Завершение военных действий в Северной Африке. Январь — май 1943 года
Хотя операции союзников в Средиземноморье не казались ни Сталину, ни Черчиллю достаточной заменой желанного для них удара через Ла-Манш, эти действия в конечном итоге были рассчитаны на то, чтобы оказать существенную, пусть и непрямую, помощь Советскому Союзу, так как немцы вынуждены были изыскивать где-то силы для нейтрализации угрозы южному крылу их фронта. Командующий армией резерва генерал Фромм в письме фельдмаршалу Кейтелю от 18 ноября так объяснял возникшую перед ним дилемму: «Вне всякого сомнения, отбросив армию Роммеля и высадив американские войска в Африке, противник создал второй фронт... Я не в состоянии сейчас оценить силы наших итальянских союзников или союзников на Балканах... Оборона на южноевропейском фронте и, в частности, оборона Балкан или отражение новых ударов в Африке не должна базироваться на использовании только этих сил. Отсюда следует, что необходимо создать новую немецкую армию для действий на юге Европы... Новые соединения следует формировать на базе уже существующих. Увеличение их числа невозможно, поскольку даже удержание нынешней линии фронта требует использования всех наших сил до последнего человека».
Гитлер хорошо понимал, какие осложнения возникали на пути осуществления большой стратегии обеими сторонами в связи с высадкой союзников. На совещании 17 ноября он согласился с мнением своих военно-морских советников о том, что высадка наглядно продемонстрировала странам оси, насколько мощным должны были быть морские транспортные ресурсы англосаксов, чтобы позволить им обеспечить свои стратегические нужды. В связи с этим странам оси следовало как можно дольше удерживать тунисский плацдарм в расчете на то, что блокирование судоходства союзников по Средиземному морю приведет к перенапряжению этих ресурсов. Эта цель стала определяющей в стратегии стран оси на ближайшие пять месяцев; в конечном итоге она привела к тому, что страны оси потеряли около четверти миллиона человек{55}. [237]
Итальянские союзники Гитлера не могли себе позволить столь хладнокровно относиться к высадке союзников. Усилившиеся бомбардировки их городов, потеря последних владений в Северной Африке и добавившийся к тому же страх перед непосредственным вторжением в Италию способствовали распространению по всей стране атмосферы пораженчества, что немало тревожило как итальянское правительство, так и немецкие власти в Риме. По мнению представителя ОКБ в итальянском верховном командовании генерала Ринтелена, потеря Триполи означала, что «все усилия последних пятидесяти лет оказывались напрасными», а его коллега, представитель флота, выражал сомнение относительно того, сумеют ли итальянцы найти в себе силы для сдерживания «ретроградных тенденций» в войне на Средиземном море. Сам Муссолини сомневался в этом в еще большей степени, понимая, что стратегия союзников теперь ориентирована именно на ослабление морального духа итальянцев. На совещании руководящих деятелей своей партии 3 января 1943 года он заявил: «Нынешний год покажет, сумеет ли итальянский народ отстоять себя или наша страна превратится в страну для туристов, станет чем-то вроде большой Швейцарии». Муссолини понимал и другое: разгром на Средиземном море неизбежен, если не убедить немцев сосредоточить здесь достаточные силы, чтобы предотвратить это. Взять эти силы можно было только с Восточного фронта, а высвободить их оттуда представлялось возможным лишь в случае заключения мира с Россией. Когда полностью выявились последствия разгрома в Ливии, дуче стал навязывать свою линию всем визитерам из Германии. Муссолини, вероятно, начал бы убеждать в этом и самого Гитлера, когда тот пригласил его 6 декабря принять участие в совещании вместе с Лавалем по поводу развития событий на Средиземном море, если бы состояние здоровья не заставило дуче отклонить приглашение. («Он не желает, — отметил в своем дневнике его зять, — чтобы привыкшие к мясу хищные немцы заметили, что он принужден жить исключительно на рисе и молоке».) Таким образом, графу Чиано пришлось не сопровождать тестя, а везти его личное послание.
Совещание, которое состоялось 18–20 декабря в ставке Гитлера в Растенбурге, по масштабам развернувшихся дискуссий, если не по принятым решениям, можно вполне сравнить с конференцией союзников в Касабланке. Как и там, на совещании была предпринята попытка сравнить друг с другом нужды всех действующих фронтов. Как и в Касабланке, немцы попытались оценить порядок удовлетворения нужд, и так же, как в Касабланке, оценка приоритетов каждым союзником существенно отличалась от оценки другим.
Для итальянцев совещание началось в весьма неудобный момент: прибытие Чиано в Растенбург совпало с сообщением о катастрофе 8-й итальянской армии на русском фронте. Однако и в любое другое время Чиано вряд ли сумел бы оказать на Гитлера хоть какое-то серьезное влияние. Гитлер в любом случае мог выдвинуть достаточно солидные аргументы против поисков мира с Советским Союзом. По словам фюрера, он еще в 1940–1941 годах пытался отыскать основу для такого урегулирования, подталкивая Россию (как это делал до него Наполеон) к экспансии на юг и восток, в направлении Индии и Персидского залива. Как и Наполеону, ему это не удалось. Кроме того, у Германии были такие притязания на экономические ресурсы России, что ни о каком мире, приемлемом для обеих сторон, не могло быть и речи. Целью всей войны на Востоке, заявил Гитлер, было «уничтожение большевистского колосса и обеспечение нашего жизненного пространства, откуда вся Европа могла бы получать не только нужные ей продукты питания, но и сырье для продолжения войны, такое, как уголь, нефть и железо». Всякий мир мог стать лишь перемирием, которое русские при первой же возможности нарушат. Таким образом, [238] не представлялось возможным когда-либо перебросить отсюда какие-то крупные силы на другой фронт. Да и в целом Гитлер не видел никакого смысла в переброске еще большего количества войск в Африку, если не будут налажены их транспортировка, снабжение и обеспечение. Следовательно, итальянский флот, по его мнению, нужно было «задействовать сверх всяких возможностей» для укрепления коммуникаций с Тунисом и Бизертой. Пока страны оси смогут удерживать эти порты, судоходству англосаксов не будет иного пути, кроме пути вокруг Африки на Ближний Восток, а это делало их суда уязвимыми для подводных лодок Деница. В случае потери африканских портов все южное крыло фронта стран оси в Европе оказывалось открытым для удара.
