Раздел I.

Накануне сражения

Планы противоборствующих сторон

В начале февраля 1943 г. подошла к финалу грандиозная Сталинградская эпопея. Она закончилась полным разгромом прорвавшейся к Волге немецкой группировки, крушением всех планов германского командования относительно летне-осенней кампании 1942 г. Сами гитлеровские генералы расценивали это как катастрофу.

«Поражение под Сталинградом повергло в ужас как немецкий народ, так и его армию, — писал З. Вестфаль. — Никогда прежде за всю историю Германии не было случая столь страшной гибели такого количества войск»{1}.

За зимние месяцы Красная Армия провела ряд успешных наступательных операций на Северном

Кавказе, Верхнем Дону, под Ленинградом, в районе Великих Лук... Однако весной 1943 г. вермахту удалось остановить советское продвижение практически на всем фронте, стабилизировать положение, проведя успешное контрнаступление в районах Белгорода и Харькова. Строя планы по дальнейшему ведению войны на Востоке, фюрер и его генералы ставили перед собой непростые задачи. Они хотели взять реванш за поражение в битве под Сталинградом, поднять пошатнувшийся дух армии и населения Германии, повысить престиж Рейха в глазах стран-сателлитов и предотвратить распад фашистского блока.

Ошибочно предполагая, что потери Красной Армии в предыдущих сражениях трудно восполнимы и она не сможет быстро восстановить свои силы, а также учитывая то, что союзники СССР не спешили с открытием второго фронта в Европе, германское командование, не теряя времени, решило приступить [6] к подготовке крупного летнего наступления. Фюрер не сомневался: в его ходе вермахт вновь овладеет стратегической инициативой, а затем повернет ход войны в свою пользу. Задуманная гитлеровским командованием крупная наступательная операция, на которую возлагались столь большие надежды и с которой связывались далеко идущие планы, получила кодовое наименование «Цитадель». Она должна была стать генеральным сражением на Востоке в 1943 г., продемонстрировав превосходство немецкой военной стратегии, возросшую мощь, боеспособность немецких войск. Гитлер потребовал принять меры, чтобы упредить советское командование в развертывании летом активных наступательных действий.

У Генерального штаба сухопутных войск Германии место для нового наступления не вызывало сомнений — это был образованный в ходе весенних

боев выступ в районе Курска, получивший неофициальное наименование Орловско-Курской дуги. Впрочем, в ставке фюрера рассматривались и другие варианты наступления. Наиболее радикально выглядела идея командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Манштейна. Он предложил оставить так называемый «балкон», проходивший по течению рек Миус и Северский Донец, пропустив наступающие советские войска в Донбасс и к нижнему течению Днепра, а затем мощным ударом с севера прижать их к берегу Азовского и Черного морей и уничтожить{2}.

Гитлер не решился на столь рискованные маневры, сославшись на невозможность даже временных территориальных уступок Советам и важность промышленного района Донбасса для дальнейшего ведения войны на Восточном фронте. Он поддержал начальника Генерального штаба генерала К.Цайтцлера, решив уничтожить советские войска Центрального и Воронежского фронтов, оборонявшихся на Курском выступе. План немецкого командования был весьма прост — мощными ударами под основание Орловско-Курской дуги прорвать оборону Красной Армии с севера и юга, после чего наступающие танки должны соединиться восточнее Курска на четвертый день операции.

Кактеперь известно, в случае успеха «Цитадель» могла плавно перетечь в другую операцию, носящую кодовое наименование «Пантера», предусматривающую разгром войск Юго-Западного фронта. Недаром в оперативном приказе № 6 от 15 апреля 1943 г. Гитлер писал:

«Я оставляю за собой также право в случае планомерного развития операции начать незамедлительно сходу наступление на юго-восток («Пантера») с тем, чтобы использовать замешательство в рядах противника»{3}.

Таким образом, нельзя не признать, что немецкое верховное командование преследовало весьма далеко идущие цели.

В послевоенных мемуарах бывшие немецкие генералы наступление по плану «Цитадель» часто пытались представить как авантюру Гитлера и германского верховного командования. При этом обычно ссылались на мнения многих опытных командиров и командующих, выступавших за проведение наступления уже в мае, как только просохнут дороги после [7] весенней распутицы. В числе сторонников немедленных решительных действий был и генерал-фельдмаршал Манштейн. Однако сильна была и оппозиция данному плану в лице командующего 9-й армии генерал-полковника Моделя, подготовившего на совещании 4 мая в Мюнхене доклад, согласно которому немецкое наступление столкнется при прорыве советской обороны со значительными трудностями прежде всего из-за недостатка в войсках танков, особенно тяжелых. Отмечался также значительный некомплект в войсках пехотного оружия.

Модель убедил фюрера пополнить пехотные соединения и сделать ставку на новые танки «Тигр», «Пантера», а также штурмовые орудия «Фердинанд». Кроме того, планировалось примерно вдвое увеличить количество средних танков T-III и T-IV, на которых срочно усиливалось бронирование. Из-за этого отложенное до 10 июня начало операции «Цитадель» было перенесено на середину месяца, а потом и на начало июля.

К этому времени немцы сконцентрировали на весьма узких участках фронта беспрецедентные по своей мощи силы. Так, в состав ударной группировки 9-й армии генерал-полковника Моделя входило три танковых (41-й, 46-й и 47-й) и один армейский (23-й) корпуса, которые насчитывали в своем составе почти 750 танков и штурмовых орудий, примерно столько

же артиллерийских орудий. Еще более внушительно выглядела ударная группировка группы армий «Юг», выделенная из состава 4-й танковой армии генерала Гота и армейской группы Кемпфа. В ней (во 2-м эсэсовском, 3-м и 48-м танковых корпусах, армейском корпусе «Раус») имелось более 1500 танков и штурмовых орудий, свыше 800 полевых орудий. Кроме того, в резерве Манштейна находился 24-й тк, насчитывавший примерно 150 танков.

Из различных вариантов организации прорыва нашей обороны командование 9-й армии выбрало следующий: на участке чуть более 40 км по фронту сконцентрировать ударный «кулак» и, ломая советское сопротивление, стремительно выйти к Курску вдоль железной дороги Орел — Курск. Но именно на фронте 13-й армии, прикрывающей важную железнодорожную ветку, советское командование и ждало вражеского удара. Ведь здесь местность в наибольшей степени благоприятствовала массированному использованию танковых соединений.

При планировании наступления группы армий «Центр» немецкие штабисты не смогли отойти от шаблонов. Но, по замыслу германского командования, этот недостаток компенсирует внезапность начала предстоящего сражения. Совокупность таких факторов, как массированное применение крупных танковых и авиационных сил, а также эффект неожиданности, должны были обеспечить быстрый прорыв [8] советской обороны. Все же ряд генералов и старших офицеров вермахта оценивали риск неудачи при прорыве к Курску с севера как весьма высокий.

Более изощренный план был подготовлен группой армий «Юг». Ее ударные силы были развернуты на двух относительно самостоятельных направлениях протяжением по фронту около 90 км. Местность здесь в значительно большей степени, чем на северном фасе дуги, способствовала использованию крупных танковых соединений. Главный удар силами 4-й танковой армии немцы наносили на обоянском направлении против нашей 6-й гвардейской армии, а вспомогательный — на корочанском направлении, где оборону 7-й гвардейской армии должна была прорвать армейская группа «Кемпф».

«По мнению командования группы, — вспоминал Манштейн, — решающим фактором для использования этих армий было то обстоятельство, что противник вскоре после начала операции бросит в бой свои сильные оперативные резервы, стоявшие восточнее и северо-восточнее Харькова. По меньшей мере столь же важной, как удар на Курск с целью отсечения находившихся там вражеских сил, была задача обеспечить с востока этот удар от подходящих вражеских танковых и механизированных соединений, нанося встречные удары. Разгром этих сил был также важной целью операции «Цитадель»{4}.

Подводя итог можно отметить, что в ходе летней наступательной операции 1943 г. германское командование готовилось осуществить своеобразный мини-блицкриг или, как определяли его сами немцы, — «танковый рейд по русским тылам», позволяющий избежать затяжных боев на переднем крае [9] обороны противника. Можно согласиться с английским историком А. Кларком, написавшим:

«Старая формула блицкрига — налет пикирующих бомбардировщиков, короткая интенсивная артподготовка, массированный танковый удар при поддержке пехоты — вновь была принята без должного учета изменившихся условий, за исключением разве что арифметического увеличения мощи составных компонентов атаки»{5}.

При подготовке операции «Цитадель» Гитлера и его генералов несомненно интересовали планы советского командования на предстоящую кампанию. Не располагая точными данными, они не слишком высоко оценивали боеспособность Красной Армии, отмечали недоукомплектованность большинства частей и соединений, но не имели представления об оперативных замыслах советского командования. Правда, из немецких документов следует, что в германских штабах знали о сосредоточении крупных советских резервов в районе Орловско-Курской дуги, прежде всего от авиаразведки.

За два истекших года войны на советско-германском фронте гитлеровская армия лишилась многих преимуществ, которыми располагала к июню 1941 г. благодаря внезапности нападения и полной мобилизации к моменту вторжения. Все же, несмотря на изменившееся по сравнению с начальным периодом соотношение сил, военная машина Германии обладала еще весьма значительными возможностями для продолжении войны и проведения крупных наступательных операций. С этим обстоятельством советское руководство вынуждено было считаться.

Трагические события, тяжелые поражения и огромные жертвы первого года войны, ошибки и промахи второго года не прошли даром для советских органов государственной власти и управления. Государственный Комитет Обороны (ГКО), Ставка Верховного Главнокомандования, Генеральный штаб и сам Сталин сумели извлечь из двухлетнего опыта важные уроки и сделать должные выводы касательно имевших место упущений и просчетов. Результатом этого явилась более реалистичная оценка сил и потенциальных возможностей воюющих сторон. На более высокий уровень поднялось качество стратегического планирования и руководства войсками, подготовки и проведения крупномасштабных операций как оборонительного, так и наступательного характера.

Первоначально планировалось, что летом 1943 г. Красная Армия перейдет в наступление, нанеся главный удар в юго-западном направлении. Такую точку зрения, в частности, отстаивал командующий Воронежского фронта генерал Н. Ф. Ватутин. Советское командование исходило из того, что оно имело общее

превосходство над вермахтом в силах и средствах. Однако, по мере поступления различных данных о противнике, Ставка и Генеральный штаб стали склоняться к идее перехода к преднамеренной обороне. На этом настаивали маршалы A.M. Василевский и Г. К. Жуков. Последний, находясь в районе Курского выступа, направил 8 апреля в Ставку Верховного Главнокомандования доклад, где говорилось:

«Ввиду ограниченности крупных резервов, противник вынужден будет весной и в первой половине лета 1943 г. развернуть свои наступательные действия на более узком фронте и решать задачу строго по этапам. Главный удар гитлеровцы будут наносить против трех фронтов: Центрального, Воронежского и Юго-Западного с тем, чтобы разгромить наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению. Основную ставку враг делает на танковые дивизии и авиацию»{6}.

В докладе Жуков подчеркнул:

«Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника»{7}.

На основании этих предложений Жуков и Василевский 12 апреля составили проект директивы Ставки о концентрации на угрожаемых направлениях резервов и создании Степного фронта (на базе округа). Сталин одобрил документ, и на его основании осуществлялись оборонительные мероприятия нашего командования на протяжении нескольких месяцев. Однако не исключалось, что если противник отложит нанесение своего удара на длительный срок, то советские войска должны будут сами перейти в наступление. Исходя из этого все командующие фронтов в конце мая представили в Ставку свои предложения по действиям в летнюю кампанию 1943 г.

В соответствии с замыслами Верховного Главнокомандования, в районе Курского выступа создавалась исключительно крупная группировка советских войск. Здесь к началу июля на фронте в 550 км (13% общей протяженности советско-германского фронта) было сосредоточено с учетом стратегических резервов около 28% военнослужащих, 24% орудий и минометов, свыше 33% боевых самолетов, свыше 46% танков действующей армии{8}. Предполагалось направлять на орловско-курское и белгородское направления большинство резервов, формируемых Ставкой ВГК.

Все это время на Центральном и Воронежском фронтах велась усиленная работа по совершенствованию обороны и накоплению резервов. Были затрачены [10] титанические усилия по возведению трех армейских и двух фронтовых полос обороны, глубина которых составила 130–190 км. Оба фронта получили значительные подкрепления в виде танковых и механизированных корпусов, а также других средств усиления. Впервые с начала войны командующие К. К. Рокоссовский и Н. Ф. Ватутин получили в свое распоряжение для увеличения устойчивости обороны по одной танковой армии.

В течение мая и июня наши войска интенсивно готовились к предстоящим боям, создавая запасы боеприпасов и горючего. С каждой неделей соотношение в силах и средствах в районе Орловско-Курской дуги все сильнее изменялось в пользу Красной Армии. Накануне операции она превосходила противника на данном направлении в личном составе и танках примерно в два раза, в орудиях и минометах более чем в три раза{9}. Столкновение этой армады с почти столь же мощной группировкой вермахта, создавшей некоторое превосходство в силах и средствах на участках главного удара, предвещало неслыханное по ожесточенности и доселе невиданное по масштабам сражение.

Возможности промышленности, состав авиационных группировок

Группировка авиации на Курской дуге к июлю 1943 г. была значительно усилена обеим противоборствующими сторонами. Примерно 3900 нашим самолетам (с учетом сил 2-й, 16-й и 17-й ВА, авиации ПВО, защищавшей тыловые районы Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, задействованных на данном направлении соединений Авиации дальнего действия) противостояло около 2300 немецких. Таким образом, советская сторона превосходила противника по количественному составу в 1,7 раза без учета имевшихся резервов. В частности, завершалась подготовка к сражению 15-й ВА Брянского фронта, 5-й ВА Степного военного округа, ряда отдельных соединений.

Безусловно, решающую роль в количественном превосходстве ВВС КА сыграла советская авиапромышленность, которая достигла значительных успехов, по-прежнему превосходила немецкую по валовым показателям; напряженный план выпуска самолетов в целом выполнялся. Производство советских самолетов во 2-м квартале 1943 г. приведено в табл. 1–1{10}.

Тип \ Месяц	Апрель	Май	Июнь	Весь период
Истребители	1164	1174	1056	3394
Штурмовики	1020	1005	813	2838
Бомбардировщики	372	407	322	1101
Всего военных	2556	2586	2191	7333
Всех типов	3008	3031	2598	8637
Принято военной приемкой	3079	2867	2433	8379

Около 1000 самолетов за квартал изготовили такие гиганты авиапромышленности, как заводы № 1 и 18 (выпускали Ил-2), № 21 (Ла-5) и № 153 (Як-7б и Як-9). Лучшими по организации производства в это время являлись самолетостроительные заводы № 1 и 387 (последний выпускал бипланы У-2) и моторостроительный завод № 24, где делал и двигатели АМ-38Ф для штурмовиков. Наркомат авиапромышленности смог в это время выпустить небольшой серией варианты серийных машин в модификации «разведчик» (на основе Пе-2), «корректировщик» (Ил-2), «учебный самолет» (Як-7, Ил-2, Пе-2), что позитивно сказалось на общих возможностях ВВС КА.

