия выдвигает лишь лозунги, будучи совершенно бессильной организовать практическую борьбу».

Положение социал-демократии было тяжелым. Объяснялось это тем, что с начала маньчжурских событий сфера ее легальной деятельности сразу же сузилась; некоторые социал-демократы, как например члены подготовительного комитета по созданию японской Народно-социалистической партии — Симонака Ясабуро, Сасаи Кадзутомо, Мицукава Камэтаро, Муробуси Таканобу, Татибана Коцзабуро, Гондо Нариаки, Нагано Акира — и члены Японской государственно-социалистической партии, партии Акамацу Кацумаро, Оя Сёдзо и Хирано Рикидзо один за другим переходили на сторону фашизма. Но рядовые члены этих партий требовали вести решительную борьбу против войны и фашизма.

Поскольку различия между левым и правым крылом в социал-демократическом движении все более стирались, отчетливо наметилось стремление «создать сильную единую пролетарскую партию». В сентябре 1932 года произошло слияние Национальной рабоче-крестьянской массовой партии и Социал-демократической партии и была создана Социалистическая массовая партия (председателем ее был избран Абэ Исо, секретарем — Асо Хисаси).

В манифесте, провозгласившем создание Социалистической массовой партии, говорилось, что она «выступает против опрометчивых действий крайне левых партий, порывает с фашистским реакционным движением и высоко держит знамя освобождения пролетарских классов». Таким образом, выступая против левых и правых, эта партия стремилась занять центристскую позицию. [231]

Коммунистическая партия Японии еще за два месяца до маньчжурских событий призывала к «борьбе против войны, подготовляемой японским империализмом». Когда начались маньчжурские события, она направила все свои силы на проведение антивоенной кампании. В июле 1932 года при Центральном комитете партии был создан военный отдел, с июля стала выходить газета «Хэйси-но томо» («Друг солдата») — печатный орган, предназначенный для солдат. Партия проводила работу по созданию партийных ячеек в солдатских казармах и на военных кораблях. Ряды Коммунистической партии росли. Начала выходить газета «Акахата». Влияние партии сильно возросло. В печатных органах партии и листовках сообщалось место и время предполагаемых уличных демонстраций, что раньше держалось в тайне, и таким образом партия охватывала своим влиянием все более широкие слои народа. Сама обстановка, которая характеризовалась обострением классовой борьбы, способствовала усилению влияния компартии среди широких народных масс.

1931 год, мрачный год начала маньчжурских событий, был периодом наивысшего подъема борьбы рабочих и крестьян. На этот год приходится 2456 рабочих конфликтов, в которых участвовало 154 528 человек, и 2689 арендных конфликтов с числом участников 52 780 человек. При этом необходимо обратить внимание на то, что арендные конфликты касались не только арендной платы, но и таких вопросов, как расторжение арендных договоров, признание права на аренду земли и других вопросов, связанных с землепользованием.

Тезисы Коминтерна 1932 года

В маньчжурских событиях нашло свое отражение углубление общего кризиса мирового капитализма и обострение противоречий империалистических держав. Маньчжурский инцидент положил начало событиям, которые впоследствии привели ко второй мировой войне.

Как бороться против войны? Такова была основная задача, которая встала перед революционными силами. [232]

Японии, несшими ответственность перед человечеством и трудящимися массами своей страны. Война неизбежно приводит к обострению классовых противоречий внутри страны и создает благоприятный момент для осуществления революции.

В марте 1932 года на заседании Исполнительного комитета Коминтерна руководитель восточного отдела Куусинен выступил с докладом о японском империализме и характере японской революции, в котором указал на существовавшие в то время в Коммунистической партии Японии левые ошибки, проявившиеся в недооценке роли императорской системы и борьбы против феодализма, за аграрную революцию.

В мае того же года от имени Западноевропейского бюро Коминтерна были опубликованы «Тезисы о положении в Японии и задачах Коммунистической партии Японии», которые базировались на анализе, данном в докладе Куусинена. Эти тезисы, получившие название «Тезисов 1932 года», со всей ясностью осветили вопрос о стратегии и тактике революции.