В общем картина, которую нарисовал Чиано по возвращении из Растенбурга, была поистине мрачной. В одном из официальных отчетов говорилось: «Мы все еще далеки от конца войны. С одной стороны, начинает ощущаться нехватка живой силы и ослабление потенциала военного производства, а с другой — потребности в нефти и сырье отнюдь не увеличиваются. Считается, что наши надежды сейчас целиком связаны с ударами по вражескому судоходству, наносимыми любыми средствами и прежде всего подводными лодками с целью нейтрализовать преимущества более развитого военного производства противника всеми способами и вызвать у него кризис снабжения. Для достижения этой цели первостепенную важность приобретает удержание наших позиций в Африке, а также предотвращение осады вооруженных сил стран оси в Европе. Но чтобы сохранить наши позиции в Африке, мы должны в течение нескольких последующих недель использовать все доступные средства транспорта для переброски живой силы и техники в этот район, не допуская никакого перерыва. Именно так следует объяснять слова фельдмаршала Кейтеля, что исход войны зависит сейчас от итальянского флота».
Однако итальянский флот уже не мог сделать многого. Он был парализован нехваткой нефти и кораблей сопровождения, а его ремонтные верфи и доки подвергались точным и все усиливающимся ударам авиации союзников. Процент потопленных судов в составе средиземноморских конвоев стран оси неуклонно возрастал: в декабре было потеряно 40% судов; в январе — 55; в феврале — 47; в марте — 57. По данным доклада, представленного 10 марта итальянским министром путей сообщения графом Чини, из 3,3 млн. т общего тоннажа, с которым Италия вступила в войну в 1940 году, полностью использовалось только 595 тыс. т. Захваченные у французов в декабре суда общим тоннажем в 700 тыс. т позволили преодолеть лишь самые серьезные трудности; к тому же в период между январем и маем 1943 года большое число итальянских судов (455 463 т) оказалось потопленным. В результате, хотя итальянское верховное командование и оценивало потребности в снабжении сил в Тунисе 50 тыс. т в месяц (в отличие от подсчитанного Кессельрингом «минимума для обеспечения существования» 90 тыс. т и вопреки просьбам генерала Арнима дать ему 150 тыс. т), по морю и по воздуху в Тунис было переброшено только около 24 тыс. т грузов в декабре, 35 тыс. т — в январе и 30 тыс. т — в марте. Потеря Триполитании, как признался начальник итальянского генерального штаба Кавальеро, оказалась благодетельной неприятностью: это, по крайней мере, сократило потребности в снабжении фронта в Африке до уровня, более соответствующего «действительным возможностям нашего флота». Заместитель Йодля в ОКБ генерал Варлимонт нисколько не преувеличивал, когда после визита в Тунис в начале февраля назвал сложившуюся там военную обстановку «карточным домиком».
Таким образом, войска стран оси в Тунисе, как и их соотечественники в Западной пустыне накануне битвы у Эль-Аламейна, были вынуждены сражаться «с ошейником на шее», который флот и авиация союзников [239] затягивали все туже и туже. В этой обстановке уже не могло быть и речи об эффективности военных мероприятий или о хороших межсоюзнических отношениях; вдобавок ко всему положение ухудшалось тем, что неослабевающее давление русских в течение первых трех месяцев 1943 года заставляло Гитлера все большее внимание обращать на Восточный фронт в ущерб району Средиземного моря. Итальянцев возмущала неспособность немцев оказать им большую помощь в трудный для них период, да получаемая помощь вызывала новые сложные проблемы связи и управления, что еще больше усиливало трения. Жалобы итальянцев на безразличие немцев чередовались с другими, не менее едкими заявлениями о вмешательстве немцев в их дела. В основе всего этого лежало растущее недовольство и разочарование у всех классов итальянского народа союзником, который втянул Италию в столь угрожающую ситуацию. Все большее число мыслящих и влиятельных людей сходились на том, что выход из этого положения один — положить конец войне.
Этот сдвиг общественного мнения был настолько сильным, что 4 февраля Муссолини решил сместить маршала Кавальеро, занимавшего пост начальника генерального штаба с декабря 1940 года, ибо в глазах общества его имя отождествлялось с политикой полного подчинения немцам. Он был заменен генералом Амброзио. Спустя две недели, 17 февраля, Амброзио передал дуче весьма откровенный меморандум, содержащий его собственную точку зрения, в значительной мере согласованную с мнением его коллег. Странам оси предлагалось перейти к жесткой обороне в России и вывести итальянские войска с Балкан для решения более неотложных задач ближе к дому. Германия должна была предоставить более существенную помощь авиацией и флотом в Средиземном море. «В довершение всего, — заключал генерал, — наступил такой момент, когда каждый из союзников должен прекратить вести собственную войну и понять, что для его спасения одинаково необходимо выстоять как на Днепре, так и в Сицилии или на Пелопоннесе. Немцы обязаны изменить свои оперативные цели и прийти нам на помощь. В противном случае мы не будем чувствовать себя обязанными следовать их ошибочному курсу ведения войны».
Чтобы уравновесить смещение Кавальеро, Муссолини одновременно освободил от поста министра иностранных дел своего зятя графа Чиано, наиболее ярого противника взглядов Кавальеро. Генерал Ринтелен сообщил Гитлеру, что хотя, с точки зрения немцев, отставка Кавальеро достойна сожаления, однако Амброзио, по крайней мере, пользуется доверием у итальянских вооруженных сил, чего не имел его предшественник. Тем не менее устранение Кавальеро вызвало в Германии вполне понятное недовольство, и 14 февраля Риббентроп и Варлимонт нанесли визит в Рим, чтобы выяснить, что именно изменилось, и сделать все возможное для укрепления морального духа своих союзников. Они привезли с собой письмо от Гитлера, но оно не принесло итальянцам никакого утешения. В нем говорилось, что «битва за Северную Африку и Западную Европу является, естественно, одним из решающих факторов обеспечения успеха в войне», и вновь подчеркивалось значение борьбы в Тунисе для нарушения морских коммуникаций западных союзников. Фюрер по-прежнему делал упор на Балканы и Восточный фронт. Как он утверждал, «борьба здесь была неизбежной и отнюдь не безнадежной...».
Таким образом, любые доводы относительно изменений или даже пересмотра приоритетов в большой стратегии стран оси отбрасывались априори, и Варлимонту и Амброзио ничего не оставалось, как обсуждать общие для них проблемы на Балканах и вопросы о путях и способах укрепления коммуникаций, ведущих к Тунису. Результаты этого обсуждения не были удовлетворительными: Риббентроп доложил по возвращении [240] в Германию, что у него сложилось «весьма негативное представление о взглядах и мыслительных способностях итальянского верховного командования»; в то же время недоверие Амброзио к своим союзникам еще больше усилилось.
