Глава 27.

Капитуляция Италии

Как в Лондоне, так и в Вашингтоне никто не сомневался в том, что сразу же за свержением Муссолини должна последовать официальная просьба о капитуляции{81}. 27 июля американский разведывательный комитет докладывал комитету начальников штабов о том, что такой оборот дела неизбежен. Как только известие о событиях 26 июля дошло до Черчилля и Рузвельта, они обменялись телеграммами, выразив такую же уверенность. Выше уже рассматривались решения военного характера, принятые в соответствии с этим известием. Однако обстановка требовала теперь принять не менее дипломатичные и не менее неотложные политические решения. Какие условия капитуляции следовало выдвинуть союзникам, когда итальянское правительство обратится к ним с ожидаемой просьбой? Хотя этот вопрос не считался таким простым, как могло показаться, недостатка в различных вариантах его решения не было. Эти варианты выявили разный подход к данному вопросу у американцев и англичан, а это еще больше усложняло дело. Английское министерство иностранных дел изучало этот вопрос с декабря прошлого года, но согласованного с американцами официального документа для вручения его итальянским представителям, появление которых ожидалось в ближайшие дни, пока не существовало. Таким образом, союзники оказались в весьма затруднительном положении.

Проект такого документа был подготовлен, но все еще обсуждался. Он составлялся в Лондоне и был плодом труда комитета по проблемам реконструкции при министерстве иностранных дел. В конце апреля этот проект был представлен военному кабинету на обсуждение. В нем излагались не только моменты, связанные с капитуляцией и демобилизацией итальянских вооруженных сил, но и вопросы, касавшиеся судоходства, цензуры, оккупации, выдачи военных преступников, возвращения военнопленных, изменения гражданского законодательства, роспуска фашистских организаций и общей демилитаризации итальянского государства. Проект предусматривал, что эти условия будут проводиться в жизнь новым итальянским правительством под контролем союзной комиссии по перемирию. [363]

Когда этот проект 16 июня попал на рассмотрение американского комитета начальников штабов, последний пункт проекта в числе других пунктов вызвал возражение. Американцы считали, что английский проект не предусматривает условий безоговорочной капитуляции. Начальники штабов США предлагали совершенно отстранить итальянское правительство от управления, а на всей итальянской территории создать союзную военную администрацию под контролем военного командования. Англичане считали такую структуру управления излишне сложной и практически неосуществимой. Объединенный англо-американский штаб передал проект документа на доработку в свой комитет по вопросам гражданской администрации. Когда до Вашингтона дошло известие о падении режима Муссолини, обе стороны все еще не достигли согласия по проекту.

Ни Черчилль, ни генерал Эйзенхауэр не собирались ждать. Их заботило не столько заключение мира, сколько успешное ведение войны. Свои идеи премьер-министр изложил в документе, который полностью приводится в конце его книги об истории второй мировой войны. В документе говорилось, что союзники должны были обеспечить возможность использования всей итальянской территории для развертывания своих вооруженных сил, добиться капитуляции итальянского флота и вывода итальянских войск со всех оккупированных ими французских и балканских территорий. От итальянцев следовало потребовать, чтобы они добились капитуляции немецких войск, находившихся в Италии, причем было бы еще лучше, если бы это привело к столкновениям между немцами и итальянцами. «Мы должны провоцировать этот конфликт всеми возможными средствами, — писал Черчилль, — и не следует колебаться в посылке войск и оказании поддержки с воздуха, чтобы помочь итальянцам обеспечить капитуляцию немцев к югу от Рима». Обязательным условием должно быть возвращение военнослужащих союзных войск, находившихся в плену у итальянцев. Необходимо поощрять антигерманские настроения среди итальянского населения с тем, чтобы Италия могла стать нашей дружественной и надежной базой, с которой будет возможно осуществлять объединенное воздушное наступление и стимулировать действия партизан на Балканах. Следует оказать самый сильный нажим на турок, чтобы заставить их «действовать в соответствии с духом союзников». В вопросе об участи военных преступников Черчилль не возражал против того, чтобы правительства союзных держав теперь же решили, как поступить с теми из них, кто окажется в руках союзников. Что же касается характера наказания, то для премьер-министра «данный вопрос был совершенно безразличен, если только он не вызывал необходимости жертвовать крупными военными преимуществами ради немедленного возмездия».

Документ премьер-министра был обсужден и одобрен на вечернем заседании военного кабинета и комитета начальников штабов 26 июля, после чего был направлен президенту Рузвельту и генералу Эйзенхауэру. Президент выразил свое согласие, осторожно отметив, что документ отражает «сегодняшние мысли относительно перспектив и способов воздействия на положение в Италии, перед чем мы сейчас стоим». Точка зрения генерала Эйзенхауэра несколько отличалась от изложенного в документе английского премьера.

Вполне естественно, что главная забота штаба союзных войск в Алжире сводилась к необходимости использовать обстановку для достижения максимально возможных военных результатов. Генерал Эйзенхауэр и его советники задумывались не над условиями капитуляции, переговоры о которых велись между правительствами, а над условиями перемирия на поле боя, которые диктует командующий. 27 июля еще до получения английского проекта генерал Эйзенхауэр направил в Вашингтон телеграмму, где изложил свое мнение относительно условий, которые следует предъявить [364] разгромленному противнику. Условия, сформулированные Эйзенхауэром, стали называть «краткосрочными условиями» в противоположность «долгосрочным условиям», которые в то время дорабатывались объединенным комитетом по вопросам гражданской администрации в Вашингтоне. «Краткосрочные условия» охватывали только требования Эйзенхауэра как главнокомандующего союзными войсками на театре военных действий. Итальянским войскам предписывалось прекратить всякие военные действия, а итальянское правительство обязывалось гарантировать согласие немецких войск, находившихся на территории континентальной Италии, на условия перемирия. Всех попавших в плен военнослужащих союзных армий следовало передать союзникам. Итальянскому флоту предлагалось капитулировать. Выдвигалось требование заставить немецкие войска покинуть континентальную Италию и остров Корсику, а эту территорию предоставить союзникам для использования в военных целях. Итальянское правительство обязывалось гарантировать в случае необходимости развернуть «все свои вооруженные силы для обеспечения безотлагательного и точного соблюдения всех требований данного перемирия». Кроме того, итальянская сторона должна была «немедленно подтвердить свое согласие на абсолютную прерогативу главнокомандующего союзными войсками создать военную администрацию и на его беспрекословное право производить через такой орган любую замену итальянского персонала, если он сочтет это необходимым».

Последнее условие вызвало целую массу новых вопросов. Вопросы посыпались и в связи с предложением генерала Эйзенхауэра о том, чтобы его условия не просто были одобрены Объединенным англо-американским штабом, но и «немедленно объявлены по радио итальянскому населению вместе с обращением. Это будет предложением мира на почетных условиях. Если итальянцы откажутся от перемирия, у власти не будет оставлено никакого итальянского правительства». Обращение, о котором упоминал Эйзенхауэр, представляло собой заверение в том, что итальянский народ сможет получить мир, если он его попросит и откажется от дальнейшего сотрудничества с немцами. Итальянские солдаты вернутся к мирным занятиям. Находящихся в плену отпустят домой. Оккупация территории союзными войсками, как и оккупация Сицилии, будет «необременительной и благотворной», а «древние свободы и традиции страны будут восстановлены». После тщательного изучения обращения американским и английским руководством 29 июля его передали по радио. По мнению ряда очевидцев, это обращение имело большое воздействие.

