PQ-17: конвой обреченных
Конвой PQ-17 был сформирован в июне 1942 года; в его состав входили 33 торговых корабля, 3 спасательных судна и один военный танкер. Из торговых кораблей 22 судна были американские, и многим из них уже случалось бывать в Мурманске.
Эскорт состоял из 6 миноносцев, 2 кораблей ПВО, переоборудованных из больших сухогрузов и оснащенных крупнокалиберными зенитными орудиями, 2 подводных лодок, 11 корветов, а также 10 минных тральщиков и сторожевых кораблей, переоборудованных из тральщиков.
Через своих агентов немецкому командованию стали известны и состав конвоя, и ожидаемая дата его выхода в море (27 июня, Исландия).
Во всех странах, находившихся в состоянии войны, состав конвоев, и особенно день и час их выхода в море, хранились в строжайшем секрете. Даже капитаны конвойных судов узнавали это в самую последнюю минуту.
Вместе с тем, однако, военно-морское командование было обязано заблаговременно обеспечить капитанов предписаниями, касательно загрузки судов, снабжения продовольствием и топливом. И дело было вовсе не в излишней словоохотливости или несдержанности капитанов. Уж кого-кого, а в этом упрекнуть их невозможно, потому как каждый капитан больше, чем кто-либо, сознавал возложенную на него ответственность. Капитаны прекрасно отдавали себе отчет в том, что утечка информации и попадание ее к врагу чреваты гибелью судна, его команды, а также их собственной гибелью. С другой стороны, капитаны не могли действовать в обстановке строжайшей секретности, выполняя предписания по загрузке и снабжению своих судов. Что до матросов, принимавших непосредственное участие во всех этих операциях, они тоже не могли желать гибели ни своим товарищам, ни самим себе. Да и как можно сохранить даже самый наистрожайший секрет, если он известен тысячам людей? Что же касается вражеских агентов, то они не рыщут по докам и причалам в черных пальто с [91] поднятыми воротниками и не обшаривают прищуренным взором стоящие у этих самых причалов корабли. Напротив: они сидят себе в винных погребках или пивных и потягивают вино или пиво, лучась добродушием и благородством по отношению к окружающим.
Как бы то ни было, заполучив сведения о составе конвоя PQ-17 и дате его выхода в море, немецкое военно-морское командование решило уничтожить его. С этой целью была сформирована ударная эскадра, в которую вошли 35-тысячетонный линкор «Тирпиц», «карманный» 10-тысячетонный линкор «Адмирал Шеер», тяжелый 10-тысяче-тонный крейсер «Адмирал Гиппер» и 7 эсминцев.
В отличие от немцев, союзное военно-морское командование не знало точного состава этой ударной группы. При всем том англичане с американцами имели более или менее полное представление о численном составе немецких ВМС, дислоцированных в норвежских фьордах, и были уверены: рано или поздно немцы непременно используют свои линейные корабли для нанесения решительных и мощных ударов по союзническим конвоям. Принимая в расчет вышеизложенное, для дополнительной защиты конвоя PQ-17 были сформированы следующие соединения:
«Силы поддержки» под командованием вице-адмирала Л. Гамильтона, куда вошли: британские крейсера «Лондон» (флагман) и «Норфолк»: американские тяжелые крейсера «Уичита» и «Таскалуза»; 9 эсминцев и корветов. Этой эскадре надлежало, в первую очередь, вести перехват любых воздушных и подводных сил противника, приближающихся к конвою.
«Силы прикрытия», под командованием адмирала сэра Джека Тови, главнокомандующего флотом метрополии, состояли из британского 35-тысячетонного линкора «Герцог Йоркский» (флагмана), американского 35-тысячетонного линкора «Вашингтон» (под флагом контр-адмирала Гиффена), британского 23-тысячетонного авианосца «Викториус», британских крейсеров «Камберленд», «Нигерия» и «Манчестер», дюжины эсминцев и корветов. В задачу этой эскадры входило патрулировать в водах Северного Ледовитого океана и Северной Атлантике в течение всего времени, пока конвой PQ-17 будет следовать к порту назначения, и в случае необходимости упреждать или отражать удары немецких линейных кораблей.
Таким образом, по численности соединения сил поддержки и прикрытия конвоя PQ-17 (всего: два 35-тысячетонных линкора, один авианосец, семь крейсеров, двадцать эсминцев, две подводные лодки, два десятка корветов и сторожевых кораблей) раза в два превышала число торговых судов, которые им предстояло защищать.
Курс конвоя пролегал сначала вдоль западного и северного побережья Исландии до 19-го градуса западной долготы; дальше — на северо-восток до 75-го градуса северной широты; затем — вдоль берега [92] острова Ян-Майен; оттуда — строго на восток, мимо острова Медвежий; потом — на юго-восток и, наконец, на юг — в Белое море.
Конвой покинул рейд Хвольсвелдура, расположенного к юго-востоку от Рейкьявика. 27 июня. Эскадра прикрытия вышла из Скапа-Флоу, Шотландия, 29 июня. А эскадра поддержки — из Сейдисфьордура, что на восточном побережье Исландии, 1 июля.
В Датском проливе конвой вошел в полосу густого тумана и сбавил ход, тем более что на пути у него все чаще стали попадаться льдины самых разных размеров. Туман, как мы уже знаем, был морякам на руку: он обеспечивал кораблям безопасность от ударов с воздуха. В самом деле, первые немецкие самолеты наблюдения были замечены в небе лишь 1 июля, когда конвой находился в 200 милях к западу от острова Медвежий. Один из воздушных разведчиков, потеряв бдительность, подлетел к конвою на опасно близкое расстояние и тут же был сбит.
Благодаря настойчивости коммодора торговые суда конвоя PQ-17 были вооружены куда более зенитными установками по сравнению с теми, что имелись на судах всех предыдущих конвоев. Впрочем, подобное вооружение стояло не на всех судах. Поэтому некоторым комендорам, дабы обеспечить большую безопасность своим судам, приходилось идти на всевозможные ухищрения. Так, например, лейтенант запаса Карауэй, командир орудийного расчета на панамском сухогрузе «Трубадур» (это было американское судно, хотя ходило оно под панамским флагом), придумал простую и гениальную штуку. С согласия капитана он велел снять 37-миллиметровые пушки с двух танков, погруженных, среди прочих, на борт «Трубадура», и установить их в надлежащих местах на верхней палубе; снаряды же можно было поднимать прямо из трюма, благо он был забит ими до отказа. И заметим, изобретение это оправдало себя уже в самом начале похода — во время воздушного налета 4 июля: с помощью одной из танковых пушек был сбит неприятельский самолет. Изобретательность Карауэя, несомненно, достойна самых высших похвал, коих он и был удостоен. Странно только, что его нехитрое изобретение не нашло себе применения на других конвойных судах.
Как было сказано выше, немцы знали состав конвоя PQ-17, а также день и час его выхода в море. А вот о численности сил поддержки и прикрытия конвоя у них, похоже, не было данных. Немецкая подводная лодка обнаружила эскадру поддержки, лишь когда та находилась уже в 60 милях к востоку от острова Ян-Майен. Как только военно-морское командование в Неарвике получило соответствующее донесение, в воздух поднялись самолеты наблюдения. Они вернулись с уточненными данными, хотя на поверку они оказались неточными. Так, например, крейсер «Лондон» они приняли за линкор, а крейсера «Уичиту» [93] и «Таскалузу» — за авианосцы. И произошло это наверняка из-за тумана. Кроме того, в том же районе немецкие летчики засекли конвой QP-13. А посылать линкор и два авианосца для уничтожения конвоя, состоявшего из судов, которые большей частью шли порожняком, хотя и под эскортом, было нецелесообразно: игра, что называется, не стоила свеч. Немцы пребывали в недоумении и даже растерянности. Из Нарвика в Берлин полетели по радиотелеграфу шифрограммы, а из Берлина, уже на коротких радиоволнах, отправлялись приказы секретным немецким агентам в Великобританию и Исландию.
В течение трех суток кряду, 2, 3 и 4 июля 1942 года, — ведь большой разницы между днем и ночью, напомним, в это время года в Арктике не было, — конвой PQ-17 пережил атаки подводных лодок, самолетов-торпедоносцев и пикирующих бомбардировщиков. Причем мощь атак постоянно нарастала. И так продолжалось вплоть до 20 часов 4 июля, когда произошло одно примечательное событие, о котором речь пойдет ниже. Ну а пока...
Утром 2 июля атаковали сначала подводные лодки — числом около шести (точная цифра не фигурировала ни в одном документе). Но эскортные миноносцы и корветы засекли их и забросали глубинными бомбами еще до того, как они вышли на рубеж пуска торпед. И подлодки, судя по всему, убрались прочь. Во всяком случае, подтверждений того, что они предприняли какие-то боевые действия, не было.
А несколько часов спустя коммодор и командир эскорта конвоя PQ-17 получили из Англии радиограмму следующего содержания:
«Адмиралтейство согласно с мнением главнокомандующего союзническими военно-морскими силами в российском Заполярье относительно того, что разгрузка судов в Мурманске представляется небезопасной. В этой связи всем судам надлежит следовать в Архангельск».
Оставим это без комментариев. Скажем только, что решение это вполне понятно, ведь немецкое верховное командование, задалось целью любой ценой остановить грузопоток в Россию по Северному Ледовитому океану, и Мурманск был подвергнут жесточайшим бомбардировкам.