В тезисах говорилось, что к господствующей системе в Японии относятся: во-первых, императорский строй, представляющий собой остов существующей диктатуры господствующих классов; во-вторых, помещичье землевладение. Именно полуфеодальная структура японской деревни вызывает деградацию сельского хозяйства и ведет к обнищанию широких масс крестьянства; в-третьих, монополистический капитализм, тесно связанный со всей бюрократической императорской системой.

Предстоящая революция против господствующей власти, состоящей из этих трех основных элементов, явится буржуазно-демократической революцией, которая будет иметь тенденцию к перерастанию в революцию социалистическую. На современном этапе перед революцией стоят три основные демократические задачи: свержение императорской системы, уничтожение паразитического землевладения, осуществление семичасового рабочего дня.

Значение тезисов 1932 года состояло в том, что они выдвинули стратегический курс, совершенно отличный от [233] того, какого придерживалось левое крыло социал-демократов (группа «Роноха»), уклонявшееся от борьбы против императорской системы, и группа «Кайтоха» (руководители этой группы — Кадоя Хироси и Асано Акира — в ходе обвинения по делу 15 марта и 16 апреля утверждали, что стратегия Коммунистической партии является ошибочной, и призывали к сохранению императорской системы). Кроме того, в тезисах подчеркивалась необходимость беспощадной борьбы против военщины и бюрократии, которые, воспользовавшись маньчжурскими событиями, появились на политической арене как силы, призванные вывести монополистический капитал из кризиса.

«Лекции по истории развития японского капитализма», которые начали публиковаться с мая 1932 года, были составлены до появления в печати «Тезисов 1932 года» (в Японии они были изданы в июле). Но поскольку еще до этого было начато исправление политического курса в соответствии с тезисами 1927 года, то по существу эти лекции были составлены с учетом той научной аргументации, которая содержалась в новых тезисах. Для составления лекций был приглашен ряд выдающихся японских ученых, в том числе такие беспартийные ученые, как Хирано Ёситаро, Ямада Моритаро, Хани Горо и Хаттори Сисо. Всей работой по составлению лекций руководил член компартии Норо Эйтаро. Лекции оказали огромное влияние на интеллигенцию.

В то время между этими учеными, объединявшимися в так называемую группу «Кодзаха», и группой «Роноха», в которую входили Иномата Цунао, Кусида Тамидзо, Сакисака Ицуро и другие придерживавшиеся противоположной точки зрения ученые, на страницах печати развернулась ожесточенная борьба по теоретическим вопросам; основным из них был вопрос о развитии японского капитализма.

Этот теоретический спор начался еще весной 1931 года между Норо и Иномата. Иномата утверждал, что классом, в руках которого находится реальная политическая власть, является класс капиталистов и что феодальный абсолютизм потерял всякую социальную и [234] материальную базу в стране. Критикуя эту точку зрения, Норо доказывал, что полуфеодальная помещичья система, являющаяся основой японского капитализма, сохраняется как таковая и выступает в союзе с буржуазией.

С выходом в свет «Лекций по истории развития японского капитализма» теоретическая борьба еще более обострилась. Спор шел вокруг таких вопросов, как характеристика периода Бакумацу и революции Мэйдзи, структура и анализ японского капитализма и т. д. В теоретической полемике приняли участие почти все ученые, считавшие себя марксистами.

При этом авторы «Лекций» не смогли избежать давления со стороны цензуры. Необходимо было многое выбрасывать и заменять. Ввиду того что цензура запрещала издание «Лекций», неизбежно приходилось переделывать уже написанное. Стремясь хоть как-нибудь избежать этих цензурных рогаток, писатели вынуждены были писать таким языком, который Ленин называл «эзоповским языком».

Тезисы 1932 года указали принципы стратегии революции и требовали от Коммунистической партии Японии преодолеть отставание. Однако вскоре на центральное руководство компартии обрушились репрессии. С октября 1932 по январь 1933 года были арестованы такие руководители компартии, как Кадзама Дзёкити, Конно Ёдзиро, Ивата Есимити, Миякава Тарао и другие. Кроме того, аресту подверглись также профессора Каваками Хадзимэ, Оцука Киносукэ, Кадзахая и их сторонники. Всего было брошено в тюрьмы 1500 человек.

