Духовщина и Невель

Коммунистическая партия призывала советских воинов неустанно совершенствовать боевую выучку, готовность к решающим сражениям.

Обстановка в полку как нельзя лучше благоприятствовала учебе молодежи. Хорошим учителем показал себя член партийного бюро заместитель командира эскадрильи старший лейтенант Виктор Иосифович Феофанов. Кажется, совсем недавно его самого готовили «старики», а теперь уже Феофанов учит Василия Тарелкина. У сержанта Тарелкина есть все качества штурмовика: сообразительность и находчивость, смелость и решительность. Но, как и любой летчик, недавно прибывший из школы, он еще не имеет необходимых практических навыков.

Во время первых боевых вылетов, когда новичков приучают к ощущению боя, их самолеты обыкновенно идут в середине строя. Феофанов, находясь сзади, внимательно следит за поведением Тарелкина. На земле летчик подробно рассказывает своему ученику о том, как вести себя в зоне зенитного огня, как производить маневр по горизонтали и вертикали, уходить от огня со скольжением в сторону, быстро менять курсы.

После нескольких вылетов на «свободную охоту» парой, во время которой лучше всего могут проявиться качества штурмовика, летчик идет ведущим, Феофанов — [129] ведомым. Он контролирует, советует, наводящими командами помогает исправлять ошибки. Так в свое время учил Феофанова Шкулепов, ставший теперь штурманом полка, так учат умудренные опытом новые командиры эскадрильи и их заместители.

И вот уже в полку говорят: «С Тарелкиным не пропадешь, выйдет из любого положения». Он уже не новичок, а подготовленный летчик, который мало в чем уступает своим старшим товарищам. На счету у сержанта несколько десятков боевых вылетов. Ему присваивают первичное офицерское звание. И сам Тарелкин уже имеет ученика: сержант Луканин совершает с ним первый вылет. Как боевая эстафета, от летчика к летчику передаются лучшие традиции гвардейского коллектива.

Братья Николай и Анатолий Смирновы имели прекрасного учителя в лице капитана Шкулепова. Поработали с ними и Бавыкин, у которого, как говорили летчики, был в воздухе каллиграфический почерк, и ведущий группы Павлов.

Анатолий и Николай начали свою фронтовую жизнь несколько месяцев назад. Они не походили друг на друга ни внешним видом, ни характером. Старший, Анатолий, был более живой и общительный. Николай — хотя далеко не замкнутый, но менее разговорчивый. Оба отличались горячностью и могли без конца спорить по поводу какой-нибудь ошибки, совершенной во время боевого вылета, и резко критиковать друг друга на комсомольских собраниях. Это, впрочем, не мешало им жить душа в душу. Анатолий был ведущим не только в полетах. Старше на три года своего брата, он и жизненный опыт имел больший, успел до армии пройти хорошую трудовую школу. [130]

После окончания в 1934 году семи классов в деревне Большое Погорелаво, Ярославской области, Анатолий поступил учиться в ФЗУ большого завода, построенного в районном центре, а потом стал слесарем на этом же заводе. Увлечение авиацией, охватившее в то время молодежь, не обошло и его, тем более что Рыбинский аэроклуб находился рядом.

После смены Анатолий спешил в классы аэроклуба или на аэродром. Переживая и волнуясь, он впервые поднялся на У-2, после этого стал «пленником воздуха» и, как говорил, уже не мог жить без «высоты».

Раз так — нужно связать свою жизнь с армией, поступать в летную школу. Такое решение пришло к комсомольцу без долгого раздумья, и он избрал путь летчика.

В стенах военно-авиационной школы Анатолий учился год до войны и год после ее начала. В эту же авиационную школу поступил и Николай Смирнов. Закончили ее братья одновременно. [131]

Оба стали летчиками-штурмовиками, вместе прибыли в действующую армию, в гвардейский полк. Здесь быстро вошли в строй. А как держались в строю — показало время. Любовь однополчан, с которыми они сражались крыло в крыло, была лучшей оценкой их дел.

Прошло несколько месяцев, и сержанты уже вели «охоту» за полтораста километров от своего аэродрома. На разъезде Власье, близ станции Новосокольники, они обнаружили два вражеских эшелона. Анатолий подал команду, и, изменив курс, летчики зашли на цель со стороны солнца. Последовали три атаки с разных направлений. Внизу — поврежденный паровоз, разбитые платформы, отброшенные далеко в сторону машины. Но боекомплект заканчивался — приходилось возвращаться на аэродром. После их доклада о результатах вылета поднялась четверка во главе с Феофановым. Для опытных штурмовиков не составило большого труда довершить разгром эшелонов.