«Немцы, — докладывал он Муссолини 1 марта, — не очень обеспокоены возможным ударом англо-американских сил, поскольку он прежде всего будет нанесен далеко от их собственной территории. Мы же находимся в противоположной позиции. Одной из наиболее вероятных целей в Средиземноморье является Италия, и нам придется взять всю тяжесть борьбы только на себя, а эта борьба принесет в страну огонь и меч и сделает ее ареной тяжелых разрушений. Может, именно эта мысль составляет часть немецкого плана, то есть они хотят заставить нас самостоятельно вынести натиск первоначального наступления англо-американских войск, нимало не заботясь о судьбе нашего населения и наших городов.
Если мы получим помощь в виде необходимого нам и непрерывного притока снабжения... у нас появится шанс на удержание Туниса как можно дольше... В противном случае перспектива не может считаться достаточно обнадеживающей, и Италия должна будет подумать о том, как избежать последствий тех непоправимых ошибок, которые не она совершала».
Как мы увидим, генерал Амброзио не был единственным из итальянских официальных лиц, кто склонялся к мысли о заключении сепаратного мира.
Пока лидеры стран оси ссорились по поводу трактовки большой стратегии, ведение операций их силами в Северной Африке осложнилось проблемами управления. 30 января существовавшие до сих пор оперативные командования войск стран оси — «Суперлибиа» и «Марилибиа» — были упразднены. Группа Роммеля была переименована в 1-ю (итальянскую) армию, а ее разграничительной линией с 5-й танковой армией генерала Арнима стала 34-я параллель, проходящая по Южному Тунису севернее Габеса. Обе группировки продолжали подчиняться итальянскому верховному командованию, однако поначалу не было единого командующего, который мог бы координировать их действия. Главнокомандующий войсками на юге фельдмаршал Кессельринг отныне лишь номинально возглавлял все немецкие войска в центральной части Средиземноморского театра, но в отличие от командования военно-воздушных сил — 2-го воздушного флота, находившегося в его оперативном подчинении, — он мог давать итальянскому верховному командованию лишь советы относительно тех операций, за ведение которых оно непосредственно отвечало. Гитлер, зная щепетильность своих союзников, в то время еще воздерживался от расширения прав Кессельринга. Правда, 28 января фюрер издал директиву, в которой указывалось, что, поскольку Роммелю необходимо уйти в отпуск по болезни, общее командование двумя армиями передается генералу Арниму, однако в течение еще целого месяца не было ничего предпринято. В результате, когда между 14 и 22 февраля оба немецких командующих начали в Центральном Тунисе контрнаступление в направлении на Кассеринский перевал (как мы увидим, это контрнаступление очень обеспокоило командование союзников), в нем сразу же проявилось как отсутствие единых взглядов на конечные цели, так и нежелание взаимодействовать. Лишь 23 февраля после серьезных споров возникла наконец единая группа армий «Тунис», возглавлял которую до самого отъезда с театра военных действий Роммель. Вместо Роммеля командующим 1-й армией стал итальянский генерал Мессе, начальником штаба армии остался немецкий генерал Байерлейн. [241]
Роммель осуществлял командование обеими армиями всего две недели. 9 марта он покинул Африку навсегда, и ни итальянские союзники, ни непосредственные начальники не сожалели об его отъезде. Усталый, озлобленный и больной, Роммель еще три месяца назад пришел к убеждению, что удержать Северную Африку в конечном счете не удастся, и неоднократно призывал к сдаче Триполитании, однако с этим не могли согласиться не только Гитлер и итальянцы, но и Кессельринг (он, как летчик, видел исключительные преимущества, которые даст авиации союзников контроль над всем североафриканским побережьем). Мы уже знаем, чем окончилась поездка Роммеля в Растенбург, когда после прорыва англичан у Эль-Аламейна он захотел изложить свои взгляды Гитлеру. Получив взбучку за инициативу, Роммель осуществил быстрый отвод войск к Тунису, несмотря на протесты своих итальянских начальников. Получив 14 февраля приказ перейти в контрнаступление на Кассеринский перевал (о чем будет рассказано ниже), он готовил эту операцию, разработанную германским верховным командованием и проведенную под нажимом итальянского верховного командования, без всякого энтузиазма. Хотя первоначальные успехи были последней искрой его былого великолепия, Роммель остановил наступление, как только появились трудности. Контрудар против 8-й армии, последовавший 6 марта, постигла та же участь. Однако еще до его начала Роммель пришел к выводу, что единственным спасением для стран оси будет отвод 1-й армии на рубеж обороны Джебель-Мансур, Энфидавилль. Когда Кессельринг с этим не согласился, Роммель 9 марта вновь вылетел в Германию, чтобы доложить свое мнение Гитлеру. По пути Роммель остановился в Риме, чтобы поспорить и с Муссолини. И опять ни Гитлер, ни Муссолини не приняли его плана, но на этот раз Гитлер приказал Роммелю взять уже давно ему необходимый отпуск по болезни. Роммель согласился, однако эту новость не стали разглашать, решив, что будет лучше, если войска в Африке не узнают о том, что знаменитый полководец покинул их навсегда.
Разногласия между лидерами не снизили, однако, боевого духа немецких войск, действовавших в Тунисе. Прибытие 21-й танковой дивизии из состава 1-й армии позволило генералу Арниму в течение всего января продолжать энергичные наступательно-оборонительные действия прежде всего в горном районе между Пон-дю-Фахс и Фаидом, который удерживали мужественно сражавшиеся, но плохо вооруженные французы. 19 января германское верховное командование подало итальянскому верховному командованию идею нанести удар через Сбейтлу и Гафсу в направлении Тебессы в Центральном Тунисе, откуда можно было продолжить наступление на север с выходом к Бону и Константину и тем самым разгромить все левое крыло союзников. Итальянское верховное командование, претворяя эту идею, разработало план удара по сходящимся направлениям силами 1-й и 5-й армий под командованием Роммеля. Генерал Арним отказался от этого плана. В результате операция, начавшаяся 14 февраля, распалась на два обособленных и плохо координируемых удара с нечеткими конечными целями: генерал Арним повел свои войска на запад через Фаид и Сиди-Бу-Зид на Сбейтлу, а Роммель — на север через Гафсу и Фериану.