Предполагая продолжение напряженных боев за господство в воздухе, нарком А. И. Шахурин потребовал от серийных заводов довести в июне 1943 г. суточный выпуск до 50 истребителей. Важнейшим ресурсом для новых достижений должно было стать [11] снижение трудозатрат при производстве самолетов. К сожалению, добиться этой цели не удалось главным образом из-за разрушения немецкой авиацией в ночь на 24 июня авиазавода № 292 в Саратове, приведшего в конечном итоге к недополучению частями ВВС КА примерно 800 Як-1.

Основные последствия налета сказались уже в ходе Курской битвы. Весной никто не мог предположить возможности значительного снижения объемов выпуска боевых самолетов. Казалось, ничто не нарушит ритмичность и устойчивость их выпуска, а также производства моторов, винтов, другого необходимого оборудования. В то же время, выполнение в целом заданий по подготовке пополнения для частей ВВС КА позволило в этот период времени не только восполнить потери, но и во все возрастающих масштабах формировать резервные соединения Ставки ВГК. Создание авиакорпусов и авиадивизий резерва ВГК позволило быстро наращивать боевые возможности воздушных армий на период проведения важнейших операций соответствующих фронтов.

Уже в мае закончилась подготовка 10 авиакорпусов резерва ВГК. При этом они становились все более «специализированными». Смешанные корпуса постепенно переформировывались в истребительные или штурмовые, но до начала Курской битвы этот процесс не был закончен и единая структура корпуса еще окончательно не сложилась. Так, 1-й шак 22 июня 1943 г. получил в свой состав истребительную дивизию, подобных которой не было в других аналогичных соединениях. А некоторые штурмовые дивизии (например, 299-я и 224-я шад) насчитывали по пять штурмовых полков, приближаясь по боевому составу к уровню корпуса.

За счет резервных соединений удалось за три месяца почти вдвое увеличить численный состав наших объединений в районе Курского выступа. Особенно мощными выглядели армии С. А. Красовского и С. И. Руденко; предполагалось, что именно им придется вынести основную тяжесть борьбы с люфтваффе при переходе немецких войск в наступление. Численность соединений 2-й, 16-й и 17-й воздушных армий на 1 июля 1943 г. показана в табл.1–2{11}.

Типы самолетов	16-я ВА	2-я ВА	17-я ВА	Всего
Истребители	455/71	389/85	163/43	1007/199
Штурмовики	241/28	276/23	239/27
Дневные бомбардировщики	260/14	172/18	76/2	756/78
Ночные бомбардировщики	74/2	34/15	60/1	508/34
Разведчики	4/2	10/8	14/10	168/18
Итого	1034/117	881/149	538/73	2453/339

Весна — ответственный период в истории Авиации дальнего действия (АДД). 30 апреля 1943 г. ГКО принял решение развернуть 8 авиационных корпусов на основе имевшихся 11 дивизий АДД. По предложениям командующего генерала А. Е. Голованова, Военного совета Авиации дальнего действия на руководящие должности выдвигались наиболее способные и опытные генералы и офицеры. К этому времени в АДД имелось около 700 дальних бомбардировщиков, спустя два месяца их количество возросло до 740 машин (из них 512 исправных). Важно также отметить, что из подготовленных к 1 июля 690 экипажей АДД 626 были способны выполнять задания ночью. В битве на Орловско-Курской дуге с первых часов приняли участие 26 из 34 имевшихся авиаполков.

Важную роль, особенно при подготовке к отражению неприятельского наступления, сыграли войска ПВО. Воины Воронежско-Борисоглебского, Ряжско-Тамбовского, Харьковского корпусных районов ПВО весной 1943 г. защищали наиболее важные объекты в тылу Курского выступа. Препятствовали действиям вражеских экипажей также летчики 101-й, 36-й и 310-й над. Поскольку люфтваффе не оставляли попыток разрушить наши коммуникации, особенно железную дорогу, вывести из строя транспортные узлы и подвижной состав, то ГКО неоднократно принимал постановления, направленные на увеличение сил и средств в данном районе. Воронежско-Борисоглебский дивизионный район, пополнявшийся наиболее интенсивно, 5 июня развернули в Воронежский корпусной, а 101-ю иад — в 9-й иак ПВО.

В конце июня тыловую зону Центрального и Воронежского фронтов прикрывали 9 зенитных артиллерийских полков, 14 отдельных зенитных артиллерийских дивизионов, 5 полков зенитных пулеметов, 4 прожекторных батальона, 1 полк и 7 батальонов ВНОС, 31 отдельный бронепоезд, другие части и подразделения противовоздушной обороны{12}. Здесь действовали 12 авиационных полков ПВО, в которых насчитывалось 280 истребителей и один разведчик{13}.

Поступление из тыла большого количества самолетов позволило формировать не только новые части и соединения, но и объединения. Достаточно сказать, что 15-я ВА, располагавшая к началу мая 1943 г. всего 250 самолетами (с учетом У-2), сосредоточенными в двух дивизиях, спустя месяц превратилась в полноценную воздушную армию, располагавшую 865 самолетами. При этом много внимания уделялось вопросам материально-технического и аэродромного обеспечения авиационных частей. Также была расширена радиосеть, возросло количество ремонтных органов. Все это позволило объединению успешно подготовиться к боевым действиям{14}.

Германское командование не менее интенсивно готовило авиацию к участию в крупном наступлении. Из документов следовало, что во втором квартале 1943 г. авиапромышленность Рейха ежемесячно производила немногим более 2000 самолетов разных типов. Например, выпуск пикировщиков (Ju.87 применялись преимущественно на Восточном фронте) в марте 1943 г. удвоился относительно конца предыдущего года и превысил 200 машин, с учетом прошедших восстановительный ремонт. Напряженная работа заводов позволяла постоянно наращивать численность соединений боевой и учебной авиации. Если в конце марта немцы располагали 6434 самолетами разных типов, то в конце июня — уже 7089 машинами{15}. Впервые с начала Второй мировой войны удалось преодолеть отметку в 7000 самолетов в составе люфтваффе. Однако число самолетов, действующих на Востоке, практически не менялось, и накануне наступления здесь оказалось чуть менее половины общих сил.

Авиагруппы/Дата	31 января	10 марта	17 мая	3 июля
				Всего на Востоке	Выделено для «Цитадели»
Бомбардировщики	15+2/3	14+2/3	16+2/3	16+2/3	13+2/3
Пикировщики	6+1/3	7	11	11+1/3	10+1/3
Штурмовики	2	3	3	3+2/3	3+2/3
Одномоторные истребители	7+1/3	13	14+2/3	13	8+1/3
Двухмоторные истребители	2+1/3	1+1/3	1+2/3	1+1/3	1+1/3
Итого	33+2/3	39	47	46	37+1/3

Несмотря на определенные достижения германской промышленности, необходимость вести войну на нескольких театрах боевых действий, а также все возрастающее давление союзников заставляли распылять авиацию между Восточным фронтом, Средиземноморьем и Западной Европой. Усилившиеся налеты американских и английских бомбардировщиков на города Рейха вынудили немецкое командование начать весной формирование еще одной истребительной эскадры для работы в ПВО Германии, а также отозвать с Восточного фронта три истребительные группы (на Bf.109 и Bf.110). Чрезвычайно сложная обстановка сложилась и в районе Средиземного моря, где страны «Оси» оставили Северную Африку. Гитлеровские генералы не сомневались, что союзники решили вывести из войны Италию и активно готовились к высадке на континент. Генеральный штаб люфтваффе фактически не имел резервов для переброски на Восточный фронт. Усилить ударную авиационную группировку в районе Курска можно было только «местными силами».

Справедливости ради надо отметить, что уже к началу весны германское командование восполнило тяжелые потери в самолетах в зимних боях, особенно в районе Сталинграда, смогло активизировать борьбу за стратегическое господство в воздухе. Наиболее ожесточенные сражения развернулись между Новороссийском и Краснодаром, где практически два месяца длилась знаменитая Кубанская эпопея. Если за два зимних месяца 1943 г. наши посты ВНОС зафиксировали около 40 тыс. пролетов немецких самолетов, за два следующих — уже более 72 тыс., то только за май того же года отмечалось свыше 57 тыс. пролетов{16}. В отдельные дни люфтваффе выполняли 2500 вылетов (на всем советско-германском фронте), что стало возможно благодаря возвращению сюда тех авиагрупп, которые ранее были отведены на отдых и пополнение в Германию, а в ряде случаев прошли перевооружение на новые типы самолетов. Изменение численного состава авиагрупп приведено в табл. 1–3{17}. [14]

Таким образом, более 37 авиагрупп из 46 (или примерно 80% частей) были готовы поддержать наступление вермахта. Для достижения нужной концентрации сил германскому командованию пришлось пойти на существенное оголение флангов Восточного фронта и сосредоточение практически всех боеспособных групп истребителей, бомбардировщиков, пикировщиков и штурмовиков у северного и южного оснований Орловско-Курского выступа. Достаточно сказать, что на Тамани оставалась лишь истребительная группа II/JG52, усиленная отрядом словаков (без учета разведчиков, легких ночных штурмовиков и вспомогательной авиации), а под Ленинградом могли действовать два отряда группы II/JG54; третий отряд поступал в распоряжение созданного в конце июня в окрестностях Смоленска штаба 4-й авиадивизии(командир генерал Г. Плохер [H. Plocher]). Предполагая удар советских ВВС на северном фланге группы армий «Центр», немцы были готовы быстро перебросить сюда часть авиации и устранить угрозу.

В середине июня на реке Миус началось развертывание румынского авиакорпуса, силы которого должны были прикрыть воздушное пространство на участке 4-го авиакорпуса (Донбасс). Также немцы предпринимали попытки активизировать в начале июля действия финской авиации севернее Ленинграда. Следовательно, союзникам Германии, авиапарк которых весной 1943 г. был в значительной степени перевооружен на немецкую технику, отводилось заметное место в планах руководства люфтваффе. Определенные надежды возлагали на венгров, чья 2-я авиабригада (по группе истребителей и двухмоторных бомбардировщиков, плюс по отряду ближних и дальних разведчиков, а также транспортное и связное подразделения; командир полковник Ш. Илль) входила в состав 8-го авиакорпуса и должна была вступить в сражение с первых часов. Не остались забыты и испанские добровольцы — генерал Франко благословил очередных 18 летчиков для борьбы против большевиков в составе, как и прежде, истребительной эскадры JG51. Впрочем, роль авиации немецких союзников в Курской битве не следует переоценивать.

Собранная в районе наступления авиационная группировка была огромна. По данным немецкого историка Э. Клинка, действия 9-й армии должны были поддерживать 730 самолетов 1-й авиадивизии 6-го воздушного флота, а наступление группировок 4-й танковой армии и армейской группы «Кемпф» -8-й авиакорпус 4-го воздушного флота, насчитывавший более 1100 самолетов{18}. Подсчет по материалам генерал-квартирмейстера численности групп, входящих в указанные выше объединения, приводит к следующим результатам: на 30 июня 1943 г. [15] в 1-й авиадивизии имелось 738, а в 8-м авиакорпусе -1043 боевые машины.

Распределение по типам самолетов приведено в табл. 1–4{19}.

Тип \ Соединение	1-я авиадивизия	8-й авиакорпус	Всего
Одномоторные истребители	186	153	339
Двухмоторные истребители	55	—	55
Штурмовики	—	176	176
Бомбардировщики	244	308	552
Пикировщики	165	231	396
Разведчики	88	60	148
Другие		115	115
Итого	738	1043	1781

Однако необходимо отметить, что указанными выше боевыми машинами не исчерпываются авиационные силы, выделенные немцами для участия в операции. Ведь непосредственно штабам воздушных флотов (4-му и 6-му) подчинялись большинство отрядов дальних разведчиков, все подразделения легких ночных штурмовиков, планерные части. Под управлением 6-го воздушного флота действовали ночное истребительное звено, переброшенная на центральное направление Восточного фронта группа IV/NJG5 (в обоих имелось 50 ночных истребителей), три транспортные группы (I, II/TG3, II/TG4) и транспортный отряд 6-го ВФ (всего 167 Ju.52), санитарный и связной отряды. Если принять во внимание все самолеты, задействованные в «Цитадели», то и на северном, и на южном флангах немцы применили немногим более 1100 самолетов (не считая 80 самолетов с венгерскими экипажами).

Наращивание сил авиации на центральном направлении Восточного фронта проходило наиболее интенсивно. Ведь еще в середине апреля на аэродромных узлах Орла и Брянска базировалось 13 различных авиагрупп (с учетом двух разведывательных). «Этих частей вряд ли будет достаточно для выполнения поставленных задач, — отмечалось на одном из совещаний в оперативном отделе штаба группы армий «Центр». — Их усиление следует считать настоятельно необходимым» {20}. В результате германскому командованию удалось увеличить силы 1-й авиадивизии с 506 боевых самолетов (на 31 мая 1943 г.) до 738 машин (на 30 июня). При этом почти вдвое возросло количество двухмоторных бомбардировщиков и ближних разведчиков.

Тем не менее начальник штаба 6-го воздушного флота полковник Ф. Клесс (F. Kless), бессменно находившийся на этой должности до самой капитуляции Германии, полагал, что верховное командование не смогло удовлетворить все требования воздушных флотов по пополнению эскадр личным составом и материальной частью. Например, весьма малочисленными к началу июля оставались группы III/KG1, I/KG27, III/KG51, III/KG53. Все же, благодаря энергичным мерам, большинство авиагрупп удалось довести до численности, близкой к штатной.

Замыслы авиационного командования

Планирование использования люфтваффе осуществлялось одновременно с общим планированием операции. Еще 12 апреля (до общего утверждения операции «Цитадель» фюрером) в штабе группы армий «Центр» обсуждались задачи, стоявшие перед командованием военно-воздушных сил «Восток» (они были преобразованы в 6-й воздушный флот 12 июня 1943 г.). От бомбардировочной авиации сухопутное командование потребовало, насколько возможно, сорвать планомерную переброску советских подкреплений по железной дороге из районов южнее Москвы через Елец и Касторное к району Курска. А истребителям и зенитчикам поручалось организовать надежную противовоздушную оборону районов сосредоточения и развертывания немецких войск.

За день до начала наступления надлежало парализовать железнодорожное движение на участках Узловая — Елец — Касторная — Курск посредством разрушения как этих станций, так и мелких железнодорожных объектов. Впоследствии необходимо было уничтожить центральную, по немецким данным, базу советского снабжения в Ливнах. А с началом операции требовалось оказать наибольшую поддержку ударной группе (47-му танковому корпусу) при прорыве обороны, препятствуя подходу советских резервов. Представлялось обязательным «завоевать господство в воздухе в районе наступления путем заблаговременного разгрома военно-воздушных баз противника в районе Курска» {21}.

Много сходного имелось при организации боевых действий авиации на южном фланге наступления. Штаб 4-го воздушного флота направил в конце июня 8-му авиакорпусу приказание, гласившее:

«Главная задача состоит в завоевании господства в воздухе над ударной группировкой и оказании максимальной поддержки частям 4-й танковой армии и армейской группы «Кемпф». Обратить особое внимание на сосредоточение наличных сил над участком прорыва 2-го танкового корпуса СС. Все соединения, [16] включая бомбардировочные, должны действовать по тактическим целям на поле боя, поражая сильно укрепленные пункты и сосредоточения артиллерии. Железнодорожные составы и автомашины следует атаковать только в том случае, если речь идет о передвижении крупных сил неприятеля»{22}.