В июне того же года активизировалась деятельность тайной полиции, был усилен полицейский контроль за партией. Полиция засылала в ряды партии своих шпионов, в результате чего ей удалось разгромить нелегальные организации партии.

Таким образом, колебания, разброд и шатания в рядах социал-демократических партий, удар, нанесенный Коммунистической партии, — все это ослабило сопротивление революционных сил. В стране стали господствовать фашистские силы. [235]

4. Выход Японии из Лиги Наций и заключение в Тангу японо-китайского соглашения о прекращении военных действий

Доклад Литтона

После ликвидации шанхайского инцидента благодаря заключению в мае 1932 года соглашения о прекращении военных действий Лига Наций направила все свое внимание на подготовку и представление доклада комиссии Литтона о маньчжурских событиях. Она не приняла никаких мер в связи с признанием Японией Маньчжоу-го.

Комиссия Литтона прибыла в Токио в феврале 1932 года, то есть до того, как Япония заявила о своем признании Маньчжоу-го. Из Токио комиссия направилась сначала в Шанхай, Нанкин и Пекин, а в апреле прибыла в Маньчжурию. В июне она возвратилась в Пекин и приступила к составлению доклада. 30 сентября этот доклад был вручен Японии и Китаю, а 2 октября опубликован.

В докладе отмечалось, что военные действия, предпринятые Японией, нельзя считать законными и необходимыми с точки зрения самообороны. Кроме того, в нем подчеркивалось, что хотя и нельзя считать, что государство Маньчжоу-го было создано в результате подлинного и самостоятельно возникшего движения за независимость, однако, учитывая особое положение, сложившееся в Маньчжурии, невозможно механически возвратиться к тому, что было в Маньчжурии до 18 сентября.

В докладе были выдвинуты следующие принципы разрешения маньчжурского вопроса: 1) удовлетворение интересов Китая и Японии; 2) принятие в расчет интересов Советского Союза; 3) признание существующих многосторонних соглашений; 4) признание японских интересов в Маньчжурии; 5) установление новых договорных отношений между Китаем и Японией; 6) принятие эффективных мер для разрешения конфликтов в будущем; 7) установление автономии Маньчжурии; 8) гарантия как внутренней, так и внешней безопасности Маньчжурии; 9) содействие экономическому сближению Китая и [236] Японии; 10) международное сотрудничество в деле реконструкции Китая{57}. Далее в докладе предлагалось создать особые административные органы в провинциях Мукден, Гирин и Хэйлунцзян и обеспечить в этом районе общественную безопасность с помощью отрядов жандармерии, которые не относились бы к вооруженным силам, назначать иностранцев на должности советников при автономном правительстве, а также на должности финансовых чиновников, инспекторов и главных советников Центрального банка.

В докладе Литтона нашло свое отражение стремление империалистических государств установить над Маньчжурией международный контроль. Вместе с тем в нем содержалось немало положений, направленных на «умиротворение» Японии.

В ноябре в Женеве состоялось заседание Совета Лиги Наций, на котором был обсужден доклад Литтона. На заседании присутствовали представитель Японии Мацуока Есукэ и представитель Китая Гу Вэй-цзюнь. Мацуока утверждал, что действия Японии были вызваны соображениями самообороны, что движение за независимость Маньчжоу-го возникло совершенно самостоятельно, и выступил против предложения положить доклад Литтона в основу разрешения маньчжурского вопроса. Представитель Китая Гу выступил против предложения Мацуока.

Затем вопрос был передан на рассмотрение Ассамблеи Лиги Наций. Заседания Ассамблеи начались в декабре. Представители четырех великих держав — Англии, Франции, Германии и Италии — пытались занять по отношению к Японии умиротворительную позицию. Однако в противовес им представители малых стран, таких, как Швеция, Норвегия, Ирландия и Чехословакия, потребовали соблюдения принципов Устава Лиги Наций и настаивали на непризнание японских действий в Маньчжурии.

После окончания общей дискуссии представитель Китая, подчеркнув, что японо-китайский конфликт уже перерос [237] в борьбу Японии против всего цивилизованного мира, одобрил основные положения доклада Литтона. В ответ на это японский представитель заявил, что Маньчжурия является жизненно важным для Японии районом. Указав на опасность вторжения коммунизма в Китай, он подчеркнул, что не следует ослаблять Японию и тем самым ускорять крах Дальнего Востока.