Через несколько дней в объемистом альбоме боевого пути полка появилась еще одна тщательно вычерченная [132] схема под названием: «Удар охотников по разъезду Власье. Летчики братья Смирновы. 12 мая 1943 года. 18.10». На схеме изображена кривая полета, показано, как производился заход на разъезд и первый штурмовой удар, потом разворот, снова заход...

Эту схему со временем стали изучать такие же новички, какими совсем недавно были Смирновы.

..Когда сержант Алексей Манушин сообщал в штабе свои анкетные данные, начальник строевого отдела подумал: «Вот и из Пензенской области появился представитель. Жаль только, что ростом не вышел — вроде мальчика с пальчик».

«Как же ему пилотировать штурмовик?» — думали летчики, впервые увидев на аэродроме небольшую фигурку Манушина.

— Ты же, дорогой, ногами до педалей не достанешь и машину не развернешь, — беззлобно шутил Узков.

Алеша и не думал обижаться. Жизнерадостный и живой, он отвечал: «Мал золотник, да дорог».

Но шутки шутками, а нужно приладиться к кабине. Выручил техник-лейтенант Михаил Емельянович Легеев. При помощи работников мастерских он удлинил педали, наварив к ним трубки. Потом сделали специальную подушку для сиденья. Теперь маленький Манушин уже свободно управлял машиной.

Воевать его учили Калугин и Узков. Ученик он был способный, и за короткий срок о пилоте заговорили: «Настоящий штурмовик!».

Садясь в машину, Манушин весь преображался. Обычно веселое его лицо становилось сосредоточенным, злые искорки вспыхивали в глазах.

— У меня с фашистами особые счеты, — говорил Алексей друзьям.

Манушин носил с собой палочку, на которой любопытные могли заметить небольшие зарубки.

— Это моя вторая летная книжка, — заявлял комсомолец.

Самые успешные боевые вылеты он отмечал зарубками красного цвета, а менее удачные — синим цветом.

Эта своеобразная летная книжка Манушина могла рассказать многое. Вот, например, зарубка, помеченная 25 мая 1943 года. [133]

В тот день Алексей шел в группе ведомым. Летчики внезапно атаковали колонну, в которой находилось около 100 машин. Заходы следовали один за другим. Манушин бил по врагу особенно метко.

Ведущий, докладывая об успешном штурмовом ударе, рассказал, как смело вел себя в бою молодой летчик. На гимнастерке Манушина появился первый орден Красного Знамени.

После одного полета Алексей стал в тупик, не зная, каким цветом обозначить штурмовку в своей «летной книжке».

Осмотрев его самолет, командир обнаружил погнутые лопасти винта и посторонние предметы в радиаторе. Винт особенно заинтересовал командира, потому что ведущий Узков рассказал историю, показавшуюся на первый взгляд маловероятной.

Во время штурмовки колонны на шоссе Невель — Городок сержант Манушин чрезвычайно увлекся целью, снизился до бреющего и начал рубить колонну винтом. На развороте плоскостью срезал верхушку дерева.

Так докладывал ведущий.

Винт являлся «вещественным доказательством», свидетельствовавшим против Манушина, и командир со всей строгостью отчитал сержанта, даже не приняв во внимание его оправданий, что боеприпасы закончились, а упустить цель было жаль.

Возможно, командир для вида поругал Манушина. В душе ведь он понимал, почему летчик пошел на этот шаг.

Алешины сомнения рассеяли товарищи. Они посоветовали закрасить зарубку двумя цветами: красным и синим. «Считай вылет по результатам удачным, а по поведению...» Манушин последовал этому совету. [134]

Старший сержант Алексей Павлович Манушин погиб летом. Его самолет был подбит и загорелся над целью в тот момент, когда летчик вступил в единоборство с вражескими зенитчиками, открывшими огонь по группе штурмовиков.

* * *

Летние бои 1943 года были успешными для Советской Армии. Потерпели провал попытки гитлеровского командования взять реванш на Курской дуге за поражение под Сталинградом. Наши войска, измотав силы противника, нанесли ему огромные потери, а затем начали общее наступление, закончившееся разгромом гитлеровских войск в Курской битве.

