Социалистическое отечество в опасности (18–21 февраля)
Немецкие и австрийские войска перешли в наступление на Восточном фронте 18 февраля, осуществив в этот день захват Двинского железнодорожного узла, а на участках 8-й армии в Прибалтике и 10-й в Белоруссии — 19 февраля{117}. Действуя согласно ранее разработанному плану, немецкие войска в Прибалтике сосредоточили основные усилия на псковском и нарвском направлениях.
Наступление противника на Псков
Для наступления на Псков немцы имели два основных операционных направления: двинско-псковское и рижско-псковское. Направление Екабпилс, Остров являлось вспомогательным.
На двинско-псковском направлении (на фронте 5-й армии). 18 февраля В. И. Ленин, вызвав к аппарату членов Двинского Совета и проверяя, какие ими получены директивы из Смольного в связи с предстоящим наступлением немцев, попросил сообщить обстановку. Члены Совета доложили, что «сию минуту Главковерх прислал телеграмму, что нужно отступать, уничтожая все за собой. Двинск придется оставить». Было также доложено, что «никаких выступлений со стороны немцев пока нет. В городе царит паника, над ним, летают очень низко немецкие аэропланы и разбрасывают прокламации». На вопрос, какие будут директивы на дальнейшее, В. И. Ленин указал: «Примите меры к установлению связи во время отступления. Поставьте аппараты [69] Юза в вагон, а также комплект юзистов и опытного механика. Передайте комиссариату{118}, чтобы при отступлении все уничтожалось. Примите также меры к возможности в последний момент вывезти организации, так как задача немцев, надо полагать, — вылавливать революционные центры. Если удастся прочесть немецкие прокламации, то передайте нам. Связь с нами поддерживайте возможно чаще»{119}.
На вопрос, как поступить с мостами во время отступления, Ленин ответил: «Конечно, взрывать!»
По получении предупреждения о прекращении перемирия Совет армейских комиссаров 5-й армии 18 февраля издал следующий приказ:
«По полученным из штаба фронта и от немцев сообщениям, 18 февраля в 12 часов противник открывает против нас боевые действия... Частям, занимающим передовые линии и находящимся на левом берегу Двины, отойти за реку. Город Двинск будет оставлен, мост, склады снарядов, часть ледяной поверхности будут взорваны минноподрывной ротой. В дальнейшем приказываю всем частям Красной Армии, частям 37, 19 и 27-го корпусов отступать вдоль Псковского шоссе, задерживаясь на выгодных для обороны рубежах у Вышки, Рушоны, ведя малую партизанскую войну. Частям 14-го корпуса двигаться вдоль Риго — Орловской железной дороги до дриссенских позиций. Частям 45-го корпуса отступать на Придруйск и задерживаться на дриссенских позициях. В окончательном виде части армии должны сосредоточиться в двух группах: а) части Красной Армии, 37, 19 и 27-го корпусов в тылу режицкой позиции, б) части 14-го и 45-го корпусов в тылу дриссенских позиций. Одновременно отдано распоряжение приступить к экстренной эвакуации из Двинска... Порча железнодорожного пути и сооружений будет поручена особому отряду, сформированному от частей Красной Армии»{120}.
Воспользовавшись начавшимся отходом частей с передовой линии на левом берегу р. Двина, после полудня 18 февраля немецкие передовые отряды 5-й пехотной дивизии численностью по 50–60 человек с бронеавтомобилями впереди быстро проскочили мосты через Двину и обезоружили [70] караулы. Минеры при появлении немцев растерялись и, несмотря на то что все мосты были заминированы, не взорвали их. Отряды противника (до батальона каждый) устремились на восток с целью перерезать Северо-Западную и Риго-Орловскую железные дороги; части, охранявшие вокзалы, сопротивления не оказали. Мелкими отрядами враг сразу же захватил весь город и железнодорожный узел, на котором осталось значительное количество паровозов и вагонов{121}.
Дивизии противника, действовавшие в обход Двинска, из-за снежных заносов продвигались медленно. Отходящие части русской армии и уходившие в глубь страны эшелоны преследовались только отдельными самолетами.
Не оказали какого-либо серьезного сопротивления также и остальные корпуса 5-й армии. Например, в 138-й пехотной дивизии 37-го армейского корпуса, как только немцы открыли около 11 часов 18 февраля артиллерийский огонь в районе оз. Вуцен, солдаты 550-го Игуменского полка сразу же начали отходить с позиций, а артиллеристы 138-го артиллерийского дивизиона побросали орудия и разошлись{122}.
Противник начал разбрасывать агитационные листовки. В этих листовках немецкое командование предлагало всем частям русской армии кратчайшим путем покинуть пределы Лифляндии и Эстляндии, так как якобы всякое сопротивление их бесполезно. Угрожая, немецкое командование в листовках предупреждало, что каждый взятый с оружием в руках в тылу немецкой армии будет рассматриваться как разбойник и расстреливаться.
Эти листовки усилили деморализацию армии: мероприятия по обороне срывались, огульное отступление стало распространяться все шире.
19 февраля после первых быстрых успехов командующий армейской группой «Д» приказал 53-му корпусу, выделив часть сил для наступления по железной дороге на Дриссу, главными силами наступать вдоль железной дороги и шоссе на Псков и захватить его как «важный пункт главной дороги, ведущей на Петербург»{123}. В распоряжение корпуса были предоставлены колонны грузовых машин, железнодорожный транспорт и необходимый строительный материал для восстановления дорог и мостов. В этом приказе [71] подчеркивалось, что «необходимо глубоким ударом по отступающему противнику разбить большевиков; поэтому необходимо быстрое преследование даже совершенно слабыми силами при наивысшем использовании для всех родов войск автотранспорта и железной дороги... Необходимо медленно подтягивать главные силы, щадя при этом личный состав и коней».
В сущности все оперативное искусство и тактика немецкого командования во время боевых действий под Псковом и Нарвой свелись к этому. В то время как передовые отряды немцев, не встречая сопротивления, продвигались на поездах, автомашинах и на санях далеко впереди от медленно подтягивавшихся главных сил, в промежутки между ними выходили части и соединения «окруженных» русских войск, направлявшиеся в указанные им пункты сосредоточения.