Японский представитель угрожал, что, если точка зрения малых стран будет принята, Япония выйдет из Лиги Наций. Поскольку Ассамблея не пришла к какому-либо решению, японо-китайский вопрос был передан на рассмотрение комиссии девятнадцати. Однако Япония выступила и против проекта, предложенного этой комиссией.

Англия продолжала проводить по отношению к Японии политику умиротворения, выступив в роли посредника между ею и Лигой Наций. В начале января 1933 года состоялась встреча английского посла и министра иностранных дел Японии Утида. Затем генеральный секретарь Лиги Наций Дормонт (Англия) и его заместитель Сугимура Ётаро (Япония) составили свой проект и неофициально ознакомили с ним Японию.

Этим проектом значительно ограничивалось использование предложений, содержавшихся в докладе Литтона, и была исключена такая фраза, как «непризнание Маньчжоу-го», что являлось максимальной уступкой Японии со стороны Лиги Наций. В Японии на проект реагировали по-разному: если группа дзюсинов настаивала на его признании, то правительство заняло твердую позицию, заявив, что проект нуждается в изменениях и дополнениях.

Между тем японская армия форсированными темпами готовилась к захвату провинции Жэхэ. После оккупации провинций Мукден, Гирин и Хэйлунцзян японские войска начали наступление на запад Китая. В июле 1932 года японская армия под тем предлогом, что в районе города Бэйпяо в провинции Жэхэ пропал без вести японский офицер, предприняла наступление на эту провинцию. Наступление японских войск, продолжавшееся в течение июля и августа, было приостановлено китайской армией. Тогда командование японской армии, заявив, что «провинция Жэхэ является территорией [238] Маньчжоу-го», начало сосредоточивать здесь свои войска. В январе 1933 года, воспользовавшись взрывом бомбы в Шаньхайгуане, японские войска захватили город и потребовали создать в районе Шаньхайгуаня буферную зону. Таким образом, в провинции Жэхэ создалось угрожающее положение.

20 февраля командование японской армии от имени правительства Маньчжоу-го направило командованию китайской армии ноту, требовавшую вывода китайских войск с территории провинции Жэхэ. Вслед за этим японские войска предприняли новое наступление на провинцию Жэхэ.

Выход Японии из Лиги Наций

Инцидент в Шаньхайгуане и новое наступление японских войск в провинции Жэхэ заставили Лигу Наций занять более твердую позицию. В самой Японии дзюсины считали, что лучше повременить с захватом Жэхэ и избежать выхода из Лиги Наций. Однако военщина не разделяла этой точки зрения, считая, что с выходом Японии из Лиги Наций она сможет легко осуществлять агрессию против Китая.

Поскольку китайская сторона выступила с протестом против соглашательского проекта Дормонт — Сугимура, а также ввиду того, что даже во время беседы между английским послом и японским министром иностранных дел Утида японское правительство заняло неуступчивую позицию, обстановка в Лиге Наций коренным образом изменилась. Теперь уже Лига Наций решила не идти на уступки Японии. В это время Гитлер, захватив политическую власть в Германии, стал призывать к ликвидации статус-кво, что также побудило Лигу занять более твердую позицию и защищать свой Устав.

Лига Наций сделала шаг вперед по сравнению с тем периодом, когда она стремилась добиться урегулирования отношений между Японией и Китаем. Была разработана рекомендация, в которой предлагалось положить в основу разрешения японо-китайского конфликта доклад Литтона. 24 декабря эта рекомендация была обсуждена на Ассамблее Лиги Наций. [239]

В связи с этим в Японии получило широкое распространение требование о выходе из Лиги Наций. На этом же настаивали военный министр Араки и министр иностранных дел Утида. Дзюсины, ранее выступавшее против выхода из Лиги, теперь тоже встали на эту точку зрения.

На заседании Ассамблеи Лиги Наций, состоявшемся 24 декабря, доклад Литтона был одобрен большинством голосов: за него голосовало 42 делегата, против — один. В связи с этим японский представитель Мацуока заявил, что «усилия японского правительства, направленные на сотрудничество с Лигой Наций в деле разрешения японо-китайского конфликта, достигли предела», и демонстративно покинул зал заседаний.