Первоначально этим ударам сопутствовал значительный успех. Начав наступление силами 10-й и 21-й танковых дивизий, генерал Арним добился у Сиди-Бу-Зида весьма глубокого вклинения в слабо обороняемые позиции американского 2-го корпуса. Генерал Андерсон, который с 21 января нес ответственность за координацию действий союзников на всем фронте, решил отвести левое крыло союзных войск с рубежа Фондук, Фаид и Гафса [242] на более удобный для обороны рубеж, прикрывавший Сбибу и Тебессу. Объясняя сложившуюся обстановку Объединенному англо-американскому штабу, генерал Эйзенхауэр дипломатично принял всю вину на себя. «Наши нынешние трудности, — писал он 15 февраля, — проистекают из моих попыток сделать как можно больше, а также обусловлены ослаблением оборонительных возможностей французов в центральном горном районе, которое стало заметным примерно 17 января». Безусловно, в значительной мере первоначальные успехи немецкого наступления объясняются и тем замешательством в системе командования союзников, о котором мы говорили выше.
Отвод войск в условиях решительного преследования их противником, имеющим танки, — всегда весьма трудная операция. 17 февраля американский 2-й корпус в беспорядке оставил Сбейтлу, а на следующий день войска Роммеля и Арнима соединились у поспешно подготовленной союзниками оборонительной позиции у Кассерина. Однако как раз в этот момент темпы наступления немцев начали убывать из-за отсутствия единого руководства и нечеткости поставленных задач. Роммель настаивал на решительном прорыве на запад, к Тебессе. Арним же утверждал, что это нереально, и предпочитал продвигаться на север с ограниченной целью — заставить союзников уйти с Тунисской равнины. По настоянию Кессельринга итальянское верховное командование назначило Роммеля ответственным за всю операцию, но приказало ему развивать успех не в западном, а в северо-западном направлении с выходом к Ле-Кефу и захватом Тебессы левофланговыми соединениями. Лично руководя наступлением, Роммель 19 февраля прорвался через Кассеринский перевал. Однако по мере продвижения на север немецкие танки встречали растущее сопротивление, так как для закрытия бреши начали подтягиваться американские, английские и французские войска. 21 февраля наступление остановилось к северу от Талы. В этом бою решающую роль сыграла английская 6-я бронетанковая дивизия. На следующий день Роммель и Кессельринг, оценив обстановку, пришли к выводу, что они исчерпали все свои возможности для наступления и что оставшиеся у них подвижные силы лучше использовать против 8-й армии к югу от рубежа Марет. 22 февраля войска стран оси начали отход.
Какой бы неблагополучной ни казалась эта операция командованию войск стран оси, в лагере западных союзников она вызвала серьезную тревогу. Насколько сильным было беспокойство в те дни, видно из доклада, который генерал Эйзенхауэр направил в Вашингтон 22 февраля. Он писал: «Принимая во внимание решение Объединенного англо-американского штаба о сроках высадки (на Сицилии) и продолжающееся активное использование противником на театре крупных механизированных сил и значительного количества автотранспорта, считаю абсолютно необходимым ускорить переброску подкреплений морем любой ценой... Если не будет обеспечен быстрый приток вооружения и техники, включая танки, противотанковые орудия, зенитные орудия и самолеты с экипажами, у нас не окажется достаточных сил, чтобы выполнить свою часть задачи по разгрому противника, когда для этого придет время».
Что касается подвоза из Англии, то генерал Брук докладывал, что почти все запросы генерала Эйзенхауэра немедленно выполняются по их получении. Однако в его словах слышалось благоразумное предупреждение тем, чьи взоры уже были прикованы к Сицилии, что впереди могут быть еще очень тяжелые бои.
Удар немцев в Тунисе действительно подтверждал ту точку зрения, которую генерал Эйзенхауэр и английский комитет начальников штабов уже давно пытались отстоять перед Черчиллем и с которой премьер-министр не хотел соглашаться, а именно: тунисскую «пробку» нельзя быстро [243] ликвидировать, нельзя собрать и вовремя подготовить необходимые силы для вторжения на Сицилию в июне. В послании от 11 февраля, объясняя причины этой задержки, Эйзенхауэр назвал 30 апреля в качестве последнего срока, когда Тунис будет очищен от противника. Премьер-министр воспринял это как проявление «невыносимого пессимизма». Отвечая на послание Эйзенхауэра, Черчилль 13 февраля писал, что, по его мнению, союзники должны были возобновить наступление в начале марта. «Мы не слышали ни о каких событиях, которые могли бы изменить эти планы. Напротив, прибытие на театр 8-й армии должно было бы ускорить осуществление плана». В ответном письме от 17 февраля генерал Эйзенхауэр объяснил, что 8-я армия не сможет начать наступление до 15 марта: необходимость усилить французские войска английскими и американскими частями «привела к тому, что все имеющиеся транспортные средства заняты сейчас на перевозках тактического и хозяйственного характера, и это вызвало, в частности, те неудачи, с которыми мы встретились на южном участке фронта, и помешали накоплению, как я надеялся, крупных запасов боеприпасов, техники и горючего, необходимых для возобновления наступательных действий в тех масштабах, которые сейчас жизненно важны». Эйзенхауэр считал, что разгром сил стран оси мог не завершиться даже к концу апреля. Он писал: «Мы должны быть готовы к упорным и тяжелым боям, и они могут завершиться не так скоро, как мы надеялись». Десять дней спустя генерал Александер подтвердил это мнение в личном послании премьер-министру от 27 февраля, где писал: «Мне очень неприятно разочаровывать Вас, но до окончательной победы в Северной Африке еще далеко. Предстоит еще очень многое сделать как на суше, так и в воздухе». Короче говоря, хотя контрудар войск стран оси и не достиг своих целей, но он вызвал серьезнейший шок у командования союзных войск и заставил их быть более осмотрительными при разработке дальнейших планов.
Эйзенхауэр и Александер не ошиблись. Немцы остановили свое наступление лишь для того, чтобы начать его в другом месте. 26 февраля генерал Арним перешел в новое наступление в Северном Тунисе в направлении Бежи и Меджез-эль-Баба, в результате чего английский 5-й корпус оказался втянутым в тяжелые бои, продолжавшиеся целый месяц. В это же время главная немецкая танковая группировка в составе 10, 15 и 21-й танковых дивизий была передана Роммелю для нанесения встречного удара в полосе действий 8-й армии, которая продвигалась вперед для штурма сильно укрепленных позиций рубежа Марет такими темпами, которые позволяли подвоз снабжения через порт Триполи.
К продвижению 8-й армии премьер-министр проявлял такой же большой интерес, с каким он следил за наращиванием бронетанковых сил на Ближнем Востоке минувшей осенью. В ежедневных сводках, которые подавались ему лично, указывался тоннаж разгружаемых в Триполи судов; объем этих грузов увеличился с 1498 т на 7 февраля до максимума в 7480 т на 18 марта. Когда 23 февраля цифра разгрузки впервые перевалила за 6 тыс. т, Черчилль направил командованию свое знаменитое послание: «Передайте им от меня, что эта разгрузка войдет в историю».