На направлении Екабпилс — Остров (на фронте 1-й армии). 1-й армии было приказано, усилив передовые части для прикрытия важнейших путей отступления, выдвинуть конных разведчиков для поддержания соприкосновения с противником, с утра 20 февраля начать отход и в четыре перехода отойти главными силами на позиции к линии Валга — Режица (Резекне). Штабам корпусов предписывалось остановиться: 21-му — в Одумово, 1-му — на ст. Балви и 28-му — на ст. Карсава. Задачи 21-му и 1-му корпусам — прикрывать направление на Остров; 28-му корпусу предстояло оборонять Режицкий узел с запада и с юго-запада (корпусу подчинялась 2-я кавалерийская дивизия).
При отходе корпуса должны были «принять все меры к уничтожению и порче не могущих быть вывезенными или использованными запасов и материальной части артиллерии. Железнодорожные пути в своих полосах корпусам на каждые 10 верст разбирать по две версты»{124}. Штабу армии предписывалось 21 февраля переехать в Остров и оставаться в вагонах, а при приближении противника — перейти в Старую Руссу{125}.
К утру 21 февраля корпуса 1-й армии отошли: 21-й — в район Лаззерн, 1-й — в Мадона и 28-й — в Виланы {126}.
Командование 1-й армии понимало всю серьезность создавшегося положения. Удержание железнодорожного узла Резекне имело исключительное значение. С захватом врагом Резекне перерезались тыловые пути 28-го корпуса, а с [72] дальнейшим продвижением противника на Пыталово перехватывались все армейские тыловые пути. Поэтому предполагалось в район Резекне собрать наиболее стойкие части армии и отряды красноармейцев и направить туда бронепоезд и все наличные автомобили.
Командование фронта, принимая во внимание моральное состояние частей, считало сопротивление на режицких позициях бесполезным и отдало приказ 5-й армии отходить вдоль железной дороги Режица — Ново-Сокольники — Великие Луки, рекомендуя выставлять заставы на дорогах, которые оказали бы «хотя какое-нибудь сопротивление» блиндированным поездам и бронеотрядам противника. Одновременно командование дало указание и на разрушение Северо-Западной железной дороги{127}.
Правофланговый 37-й корпус 5-й армии отошел 20 февраля от Резекне на восток в район Саркани, части 28-го корпуса 1-й армии не успели подойти к Резекне и вообще к железной дороге Двинск — Псков. 21 февраля немцы заняли Резекне и, используя железнодорожный состав, захваченный в Двинске, быстро начали «железнодорожный марш» на Псков по почти необороняемой железной дороге, ставя в тяжелое положение соединения и части 1-й армии.
На рижско-псковском направлении (на фронте 2-го красноармейского полка). Командование 8-й немецкой армии получило разрешение начать операцию не 18 февраля в полдень, как армейская группа «Д», а с утра 19 февраля, чтобы за первый день возможно глубже вклиниться в расположение русских, и предоставило командирам корпусов определить самим время начала наступления, исходя из местных условий (схема 4).
Командир 60-го армейского корпуса приказал подвижным отрядам дивизии перейти передовые линии в 6 часов 19 февраля. Из каждой дивизии было выделено по два отряда силою до двух батальонов каждый с приданной артиллерией и саперами.
Отряды, надеясь на проводников, не произвели предварительной разведки и заняли исходное положение далеко от передовой позиции, оставленной русскими по заключении перемирия. Преодолевая снег, проволочные заграждения и заброшенные окопы, первыми завязали бой с 3-м батальоном 2-го красноармейского полка отряды 77-й резервной дивизии, [73] наступавшие из района южнее Рагана в направлении Инциемс, Страупе. Передовые отряды 4-й кавалерийской дивизии, наступая в направлении Бридули — Видрижи, Бридули — Ледурга, двумя часами позднее вступили в бой с 1-м батальоном этого же полка. Еще позднее отряды 19-й ландверной дивизии, перейдя р. Петэрупе, завязали бой с 7-й ротой 2-го батальона.
Командир 2-го красноармейского полка, оставленный, как уже говорилось выше, штабом 6-го Сибирского корпуса без связи с тылом и соседями, не знал, что левее его находился 43-й армейский корпус, а севернее, на побережье, — 13-й. Будучи занят укреплением позиций и вопросами снабжения полка, он не получил никаких указаний или предупреждений [74] свыше о прекращении перемирия, о возобновившемся состоянии войны с немцами.
Получив по телефону донесение от командира 3-го батальона о переходе противника в наступление и отходе под натиском его превосходящих сил батальона к Страупе, командир полка запросил об обстановке командиров 1-го и 2-го батальонов. Получив ответ, что на их участках спокойно, передвижений противника незаметно, и решив, что на участке 3-го батальона немцы проводят обычный разведывательный поиск, принятый за наступление, он выехал в Страупе, чтобы перехватить отступающий батальон и возвратить его на оставленный боевой участок.
В Страупе командир 3-го батальона доложил, что противник перешел в наступление тремя — четырьмя батальонами с артиллерией; роты батальона вначале упорно сопротивлялись, но противник, пользуясь превосходством, без труда стал теснить и обтекать батальон, чем и вынудил его к отходу.
Не зная всей сложившейся в районе обстановки, командир полка повернул батальон, приказав ему восстановить положение, и собирался на месте удостовериться в исполнении приказа. Но в это время заместитель доложил по телефону из штаба полка, что противник перешел в наступление и на участке 1-го батальона.
3-й батальон выступил из Страупе обратно на Инциемс, а командир полка выехал в штаб, где ему стало известно, что и на правом фланге полка, где располагался 2-й батальон, противник также перешел в наступление. Если командир 1-го батальона (бывший подпоручик) спокойно докладывал о действиях с боем отходящего батальона, то командир 2-го батальона Чернышев нервничал у телефона. Тогда командир полка, оценив обстановку, решил стянуть 1-й и 2-й батальоны к югу и юго-западу от Лимбажи, чтобы усилить это направление, а штаб полка перевести в Лимбажи (была надежда связаться по городской линии со штабом армии). Возвратившемуся 3-му батальону, встреченному артиллерийским огнем, в результате боя все же пришлось отойти в Страупе, где ему было приказано организовать оборону, прикрыв от противника основные пути вдоль дорог Страупе — Валмиера и Страупе — Лимбажи.
С наступлением темноты батальоны 2-го красноармейского полка заняли указанные им районы обороны. [75]
19-я ландверная дивизия передовыми частями достигла устья р. Аге и отрезала там 8-ю роту, располагавшуюся на побережье у Петэрупе. Не предупрежденная командиром батальона о наступлении немцев, рота была захвачена противником.