В связи с одобрением Ассамблеей доклада Литтона в Японии было опубликовано заявление, в котором говорилось, что «японское правительство считает, что ни действия японский войск в Маньчжурии, ни заключение японо-маньчжурского протокола не направлены против Лиги Наций и не нарушают договора девяти держав, Парижский договор и другие международные соглашения». Кроме того, в заявлении подчеркивалось, что «рост коммунизма в Китае представляет собой вопрос огромной важности для европейских государств и Соединенных Штатов; по сравнению с ним все другие проблемы теряют всякое значение. В то же время Маньчжурия, которая полностью порвала свои отношения с Китаем, становится барьером против коммунистической опасности на Дальнем Востоке, и каждому государственному деятелю должно быть ясно значение Маньчжурии с этой точки зрения». Говоря о коммунистической опасности, Япония пыталась оправдать свои агрессивные действия.

28 марта Япония заявила о своем выходе из Лиги Наций. В тот же день был опубликован императорский эдикт. Император дал указание, чтобы в эдикте подчеркивалась следующая мысль: «Япония вынуждена была выйти из Лиги потому, что по маньчжурскому вопросу Япония и Лига Наций придерживались, к сожалению, разных точек зрения и что этот акт Японии нисколько [240] не противоречит основному курсу Лиги Наций — заботе о благе человечества». В дальнейшем император неоднократно высказывал подобные мысли о стремлении сотрудничать с Лигой Наций{58}.

Хотя пожелание императора возымело определенное действие и некоторые его формулировки были использованы в эдикте, было совершенно ясно, что эдикт направлен на то, чтобы пресечь всякую критику в адрес правительства за выход Японии из Лиги Наций. Именно выход Японии из Лиги свидетельствовал о том, что страна шла к международной изоляции. В то время в печати раздавались лишь призывы к осуществлению «независимой внешней политики»; в стране стали господствовать такие лозунги, как «Азия для азиатов», «Повернемся лицом к востоку» и другие.

При возвращении чрезвычайного посла Мацуока в Японию ему была устроена восторженная встреча (Мацуока пришли встречать даже школьники) — его приветствовали, как героя. Говорят, что Мацуока встречали так же, как в свое время Комура Дзютаро{59} после заключения Портсмутского договора. Когда Мацуока уезжал из Японии, он тоже получил десятки тысяч одобрительных писем от японского народа, но среди них было всего одно или два, в которых содержался совет «уладить вопрос на сессии Лиги Наций»{60}. В такой обстановке искусственно созданного военщиной и правительством казенного «общественного мнения» правительство само отрезало себе путь к урегулированию маньчжурского вопроса.

Позиция держав

Международная обстановка на Дальнем Востоке была такова, что Японии не было оказано сколько-нибудь [241] активного противодействия. После того как Лига Наций одобрила рекомендацию, представленную затем Японии и Китаю (что послужило основной причиной выхода Японии из Лиги Наций), был создан Консультативный комитет для разработки мероприятий, которые должна была принять Лига Наций.

Лига Наций обратилась к Соединенным Штатам и Советскому Союзу с просьбой принять участие в работе комитета. США приняли это приглашение и направили в комитет своего наблюдателя, а Советский Союз отказался участвовать в его работе.

Несмотря на то, что на заседании Консультативного комитета были поставлены вопросы о запрещении экспорта в Японию оружия и о том, каким образом осуществлять политику непризнания Маньчжоу-го, никаких эффективных санкций в отношении Японии он провести не мог. Более того, даже после того, как представитель Китая Гу обратился к сессии Лиги Наций по возникшему в то время вопросу о провинции Жэхэ, Лига не приняла никаких мер.

В связи с этим престиж Лиги Наций начал падать. В результате банкротства политики умиротворения по отношению к Японии, которую проводила Англия в период маньчжурских событий, последняя потеряла в глазах Китая авторитет, а ее внешняя политика стала малоэффективной. Соединенные Штаты тоже не могли выступить единым фронтом с Англией и фактически были лишены возможности предпринять какие-либо действия.