Летом вели подготовку к наступательным боям другие фронты. Готовился и Калининский фронт, а вместе со всеми авиационными частями — и штурмовики. Проходившая в воздушной армии летно-тактическая конференция должна была дать ответ на вопрос, как наиболее эффективно использовать штурмовую авиацию в предстоящих боях.

Большой опыт, приобретенный полком, мог принести неоценимую пользу молодым летчикам, и командование поручило группе старейших гвардейцев поделиться этим опытом с трибуны конференции, а потом провести показательные полеты со стрельбой и бомбометанием.

Участники конференции внимательно слушали всех выступающих, которые на примерах из своей практики убедительно показали, как нужно выполнять задания над полем боя, взаимодействуя с наземными войсками, вести разведку в интересах этих войск и «на себя», «свободную охоту», штурмовку, бой с вражескими истребителями.

Капитан Мусиенко с большим знанием дела рассказал об организации боевого вылета в полку, начиная, от взлета и кончая атакой цели.

Лейтенант Чувин посвятил свое выступление взаимодействию с истребителями.

— Мы познали цену этого взаимодействия, — заявил он и подкрепил свою мысль убедительными примерами.

В то время боевое содружество штурмовиков и истребителей проявлялось особенно наглядно. Полки базировались на одном аэродроме, летчики близко познакомились [135] и узнавали друг друга в воздухе даже по голосу. Не лучшим ли свидетельством успешного взаимодействия 6-го штурмового и 21-го истребительного полков явился тот факт, что за все время совместной работы штурмовики не имели потерь? А ведь истребительная авиация противника проявляла тогда большую активность.

На примере одного вылета, который происходил за несколько дней до летно-тактической конференции, Чувин показал все этапы взаимодействия, начиная от получения задачи на земле, совместного ее изучения, встречи в воздухе, использования радио, следования на цель — вплоть до момента нанесения штурмового удара и возвращения на свой аэродром.

Еще на одном вопросе остановился Чувин. Хотя двухместный «ил» появился в полку только три — четыре месяца назад, но уже можно было сделать вывод о значении взаимодействия воздушных стрелков во время отражения атак вражеских истребителей. Опыт подсказывал, что успех приносит их дружный согласованный огонь и каждый стрелок может защищать самолет товарища не менее эффективно, чем свой.

Гвардейцы также почерпнули для себя новое и поучительное из практики применения штурмовиков в других полках. По возвращении в часть они рассказали много интересного своим однополчанам и все ценное испробовали потом во время летнего наступления Калининского фронта.

День наступления был недалек. Хотя никто точно не знал этой даты, но все догадывались о ее приближении по многочисленным признакам: офицеры штаба — по отдельным строчкам приказов и распоряжений, поступавших из армии; инженерно-технический состав — по частым приездам своих старших начальников, проверявших материальную часть; партийно-политические работники — по совещаниям, где велся разговор об организации партийно-политической работы в наступательных операциях, а летчики — по участившимся вылетам в направлении Смоленска.

12 июля начали наступление войска Брянского и Западного фронтов. Вскоре пришли в движение Центральный, потом Степной, Юго-Западный и Воронежский фронты. [136]

8 августа советские войска освободили Орел и Белгород. Впервые в истории Отечественной войны в Москве прозвучал артиллерийский салют в честь победителей.

Миновало два дня — и началась Смоленская наступательная операция. В сражение вступили войска Калининского фронта. Своим левым крылом они должны были нанести удар на Духовщину; взаимодействуя с соединениями правого фланга Западного фронта, разгромить группировку противника в этом районе и наступать в направлении Смоленска. Им предстояло прорвать сильно укрепленную оборону, которая готовилась несколько месяцев и состояла из системы траншей, опорных пунктов, узлов сопротивления с большим количеством дзотов и бронированных пулеметных точек.

Утром 13 августа перед началом наступления наземных войск в воздух поднялись эскадрильи советских самолетов.

Накануне, 12 августа, штурмовики непрерывно летали на разведку в район Рибшево. Едва стемнело, как аэродром затих. «Всем отдыхать» — таков был строгий приказ командира.

Перед отбоем недавно прибывший в полк заместитель командира по политчасти майор Разнощенко вместе с Землянским собрали парторгов эскадрилий и группарторгов звеньев. Майор проинформировал их о наступательных боях. Коммунисты получили задания на следующий день.