В тот же день, 2 июля пополудни, удар по конвою нанесли восемь торпедоносцев. Однако атаковали они неудачно, как и подводные лодки, и один из них к тому же был сбит.
3 июля конвой PQ-17, вместе с эскортом, изменил курс и двинулся дальше строго на восток. Тогда же командиры военных кораблей получили от Британского адмиралтейства еще две шифрограммы. В первой сообщалось, что немецкая авиация разбомбила Мурманск чуть [94] ли не до основания. Впрочем, эта шифрограмма была составлена по не уточненным данным, тем более что результаты бомбардировок зачастую бывают сильно преувеличены — в худшую сторону, разумеется. Но, как бы то ни было, Мурманск действительно пережил самые жестокие бомбардировки, притом практически беспрерывные, которые повлекли за собой колоссальные разрушения. В городе повсюду полыхали пожары — они опустошили жилые кварталы и портовые сооружения, в том числе причалы.
Вторая шифрограмма сообщала, что «из Тронхейма вышли «Тирпиц» и «Гиппер» в сопровождении 4 эсминцев».
Ни та, ни другая шифрограмма на торговые суда не поступила.
В тот же день, 3 июля, в 15 часов в небе появились 26 пикирующих бомбардировщиков — они двигались с юга. Однако низкая облачность, конечно же, сковывала их действия. Так, вместо того, чтобы выбрать себе цели и сразу же атаковать их с пикирования, с большой высоты, бомбардировщикам пришлось снижаться и атаковать под малым углом и почти вслепую, что комендорам было только на руку: воодушевленные недавними успехами, они вели огонь спокойно и решительно. Короче говоря, пикирующие бомбардировщики, все до одного, не добившись никаких результатов, были вынуждены ретироваться. Таким образом, и вторая неприятельская атака завершилась для конвоя победой. И он продолжил свой путь дальше в обычном походном порядке, в полном составе и четко по графику.
Вскоре распогодилось. И вечером на северном горизонте показались дымы. А чуть погодя там же обозначились четкие силуэты больших кораблей. Экипажам торговых судов выпало пережить немало тревожных минут, прежде чем они наконец вздохнули с облегчением: приближающиеся корабли включили прожекторы и передали командиру эскорта свои опознавательные сигналы. Это были крейсера из эскадры поддержки.
Крейсера держались на значительном удалении от конвоя. Поравнявшись с ним. они двинулись дальше параллельным курсом, на расстоянии прямой видимости. Теперь моряки на торговых судах чувствовали себя в относительной безопасности, хотя им бы очень хотелось, чтобы крейсера шли не слева от конвоя, а справа, откуда чаше всего нападали немцы. А эскадра поддержки неумолимо держалась с северной стороны, и опять же довольно далеко. Так что, случись нагрянуть немецким самолетам, мощные зенитный орудия крейсеров до них вряд ли бы достали. Словом, моряки недоумевали. Я тоже нигде не нашел разумного объяснения такому походному построению. Впрочем, скоро мы увидим, что это была далеко не единственная необъяснимая особенность поведения союзнических военных кораблей в те тревожные дни.
4 июля конвой пережил пять неприятельских атак. [95]
Сперва конвой атаковал один торпедоносец «Хейнкель-111», возникший из-за туманной завесы справа по ходу конвоя. Сбросив одну торпеду, которая прошла между сухогрузами «Самыоэл Чейз» и «Карлтон», следовавшими в крайней правой колонне, он устремился в середину походного порядка, нацелившись на судно-»либерти» «Кристофер Ньюпорт». Заметив торпеду, оставившую на поверхности моря четко различимый шлейф, лейтенант, командовавший корабельным орудийным расчетом, приказал комендорам расстрелять ее из 30-миллиметрового пулемета. Гражданские моряки, помогавшие заряжать пулемет, вдруг ударились в панику и бросились с палубы средней надстройки по заднему трапу на кормовую шлюпочную палубу, крикнув на ходу командиру орудия — им был военный матрос I класса по имени Нью Райт, — чтобы тот бежал следом за ними. Но вместо этого Райт открыл огонь, целясь в носовую часть торпеды, и продолжал стрелять до тех пор, пока пенный шлейф торпеды не исчез под шлюпками, которые уже успели спустить на воду. Взрывной волной пулеметчика отбросило на две палубы ниже — к шлюпкам. При падении он вывихнул себе лодыжку и от боли потерял сознание. Торпеда поразила «Кристофер Ньюпорт» в среднюю часть правого борта, за которым располагалось машинное отделение. Капитан тут же отдал приказ покинуть судно, что вскоре и было сделано. А некоторое время спустя сухогруз добила эскортная подводная лодка, и он затонул.
Таким образом, первой потерей конвоя стало американское судно. А вскоре моряки на английских кораблях — торговых и эскортных — увидели, как на всех американских судах спустили флаги. На морском языке это означало одно — капитуляцию. Неужели американцы решили сдаться только потому, что потеряли свое судно? И если все-таки решили, то кому? Англичане решительно ничего не понимали. Бинокли на мостиках британских кораблей были наведены на американские суда. И вдруг англичане увидели, как вместо спущенных полотнищ, замызганных и обтрепанных, на фалах взвились огромные яркие государственные флаги. Только теперь англичане наконец догадались: ведь 4 июля — День независимости Соединенных Штатов Америки. И американские моряки, решив не уступать традиции, праздновали знаменательную дату освобождения своей родины от британского господства прямо в море, в окружении британских же кораблей. Отныне потомки угнетателей и угнетенных, рискуя жизнью, объединились вместе с русскими против куда более сильного угнетателя — их общего врага. Впрочем, противостояние союзнических держав и Германии — тема глобальная. Мы же посвятили наше повествование лишь одной из ее составляющих.
Итак, 4 июля, в четыре часа утра конвой PQ-17 потерял первое и пока единственное судно. Тем же утром коммодор конвоя и командир [96] эскорта получили из Адмиралтейства очередную шифрограмму. Вот ее текст:
«По данным аэрофоторазведки, в Тронхейме не осталось ни одного крупного немецкого боевого корабля. В этой связи Адмиралтейство склонно полагать, что:а) крупные соединения немецких кораблей выдвинулись в северном направлении;
б) это означает угрозу для конвоя, хотя прямых указаний на непосредственную опасность пока нет;
в) погодные условия благоприятствуют дальнейшему продвижению конвоя на восток.
В соответствии с вышеизложенным Адмиралтейство считает преждевременным предпринимать какие-либо ответные или предупредительные меры и продолжает следить за развитием ситуации».
Как и прежде, до капитанов торговых судов и эта шифрограмма не дошла.
Конвой продвигался на восток под зашитой низкой облачности (100–150 метров над уровнем моря); море было спокойное — по нему шла ровная зыбь. Воздушное пространство между морем и нижним краем облаков мало-помалу прояснялось.
Установить точное время второго воздушного налета, последовавшего 4 июля, мне, к сожалению, не удалось (это было между шестью и одиннадцатью часами утра), так же как и точное число атакующих самолетов (их было много). Знаю только, что это снова были «Хейнкели-111» и на сей раз они нанесли бомбовые удары, правда, безрезультатно. Зато три из них были сбиты. И комендоры поверили в свои силы, равно как и в силу своего оружия, казавшегося поначалу совершенно никудышним.
Командирам немецких баз в Норвегии, среди прочего, были известны и мощности средств ПВО, установленных на судах конвоя и эскортных кораблях. Да и летчики по возвращении на базы докладывали, что эти средства действуют весьма эффективно. Но как бы то ни было, летчики имели приказ: уничтожить конвой PQ-17 любой ценой. Любой! И вот во исполнение этого приказа в небо поднялся эшелон из 25 торпедоносцев «фокке-вульф».
Торпедоносцы атаковали конвой в 13 часов 15 минут. Тогда-то впервые и отличился американский эскортный миноносец «Уэйнрайт», под командованием капитана I ранга Муна. «Уэйнрайт» как раз дозаправлялся от танкера «Олдерсдейл», когда в небе появились «фокке-вульфы». Эсминец приостановил дозаправку и выдвинулся к югу — наперехват торпедоносцам. И ему в одиночку удалось отбить атаки шести из них. Но остальные самолеты, невзирая на мощный заградительный [97] огонь корабельных орудий конвоя, вышли на рубеж пуска торпед. В результате пострадали четыре сухогруза. Они отстали от конвоя, однако спустя время два из них снова были в строю.
А эскадра поддержки все это время как ни в чем не бывало держалась к северу от конвоя.
Теперь немецкие летчики стали более осмотрительны в полете и точны в своих докладах — и следующий воздушный удар был сосредоточен целиком на «Уэйнрайте».
Так, начиная с 17 часов эсминец атаковали один за другим несколько пикирующих бомбардировщиков — на остальные же корабли они не обратили ни малейшего внимания, как будто их не было вовсе. Вынырнув из-за нижнего края облаков, они пикировали на него с высоты 150 метров. И все это время маленькому эсминцу приходилось маневрировать на полном ходу, и он еще умудрялся вести непрерывный огонь по воздушным целям. Моряки, затаив дыхание, наблюдали, как вокруг «Уэйнрайта» вздымались водяные столбы от рвущихся бомб. Когда же бомбардировка наконец закончилась и выяснилось, что на эсминец не упала ни одна бомба, моряки встретили героя громогласными криками «ура!». После чего гордый герой вернулся на свое место в строю — во главе конвоя.