Особую роль при разработке плана нового авиационного наступления на Востоке играл начальник Генерального штаба люфтваффе генерал-полковник Г. Ешоннек (H. Jeschonnek). По его мнению, основные усилия немецкой авиации требовалось направить на действия непосредственно над полем боя. В директиве он считал необходимым отметить следующие обстоятельства:

1. Соединения ВВС Красной Армии набрали в последнее время необычайную мощь, личный состав стал лучше обучен, обладал более высоким боевым духом и был готов к крупным наступательным действиям.

2. Поскольку ожидается крупное наступление русских на северном фасе Орловско-Курской дуги, то необходимо быть готовым мгновенно ввести в действие крупные силы люфтваффе для противодействия этим атакам без ослабления воздействия на район Курска.

3. Роль воздушной поддержки атакующих соединений 9-й армии заметно возрастает, учитывая едва ли достаточное количество дивизий, особенно танковых, и нехватку артиллерии.

4. Из-за тяжелого положения со снабжением наступающих войск, которое зависело от функционирования находящейся под постоянной угрозой железной дороги Брянск — Орел и скудной сети дорог в случае успешного продвижения войск, люфтваффе должны выполнять роль дальнобойной артиллерии{23}.

Советские планы боевого применения авиации были разработаны, главным образом, в мае в контексте общих планов оборонительных операций и оформлены в виде приказов командующих воздушными армиями. В принципе, замыслы командования 16-й и 2-й ВА во многом оказались идентичны, различаясь лишь в деталях. Каждый из штабов объединения разработал по четыре отдельных плана на случай различных направлений главного удара противника.

Так, план боевого использования авиации 16-й ВА, который подписали командарм С. И. Руденко и командующий Центральным фронтом К. К. Рокоссовский, а Г. К. Жуков утвердил 21 мая 1943 г., определял боевую работу на первые четыре — пять дней оборонительной операции. Подобно германскому командованию, наше руководство сформулировало общую цель авиаторов: содействовать войскам Центрального фронта в срыве наступления противника и уничтожении его войск. При этом основными задачами являлись завоевание господства в воздухе, уничтожение живой силы и техники противника, прикрытие с воздуха главной группировки советских войск.

Предполагалось первыми развернуть активные боевые действия своей авиации в период занятия неприятелем исходного положения для наступления. Экипажам надлежало атаковать скопления вражеских войск и техники (во взаимодействии с артиллерией), а также фронтовые аэродромы, выделяя, правда, для этого небольшие силы (из состава 2-й гв. шад и 6-го сак). С началом вражеского наступления предполагалось обеспечить в светлое время суток прикрытие обороняющихся войск патрулирующими группами по 12–30 истребителей и действия своих бомбардировщиков и штурмовиков, которые должны были обрушиться на противника сразу после уточнения направления его главных ударов{24}. Впоследствии были разработаны очень подробные графики вылетов групп штурмовиков и бомбардировщиков, что в известной мере не позволило гибко реагировать на изменение наземной обстановки и сыграло в последующем отрицательную роль. [17]

В планирующих документах обращает на себя внимание задание напряжения для истребителей в три — четыре, а в бомбардировщиков и штурмовиков — в два — два с половиной боевых вылета на самолет в сутки. При общей убыли в 20% от всего парка воздушной армии за пять дней операции общее напряжение было оценено в 6800–8400 самолетовылетов. Как показали дальнейшие события, штабные офицеры излишне оптимистично оценивали свои силы и возможности.

Важное место в планах занимали и совместные действия 16-й, 2-й и 17-й воздушных армий в случае возникновения кризиса на одном из участков сражения. Особенно тесно собирались взаимодействовать в оборонительной операции подчиненные генералов С. А. Красовского и В. А. Судца — в зависимости от обстановки предполагалось усиление одного из объединений силами 180 самолетов из состава соседнего, которые должны были совершить свыше 900 самолето-вылетов в интересах соседей. Предусматривалась также возможность выполнения аэродромного маневра{25}. Забегая вперед, отметим, что в ходе Курской битвы советскому командованию не удалось обеспечить эффективные действия воздушных армий на «чужих» для них фронтах.

Борьба за господство в воздухе, налеты на промышленные центры и коммуникации

Кратко остановимся на особенностях применения авиации в период, предшествующий битве на Орловско-Курской дуге. Весной 1943 г. перед усилившимися, особенно количественно, советскими ВВС Ставка ВПК ставила все более масштабные задачи. В то же время, из отчетов наших воздушных армий следовало, что немногочисленные немецкие части (основные усилия в конце апреля — начале мая люфтваффе сконцентрировали в районе Кубани) наносили существенный урон советской авиации, используя, главным образом, тактику «свободной охоты».

Наше командование отмечало, что неприятель широко маневрировал своими силами по всему фронту. Для того чтобы серьезно ослабить авиационную группировку люфтваффе, в мае и июне были проведены две воздушные операции (каждая длилась трое суток), в ходе которых подверглись атак вражеские авиабазы от Сещи и Боровской (на севере) до Сталина и Кутейникова (на юге). Авиаторы шести воздушных армий и АДД выполнили более 3000 вылетов. Командование оценило результаты налетов

как весьма неплохие, но документы противника не дают оснований для излишне оптимистичных оценок.

Впрочем, о некоторых понесенных немцами потерях сообщали пленные авиаторы. Стало известно о разрушении построек на аэродроме Сеща, уничтожении ангаров, зенитных точек, прожекторов и самолетов в районе Орла. Так, сбитый летчик обер-фельдфебель Г. Мекц (H. Mekz) из 4(F)/11 на допросе показал:

«В результате бомбардировки советской авиацией аэродрома Орел-Центральный 6 мая было сожжено и повреждено много самолетов. Только наш отряд потерял три Ju.88»{26}.

Однако в середине мая заметно возросла активность немецкой авиации, т. е. подавить ее на аэродромах не удалось.

Дезорганизация железнодорожных перевозок и автомобильного движения противника также являлась [18] важнейшей задачей советских ВВС. Она начала проводиться особенно интенсивно после выхода 4 мая 1943 г. директивы Ставки ВГК, в которой каждой воздушной армии были определены свои зоны для ведения «свободной охоты». Основными объектами действия наших экипажей стали паровозы, железнодорожные составы, автомобили, повозки. Наряду с бомбами с мгновенными взрывателями, широко использовались бомбы замедленного действия. Как следовало из докладов авиаторов 2-й и 16-й воздушных армий, им удалось в прифронтовой полосе за два месяца совершить около 2000 вылетов, уничтожив шесть эшелонов, семь локомотивов, до 260 вагонов, более 120 автомашин{27}. Одновременно бомбардировщики АДД весной 1943 г. наносили систематические удары по коммуникациям, удаленным от линии фронта.

Еще в начале марта 1943 г. командование поставило перед штабом АДД задачу: нанести систематические удары по коммуникациям противника и его железнодорожным узлам. Главными целями дальних бомбардировщиков стали крупные железнодорожные узлы Брест, Гомель, Унеча, Брянск, Орел, Харьков, Полтава и др. За три месяца, предшествующих Курской битве, налетам подверглись свыше 25 станций, для чего АДД совершила свыше 10 000 боевых вылетов. Еще 2325 самолето-вылетов было выполнено по промежуточным железнодорожным узлам и станциям. Особую настойчивость экипажи ночных дальних бомбардировщиков проявили при разрушении таких крупных узлов, как Орел (2325 самолето-вылетов), Брянск (2852 самолето-вылета) и Гомель (1641 самолето-вылет){28}.

«Основные железнодорожные узлы в Орле и Брянске практически еженощно громились русскими военно-воздушными силами, — отмечается в немецкой хронике. — Вызванная этим потеря припасов и материалов стала немедленно ощущаться, поскольку теперь железнодорожные магистрали обслуживали не только 2-ю танковую армию, но и готовящуюся операцию «Цитадель». В Орле состав, груженный одним миллионом рационов для военнослужащих, получил прямое попадание и сгорел. Распространившийся огонь уничтожил армейский продовольственный склад, который не успели рассредоточить и содержимое которого не перенесли в подземное хранилище»{29}.

Немецкие источники также отмечали, что на восточной окраине Брянска был взорван крупный склад боеприпасов, железнодорожный узел Брянск неоднократно эффективно бомбили примерно в полночь (в период наиболее интенсивного ночного движения) и тогда целые составы с ценным имуществом охватывало пламя. Полностью разрушенной оказалась станция Сещинская, что достаточно длительное время не позволяло немцам «проталкивать» поезда до Брянска или хотя бы до Почепа, и разгружать их приходилось в Рославле. Затем с помощью грузовых автомашин и двух — трех групп транспортной авиации приходилось доставлять столь необходимые для наступления грузы по назначению. Все ремонтные подразделения группы армии «Центр» были теперь размещены вдоль главной железнодорожной артерии, чтобы как можно скорее восстановить ее и использовать с полной нагрузкой. Все же, в мае самолетам АДД удалось сорвать движение и на участке Рославль — Брянск.

Особое беспокойство вызвали у германского командования согласованные действия экипажей АДД и партизан. Диверсии последних на немецких коммуникациях особенно усилились после принятия 24 июня 1943 г. постановления ЦК КП(б) Белоруссии о необходимости начать разрушать железнодорожное сообщение в тылу врага методом «рельсовой войны». Но чтобы такие действия принесли серьезный ущерб нацистам, требовалось организовать связь, управление из единого центра, регулярно отправлять за линию фронта большое количество различных грузов. Обеспечить их транспортировку могла только авиация.

«В партизанские зоны регулярно летали самолеты, часто с посадками. Они доставляли в тыл врага оружие, боеприпасы, взрывчатку, газеты, листовки, письма и вывозили на Большую землю больных и раненых бойцов и командиров, а также детей», — вспоминал Е. Т. Мазуров, в то время уполномоченный Центрального штаба партизанского движения{30}. При выполнении этих нелегких задач особенно отличились экипажи 101-го авиаполка АДД, командир которого подполковник B.C. Гризодубова неоднократно получала благодарности партизан.

Немцы очень быстро осознали всю опасность [19] регулярных полетов и тем более приземлений советских самолетов в их тылу. Они немедленно предприняли попытки перехватов, но особых успехов не достигли. С сожалением германское командование пришло к выводу:

«Здесь ясно видно тесное сотрудничество между партизанами за немецкой линией фронта и силами врага перед фронтом с губительным последствием для положения со снабжением группы армий»{31}.

В оценках положения немцы не ошибались. Ставка ВПК часто увязывала действия летчиков и партизан, что давало значительный эффект и позволяло наносить большой урон противнику. Так, например, 10 мая 1943 г. в результате налетов АДД на Киев (через город шло снабжение южной группировки немцев) оказался разрушен один из мостов, значительные повреждения получили здания городских вокзалов, было разбито помещение городского театра, под обломками которого, по донесению партизан, погибло до 3000 немецких военнослужащих, включая трех генералов, уничтожено два склада с боеприпасами. Два эшелона с украинской молодежью, которую принудительно отправляли на работы в Германию, оказались брошены охраной, что позволило большей части невольников скрыться. Царившая в городе паника оказалась на руку партизанам, сделавшим несколько смелых вылазок, в ходе которых было уничтожено шесть мостов и на четверо суток парализовано движение по шоссе и железной дороге. Железнодорожный узел Киева не работал почти неделю{32}.

Впрочем, в наших архивах сохранились документы, свидетельствовавшие и о неудачных вылетах авиаторов АДД. Так, при выполнении боевого задания был сбит Ли-2 заместителя командира эскадрильи 12-го гв. ап капитана А. И. Борисова. Летчик сумел избежать плена и скрылся в партизанском отряде, а еще через некоторое время был вывезен на Большую землю. Впоследствии он составил рапорт на имя командира 1-й авиадивизии АДД, в котором описал свои наблюдения. Наряду с успешными действиями своих коллег, Борисов был свидетелем и крайне неточных ударов, причем однажды бомбы (по звуку с самолета Пе-8) упали в расположении лагерей Людниковской партизанской бригады{33}.

Несмотря на недостаточную штурманскую подготовку и отсутствие меткости у многих наших экипажей, немецкая ПВО оказалась неспособна эффективно противодействовать ночным рейдам. По данным противника, его ночные истребители сбили над районами Орла и Брянска всего 30 советских дальних бомбардировщиков с апреля по июнь включительно, что объяснялось вылетами только одиночных перехватчиков или небольших подразделений, а также отсутствием надежной системы ночного наведения. Как отмечали сами немцы, ситуация над их тыловыми

районами постепенно ухудшалась с осени 1942 г. и стала нетерпимой весной следующего года в период стратегической концентрации сил к югу от Орла.

Было принято решение усилить ночную истребительную авиацию на Восточном фронте путем передачи пяти звеньев (по численному составу они приближались к отряду, имея по 8–12 самолетов), два из которых ранее использовались в системе ПВО Берлина. Таким образом, наряду с ночными истребительными звеньями 4-го и 6-го воздушных флотов (в обоих на 31 мая 1943 г. насчитывалось 26 ночных истребителей) стала действовать также группа IV/NJG5, передислоцированная в Орел. Всего накануне наступления немцы располагали в двух воздушных флотах 66 ночными истребителями, большинство из которых были задействованы в операции «Цитадель»{34}. [20]

Было бы неверно думать, будто люфтваффе ограничивались лишь решением сугубо оборонительных задач. Наоборот, во время подготовки к летнему наступлению германская авиация сама усилила действия по нашим тыловым объектам, прежде всего железнодорожным узлам и станциям в районе Курского выступа. Главным объектом воздействия бомбардировщиков стал Курский узел, который немцы особенно ожесточенно атаковали 22 мая и 2 июня 1943 г. Последний из этих эшелонированных налетов, продолжавшийся в общей сложности примерно сутки, оказался одним из наиболее массированных из всех, которые предприняла по нашим тыловым объектам вражеская авиация в ходе Великой Отечественной войны.

Регулярные действия неприятеля осложнили задачу советских тыловых органов; концентрация наших войск в районе Курска осуществлялась в трудных условиях. Подвоз на Центральный и Воронежский фронты и так проходил с серьезными перебоями, связанными со значительным удалением центральных баз от района сосредоточения войск и нахождением в руках противника части стратегически важной магистрали (железнодорожной и автомобильной) Москва — Симферополь. Исключительное значение приобрел тогда железнодорожный узел Касторное, откуда составы шли на Курск, Льгов (для Центрального фронта) и Старый Оскол, Новый Оскол (для Воронежского фронта).

Важность прифронтовых коммуникаций хорошо понимал противник. Немецкая авиация неоднократно предпринимала настойчивые попытки изолировать наши войска на Курском выступе. Достаточно сказать, что станцию Касторное противник бомбил 16 раз, Елец — 18 раз, Черемисиново — 10 раз, Лиски и близлежащий мост через Дон — 15 раз{35}. Удары

крупных сил авиации (до 20–25 самолетов) сочетались с действиями мелких подразделений и одиночных самолетов; наряду с бомбардировщиками и пикировщиками в атаках целей участвовали истребители и разведчики с бомбами на борту.