Подъем в 4.00. Первый вылет в 6.50. Перед вылетом — митинг. Минутные речи — и сразу команда: «По самолетам!»

Первую группу повел Павлов, в ней Дубенсков, Детинин, Петров, Никонов, братья Смирновы, Каленов. Через несколько минут вылетела вторая группа с ведущим Чувиным, а вслед за ней — шестерка Феофанова. Штурмовики направились в тот район, где два года назад многие гвардейцы получали на «илах» свое боевое крещение.

По прямой до района Духовщины и Рибшево не более 100 километров, но первая группа возвратилась лишь в 8.15. Взаимодействуя с пехотой, она находилась над целями более 30 минут, делая по нескольку заходов. На обратном пути штурмовиков пытались атаковать пять [137] «мессершмиттов», но летчики 21-го истребительного полка не допустили их к самолетам.

Полдень. Невыносимая жара. Такой не было за все лето. Трудно переносить этот зной, но его будто никто не замечает. На фоне зелени выделяются фигуры людей в синих комбинезонах, хлопочущих у приземлившихся самолетов. Механики появляются то у шасси, то у крыльев, то забираются в кабины. Пока происходит осмотр и дозаправка горючим, оружейницы готовят боекомплект. Машины возвратились со штурмовки, израсходовав почти все снаряды и патроны. Снарядные ящики полупустые. А времени до нового вылета совсем мало. Нужно поторапливаться, хотя никто об этом не напоминает.

На помощь Дусе Ефименко прибежали землячки Зина Петрова и Анна Кучерявая. Девушек связывает [138] крепкая дружба. Все они с Алтайского края, из одного поселка — Поспелиха. На фронте находятся больше года. Рядом работают и рядом спят. Зина Петрова сегодня обслужила сотый вылет. Как ни занят командир эскадрильи Мусиенко, но он не забыл поздравить ее с этим юбилеем. А подруги расцеловали Зину еще в столовой и вручили по букетику ромашек.

Девушка заслужила славу лучшей специалистки. Она самостоятельно может производить сложный ремонт, а повреждения устраняет, как заправский мастер. На счету у Анны не меньше обслуженных боевых вылетов. Дуся отстала от подруг, но это не означает, что она работает хуже. Просто на некоторое время ей была поручена другая работа.

Девушки подвешивают увесистые бомбы, с трудом удерживая их: сто килограммов не пустяк! В другое время помогли бы механики, но сейчас у них самих работы по горло — некогда оторваться.

— Вот бы на минуту февральского мороза! — не утерпела Зина.

— Нет, уж лучше жара, — возразила Дуся. И все на мгновение представили себе одно зимнее утро на стоянке аэродрома: бледный солнечный диск повис в утренней дымке и, казалось, усиливал нестерпимый холод. Ветер пронизывал до костей, заставлял прятать лицо в большой шапке-ушанке, мгновенно замораживал пальцы рук. Туго приходилось тогда.

Сегодня все же легче. Легче и по другой причине — идет наступление, и от одной этой мысли прибавляется сил.

Но как ни спешат подруги, они нет-нет да и посмотрят в ту сторону, где оживленно беседуют летчики первой [139] эскадрильи Павлов, Петров, Никонов, Смирновы. По лицам офицеров не чувствуется, что они сейчас возвратились с горячего боя. Ведут себя как обычно. Разве только сильно раскраснелись. Правда, Никонов уже несколько раз подносит спичку к папиросе и все забывает закурить.

Каждая по глазам читает мысли другой, потому что и Зина, и Дуся, и Аня чуточку влюблены в кого-нибудь из этих славных ребят и очень беспокоятся о них.

— Павлова к командиру полка, — раздается голос выросшего как из-под земли посыльного штаба. Летчик на полуслове прерывает разговор с товарищами, бросает на ходу короткую фразу своему механику Омельченко и спешит к маленькому домику на опушке леса, где расположен командный пункт.

Здесь его поджидает командир полка. Без лишних слов майор Заклепа подводит лейтенанта к карте и начинает объяснять задание:

— Вот с этой высоты возле Кислово наша пехота встретила сильное огневое противодействие и не может продвинуться вперед. Нужно уничтожить батарею. Поведете группу. Вылет по готовности самолетов. [140]

Короткое «слушаю», крепкое рукопожатие, и летчик быстрым шагом выходит из домика.