В марте 1933 года в США президента-республиканца Гувера сменил представитель Демократической партии Франклин Рузвельт. Хэлл заменил Стимсона на посту государственного секретаря США. Политика Рузвельта на Дальнем Востоке сводилась к следующему. Учитывая опыт Стимсона, лишь на словах выступавшего с резкими, но не дававшими никаких результатов протестами, Рузвельт продолжал проводить прежнюю политику непризнания японской агрессии в Маньчжурии, однако он избегал выступать с угрозами по адресу Японии и прилагал все силы к расширению военно-морского флота [242] США. При этом Франклин Рузвельт исходил из положения, высказанного Теодором Рузвельтом: «Говоря учтивые слова, не забывай о силе». Одной из причин политики умиротворения (по крайней мере таковой она казалась), которую проводил Рузвельт, было то, что развитие японской тяжелой промышленности, начавшееся после маньчжурских событий, создало для американского промышленного капитала, переживавшего в этот период кризис, новый рынок сбыта.

Основным в политике Советского Союза на Дальнем Востоке в то время было стремление избежать создания единого фронта капиталистических держав против СССР, поэтому в отношении Японии СССР проводил осторожную политику{61}. Об этом свидетельствуют следующие факты.

В декабре 1931 года народный комиссар иностранных дел Литвинов предложил японскому послу Ёсидзава Кэнкити, который возвращался в Японию в связи с назначением его министром иностранных дел в правительстве Инукаи, заключить между СССР и Японией договор о ненападении, а в октябре 1932 года он вторично через японского посла в Советском Союзе Хирота предложил заключить такой договор. Кроме того, Советский Союз предложил создать в Москве генеральное консульство Маньчжоу-го и готов был согласиться с тем, чтобы японский посол в СССР совмещал функции генерального консула Маньчжоу-го; СССР также не возражал против продажи за соответствующую цену КВЖД.

Однако японское правительство, провозгласившее [243] лозунг борьбы с коммунизмом, отклонило советские предложения, заявив, что еще не настало время начинать официальные переговоры. Тем не менее Советский Союз не оставлял надежд на улучшение отношений с Японией. Когда Лига Наций обратилась к Советскому Союзу с просьбой принять участие в работе Консультативного комитета, Литвинов отказался от этого предложения, мотивируя свой отказ тем, что большинство членов комитета представляли государства, враждебно относившиеся к Советскому Союзу. Таким образом, Литвинов категорически уклонился от ухудшения отношений с Японией{62}.

В апреле 1933 года власти Маньчжоу-го закрыли сообщение между КВЖД и железными дорогами Советского Союза в районе станций Маньчжурия и Пограничная. Но СССР и в этой обстановке стремился избежать обострения отношений с Японией. В мае 1933 года советское правительство заявило о своей готовности уступить КВЖД.

В июне начались переговоры о продаже КВЖД; Советский Союз просил выплатить ему 250 миллионов рублей (1 рубль равнялся 1,04 иены); в августе он сделал еще одну уступку, запросив за КВЖД 200 миллионов рублей, но Маньчжоу-го упорно настаивало на 50 миллионах иен. К концу сентября переговоры зашли в [244] тупик. С этого момента японо-советские отношения постепенно стали ухудшаться{63}.

Аналогичные события развивались в Европе. Установив в Германии свою диктатуру, Гитлер в октябре 1933 года заявил о выходе Германии из Лиги Наций и из Комитета по сокращению вооружений. Авторитет Лиги Наций в связи с этим упал еще более. Политика международного сотрудничества потерпела поражение. Одновременно провалилась и созванная в марте 1933 года Женевская конференция по сокращению вооружений, а также Лондонская экономическая конференция, состоявшаяся в июне того же года. В связи с провалом экономической конференции на международной арене усилились тенденции к сколачиванию экономических блоков и повсюду были воздвигнуты таможенные барьеры.

Все это в свою очередь привело к обострению противоречий между государствами.

Перемирие в Тангу

К началу марта 1933 года японские войска захватили всю провинцию Жэхэ. Оборону провинции Жэхэ гоминьдановское правительство свело лишь к тому, что оттягивало время, чтобы привлечь на свою сторону Лигу Наций. Вместо того чтобы организовать сопротивление японцам, глава правительства провинции Жэхэ Тан Юй-линь [245] предпочел бежать, захватив с собой свое имущество.