Во многом благодаря великолепной работе этой группы службы снабжения командование 8-й армии сумело к 6 марта расположить 30-й корпус на хорошо оборудованных позициях к северу от Меденина, то есть именно к тому моменту, когда немцы начали свое наступление. Роммель не мог позволить себе нового просчета. Силы англичан, указывал он в приказе своим войскам, «должны быть уничтожены уже в первый день наступления, поскольку общая обстановка не допускает втягивания наших подвижных [244] сил в затяжные бои». Однако мощный и точный огонь хорошо расположенных противотанковых орудий и полевой артиллерии уже через несколько часов остановил это наступление, и в тот же вечер Роммель, потеряв 41 танк из введенных им в бой 150 машин, распорядился остановить продвижение. В официальном заключении немецкого командования о провале операции говорилось, что «войска сражались без достаточной решимости и отваги, поскольку у них не было веры в успех операции». Это резюме в точности отражало и настроение самого немецкого командующего.
Подобных обвинений нельзя было сделать в адрес солдат и офицеров 8-й армии, когда они через две недели подошли к рубежу Марет и начали его прорыв. Это было их первое крупное сражение после 4,5-месячного перехода длиной в 1000 миль от Эль-Аламейна. Линия обороны проходила по вади Зигзау к югу от Марета, закрывая проход шириной 22 мили между горами Малмата и морем. Силы стран оси имели преимущество в виде тех укреплений, которые еще до войны возвели здесь французы с целью предупредить нападение со стороны Триполитании. Однако у англичан тоже было свое преимущество — информация и советы генерала Катру в Алжире, который сам проектировал и оборонял эти укрепления еще до 1939 года. Сама позиция была достаточно сильной, но ее можно было обойти продвижением в глубь страны на запад от гор Малмата, причем гораздо легче, чем это представлялось. Зная эту слабость, Роммель счел неблагоразумным удерживать всю позицию целиком всеми силами и приказал отойти к более удобному для обороны дефиле, расположенному в 40 милях дальше к северу, где вади Акарит блокирует коридор шириной 12 миль между морем и огромными солеными болотами — шоттами. Однако сам Роммель 9 марта покинул Африку, а его преемник на посту командующего обеими армиями генерал Арним спустя два дня приказал оборонять передовую позицию всеми силами.
Тем временем и у западных союзников создание единой группы армий под командованием генерала Александера начало давать свои плоды. 19 февраля генерал Александер расположил свой штаб в Константине рядом со штабом командующего стратегическими ВВС в Северо-Западной Африке генерала Дулиттла и занялся восстановлением порядка в той несколько хаотичной обстановке, которую он обнаружил на фронте. Генерал Александер разделил все имевшиеся у него силы на три оперативные группы: 8-я армия с ее теперь уже хорошо известным командующим генерал-лейтенантом Монтгомери; американский 2-й корпус, командовать которым было поручено вызванному из Марокко генерал-майору Паттону, и 1-я армия, командующим которой остался генерал-лейтенант Андерсон, с включенными в ее состав французскими войсками, реорганизованными в 19-й корпус под командованием генерала Кельтца. Преобразования коснулись одновременно и командования ВВС. Вместе со штабом 1-й армии в Лавердюре, в 100 милях к востоку от Константина, расположился штаб командования тактических ВВС в Северо-Западной Африке, откуда вице-маршал авиации Каннингхэм руководил всеми авиационными соединениями, взаимодействовавшими с каждой из наземных оперативных групп: ВВС Западной пустыни с 8-й армией, английская 242-я авиагруппа с 1-й армией и 12-е командование авиационной поддержки с американским 2-м корпусом. Каннингхэм использовал тот опыт взаимодействия между наземными войсками и авиацией, который он приобрел в Западной пустыне. Вместо ранее создававшихся временных соединений и боевых групп все сухопутные войска были сведены в дивизии. Была создана нормальная система развертывания пополнения. Из Англии прибыл штаб 9-го корпуса во главе с генерал-лейтенантом Крекером. Штабу была поставлена задача развертывания пополнений группы армий. Во [245] все соединения были разосланы директивы по организации оборонительных позиций, об отводе подвижных сил в резерв и о необходимости захватить инициативу в свои руки путем более решительных действий дозоров. Большая часть этой программы уже проводилась в жизнь, но для ее полного осуществления нужен был командир-единоначальник, который был бы способен на все взглянуть по-новому и обладал бы решительностью, чтобы по-настоящему объединить эту еще не оформившуюся организацию и придать ей веру в свои силы. Две недели спустя после прибытия в Алжир генерал Александер составил свой план кампании. 21 февраля, в самый трудный момент роммелевских атак у Кассерина, он представил план начальнику имперского генерального штаба. Первой задачей Александер считал вывод 8-й армии к северу от дефиле у Габеса и ее соединение с 1-й армией, что позволило бы ей свободнее использовать преимущества в мобильности и ударной силе. Он надеялся также использовать 1-ю армию для оказания помощи в продвижении 8-й армии путем тщательно подготовленных действий с ограниченными целями, отвлекавших бы резервы противника. После этого обе армии должны были продвинуться вперед и занять аэродромы, откуда затем ВВС союзников смогли бы в полной мере продемонстрировать свою ударную мощь. И наконец, сухопутные, воздушные и морские силы должны были объединиться для достижения главной цели кампании — разгрома всех сил противника в Тунисе и захвата столицы страны.
Как выяснилось, однако, 1-й армии можно было и не вести подготовительных действий в Северном Тунисе, чтобы отвлечь на себя силы противника, сосредоточенные против 8-й армии на рубеже Марет, поскольку генерал Арним сам втянул там свои войска в продолжительные бои. Как мы знаем, 26 февраля его войска начали здесь наступление, в результате которого немцам удалось вновь занять Сежана и Джебель-Абиод. «Наши войска сражались очень хорошо, — докладывал генерал Александер, — но они имели дело с более опытными офицерами и солдатами». В своем официальном донесении генерал Андерсон выразился более откровенно: «Это был невеселый момент. Слишком часто все шло не так, как надо, и мы потеряли несколько важных рубежей». Тем не менее сопротивление, оказанное 1-й армией противнику во время его наступления, и последующее ее контрнаступление позволили сковать противника и измотать его в боях. Далее, к югу американская 34-я дивизия, к которой позже присоединились части французского 19-го и английского 9-го корпусов, должна была 27 марта атаковать противника у Фондука и оттеснить войска генерала Арнима на равнину, одновременно угрожая перерезать им пути отступления с юга через Кайруан. Остальные силы американского 2-го корпуса, стремясь помочь 8-й армии, смогли оказать еще больший нажим на противника. 17 марта войска генерала Паттона, полностью восстановившие свой боевой дух после прежних неудач, продвинулись через Гафсу и, не ослабляя давления на противника, четыре дня спустя заняли Макнаси и атаковали оборонительную позицию противника восточнее Эль-Каттара. 19 марта генерал Монтгомери начал штурм рубежа Марет.