В 18 часов 20 минут на южном горизонте показался новый атакующий эшелон самолетов. В этот раз они летели довольно низко, нацелившись в середину крайней правой походной колонны. Но в 10 тысячах метров от нее эшелон, состоявший из 25 торпедоносцев «Хейнкелей-1 11», разделился на две группы. Одна из них, перестроившись во «фронт», держалась прежнего курса, а другая, отвернув вправо, двинулась... на «Уэйнрайт» — цель номер один.
Но капитан Мун не дрогнул. Он развернул эсминец и со скоростью тридцать три с половиной узла направил его навстречу нападающим, с тем чтобы нанести удар первым, до того как они выйдут на рубеж атаки. Эсминец встретил их огнем своих орудий с дистанции 8 тысяч метров.
«Фронт» торпедоносцев дрогнул и рассредоточился. И тут открыли огонь другие корабли. Несколько торпедоносцев, кажется, были подбиты, остальные выпустили торпеды со слишком большой дистанции. Торпедоносцы, устремившиеся было на «Уэйнрайт», теперь атаковали конвой. Небо над кораблями обросло облачками взрывов и было иссечено перекрестными трассирующими пулеметными очередями. А морскую поверхность в разных направлениях бороздили длинные шлейфы мчащихся на бешеной скорости торпед. Суда то и дело меняли курсы; некоторые, дрогнув от потрясшего их взрыва, замирали на месте и тут же заваливались набок, выпуская струи пара. Более маневренным эсминцам, пенившим крепкими форштевнями воду, ценой огромных усилий все же удавалось увернуться от смертоносных торпедных [98] шлейфов. Между тем торпедоносцы, так и не сумев поразить «Уэйнрайт» торпедами, принялись кружить над ним и обстреливать из пулеметов. Но и пули не брали защищенный броней эсминец, чего нельзя было сказать о членах его экипажа: многие из них были ранены.
Налет закончился в 18 часов 30 минут. В этот раз от конвоя отстали получившие различные повреждения сухогруз-»либерти» «Уильям Хупер» и танкеры «Олдерсдейл» и «Азербайджан». Потом «Хупер» с «Олдерсдейлом» пришлось затопить — это сделали эскортные корабли. А окутанный дымом «Азербайджан», покинутый экипажем, поскольку люди посчитали, что судно их обречено, тем не менее остался на плаву. Через полчаса, когда дым рассеялся, все увидели, что «Азербайджан» стоит на ровном киле, одиноко раскачиваясь на волнах. Тогда капитан танкера, находившийся в одном из спасательных шлюпок, кликнул добровольцев, которые отважились бы вернуться вместе с ним на брошенное судно. И таких оказалось немало. Механикам довольно быстро удалось починить и запустить «машину», и танкер двинулся вперед; и в конце концов благополучно дошел до Архангельска.
В результате последнего налета конвой PQ-17 потерял 3 судна (все три затонули), а немцы — 6 самолетов. К тому времени конвой находился и 24(1 милях к северу от мыса Нордкин — почти на одном с ним меридиане. Таким образом, кораблям оставалось до Архангельска 1000 миль, то есть пять суток перехода.
А теперь я позволю себе привести тексты радиограмм, которые Британское адмиралтейство направило 4 июля 1942 года, в 20 часов коммодору конвоя PQ-17 и командирам эскортных кораблей.
Первая радиограмма гласила: «В связи с угрозой нападения надводных сил противника конвою надлежит рассредоточиться и следовать в российские порты порознь».
Через полчаса поступила следующая радиограмма: «Конвою немедленно рассредоточиться».
А еще через полчаса была получена третья радиограмма: «Эскортным крейсерам срочно выдвинуться в западном направлении».
По получении третьего приказа британский эсминец «Кеппель», головной эскортный корабль, радировал эскорту и торговым судам: «Конвою — рассредоточиться и следовать в российские порты порознь. Эскортным кораблям, кроме эсминцев, — идти в Архангельск самостоятельно».
Вряд ли есть надобность уточнять, что эта радиограмма потрясла всех, кому она была адресована.
Разумеется, подробные протоколы заседаний и дебатов, происходивших тогда в стенах Британского адмиралтейства, впоследствии так и не были опубликованы. Что же касается английских и американских [99] историков и военных обозревателей, они склонны по-разному оценивать решения, принятые в ходе упомянутых дебатов.
У Адмиралтейства априори не было никаких оснований опасаться, что ударная группа «Тирпиц» — «Гиппер» столкнется с объединенными силами поддержки и прикрытия конвоя PQ-17. Но даже если бы такое столкновение произошло, преимущество несомненно было бы на стороне сил поддержки и прикрытия. Однако при внимательном изучении сложившейся тогда оперативной обстановки нетрудно заметить следующее.
4 июля 1942 года, в 20 часов конвой PQ-17 находился в той точке Северного Ледовитого океана, где его могли легко атаковать немецкие самолеты наземного базирования, значительно превосходившие по численности самолеты «Викториуса». (В то время, заметим, британские ВВС наземного базирования не могли наносить ответные удары на таком удалении от берега.) С другой стороны, в указанный день и час мощная эскадра прикрытия находилась к западу от мыса Южный (Шпицберген), или в 230 милях от конвоя и 400 милях от Альтен-фьорда, где, судя по данным разведки, немецкие корабли дозаправлялись топливом и откуда они уже вышли либо только собирались выйти; иными словами, она была слишком далеко и не смогла бы прикрыть конвой PQ-17 в случае нападения ударной группы во главе с «Тирпицем». Решение не подставлять соединение «конвой — эскорт-крейсера» под удар грозных орудий «Тирпица», предпочтя тому рассредоточить конвой и отвести крейсера, еще можно понять. А вот тактика эскадры прикрытия, начиная со дня ее выхода в море, — тактика, приведшая в конечном итоге к обострению ситуации, о чем было сказано выше (не говоря уже о странной тактике эскадры поддержки, все время державшейся к северу от конвоя), вообще не укладывается ни в какие понятия.
Если вспомнить одиссею конвоя PQ-16, который тоже оставили крейсера, вполне можно допустить — почему бы, собственно, нет, — что Британское адмиралтейство решило таким образом отвести из-под удара группы «Тирпица» и немецкой авиации наземного базирования с расчетом на то, что радиус действия последней был не безграничен. В таком случае вновь встает вопрос о приоритетности ценностей: что важнее — грузы или военные корабли, куда более дорогостоящие и необходимые к тому же для ведения дальнейших боевых операций на море?
В этой связи английские исследователи выдвигали следующую точку зрения.
Адмиралтейство имело серьезные основания опасаться, что группа «Тирпица» могла двинуться не на север, чтобы нанести удар по конвою, а на запад. А позволить грозному «корсару» вместе с его эскортом раствориться на просторах Атлантики означало бы обречь себя на его поиски в течение долгих месяцев, при том что, ко всему прочему, [100] Адмиралтейству надо было обеспечить защиту конвоев, следовавших из Соединенных Штатов в Великобританию. Так что эскадре прикрытие было необходимо постоянно крейсировать на западе, чтобы преградить группе «Тирпица» выход в Северную Атлантику. В свою очередь это требовало отвести и крейсера, с тем чтобы прикрывать линкоры и авианосцы. Ну а крейсера, в свою очередь, нуждались в прикрытии эсминцев.
В результате Адмиралтейство решило пожертвовать конвоем, за что моряки торговых судов, как американцы, так и сами англичане, заплатили слишком большую цену. Адмирал Гамильтон, командующий силами поддержки, направил переданным в его подчинение американским крейсерам радиограмму: «Знаю, вы целиком и полностью разделяете мое беспокойство по поводу того, что нам приходится оставить на произвол судьбы конвойные суда весте с их отважными экипажами на опасном пути к российскому порту». В самом деле, экипажи всех крейсеров и эсминцев во главе с их командирами искренне разделяли чувства своего командующего. О чем, к примеру, свидетельствует радиограмма, которую командир головного эскортного миноносца «Кеппель» направил всем конвойным судам: «Вынужден оставить вас и очень об этом сожалею. Удачи вам. Судя по всему, впереди вас ждут тяжелые испытания».
Союзники предали огласке лишь те документы, которые сочли нужным. Насколько мне известно, документальные свидетельства о передвижениях английских и американских военных кораблей сразу же после того, как конвою PQ-17 было предписано рассредоточиться, так и не были опубликованы. Впрочем, не исключено, что бывшие объединенные силы поддержки и прикрытия действительно повернули в спешном порядке на запад, чтобы преградить группе «Тирпица» выход в Атлантику. Вместе с тем Адмиралтейство продолжало забрасывать эскортные корабли, пока еще находившиеся в районе рассредоточения конвоя, все менее обнадеживающие радиограммы. Вот хотя бы две из них:
От 5 июля вечером: «Есть все основания полагать, что неприятельские надводные силы нанесут удар этой ночью или завтра на рассвете. По некоторым сведениям, в настоящее время неприятель находится на 65 градусе к северу от мыса Нордкин».
От 6 июля в 1 час ночи: «Неприятельские надводные силы нанесут удар, вероятно, в ближайшие же часы. Ваша первоочередная задача — сохранить в целостности свои корабли, с тем чтобы по завершении атаки и уходе неприятельских кораблей вернуться на место боевых действий и снять с воды всех уцелевших».