10 марта японские войска начали генеральное наступление вдоль Великой Китайской стены. В этой обстановке Чан Кай-ши, бросивший все силы на борьбу против китайской Красной армии, прибыл на север. Здесь состоялось совещание, в котором приняли участие Чан Кай-ши, Чжан Сюэ-лян, Сун Цзы-вэнь и Хэ Ин-цинь, после которого Чжан Сюэ-лян, сосредоточивший в своих руках всю политическую власть в Северо-Восточном Китае, отошел от дел. Вся политическая и военная власть в этом районе перешла к Хэ Ин-циню. Затем была произведена реорганизация армии Северо-Восточного Китая, которой командовал Чжан Сюэ-лян.

Таким образом, гоминьдановское правительство распространило свое влияние до Великой Китайской стены, избежав при этом кровопролития. Однако Чан Кай-ши и Хэ Ин-цинь, боявшиеся ослабить свои силы, избегали прямого столкновения с японскими войсками.

Против японской армии выступила 29-я китайская армия, которая, перейдя в контрнаступление под Сифэнькоу, начала наступление на провинцию Жэхэ. Но Чан Кай-ши и Хэ Ин-цинь приказали главным силам армии отступить к реке Луаньхэ, что привело к ее изоляции и разгрому. После этого японские войска, перешедшие реку Луаньхэ, развернули наступление на Пекин и Тяньцзинь. В такой обстановке внутри гоминьдановского правительства активизировались элементы, высказывавшиеся за улаживание положения путем умиротворения Японии и создания в Северном Китае «буферной зоны».

В конце мая благодаря стараниям известного прояпонца Хуан Фу между китайским и японским командованием начались переговоры о прекращении военных действий. 31 мая в Тангу было подписано соответствующее соглашение. Оно предусматривало отвод китайских войск из района к востоку от реки Луаньхэ (южнее Великой Китайской стены) и превращение этого района в демилитаризованную зону. Китайской полиции вменялось в обязанность обеспечить общественную безопасность в этом районе. После эвакуации китайских войск [246] из указанной зоны японские войска должны были отойти к Великой Китайской стене.

Официально соглашение в Тангу касалось лишь военных вопросов, а именно прекращения военных действий; фактически же оно положило конец враждебным отношениям между Японией и Китаем, которые были вызваны маньчжурскими событиями, и означало, что Китай согласился с положением, сложившимся в Маньчжурии{64}.

То обстоятельство, что это соглашение было подписано в результате переговоров, происходивших непосредственно между двумя странами, без участия Лиги Наций, провозгласившей принцип коллективных гарантий, означало, что авторитету Лиги был нанесен еще один серьезный удар.

В июне при Исполнительном юане был создан специальный комитет во главе с Хуан Фу, на который возлагалась обязанность обеспечить мир и порядок в «буферной зоне». Власть комитета распространилась на провинции Шаньдун, Шаньси, Хэбэй, Чахар, Суйюань и города Пекин и Циндао. В августе Квантунская армия закончила отвод своих войск к Великой Китайской стене. Японская армия, дислоцировавшаяся на севере Китая, насчитывала два батальона, однако после того, как в нее влилась Отдельная смешанная бригада, ее силы значительно увеличились.

В Китае силы, недовольные соглашательской политикой гоминьдановского правительства, повсеместно поднимали восстания. Фын Юй-сян, Фан Чжэн-у и Цзи Хун-чан сформировали в провинции Чахар объединенную армию и вторглись в пределы демилитаризованной зоны. Ли Цзи-шэнь и Цай Тин-кай, руководители 19-й армии, прославившей себя в боях в Шанхае, сформировали в [247] Фуцзяни народное правительство и призвали народ к вооруженной борьбе против японских войск. Однако гоминьдановское правительство разгромило эти силы.

С этого периода гоминьдановское правительство стало проводить политику, направленную на подавление китайской Красной армии и объединение страны под властью Гоминьдана на основе сотрудничества Чан Кай-ши и Ван Цзин-вэя{65}. Гоминьдановское правительство не отказывалось от сопротивления Японии и на словах заявляло, что в отношении Японии оно придерживается принципа «сопротивления и одновременно переговоров», но фактически оно выступало за сближение с Японией. [248]