В решении как можно дольше оборонять тунисский плацдарм генерал Арним заручился полной поддержкой своих начальников. Кессельринг понимал, что если сократить размеры плацдарма, то авиация западных союзников быстро сделает удержание плацдарма бесперспективным. Роммель своими аргументами не сумел убедить Муссолини и итальянское верховное командование, и они настойчиво просили Гитлера оказать войскам еще большую поддержку с воздуха, чтобы не допустить сокращения размеров плацдарма, а по возможности добиться расширения его. Однако 14 марта Гитлер, проанализировав обстановку вместе со своими морскими и военными советниками, решил, что главным фактором обороны является [246] не воздушная, а морская мощь, то есть наличие транспортов и эскортных кораблей для доставки военных грузов. Поэтому он направил адмирала Деница в Рим сообщить итальянцам, что если они не введут в сражение все свои военно-морские силы, то будет потерян не только Тунис, но и вся Италия.
Меры, предложенные Деницем (прикомандировать к итальянскому штабу ВМС немецких офицеров, укомплектовать команды итальянских кораблей и судов немецкими моряками, обеспечить своими силами противовоздушную оборону), были встречены итальянским штабом ВМС, как указывал адмирал в своем рапорте, «сдержанно и с недоверием». И все же Дениц позволил себе чересчур оптимистичный вывод о том, что «было достигнуто полное согласие». Однако общее состояние, в котором он нашел итальянский военно-морской флот, ужаснуло его. Тяжелые корабли были парализованы нехваткой дизельного топлива, а недостаток ремонтных верфей и доков означал, что в каждый данный момент две трети итальянских эскортных кораблей оказывались в не пригодном для боевых действий состоянии. В таком же положении находилась и сеть итальянских железных дорог, однако предложение Кессельринга об оказании помощи в ее эксплуатации было встречено Амброзио с такой же холодностью, как и предложение Деница его коллегами из ВМС Италии. По правде говоря, немцы столкнулись с уже знакомой им дилеммой: без их помощи союзники не могли делать ничего, но самим немцам, по словам Деница, приходилось что-то делать, чтобы из-за пассивного сопротивления итальянцев не совершилось обратное тому, что хотели немцы.
Фактически никаких эффективных мер принято не было, да их и принять было нельзя. Бомбардировочная авиация союзников, действовавшая как с алжирских, так и с триполитанских аэродромов, к марту практически неограниченно господствовала над проливами Сицилии и над Южной Италией, уничтожая не только суда, но и портовые сооружения и разрушая железные дороги. Потери итальянского судоходства увеличились с 60 судов общей грузоподъемностью 83 335 т в феврале до 144 судов (95 065 т) в мае. В период между 23 и 30 марта ни одно судно не достигло причалов Туниса, а общий тоннаж военных грузов, пришедших в Северную Африку в этом месяце, составил менее 30 тыс. т, то есть половину той «реальной» цифры, которую определило в качестве нормы итальянское верховное командование. В середине апреля Кессельринг потребовал, чтобы корабли итальянских ВМС также использовались для переброски военных грузов, но итальянцы стали сопротивляться этому требованию, поскольку все серьезнее задумывались над проблемой обороны собственного побережья. И все же Муссолини согласился использовать эсминцы как войсковые транспорты, а в начале мая Дениц отдал распоряжение своим подводным лодкам транспортировать горючее в этот район. Даже после падения Туниса все еще предпринимались попытки перебрасывать сюда военные грузы, и лишь 10 мая это решение было официально отменено.
Несмотря на все это и царившую неразбериху в вопросах управления войсками на театре, сопротивление сил стран оси в Тунисе оказалось не так-то просто сломить. Когда 8-я армия начала 19 марта наступление на позиции немцев и итальянцев, последние очень упорно держались в течение целых пяти дней. Они мужественно сдержали фронтальный удар, нанесенный силами 30-го корпуса, а достигнутые корпусом незначительные успехи были ликвидированы контратаками немецкой 15-й танковой дивизии. Однако на правом фланге новозеландский корпус успешно прорвал оборону противника, и генерал Монтгомери, используя этот успех, ввел в прорыв свой резервный 10-й корпус. Угроза, возникшая в тылу, и одновременное продвижение американского 2-го корпуса на Макнаси заставили [247] генерала Арнима 24 марта отдать приказ об общем отходе на позицию у шоттов, вдоль вади Акарит. Кессельринг категорически возразил против этого, а командовавший войсками в этом районе генерал Мессе заявил протест, считая невозможным совершить такой маневр в разгар сражения. Мессе оказался прав, так как 26 марта 10-й и новозеландский корпуса нанесли совместный удар при поддержке ВВС Западной пустыни. Однако умелыми действиями Мессе предотвратил полный прорыв своих позиций, и ему удалось к утру 29 марта отвести войска от рубежа Марет на позицию у шоттов, где положение оставалось небезопасным.
Удар союзников по рубежу Марет нарушил равновесие, сохранявшееся до сих пор силами стран оси. Кроме больших потерь в военной технике они потеряли 7 тыс. человек пленными. В течение остальных шести недель их командный состав находился в замешательстве и проявлял нерешительность, что нельзя объяснять только отчаянным положением со снабжением войск стран оси. В докладе, который каким-то образом попал на страницы итальянской прессы, незадачливый генерал Мессе охарактеризовал 8-ю армию как «наиболее современное и наилучшим образом оснащенное войсковое объединение, какое можно встретить на каком-либо театре нынешней глобальной войны». Ее ресурсы были неистощимы, жаловался он, ее превосходство в воздухе было полным. Легкость, с какой итальянские солдаты сдавались в плен, говорила об ослаблении боевого духа войск. И тем не менее генерал Монтгомери не позволял себе недооценивать трудностей, все еще стоявших у него на пути. 25 марта в обход «обычного порядка передачи донесений по инстанции» он обратился с личным посланием к премьер-министру, которое, несомненно, было написано под впечатлением отпора, данного противником 30-му корпусу. Монтгомери указывал, что «противник сражается отчаянно и впереди еще много трудной борьбы. Самое главное для меня сейчас — сохранить темп начатых действий и не останавливаться из-за потерь. Прошу подкреплений для моих дивизий из Египта и считаю, что это следует сделать за счет операции «Хаски»... Если мы не завершим это дело надлежащим образом, то никакой операции «Хаски» вообще не будет».