В этих условиях главная тяжесть борьбы с воздушным противником легла на части Воронежско-Борисоглебского дивизионного района ПВО (командир генерал Н. К. Васильков) и 101-й над ПВО (командир полковник А. Т. Костенко). При подготовке к сражению командиры этих соединений предприняли ряд важных мер: развернули новые посты ВНОС, улучшили связь (прежде всего по радио) между разными секторами района, привлекли дополнительные силы и средства, включая новейшие радиолокационные станции. Но большое количество охраняемых объектов, удаленных друг от друга на значительные расстояния, осложняло их защиту.

Главным средством прикрытия коммуникаций оставалась зенитная артиллерия, которая концентрировалась в районе наиболее важных объектов (станции, мосты). Широкое распространение получили маневренные группы, включавшие обычно малокалиберные орудия и пулеметы, которые устанавливались на автомашинах. Другим средством усиления ПВО стали зенитные бронепоезда. Одновременно истребительная авиация осуществляла прикрытие или методом патрулирования над объектом, или из положения дежурства на аэродроме.

При всех успехах воинов ПВО работа наших коммуникаций была бы невозможной без самоотверженных действий десятков тысяч подростков, женщин, стариков. Как только немецкая авиация разрушала тот или иной объект, они немедленно приступали к его восстановлению. В отдельных случаях удавалось предугадать, куда враг нанесет очередной [21] удар с воздуха, и в непосредственной близости от вероятного района бомбежки сосредоточивались дежурные команды восстановителей с необходимыми материалами и инструментами. Не проходило двух — трех часов, как движение поездов возобновлялось.

Пропускная способность основных железнодорожных магистралей в районе Курского выступа не только не сократилась, а выросла, составив накануне сражения 24 пары в сутки. Как теперь известно, в период оперативной паузы войскам двух фронтов удалось доставить 3572 эшелона (171 789 вагонов), среди которых около 1400 эшелонов были с боевой техникой и около 150 тыс. вагонов — с материальными средствами{36}. Немецкие летчики не смогли также сорвать движение автомобильного транспорта.

Ряд перевозок осуществлялся в интересах ВВС. Несмотря на большие трудности, особенно с обеспечением высокооктановым горючим, некомплект личного состава и автотранспорта, тыловым службам удалось обеспечить подвоз ГСМ и боеприпасов. Заслуга в этом принадлежала прежде всего заместителям командующих 2-й и 16-й воздушных армий по тылу генералам В. И. Рябцеву и A.C. Кириллову. В целом, накопленный запас материальных средств советской стороны позволял вести активные боевые действия в течение 10–15 дней. Также отметим, что в полосе действия обоих объединений при помощи местного населения было построено 154 действующих и еще около 50 ложных аэродромов. В тылу фронтов перед битвой сформировали несколько запасных батальонов аэродромного обслуживания; их общее количество превысило 50{37}.

Если наши железнодорожные коммуникации, армейские и фронтовые тылы неприятель атаковал главным образом днем, то стратегические объекты

территории страны он подвергал бомбардировке в темное время суток. В ночь на 5 июня 128 наиболее подготовленных экипажей из 11 бомбардировочных авиагрупп сбросили 179 т бомб на заводы и фабрики Горького, прежде всего на выпускавший танки автозавод. На этот и другие промышленные центры Поволжья (Саратов и Ярославль) немецкая авиация совершила в июне 14 массированных ночных налетов. Как отмечалось в советских документах, «вследствие ряда недочетов в управлении боевыми действиями..., боевая задача войсками ПВО не была полностью выполнена, значительная часть бомбардировщиков противника прорвалась к объектам, нанеся им ущерб» {38}.

В то же время в этих дальних и рискованных рейдах немецкие потери были далеко не столь ничтожны, как часто указывалось в различных мемуарах, вышедших на Западе. Так, уже утром 6 июня на свои аэродромы не вернулись пять бомбардировщиков. А 20 июня, например, над Горьким и Ярославлем погибли четыре экипажа. Значительные потери бомбардировщиков не всегда были связаны с налетами на тыловые центры. Достаточно сказать, что отведенная в Германию в середине июня 1943 г. группа III/KG3 недосчиталась за два предшествующих месяца более 20 «юнкерсов». Среди погибших значились кавалеры «Рыцарского Креста» капитаны З. Юнгклаус (S. Jungklaus) (командир группы, выполнил 335 вылетов) и Э. Фах (E. Fach) (297 вылетов), обер-фельдфебель Г. Рёвер (H. Rover) (305 вылетов). Впрочем, было бы преувеличением утверждать, что накануне битвы на Орловско-Курской дуге удалось подорвать моральный дух большинства немецких авиаторов. В рассматриваемое время даже при допросах в плену многие высказывали уверенность в конечной победе Германии. [22]

Уделяя большое внимание поддержанию на высоком уровне боевого духа и морального состояния солдат и офицеров, командование вермахта не переставало вести идеологическую войну против своего противника. Весной 1943 г. германские самолеты приступили к масштабному разбросу листовок над нашими тыловыми районами. Наиболее интенсивно они пересекали линию фронта над войсками 4-й полевой армии. В результате в расположении советских войск весной было сброшено 520 тыс. листовок. Эта масштабная акция (только в мае, например, за линией фронта группы армий «Центр» было распространено свыше 32 млн прокламаций, не считая русскоязычных газет и журналов) получила наименование «Зильберштрайф» («Серебряная полоса»).

До начала операции «Цитадель» немцы пытались устрашить своего противника, уверяя в бесперспективности сопротивления германской военной машине. Мол, только тем красноармейцам, которые признают себя врагами советской власти, будут предоставлены льготы в плену. Впервые в пропагандистских целях немцы использовали имя согласившегося на сотрудничество с нацистами генерала A.A. Власова, в частности, размножили и постарались ознакомить советских воинов и мирных жителей с его статьей-манифестом «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом». Любопытно, что в апреле 1943 г. листовку одобрили Гитлер, Цайтцлер и министр Розенберг, отвечавший за решение проблемы «восточного населения» {39}.

Как это ни странно, личный состав тыловых служб вермахта находился в гораздо более унылом настроении, чем фронтовики. При подготовке к наступлению им пришлось столкнуться с огромными [22] трудностями. Казалось бы, немцы располагали широкой сетью железных и шоссейных дорог, многочисленными рокадами, особенно в районах Орла и Брянска. Однако использовать выгоды положения не удалось: систематические налеты советской авиации и регулярные диверсии партизан приводили к возникновению у противника серьезных проблем. В журнале боевых действий вермахта отмечалось, что мероприятия, направленные на «усмирение основных партизанских районов вокруг Брянска, не принесли желаемого результата».

А ведь незадолго до наступления немцы провели специальную карательную операцию в тыловом районе группы армий «Центр». В ней наряду с несколькими снятыми с фронта пехотными соединениями они использовали также авиацию, прежде всего отряды легких ночных штурмовиков, которые теперь применялись днем. Тем не менее отмечалась активизация действий партизан. В журнале боевых действий вермахта указывалось, что количество аварий на железной дороге возросло с 397 (в январе 1943 г.) до 1092 (в июне того же года), число поврежденных локомотивов — с 112 до 409, а число взорванных мостов — с 22 до 54{40}.

Германское командование пришло к выводу, что в ближайшее время не удастся значительно улучшить положение на коммуникациях, особенно в районах Орла и Брянска. В преддверии наступления следует шире использовать транспортную авиацию для наиболее важных перевозок. При подготовке к операции «Цитадель» в распоряжение штаба 6-го воздушного флота прибыли из Крыма, Центральной Европы группы I и II/TG3, II/TG4 (в каждой из них имелось по 52 Ju.52), которые дополнили уже имевшийся здесь транспортный отряд.

Благодаря их усилиям в конце июня удалось завершить приготовления к наступлению. Как следовало из отчетов, запаса боеприпасов (бомб, снарядов, патронов) в 1-й авиадивизии хватило бы примерно на 10 дней крупного сражения. Хуже обстояло дело с горючим: из затребованных в июне 8634 т авиабензина В-3 немецкие органы снабжения смогли доставить только 5722 т. А высокооктанового топлива С-3, необходимого прежде всего для истребителей FW.190, поступило 441 т из необходимых 1079 т. Штаб 27-го военно-воздушного округа потребовал от наземного персонала «удвоить усилия, чтобы улучшить тяжелое положение со снабжением» {41}. Аналогичная картина наблюдалась на южном фланге, где вопросами снабжения и обеспечения люфтваффе ведал 25-й военно-воздушный округ, входивший в 4-й воздушный флот. [23]

Самолеты воюющих сторон и их оценка

Общую тенденцию развития материальной части люфтваффе на Востоке можно охарактеризовать как постепенную модернизацию основных типов машин, направленную на усиление вооружения и бронирования, внедрение усовершенствованных приборов (в частности, работающих на УКВ-частотах), а также установку более мощных двигателей. Каких-либо новых типов самолетов накануне и в ходе операции «Цитадель» немцы не применили.

Летом 1943 г. истребительные эскадры 8-го авиакорпуса получили в добавление к Bf.109G-2 и G-4 модифицированные истребители Bf.109G-6 (группа I/JG52 была первой целиком оснащена этими машинами накануне наступления){42}. Полностью перевооружившись к марту на самолеты «фокке-вульф», летчики эскадры JG51 хорошо освоили машину и с успехом использовали ее достоинства. К концу июня большинство моделей составляли FW.190A-5 (постепенно вытеснившие ранние модификации), a FW.190A-6 с еще более усиленным вооружением немцы впервые использовали в июле, ведя борьбу за господство в воздухе над северным фасом наступления по плану «Цитадель». Несомненно, «мессершмитты» и «фокке-вульфы» являлись опасными противниками для любых советских машин, особенно штурмовиков и бомбардировщиков. Основным типом двухмоторного бомбардировщика на Востоке оставался «хейнкель». Как правило, в состав групп входили самолеты различных модификаций, но наибольшее распространение получили Не.111Н-6, Н-11 и Н-16. Три «юнкерсовские» группы наряду с бомбардировщиками Ju.88A-4 и А-14 оснащались тяжелыми штурмовиками Ju.88C-6 (немцы широко использовали их для борьбы с железнодорожным сообщением и автомобильными перевозками). Первые пять Ju.87D-5, вооруженные 20-мм крыльевыми пушками, в начале лета пополнили эскадру пикировщиков StG2; основными моделями оставались Ju.870–1 и D-3.

Серьезное противодействие, которое испытывали на себе экипажи германских ближних разведчиков, вынудило командование начать использовать наряду с уже имевшимися типами также одноместные «мессершмитты». В частности, более 40 Bf.109G-4/U-3 весной поступили на вооружение разведывательной группы NAGr4. Эту часть немцы восстановили вместо разгромленной в «котле» Сталинграда; накануне наступления и в его ходе она действовала в интересах войск 9-й полевой армии.

Можно отметить, что в составе германской авиации имелось больше типов машин, чем в советской. Наибольшее разнообразие типов самолетов

было характерно для ночной штурмовой авиации. Здесь наряду с «мобилизованными» из школ и наскоро вооруженными Ar.66, Go.145, FW.58, Ju.W.34 использовались весьма устаревшие Не.46, Do.17, Hs.126. Последние машины также продолжали выполнять роль ближних разведчиков и корректировщиков. Основными дальними разведчиками оставались Ju.88D. В составе дальнеразведывательного отряда 1(F)/100 имелись два специальных высотных Ju.86R и два опытных Ar.240V.

По-прежнему сохранились в строю бипланы Hs.123 — в штурмовом отряде 7/SchG1 оставалось 16 таких самолетов. Особенно много устаревших машин находилось на вооружении союзников Германии. Базировавшиеся в районе Орла испанцы использовали ранние модификации «фокке-вульфов», включая FW.190A-2, а венгры (располагались на аэродромах Харькова) применяли Bf.109F-4, уже почти [24] исчезнувшие из рядов истребительной авиации люфтваффе (на Севере в эскадре JG5 к началу лета сохранилось 27, а месяцем спустя было 13 «Фридрихов»).

Впрочем, немецкие экипажи наряду с новым и машинами, незадолго до начала битвы сошедшими с конвейеров заводов, продолжали эксплуатировать десятки самолетов, построенных в 1941–1942 гг. Наиболее ярко это проявляется на примере частей и подразделений тяжелых истребителей: в группе I/ZG1 имелись «мессершмитты» пяти разных модификаций. Их разнообразие не только создавало дополнительные проблемы при обслуживании материальной части, но и усложняло организацию боевых действий: разница в максимальной скорости между новыми Bf.110G-2 и потрепанными Bf.110D-3 превышала 50 км/ч.

Наряду с «базовыми» моделями двухмоторного «мессера» применялись противотанковые (с 37-мм пушкой) и разведывательные (с двумя фотокамерами) модификации Bf.110. Эти машины нашли применение и в качестве ночных истребителей. В роли последних немцы использовали машины различных типов. Так, каждый из отрядов группы IV/NJG5 имел материальную часть, существенно отличавшуюся от других (применялись Bf.110E/F/G, Do.217J/N и Ju.88C). А в ночном истребительном звене 6-го ВФ [24] использовались наскоро переделанные для перехвата советских самолетов в темное время суток самолеты Не.111Н, JU.88A и С, а также FW.190A.

Немцы, уделяя большое внимание развитию штурмовой и противотанковой авиации на Восточном фронте, тем не менее не смогли создать специальный самолет для эффективной поддержки пехоты на поле боя, ограничившись модернизацией уже имевшихся типов машин. В некоторых случаях работа оказалась удачной, как это произошло при создании штурмовиков «фокке-вульфов» на основе истребителей. В операции «Цитадель» использовались как модифицированные во фронтовых условиях FW.190A-5/U-3, так и FW.190F-3, сошедшие непосредственно со сборочных линий. «Фокке-вульфы»-штурмовики имели весьма сильное бронирование, защищавшее летчика и агрегаты винтомоторной группы от пуль и небольших осколков.

Относительно широкое использование на белгородском направлении не слишком удачного штурмовика HS.129B, получившего противотанковую пушку МК 103 с подкалиберными снарядами, не было неожиданным для советского командования. В конце июня 1943 г. начальник разведывательного отдела штаба ВВС КА генерал Д. Д. Грендаль доложил маршалу A.A. Новикову:

«Немцы пытаются выработать более эффективные средства для борьбы с танками с помощью авиации. В последнее время приостановлена доставка на фронт 30-мм пушки МК 101 из-за ее высокой трудоемкости и задержки в производстве. Вместо M К 101 на некоторых самолетах монтируются пушки Flak 37. Но так как последняя весит 473 кг, то ее нельзя применить на Hs. 129. Для этого самолета, якобы, в настоящее время вводится модернизированная МК 103 с боекомплектом 30 снарядов. К противотанковому самолету немцы предъявляют требование: обеспечить надежную защиту от огня пехотного оружия кабины и особенно двигателей»{43}.