Однако предложенный в обращении порядок встретил немалые трудности. Вечером 28 июля комитет обороны военного кабинета изучил требования Эйзенхауэра и отклонил их по двум причинам. Комитет счел бестактным передавать по радио условия союзников, пока итальянское правительство официально о них не запрашивало. Кроме того, члены комитета полагали неблагоразумным объявлять отдельно только военные условия, не упоминая деталей «долгосрочных условий», которые включали общегражданские и экономические требования. Во время обсуждения требований Эйзенхауэра премьер-министр связался с президентом по трансатлантическому телефону и передал ему мнение английского комитета обороны. Разговор этот был перехвачен немцами с помощью подслушивающей аппаратуры, утвердив ОКБ в ошибочном мнении о том, что новое итальянское правительство якобы уже ведет переговоры о капитуляции.

После телефонного разговора Черчилль направил Рузвельту телеграмму, в которой выразил мнение своего правительства по данному вопросу. Англичане считали, что, пока не получен официальный запрос итальянцев, союзники не должны предпринимать никаких шагов, а когда указанный запрос поступит, не следует уполномочивать генерала Эйзенхауэра [365] вести переговоры о «краткосрочных условиях». Черчилль писал: «По-моему, следует назначить полномочных представителей и определить место встречи. Наш вариант (условий перемирия) уже Вами получен. Как Вы могли видеть, этот вариант содержит основные принципы проекта Эйзенхауэра, но отличается большей точностью и написан не в виде публичного обращения, а в форме, более подходящей для обсуждения между полномочными представителями. Слишком велика опасность пытаться дать пациенту такую большую дозу лекарства даже если и вместе с вареньем.

Мы думаем также, что условия капитуляции должны содержать требования как военного, так и гражданского характера и что будет лучше, если эти условия предъявят полномочные представители, назначенные нашими двумя правительствами, а не командующий действующей армией, хотя он, безусловно, может выдвинуть любые предложения, поступившие от его войск, на своем участке фронта для принятия местной капитуляции...»

Решение военного кабинета отражало взгляды английского министерства иностранных дел. Сотрудники министерства потратили немало времени на составление проекта документа, в котором следовало учесть не только ближайшие потребности, но и долгосрочные проблемы взаимоотношений с итальянским правительством и населением; кроме того, они, как и не раз прежде, вполне обоснованно беспокоились о том, как бы довод о «военной необходимости» не создал еще более серьезных проблем в будущем. Они возражали против выдвинутых генералом Эйзенхауэром «краткосрочных условий» и против того, чтобы он лично вел переговоры об этих условиях. «Если он получит просьбу прекратить военные действия от короля и Бадольо, — информировало Макмиллана министерство иностранных дел 29 июля, — он должен предъявить составленный нами полный текст акта о капитуляции, имея право получить их подписи, но, безусловно, не имея права его обсуждать. Если в подписи этого документа будет отказано, то есть если итальянцы не пойдут на безоговорочную капитуляцию, генерал Эйзенхауэр должен продолжать вести боевые действия до тех пор, пока итальянцы не согласятся безоговорочно капитулировать.

Он может подписать лишь чисто военный акт и только в исключительных и непредвиденных обстоятельствах, в силу неотложной военной необходимости. Так, например, если бы вдруг исчезли король и Бадольо и вместо них не оказалось бы никакого высокого официального представителя, чья подпись имела бы определенную значимость, он мог бы подписать акт чисто военного характера, вслед за чем последовала бы оккупация страны и объявление официальных деклараций».

В напряженной обстановке, царившей в столице Алжира, эти инструкции, совершенно не принимавшие в расчет немцев, казались абсолютно нереальными. Как подчеркивал Макмиллан, выражая свое мнение премьер-министру, проект министерства иностранных дел «заранее предполагает, что итальянское правительство или итальянский командующий будут готовы подписать такие жесткие условия без всяких переговоров и возражений. Для этого явно требуется такая военная обстановка, которая не оставляет иного выхода». Поскольку немецкие войска во все большем количестве прибывали в Италию, а на континент не высадился еще ни один солдат союзных армий, безусловно, такая военная обстановка еще не наступила. В связи с этим 29 июля генерал Эйзенхауэр обратился к премьер-министру с просьбой изменить свое решение и дать ему возможность действовать по своему собственному усмотрению. Эйзенхауэр писал: «Я отчетливо себе представляю, что существует множество сопутствующих моментов и следствий, связанных со стоящей перед нами проблемой и далеко выходящих за рамки чисто военной стороны дела и моей компетенции, но тем не менее я настаиваю на том, чтобы мы не позволили себе оказаться [366] в таком положении, когда возможности военного характера могут просочиться у нас сквозь пальцы, вследствие чего мы лишимся важных преимуществ». С этим мнением согласился президент Рузвельт. Разделяя точку зрения англичан о том, что «краткосрочные условия» не следует объявлять по радио, Рузвельт тем не менее был убежден, «что в целях избежания ненужных военных акций против Италии, которые могут дорого обойтись, необходимо предоставить Эйзенхауэру полномочия предъявить условия, если итальянское правительство обратится к нему с просьбой о перемирии». По мнению президента, которое он высказал Черчиллю в тот же день, для такого случая «краткосрочные условия» после их уточнения и корректирования были вполне приемлемы.

И англичане уступили. 29 июля после ночного заседания военного кабинета премьер-министр сообщил в Вашингтон, что если итальянцы обратятся к генералу Эйзенхауэру, то английское правительство не возражает против того, чтобы он предъявил им соответствующим образом исправленные «краткосрочные условия». В то же время Черчилль заметил, что скорее всего первая официальная просьба о капитуляции будет направлена не генералу Эйзенхауэру, а союзным правительствам по обычным или необычным дипломатическим каналам. Таким образом, Эйзенхауэр получил те права, которых он так добивался, а «краткосрочные условия» обрели тот окончательный вариант, который был подписан 3 сентября представителями генерала Эйзенхауэра и итальянского правительства.

Однако соглашение о «краткосрочных условиях» не устранило разногласий, существовавших между англичанами и американцами по вопросу о «долгосрочных условиях». В частности, американское требование о безоговорочной капитуляции не снималось, и Рузвельт заявил об этом в своей речи 28 июля. Он сказал: «Наши требования к Италии те же самые, что и наши требования к Германии и Японии — безоговорочная капитуляция. Мы не будем поддерживать отношений с фашизмом в каком-либо виде, форме или манере. Мы не допустим того, чтобы остался хотя бы след от фашизма». Поэтому просьба Черчилля, обратившегося к Рузвельту 30 июля и повторившего эту просьбу на следующий день, «рассмотреть посланные две недели назад и самым тщательным образом разработанные условия капитуляции» явно поставила президента в затруднительное положение. Пытаясь выйти из него, Рузвельт предложил совсем не предъявлять никаких «долгосрочных условий». «В конце концов, — телеграфировал он премьер-министру 3 августа, — одобренные и направленные Эйзенхауэру условия капитуляции — это и есть как раз то, что нужно. Зачем же связывать ему руки еще одним документом, который может оказаться либо излишним, либо неполным? Почему бы не предоставить ему возможность действовать, сообразуясь с обстановкой? Мы можем обсудить этот вопрос во время конференции «Квадрант». С последним предложением Черчилль был согласен, и, поскольку на следующий день он и его советники отправлялись на «Куин Мэри» в Квебек, дальнейшее обсуждение вопроса было прервано до встречи Черчилля с Рузвельтом.

* * *

К моменту прибытия Черчилля в Квебек произошло много событий. Вечером 28 июля почти одновременно с решением английского военного кабинета не предпринимать никаких шагов до тех пор, пока итальянское правительство само не запросит об условиях капитуляции, маршал Бадольо и итальянский король решили установить контакт с союзниками. 3 августа итальянское министерство иностранных дел направило в Лиссабон советника итальянского посольства в Ватикане маркиза Д'Айету для встречи с представителем английского посольства. На другой день, 4 августа, Д'Айета имел беседу с английским послом в Португалии Кэмпбеллом. [367] Доклад Кэмпбелла об этой встрече поступил в Лондон в тот же вечер, еще до того, как «Куин Мэри» вышла из Клайда.

Это событие внесло новый элемент в ситуацию, для уяснения которой союзникам потребовалось некоторое время. Д'Айета встречался с послом не для того, чтобы узнать условия капитуляции, а чтобы поставить союзников в известность о том, что если они не предпримут никаких военных мер, то немцы поведут дело к тому, что выход из войны для Италии станет физически невозможен. Д'Айета заявил, что для предотвращения кровопролития, которое могут устроить немцы, итальянскому правительству придется делать вид, будто оно по-прежнему стремится продолжать войну на стороне Германии, хотя фактически вся страна желает мира. Чем быстрее союзники предпримут высадку в Италии, тем лучше; они, несомненно, встретят активное содействие со стороны итальянского населения; немцы, безусловно, собираются оборонять полуостров на каждом удобном рубеже. В качестве знака доброй воли Д'Айета передал полные данные о дислокации немецких войск, которые Кэмпбелл в свою очередь переправил в Лондон. Д'Айета указывал, что правительство Бадольо является единственным барьером перед коммунистической волной, и просил союзников воздержаться от бомбардировок крупных итальянских городов.

Два дня спустя от правительства Бадольо поступило значительно более определенное послание. 6 августа другой итальянский дипломат Берио имел встречу с английским генеральным консулом в Танжере. Берио высказался категоричнее Д'Айеты. Берио, в частности, утверждал, что Бадольо готов вести разговор о мире, но сделать это открыто ему мешает присутствие немцев. Берио заявил, что лично его уполномочили вести переговоры с любым представителем английского правительства или генерала Эйзенхауэра. Как и Д'Айета, Берио делал упор на необходимости поддержать правительство Бадольо, считая его единственным оплотом порядка. Берио предупреждал, что публичные высказывания Бадольо о необходимости продолжать войну не следует принимать всерьез, и в свою очередь просил союзников избавить итальянские города от бомбардировок. Английское министерство иностранных дел, которое довольно скептически отнеслось к встрече с Д'Айетой, теперь убедилось, что все это весьма похоже на настоящую просьбу о перемирии. В памятной записке Черчиллю Иден советовал серьезно отнестись к предложению Берио. Это означало, что союзникам следовало предъявить официальное требование о безоговорочной капитуляции. «Не потерпи фиаско!» — нацарапал премьер-министр на полях телеграммы Идена, но тем не менее после консультации с начальниками штабов ответил на телеграмму, выразив свое согласие. «Бадольо признает, что собирается кое-кого обвести вокруг пальца, а его собственные интересы и настроение итальянцев свидетельствуют о том, что обманутым скорее всего окажется Гитлер... Следует сделать скидку на трудность его положения, — писал в заключение премьер-министр, — но бомбардировки все же необходимо продолжать, руководствуясь только условиями погоды». И бомбардировки продолжались: 12 августа воздушным налетам подверглись Рим, Милан, Генуя и Турин.

Чтобы согласовать точный текст ответа между Рузвельтом, находившимся в Вашингтоне, премьер-министром и начальниками английских штабов, находившимися на «Куин Мэри», и военным кабинетом, заседавшим в Лондоне, потребовалось некоторое время. Английский консул в Танжере вплоть до 12 августа не имел никаких инструкций, затем ему было поручено передать сеньору Берио, что пойти на обсуждение условий союзники не могут и будут настаивать на безоговорочной капитуляции, в соответствии с чем итальянскому правительству предлагалось отдать себя в руки союзных правительств, которые и предъявят ему свои условия. Союзники через Берио еще раз заявляли о том, что готовы в соответствующее время [368] обеспечить Италии подобающее положение в новой Европе и возвратить итальянских военнослужащих, взятых союзниками в плен в Тунисе и на острове Сицилия, при условии, если итальянское правительство поступит точно так же в отношении военнопленных союзных государств. Курьезным был тот факт, что в этих инструкциях совершенно игнорировалось неоднократное заявление несчастных итальянцев о том, что у них нет возможности капитулировать — ни безоговорочно, ни еще как-нибудь.

Тем временем итальянское правительство, обеспокоенное молчанием союзников, решило направить к ним третьего эмиссара — генерала Кастеллано, занимавшего высокий пост в штабе генерала Амброзио. Кастеллано направлялся прежде всего как представитель итальянского верховного командования, и, хотя его миссия была санкционирована итальянским министерством иностранных дел, он довольно мало знал о содержании посланий, переданных союзникам Д'Айетой и Берио, и, безусловно, ничего не знал о результатах их визитов. Как и Д'Айета, он не считал целью своей миссии передачу сообщения о капитуляции Италии. Кастеллано скорее всего надеялся договориться о переориентации своей страны и о продолжении Италией войны уже на стороне союзников. Кастеллано отправился в Лиссабон инкогнито с группой итальянских правительственных чиновников и поэтому не был снабжен никакими письменными полномочиями, кроме рекомендательного письма английского посла в Ватикане. 15 августа он прибыл в Мадрид, откололся от группы своих попутчиков и вскоре лично предстал перед английским послом Хором. В тот же вечер Хор передал по телеграфу в Лондон содержание послания Кастеллано. Хор писал: «Генерал Кастеллано сообщил мне о том, что он прибыл официально, имея полные полномочия от маршала Бадольо, чтобы довести до сведения правительства Его Величества позицию итальянской стороны и внести особое и весьма срочное предложение. Маршал хотел, чтобы правительство Его Величества знало об ужасном положении, в котором оказалась Италия. Вся страна фактически желает мира, итальянская армия плохо вооружена, итальянской авиации больше не существует, а через Бреннер и Ривьеру в страну прибывают немецкие войска. Отношения с немцами напряжены до крайности. Однако итальянское правительство чувствует себя бессильным предпринимать какие-то шаги до тех пор, пока союзные войска не высадятся на континентальной части Италии. Как только союзники произведут высадку, Италия готова присоединиться к ним и начать войну против Германии. Если союзники будут в принципе согласны с этим предложением, то генерал Кастеллано немедленно представит детальную информацию о размещении немецких войск и складов на территории Италии и об организации взаимодействия, которое итальянцы собираются предложить Михайловичу на Балканах. Генерал Кастеллано уполномочен также договориться о содействии операциям, связанным с высадкой союзных войск на континент с острова Сицилия. Маршал Бадольо считает очень важным, чтобы союзники приступили к действиям без промедления, ибо каждый лишний час задержки означает прибытие в Италию новых немецких соединений. К настоящему времени там уже находятся 13 дивизий, и немцы разработали план удержания рубежа Апеннины, Равенна».

На вопрос, как его правительство относится к требованию союзников о безоговорочной капитуляции, Кастеллано ответил: «Мы не в состоянии выдвигать со своей стороны какие-то условия. Мы согласимся на безоговорочную капитуляцию, если только нам будет предоставлена возможность присоединиться к союзникам в борьбе против немцев». Кроме того, он предложил, чтобы генерал Эйзенхауэр прислал в Лиссабон для встречи с ним своего представителя, знакомого с военными планами союзников. [369]

На Хора Кастеллано произвел впечатление авторитетного и искреннего человека. В своей докладной записке Хор, выражая личную точку зрения, отметил, что, если бы итальянское правительство не могло надеяться на высадку союзников и на возможность драться с немцами, оно «не обладало бы достаточной смелостью или мотивом для оправдания поворота на 180 градусов и бессильно сползло бы к хаосу». Министерство иностранных дел отнеслось к мнению Хора скептически. Передавая содержание телеграммы Хора Черчиллю в Квебек, Иден от себя добавил, что о координировании союзных операций с итальянцами не может быть и речи, поскольку это означало бы, что союзники доверяют им свои военные планы. Когда силы союзников окажутся на континенте, итальянцы будут иметь возможность в какой-то степени взаимодействовать с ними. Что же касается Балкан, то там итальянская помощь представляла бы довольно сомнительную военную выгоду и очень серьезную политическую ответственность. Однако Черчилль и начальники английских штабов увидели в этом возможность, которую не следовало упускать. Итальянцы могли сделать очень многое: перерезать немецкие коммуникации, освободить из плена военнослужащих союзных войск, увести свои боевые корабли в порты союзников, содействовать высадившимся силам союзников на континенте или партизанскому движению на Балканах, и все это «способствовало бы установлению более дружественных отношений с Объединенными нациями». 16 августа начальники английских штабов предложили американским коллегам немедленно последовать совету генерала Кастеллано. Генералу Эйзенхауэру рекомендовалось дать указание, чтобы он направил в Лиссабон двух представителей своего штаба — одного американца и одного англичанина, которые вручили бы Кастеллано «краткосрочные условия» союзников. «Степень изменения условий в пользу Италии, — предлагали англичане, — будет зависеть от того, какую фактическую помощь в оставшийся период войны окажут итальянское правительство и народ Объединенным нациям в борьбе против Германии». Соглашение о прекращении военных действий должно было вступить в силу в день и час, определенный генералом Эйзенхауэром, причем обязательно на несколько часов раньше высадки сил союзников на континент. Итальянское правительство должно было объявить о перемирии одновременно с союзниками и с этого момента дать приказ своим вооруженным силам и населению оказывать содействие войскам союзников и сопротивляться немцам. Затем от итальянцев предполагалось потребовать освободить союзных военнопленных и отдать приказ своим военным кораблям и торговым судам прибыть в порты союзников, а авиации — перелететь на их аэродромы. Уничтожение кораблей или самолетов объявлялось равнозначным передаче их в руки врага. До объявления о перемирии итальянцам рекомендовалось вести пассивные действия на фронте, широко саботировать мероприятия немцев, оберегать жизнь союзных военнопленных, добиваться того, чтобы ни один военный корабль, торговое судно или береговое укрепление не попало в руки немцев, и готовиться к выводу своих войск с Балканского полуострова.

17 августа эти предложения с небольшими поправками были приняты Объединенным англо-американским штабом, собравшимся в то время в Квебеке, и утверждены президентом. Письма, поступившие из министерства иностранных дел, свидетельствовали о том, что министерство еще не было готово полностью одобрить эти предложения. Там считали неразумным вести переговоры с разными эмиссарами; считали, что к односторонним действиям западных союзников русские отнесутся с подозрением, а руководство движения Сопротивления на Балканах будет весьма обескуражено переговорами с недавними угнетателями. Однако время не ждало. Иден, прибывший в Квебек 18 августа, узнал, что решение уже [370] принято и генерал Эйзенхауэр получил соответствующие инструкции. Таким образом, и министерство иностранных дел, и военный кабинет фактически были поставлены премьер-министром и начальниками штабов перед свершившимся фактом.

Генерал Эйзенхауэр, получив инструкции, без промедления приступил к делу. Вечером 18 августа начальник его штаба генерал-майор Смит и начальник разведки английский генерал Стронг уже летели к Гибралтару, наскоро переодевшись в штатское и имея поддельные паспорта. По выражению Макмиллана, сцена была разыграна «в духе любительского спектакля». На другой день Смит и Стронг прибыли в Лиссабон и в тот же вечер в 10 часов встретились в английском посольстве с Кастеллано. Совещание длилось всю ночь. Вначале предстояло уяснить, о чем можно вести разговор. Смит и Стронг были уполномочены лишь передать безоговорочные условия военного перемирия от имени генерала Эйзенхауэра. Генерал же Кастеллано видел свою задачу в том, чтобы договориться об изменении ориентации Италии и переводе своих вооруженных сил из одного лагеря в другой. Генерал-майор Смит разъяснил ему, что это вопрос «высшей политики правительств», который они не могли обсуждать; тем не менее он заверил Кастеллано в том, что любые итальянские силы, которые будут участвовать в борьбе против немцев или будут им в чем-то препятствовать, безусловно, получат помощь и поддержку со стороны союзников.

Затем генерал Смит ознакомил Кастеллано с «краткосрочными условиями» Эйзенхауэра, и они приступили к обсуждению вопроса о порядке их выполнения. «Возможности итальянцев воспрепятствовать угону союзных военнопленных немцами были очень малы», — объяснял Кастеллано. Нехватка топлива и горючего ограничивала возможности перегона кораблей и самолетов. Многие итальянские аэродромы уже находились в руках немцев. Из числа итальянских войск на Балканах только «небольшую часть можно было бы вывести на побережье для эвакуации». На все эти оговорки генерал Смит ответил, что итальянское правительство должно выполнить все, что в его силах. На вопросы Кастеллано относительно того, как союзники намереваются совместить условия капитуляции с сохранением суверенитета Италии, Смит заявил, что он не компетентен обсуждать вопрос о будущем правительстве Италии, но в некоторых районах, несомненно, потребуется создать союзную военную администрацию, аналогичную уже действующей на Сицилии. Сицилийский опыт должен убедить итальянцев, что эта администрация будет «необременительной и гуманной». Кроме того, Смит заверил Кастеллано, что с королем будут обходиться со «всем, подобающим его особе уважением». Убедившись, что условия капитуляции уяснены во всех деталях, представители союзного командования вновь перешли к вопросу об участии Италии в войне. Генерал Смит объединил два вопроса, подчеркнув, что условия капитуляции могут быть пересмотрены в пользу Италии в зависимости от фактических размеров помощи, которую Италия окажет союзникам в борьбе против Германии. Если итальянцы выступят против немцев и начнут уничтожать немецкую собственность или чинить им препятствия в использовании коммуникаций, то они получат самую решительную поддержку со стороны союзников. На любые репрессалии, которые немцы могут применить после сообщения о перемирии (генерал Кастеллано, в частности, говорил о возможном применении отравляющих веществ), союзники будут отвечать тем же самым. В любом случае, говорил генерал Смит, даже если немцы и учинят расправу в течение нескольких дней, то это будет все-таки менее серьезным испытанием для Италии, чем продолжительная война на истощение, ведущаяся на итальянской земле. [371]

В конце концов генерал Кастеллано согласился взять с собой текст условий капитуляции и передать его правительству, однако он при этом заметил, что было бы очень полезно, если бы ему сообщили, где и когда будет предпринято вторжение союзников на континент, поскольку в связи с тем, что немецкие войска в Риме являются хозяевами положения, итальянскому правительству, возможно, придется выехать из столицы, как только будет объявлено о перемирии. Это было вполне понятное замечание, но не менее понятно было и то, что представители союзников не могли его удовлетворить. Генерал Смит мог лишь обещать, что генерал Эйзенхауэр сделает соответствующее заявление за 5–6 часов до начала высадки союзных войск в Италии. И наконец, предстояло договориться о связи между итальянцами и штабом Эйзенхауэра. Если итальянское правительство согласится на условия союзников, оно должно будет дать свое подтверждение до 30 августа. Затем Кастеллано предстояло прилететь на Сицилию, чтобы 31 августа вновь встретиться с представителями союзников. Совещание было закончено утром 20 августа в обстановке обнадеживающего дружелюбия. Кастеллано присоединился к своей группе чиновников и, чтобы рассеять подозрения немцев, вернулся с ними в Рим поездом. Отъезд задержался, и само путешествие оказалось долгим: Кастеллано прибыл в Рим лишь 27 августа. Итальянскому правительству оставалось только три дня на то, чтобы решить — принимать или не принимать условия союзников.

Тем временем союзники наконец пришли к соглашению о полных условиях перемирия, которые следовало вручить итальянскому правительству, и Рузвельт, несмотря на имевшиеся у него вначале сомнения относительно необходимости таких условий, утвердил их 26 августа. Этот акт о капитуляции отвечал намерениям американцев, так как с самого первого варианта в нем было записано: «Итальянские сухопутные войска, военно-морские и военно-воздушные силы, где бы они ни находились, в соответствии с данным актом безоговорочно капитулируют». Он отвечал и стремлениям англичан, поскольку в нем наряду с военными условиями капитуляции выдвигались политические и экономические условия и, кроме того, в нем не затрагивался суверенитет итальянского правительства. В акте отмечалось, что «силы Объединенных наций вынуждены оккупировать определенные районы итальянской территории» и что на этой территории Объединенные нации будут пользоваться всеми правами оккупационных властей. «Персонал итальянских административных, юридических и общественных органов, — предписывал этот документ, — должен будет выполнять свои функции под контролем командующего союзными войсками». На итальянское правительство возлагалась ответственность за всю финансовую и торговую деятельность, а также за обеспечение союзников всеми валютными суммами, которые им потребуются, короче говоря, итальянское правительство должно было играть роль посредника в реализации распоряжений союзников во всех областях общественной жизни. Это решение предусматривало не только сохранить престиж итальянцев, но и в значительной степени избавить союзников от хлопот и сберечь им время.

Теперь забота союзных правительств состояла в том, как довести эти «долгосрочные условия» до сведения итальянцев и дать им понять, что именно эти условия, а не те «краткосрочные условия», переданные Кастеллано, должны стать определяющими. Однако штаб союзных сил в Алжире отнесся к этому вопросу совершенно по-иному. Поступавшие донесения об увеличении численности немецких войск в Италии усиливали беспокойство в штабе. Если итальянцы считали, что они не смогут выполнить условия капитуляции, не имея твердой уверенности, что союзники окажут им военную помощь, то в Алжире сомневались, смогут ли союзники [372] оказать им такую помощь, не имея твердой уверенности, что Италия капитулирует. Причем для генерала Эйзенхауэра и его советников было не ясно, понимают ли это в полной мере политики в Лондоне и Вашингтоне.

В связи с этим в Алжире «долгосрочные условия» ожидались с чувством, похожим на опасение, а когда 27 августа там получили текст этих условий, его встретили далеко не с радостью. Не будет ли потеряно драгоценное время, пока итальянцы внимательно изучат 43 статьи этого документа? 28 августа, посоветовавшись со своими ближайшими помощниками, генерал Эйзенхауэр еще раз повторил предложение Макмиллана в срочной телеграмме Объединенному англо-американскому штабу:

«Я хотел бы подчеркнуть, что в ближайшие день-два может быть объявлено о принятии условий военной капитуляции, а если этого не случится, 31 августа может прибыть генерал Кастеллано с полномочиями на подписание «краткосрочных условий» военной капитуляции. В этом случае я решительно настаиваю на том, чтобы акт был подписан прямо на месте, после чего Кастеллано следует вручить документ с «долгосрочными условиями», проинформировав его, что в этом документе содержатся все условия капитуляции, на которых настаивают Объединенные нации. Риск, сопряженный с операцией «Эвеланш», о котором я вам уже докладывал и к которому мы должным образом подготовлены, будет сведен к минимуму, если мы сумеем заручиться поддержкой итальянцев накануне операции и на время критического периода высадки. Даже пассивная помощь в значительной степени увеличит наши шансы на успех, причем не исключена вероятность того, что итальянцы постараются разоружить некоторые немецкие дивизии. Вот те факторы, которые заставляют меня уже сейчас принимать соответствующие меры».

К этому моменту союзники уже передали «долгосрочные условия» итальянскому правительству через его полномочного эмиссара. 26 августа в английское посольство в Лиссабоне прибыл еще один посланник — генерал Занусси из аппарата начальника штаба итальянских сухопутных войск генерала Роатты. Предварительно генерал Роатта не был информирован о ходе переговоров. После встречи с Йодлем в Болонье 15 августа Роатта, узнав, что переговоры с союзниками уже ведутся, решил попытаться оказать свое влияние на ход событий и послать своего представителя для переговоров с союзниками. Бадольо и Амброзио, обеспокоенные долгим отсутствием Кастеллано, не возражали против решения Роатты, однако они не поставили об этом в известность итальянское министерство иностранных дел, в связи с чем Занусси не был обеспечен соответствующими рекомендациями. Как свидетельство доброй воли, он захватил с собой военнопленного — известного английского генерала Кэртона де Виарта. Занусси прибыл в английское посольство в Лиссабоне почти одновременно с телеграммой английского министерства иностранных дел, содержавшей текст «долгосрочных условий», которые 27 августа были переданы генералу. Занусси выразил свое «сожаление и тревогу» по поводу решения заставить Италию публично заявить о капитуляции и опасался, что в результате этого Италия окажется во власти немцев и скатится к внутреннему хаосу. Он считал, что крайний срок, указанный Кастеллано, необходимо несколько отодвинуть, чтобы дать возможность итальянскому правительству изучить полный текст условий, и согласился захватить этот документ с собой на следующее утро, намереваясь возвратиться в Италию на самолете через Гибралтар.

Сделать это Занусси не удалось. В дело вмешался штаб союзных войск в Алжире. Генерал Смит и Макмиллан не доверяли Занусси как ставленнику Роатты, который две недели назад сам вел переговоры с немцами. 28 августа самолет Занусси был перехвачен в Гибралтаре, и генерала привезли [373] в Алжир, где Смит и Макмиллан могли поговорить с ним сами. Макмиллан и Мэрфи в присутствии генерала Смита и генерала Стронга быстро удостоверились в добрых намерениях Занусси и уговорили его отправить в Рим телеграмму с настоятельной просьбой о том, чтобы итальянское правительство как можно быстрее подписало «краткосрочные условия»; однако они не позволили итальянцу передать текст «долгосрочных условий», «чтобы быть уверенными, — как об этом заявил Макмиллан, — что получение этих условий Римом не будет использовано итальянцами в качестве предлога для отсрочки подписания капитуляции со дня на день».

Растущее беспокойство об исходе операции «Эвеланш» делало понятной необычную инициативу генерала Эйзенхауэра и его советников, и поэтому ни Рузвельт, ни Черчилль не имели никаких возражений. 30 августа президент удовлетворил просьбу Эйзенхауэра о предоставлении ему полномочий на получение подписи Кастеллано под «краткосрочными условиями» до вручения «долгосрочных условий» капитуляции. Военный кабинет в Лондоне высказал было свои сомнения по поводу законности такого порядка, но премьер-министр не посчитал это большой погрешностью.

«Я думаю, вы осознаете, — телеграфировал он Эттли 1 сентября, — тот огромный риск и серьезность крупных сражений, которые будут неминуемы при проведении операции «Эвеланш». Из-за наших задержек немцы могут иметь почти столько же сил, сколько будет у нас, и, кроме того, они имеют возможность быстрее нас наращивать силы. По-моему, это самый большой риск, на который мы когда-либо шли, хотя я совершенно уверен, что с операцией мы справимся. Я ничего не имею против того, чтобы генерал Эйзенхауэр заручился любым возможным содействием, и, мне кажется, нам не следует ему мешать или беспокоить такими делами, которые, на мой взгляд, являются второстепенными, включая вопросы об относительных достоинствах «краткосрочных» и «долгосрочных условий», о том, когда и как должно быть объявлено о перемирии, или представители каких других держав должны присутствовать и участвовать в подписании условий перемирия. Все это взлетит на воздух, если мы проиграем сражение и нас сбросят в море... Наша первостепенная задача — добиться успеха в операции и заставить итальянцев сражаться против немцев, а также побудить итальянское население и вооруженные силы по всей Италии изматывать противника и нарушать его коммуникации...»

В тот же день, 30 августа, когда генерал Эйзенхауэр получил разрешение вести переговоры в соответствии с тем порядком, который ему требовался, из Рима прибыло долгожданное сообщение о том, что Италия согласна на переговоры: генерал Кастеллано должен был прибыть на следующий день к месту встречи на острове Сицилия. Получив это сообщение, Макмиллан, Мэрфи, генерал Смит и бригадир Стронг захватили с собой генерала Занусси и вылетели на Сицилию. 31 августа они встретились с генералом Кастеллано в Кассибиле. На этой встрече окончательных решений принято не было. Генерал Кастеллано вручил союзникам меморандум своего правительства, в котором сообщалось, что правительство с радостью приняло бы условия, выдвинутые союзниками, если бы оно являлось хозяином в своем доме, но, к сожалению дело обстояло не так. В тот момент немецкие войска фактически оккупировали всю Италию, и поэтому объявить о перемирии с союзниками до того, как союзники высадятся на территорию Италии, имея силы, достаточные для обеспечения безопасности Рима, где продолжали находиться король и правительство, значило бы определенно ввергнуть страну в катастрофу. Кастеллано добавил, что, по мнению Бадольо, союзникам необходимо осуществить высадку главных сил в количестве не менее 15 дивизий в окрестностях Рима. [374]

Проблема была серьезной. Итальянцы считали, что они не могут капитулировать, пока крупные силы союзных войск не высадятся вблизи Рима, тогда как, по мнению союзников, о такой высадке не могло быть и речи, и даже высадка в районе Салерно была сопряжена с огромным риском, если итальянцы не заявят о капитуляции. Эта трудность могла быть преодолена лишь путем самой тщательной координации, к которой союзники оказались совершенно неподготовленными. Генерал Смит объявил Кастеллано, что условия, излагаемые союзниками, обсуждению не подлежат и что он уполномочен лишь продлить срок принятия условий до полуночи следующего дня. Все попытки Кастеллано и Занусси узнать, где, когда и какими силами союзники предполагают осуществить высадку, оставались тщетными. Смит довольно резко заявил итальянцам, что каковы бы ни были силы немцев или позиция итальянцев, союзники намерены изгнать немцев из Италии, не принимая во внимание масштабы бедствий, которые придется терпеть итальянскому народу. «В любом случае Италия превратится в арену сражений, но продолжительность этих сражений, — сказал он, — будет сокращена, если итальянское правительство примет условия капитуляции без всяких дальнейших проволочек».

С этими безрадостными новостями итальянские генералы вернулись в Рим. Однако перед самым отъездом Кастеллано предложил союзникам независимо от существующих у них планов вторжения высадить одну бронетанковую дивизию в Остии и одну воздушно-десантную дивизию поблизости от Рима для оказания помощи итальянцам в обороне итальянской столицы. Это предложение вряд ли могло быть принято планирующими органами в Лондоне или Вашингтоне и даже, наверное, в Алжире, поскольку все уже было тщательно взвешено и проверено, но тем не менее к тому времени генерал Александер был настолько озабочен перспективами операции у Салерно, что готов был пойти на самый большой риск ради того, чтобы заручиться поддержкой итальянцев. В связи с этим вечером 31 августа он рекомендовал принять предложение о высадке воздушно-десантной дивизии, и на другой день генерал Эйзенхауэр дал на это свое согласие. Оставалось немногим больше недели до начала операции «Эвеланш».

1 сентября итальянское правительство уведомило генерала Эйзенхауэра по секретному каналу радиосвязи, созданному к тому времени штабом специальных операций, что оно готово принять условия перемирия, и на следующий день генерал Кастеллано вновь появился в Кассибиле. Представители союзников полагали, что теперь условия перемирия будут наконец подписаны, однако прибывший генерал Кастеллано не имел полномочий для подписания документа. Он видел свою задачу в простом планировании взаимодействия сил союзников и итальянской армии, к чему стремился еще три недели назад, когда отправлялся в Лиссабон.

Неудивительно, что терпению представителей союзников пришел конец, тем более что на другой день планировалось начало операции «Бейтаун», то есть высадка союзных войск на континент через Мессинский пролив. По совету Макмиллана в это дело вмешался сам генерал Александер. Появившись на заседании в полной парадной форме, он обругал итальянцев за то, что они сами подрывают к себе доверие, и стал угрожать им ужасными последствиями. Кастеллано поспешил запросить Рим, однако разрешение на подписание документа было получено лишь на другой день, 3 сентября, в 16.00. В 17.15 генерал Кастеллано в присутствии генерала Эйзенхауэра подписал «краткосрочные условия» капитуляции{82}. [375]

В то же утро первые солдаты союзных войск высадились в Италии. Это произошло в день четвертой годовщины вступления Великобритании во вторую мировую войну.

Вскоре после подписания документа генерал Смит вручил генералу Кастеллано «долгосрочные условия». Для итальянца они явились неприятной неожиданностью: помимо всех дополнительных условий «долгосрочные условия» содержали фразу о «безоговорочной капитуляции», которая не упоминалась в только что подписанном им документе. Кастеллано опасался, что эта фраза может стать для его правительства неприемлемой. Для представителей союзников также оказалось неожиданностью то, что итальянцы ничего не знали об этих условиях: ведь неделю назад с «долгосрочными условиями» был ознакомлен генерал Занусси, который тогда еще возражал против требования о «безоговорочной капитуляции». Оставалось лишь предполагать, что либо в системе связи итальянского правительственного аппарата происходили перебои, либо итальянцы, как и генерал Эйзенхауэр, были слишком заинтересованы не тратить на дальнейшие переговоры драгоценное время, которое было теперь крайне необходимо для чисто военных действий.

Теперь предстояло скоординировать планы одновременного объявления о перемирии, а также планы высадки в районе Салерно и выброски воздушно-десантной дивизии у Рима. К группе, обсуждавшей эти планы в Кассибиле, присоединился командир американской 82-й воздушно-десантной дивизии генерал-майор Риджуэй, и в течение ночи на 4 сентября все вопросы были решены. Итальянцы согласились обеспечить союзникам использование четырех аэродромов в районе Рима и оборонять эти аэродромы от немцев в момент прибытия 82-й воздушно-десантной дивизии, что планировалось осуществить на несколько часов раньше высадки у Салерно. Кроме того, итальянцы обязывались обеспечить союзникам рабочую силу и снабжение войск до тех пор, пока необходимые грузы не будут доставлены по Тибру на десантно-высадочных средствах. Одному из старших офицеров штаба Риджуэя предписывалось прибыть в Рим и окончательно договориться по этим вопросам. Итальянцы согласились также открыть для судов союзников порты Таранто и Бриндизи, что позволило бы союзникам высаживать свои войска без всех тех средств, которые требуются для высадки десантов на обороняемый берег. И наконец, стороны условились, что о перемирии будет одновременно объявлено по радио Эйзенхауэром и Бадольо в 18.30 накануне дня высадки союзников на побережье у Салерно. «Расчет времени показывает, — докладывал Эйзенхауэр Объединенному англо-американскому штабу, — что можно будет отменить воздушно-десантную операцию в районе Рима, если по каким-либо причинам итальянцы не смогут передать в эфир свое решение о капитуляции».