Передовые части 4-й кавалерийской дивизии достигли Видрижи. По хвастливому заявлению немецкого командования, ею было захвачено 6 орудий, тогда как 2-й красноармейский полк вообще не имел ни одного орудия.
Передовые части 77-й резервной дивизии продвинулись до Инциемс.
Тщетно пытаясь через городское отделение связи связаться со штабом армии или с какой-либо воинской частью в Валмиера, командир полка был в затруднительном положении: оторванный от соседних частей (связь с ними также отсутствовала), он никак не предполагал, что немцы перешли в общее наступление.
Тем временем от командира 1-го батальона было получено донесение, что батальон снялся с позиции и направляется в город. Командир полка, послав своего заместителя на ст. Озолы связаться по железнодорожному проводу с Валмиера, выехал навстречу подразделениям 1-го батальона.
— Почему снялся батальон? — спросил он командира.
— А вы спросите у них, — ответил командир батальона, показывая кивком головы на бойцов.
Обратившись к красноармейцам, командир полка призвал их беспрекословно выполнить приказ. Этого требовали интересы революции, этого требовала ответственность, возложенная Родиной на части новой армии. Солдаты молча топтались на месте.
Ночную тишину прервала решительная команда командира 2-й роты бывшего фельдфебеля Сливы:
— Вторая рота, правое плечо вперед, за мной... шагом марш!
За 2-й ротой повернулся весь батальон, и вскоре его подразделения заняли оставленные позиции. [76]
20 февраля 19-я ландверная дивизия, наступавшая по побережью Рижского залива, не встречая сопротивления, достигла Скродэли и на другой день продолжала движение на север.
Передовые части 4-й кавалерийской дивизии, наступая на Лимбажи, 20 февраля завязали бой с 1-м батальоном 2-го красноармейского полка. По немецким данным, «лишь у южной окраины Лимбажи отряд Шмидта наткнулся на сопротивление. Сопротивление красногвардейцев было сломлено, в плен было взято два офицера, 50 рядовых, захвачено 13 орудий, 4 миномета, большое количество передков, патронных повозок и других повозок...»{128}
В действительности же 1-й батальон, завязав бой, заставил передовой отряд 4-й кавалерийской дивизии развернуться.
Тем временем подразделения 2-го батальона при виде наступающего противника самовольно снялись с позиций и прибыли на городскую площадь. Заметив это, подразделения 1-го батальона, решив, что есть на это приказ, также начали отходить в город.
Создавшаяся обстановка вынудила командира полка вывести полк из города и занять оборону южнее Озолы.
В то время со станции Озолы пришло донесение, извещавшее о том, что там получено распоряжение: полку двигаться к станции, куда скоро будут поданы эшелоны для отправки полка в Валмиера.
К вечеру 2-й полк (без 3-го батальона) прибыл в Валмиера, где получил указание погрузиться в эшелоны и следовать в Псков в распоряжение командования Северного фронта.
К утру 22 февраля 1-й и 2-й батальоны 2-го красноармейского полка собрались в Пскове в казармах Иркутского полка.
4-я кавалерийская дивизия противника, действовавшая вяло, только 21 февраля вышла на железную дорогу Айнажи — Валмиера.
77-я резервная дивизия, продолжая 20 февраля движение через Страупе по дороге на Валмиера и не встречая сопротивления, выделила приданный эскадрон с пулеметной командой и взводом мотоциклетной роты 4-й кавалерийской дивизии и 21 февраля двинула его на Валмиера.
На фронте 43-го армейского корпуса. Получив извещение [77] о прекращении перемирия, командир 43-го армейского корпуса 18 февраля отдал войскам необходимые распоряжения: 109 и 3-й Особой пехотным дивизиям приказывалось продолжать выполнять задачи по охране боевых участков и при наступлении противника противодействовать ему вооруженной силой{129}; в случае невозможности из-за расстройства частей оказать врагу упорное сопротивление — вести малую войну, действуя небольшими партизанскими отрядами, которые немедленно выделить из всех частей дивизий; этими отрядами задерживать противника на всех мало-мальских удобных рубежах, памятуя, что главная цель при данных обстоятельствах — выигрыш времени с целью спасения наиболее ценного имущества.
Отход разрешался только под натиском значительных сил противника по приказанию командования с обязательным условием уничтожения всех запасов, невывезенной материальной части артиллерии и порчи путей, особенно шоссе и железных дорог. Пути отхода намечались вдоль Псковского шоссе: 109-й пехотной дивизии — севернее его, а 3-й Особой — южнее; 110-я пехотная дивизия с резервными частями должна была подготовиться к переходу в район восточнее Смилтэнэ; штабы дивизий — в Смилтэнэ (109-я и 110-я) и в ф. Межамуйка (3-я Особая).
Приказ повторял задачу 43-го корпуса: прикрывать шоссе Рига — Псков, имея в виду обеспечение левого фланга 6-го Сибирского корпуса при обороне им валгских позиций.
Штаб корпуса временно оставался в Валмиера, а затем, с началом отхода частей корпусного резерва, переходил в Смилтэнэ{130}.
18 февраля начальник штаба 43-го корпуса сообщил в штаб 12-й армии (№ 0192), что «в 13 час. 50 мин. командир 434-го Череповецкого полка (109-й пехотной дивизии) донес: на участок полка приходил германский лейтенант, парламентер, который передал, что сегодня в 12 часов будет дан орудийный залп по всему фронту; это возвестит, что перемирие кончено и возобновляются военные действия. Приказания о наступлении немцы пока не имеют, но возможно ожидать это приказание с минуты на минуту, причем лейтенант заявил, что если русские при наступлении немцев будут отходить без огня, то немцы тоже открывать огня не будут. Если же со стороны русских будет огонь, то немцы тотчас же тоже откроют огонь». Сообщив, что в 14 час. 05 мин. [78] в направлений станции Лигатне летел немецкий аэроплан, телеграмма заканчивалась так:
«Ввиду заявления лейтенанта комкор вторично просит указания управарм, следует ли оказывать при наступлении немцев вооруженное сопротивление, или отходить без выстрела»{131}.
В тот же день вслед за этим было получено второе донесение (№ 0193), извещавшее, что солдаты 434-го Череповецкого полка самовольно оставляют позиции и собираются на даче Сигулда.
Полковой комитет 434-го пехотного Череповецкого полка совместно с командным составом, обсудив создавшееся положение, решил, что оставшиеся подразделения должны отходить (к станции Лигатне), так как все увещевания полкового комитета ни к чему не привели {132}.
Резервный батальон 433-го Новгородского полка отказался выступить для усиления авангарда. Между тем к этому времени выяснилось, что против участка 433-го Новгородского полка противник произвел смену частей, исправил взорванный мост у м. Аллажи{133}.
Утром 19 февраля стало известно, что на участке 3-й Особой пехотной дивизии в час ночи немцы по дороге Аллажи — Малпил сняли заставу, прервали сообщение, пленных солдат и захваченные пулеметы отправили в тыл. Получив об этом сообщение от бежавшего из плена пулеметчика, командир батальона пытался выслать разведку, чтобы проверить сообщение. Солдаты отказались идти. Тогда командир батальона вместе с начальником пулеметной команды, командиром 12-й роты и тремя солдатами лично удостоверился, что на месте заставы «осталась только шапка и шинель». В донесении штаба дивизии говорилось, что «часть людей без памяти бежит в Малпил, где образовано временное охранение».
Однако управлять частями старой армии, как мы видели выше, уже не представлялось возможным. Развал частей армии распространялся все больше и больше.
Начальник 109-й дивизии донес, что формировать партизанские отряды не из кого. Ни людей, ни артиллерии нет. В Новгородском и Череповецком полках осталось около 60 человек, но и они в таком состоянии, что их нельзя использовать [79] ни для охраны, ни для наблюдения за противником, Остались штабы полков и штаб дивизии{134}.
С утра над участком корпуса, как и во второй половине 18 февраля, немецкие аэропланы производили авиаразведку.
К 13 часам на станции Лигатне от всей 109-й пехотной дивизии остались командиры 433-го и 434-го полков и их адъютанты, по два телефониста и шесть разведчиков. В 13 час. 30 мин. после короткого артиллерийского обстрела ст. Лигатне немцы заняли ее. Специальный состав из паровоза и двух вагонов, предназначенный для подрыва железнодорожных сооружений, мостов и пути, отошел, не успев подорвать пути станции. Штабы полков отошли к штабу дивизии в поселок Лигатне, а оттуда вместе со штабом дивизии направились на Цесис и далее на Смилтэнэ.
Не встречая сопротивления, приданная 219-й пехотной дивизии 18-я штурмовая рота противника в 16 час. 30 мин. заняла ст. Ерика.
В оставшейся в частях среде офицерского состава обнаруживался ненадежный, враждебный элемент. Так, командир бригады Гейерманс, став на путь измены, не пошел со штадивом, а остался на фабрике в поселке Лигатне, ссылаясь на больные ноги.
Сильно повлияла на общее положение и политическая разношерстность выборных комитетов. Если в целом комитеты стояли на большевистской платформе, то далеко не все члены их были истинными большевиками или искренне сочувствующими большевикам. Встречались и шкурники, которые с наступлением трудных дней бросали все и бежали; так, например, поступили некоторые члены комитета 109-й пехотной дивизии, поспешившие скрыться в тылу. Другие же члены комитета и настоящие большевики, не будучи достаточно информированы и инструктированы сверху, не представляли себе всей серьезности обстановки.
В общей неразберихе порой забывали даже о новых красноармейских подразделениях, на которые только и можно было опереться в данной обстановке. Например, сформированная из 109-й артиллерийской бригады 5-я красноармейская батарея, расквартированная на хуторах к северу от Валмиера, выпала из поля зрения командования, хотя командир и комитет батареи неоднократно докладывали о необходимости присоединить ее к другим частям Красной Армии. В одиночестве она простояла до 18 февраля. С переходом [80] немцев в наступление командиру и комитету батареи, вызванным в штаб артиллерийской бригады, сначала «официально» объявили приказ о выступлении батареи в Изборск для обороны тыловой полосы, а потом «неофициально» предупредили, что «на тыловой позиции никого не будет, и посоветовали двигаться прямо на Псков»{135}.
Штаб 109-й пехотной дивизии прибыл в Цесис в 19 часов. Доложив об этом в штаб корпуса, находившийся в Валмиера, начальник дивизии получил приказ принять командование над войсками г. Цесис. Так как в городе никаких войск не было, начальник дивизии посоветовался с председателем Цесисского Исполкома Чариным. Последний заявил, что оставаться в городе бесполезно. После этого штаб дивизии с разрешения командира корпуса присоединился к своему обозу и с утра с остатками дивизии отошел по направлению Смилтэнэ{136}. К вечеру, пройдя Смилтэнэ, он достиг Мерис, где и заночевал.
Части 205-й пехотной дивизии немцев, наступавшей подвижными отрядами в направлении Розитэс, Малпил и Кангари, Сунтажи, к концу дня достигли Кастране, Малпил.
По итогам первого дня наступления (19 февраля) немецкое командование сделало вывод, что, хотя противник и не оказал серьезного сопротивления, «основным силам дивизий приходилось преодолевать более значительные трудности и продвигаться вперед значительно медленнее, чем подвижным отрядам»{137}.
В числе трудностей упоминаются и снежные заносы, в которые «повозки погружались по оси», и «воронки на дорогах, засыпанные снегом», и «замороженные засеки», и «узкие дороги» и т. п.
Надо полагать, однако, что медленному продвижению германских войск мешали не столько узкие дороги и повозки, соскальзывавшие в обочину или опрокидывавшиеся набок, сколько надвигавшееся разложение самой немецкой армии, которая была уже не той, что в годы 1914, 1915 и 1916-й. Необходимо отметить, что если 8-й немецкой армии удалось организовать боеспособные подвижные отряды, то ее основные силы, несмотря на обещание платить солдатам по 40 марок в день{138}, уже не отличались боеспособностью. [81]
Немецким солдатам нужен был мир не меньше, чем русским.
При том настроении, с каким перешла в наступление немецкая армия, с нашей стороны требовалось оказать небольшое сопротивление, чтобы приостановить ее движение, но именно в эти дни советское командование, кроме уверенности в правоте своего дела, фактически не располагало ничем, чтобы дать надлежащий отпор врагу.
19 февраля 1918 года областной Исполнительный комитет Советов Западной области и франта в Минске обратился к населению с воззванием:
«Товарищи и граждане.
Российские трудящиеся объявили войну прекращенной, а германские империалисты ее возобновленной. Сегодняшние ночные сведения неофициального характера сообщают о занятии немцами Двинска и о появлении германских аэропланов в некоторых пунктах нашего фронта. Правда, сведения эти окончательно не проверены, но и их достаточно, чтобы сказать, что немецкая контрреволюция идет на соединение с силами российской контрреволюции с целью заглушить громовые раскаты нашей трудовой революции. Советская власть отлично понимает, что нашествие западного империализма для нашей буржуазии и ее спутников является неожиданным вкладом, но вместе с тем для нас ясно, что последствия этого нашествия всею своей тяжестью падут на плечи трудового народа. Ввиду этого областной Исполнительный комитет предлагает населению сохранять полное спокойствие и оставаться на своих местах; никаких передвижений, эвакуации и бегства, все это явится бедствием для народонаселения края. Мы не воюем, мы не бежим в панике, а спокойно продолжаем свою повседневную работу, но при этом, в случае надобности, мы защищаемся и обеспечиваем целость и безопасность наших жилищ и органов нашей власти. В частности, войска по определенному плану высшего командования будут придерживаться уже предуказанной им тактики, о которой считается преждевременно распространяться. Областной Комитет Советов обращается ко всем гражданам с предложением избегать провокаций и замешательства. Всякие действия и слухи, направленные к использованию создавшегося положения вещей с целью спровоцировать население, будут пресечены в самом их корне»{139}.
20 февраля подвижный отряд немцев, выступивший со [82] ст. Ерика, после боя с отрядом красноармейцев, оказавшим врагу сопротивление, занял ст. Цесис{140}.
Немецкие части, продвигаясь далее на север, вечером того же дня завязали бой с отрядом красноармейцев у ст. Валмиера.
Оборонявшие станцию красноармейцы дали возможность отправить последние два состава поездов, в том числе и минноподрывной, предназначенный для порчи железной дороги к взрыва мостов.
Тем временем подоспели основные силы подвижного отряда 219-й пехотной дивизии, подошедшие к городу с юга. Завязались ночные уличные бои с красноармейцами и местными красногвардейцами. К утру 21 февраля немецкие войска захватили город. В городе немецкие войска взяли в плен 20 красноармейцев и среди них члена комитета А. Дылле{141}. Красноармейцы были расстреляны, а тов. Дылле повешен на площади.
Командование 8-й немецкой армии, узнав о повторном предложении Советского правительства заключить мир, потребовало от войск скорейшего захвата Латвии и Эстонии. 20 февраля оно отдало распоряжение:
6-му армейскому корпусу (с выходом на рубеж Валмиера с утра 23 февраля ему переподчинялась 77-я резервная дивизия из 60-го корпуса), обеспечив себя с юга со стороны Алукснэ, выйти на рубеж р. Эми-йэги между Чудским и Выртс-Ярв озерами, город Алукснэ.
60-му армейскому корпусу (наступавшему на север вдоль побережья залива) овладеть возвышенностью в районе Вильянди и гаванью Пярну, установив там связь с Северным корпусом.
Во исполнение приказа командир 6-го корпуса приказал 77-й резервной дивизии наступать по железной дороге на Валга, а 219-й пехотной дивизии двумя колоннами: правой — по Псковскому шоссе, а левой — на Цесис и далее на Выру.
Правофланговая 205-я пехотная дивизия 20 февраля продолжала медленно продвигаться по глубокому снегу. Так как обеспечение правого фланга оказалось излишним (нигде на этом направлении сопротивления не оказывалось), командир 6-го армейского корпуса получил разрешение от командующего армией вывести дивизию на Псковское [83] шоссе в районе Пулли и веста ее за правой колонной 219-й пехотной дивизии.
21 февраля 219-я пехотная дивизия так же, как 77-я резервная и 4-я кавалерийская дивизии, образовала более мелкие подвижные летучие отряды и направила их в голове главных сил колонны; в частности, две роты пехоты с восемью пулеметами на санях и конными связными были направлены на Смилтэнэ. Около полудня этот отряд после небольшой стычки овладел Смилтэнэ.
Продвижение более сильного передового отряда 77-й резервной дивизии на Валга проходило без сопротивления.
Фактически железнодорожный участок Валмиера — Валга остался без прикрытия. Если 43-й корпус, отступая, двигался к югу от железной дороги Рига — Псков, то основная масса 6-го Сибирского корпуса отходила к Валга севернее этой дороги. Отходившая из Валмиера к Валга 1-я железнодорожная бригада не разрушила ни железнодорожного полотна, ни железнодорожных мостов.
День 22 февраля немцы употребили на сбор лошадей и саней у местного населения.
С отходом корпусов — 6-го Сибирского из Валга на Тарту, 43-го на Псковское шоссе и 2-го Сибирского в Печоры — город Валга оборонялся лишь небольшим отрядом красноармейцев{142} и солдат старой армии, оставленным не столько для обороны, сколько для уничтожения складов и вокзала, что отрядом и было выполнено. Оказать серьезного сопротивления этот отряд естественно не мог. 22 февраля город был оккупирован немецкими войсками.
Обстановка в полосе 2-го Сибирского корпуса. 20 февраля на корпус была возложена задача оборонять изборские позиции и принять на себя отходящие части армии. Начальникам 4-й и 20-й Сибирских дивизий приказывалось приступить к формированию отрядов из красноармейцев{143} [84] и охотников, усиленных пулеметами и орудиями. Оборона изборских позиций между дивизиями распределялась так: участок в районе железной дороги Выру — Псков от Псковского озера до Сунковичи включительно поручался 4-й дивизии, а участок в районе Псковское шоссе от деревни Сунковичи (иск.) до озера Велье включительно — 20-й дивизии; на нее же возлагалось и наблюдение за участком от этого озера до р. Великой.
Оборону намечалось вести узлами, занимая лишь важные пути, то есть железную дорогу, шоссе и хорошие грунтовые дороги, и наблюдая промежутки.
Передвижение во вновь назначенный район должно было пройти походным порядком.
Штаб корпуса к утру 22 февраля переходил в Псков.
Наступление противника на Нарву
Обстановка в Таллине. Получив сообщение о прекращении перемирия и возобновлении состояния войны, начальник береговой обороны собрал совещание командного состава и комитета Ревельского укрепленного района. Учитывая состояние войск, совещание признало положение угрожаемым и рекомендовало срочную эвакуацию в тыл наиболее ценного наземного имущества и вооружения.
Поскольку создалось противоречивое неопределенное положение, вызванное, с одной стороны, приказом Верховного Главнокомандующего о выходе России из войны с центральными державами, а с другой стороны, предполагаемым возобновлением в полдень 18 февраля военных действий, комендант крепости и начальник береговой обороны при морском фронте послали вышестоящему командованию 17 февраля (№ 64) запрос:
«Ввиду сообщенной нам по прямому проводу радиограммы о возобновлении Германией в 12 часов дня 18 февраля войны с Россией просим категорических директив: 1) следует ли открывать огонь по могущим появиться передовым частям германцев с островов на материк; 2) следует ли открывать огонь при появлении германского флота; 3) следует ли завтра же начать эвакуацию наиболее ценной материальной части и в утвердительном случае просим подать не менее 50 платформ и 1000 вагонов. Ответ необходим не позднее 7 часов утри 18-го, чтобы успеть сообщить его на побережье» {144}. [85]
В ночь на 18 февраля батареи Приморского фронта были предупреждены, что с двенадцати часов 18 февраля Германия находится в состоянии войны с Россией. Батареям было предложено усилить бдительность и наблюдение, в случае наступления неприятеля без приказания огня не открывать, а, установив за ним наблюдение, немедленно сообщать о всех его движениях в Управление Приморского фронта. Тогда же был предупрежден комендант острова Вормси, на котором находилась рота военно-морской десантной бригады. Эта рота имела задачу защищать расположенные на острове наблюдательные посты службы связи и отходить с острова в случае наступления крупных сил противника. Роте было приказано в случае наступления немцев огня не открывать и отступать на материк, сохраняя связь с неприятелем и донося о всех его движениях начальнику Хапсалусского отряда, которым был командир 1-го Эстонского пехотного полка.
18 февраля Верховная морская коллегия и командование Северного фронта сообщили (в ответ на посланный накануне запрос), что в случае «фактического нарушения германцами перемирия оказывать все возможное <сопротивление. — А. Ч.> как наступающим сухопутным силам, так и проникновению германского флота в Финский залив...
...Немедленно начать эвакуацию наиболее ценных материалов. В случае продвижения германских войск на нашу территорию и невозможности эвакуировать ценное имущество таковое уничтожить... эвакуировать сейчас сухопутным путем невозможно из-за недостатка вагонов и времени... вывести все что возможно морем в Гельсингфорс (Хельсинки)». В течение дня от некоторых приморских батарей поступили требования об их эвакуации.
Учитывая опыт Моонзундской операции, во время которой нежелающие сражаться мешали другим исполнять свой долг, а также создавшуюся обстановку, Центральный Комитет береговой обороны и начальник последней обратились в Центробалт с предложением: так как нападение флота противника на Ревель (Таллин) маловероятно вследствие климатических условий (залив покрыт льдом), а моральное состояние личного состава батарей крайне низкое, уволить в запас подлежащие годы; остальных нежелающих сражаться направить в Петроград в распоряжение Верховной морской коллегии; из добровольцев оставить на батареях подрывные партии до нужного момента и для охраны эвакуируемого имущества; сформировать из эвакуированных [86] команд батарей партизанские отряды, которые могли бы в данной обстановке иметь большее боевое значение, чем батареи, которым не по кому будет стрелять.
Для поднятия настроения команд на батареи были отправлены члены Центрального Комитета береговой обороны. В основном комитеты воинских частей, соединений и учреждений руководствовались указаниями большевистской партии и стояли, как тогда говорилось, на платформе Советской власти. Однако не все посланные члены комитетов оказывались достойными этой миссии; отдельные члены комитетов не всегда твердо и уверенно проводили линию партии, а иногда плелись даже в хвосте нездоровых настроений. Так, некто Огурцов, прибывший во 2-й артиллерийский дивизион, поддался демобилизационным настроениям батарейных команд, в результате дивизионный комитет совместно с Огурцовым постановил: команды с Балтийско-портских (Пальдиски) батарей немедленно эвакуировать в Ревель (Таллин), батареи же уничтожить. Все попытки удержать команды на месте не привели ни к чему. Команды прибыли в Таллин, оставив на местах офицеров и по два-три солдата, подготовив батареи к взрыву. Такое же нервозное настроение было и у команд на островах Нарген и Вульф.
С утра 19 февраля энергичным ходом шла морская эвакуация, а также погрузка имущества артиллерийского склада в вагоны.
В ночь на 18 февраля в штаб немецкого губернатора Моонзундских островов в Курессаре из Хапсалу прибыли два предателя из 1-го Эстонского полка и от имени командира полка заявили, что при переходе немцев в наступление полк «по ликвидации некоторых ненадежных элементов подчиняется немецкому командованию»{145}, и посоветовали с переходом Северного корпуса на материк вести наступление не на Пярну, а на Таллин, «как центр, в котором сосредоточены все революционные происки Эстонии»{146}.
Наступление немецких войск Северного корпуса было осуществлено тремя колоннами.
Гарнизон острова Хиума (2, 4 и 6-й мотоциклетные батальоны, 62-й снайперский батальон, один эскадрон 2-го лейб-гусарского полка, дивизион 8-го полка полевой артиллерии, одна батарея 5-го резервного пехотно-артиллерийского [87] полка и одна саперная рота) получил задачу овладеть Хапсалу.
Гарнизон островов Сарема (Эзель) и Муху (365-й пехотный полк, 255-й резервный пехотный полк, 5-й и 1-й мотоциклетные батальоны, 27-й снайперский батальон, три пулеметные роты 2-го и 16-го полков ландштурма, 1/2 эскадрона 2-го лейб-гусарского полка, два дивизиона 8-го полевого артиллерийского полка, одна батарея 99-го пехотно-артиллерийского дивизиона, две саперные роты) был расчленен примерно на две равные колонны с ближайшей задачей овладеть Лихула.
После полудня 19 февраля средняя колонна заняла пехотой и артиллерией остров Кессе (Кессулайд), чтобы при необходимости поддержать артиллерийским огнем форсирование колоннами пролива Сур-Вяйн.
20 февраля в 6 час. головные отряды средней и южной колонн начали продвижение по льду через пролив Сур-Вяйн и к 9 час. достигли материка, заняли Виртсу и стали продвигаться к Лихула, не встречая русских частей (посты связи и небольшая группа красногвардейцев из Виртсу отошли).
В ночь на 21 февраля начала движение тремя колоннами северная группа войск; переправившись с острова Хиума, она без сопротивления заняла Хапсалу и Линнамяэ. Расположенный в Хапсалу 1-й Эстонский полк численностью около 600 человек, находившийся в руках офицерства и буржуазных националистов, меньшевиков и эсеров, ночью, накануне высадки немецких войск, произвел в городе контрреволюционный переворот, арестовал представителей Советской власти и, разоружив русскую десантную роту, отошедшую с острова Вормси, и команду 37-й батареи, перешел на сторону немцев. Батарея № 37, находившаяся в Дирхамни, была взорвана.
Чтобы более успешно осуществлять оборону и эвакуацию Ревельского укрепленного района, по инициативе местных советских организаций 20 февраля было решено сосредоточить всю военную и гражданскую власть в одних руках. С этой целью была образована Военная коллегия из представителей краевого комитета, Совета депутатов, армейского и местного флотского комитетов. Во избежание «двоевластия» Военная коллегия, вместо того чтобы включить в свой состав коменданта крепости или при нем работать самой, постановила отстранить его от должности и использовать по мере надобности как консультанта. Этим на [88] некоторое время был нарушен налаженный механизм военного управления в укрепленном районе. В то же время Военная коллегия заявила начальнику береговой обороны, что она не будет касаться морских действий флота; контакт же с ней обеспечивался участием в Коллегии двух представителей морского флотского комитета.
Несмотря на затруднения из-за отсутствия денег по расплате с рабочими, эвакуация продолжалась энергичным темпом.
Военная коллегия решила (решение было санкционировано Морским генеральным штабом), что при подходе немцев к Таллину приморские батареи будут уничтожены, личный же состав перейдет на о. Нарген.
Поздно вечером 21 февраля был получен декрет Совета Народных Комиссаров «Социалистическое отечество в опасности», который немедленно был сообщен во все части и подразделения.
Обстановка в группе 49-го корпуса. 19 февраля командир 49-го корпуса получил от командования Северного фронта директиву (№ 490/6), в которой указывалось, что
«...В случае наступления противника и отхода наших войск все отходящие из Таллина и правофланговые части 12-й армии по достижении ими линии Пайде, Вильянди, Тарту поступают в подчинение комкора 49-го, которому принять меры по организации обороны на вильяндских и нарвских позициях с целью прикрытия направления на Петроград. Указанные части подчиняются комкору 49 на правах командира отдельного корпуса, непосредственно подчиняемого Упрасеву (командованию Северным фронтом)».
Согласно этой директиве в подчинение командира 49-го корпуса перешли 13-й армейский и 6-й Сибирский корпуса.
К началу событий расположение 13-го корпуса было следующее: 1-я пехотная дивизия, 2-й Прибалтийский конный полк и 2-й Эстонский пехотный полк — в районе Пярну; 10-я Туркестанская пехотная дивизия — в районе Айнажи; 128-я пехотная дивизия и батальон 4-го Эстонского пехотного полка — в Пайде; батальон 2-го Эстонского пехотного полка и формируемый Эстонский кавалерийский полк — в Вильянди. Побережье полуострова в районе Виртсу оставалось неприкрытым. Наблюдение за этим побережьем предполагалось возложить на 4-й красноармейский полк, сформированный из добровольцев корпуса, о чем командир корпуса просил штаб армии. Но незадолго до окончания перемирия [89] полк по заданию свыше был отправлен в глубь страны. На месте оставался только 2-й батальон, сосредоточенный юго-восточнее Пярну в ожидании погрузки, чтобы следовать за полком{147}.
С 20 февраля остатки частей корпуса стали беспорядочно отходить на Вильянди, чтобы затем двигаться на Пыльтсама, Йыгева, Муствэ и далее через Чудское озеро на Гдов.
Солдаты нервничали, не давали отдыха лошадям, на каждом привале ультимативно требовали безостановочного движения, стараясь как можно скорее покинуть пределы фронта. О каком бы то ни было сопротивлении не могло быть и речи. Вся задача командования сводилась к одному — вывести из имущества то, что еще не уничтожено.
Довольно подробное представление о состоянии войск фронта, в частности 12-й армии, можно составить из следующего донесения (телеграмма № 0450 из штаба армии в штаб фронта) генерал-квартирмейстера армии:
«Отступление армии приняло совершенно хаотический беспорядок. Все поезда, отходящие из Валга и проходящие через него, унизаны солдатами, бросившими свои части и уезжающими на восток. Кроме частей 6-го Сибирского корпуса, в Валга оказались и солдаты 43-го корпуса, именно 109, 110 и 3-ей особой дивизий, которым было приказано отходить по Псковскому шоссе. В Валга было несколько случаев захвата подвижного состава. По всем дорогам тянутся бесконечные обозы, боевых же частей совершенно не видно. Около 8 часов 21.2 в Валга прибыл штакор 6-го Сибирского, вышедший из Валмиера около 23 часов 20.2, как раз в тот момент, когда в южную его окраину входили немцы. Последние сведения от штакора 43 относились к ночи на 21.2, когда была установлена связь с ним в Смилтэнэ.
Что происходит на шоссе Рига — Псков совершенно неизвестно, в лучшем случае там идут обозы. О движении противника имеется лишь одно сведение от местной почтовой конторы, именно, что около 9 часов он подходил к Стаккельну, но до 18 часов г. Валга не был еще занят. Отделы штарма удалось погрузить в вагоны и вывести из Валга около 15 часов последними эшелонами, но движение по железной [90] дороге идет крайне медленно, и за 7 часов эшелону управарма удалось сделать лишь около 40 верст»{148}.
Аналогичное положение было и в других армиях фронта.
В Смольный с фронта шли «мучительно-позорные сообщения об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию, о неисполнении приказа уничтожать все и вся при отступлении; не говорим уже о бегстве, хаосе, безрукости, беспомощности, разгильдяйстве»{149}.
Те трудности, которые породило состояние старой армии, несколько позднее (2 марта 1918 года) в приказе Народного Комиссара по военным делам были охарактеризованы так:
«Катастрофическое положение на фронте, поставившее под непосредственную угрозу Петроград, создавшееся в результате обнаружившейся политической небоеспособности прежней армии, возложило всю тяжесть обороны страны на вновь формируемую, но еще окончательно не организованную Красную Армию. Работа по формированию последней до крайности затрудняется массовым наплывом покинувших фронт усталых и измученных трехлетней империалистической бойней солдат, загромождающих дороги и тем расстраивающих и без того расстроенный господствующей разрухой транспорт. Последнее затрудняет в свою очередь планомерную эвакуацию из угрожаемых местностей и правильное питание вновь формируемыми отрядами новой постоянно меняющейся линии фронта»{150}.
Распространявшаяся буржуазными и соглашательскими партиями клевета на большевиков, которые якобы разложили войска, конечно, являлась вздором{151}. Эти партии, кичившиеся до Октября патриотизмом, теперь с нетерпением ожидали немецких генералов для расправы с революцией, для ликвидации власти рабочих и крестьян. Они поднимали бешеную травлю против Советов. Украинская и молдавская буржуазия стремилась восстановить свою власть: первая при помощи германских и австрийских штыков, вторая — румынских.
Германское правительство в союзе с российской буржуазией шло войной против молодого Советского государства с целью свержения Советской власти, о чем оно открыто сообщало [91] в своих прокламациях. За военную «помощь» буржуазия дорого платила немцам. Так, Украинская Рада, заключившая «хлебный мир» в Брест-Литовске, обязалась поставить до 31 июля 1918 года для Германии и Австро-Венгрии миллион тонн хлеба, 400 милионов штук яиц, до 50 тысяч тонн живого веса рогатого скота, сало, сахар, лен, пеньку, марганцевую руду и т. д.{152}.
Не встречая на своем пути организованного сопротивления, лавина немецких войск стремительно покатилась к Пскову и Нарве. Создалось отчаянное положение: путь к Петрограду для немецких войск оказался открытым, нависла непосредственная угроза над цитаделью революции. Быстро продвигались немецкие войска также в Белоруссии и на Украине. Для спасения революции и сохранения национальной независимости Советского государства необходимо было проведение самых решительных мер. В создавшейся тяжелой обстановке в этот весьма ответственный момент остановить наступление немецких полчищ могли лишь титанические усилия всего народа.
Коммунистическая партия и Советское правительство развернули громадную работу по мобилизации всех сил страны для отпора немецким захватчикам.
21 февраля 1918 года В. И. Ленин от имени Советского правительства обратился ко всем трудящимся Советской страны с декретом-воззванием «Социалистическое отечество в опасности». В декрете-воззвании говорилось:
«Чтоб спасти изнуренную, истерзанную страну от новых военных испытаний, мы пошли на величайшую жертву и объявили немцам о нашем согласии подписать их условия мира. Наши парламентеры 20(7) февраля вечером выехали из Режицы в Двинск, и до сих пор нет ответа. Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом. Оно явно на хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть земли помещикам, фабрики и заводы — банкирам, власть — монархии. Германские генералы хотят установить свой «порядок» в Петрограде и в Киеве. Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности. До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита республики [92] Советов против полчищ буржуазно-империалистской Германии. Совет Народных Комиссаров постановляет: 1) Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны. 2) Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови. 3) Железнодорожные организации и связанные с ними Советы обязаны всеми силами воспрепятствовать врагу воспользоваться аппаратом путей сообщения; при отступлении уничтожать пути, взрывать и сжигать железнодорожные здания; весь подвижной состав — вагоны и паровозы — немедленно направлять на восток в глубь страны. 4) Все хлебные и вообще продовольственные запасы, а равно всякое ценное имущество, которым грозит опасность попасть в руки врага, должны подвергаться безусловному уничтожению; наблюдение за этим возлагается на местные Советы под личной ответственностью их председателей. 5) Рабочие и крестьяне Петрограда, Киева и всех городов, местечек, сел и деревень по линии нового фронта должны мобилизовать батальоны для рытья окопов под руководством военных специалистов. 6) В эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красногвардейцев; сопротивляющихся — расстреливать. 7) Все издания, противодействующие делу революционной обороны и становящиеся на сторону немецкой буржуазии, а также стремящиеся использовать нашествие империалистических полчищ в целях свержения Советской власти, закрываются; работоспособные редакторы и сотрудники этих изданий мобилизуются для рытья окопов и других оборонительных работ. 8) Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления.
Социалистическое отечество в опасности! Да здравствует социалистическое отечество! Да здравствует международная социалистическая революция!»{153}
Обращает на себя внимание та глубоко правильная, трезвая, всесторонняя, в том числе и с чисто военной точки зрения, оценка стратегической обстановки, которую давал [93] тогда В. И. Ленин в ряде статей и заявлений по вопросу о так называемой «революционной войне» (см. том 27 его Сочинений). Эта обстановка очень хорошо схвачена в статье Ленина «На деловую почву». В этой статье Владимир Ильич писал: «Под ударом неприятеля наша армия перестраивается самым коренным образом. Старой армии, знакомой с условиями ведения войны при современных условиях, нет. Вконец измученная предшествующей войной, смертельно уставшая от трех с половиной годичного сидения в окопах, она в боевом отношении представляет нулевую величину. Красная Армия — безусловно великолепный боевой материал, но материал сырой, необработанный. Для того, чтобы ее не сделать пушечным мясом для германских орудий, ее необходимо обучить, дисциплинировать»{154}.
На основании такой правдивой, объективной оценки обстановки, чуждой переоценке своих сил и недооценке сил противника, Владимир Ильич решительно выступил против героев громких фраз о революционной войне, впадавших в явный авантюризм, ибо вести войну при таких условиях заведомо означало проиграть ее. Таким образом, мы видим, как подкрепленная блестящим анализом стратегической обстановки борьба Ленина против течения вести «революционную войну» была всесторонне обоснована. Поэтому Совет Народных Комиссаров предпринял новую попытку приостановить наступление империалистов, выразив согласие подписать предъявленные условия мира, «хотя бы ценой тягчайших жертв» {155}.
Вместе с тем, не зная, каков будет ответ германского правительства, но видя, что оно не торопится с ним, стремясь овладеть «как можно большим количеством новых важнейших позиций на нашей территории...»{156} и «что германские империалисты могут не остановиться ни перед чем в своем стремлении сломить Советскую власть, отнять землю у крестьян, восстановить власть помещиков, банкиров и монархии»{157}, Коммунистическая партия объявила «Социалистическое отечество в опасности» и начала организацию всех сил и средств страны на дело революционной обороны. Совет Народных Комиссаров в воззвании к трудящемуся [94] населению всей России — рабочим, крестьянам и солдатам — решительно заявлял: «Пусть знают враги — извне и внутри, — что завоевание революции мы готовы отстаивать до последней капли крови»{158}. И партия тут же, не медля ни минуты, начала претворять это решение в жизнь. [95]