Указанная в донесении зенитная пушка Flak 37, а точнее модель Flak 18 (ВК 3,7), использовалась для переоборудования в противотанковый самолет пикировщика «юнкерс». Благодаря установке под крыльями двух таких орудий, JU.87G-1 мог поражать любые типы советских танков. Однако у новой модификации заметно ухудшились пилотажные характеристики. Применение на Востоке Ju.87G носило вынужденный характер и было связано с пониманием того факта, что с помощью бомб, даже сброшенных с пикирования, трудно поразить бронированные цели. Достигнутые впоследствии успехи противотанковых самолетов в борьбе с советскими танками можно считать результатом отличной подготовки летного состава. А широко развернутая реклама этих успехов являлась заслугой пропагандистской машины гитлеровской Германии. [25]

А на чем готовились участвовать в сражении «сталинские соколы»? Большинство самолетов, с которыми наша страна начала войну, к середине 1943 г. практически канули в Лету. В составе 2-й, 5-й, 15-й, 16-й и 17-й ВА осталось три — четыре устаревших самолета Поликарпова (И-15бис, 1/1–153, И-16). Снятые с производства в конце 1941 г. истребители МиГ-3 использовались почти исключительно в системе ПВО; в конце весны сохранилось 10 исправных МиГов в Ельце, где базировался 171-й иап 15-й ВА. Однако и этот полк (командир подполковник С. И. Орляхин) накануне битвы перевооружили на Ла-5{44}.

В авиационных соединениях, находившихся на центральном участке фронта, практически отсутствовали самолеты ЛаГГ-3, «Харрикейн», «Томагаук», «Киттихаук», которые на советско-германском фронте зарекомендовали себя не с лучшей стороны. Небольшое количество этих машин либо находилось в сильно изношенном состоянии, либо было списано накануне битвы. Уцелело совершенно незначительное количество бомбардировщиков СБ, использовавшихся преимущественно ночью, и Су-2, применявшихся в роли корректировщиков.

Основными типами советской фронтовой авиации к лету 1943 г. стали истребители Як-1, Як-7б, Ла-5, штурмовики Ил-2, бомбардировщики Пе-2. Все более широкое распространение в советских ВВС получали истребители Як-9, хорошо зарекомендовавшие себя под Сталинградом. Весной промышленность приступила к выпуску двух новых модификаций этой перспективной машины: с37-мм пушкой (получившей обозначение Як-9Т) и двумя дополнительными топливными баками в крыле (Як-9Д), которые впервые вступили в сражение во время Курской битвы. ОКБ С. А. Лавочкина запустило в серию новую модификацию Ла-5 с форсированным мотором (М-82ФН), но при заводских испытаниях происходили частые поломки коленчатых валов двигателей, что на несколько месяцев задержало начало перевооружения полков весьма перспективными истребителями.

Зато во все возрастающем количестве в войска поступали двухместные штурмовики Ил-2 с более надежными двигателями АМ-38Ф, которые к тому же допускали эксплуатацию на низкооктановом горючем. Однако полностью заменить одноместные машины они не успели, и в некоторых полках, главным образом, в 1-й и 17-й ВА «горбатые» «илы» использовались до осени 1943 г. Весной началось формирование корректировочных полков на Ил-2КР. В бомбардировочные соединения поступали Пе-2 с улучшенной аэродинамикой. В роли легких ночных бомбардировщиков У-2 почти полностью вытеснили другие типы машин.

В частях значительно возросло количество радиостанций, радиополукомпасов, приводных стан-

ций. Крупнокалиберные пулеметы М. Е. Березина почти повсеместно заменили малоэффективные пулеметы ШКАС. Достаточно широкую номенклатуру авиабомб, разработанных и выпускаемых в Советском Союзе, весной дополнили легкой противотанковой бомбой кумулятивного действия ПТАБ-2,5–1,5 и сверхмощной фугасной бомбой ФАБ-5000.

Война показала, что обычные фугасные и осколочные бомбы неэффективны при борьбе с бронированными целями. Например, можно было пробить броню осколками бомб ФАБ-100 только при разрыве в одном — трех метрах от среднего танка, чего было трудно добиться. Когда известный конструктор взрывателей И. А. Ларионов предложил принципиально новую бомбу, командование ВВС сразу ею заинтересовалось. Военные рекомендовали уменьшить ее массу с 10 до 2,5 кг, что позволило значительно увеличить количество бомб, загружаемых в кассеты каждого штурмовика, и, следовательно, существенно повышало вероятность поражения танков.

Испытания новой бомбы, получившей обозначение ПТАБ-2,5–1,5, успешно завершились 21 апреля 1943 г. Отмечалось, что при прямом попадании надежно пробивается броня толщиной до 70 мм. Эффективные действия наших штурмовиков на полигонах стали известны Сталину, по инициативе которого ГКО принял ПТАБ-2,5–1,5 на вооружение [26] и приказал срочно организовать ее массовое производство. Требовалось к 15 мая того же года изготовить 800 тыс. таких бомб; к выполнению работы нарком боеприпасов Б. Л. Ванников немедленно привлек более 150 различных предприятий{45}. Противотанковые бомбы, впервые примененные 5 июля, сыграли важную роль в развернувшейся вскоре битве.

В начале 1943 г. под руководством Н. И. Гельпе-рина наркомат боеприпасов разработал и изготовил пять авиабомб особо крупного калибра для боевого применения с самолетов Пе-8. В ходе прошедших в апреле испытаний выяснилось, что бомбардировщик с ФАБ-5000 взлетал нормально, а его пилотирование мало отличалось от пилотирования самолета, загруженного другими боеприпасами. Правда, максимальная и крейсерские скорости снизились на 10–15 км/ч за счет ухудшения аэродинамики. Неожиданно оказалось, что размеры воронки от взрыва меньше, чем при сбросе бомбы ФАБ-1000. Специалисты объяснили этот факт особенностью конструкции и расположением взрывателей. Они сделали вывод: настильность взрывной волны от ФАБ-5000 — чрезвычайно важный фактор при бомбометании по крупным населенным пунктам, что и было использовано в ходе битвы на Орловско-Курской дуге{46}.

Доработка бомбоотсека Пе-8 для сверхмощной бомбы была далеко не единственной, осуществленной в соединениях АДД. В результате различных работ, выполненных с учетом накопленного опыта, возросли боевые возможности многих самолетов. Для обеспечения участия в дальних рейдах в конце апреля 30 импортных бомбардировщиков «Митчелл» из 4-й гв. авиадивизии были оборудованы дополнительными топливными баками. Спустя два месяца на 84 Ли-2 из 5-го и 7-го авиакорпусов смонтировали ультрафиолетовое освещение кабины, и в конце июня приступили к подобной доработке первых самолетов Ил-4. Тогда же было принято решение оснастить моторы некоторых бомбардировщиков (Ли-2, Ил-4) пламегасителями, а в состав оборудования включить вариометры.

Советские и немецкие боевые машины в ряде случаев не имели аналогов по другую сторону фронта. Например, в нашей авиации основным самолетом, действующим над полем боя, был штурмовик Ил-2, а у противника наиболее тесно взаимодействовал с войсками пикировщик Ju.87. Эти самолеты строились по заданиям, имевшими мало общего, существенно отличалась тактика их применения. Можно отметить, что в роли ночного бомбардировщика Ил-4 несколько уступал Не.111Н по бомбовой нагрузке и мощи оборонительного вооружения, превосходя оппонента по максимальному радиусу действия. Истребитель Як-9 имел сходные характеристики с Bf.109G при использовании на малых и средних высотах. [27] Безусловно, нашей стороне удалось ликвидировать значительную часть преимуществ, которой обладали самолеты люфтваффе в начале войны.

Но вывод о том, что отечественная авиационная техника к началу битвы мало в чем уступала немецкой, был бы излишне оптимистичным. Ведь советские самолеты в большинстве случаев имели смешанную конструкцию и оказались не только значительно дешевле цельнометаллических германских, но также характеризовались меньшей живучестью, долговечностью, надежностью. К сожалению, наилучшее подтверждение этому тезису было получено весной — летом 1943 г., когда сотни наших боевых машин неожиданно вышли из строя.

Эта драматичная история хорошо известна из воспоминаний A.C. Яковлева. Видный авиаконструктор, в то время также заместитель наркома по опытному самолетостроению, вспоминал как был взбешен Сталин, узнав о массовых случаях растрескивания и отставания обшивки, ставших причинами срыва в полете полотна с последующими авариями и катастрофами. Вызвав 3 июня в Кремль Яковлева и другого заместителя наркома — П. В. Дементьева, ведавшего вопросами серийного производства, Верховный приказал тщательно расследовать причины произошедшего. Когда стало известно, что летчики на фронте стали бояться летать, разъяренный Сталин сравнил обоих руководителей НКАП с «самыми коварными врагами», обозвав их «гитлеровцами» {47}. Детально изучив ситуацию, командующий ВВС КА маршал A.A. Новиков и главный инженер ВВС генерал А. К. Репин отмечали, что основная вина лежала на промышленности, работники которой ослабили контроль за качеством выпускаемых самолетов смешанной конструкции (где широко использовалась древесина). Под воздействием прямых солнечных лучей, влаги, большого перепада температур плохо приклеенная фанера отставала от набора крыла. Проблему усугубляли плохое качество самой фанеры и лакокрасочных покрытий. В то же время производственные дефекты осложнялись временами неудовлетворительной работой технического состава действующих частей и соединений ВВС и отсутствием должного контроля со стороны руководящего инженерного состава{48}.

К сожалению, серьезные дефекты были обнаружены не только на истребителях Яковлева. Поскольку наша промышленность перешла на выпуск штурмовиков с деревянными крыльями, то их необходимо было срочно проверить. Выяснилось, что лишь в частях 16-й ВА предварительный осмотр выявил девять случаев отставания обшивки от каркаса крыла. Впоследствии инспектирующие инженеры пришли к выводу: наиболее неблагополучное положение наблюдалось со штурмовиками производства завода № 30: из 99 машин 66, или две трети, требовали серьезного ремонта.

Из документов 16-й ВА следовало, что уже 6 июня в ее расположение прибыла первая бригада НКАП. Остальные 10 бригад общей численностью 140 человек приступили к работе к середине июня, быстро организовав осмотр самолетов на 12 аэродромах. Количество дефектных самолетов оказалось велико и составляло 358 единиц (100 Як-7/9, 97 Як-1, 27 Ла-5, 125 Ил-2 и 9 машин других типов){49}. Главный инженер ВВС А. К. Репин был уверен: необходимо срочно сформировать дополнительные ремонтные бригады из работников авиапромышленности и направить их в район Орловско-Курской дуги.

Весьма тревожное положение сложилось с истребителями Ла-5 выпуска января-февраля 1943 г., на которых в мае выявились массовые случаи отставания и срыва обшивки крыла в полете и на земле, а также коробления фанеры и шпона обшивки фюзеляжа вследствие плохой просушки. Отмечалось также низкое качество склейки самолетов. А на новеньком Ла-5 № 39210302, пилотируемом штурманом 63-го гв. иап Героем Советского Союза майором A.A. Федотовым, в полете 6 июня сорвало подвижную часть фонаря, которая серьезно повредила киль и руль поворота; но летчик с трудом все же посадил истребитель{50}.

По крайней мере, два тяжелых летных происшествия случились с «яками» в начале лета. При перелете по маршруту Касторное — Воронеж на Як-7б разрушилось крыло, что привело к катастрофе, — погиб ст. лейтенант Ивлев из управления 101-й иад ПВО. А в ходе патрулирования 19 июня группы Як-1 из 516-го иап (2-я ВА) один из недавно построенных истребителей неожиданно потерял большую часть плоскости. Самолет сорвался в штопор, упав на краю [28] аэродрома Скородное. Лишь вблизи от земли мл. лейтенант Гнездилов смог покинуть кабину и спасся, воспользовавшись парашютом. Осмотр нескольких десятков машин выявил недостаточно прочное крепление обшивки к поверхности крыла у Як-1 и Як-7б, выпущенных в марте 1943 г.; на ранее построенных истребителях подобных дефектов обнаружено не было{51}.

Надо отдать должное руководству авиапромышленности.

«Благодаря экстренным мерам, принятым наркоматом, действительно удалось в течение двух — трех недель на многих сотнях самолетов укрепить обшивку крыла, полностью устранить опаснейший дефект, который в критический момент войны мог обречь нашу истребительную авиацию на бездействие и лишить воздушного прикрытия наши войска», — писал A.C. Яковлев{52}.

Самоотверженно трудились инженеры, техники, механики, оружейники, мотористы. В результате удалось заметно сократить количество неисправных самолетов; в большинстве воздушных армий до 90% машин были готовы к боевым действиям. (Для сравнения отметим, что в немецкой группировке в начале июля имелось 75% исправной техники{53}; правда, неприятель предъявлял более жесткие требования к понятию «готовый к бою самолет».) К 10 июля в районе Курского выступа удалось отремонтировать 577 самолетов. Эта работа продолжалась и во время напряженных боевых действий, по мере поступления из запасных полков новых машин. Только восемь Ил-2 признали не подлежавшими восстановлению в полевых условиях и отправили обратно на завод для замены плоскостей. Испытания отремонтированных самолетов показали, что прирост скорости составил в среднем 25–40 км/ч{54}.

За несколько недель до начала сражения смешанной комиссией из сотрудников аппаратов НКАП и ВВС КА выборочно проверялись некоторые части. При осмотре 563-го иап (16-я ВА) выяснилось: из 26 Як-1 восемь составляли новые машины (получены с завода 19 мая 1943 г.), а остальные были построены в Саратове в сентябре — октябре 1942 г. и их состояние оценили как удовлетворительное. Из 28 Ил-2 78-го гв. шап (того же объединения) всего семь были двухместными, а одноместные находились в эксплуатации от полугода до года. Ровно половина всех штурмовиков имела пушки ВЯ (остальные вооружались пушками ШВАК) и также ровно половина машин прошла в разное время ремонт в ПАРМах. По этой причине приборная скорость таких «илов» у земли не превышала 300 км/ч{55}.

К сожалению, далеко не всегда новые самолеты превосходили уже «видавшие виды». Как следовало из обращения 16 июня 1943 г. к А. И. Шахурину начальника Главного управления заказов самолетов и моторов ВВС КА Н. П. Селезнева, большинство типов серийных самолетов (Як-1, Як-7б, Ла-5, Пе-2, Ил-2) с неудовлетворительными результатами проходили весной государственные и контрольные испытания в государственном контрольном органе — НИИ ВВС. На них регулярно отмечались «снижение максимальных скоростей и наличие большого количества дефектов, усложняющих эксплуатацию и даже делающих машины опасными для полета» {56}.

С этим фактором прежде всего связывалось увеличение числа аварий и катастроф во многих учебных центрах, например, 1-й запасной авиабригаде. Только в мае в ней было зафиксировано 51 летное происшествие, из них в 25 случаях вина лежала на материальной части, но с подобной статистикой командование не могло мириться{57}. Созданная в Куйбышеве комиссия выяснила, что у двухместных Ил-2 нормальная центровка сместилась назад, и при выходе их из пикирования возникали более высокие, чем на одноместных машинах перегрузки, временами превышавшие запасы прочности штурмовиков. А. И. Шахурин обратился к A.A. Новикову с предложением дать указание внести изменения в Курс боевой подготовки штурмовой авиации в части некоторого ограничения в пилотаже.