(Речь, разумеется, шла о последующем спасении моряков рассредоточенного конвоя PQ-17, который немецким надводным кораблям было приказано полностью уничтожить.) [101]
Во главе небольшого эскортного отряда, покинувшего конвой, следовал корабль ПВО «Позарика», бывший грузопассажирский пароход под командованием капитана I ранга британского ВМФ Лоуфорда. По получении последней из вышеприведенных радиограмм этот офицер, самый старший из всех входивших в его группу командиров, предложил идти к Новой Земле, а не кидаться очертя голову прямо в пасть волку, следуя прямым курсом в Архангельск. Другие командиры согласились с его предложением. И корабли сошлись, чтобы командиры могли обсудить по мегафонам детали предстоящего маршрута. Пока они переговаривались, матросы, высыпав на верхние палубы кораблей, затаив дыхание прислушивались к каждому произнесенному слову. Среди прочего, командиры договорились и о том, что в случае столкновения с противником капитан Лоуфорд примет на себя и боевое командование отрядом.
«Если неприятельские эсминцы пустятся за нами в погоню, мы, конечно, примем бой и при искусном маневрировании сумеем одержать верх. Если же мы окажемся под прямой наводкой орудий немецких линкоров, предлагаю — и думаю, все со мной согласятся — развернуться и двинуться им навстречу, продолжая вести огонь до последней возможности. Правда, в таком случае... нам прежде придется друг с другом попрощаться...»
Один из участников этого импровизированного совещания в открытом море, который записал приведенные выше фрагменты речи капитана Лоуфорда, позднее вспоминал, что последние его слова были встречены общим дружным смехом, хотя и с оттенком горечи.
«Ну а теперь, — продолжал капитан Лоуфорд, — всем свободным от вахт, думаю, пора бы отправиться по койкам. Надеюсь, уж в столь спокойном месте каждый из вас смело вверит себя заботам нашего Создателя. Лично я намерен сделать то же самое. А еще я намерен привести всех вас в порт назначения, с Божьей помощью, разумеется».
После этого небольшой эскортный отряд двинулся новым курсом — решительно и вместе с тем осторожно, готовясь в любое мгновение к тому, что на горизонте вот-вот покажутся силуэты немецких «мастодонтов». Однако ни один немецкий надводный корабль на горизонте так и не появился.
Зато эфир, который постоянно прослушивали радисты на эскортных кораблях, буквально разрывался от сигналов бедствия — их беспрерывно посылали торпедированные или подорванные бомбами сухогрузы.
А теперь самое время обратиться к действиям, предпринятым немецкой стороной.
Итак, покуда Адмиралтейство забрасывало конвой PQ-17 тревожными радиограммами, приказывая судам срочно рассредоточиться, грозные [102] неприятельские корабли по приходе из Тронхейма в Альтен-фьорд стали на якорь. 5 июля «Тирпиц», «Адмирал Шеер», «Адмирал Гиппер» и 6 эсминцев, под общим тактическим командованием адмирала Карлса, снялись из Альтен-фьорда. Однако немецкое верховное военно-морское командование, сбитое с толку ошибочными донесениями летчиков, насчитавших в составе союзнических эскадр по меньшей мере два авианосца и Бог знает сколько линкоров, и соответственно опасаясь подставлять под удар свой последний 35-тысячетонный линкор («Бисмарк», напомним, затонул 27 мая 1941 года), отдавало приказы, во исполнение которых командующим базами ВМС в Норвегии надлежало соблюдать крайнюю осторожность в действиях и как можно меньше проявлять наступательный дух. Очевидно, поэтому-то группа «Тирпица», не успев отойти от норвежских берегов, поднялась всего лишь на 25 миль к северо-востоку от мыса Нордкин, а потом повернула обратно в Альтен-фьорд, так и не встретив на своем пути ни одного союзнического корабля.
Одним словом, наступательно-оборонительные возможности противостоящих сторон были явно преувеличены как союзниками, так и немцами.
Та часть Северного Ледовитого океана, которую предстояло пересечь судам рассредоточившегося конвоя PQ-17, чтобы затем по отдельности идти в любой российский порт (тут уж Адмиралтейство предоставляло капитанам конвойных судов полное право выбора), называется Баренцевым морем — в честь голландского мореплавателя Виллема Баренца, открывшего Новую Землю. Было это в 1595 году. Баренц вышел в море на одном корабле, и в конце концов, после долгого изнурительного перехода, достиг суровых берегов неведомого острова. «Льды надвигались на нас с такою быстротой, что у нас волосы вставали дыбом», — писал Лагарп, один из спутников отважного голландского капитана. Баренцу и его спутникам пришлось построить хижину и зазимовать во льдах, в кромешной тьме. Питались же голландцы и обогревались лишь тем, что хранилось на камбузе и в трюме их корабля, имевшего водоизмещение, обычное для любого судна XVI века.
Потом пришла весна, но освободить корабль из ледового плена не удалось. И тогда голландские моряки решили добраться до острова в шлюпке и баркасе. За долгую полярную зимовку здоровье Баренца было вконец подорвано, но он собрал последние силы и дописал рассказ о своем походе. Документ этот запечатали в коробку и подвесили к трубе хижины. И лишь спустя почти три сотни лет, в 1781 году, коробку обнаружил один норвежский капитан. А в хижине он нашел также часы, флейту Виллема Баренца и много других предметов. [103]
Голландцы покинули Новую Землю и пустились в обратный путь 14 июня 1596 года. А 20 июня Биллем Баренц скончался. Спутникам его приходилось не раз перетаскивать шлюпку с баркасом через льдины и ледовые поля. Они пережили не одну бурю, перенесли цингу и долго блуждали, пытаясь проложить курс во льдах. И наконец добрались до Кольского залива, где повстречали голландский корабль, который и доставил их на родину.
Разумеется, мало кто из моряков конвоя PQ-17 читал рассказ о славном арктическом походе Баренца и его спутников. А если некоторые впоследствии все же прочли, то наверняка нашли там много общего с их собственным приключением, с той лишь разницей, что во времена Баренца не было ни подводных лодок, ни бомбардировщиков.
В числе судов конвоя, давших решительный отпор немецким самолетам 4 июля, был сухогруз «Вашингтон». Его комендорам даже удалось сбить один из них — во всяком случае, они так уверяли. Зато в сухогруз не попала ни одна бомба, хотя от грохотавших кругом взрывов корпус его буквально трещал по швам. И вскоре «Вашингтон» дал течь.
После того как конвою был дан приказ рассредоточиться, капитан сперва повел «Вашингтон» на северо-северо-восток — так поступили и многие другие капитаны. Они решили подняться как можно выше на север, подальше от неприятельского берега. Вопреки приказу Адмиралтейства, конвой рассредоточивался медленно, и причиной тому были сложные навигационные условия — вернее, тяжелая ледовая обстановка. Суда старались держаться генерального курса — норд-норд-ост, при этом, однако, им приходилось постоянно огибать ледовые поля и отдельные льдины. Со временем они потеряли друг друга из вида.
Какое-то время «Вашингтон» шел по чистой воде, или почти чистой, а потом уперся в кромку ледового поля. Надо было обогнуть это препятствие. Всякий раз, когда впереди показывался проход, капитан вскидывал голову и кричал штурману-наблюдателю на фор-салинге:
— Ну что?!
И тот докладывал — разводье это, полынья или глубокая выбоина. Иногда наблюдатель сомневался, и капитан начинал беспокоиться. А причин для беспокойства у него было предостаточно, как и у всей команды. Впрочем, наблюдатель довольно быстро ориентировался в деловой обстановке: он, если можно так выразиться, был глазами капитана. И тот с его помощью направлял судно в нужное русло. Неприятельских самолетов в воздухе пока не было.
5 июля, около 4 часов, перед «Вашингтоном», следовавшим все это время курсом норд-норд-ост, вырос сплошной, высокий ледяной барьер, отсвечивавший ярко-белым светом: судя по всему, это была кромка огромного ледяного поля. [104]
Капитан вовсе не собирался штурмовать Северный полюс, хотя предпочитал продвинуться как можно дальше на северо-восток, прежде чем повернуть на юг и взять курс на Архангельск. Таким образом, судно имело бы меньше шансов подвергнуться атакам немецких самолетов и подводных лодок. (Капитан «Вашингтона», как и капитаны остальных конвойных судов, и понятия не имел о существовании радиограмм, касавшихся намерений соединения надводных сил противника. Моряки конвойных судов, не только капитаны, сообщаясь друг с другом, строили какие угодно предположения по поводу отхода своих защитников. И поскольку никаких серьезных оснований тому они не находили, то ограничивались лишь досужими домыслами.) Иными словами, «Вашингтону» ничего не оставалось, как обогнуть ледяной барьер — с юго-востока.
Утром 5 июля «Вашингтон» повстречал два английских судна из конвоя PQ-17 (кажется, это были «Наварино» и «Ирстон») — они тоже наткнулись на ледяной барьер и были вынуждены идти в обход. И суда двинулись дальше втроем.
Около 11 часов рассыльный поднялся на мостик и передал капитану «Вашингтона» две короткие радиограммы: это были сигналы бедствия — их передали один за другим, с промежутком в несколько минут, сухогрузы «Карлтон» и «Джон Уизерспун». Они оба подверглись торпедной атаке немецких подводных лодок. Сверившись с картой, капитан определил, что подводные лодки атаковали их в пятидесяти милях прямо по курсу «Вашингтона». Однако о том, чтобы повернуть обратно или ждать, пока немецкие подлодки не покинут Баренцево море, и речи быть не могло. Трюмы «Вашингтона» все больше заполнялись водой, и насосы уже не успевали ее откачивать, да и рано или поздно все равно пришлось бы заходить в наиболее опасные воды. Так что оставалось только одно: идти вперед — навстречу опасности. Вахтенные наблюдатели получили приказ глядеть в оба пуще прежнего, обращая особое внимание на обстановку по правому борту судна (слева тянулся ледяной барьер).
Капитан и сам пристально вглядывался вдаль и при этом не переставал думать о грузе, лежавшем в трюмах судна, — 350 тоннах тротила, упакованного в водонепроницаемые ящики. И больше всего его тревожило то, что взрывчатка была уложена вдоль правого борта, то есть наиболее уязвимого, поскольку, случись самое худшее, торпеда угодила бы именно в него. Единственное радикальные решение заключалось в том, чтобы выбросить все ящики за борт. Однако капитан «Вашингтона», в отличие от упавших духом стратегов в Адмиралтействе, думавших уже о том, как спасти уцелевших моряков конвоя PQ-17, все еще считал своим долгом доставить груз в русский порт в целости и сохранности. И он приказал перенести ящики со взрывчаткой на левый борт. В таком случае будет хоть [105] мало-мальская вероятность, что судно не разнесет на куски при попадании первой же торпеды.
Между полуднем и 14 часами «Вашингтон» принял сигналы бедствия еще от нескольких конвойных судов.
Первая опасность возникла в 15 часов — но не в виде подводной лодки, а «Юнкерса-88». Три судна одновременно открыли по нему зенитный огонь сразу же, как только он вынырнул из-за облаков. «Юнкерс» пронесся над кораблями, едва не задев крыльями верхушки радиомачт, и обстрелял их из пулеметов. Потом он зашел на второй круг и стал сбрасывать бомбы. Комендорам «Вашингтона» показалось, что они его сбили. Но не тут-то было: они его даже не задели. Впрочем, и сами суда не пострадали. На «Вашингтоне» ранило только одного человека. Однако моряки поняли: уж теперь-то их наверняка засекли.
В 15 часов 40 минут из-за облаков послышался все нарастающий рокот. Вскоре уже казалось, что им наполнилось все небо. Люди прислушивались к шуму скрепя сердце. И тут из-за обликов вынырнули девять «юнкерсов». Корабельные орудия встретили их огнем.
А потом случилась трагедия; к тому же все произошло так быстро, что никто и глазом не успел моргнуть. Через несколько минут все три судна были подбиты и начали тонуть. Пока моряки спешно спускали шлюпки, с неба продолжали сыпаться бомбы, взъерошивая морскую поверхность пенящимися водяными столбами. Когда бомбардировщики улетели прочь, один сухогруз уже совсем исчез под водой. Прошло еще полчаса — и на поверхности остались только шесть шлюпок, медленно продвигавшихся вдоль кромки ледяного барьера. В арктическом море снова воцарилось белое безмолвие. Команда «Вашингтона» — сорок шесть человек, все живые и здоровые — разместилась в двух шлюпках.
Несмотря на то что трагедия и правда произошла в считанные минуты, радисты все же успели послать в эфир сигналы бедствия. Однако теперь, сидя в шлюпках, они были уверены, что старались напрасно, поскольку по этим самым сигналам засечь местоположение шлюпок немцам будет раз плюнуть. Да и потом, эта часть Баренцева моря всегда была пустынна: здесь пролегали маршруты только несчастных конвоев PQ и QP. А если какое из конвойных судов и находилось поблизости, надежды на то, что оно придет на выручку потерпевшим кораблекрушение, было мало. Да и зачем — чтобы самому угодить под бомбы или торпеды? Нет, сейчас у оставшихся на ходу конвойных судов была только одна забота: как можно быстрее проскочить смертельно опасный район, держа курс на русский берег. И тут уж, как говорится, каждый за себя, а Господь за всех.
Вскоре отвесный ледяной барьер закончился и за ним началась сплошная кромка ледяного поля. Немного погодя сидевшим в шлюпках показалось, что в иных местах поле расступалось, образуя разводья, за которыми дальше на восток проглядывали участки чистой воды, [106] усеянные лишь мелкими ледышками. А еще дальше на восток лежал покрытый ледяным панцирем берег Новой Земли. В шлюпках имелись одеяла, шоколад, пеммикан{15}, сухое молоко, сахар, галеты, сухофрукты и водонепроницаемые канистры с пресной водой. Моряки налегли на весла, правя на восток и лавируя между льдинами и небольшими ледовыми полями. По расчетам штурманов, до Новой Земли было чуть меньше трехсот миль. И штурманы не ошиблись. В свою очередь матросы прикинули, что одолеть такое расстояние на веслах можно дней за пять. А вот они-то как раз ошиблись.
К вечеру 5 июля — если понятие «вечер» можно применить ко дню, который длился без перерыва все 24 часа в сутки, — кто-то, показав рукой на запад, воскликнул: «Вижу дым!» Матросы на веслах тут же перестали грести.
Султан дыма все разрастался — и вот на горизонте показался корабль. Люди в шлюпках оживились. Поглядев в бинокли, штурманы определили, что, судя по виду, это — сухогруз. И вновь они не ошиблись. Это действительно был американский сухогруз «Олопана»: приняв сигнал бедствия, он тотчас же направился к месту кораблекрушения.
Сухогруз подходил все ближе, хотя ему приходилось то и дело лавировать меж льдин и огибать ледяные поля. И вот уже шлюпки с двух кораблей, затонувших вместе с «Вашингтоном», двинулись навстречу «Олопане».
Две шлюпки с «Вашнгтона» последовали было за ними — и вдруг опять стали. Что же случилось?
A BOJ что: просто команда «Вашингтона» не хотела, чтобы ее спасали, — вернее, она отказалась подниматься на борт «Олопаны».
Моряки с «Вашингтона» хорошо помнили, как от сильнейшего взрыва содрогается и уходит из-под ног палуба. Они считали, что оказаться снова на судне равносильно самоубийству, ибо участь его уже была предрешена: оно все равно пошло бы ко дну — это лишь вопрос времени. Так что в шлюпках было куда безопаснее. Да и бомбардировщики с подводными лодками не обращали на шлюпки никакого внимания. Уж лучше грести потихоньку-полегоньку к берегу Новой Земли — целее будешь. Моряки думали, что стоит добраться туда, немного переждать — и они спасены: в конце концов немцы поймут, что от конвоя ничего не осталось, и прекратят охоту. А когда со временем все утрясется, они двинутся вдоль берега Новой Земли на юг. И уж в тех-то водах наверняка встретят какое-нибудь русское судно. Русские возьмут их на борт и доставят в Архангельск, благо опасные воды останутся позади. При всем том моряки с «Вашингтона», конечно же, понимали, [107] что на пути у них будет немало трудностей. Но уж лучше преодолевать трудности, одну за другой, чем оказаться на борту «Олопаны». Пока люди решали, как им быть дальше, «Олопана» подошла совсем близко. Наконец они договорились: большинство одобрили план, изложенный выше, тем более что с ним согласился сам капитан и его помощники. Во всяком случае, я не нашел ни одного документального подтверждения тому, что это решение было принято против чьей-то воли.
С другой стороны, легко себе представить — хотя и об этом не упоминается ни в одном документе, — что капитан и экипаж «Олопаны» не ожидали столь крутого поворота. Логично предположить и то, что моряки на «Олопане», рисковавшие жизнью, чтобы спасти потерпевших кораблекрушение, теперь называли их неблагодарными и поносили по-всякому. Но те стояли на своем. Одним словом, после того как моряки с двух других потопленных судов поднялись на борт «Олопаны», сухогруз лег на обратный курс. Моряки с «Вашингтона» не стали ждать, когда он скроется за горизонтом, а налегли на весла и двинулись на восток.
Самое безотрадное зрелище, какое когда-либо являлось взорам потерпевших кораблекрушение, — морская пустыня, раскинувшаяся от горизонта до горизонта. Пустота эта тревожит и пугает куда больше, нежели присутствие неопознанного плавающего объекта, который может таить в себе опасность. Однако, несмотря ни на что, на просторах полярного моря, сплошь усеянного льдинами всевозможных форм и размеров, человек ощущает себя не столь одиноко. Во всяком случае, поначалу. Уходящие вдаль ледяные гряды привносят какое-то разнообразие в монотонный и унылый вид водной пустыни: глаз цепляется за каждую новую зримую форму и отдыхает. Земля уже кажется не такой далекой. В самом деле, уж за следующей-то грядой она покажется непременно. Но по мере приближения к гряде, и особенно когда она остается позади, надежда тает на глазах: потерпевшие кораблекрушение снова видят пустоту — как и заблудший в пустыне путник, обманутый миражом.
Моряки с «Вашингтона» держали все время на восток, сменяя друг друга на веслах. Шлюпки шли среди причудливого нагромождения льдов, лучившихся в ярком солнечном свете всеми цветами радуги. В полдень небо окрашивалось в посеребренную, с красноватым отливом лазурь; по черно-синей воде плыли льдины, переливавшие ослепительно белым и голубым светом. С наступлением сумерек многоцветная палитра будто размывалась, уступая розовому цвету. Затем на смену сумеркам возвращался свет — и все начиналось сызнова.
Так прошли два дня — 6 и 7 июля. Над шлюпками висело тягостное молчание. Перед тем как сесть на весла, люди снимали с себя [108] спасательные комбинезоны, чтобы было сподручнее грести, а потом, передав весла сменщикам, сразу же закутывались в теплые одеяла: мороз цеплял мгновенно. Провиант не экономили: нужны были силы, чтобы грести и бороться с холодом. Воду — тоже: от концентратов, жажда мучила нестерпимо.
Поутру 8 июля свет поблек — небо стало пасмурным. Солнце пропало. Линия горизонта как будто сузилась, а задернутый облачностью небосвод на юго-востоке потемнел. Вскоре и вовсе надвинулись сумерки, как перед бурей, поднялся сильный ветер.
В воздухе показались редкие хлопья снега. Не прошло и трех минут, как между небом и морем выросла непроницаемая снежная пелена. А еще через некоторое время поднялся снежный буран. Он бушевал под завывания разыгравшегося не на шутку ветра, переросшего в шквал, и грохот дробившегося льда.
Люди в шлюпках пересели спиной к ветру, вобрали головы в плечи и тесно жались друг к другу — так, повинуясь инстинкту самосохранения, ведут себя ездовые собаки, когда чувствуют близкую бурю. Гребцы побросали весла, но не надолго. Как только шлюпки стало заливать водой и брызгами, гребцы поняли, что им не укрыться от бури, потому что они не на твердой земле и даже не на льдине, а в шлюпках, которые все сильнее раскачивало на разбушевавшихся волнах. Впрочем, это были крепкие, металлические шлюпки с воздушными ящиками и потому непотопляемые; однако ж стоило шлюпке развернуться бортом к волне, как ее тут же залило бы ледяной водой или опрокинуло, или, что не лучше, ударило бы о льдину и пробило насквозь. Смекнув, чем чревато бездействие, гребцы снова дружно налегли на весла.
Теперь они сменяли друг друга чаще, чем прежде: гребля в таких условиях изматывала до предела. Вскоре шлюпки потеряли друг друга из вида. И не мудрено: ведь видимость ограничивалась всего лишь несколькими метрами.
Ветер, завывавший с поистине зловещей силой, ввергал в ужас даже бывалых моряков, а тут еще громоподобный грохот ломающихся льдин. Казалось, будто ветер и лед сошлись в смертельной схватке, силясь уничтожить друг друга, а заодно и людей. Штурманы надрывали глотки, выкрикивая команды гребцам: лево держи!., право держи!., вперед!.. Но гребцы, согнувшись в три погибели, далеко не всегда успевали отвернуть от гонимых волнами обломков льдин. Весла ломались, точно спички. К счастью, шлюпки и впрямь оказались крепкими и выдерживали сильнейшие перегрузки. Тогда как люди, ослепленные снежными зарядами и лишенные последних сил в борьбе с арктическим штормом, уже потеряли чувство пространства и времени.
Наконец шквал чуть поутих, да и снег валил уже не так сильно. Через несколько минут снегопад прекратился столь же внезапно, как и [109] начался. А еще через полчаса небо полностью расчистилось и снова засияло солнце. Снежная буря бушевала шесть часов кряду.
Шлюпки оказались на расстоянии одной мили друг от друга. Впрочем, вскоре они опять были вместе, как и люди. Волнение на море тоже улеглось. И моряки взялись вычерпывать из шлюпок воду. Теперь можно было поесть и передохнуть.
Моряков окружали те же радующие глаз виды, что и шесть часов назад. Вот только теперь нельзя было определить даже приблизительно, какое расстояние покрыли шлюпки за то время, что продолжалась буря, и в каком направлении их отнесло. Единственное, что оставалось, так это грести, как прежде, на восток — вон к тому изломанному ледяному гребню, который и есть Новая Земля, а как же иначе. Так полный вперед!
Нет ничего более мучительного, чем идти к некоей вершине, и вдруг, когда до нее, казалось бы, осталось совсем рукой подать, обнаружить, что впереди — пустота. Человек борется, преодолевает одну смертельную опасность за другой. И тут на тебе! Впереди — новая череда опасностей. А сил преодолеть ее больше нет. Когда утром 9 июля моряки с «Вашингтона» заметили, что небо темнеет в точности, как накануне, и что снова крепчает ветер, они не выдержали, и принялись клясть свою жалкую участь. Некоторые наотрез отказались грести, сказав, что уж лучше кинуться за борт. Людям казалось, что они стали жертвами величайшей несправедливости. Они сетовали, что нипочем не выдержат еще одну бурю. Когда же она обрушилась на них, они, проклиная все и вся, взялись, однако, за весла. И мало-помалу умолкли, смирившись с неизбежным.
И в этот раз буря бушевала шесть часов без перерыва, как и накануне. А когда она наконец улеглась, шлюпки снова нашли друг друга. И вновь людям повезло: все остались живы, никто даже не пострадал. Но когда шлюпки сошлись, сидевшие в них люди не узнали друг друга. С того дня, как они пустились в отчаянное приключение, все изменились до неузнаваемости: обмороженные, облепленные коркой из соли и льда лица, осипшие голоса... Даже близкие друзья, оказавшиеся в разных шлюпках, признали друг друга не сразу.
Закончился еще один день — 9 июля и начался новый — 10 июля. Люди в шлюпках гребли в тягостном молчании, с мрачными изнуренными лицами. Отливавшие ярким голубоватым свечением льды уже не только не радовали глаз, а сделались ненавистны. В разнообразии форм ледяных глыб люди угадывали возникших из иных миров чудовищ, рядом с которыми они, люди, ощущали себя живыми мертвецами — зомби. Вот когда вспомнилась им «Олопана» и то, с какой непростительной опрометчивостью отвергли они тех, кто, рискуя своей жизнью, по первому же зову пришли к ним на помощь. Однако название [110] судна вслух никто не произносил: то была своего рода искра, от которой мог произойти взрыв отчаяния. Откуда морякам с «Вашингтона» было знать, что «Олопана» уже три дня как покоилась на дне Северного Ледовитого океана. Это было 6 июля: сухогруз атаковала немецкая подводная лодка — в него попала торпеда. И он затонул.
10 июля в небе показалась птица. Но точно ли это была она? Покуда кто-то из моряков смотрел в синее небо, подставив слепящему солнцу маски из ледышек, которые покрывали их лица, другие уже кричали «Земля!», — простирая руки к востоку.
И вдруг они не налегли, а буквально набросились на весла. Все были перевозбуждены до крайности. Матросы уверяли, что до земли часа два-три хода. Штурманы смотрели более реально на веши: по их прикидкам, ходу оставалось полсуток, а то и больше. Они советовали гребцам беречь силы и, прежде чем сесть на весла, плотно подкрепиться, что те охотно и делали, благо от волнения у всех разыгрался волчий аппетит.
Новая Земля представляет собой продолжение Уральского хребта — своего рода естественную дамбу, немного отстоящую от евразийского материка и вдающуюся в Северный Ледовитый океан до 77-го градуса северной широты. Эта «дамба», 950 километров в длину и площадью 91 тысяча квадратных километров, разделена на два отдельных острова; граница, пролегающая между ними на семьдесят третьей параллели, имеет звучное название — пролив Маточкин Шар. Это — самый настоящий поперечный фьорд, открытый с обеих сторон; длина его составляет свыше 100 километров, а ширина — более 3–4 километров. Местами противоположные берега пролива, над которыми возвышаются тысячеметровой высоты горные кряжи., сходятся едва ли не вплотную. На кряжах громоздятся ледники альпийского типа, изрезанные глубокими трещинами и впадинами. Летом горные склоны покрываются чахлой травой, ивняком и карликовыми березами.
Животный мир Новой Земли довольно скудный, за исключением Южного острова, — там, в долинах, можно увидеть леммингов, диких оленей, песцов, полярных волков и медведей. В фьордах и прибрежных водах Новой Земли водятся лосось, треска, сельдь, тюлени и киты. А на прибрежных скалах гнездятся морские птицы. Начиная с XVII века к западному побережью Новой Земли время от времени прибивало обломки кораблей, потерпевших крушение в Баренцевом море. И обломки эти покоятся там до сих пор.
В лоциях, среди прочего, можно прочесть:
«На побережье Южного острова, при входе в пролив Маточкин Шар, имеется поселение русских и самоедов, несколько десятков человек». [111]
12 июля моряки с «Вашингтона» подошли к западному берегу Северного острова Новой Земли, Но в каком точно месте — они сказать не могли.
Едва шлюпки коснулись берега, люди выскочили на прибрежную гальку.
Сразу же за береговой полосой громоздились сопки, покрытые зеленой травой, а за ними высились горные хребты, увенчанные снежными шапками, сверкавшие ослепительным блеском на фоне ярко-голубого неба. Но взгляды моряков были прикованы к зеленеющим склонам сопок. При более внимательном рассмотрении, однако, оказалось, что местная растительность довольно скудная и низенькая. Как бы то ни было, даже она ласкала глаз и грела сердце.
Моряки двинулись к сопкам. Настрадавшимся за более чем недельные мытарства в открытом полярном море людям казалось, что они попали воистину на землю обетованную и что жить здесь можно вполне. На усеянном галькой берегу восседали дикие гуси — они удивленно взирали на двуногих пришельцев и сторонились их, когда те подходили слишком близко.
Люди поднялись на вершину ближайшей сопки — и остолбенели. Прямо перед ними, насколько хватало глаз, простирался изломанный мертвый ландшафт — различной высоты горы, покрытые сверкающими на солнце снегами и ледниками. И ни малейших признаков жизни. Подавленные моряки в горестном молчании спустились обратно к берегу.
День был очень холодный, хотя и солнечный. Запасы провианта вышли еще накануне. Так что единственным пропитанием, какое могли найти люди, были дикие гуси и морские птицы, в изобилии водившиеся на этом диком берегу. Морякам удалось изловить восемь гусей, а командир орудийного расчета подстрелил из револьвера чайку. Шум выстрела разнесся многоголосым эхом по унылой местности. Испуганные гуси и прочие пернатые переполошились и тучей взмыли в небо. Отныне они держались от двуногих пришельцев на почтительном расстоянии. А те, довольные охотой, вернулись к шлюпкам и наварили из дичи супу.
Хотя моряки не знали точно, на какой именно широте высадились на берег, они были уверены, что в любом случае отсюда им следует продвигаться на юг. Подкрепившись, они снова сели в шлюпки и двинулись вдоль берега. Они гребли, сменяя друг друга на веслах, всю вторую половину дня 12 июля, весь день 13 июля и все утро 14 июля — на голодный желудок. Уходивший в необозримую даль берег был совершенно пустынный. Моряки стреляли в чаек — но ни одной не подстрелили. После первого же выстрела перепуганные грохотом птицы улетели. Люди изнывали от усталости, голода и холода. У некоторых распухли ноги, и они уже не чувствовали ступней. [112]
День 14 июля привнес в их жизнь некоторое разнообразие. Около полудня они повстречали четыре шлюпки, переполненные моряками с голландского сухогруза «Паулус Поттер» — он тоже входил в состав конвоя PQ-17 и был потоплен вскоре после того, как суда разошлись. Столь неожиданная встреча ободрила людей. Хотя на долю голландцев выпало не меньше бед и страданий, чем американцев, и те и другие воспряли духом, решив, что отныне с ними все будет в порядке. Они нашли друг друга, теперь их много — им уже сам черт не брат! Они горячо делились воспоминаниями о своих злоключениях и строили планы на будущее, хотя и плохо понимали друг друга. Но это неважно! Первым делом надо было раздобыть пропитание. Голландцы где на словах, где жестами объяснили, что видели неподалеку диких уток, — и шлюпки тут же повернули к берегу. Там действительно обитала утиная колония. Моряки устроили охоту по всем правилам и поймали добрую сотню уток — по полторы на брата. Это заметно приободрило людей. И все бы ничего, вот только у трети из них, как оказалось, были обморожены ноги — так, что с трудом можно было ходить.
Сварив добычу, моряки переправили ее в шлюпки и двинулись вдоль берега дальше на юг. Некоторые штурманы во время перехода вели нечто вроде судовых журналов. В одном из них, к примеру, можно прочесть следующее: «15 июля. — Гребли по направлению к русскому берегу». А до ближайшего русского берега меж тем было около 350 миль.
День 15 июля привнес еще одно разнообразие, вернее, новую встречу, причем весьма интересную. Обогнув небольшой мысок, люди в шлюпках заметили в нескольких сотнях метров за ним, у берега, неподвижный корабль, показавшийся им непомерно огромным. Это был американский сухогруз «Уинстон-Салем», тоже из конвоя PQ-17. Его выбросило на песчаную отмель.
«Уинстон Салем» был в отличном состоянии, но сам сняться с мели не мог. В его котлах был разведен пар, а камбуз и холодильное отделение ломились от всякой снеди. Для несчастных в шлюпках это означало приют, тепло, пропитание и отдых. Многие из них вспоминали потом о сухогрузе не иначе, как о благодатном райском ковчеге, ниспосланном им самим Господом. Люди не могли скрыть слез радости. И после одиннадцати суток тягостных испытаний понять их радость можно вполне.
Обмороженным оказали необходимую медицинскую помощь. Моряки с «Вашингтона» и «Паулуса Поттера» пробыли на борту «Уинстон-Салема» два дня. Они охотно пробыли бы там подольше и уже были согласны стать добровольными робинзонами, лишь бы пожить в тепле и уюте и как можно дальше от мира, объятого пламенем войны.
Но мир напомнил о себе уже на третий день в виде корабля, показавшегося на южном горизонте. Некоторое время спустя выяснилось, [113] что это — русский китобоец. Новоприбывшее судно бросило якорь неподалеку от «Уинстон-Салема», чтобы не сесть на мель. От него отвалила шлюпка — в ней сидели двое русских с монголоидными чертами лица, в меховых шубах и шапках. Поднявшись на борт «Уинстон-Салема», русские сказали, что поблизости находятся другие конвойные суда — английские и американские, и предложили переправить на них всех желающих. Моряки с «Вашингтона» и «Паулуса Поттера» не захотели злоупотреблять гостеприимством экипажа «Уинстон-Салема», тем более что продовольственных запасов на его борту заметно поубавилось. Впрочем, они отбыли на русский китобой с сожалением и на прощанье пообещали капитану «Уинстон-Салема» прислать кого-нибудь на помощь. Так что вскоре американский сухогруз сняли с мели.
Китобоец двинулся вдоль берега на юг. Это плавание не шло ни в какое сравнение с изнурительной греблей на шлюпках. Однако шли часы, а союзнических судов все не было, и это удивляло американских и голландских моряков. Они принялись расспрашивать русских, но в ответ слышали что-то невразумительное. Китобоец миновал вход в пролив Маточкин Шар, не останавливаясь. На берегу при входе виднелись маяк и пара деревянных хижин. Чуть поодаль стояли еще несколько точно таких же деревянных хибар. А рядом — дюжина местных жителей, и среди них, насколько можно было разглядеть издалека, две женщины и несколько детишек, вокруг которых бегали собаки. Все эти люди стояли бок о бок на берегу и, замерев, как вкопанные провожали застывшими взглядами китобоец, не отвечая на приветствия иностранных моряков ни криком, ни взмахом руки. Что это за люди? И что они забыли на этом безотрадном берегу? Может — ссыльные? При мысли об этом «пассажирам» китобойца сделалось не по себе. Они уже засомневались — правда ли, что конвойные суда находятся поблизости, и куда везут их китобои с раскосыми глазами, которых не поймешь, как ни старайся.
Наконец, спустя шестнадцать часов в глубине какой-то бухты показался корабль: американские и голландские моряки узнали его сразу. Это был английский сухогруз «Эмпайер-Тайд», еще одно уцелевшее судно из конвоя PQ-17. «Пассажиры» покинули китобоец с облегчением.
Однако на борту «Эмпайер-Тайда» их ждала неприятная неожиданность: судно было переполнено моряками с других потопленных сухогрузов. Таким образом, вместе с новоприбывшими там оказалось 240 человек! А провианта — кот наплакал! Немецкая подводная лодка преследовала «Эмпайер-Тайд» до самого входа в пролив Маточкин Шар. Сухогрузу удалось уйти от преследования и скрыться в фьорде, где он простоял несколько дней, не высовываясь. А потом переправился в этот самый заливчик, известный под названием бухта Моллера. Продолжать [114] плавание без эскорта с таким количеством людей на борту капитан «Эмпайер-Тайда» не решился.
К тому времени русский китобоец скрылся за южным горизонтом — а в небе показался самолет: он летал кругами, и очень высоко — вне досягаемости корабельных орудий. Это был наблюдатель, вне всяких сомнений. Он наверняка сообщал на базу координаты уцелевшего судна. Скоро сюда нагрянут бомбардировщики — это уж как пить дать! И снова моряки с «Вашингтона» принялись клясть свою судьбу.
Посовещавшись накоротке, они приняли решение: сидеть и ждать, когда на битком набитый людьми корабль посыплются бомбы — ну уж нет! И поскольку капитан «Эмпайер-Тайда» боится выйти в море (что понятно) и на борту того гляди выйдет провиант, моряки с «Вашингтона» попросили дать им хотя бы пару шлюпок, чтобы добраться до берега, и несколько кусков брезента, чтобы соорудить палатки. Но лейтенант-комендор объявил, что он и его люди остаются на борту, остальные же настаивали на своем. В конце концов капитан «Эмпайер-Тайда» уступил — моряки с «Вашингтона» спустились в шлюпки и отчалили к берегу.
Они просидели там двое суток, страдая от холода и голода, — за это время им удалось поймать только несколько птиц. Впрочем, от переедания никто не страдал и на борту сухогруза. Между тем, вопреки ожиданиям, ни один немецкий бомбардировщик так и не появился.
Ранним утром 20 июля капитан «Эмпайер-Тайда» велел передать «Робинзонам» на берег, что он получил радиограмму от английского военного корабля, крейсирующего неподалеку, и готовится выйти в море. И «робинзоны» мигом вернулись обратно.
Через несколько часов «Эмпайер-Тайд» присоединился к остаткам конвоя PQ-17, который был собран вновь благодаря стараниям эскортных кораблей. Новообразованное соединение, состоявшее из 5 сухогрузов, 6 английских сторожевиков и кораблей ПВО, 3 корветов военно-морских сил «Свободной Франции» и 2 русских эсминцев, прибыло в Архангельск 25 июля — спустя три недели после того, как конвой PQ-17 рассредоточился. Всех больных тут же переправили в местную больницу, где их навещали военно-морские представители стран-союзниц. Хотя у двенадцати моряков с «Вашингтона» были здорово обморожены ноги, экипаж сухогруза не потерял ни одного человека.
С 4 по 15 июля акватория Баренцева моря превратилась в гигантское поле битвы. Конвойные суда, преследуемые с моря и воздуха, с величайшим трудом продирались сквозь льды, и люди испытывали облегчение лишь тогда, когда попадали в полосы тумана. Но стоило туману рассеяться, как на сухогрузы снова, точно шершни, налетали [115] немецкие самолеты — они бомбили их, забрасывали торпедами и обстреливали из пулеметов. И если «жертва» оставалась на плаву, ее добивали новые эшелоны бомбардировщиков и торпедоносцев.
4 июля в полночь (то есть, не будем забывать, при свете дня) к судну-»либерти» «Даниэлю Моргану», следовавшему на пару со своим собратом «Самьюэлем Чейзом», подошел английский эскортный корабль ПВО, с которого просигналили: «На подходе «Тирпиц» с эскортом. Думаем укрыться в какой-нибудь бухте на Новой Земле. Советуем последовать нашему примеру».
Затем «либерти» повстречали еще два судна. Потом на море опустился туман. Когда же он рассеялся, моряки на «Даниэле Моргане» обнаружили, что четверо их спутников куда-то запропастились, а вместо них появился еще один — шестой — сухогруз из конвоя PQ-17: «Фэарфилд-Сити». Не прошло и минуты, как в небе показались три «Юнкерса-88». А еще через минуту «Фэарфилд-Сити» пошел ко дну. «Даниэль Морган» отстреливался в течение нескольких часов кряду. Между тем прибыли новые бомбардировщики. Они атаковали сухогруз «тройками» и «пятерками», и он, точно затравленный зверь, метался среди льдин, то и дело наталкиваясь на них и не переставая вести ответный огонь. «Даниэль Морган» держался до тех пор, покуда у него не закончились боеприпасы. В прохудившийся от непрерывных сотрясений корпус сухогруза уже потоком поступала вода. И капитан наконец отдал команду покинуть судно. Едва экипаж успел разместиться в шлюпках, как морскую поверхность вспорол длинный пенящийся шлейф торпеды. Через мгновение покинутый сухогруз содрогнулся от страшного взрыва и ушел под воду. Чуть погодя люди в шлюпках увидели, как неподалеку на поверхности всплыла подводная лодка. На ее мостике появились немцы и подали американцам знак подойти поближе. Капитан подлодки крикнул им по-английски:
— Держите на восток, — с этими словами он махнул рукой в указанном направлении. — Там, милях в двухстах, земля.
Тем временем другие немецкие офицеры фотографировали сидевших в шлюпках людей.
В репортаже одного фронтового корреспондента я прочитал, что капитан подлодки, кроме совета, велел передать морякам с потопленного им судна ящик с галетами и бочонок пресной воды (процесс передачи также был запечатлен на фотопленку).
Правда, по утверждению того же корреспондента, команда «Даниэля Моргана» находилась не в шлюпках, а в спасательном плоту, и оттого совет немецкого капитана проплыть 200 миль до ближайшей земли прозвучал как форменное издевательство. Однако на самом деле моряки с «Даниэля Моргана» сели в шлюпки, а не на плот, и на другой день их подобрал русский танкер «Донбасс» (он тоже входил в состав конвоя PQ-17). И тот в конце концов доставил их в Архангельск. [116]
А искажение истины в патриотических или пропагандистских целях, сознательно допущенное фронтовым корреспондентом, лично мне кажется совершенно неуместным. Разумеется, немецкие летчики и подводники выполняли в Баренцевом море далеко не гуманистические задачи, как раз напротив. И тут без лишних слов ясно, что история конвоя PQ-17 самая что ни на есть трагическая — к этому вряд ли можно что-либо добавить.
«Самьюэл Чейз», еще один беглец от пресловутого соединения неприятельских надводных кораблей, также добрался до Новой Земли и вошел в пролив Маточкин Шар, где уже укрывались несколько судов из бывшего конвоя PQ-17. Название одного из них не могло не наводить на горькие размышления: «Оушен-Фридом» — «Свобода океана»! 7 июля к конвойным судам присоединились эскортные корабли, в том числе упоминавшаяся выше «Позарика». Вскоре конвой, состоявший теперь из 6 торговых судов и 10 небольших военных кораблей, вышел из пролива и взял курс на Архангельск.
На другой день в тумане исчез сухогруз «Бенджамин Харрисон». А с 22 часов 9 июля до 5 часов 30 минут 10 июля, с интервалом 10 минут, конвой атаковали немецкие самолеты. У комендоров, помимо того что от непрерывной пальбы они совершенно оглохли, слезились и болели глаза, оттого что приходилось постоянно смотреть на солнце. Когда налет закончился, даже самые стойкие из них едва держались на ногах от усталости. В ходе налета были сбиты два бомбардировщика и затонули два сухогруза — «Хузиер» и «Эль-Капитан».
Остальные суда прибыли 11 июля в Иоканку, Молотовск и Архангельск.
История «Бенджамина Харрисона», исчезнувшего в тумане 7 июля, и примкнувших к нему кораблей, пожалуй, самая удивительная по сравнению с историей других судов конвоя PQ-17.
«Бенджамин Харрисон» вошел в пролив Маточкин Шар 8 июля, когда заново сформированный малый конвой оттуда уже ушел. На другой день в проливе объявился сторожевой корабль «Эршир», а вместе с ним — два британских судна и панамский сухогруз «Трубадур».
Капитан «Трубадура» Джордж Солвесен был в Арктике не новичок. Его осенила великолепная мысль, которая на самом деле могла бы прийти в голову любому мало-мальски сообразительному человеку. Так вот, осмотрев содержание трюмов «Трубадура», Солвесен отправился на борт «Эршира» и поделился своим планом с его командиром. Тот сразу же одобрил предложенный план и, не тратя времени понапрасну, отдал приказ: «Замазать корпуса всех кораблей белой краской!»
Между тем следом за «Трубадуром», у которого был усиленный форштевень, позволявший в случае крайней необходимости использовать [117] сухогруз в качестве ледокола, в пролив вошли другие конвойные суда. Времени было мало, белой краски — тоже. И поскольку неприятельские самолеты могли нагрянуть только с юга — со стороны правого борта, — то было решено перекрасить лишь верхние палубы, палубные надстройки и правые борта кораблей. Тем же судам, которым не хватило краски, было приказано застелить верхние палубы и завесить палубные надстройки сшитыми вместе простынями и столовыми скатертями.
10 июля к флотилии «кораблей-призраков», все еще стоявшей в проливе Маточкин Шар, присоединились 2 русских сухогруза, 1 танкер и 1 сторожевик — все из бывшего конвоя PQ-17. Капитаны новоприбывших судов, оценив по достоинству незамысловатый способ маскировки, велели своим матросам сделать то же самое. И те дружно взялись за кисти.
Как только позволила ледовая обстановка, замаскированные корабли продвинулись еще дальше в пролив и одной кильватерной колонной стали на якорь в глубине фьорда, под навесом горных кряжей, подступавших к самой воде. Так что флотилию не заметил даже немецкий самолет-наблюдатель, который какое-то время кружил над этим местом. Корабли оставались там две недели. Когда же капитаны решили, что в Баренцевом море стало более или менее спокойно, они вывели корабли из фьорда и взяли курс на Архангельск, куда благополучно прибыли 25 июля — ко всеобщему изумлению. Не менее поразительным было и то, что за время перехода эта малая флотилия не потеряла ни одного судна.
Если же взять конвой PQ-17 в целом, его потери были куда более значительными: 22 судна из 33-х.
И это — не считая спасательного судна «Зафран» и английского танкера «Олдерсдейл»: они тоже пошли ко дну.
Из общего числа потопленных торговых судов 15 были американские, 6 — английские и 1 — голландское. Таким образом, до порта назначения дошли только семь американских сухогрузов, два английских и два русских.
Общий вес потопленных грузов составил 123 тысячи тонн из 188 тысяч.
Что же касается человеческих потерь, точной цифры я не смог обнаружить ни в одном официальном документе. Единственное, что мне удалось узнать из отчетов и донесений, — то, то 4 августа 1942 года «в Кольский залив были доставлены 1300 моряков с потопленных кораблей». Другими словами, перед тем как отправить спасенных на родину, их всех сперва доставили в Мурманск. О том же, что они пережили там, догадаться, думаю, нетрудно. 23 августа 240 человек спасенных принял на борт крейсер «Таскалуза». Остальным повезло меньше: одни вернулись на родину еще через какое-то время, другие [118] застряли в Мурманске надолго, а некоторые и вовсе погибли там под бомбежками.
Те же, кому выпало пройти все круги ада и, несмотря ни на что, остаться в живых, впоследствии оказались в неврологических клиниках и психиатрических больницах.
Несколько человек подобрал у берегов Норвегии немецкий корабль — то ли тральщик, то ли сторожевик, — однако некоторое время спустя его потопила английская подводная лодка. Несчастных, дважды потерпевших кораблекрушения, снял с воды другой немецкий корабль, и окончания войны им пришлось дожидаться в Бремене — уже в качестве военнопленных.
Чего уж там говорить, если даже скупые на эпитеты немецкие историки назвали PQ-17 конвоем обреченных.