5 сентября генерал Кастеллано отправил согласованные планы в Рим, чтобы ими руководствовались его коллеги. Эти планы не встретили одобрения. Ни генерал Роатта, ни генерал Карбони, командовавший моторизованными войсками, располагавшимися в районе Рима, не были настроены так же оптимистично, как Кастеллано, в отношении практической возможности итальянских вооруженных сил за одну ночь изменить свою ориентацию. Они считали, что Кастеллано взвалил на плечи итальянской армии непосильную задачу. Усложнял дело еще один фактор. Кастеллано безуспешно пытался узнать у союзников дату запланированного вторжения. [376] Самое большее, что мог ему сообщить генерал Смит во время их последнего разговора 4 сентября, это то, что высадка планируется «в течение ближайших двух недель». Из этого Кастеллано сделал заключение, что высадка не начнется еще по крайней мере неделю и сообщил Амброзио: «Из конфиденциального разговора я делаю вывод, что высадка будет производиться в период между 10 и 15 сентября, скорее всего 12 сентября». На основе этого итальянцы склонны были считать 12 сентября установленной датой, к которой следовало приурочить все согласованные планы. Однако данные итальянской воздушной разведки, обнаружившей 6 сентября движение флота союзников, свидетельствовали о том, что запланированная операция начнется значительно раньше, чем ожидалось, и высадка будет производиться, вопреки надеждам итальянцев, намного южнее. Вследствие этого перспективы успеха операции в районе Рима показались итальянцам еще более далекими.

В связи с этим в течение трех дней после того, как планы генерала Кастеллано поступили в Рим, итальянские генералы занимались взаимным препирательством, а не серьезной подготовкой к приему американского воздушного десанта. И когда представитель генерала Риджуэя бригадный генерал Тэйлор вечером 7 сентября после скрытного перехода морем добрался до Рима, он оказался в самой неожиданной и неприятной ситуации. Генерал Карбони был настроен откровенно пораженчески и требовал немедленно отменить всю операцию. Тэйлор обратился прямо к маршалу Бадольо, но глава правительства поддержал Карбони и грубо отказался придерживаться условий соглашения, подписанного от его имени генералом Кастеллано, заявив, что в данный момент обстановка изменилась и немедленное перемирие стало невозможным. По настоянию Тэйлора Бадольо отправил телеграмму непосредственно генералу Эйзенхауэру, в которой сообщал эти неприятные известия. До момента высадки 5-й армии в районе Салерно оставалось ровно 24 часа, и Тэйлор 8 сентября в 11.30 сам отправил в Алжир радиограмму с приказом отменить выброску воздушного десанта. Он успел как раз вовремя. Известие об отмене вылета было получено в тот момент, когда полным ходом шла погрузка в самолеты, которым вечером предстояло начать операцию.

Телеграмма Бадольо, полученная в Алжире, была раскодирована только в 8.00 8 сентября, то есть меньше чем за сутки до начала высадки первой волны союзных войск. Затем телеграмму пришлось переправлять Эйзенхауэру на передовой командный пункт в Бизерту. Вопрос, содержавшийся в телеграмме, мог разрешить только главнокомандующий союзными войсками, и он проявил в данном случае подлинную непреклонность. Эйзенхауэр вызвал к себе несчастного Кастеллано и ледяным тоном обвинил его в злых намерениях. В адрес Бадольо Эйзенхауэр отправил радиограмму следующего содержания: «Я намерен передать в эфир о подписании перемирия в тот час, который был обусловлен заранее. Если с вашей стороны или со стороны какой-либо части ваших вооруженных сил последует отказ сотрудничать с нами, как об этом было договорено заранее, я сообщу всему миру подробности этого дела. Сегодня наступил наш день «Д», и я полагаю, что Вы будете выполнять то, что обещали. Я не принимаю во внимание Вашу телеграмму об отсрочке перемирия, полученную мной сегодня утром. Уполномоченный Вами представитель поставил вместе со мной подпись под соглашением, и вся надежда Италии связана с Вашей верностью этому соглашению. В соответствии с Вашей настоятельной просьбой воздушно-десантная операция временно откладывается.

...Планы готовились с расчетом на то, что Вы будете действовать честно, и мы собирались проводить наши операции на этой же основе. Невыполнение Вашей стороной всех обязательств, содержащихся в подписанном [377] Вами соглашении, будет иметь самые серьезные последствия для Вашей страны. Никакие Ваши последующие действия уже никогда не смогут восстановить уверенности в Вашей честности, и следствием этого окажется неизбежное падение Вашего правительства и гибель всей нации».

Президент и премьер-министр, находившиеся к тому времени в Вашингтоне, одобрили действия Эйзенхауэра. В телеграмме, полученной в Алжире в 17.00 в тот же вечер, они сообщали ему, что, по их мнению, подписанное соглашение следует передать по радио в таком виде, чтобы облегчить проведение военных операций. «Не следует принимать во внимание, — говорилось далее, — затруднения, которые могут возникнуть для итальянского правительства».

Получив такую поддержку, генерал Эйзенхауэр не стал медлить, и вечером 8 сентября ровно в 18.30 его сообщение было передано радиостанцией Алжира. В сообщении говорилось, что итальянское правительство согласилось на безоговорочную капитуляцию своих вооруженных сил. Эйзенхауэр как главнокомандующий силами союзников объявил военное перемирие, условия которого были приняты итальянским правительством «без всяких оговорок»: «Перемирие было подписано моим представителем и представителем маршала Бадольо и с данного момента вступило в силу. Военные действия между вооруженными силами Объединенных наций и вооруженными силами Италии прекращаются немедленно. Все итальянцы, кто стремится помочь изгнать немецкого агрессора с итальянской земли, получат поддержку и содействие Объединенных наций». Через 10 минут, так ничего и не услышав из Рима, радио Алжира передало в эфир согласованный текст заявления маршала Бадольо:

«Итальянское правительство, сознавая невозможность продолжать неравную борьбу против противника, обладающего подавляющим превосходством в силах, в целях избежания новых, еще более тяжелых бедствий для нации обратилось к главнокомандующему объединенными англо-американскими силами генералу Эйзенхауэру с просьбой о перемирии. Эта просьба была удовлетворена. Итальянские вооруженные силы прекращают все враждебные действия против англо-американских сил, где бы они с ними ни встретились, и будут подавлять любое противодействие других вооруженных сил».

В тот момент, когда передавались эти сообщения, маршал Бадольо проводил совещание со своими гражданскими и военными советниками во дворце Киринале в присутствии короля. Телеграмма генерала Эйзенхауэра была получена итальянским правительством только в 17.30 и застала его врасплох. Считая, что союзники произведут высадку не раньше 12 сентября, итальянцы предположили, что будет автоматически принята и их просьба об отсрочке объявления перемирия. Разочарование переживалось болезненно. Некоторые деятели во главе с генералом Карбони настаивали на том, чтобы Италия прервала все связи с союзниками, поскольку те поступили нечестно, высадившись раньше установленного срока. С их точкой зрения не согласились Джарилья и Амброзио, которые считали, что Италия уже зашла слишком далеко, чтобы идти на попятную. Только что переданное сообщение радио Алжира придавало вес этому аргументу. При наличии доказательств тайного сговора, которые могли привести союзники, итальянцы ни смели надеяться на прощение со стороны немцев, какое бы решение они сейчас ни приняли. Теперь все зависело от короля, и он вынес решение, что для Италии остался приемлемым лишь один курс — твердо придерживаться условий соглашения с союзниками и смириться с возможными последствиями. Бадольо немедленно выехал на радиостанцию и в 19.45 передал в эфир согласованный текст заявления. Задержка по сравнению с обусловленным временем составила всего один час. [378]

В Риме царил хаос. Члены королевской семьи, министры правительства и большинство высших чинов военного руководства в тот же вечер или рано утром следующего дня оставили город и поспешили на юг, в Бриндизи, бросив страну и армию на произвол судьбы. Итальянские вооруженные силы не получили никаких приказов относительно того, как они должны были действовать. Инициатива полностью оказалась в руках немцев, которые в течение двух предшествовавших месяцев готовились именно к такой ситуации. Едва ли не единственным из высшего армейского руководства, кто остался на своем посту, был генерал Карбони, который делал все возможное для организации обороны города. Вакуум политического руководства заполнили маршал Кавилья и командир дивизии «Центавр» генерал Берголи, который вечером 10 сентября вел переговоры с немцами о сдаче города. На территории Италии и в районах других стран, оккупированных итальянцами, стычек с немцами было мало. Без всякого труда немцы усилили свой контроль над пограничными перевалами. За небольшим исключением некоторых городов Северной Италии итальянские войска позволили немцам разоружить себя практически без единого выстрела. Где-то на юге немцы расстреляли командира одной итальянской дивизии за отказ сотрудничать с ними, однако это были единичные случаи. Немецкие войска генерала Фитингофа имели полную возможность не отвлекать своего внимания от противодействия силам союзников, которые ранним утром 9 сентября начали высадку в районе Салерно.

Все надежды на то, что вмешательство итальянцев в борьбу против немцев склонит чашу весов у Салерно в пользу союзников, оказались напрасными. Союзным войскам, высадившимся на плацдарм, пришлось воевать одним. Благодаря сосредоточению огромного количества союзной авиации и мощи корабельной артиллерии операция «Эвеланш» увенчалась успехом, хотя и самым минимальным. И все же в одном отношении перемирие с итальянцами дало эффект. Итальянский флот получил предельно ясные инструкции, и 8 сентября вечером флот, включая линейные корабли «Рома», «Италия» и «Витторио Венето», покинул Ла Специю и Геную, взяв курс на юг. На следующий день немецкая авиация нанесла повреждения линкору «Италия» и потопила линкор «Рома». В составе экипажей оказались большие потери. На другое утро итальянские корабли прибыли под защиту английской эскадры, находившейся у острова Сардиния. К ним присоединилась еще одна итальянская эскадра, которая благополучно дошла из Таранто, и 11 сентября адмирал Каннингхэм послал в адмиралтейство краткую, но убедительную радиограмму: «Рад доложить о том, что корабли итальянского флота бросили свои якоря под защитой крепостных орудий Мальты».

Союзникам был открыт путь для беспрепятственного пополнения своих сил на Апеннинском полуострове, если только этого потребует общая стратегия, но мнения по поводу этой стратегии резко расходились.

«Долгосрочные условия» были в конце концов подписаны маршалом Бадольо на борту английского военного корабля «Нельсон» 29 сентября в гавани Мальты. Бадольо подписывал документ неохотно, протестуя как против названия документа «Акт капитуляции», так и против первого пункта, в котором констатировалось, что «итальянские сухопутные войска, военно-морские и военно-воздушные силы, где бы они ни находились, в соответствии с этим документом безоговорочно капитулируют». Бадольо заявлял, что поскольку слов «безоговорочная капитуляция» в акте о перемирии, подписанном в Кассибиле, не содержалось, то появление такой формулировки в этом документе может повредить попыткам правительства склонить итальянское общественное мнение на сторону союзников. Он также утверждал, что его правительство не в силах удовлетворить [379] многие требования, выдвинутые союзниками. Бадольо согласился подписать документ только после того, как его заверили, что просьба об изменении формулировок текста будет передана союзным правительствам с настоятельной рекомендацией об ее удовлетворении. Генералу Эйзенхауэру пришлось дать Бадольо официальное письмо, в котором признавалось, что условия «исходили из обстановки, сложившейся еще до прекращения военных действий», и что «развитие событий с того времени в значительной мере изменило статус Италии после того, как она стала сотрудничать с Объединенными нациями». В письме указывалось, что итальянское правительство не будет нести ответственности, если ввиду существующей обстановки станет невозможно выполнить какие-либо условия, которые оно на себя приняло, а также, что «условия данного документа и акта о военном перемирии, подписанного 3 сентября, могут корректироваться, если этого потребует военная необходимость или степень сотрудничества итальянского правительства с союзниками». Генерал Эйзенхауэр и Макмиллан стали просить свои правительства пойти навстречу просьбе итальянцев об изменении условия о «безоговорочной капитуляции». 30 сентября Эйзенхауэр направил телеграмму в Объединенный англо-американский штаб, в которой говорилось: «Мои ближайшие помощники и советники разделяют мое мнение о том, что опасения Бадольо обоснованны. По полученным нами сведениям, фашистская пропаганда, направленная против правительства Бадольо и короля, оказывает определенное влияние на младших армейских офицеров. Нам известно, что фашисты производят замену чиновников местных органов управления и реорганизуют свои партийные группы в Риме и Северной Италии. Очень много внимания вражеская пропаганда уделяет тому, что фашисты именуют «бесславной капитуляцией», из-за чего, утверждает эта пропаганда, нынешнему правительству не следует оказывать доверия. Мы все считаем, что, удовлетворив просьбу Бадольо, наши правительства много выиграют и ничего не потеряют. Условия только что подписанного документа и условия перемирия, подписанные 3 сентября, обеспечивают нам полный контроль за выполнением Италией условий капитуляции в полном объеме. Итальянские боевые соединения в ближайшее время должны присоединиться к нашим силам в районе Фоджи, а соединения итальянского флота стали для нас весьма ценным приобретением. Итальянская авиация действовала и продолжает активно действовать против немцев. Любой новый подрыв морального духа итальянских солдат или возможный уход соединений итальянского флота, вызванный внезапной переменой отношения к нам, окажутся для нас серьезным ударом. В связи с этим я настоятельно рекомендую заголовок документа «Долгосрочные условия» изменить на «Дополнительные условия перемирия с Италией»; последнюю фразу преамбулы изложить в следующей редакции: «... и были безоговорочно приняты главой итальянского правительства маршалом Пьетро Бадольо», а положение о безоговорочной капитуляции в статье I опустить. Каннингхэм, Александер, Теддер, Макмиллан и Мэрфи с такой рекомендацией согласны». После дополнительного обсуждения этого вопроса союзные правительства согласились с такими коррективами. 9 ноября был подписан протокол, в соответствии с которым заголовок документа изменился на «Дополнительные условия перемирия с Италией»; отмечалось также, что два союзных правительства действуют от имени всех Объединенных наций, а слово «безоговорочно» было вставлено в текст в соответствии с рекомендацией генерала Эйзенхауэра. [380]