Всех этих недостатков были лишены самолеты, поставленные в нашу страну по ленд-лизу. Как правило, импортные машины, уступая отечественным в скорости и скороподъемности, а временами в мощности вооружения, заметно отличались в лучшую сторону по надежности двигателей и качеству оборудования. Однако в составе советской группировки в районе Курска их было немного. Так, бомбардировщиками «Бостон» вооружались 221-я и 244-я бад, «Аэрокобрами» — 30-й и 67-й гвардейские иап (16-я ВА), а «Харрикейны» имелись на вооружении 179-го иап (1-я ВА). Самолеты ленд-лиза поступали также в разведывательные части. [29]

Подготовка личного состава

Для ВВС Красной Армии проблема повышения качества обучения летного состава стояла к лету 1943 г. как никогда остро. И это несмотря на то, что руководством было проведено множество важных мероприятий. Так, в истребительной авиации после введения осенью 1942 г. высшего пилотажа в школах, запасных полках и учебно-тренировочных центрах курсанты стали гораздо более уверенно чувствовать себя в воздухе. Зимой — весной 1943 г. удалось устранить многие недостатки в подготовке молодых летчиков, поскольку ранее прибывшее на фронт пополнение было слабо подготовлено к ведению воздушных боев, плохо знало технику и тактику немецкой авиации. Такие авиаторы нередко погибали в первых же боевых вылетах.

Инспекция, которую весной 1943 г. провели работники штаба ВВС КА, показала, что летное время курсантов расходовалось главным образом на освоение техники пилотирования. Явно недостаточное внимание уделялось боевому применению, причем этот недостаток отмечался для всех родов авиации. Обучение пилотированию велось по старинке, что вырабатывало у курсанта привычки неотрывно наблюдать за приборами и не обращать внимания на то, что происходит в воздухе. Молодые летчики маневрировали плавно, округло, очень «правильно», становясь на фронте хорошей мишенью для германских асов. Приходилось долго и упорно объяснять инструкторам школ и училищ основы фронтового опыта.

Весной 1943 г. получила широкое распространение практика проведения стажировок самих инструкторов в действующей армии. Ведь они неплохо знали вопросы теории, но о тактике воздушных боев имели весьма смутное представление. После пребывания на фронте инструкторы могли потом более качественно учить курсантов-летчиков. Кроме того, были пересмотрены учебные программы и разработаны конкретные рекомендации по их осуществлению.

В мае 1943 г. в тыловых районах страны удалось сформировать 44 маршевых авиаполка, начать ночную подготовку по одному полку в каждом корпусе. Из примерно 4000 самолетов, отправленных на фронт в этом месяце, 3133 машины пополнили фронтовую авиацию{58}. Не менее интенсивная работа проводилась и в начале лета. В результате были полностью укомплектованы одни соединения (например, 5-й иак в составе 294-й и 302-й над и 6-й иак в составе 273-й и 279-й над, которым впоследствии предстояло сыграть важную роль в сражении), а на вооружение других поступили новые машины, позволившие довести соединения до штатной численности (в 1-й бак только в мае прибыли 50 Пе-2, а в 1-й [29] шак в июне — 58 Ил-2). Отметим, что в соответствии с постановлением ГКО была приостановлена практика отвода с фронта полков для пополнения их в запасных полках и учебных центрах. Отныне пополнение готовилось в тылу в виде отдельных эскадрилий, звеньев и экипажей и направлялось непосредственно в действующую армию{59}.

К сожалению, далеко не все проходило гладко. Недостаток горючего и перебои в его доставке в учебные центры в мае серьезно затормозили планомерную подготовку пилотов. Многие из них не налетали даже минимально необходимых 15–20 ч. Отмечались случаи массовых заводских дефектов самолетов и моторов. В результате готовность некоторых авиакорпусов была поставлена под вопрос, что вызвало серьезную обеспокоенность Ставки. Командирам приходилось прерывать учебный процесс и отправлять на прифронтовые аэродромы летчиков, которые не успели выполнить программу обучения (переучивания)в полном объеме.

Обратимся к документам 1-й запасной авиабригады, являвшейся гигантским учебным центром советской штурмовой авиации. Достаточно отметить, что в районе Куйбышева к лету 1943 г. на 12 аэродромах бригады базировалось от 750 до 1150 самолетов. К этому времени бригада подготовила 6470 пилотов, приняв с заводов № 1 и 18, а затем отправив на фронт 8419 штурмовиков Ил-2. Как следовало из документов соединения, здесь прошли обучение 793 командира звена, 651 штурман частей, 5653 летчика, 5457 техников, 426 воздушных стрелков, 3054 механика по вооружению. За два года войны за боевые успехи 19 полков штурмовой авиации удостоились гвардейского звания, а еще два были награждены орденами. Уже в ходе битвы на Орловско-Курской дуге 1-я запасная авиабригада была удостоена ордена Красного Знамени за заслуги в подготовке летного и технического состава{60}.

Несмотря на столь значительные успехи, проблемы [30] с качеством подготовки пилотов и стрелков продолжали оставаться нерешенными. Многие экипажи отправлялись на фронт, имея по 20–24 ч налета. Если принять во внимание, что годом раньше при наиболее тяжелой обстановке на фронте авиаторов направляли в бой с налетом на штурмовике всего три-пять часов, то можно признать прогресс, но он был совершенно недостаточным{61}.

В то же время необходимость восполнения потерь штурмовых частей требовала форсировать отправку на фронт одиночных (не в составе полков) молодых летчиков. Так, если в апреле в бригаде подготовили 67 человек, то уже в мае эта цифра составила 134 человека. При этом отмечалось, что 27 пилотов подготовили полностью, 6 — только по первому разделу, 53 могли самостоятельно вылетать, а 48 успели закончить лишь наземную подготовку{62}! Таким образом, лишь пятая часть недавних курсантов теоретически могла сразу вступить в бой, что навевало на грустные размышления.

С аналогичными проблемами столкнулись в других родах авиации. Например, в мае 1943 г. на аэродромах 3-й запасной авиабригады проводилось доукомплектование 288-й иад.

«Слово «доукомплектование» практически мало подходило к той работе, которую нам предстояло провести, — вспоминал комдив полковник Б. А. Смирнов. — В самом деле, почти на 70% требовалось пополнить дивизию летным составом. Разве это «доукомплектование»?.. Запасная бригада располагала достаточным количеством летчиков, только что окончивших авиационные училища по ускоренной программе военного времени. В бригаде им предоставили возможность сделать по несколько тренировочных полетов — вот и вся подготовка будущих воздушных бойцов. Боевое применение оружия, тактику боя этим летчикам предстояло познать уже не в учебных упражнениях»{63}.

Борис Александрович подчеркивал, что молодежь рвалась на фронт, многие стремились как можно скорее ринуться в бой и уничтожать ненавистных [30] гитлеровцев. Один из сержантов, только что окончивший училище, решился обратиться к нему лично с просьбой ускорить зачисление в боевую эскадрилью. Однако осуществлявший общий контроль за ходом укомплектования начальник штаба 288-й иад подполковник Б. П. Колошин стремился отобрать наиболее подготовленных юношей.

Поскольку люфтваффе тоже интенсивно готовились к грядущим боям, то авиагруппы также пополнялись молодыми авиаторами, хотя, как правило, немецкие части с фронта не отводили. В тех редких случаях, когда группы отправлялись на родину или в Западную Европу, это делалось прежде всего для отдыха личного состава. Одной из выведенных с фронта частей стала бомбардировочная авиагруппа II/KG53, которую после тяжелых боев под Сталинградом, на р. Дон и р. Донец, на Северо-Западном фронте в середине апреля 1943 г. перебросили из Пскова в Габлинген под Аусбургом.

«Мы давно ждали такого приказа, — вспоминал один из летчиков лейтенант Г. Гайсендорфер (G. Geisendorfer). — К нам прибыли новые экипажи и новые самолеты. Как старейшие летчики группы, лейтенанты Корнблюм [Kornblum], Дреер [Dreher] и я были награждены «Немецкими Крестами в золоте» и получили повышение в звании, став обер-лейтенантами. Вскоре началась интенсивная подготовка в групповой слетанности, атаке целей в составе подразделения и части учебными бомбами в районе Амезее, полеты над Альпами, ночные полеты и др. Несмотря на все трудности, я с удовольствием вспоминаю о тех днях, поскольку все мы находили время как следует отдохнуть»{64}.

К воспоминаниям немецкого ветерана можно добавить, что, судя по отчетам генерал-квартирмейстера люфтваффе, учебные полеты в II/KG53 протекали отнюдь не гладко. Достаточно сказать, что в плохих погодных условиях 28 июня столкнулись сразу пять (!) «хейнкелей». При этом погибло 18 членов экипажей, а трое смогли воспользоваться парашютами и спастись (двое — с серьезными травмами и увечьями). Несколько аварий и две катастрофы произошли в этом месяце в находившейся во Франции учебной группе IV/KG53, которая интенсивно готовила пополнение для боевых частей эскадры «Легион Кондор»{65}.

В то же время далеко не всегда новички заменили выбывших из строя. Как следует из немецких документов, 25 мая группу II/KG53 возглавил капитан Г. Виттман (H. Wittmann). В конце 1941 г. за успехи в боях и интенсивные полеты его, вслед за тогдашним командором майором П. Вайткусом (P. Weitkus), наградили «Рыцарским Крестом». Затем Виттман длительное время служил в авиашколе в Фюрстенфельдбруке (западнее Мюнхена). Он уже успел выполнить [31] более 300 боевых вылетов и согласно неофициальной инструкции подлежал использованию на учебной и штабной работе. Однако когда Виттману предложили строевую должность, он согласился. Насколько известно, при комплектовании боевой части в нее из группы IV/KG53 влились не только новички, но и те, кто уже успел повоевать на разных фронтах.

Примерно за месяц до начала битвы многие опытные немецкие авиаторы получили отпуск и убыли на родину. Таким образом, им предоставили передышку, возможность восстановить силы. Как известно, в ходе предыдущих сражений на Востоке хорошо подготовленные экипажи бомбардировщиков совершали в дни напряженных боев до трех — четырех, а истребителей до четырех — пяти боевых вылетов. Несколько опережая события, отметим, что в битве на Орловско-Курской дуге была достигнута невиданная ранее интенсивность боевой работы.

К слову сказать, ротация кадров шла в люфтваффе своим чередом и подготовка к операции «Цитадель» никак не сказалась на этом процессе. В частности, генерал-фельдмаршал В. фон Рихтхо-фен (l/l/, von Richthofen), считавшийся многими исследователями наиболее одаренным немецким военачальником — авиатором, в июне 1943 г. отбыл в Италию и уступил свое место командующего 4-ым воздушным флотом генералу О. Десслоху (О. Dessloch), ранее возглавлявшему 1-й зенитный корпус. Чуть ранее в командовании 8-м авиакорпусом генерал Г. Зайдеман (H. Seidemann) сменил другую яркую фигуру предшествующей кампании — генерала М. Фибига (M. Fibig). Генералам Десслоху и Зайдеману, а также возглавлявшему 25-й военно-воздушный округ А. Файрлингу (A. Vierling) и 1-й зенитный корпус Р. Райману (R. Reimann) предстояло подготовить и оптимально использовать люфтваффе при прорыве к Курску с юга.

Проблемы же ввода в строй молодого пополнения стояли перед командирами групп и эскадр. Как правило, новичков истребительной авиации определяли в пару к более опытным летчикам, причем не было зазорным лейтенанту летать ведомым у унтер-офицера или фельдфебеля, если последние успели одержать по несколько побед. Немцы считали вылеты на «свободную охоту» хорошей школой приобретения боевого опыта и широко использовали такой вид деятельности. Много ценного для становления боевого летчика могли дать и давали сами командиры частей и соединений, которые активно участвовали в боевых действиях, а в ряде случаев имели больше боевых вылетов, чем любой из их подчиненных.

Цифры, характеризующие средний налет немецкого летчика до попадания на фронт, несколько снизились по сравнению с первым годом второй мировой войны. Тем не менее летом 1943 г. в истребительной [31] авиации пилот проводил в воздухе во время учебного процесса 200 ч, из них 40 ч на боевом истребителе{66}. По воспоминаниям фельдфебеля П. Фогта (Р. Vogt) из группы III/JG51, он с начала войны против Советского Союза участвовал в боях в качестве стрелка на FW.189, а затем решил выучиться на летчика. Фогт полагал, что переподготовка завершится в июне 1943 г., но вместо фронта его направили доучиваться в школу истребительной авиации, а затем истребительную группу «Восток», где под началом известного аса Восточного фронта В. Бауера (V. Bauer) удалось почерпнуть много важных сведений по тактике, материальной части, особенностях действий советской авиации. На фронт летчик попал лишь в апреле 1944 г...{67}.

Эскадра JG51 «Мельдерс», всю весну участвовавшая в тяжелых боях, больше других пополнилась молодыми авиаторами. По словам пленных, к началу лета 1943 г. до 40% летчиков этого соединения были выпущены из школ лишь осенью предыдущего года. Однако из сказанного выше видно, что уровень летной и тактической подготовки немецкого пополнения был значительно выше, чем советского, а условия ввода в бой — более благоприятными. Ведь, несмотря на тяжелые бои на советско-германском фронте, костяк опытных пилотов люфтваффе не был выбит и именно они выполняли основной объем работы.

Многие советские командиры и командующие с тревогой смотрели на качество молодого пополнения, отлично понимая, что окончательный «аттестат зрелости» им придется получать непосредственно в боях, что обернется большой кровью. За оставшиеся до начала сражения дни и недели на фронтовых аэродромах экипажи вводили в строй по специальной программе, включавшей изучение предстоящего района боев, расположение аэроузлов базирования, а также проведение стрельбы по конусам и учебное бомбометание.

Впрочем, и для этого не всегда хватало времени и авиационного бензина. Например, штаб 322-й над [32] отмечал:

«Летный состав к началу операции оказался недостаточно подготовленным. Время для его тренировки полностью в подготовительный период использовано не было, ввиду отсутствия запасов горючего на учебно-тренировочные полеты»{68}.

Проблемы советской авиации видны из материалов различных проверок, множество которых проводилось в мае — июне 1943 г. Обратимся к отчету главного инспектора ВВС КА генерала И. Л. Туркеля, проверявшего примерно за месяц до начала битвы на Орловско-Курской дуге 15-ю воздушную армию Брянского фронта. По мнению генерала, в лучшую сторону по уровню подготовки выделялись личный состав 1-го гв. иак, в котором проходили службу 31 Герой Советского Союза, и 99-го гв. орап. Он отметил отсутствие начальников штаба и оперативного отдела в 234-й иад, а в 284-й нбад оставались вакантными должности заместителя командира по летной подготовке и инспектора по технике пилотирования.