С полуслова понимают Павлова его ведомые, с которыми он не раз летал на задания, — Николай Петров, братья Смирновы, Иван Никонов, Виталий Детинин.

На карте проложен маршрут, уточнено задание. И вот летчики со своими стрелками — в самолетах.

Взлет разрешен, и вслед за ведущим, один за другим, поднимаются в воздух штурмовики. Воздушный стрелок Павлова сержант Геннадий Мамырин внимательно оглядывается по сторонам. Он видит пять самолетов, на ходу пристраивающихся к командирской машине, и по переговорному устройству докладывает об этом Павлову.

Быстро пролетают штурмовики свою территорию. Близка линия фронта. В наушниках ведомых слышна команда:

— Увеличьте дистанцию, скорость! Набор высоты.

Потом Павлов обращается к истребителям, сопровождающим группу. Ему отвечает командир звена Николай Стрельников:

— Порядок!

Шестерка идет, как одна машина.

Скоро цель. Вот уже видны характерные ориентиры. Здесь находятся вражеские батареи.

«Но почему не видно их огня? — удивляется Павлов. — Ага, понятно. Фашисты заметили штурмовиков и притихли, чтобы не обнаружить себя».

Павлов запрашивает по радио пункт наведения и просит уточнить местонахождение батарей.

— Смотрите за разрывами дымовых снарядов, — слышен ответ.

Теперь уже на фоне местности ведущий различает стволы орудий и минометов. Штурмовики пикируют. В это время открывает ураганный огонь вражеская зенитная артиллерия.

— Никонов, Детинин, займитесь зенитками, — радирует Павлов и такое же задание дает истребителям.

Сразу от группы отделяются два самолета. Сверху круто пикируют истребители. Штурмовики начинают заходить на артиллерийские и минометные батареи.

Восемь атак с большого круга! Почти час над полем боя! [141]

Путь пехоте расчищен. Об этом сообщают с командного пункта и благодарят летчиков за хорошую работу.

Еще одно задание — третье за день — получает эта группа: обнаружить и уничтожить склад боеприпасов.

Теперь уже штурмовики идут к цели на бреющем полете. Низкая облачность прижимает их к земле, на пути часто обстреливают «эрликоны» и «шкоды».

Пролетая над районом предполагаемого нахождения склада, Павлов замечает бесформенную груду, заваленную зеленью.

У опытного разведчика не остается сомнений в том, что это замаскированная цель.

По сигналу ведущего штурмовики сбрасывают бомбы, открывают огонь. И тотчас ощущают взрыв огромной силы, видят столб дыма и пламени.

В первый день наступления лейтенант Петров вылетал три раза. В воздухе он находился около шести часов, из них более двух — над полем боя. Группой ставили дымовую завесу перед идущей в атаку пехотой, бомбили и обстреливали огневые точки на переднем крае, потом колонну на подходе к линии фронта.

Во второй половине дня Петров вместе с командиром эскадрильи производил разведку в районе Духовщина — Спас-Углы — Демидов. Но он не чувствовал усталости. Не хотелось есть, только все время мучила жажда. В кабине было нестерпимо жарко и душно.

Между вылетами не остается времени для отдыха: короткий разбор полета в эскадрилье, беседа с молодыми летчиками по поручению замполита, новая задача и подготовка к вылету...

Так работают все. Калугин успел сделать даже четыре вылета. Его звено непрерывно выполняло задания по разведке. Дубенсков водил группу на штурмовку три раза. Инасаридзе и Тарелкин до полудня успели слетать в район Рибшево дважды.

Использовав после полудня короткую передышку между вылетами, Разнощенко и Евдокимов собрали всех специалистов и сделали разбор их работы. Приказом командира, прочитанным перед строем, за отличное обслуживание боевых вылетов объявлялась благодарность механикам Панову и Мисевре, оружейницам Петровой и Вяткиной, механикам звеньев Карякину и Легееву, старшему технику по вооружению Ягодину. [142]

Днем возле КП появилось два боевых листка, в которых крупным шрифтом выделялись фамилии летчиков Павлова, Калугина, Тарелкина, Инасаридзе и Петрова, отличившихся в первые часы боевых действий под Духовщиной и Рибшево.