Если учесть неравенство сил на театре и проанализировать трудности, в которых теперь оказались войска западных союзников, то это послание, как и рапорт генерала Эйзенхауэра от 22 февраля, приведенный выше, представляется весьма симптоматичным. Подобно выводу союзного командования, сделанному в это же время и выраженному в докладе генерала Эйзенхауэра от 20 марта, где говорилось, что если высадке союзников в Сицилии будут противостоять больше двух немецких дивизий, то у всей операции окажется «очень мало шансов на успех», это послание можно рассматривать как свидетельство того, что немецкие войска, несмотря на все трудности, сумели за четыре месяца боев в Тунисе внушить уважение своим более многочисленным и более сильным противникам. Как бы то ни было, но премьер-министр и комитет начальников штабов согласились с просьбой генарала Монтгомери. Черчилль принял на этот счет меры, приказав генералу Александеру 24 марта вызвать из Палестины 56-ю дивизию, зарезервированную для участия в операции «Хаски». Комитет начальников штабов согласился, что полное освобождение Туниса от противника имеет первостепенное значение. Генерал Монтгомери был прав: без успешного завершения этой кампании никакой речи не могло идти и об операции «Хаски».
Генерал Арним, вероятно, был бы удовлетворен и даже удивлен, если бы мог прочитать это донесение генерала Монтгомери. Его новые позиции на вади Акарит были лишь немногим менее уязвимы для ударов союзников с фланга, чем позиции на рубеже Марет, и к тому же гораздо меньше подготовлены для обороны. Арним докладывал, что нехватка предметов [248] снабжения в любом случае не позволит обороняться здесь больше двух дней. Итальянское верховное командование ничем не могло помочь. 30 марта оно рекомендовало ему, упорно обороняясь, осторожно подготовить отвод войск на рубеж Джебель-Мансур, Эпфидавилль. Эту идею, как сардонически заметил Мессе, «было легче выразить в приказе, чем осуществить на деле». Однако окончательное право принять решения на отвод войск итальянское верховное командование оставило за собой на тот случай, «если события не будут развертываться настолько быстро, что для избежания разгрома 1-й армии окажется крайне необходимо принять действенные меры».
Именно так все и произошло. Генерал Арним полагал, что Монтгомери предпочтет для начала наступления лунную ночь, как и во время штурма рубежа Марет. Полнолуние должно было наступить не раньше 15 апреля. Однако 8-я армия начала наступление в полной темноте на рассвете 6 апреля. 30-й корпус настолько успешно прорвал оборону противника и отразил немецкие контратаки, что генерал Арним уже к вечеру отдал приказ об отходе. Итальянцы сдавались в плен пачками. «Это было весьма неудачное сражение», — жаловался незадачливый Мессе. В свою очередь генерал Монтгомери, докладывая о сражении премьер-министру, с воодушевлением заявлял: «Мои войска в превосходной форме и сражаются великолепно». На следующий день войска 8-й армии начали преследование, соединившись на левом фланге с войсками американского 2-го корпуса, продвигавшимися от Гафсы. 10 апреля пал Сфакс, и в тот же день 6-я бронетанковая дивизия 9-го корпуса вышла из-за гор в районе Фондука и заняла Кайруан, оставленный противником всего лишь за несколько часов до этого. Два дня спустя был захвачен Сус, а 13 апреля 8-я армия оказалась на подступах к позициям противника у Энфидавилля.
Исполнились наихудшие ожидания Кессельринга. Аэродромы в южной части Тунисской равнины оказались в руках ВВС западных союзников. 5 апреля генерал Спаатс всеми имевшимися у него силами начал наносить удары по коммуникациям противника, что фактически было равноценно осаде тунисского плацдарма. К 21 апреля был сбит 129-й по счету военно-транспортный самолет стран оси. Западные союзники полностью стали господствовать в воздухе, и снабжение итало-немецких войск в Тунисе могло теперь осуществляться только по ночам. Отныне в случае эвакуации плацдарма речь могла идти лишь о выводе незначительной части войск стран оси, зажатых на этом клочке земли. Тем не менее германское верховное командование отказалось одобрить приказ об отводе с плацдарма даже крайне необходимых специальных частей; оно согласилось на это только 7 мая, то есть тогда, когда было уже слишком поздно. Когда Муссолини спросил у Кессельринга, что станет с генералами в Африке, тот мрачно ответил: «Они останутся на своих постах». «Я не хотел бы потерять Мессе, одного из моих лучших генералов», — недовольно возразил дуче. Вот все, что можно сказать о руководстве операциями в Африке, якобы осуществлявшемся итальянским верховным командованием.
Тем временем генерал Александер разрабатывал планы последнего штурма. Их общие контуры были ему ясны еще 12 апреля, когда он доложил премьер-министру, что «надеется нанести мощный удар из сектора Бу-Арада — Меджез-эль-Баб с выходом на Тунисскую равнину не позднее 25 апреля». Из этого лаконичного объяснения, к сожалению, не было видно, что наступление распадется на два этапа и что понадобятся еще упорные бои по всей линии фронта, прежде чем этот решающий удар станет возможным и принесет успех. Общее наступление должна была начать 19 апреля 8-я армия ударом на Энфидавилль, имея задачу выбить войска противника с занимаемых позиций и в дальнейшем продвигаться к Тунису [249] через Хаммамет, одновременно блокируя полуостров Бон. 1-й армии предстояло включиться в наступление 21–22 апреля, при этом 19-й французский корпус должен был продвигаться по долине Кебира к Пон-дю-Фахсу; 9-й корпус, действуя из района Бу-Арада, имел задачу захватить высоты, доминирующие над шоссе Пон-дю-Фахс — Тунис, а 5-й корпус, наступая вдоль долины Меджерды, должен был овладеть высотами к северу от Массиколта. Наконец, 23 апреля американскому 2-му корпусу, переброшенному на левый фланг группировки союзников и возглавляемому теперь генерал-майором Брэдли, была поставлена задача нанести удар в восточном направлении на Сиди-Нсир и Джефну с выходом к населенному пункту Матёр.
Наступление началось точно по плану, и в течение последующих десяти дней здесь развернулись едва ли не самые ожесточенные бои за всю войну. Войска стран оси были лишены подвижности, поскольку израсходовали все свои запасы горючего, но они занимали удобные позиции, позволявшие просматривать каменистые и пустынные склоны долин, где двигались войска союзников. Немцы, имевшие богатый опыт ведения боев, сражались с отчаянием людей, понимавших, что им некуда отступать. Продвижение 8-й армии в районе Энфидавилля застопорилось через три дня. Войска генерала Монтгомери, как докладывал генерал Александер премьер-министру, «безусловно, устали, а единственными ветеранами здесь можно считать только 4-ю индийскую и 7-ю бронетанковую дивизии, которые в дальнейшем смогут в полной мере вести наступательные действия... Монтгомери придется прибегать к массированной артиллерийской поддержке, чтобы обеспечить своей пехоте продвижение вперед и по мере возможности избегать потерь». Однако здешняя местность не позволяла массированно использовать артиллерию, а вынуждала обращаться к таким методам ведения боя и управления войсками, которым ветераны должны были еще научиться.
На других участках наступление развивалось с таким же трудом. Наступление 9-го корпуса сковало единственный резерв генерала Арнима — 19-ю танковую дивизию и вынудило немцев отойти, однако не на участке англичан, а в полосе наступления французов, на их правом фланге. В полосе наступления 5-го корпуса немцы предприняли 21 апреля внезапную и решительную контратаку, однако англичане быстро отразили ее и перешли в наступление, упорно продвигаясь к назначенным рубежам. Пока генерал Брэдли, действовавший на севере, медленно выбивал немцев с каждой высоты, американская 1-я бронетанковая дивизия получила 3 мая свободу маневра и броском овладела населенным пунктом Матёр. Как и под Эль-Аламейном, это было сражение на истощение упорного, хотя и более слабого противника. И оно дало свои результаты. 27 апреля генерал Арним доложил, что в его войсках началось истощение, а на следующий день его штаб сообщил, что положение с горючим «катастрофическое».
Как мы знаем, генерал Александер выбрал место для «последнего удара» в полосе действия 5-го корпуса, к югу от реки Меджерда. В конце апреля он решил усилить этот удар. Согласившись с генералом Монтгомери, что предполагавшийся удар 8-й армии в направлении Хаммамета уже не будет иметь успеха, он передал две наиболее свежие дивизии Монтгомери (4-ю индийскую и 7-ю бронетанковую) вместе с 201-й гвардейской бригадой под командованием генерала Андерсона, где они вошли в состав ударной группировки вместе с 4-й дивизией и 6-й бронетанковой дивизией из 9-го корпуса. Эта сильная группировка, поддержанная, по словам Александера, «практически всеми силами авиации», была введена в наступление утром 6 мая вдоль дороги Массиколт — Тунис. Хотя генерал Арним и понимал, что завершающий штурм начнется скорее с запада, чем с юга, он неверно [250] определил его по месту и не учел силу удара. Система обороны войск стран оси распалась. Массиколт капитулировал в тот же день пополудни, а Тунис — на следующий день. Одновременно на обоих флангах продвигавшихся вперед английских войск американцы вышли к Бизерте, а французы овладели Пон-дю-Фахсом. При подходе к полуострову Бон 6-я бронетанковая дивизия развернулась фронтом на восток и, соединившись в южной части перешейка с частями 8-й армии, отрезала итало-немецким войскам все пути отхода с полуострова. За исключением двух-трех очагов сопротивления, где противник сражался до конца, разгром был полнейшим. 12 мая генерал Арним вместе со своим штабом сдался в плен. Генерал Мессе, которого словно в утешение произвели в фельдмаршалы (через несколько часов ему грозил плен, причем на долгие годы), подождал со сдачей до 13 мая. Общее число пленных составило 238 243 чел. 13 мая генерал Александер мог ответить на запрос премьер-министра торжественной фразой: «Сэр, я обязан доложить Вам, что Тунисская кампания завершена. Сопротивление противника повсеместно прекратилось. Мы — хозяева берегов Северной Африки».
Три месяца спустя Гитлер, обсуждая со своими командующими обстановку на Восточном фронте, отметил два положительных результата Тунисской кампании: во-первых, заявил он, она отодвинула сроки вторжения в Европу на целых полгода; во-вторых, она не допустила выхода Италии из войны в самый решающий момент. Если бы Италия оказалась сломленной, доказывал Гитлер, то «союзники получили бы возможность высадиться на ее побережье и продвинуться к Альпам и через Бреннер... в такое время, когда после прорыва русских под Сталинградом у Германии не оказалось бы ни одного свободного человека, чтобы дать им отпор». Эта оценка свидетельствовала о том, что Гитлер заблуждался относительно намерений союзников и переоценивал их возможности. Самую правильную оценку этой кампании Гитлер все же дал на совещании в Растенбурге в декабре 1942 года. Тогда он сказал, что кампания позволила блокировать коммуникации союзников в Средиземном море в течение тех шести месяцев, когда эффективность действий немецких подводных лодок достигла максимума, а производительные мощности американских верфей не были еще полностью развернуты. Вызванная ею дополнительная нагрузка на транспортные морские средства союзников значительно увеличила трудности стратегического планирования в течение всего 1943 года. Этому же способствовало и отвлечение наземных сил союзников, задействованных в этой кампании. Таким образом, из операции по овладению господством в Средиземноморье и из мероприятия, предварявшего главный удар по Европе с запада, как это мыслилось, когда в августе 1942 года решался вопрос об операции «Торч», эта кампания в результате упорного сопротивления стран оси вылилась, как того и опасался генерал Маршалл, в затяжные бои, завершить которые оказалось не так просто и которые не только постоянно требовали ресурсов наравне с планируемой операцией «Болеро» и действиями на Тихом океане, но и усиливали напряженность в отношениях между союзниками. Потеря странами оси такого количества первоклассных войск и столь дефицитных для них военных материалов и техники, возможно, и явилась в какой-то мере уравновешивающим моментом, однако ни в какой другой период оборонительных действий стран оси эти потери не были для них столь оправданными.
В то же время никогда еще за весь предыдущий период войны западные союзники не добивались подобных успехов и не подвергали таким роковым испытаниям прочность военного союза стран оси. Их собственные потери тоже были немалыми: убитыми, ранеными и пропавшими без вести в Северной Африке англичане потеряли 38 360 чел., французы — [251] 19 439 чел. и американцы — 12 618 чел.{56} Однако эти жертвы позволили добиться и больших успехов: Средиземное море стало вновь открыто для союзного судоходства; Италия оказалась на грани капитуляции; французские войска заняли свое место рядом со старыми союзниками и все оккупированное немцами побережье Южной Европы, от юга Франции до Греции, было поставлено под угрозу. Сотни тысяч солдат и офицеров стран оси, направляясь в лагеря для военнопленных, могли сказать, что их жертвы были не напрасными; в свою очередь и союзники чувствовали, что их блестящие победы открывали новые перспективы на будущее. [252]