Но наиболее негативное впечатление произвел на генерала малоопытный летный состав 225-й шад и 3-го шак. Туркель обратил внимание на низкий уровень боеготовности воздушных стрелков (к сожалению, их подготовке обычно уделялось недостаточное внимание), от которых зачастую зависела судьба всего экипажа. В докладе утверждалось:

«На укомплектование частей 15-й ВА прибыли воздушные стрелки из 2-й Ленинградской школы. Учились они в школе всего 38 суток, причем за время пребывания в школе в полетах не участвовали. Проведенной мной проверкой шести воздушных стрелков в 624-м шап 3-го шак установлено, что рядовые и сержанты совершенно не подготовлены, не знают данных самолетов истребителей противника, характеристик своих самолетов, эффективности огня пулеметов БТ на разных дистанциях и т. д. Общеобразовательная подготовка крайне низкая. Некоторые из них не могут ответить на вопросы, что такое острый, [32] прямой и тупой углы. О перпендикулярах они также не имеют понятия. Воинского вида никакого, физически слабосильные, рождения 1925 г. Другими словами, это явно негодный контингент для приема в школу воздушных стрелков.

2-я Ленинградская школа, приняв таких и ничему не научив, отправила на пополнение действующих на фронте частей. Здесь их к боевой работе не допускают. Явно негодных переводят в стрелков по вооружению, а остальных пытаются доучить. Но учеба на фронтовом аэродроме затянется надолго, если от стрелков будут добиваться нужных показателей, а в случае острой необходимости их используют раньше срока, что неизбежно приведет к тяжелым потерям...»{69}.

Следует отметить, что в конце весны — начале лета в частях 15-й ВА проводилось исключительно много различных проверок, связанных прежде всего с оценкой летного состава, вводом в строй молодого пополнения. Ведь последним надлежало за один — полтора месяца изучить район базирования, хорошо узнать расположение линии фронта, получить первые сведения по тактике действия неприятеля. Обстановка позволила за 40 дней выполнить более 5200 учебных вылетов, выявивших многочисленные огрехи. «Стало видно, что многие части программу переучивания прошли формально, молодой состав обучен плохо», — с сожалением отмечалось в одном из документов{70}. За это время небоевые потери составили 29 самолетов, причем 12 машин погибли в катастрофах. Тем не менее находившийся тогда на Брянском фронте заместитель командующего ВВС КА генерал Г. А. Ворожейкин считал проведенную работу чрезвычайно важной, поскольку каждый молодой экипаж налетал примерно по 40 ч. Полезным дополнением к занятиям в небе и на земле стали летно-тактические конференции, прошедшие во всех полках и дивизиях.

Предоставленная передышка была использована командованием для заполнения остававшихся вакантными должностей в частях и соединениях. В других случаях командирам по тем или иным причинам предписывалось, скажем, сдать командование одной авиадивизией и возглавить другую. Так, 27 июня подполковники М. П. Нога, И. В. Крупенин, генерал-лейтенант Ф. Г. Мичугин возглавили 322-ю, 1-ю гвардейскую иад, 113-ю бад соответственно. Только утром 5 июля вступил в должность командира 305-й шад подполковник Н. Г. Михевичев. Но ведь требовалось время для ознакомления с подчиненными, работниками штабов, замполитами, особенностями противодействия неприятеля, условиями местности...

Проблемы с подбором и расстановкой руководящих кадров также отмечались в ходе многочисленных инспекций, проходивших в мае — июне. [33]

К сожалению, иногда поводом для них служили и трагические события. Так, 6 мая 1943 г. группа Пе-2 бомбардировала позиции своих войск, сбросив 67 авиабомб. Инспекция корпуса, завершенная 12 июня, показала: несмотря на решительные меры, принимаемые командиром соединения полковником И. С. Полбиным по повышению боевой готовности и дисциплины, последние еще находились явно не на высоте. Были обнаружены крупные недочеты в штурманской и бомбардировочной подготовках, отмечались частые случаи потери ориентировки, а также ошибки при идентификации целей. Наибольшие претензии высказывались в адрес опытных, закаленных в боях авиаторов.

«В ходе боевой подготовки летный состав не обучается бомбометанию с пикирования. Совершенно игнорируется радионавигация. Ни в одном полете не использовались РПК-Ю. Не уделяется внимание проверке техники пилотирования летчиков. Отсутствует систематическое обучение работников штабов, в результате чего нет контроля за выполнением приказов, боевых распоряжений. Не налажен фотоконтроль качества бомбометания. Боевые документы ведутся нечетко. Недостаточно отработана тактика совместной боевой работы бомбардировщиков с истребителями прикрытия», — гласили строки отчета{71}.

По результатам проверки был объявлен выговор с предупреждением о неполном служебном соответствии командирам 1-й гв. и 293-й бад полковникам Ф. И. Добышу и Г. В. Грибакину, а также штурману 1-й гв. бад капитану Личенко. За бомбометание по своим войскам ряд офицеров, прежде всего штурманов частей и соединений, были понижены в должностях. Благодаря строгим мерам удалось устранить многие недостатки в 1-м бак. Однако полностью перевести на работу с пикирования экипажи 1-й гв. бад, чего требовало руководство, не удалось — к началу июля этот сложный вид боевой деятельности освоили не более 20 экипажей. В результате в ходе оборонительного сражения абсолютное большинство бомбометаний выполнялось с горизонтального полета.

Все же на опытные экипажи, прошедшие большую школу боев, командиры небезосновательно возлагали основные надежды. Например, инспекция показала, что все 22 летчика 563-го иап 283-й над не только успели выполнить боевые вылеты (в среднем по 120 на человека), но уже имели на счету победы; они продемонстрировали хорошую или отличную технику пилотирования и весной не стали участниками ни одного летного происшествия{72}.

А в 78-м гв. шап 2-й гв. шад опытными (совершили от 25 до 105 боевых вылетов) считалась половина летчиков (16 человек из 32). Еще 12 офицеров уступали первым по уровню летной подготовки, но все же могли выполнять задания в сложных метеоусловиях. [33] Наконец, оставшиеся четверо прибыли в часть в начале 1943 г. с налетами в запасных полках по три — пять часов; командир полка майор А. Г. Наконечников приказал провести дополнительные занятия по вводу их в строй, чего удалось добиться только в конце июня{73}.

«Разведка доложила точно»?

В настоящее время хорошо известно, что советская разведка сыграла важную роль в конечном провале операции «Цитадель». На нашу победу работали резиденты в Центральной Европе, их коллеги на временно оккупированной противником территории, а также фронтовые и армейские разведгруппы. Они собирали и анализировали сведения о том, как шла подготовка немцев к проведению наступательной операции «Цитадель», доставляли их в «Центр». Своевременно получив информацию о планах немцев, Сталин, другие члены ГКО могли более уверенно смотреть в будущее.

Так, группа «Дора», возглавляемая венгерским антифашистом Ш. Радо, регулярно сообщала из Швейцарии в Москву о переносе сроков наступления, подготовке к боям новых тяжелых танков «Тигр», повышении стойкости немецкой брони при [34] ее легировании шведским никелем... 27 мая 1943 г. «Дора» радировала:

«Верховное командование вермахта рассчитывает, что, проведя наступательную операцию на южном фланге советско-германского фронта, удастся добиться важных целей. Следует показать русским, что они одни воюют с Рейхом, что Германию не слишком беспокоит положение на Западе и что военные успехи придадут дополнительное мужество солдатам вермахта и немецкому народу»{74}.

Среди сообщений были и непосредственно связанные с нашей темой. Например, приводились выдержки из материалов верховного командования вермахта относительно результатов налетов бомбардировщиков АДД на тыловые районы групп армий «Центр» и «Юг». Они свидетельствовали о серьезных затруднениях при подготовке к наступлению в мае: «В результате систематических разрушений тяжелыми бомбами узлов сосредоточения Минск, Гомель, Орша, Брянск для немецких войск на Востоке создалась новая ситуация». Оценив силы АДД в 750 самолетов первой линии, неприятель признал, что они как количественно, так и качественно значительно превосходили противостоящие им немецкие.

В сообщении от 7 июня отмечалось, что в мае немецкие авиазаводы собрали 2050 боевых самолетов. Геринг потребовал в следующем месяце увеличить производство до 2100 таких машин. Через день Кремль узнал о принятии на вооружение люфтваффе новой модификации истребителя — Bf.109G-6. (Впрочем, переданные сведения об этом самолете оказались поверхностными и неточными.) Весьма любопытна радиограмма от 23 июня. «Источник» сообщал о сожалениях, высказанных в Генеральном штабе люфтваффе в связи с неоднократными переносами срока наступления в районе Курска: наращивание здесь советских сил шло гораздо более быстрыми темпами, чем немецких. Делался вывод: у германского командования нет оснований рассчитывать на превосходство, но фюрер продолжал настаивать на необходимости проведения наступательной операции{75}.

Внесли лепту в общее дело и авиаторы, которые накануне битвы собрали много ценных сведений о неприятеле. Их основной задачей стало отслеживание перебазирования и сосредоточения немецких танковых группировок. Одно из первых важных донесений о противнике направили в вышестоящие штабы по материалам работы экипажей 4-го pan, которые к исходу 14 мая в районе Кром и Орла установили наличие большого числа танков и автомашин противника. Основываясь на этих данных, маршал A.A. Новиков в своем докладе Сталину сделал однозначный вывод о подготовке противником крупного наступления на Курск.

Особенно интенсивно воздушные разведчики начали действовать во второй половине июня, когда напряжение на фронте приближалось к апогею. Так, 16-й одрап (16-я ВА) с 12 по 26 июня 1943 г. систематически вел поиск в районах Орел, Брянск, Унеча, Конотоп, Севск, Комаричи, Кромы, Глазуновка. Основная цель экипажей состояла в том, чтобы вскрыть базирование немецкой авиации, оценить интенсивность железнодорожных перевозок на участках Орел — Глазуновка, Орел — Брянск, а также установить места скопления войск, прежде всего танков противника. Всего за этот период полк выполнил 35 самолето-вылетов на самолетах А-20 «Бостон». При этом потери составили два самолета (один из них принадлежал лучшему экипажу полка) и еще один А-20Б оказался разбит на вынужденной посадке. На 12 июня в 16-й одрап имелось два самолета «Бостон-3» и пять А-20Б. Поскольку часто приходилось вести бой с неприятельскими истребителями, в состав каждого экипажа самолета разведчика ввели еще одного стрелка, расположив его у люкового пулемета{76}.

Тщательная ежедневная авиаразведка оказалась нелегким делом. Германские штабные офицеры хорошо [35] знали свое дело, предприняли, казалось, все возможные меры по сокрытию масштабов предстоящей операции. Передвижение вблизи линии фронта разрешалось производить только ночью. В целях маскировки танкистам-эсэсовцам даже пришлось сменить свою слишком заметную черную форму на обычную полевую{77}. В значительной степени немцы смогли ввести в заблуждение разведчиков.

Много ценной информации о противнике удалось получить на основе допросов пленных летчиков. Личный состав различных групп и эскадр рассказал нашим контрразведчикам о поставленных перед ними задачах, используемой материальной части, тактике действий. Так, по словам летчика группы II/KG3 унтер-офицера А. Вагнера (A.Wagner), в конце мая прибывшего из-под Кенигсберга и подбитого над нашей территорией 21 июня, их основная задача состояла в уничтожении эшелонов, проходивших по участку Сталиногорск — Елец. Самолеты группы, свыше 70% которых незадолго до его прибытия в часть получили с заводов, действовали одиночно, а при вылете в светлое время суток прикрывались истребителями из JG51. По словам пленного, при рейдах по дальним целям Ju.88 хорошо себя зарекомендовали, а экипажи в среднем совершили по 50–60 вылетов. В отличие от предыдущих периодов войны, многие немецкие военнослужащие отдавали должное советским самолетам. Например, экипаж 15-й разведывательной авиагруппы признавал:

«Материальная часть самолетов Пе-2, Ил-2, ЛаГГ-3, Як-3 (вероятно, имеются в виду Як-9. — Прим, авт.) очень хорошая, особенно удачен Пе-2. Ил-2 является прекрасным штурмовиком». В то же время один из пленных отмечал: «По-моему, русские неправильно используют Ил-2, он приспособлен к атаке на бреющем полете, с высоты 100–200 м, а реально бомбы сбрасывают с высот 500–800 м, что приводит к большим потерям. Часть русских экипажей, видимо, не доверяет своим машинам»{78}.

Встречались критические отзывы о тактике советской авиации при допросах других пленных летчиков, например, из состава истребительной эскадры JG51 «Мельдерс». А один из летчиков эскадры KG3 «Блиц», высоко оценив бомбардировщики Пе-2 («быстроходные»), отметил, что их экипажи проявляют мало тактической гибкости, не используют хитрость при заходе на цель, слабо маневрируют в зоне зенитного огня. По его словам, он был свидетелем налета в начале июня советской авиации на Орел: из всех бомб, которые с высоты 3000 м сбросили восемь самолетов с красными звездами, на летное поле попали четыре; два самолета из 18 стоявших получили повреждения.

О характере и интенсивности разведывательных полетов, выполняемых германскими экипажами, также [36] во многом стало известно после допросов пленных. Над армейской и фронтовыми полосами Центрального фронта в мае активно действовала группа NAGr4, возглавляемая майором Т. Финеком (Т. Vinek). Однако советским истребителям удалось перехватить и сбить несколько «мессершмиттов». Летчики с Bf.110 поведали об объектах, которые они изучали, своих наблюдениях при выполнении заданий, а также настроении личного состава из соседних частей.

Пленные из дальнеразведывательных групп сообщали, в частности, о регулярном достижении рубежей рек Оскол, Дон, Угра. (В действительности, как следовало из немецких отчетов, опытные авиаторы неоднократно в мае — июне проникали и к Москве.) По сообщению штурмана одного из экипажей 4(F)/121, их отряд и 4(F)/11 действовали севернее широты г. Киров, а два других отряда группы FAGr4 [1(F)/100, 4(F)/14] — южнее города. Типичный вылет

был направлен на просмотр советской аэродромной сети, скажем, в полосе Сухиничи, Мичуринск; на шести — семи обнаруженных здесь аэродромах располагалось не менее 100 советских самолетов. По немецким оценкам, в тылу нашего Центрального фронта в середине мая находилось 400 машин.

Впрочем, они признавали, что подсчеты носили весьма приблизительный характер. То же можно было сказать об изучении основных оборонительных рубежей Красной Армии в районе гигантской дуги. Генерал Ф. Меллентин, в то время начальник штаба 48-го немецкого тк, вспоминал:

«Каждый квадратный метр Курского выступа был сфотографирован. с воздуха. Но, хотя эти снимки и давали представление о расположении русских позиций, их длине по фронту и глубине, они не могли вскрыть систему обороны во всех деталях или дать указание на силу оборонявшихся войск, так как русские — большие мастера маскировки. Мы, безусловно, в значительной степени недооценивали их силы»{79}.

Как теперь известно, у германского командования не имелось исчерпывающих сведений о численном и боевом составе ВВС КА в районе Курского выступа. На Воронежском фронте, где условия местности (степь, отсутствие крупных лесных массивов), казалось, не позволяли надежно скрыть истинное базирование наших авиационных частей и соединений, тем не менее удалось ввести в заблуждение экипажи разведывательных самолетов противника. Прежде всего здесь хорошо замаскировали большинство действующих, а также создали целую сеть ложных аэродромов.

В тесном контакте с оперативным отделом и отделом аэродромного строительства проводила работу маскировочная служба аэродромов 2-й ВА. Ее возглавлял майор В. И. Лукьянов, в прошлом московский архитектор. Непосредственное строительство осуществляла 5-я инженерно-минная бригада Резерва Главного командования (командир подполковник Столяров). На расстоянии в несколько километров от летных полей ее воины устанавливали макеты, строили различные сооружения, характерные для действующих аэродромов. В среднем для выполнения всех работ на каждом ложном аэродроме подразделению из 20 человек требовалось от четырех до шести суток.

На 33 ложных аэродромах, таких, как Гредасово, Грязное, Прохоровка, бригада установила 28 макетов истребителей, 152 картонных штурмовика, 191 чучело, имитирующее военнослужащих. В ряде случаев саперы с успехом использовали сооружения, оставшиеся после убытия действующих частей. А команды ложных аэродромов усиленно имитировали напряженную «работу»; временами сюда приземлялись «настоящие» самолеты. В результате удалось скрыть истинное базирование нашей авиации. Всего за июнь [37] 1943 г. немецкая авиация совершила на наши аэродромы 21 налет, причем только в трех случаях под удар попали самолеты на действующих аэродромах. В отчете, составленном уже после сражения, начальник инженерных войск Воронежского фронта генерал И. В. Бордзиловский отмечал:

«Устройство ложных аэродромов является весьма эффективным приемом маскировки авиации в степной местности, с помощью которого почти всегда можно достигнуть желаемых результатов по дезорганизации противника и отвлечении его авиации от действительных аэродромов»{80}.

Высоко оценил эту важную деятельность и командарм-2 генерал С. А. Красовский:

«Начальник маскировочной службы и солдаты аэродромных команд проявляли столько выдумки, что мы сами диву давались. Помню, мы с летчиком A.A. Пальчиковым едва отыскали аэродром Грушки, где базировался 27-й иап... Чтобы скрыть от глаз немцев аэродром, бойцы по эскизу Лукьянова замаскировали взлетно-посадочную площадку так, что она сверху казалась изрезанной оврагами, хорошо вписывающимися в общий рисунок местности. Бойцы скосили клевер, а образовавшиеся участки засыпали соломой и сожгли ее. На обожженных местах имитировали овраги, по летному полю сделали ложную дорогу»{81}.

Командир 27-го иап подполковник В. И. Бобров добился строгой дисциплины маскировки; самолеты выруливали на старт прямо из капониров, что, несомненно, спасло часть от потерь на земле. А 3 июля, буквально накануне неприятельского наступления,

команда ложного аэродрома Гредасово обстреляла из винтовок кружащийся над их головами немецкий двухмоторный самолет, который задымился и упал в районе Солнцево{82}. По донесению наших бойцов, они уничтожили Bf.110, а немцы признали потерю Ju.88 из группы II/KG3. В ходе же оборонительных боев на бутафорские объекты противник предпринял девять налетов, сбросив 212 разных бомб. Немецкие разведчики не сомневались, что на Ромахово, Голубино, Грязное и других ложных аэродромах базируется по одному — два советских авиаполка.

Впрочем, далеко не всегда достоверная информация поступала и в разведотделы наших штабов. Например, сбитый 11 июня советскими истребителями штурман экипажа К. Леман (К. Lehmann) из 4(F)/121 сообщил о новой структуре, которую, якобы, в начале лета 1943 г. приняло на вооружение люфтваффе, авиадивизиях. По словам офицера, дивизии — соединения смешанного состава. В каждую из них могут входить одна — две группы бомбардировщиков, одна — две группы пикирующих бомбардировщиков, не менее двух групп истребителей, возможно, одна-две группы штурмовиков; всего 6–8 групп по 30 самолетов каждая. Однако авиадивизии были созданы в начале Второй мировой войны, затем переформированы в авиакорпуса, а вновь немцы вернулись к ним на Востоке в апреле 1942 г. К лету следующего года 1-я авиадивизия (штаб в районе Орла) как структура, вопреки словам пленного, давно завоевала «право на жизнь» и, по мнению германского командования, вполне себя оправдала. [38]

Далекие от объективности данные сообщил сбитый в мае обер-лейтенант Э. Клатт (E. Klatt) из NAGr4:

«Между офицерами идут разговоры, что этой весной немецкие войска будут наступать в районе Ленинграда либо на юге. В районе Орла немецкие войска сейчас обороняются и готовятся к отражению большого наступления русских войск, которое предвидится. Недавно русские захватили одну высоту в районе Малоархангельска (254,6). По этому поводу в сводке верховного главнокомандования немецкой армии было указано, что Советы, поддержанные танками, перешли в наступление в районе Орла, но были отбиты на всех участках»{83}.

Ему вторил другой пленный пилот с разведывательного самолета, утверждавший, что

«раньше среди летчиков господствовали мнения, будто немецкие части непременно будут наступать. Однако после того как мы — разведчики — ознакомились с положением противника перед нашим фронтом, то взгляды изменились на противоположные. Мы установили, что противник имеет по крайней мере трехкратное превосходство в артиллерии и гораздо лучше наших оборудованные позиции. Все летчики сходятся на том, что русские обязательно будут наступать»{84}.

Одновременно немцы проводили различные мероприятия, направленные на введение в заблуждение нашего командования. За трое суток до начала германского наступления советские разведчики, ссылаясь на данные радиоперехватов, утверждали, будто противником производится переброска на другие направления эскадр KG51, 27 и 55 с аэроузлов Брянска и Орла. Заметим, что какого-либо ослабления авиационной группировки, предназначенной для поддержки операции «Цитадель», с конца весны не производилось. К тому же части эскадр KG27 «Бельке» и KG55 «Гриф» входили в состав 4-го ВФ и не занимали аэродромы на северном фасе Орловско-Курской дуги.

Тем не менее все вышеперечисленные сведения не вызвали сомнений и в мае — июне поступили в штаб 16-й ВА. Больше повезло штабным работникам на южном фланге — здесь дезинформация распространялась противником не столь интенсивно. Сбитый юго-восточнее Чугуева огнем зенитной артиллерии летчик II/JG3 А. Фишер (A.Fischer) показал на допросе, что усиленная подготовка к операции «Цитадель» началась с 20 июня, когда сосредоточенные юго-западнее Белгорода войска начали стягиваться в район Томаровки. Пленный поведал не только о базировании своей группы, но и о переброске на данное направление других соединений (JG52 и SchG1), численность которых, впрочем, преуменьшил.

Сведения от военнопленного поступили весьма своевременно, но фельдфебель Фишер не смог убедить ни начальника штаба 2-й ВА генерала Ф. И. Качева, ни начальника разведотдела подполковника Ф. С. Ларина. 29 июня они подготовили доклад в штаб фронта, где отмечалось:

«Маневрирование танками и автотранспортом, проводимое противником ежедневно днем в непосредственной близости от переднего края, и демонстративные попытки резать свои проволочные заграждения и прокладывать проходы в минных полях, по-видимому, имеют цель скрыть истинные намерения противника перейти к длительной обороне. Для наступления у немцев нет превосходства в силах на белгородском направлении. Видимо, наступательных задач противник не ставит»{85}.

Впрочем, наши штабисты вскоре сделали оговорку. По их мнению, вермахт сможет перейти в наступление, если произойдет усиление группировки пехотными соединениями. Однако поступила новая информация: противник усиливает не пехотные, а танковые войска. Вскоре воздушные разведчики сообщили о сосредоточении танков в районе населенных пунктов Муром и Липцы, находившихся между Белгородом и Харьковом. Танки были отмечены 1 июля непосредственно перед линией фронта в районах Томаровка, Зыбино, Борисовка, а также на окраине Белгорода. Вероятно, это были части 48-го тк.

После получения столь тревожных сообщений оборонительную полосу германских войск на глубину до 10 км вновь сфотографировали самолеты-разведчики. Однако определить дислокацию основного ударного кулака немцев — 2-го тк СС — советским авиаторам все же не удалось, что впоследствии негативно сказалось на ходе оборонительных боев в районе Белгорода.

Понимая, что противник свои перемещения производит в основном ночью, командование 2-й и 17-й воздушных армий усилило разведку в темное время суток. Ее проводили на глубину 50–100 км пилоты [39] У-2, Р-5, а также видавших виды СБ. Дальнюю разведку в основном выполняли экипажи «Бостонов». Из донесений ночных разведчиков следовало, что с начала июля резко возросло количество автоколонн противника, двигавшихся от Харькова к линии фронта. Так, в ночь на 1 июля экипажи отметили движение в сторону Белгорода более 200 автомобилей. На следующую ночь удалось обнаружить еще три колонны, общая численность которых оценивалась в 700 единиц техники.

Командование фронтом зачастую требовало подтверждения данных ночной разведки, и утром на задание поднимались экипажи с целью уточнить полученную информацию. Например, в ночь на 3 июля экипаж 244-й бад обнаружил между Харьковом и Белгородом весьма интенсивные передвижения автотранспорта. А в 10 ч утра штаб дивизии получил приказ командующего 17-й воздушной армии

«немедленно выслать экипаж на разведку с задачей установить интенсивность и направление движения автотранспорта, войск, их состав и численность по дорогам Харьков — Отрадный, Харьков — Грайворон, Харьков — Богодухов, Харьков — Валки. Особое внимание — дорогам к северу и северо-западу от Харькова. О важных данных радировать, при благоприятных условиях фотографировать»{86}.

В это время проводились не только интенсивные передвижения немецких наземных войск, но и передислокация основных эскадр 4-го воздушного флота. В распоряжение штаба 8-го авиакорпуса поступили (из 1-го и 4-го авиакорпусов) JG52, StG2, StG77, другие группы и эскадры, которые в несколько этапов, с соблюдением мер маскировки первоначально заняли харьковский аэроузел, а буквально накануне наступления некоторые из них переместились еще ближе к фронту, в район Белгорода. По данным советской разведки, 4 июля не менее 300 самолетов перелетели в период с 17 ч до 18 ч 30 мин. В это же время, например, в Полтаву из Сталина перебазировалась для участия в сражении группа I/KG100.

Таким образом, противник завершал последние приготовления к наступлению. Наши авиаразведка и служба радиоперехвата отметили этот факт. В 16 ч 4 июля после короткой, но мощной артиллерийской подготовки, а также удара около 80 «юнкерсов», действовавших под прикрытием «мессершмиттов», немецкие части предприняли разведку боем. По воспоминаниям Манштейна, ему для создания наблюдательных пунктов требовалось в районе Бутово, Новая Горянка захватить ряд наших опорных пунктов, расположенных на господствующих высотах. Солдатам и офицерам вермахта удалось выполнить поставленную задачу. Авиация 4-го воздушного флота до позднего вечера выполнила на белгородском направлении 224 самолето-вылета. Кроме ударов по переднему краю двухмоторные бомбардировщики бомбили также ближние тылы советских войск в районе Черкасское.

В воздухе в тот вечер противодействие неприятельским экипажам оказали истребители 5-го иак [41] 2-й воздушной армии. В ходе завязавшегося воздушного боя наши летчики заявили об уничтожении 10 немецких самолетов. Противник же признал потерю двух JU.88A из состава II/KG3. Один из них стал жертвой зенитной артиллерии, а другой подбила пара Ла-5 из 88-го гв. иап, заставив совершить вынужденную посадку в районе Ракитное, где его экипаж был пленен частями 40-й армии. Отличился в бою командир полка майор С. С. Римша; можно считать, что именно он открыл счет победам 2-й воздушной армии в оборонительных боях{87}.

В последние дни перед сражением в штабе Рокоссовского царило тревожное ожидание. Данные всех видов разведки подтверждали, что немцы в ближайшее время нанесут удар под основание Орловско-Курского выступа, где оборонялись войска 70-й, 13-й и 48-й армий. Их насыщенность огневыми средствами постоянно росла, достигнув к началу июля невиданной ранее плотности. Особенно мощно выглядела оборона 13-й армии генерал-лейтенанта Н. П. Пухова, прикрывавшей кратчайшее направление на Курск. Сильную и развитую систему обороны имели также соединения 70-й и 48-й армий генерал-лейтенантов И. В. Галанина и П. Л. Романенко, находившиеся левее и правее 13-й армий. Следует подчеркнуть, что командующий фронтом К. К. Рокоссовский был одним из наиболее убежденных сторонников преднамеренной обороны и предпринимал все меры по ее усилению.

В отношении участия авиации 16-й воздушной армии в предстоящем сражении мнение командующего

фронтом по всей видимости оказалось решающим. Предусмотренные планом боевого использования авиации налеты на немецкие аэродромы были отменены отчасти из-за рассредоточения немецкой авиации по многочисленным полевым площадкам вблизи Орла, отчасти из-за небольшой вероятности нанести противнику чувствительные потери при несопоставимых со своей стороны. В этих условиях было принято решение отказаться от активных действий авиации, предоставив «право первого хода» противнику.

Во многих советских документах и свидетельствах участников битвы подчеркивается, что оборона под Курском строилась прежде всего как противотанковая. С этим трудно поспорить. В систему ПТО прямо или косвенно включалась вся армейская и дивизионная артиллерия, в том числе реактивная и зенитная. Общая плотность артиллерийских стволов на всем фронте составляла 35 орудий на километр Центрального фронта, а в полосе 13-й армии, где предполагался главный удар неприятеля, плотность была доведена до 92 орудий на километр фронта, а на некоторых участках даже до 125 орудий. Более трети всех пушек являлись специальными противотанковыми.

Однако не меньше внимания уделялось и прикрытию группировки наземных войск средствами ПВО. Большая часть средств зенитной артиллерии была заблаговременно сосредоточена для прикрытия армий первого эшелона и частей усиления. При этом соблюдались весьма компактные порядки расположения зенитных полков и дивизий, позволявшие [42] поддерживать между ними огневую связь. Если для прикрытия полосы Центрального фронта (участка протяженностью 306 км) имелось 986 различных зенитных орудий, то оборонявшуюся на 32-километровом фронте 13-ю армию прикрывало 32 орудия среднего калибра, 110 малокалиберных пушек и 128 зенитных пулеметов. Эти силы были сведены в две зенитно-артиллерийские дивизии (1-ю и 25-ю) и один отдельный полк, что обеспечило исключительно высокие плотности зенитного огня на малых и средних высотах{88}.

После полученного фронтами утром 2 июля предупреждения Ставки о возможном переходе противника в наступление прошло три томительных дня, однако немецкие войска не проявляли активности. Командование Центрального фронта заблаговременно спланировало провести мощный огневой

налет по изготовившемуся к броску неприятелю с привлечением всей артиллерии трех общевойсковых армий, а также авиации 16-й воздушной армии. Удары более 1000 орудий и минометов, а также рейды ударных самолетов были призваны сорвать немецкое наступление в самом его начале. Однако для четкой реализации замысла требовалось знать точное время вражеской атаки. Данные, полученные от перебежчиков, говорили о приближении решающих событий, но, к сожалению, не давали однозначного ответа на вопрос: «Когда?» Только вечером 4 июля, после предпринятой противником на соседнем Воронежском фронте разведки боем, стало понятно, что начало давно ожидаемого немецкого наступления не за горами. И действительно, грандиозное сражение развернулось уже на следующее утро. [45]