В последующие дни наступления погода испортилась. Непроницаемым слоем облаков покрылось небо над Смоленщиной. Тучи бежали низко над землей, и это затруднило боевую работу нашей бомбардировочной и истребительной авиации. Тем большая нагрузка досталась штурмовикам. Они получали из воздушной армии одно задание за другим. Нелегко приходилось штабу полка: после постановки задач непрерывно поступали уточнения, передававшиеся даже на борт самолета. Выручали четко работавшие радиосредства. Группа за группой, с небольшими интервалами, взлетали штурмовики с аэродрома.

Напряжение боевой работы не снижалось в течение нескольких дней. Больше других летала шестерка Павлова. У командования создалось твердое убеждение в том, что этому способнейшему летчику по плечу любое задание. Да и ведомые у Павлова были как на подбор — один другого лучше.

Бои на духовщинском направлении принимали затяжной характер. Наши войска вклинились в оборонительную полосу, но противник подбрасывал свежие части и непрерывно контратаковал.

Август проходил не только в штурмовках и разведках. Случались и бои в воздухе. 28 августа группа Павлова встретилась над Антипино с 15 вражескими бомбардировщиками, которые шли под прикрытием истребителей. В трудном бою штурмовики показали исключительную выдержку и организованность. Большую роль сыграло взаимодействие воздушных стрелков. Один Ю-87 был сбит экипажем ведущего, другой — Детининым и Каленовым. «Мессершмитта» записал на свой счет Николай Смирнов.

Это был последний вклад отважного летчика в дело нашей победы. Вскоре он погиб. Горе утраты потрясло Анатолия, но не сломило его. Собственноручно летчик написал на фюзеляже самолета: «За брата Николая». И он мстил, вкладывая в каждый вылет всю свою ненависть к врагам. [143]

Наступило затишье — перед бурей. На фронте идет перегруппировка сил, поступают подкрепления. Скоро-скоро вновь развернутся бои за Духовщину, а пока нужно собрать побольше сведений о противнике. Как опытные охотники, штурмовики высматривают и выслеживают врага, пополняя разведданные высшего штаба. Летают парами. На малой высоте проносятся над вражескими укреплениями, успевая наметанным глазом определить изменения, происшедшие за ночь, за день.

Пройдя над передним краем, Калугин мгновенно определяет, где сейчас находятся огневые точки, куда ведут новые траншеи, где появился склад с боеприпасами. Замечательная память летчика, снискавшего себе славу опытнейшего разведчика, фиксирует мельчайшие детали.

...Только вчера войска Западного фронта овладели Ярцево, а сегодня успешно наступают на Духовщину войска левого крыла Калининского фронта под командованием генерала Берзарина.

Над районом боев вторично в этот день летает пара штурмовиков, ведомая Петровым. Демидово, Баклановское озеро, Холм, Новая Деревня, Мошна, Духовщина... Знакомые летчикам места, изученные в полетах и запомнившиеся по карте боевого пути полка. Здесь два года назад впервые летали на штурмовиках боевые друзья. Здесь, под Мошной, загорелся самолет Ивана Орленко и летчик принял свое последнее решение. Здесь водил свою группу Новиков, летали Карабулин, Грачев, Волошин...

Разведка закончена. Сделаны отметки на карте, обозначены условными знаками линии дотов и дзотов на участке Новая Деревня — Синяки, засечены колонны противника, передвигающиеся из Шипарово и Холма. Самолеты ложатся на обратный курс. Петров по передатчику докладывает штабу о собранных данных. Кажется, все. Можно приоткрыть фонарь. Свежий воздух проникает в кабину. Легче дышать, хорошо на душе от сознания выполненного долга.

Внизу проплывают небольшие селения, лес, речушки. В небе, наподобие снежных гор, громоздятся облака.

Как облака в этом небе, роятся мысли, воспоминания.

— Петро, — обращается Николай к воздушному стрелку, лучшему певцу полка, — ты часто бывал в Большом театре? [144]

— Частенько.

— Какие оперы слушал?

— «Евгения Онегина», «Пиковую даму», «Ивана Сусанина», «Травиату».

— А что больше полюбилось?

Носков мечтательно задумывается и молчит.

— Трудно ответить? — не унимается Николай. — Ну какая ария больше по душе?

— Ленского. И Германа...

— А «Дубровского» слушал?

— Дважды.

— Запомнилась его ария?

— Еще бы!

— Спой. [145]

Из переговорного устройства слышится голос Носкова, мягкий и нежный.

Летчик подпевает: