Роковая ошибка
27 июня 1942 года, в 17 часов конвой QP-13 наконец покинул Мурманск. Через несколько часов к нему присоединились суда, вышедшие из Архангельска. Таким образом, конвой теперь состоял из 35 торговых судов. А его эскорт — из пяти английских эсминцев и девяти кораблей поменьше (корветов, сторожевиков и тральщиков). Сухогрузы большей частью шли в балласте. [79]
Согласно рейсовому предписанию, конвою QP-13 надлежало следовать сначала на север-северо-восток, к Новой Земле, а потом повернуть к Земле Франца-Иосифа. Словом, по возможности держать курс на Северный полюс, вдоль кромки летнего пакового льда. Это был приличный крюк, однако, пожалуй, только так конвой и мог обезопасить себя от воздушных атак неприятеля.
Моряки возлагали большие надежды и на плохую видимость: туманная погода, похоже, установилась надолго. Но даже если она продержится хотя бы дней пять, все равно можно сказать — проскочили.
30 июня, к полудню конвой достиг 74 градуса 24 минуты северной широты; дальше на север простирались паковые льды. QP-13 двинулся в западном направлении. Моряков обнадеживало то, что, невзирая на усилившийся мороз, туман сгустился еще больше. Это походило на настоящую полярную экспедицию. Окутанная молочной мглой поверхность моря была сплошь усеяна льдинами. И по этой причине конвой продвигался вперед довольно медленно. Капитаны некоторых судов, следовавших в крайней правой походной колонне, думая, что огибают скопления небольших ледяных полей, на самом деле попадали в извилистые полыньи; оказавшись в тупике или заблудившись в ледовом лабиринте, они были вынуждены поворачивать либо в сторону, либо назад, а когда лед забивался под винты и судно начинало подрагивать, приходилось стопорить ход и высылать вперед шлюпку с матросами, с тем чтобы расчистить проход от ледяного крошева. Это было тяжелейшим испытанием как для капитанов, так и для всех членов команд. Но лучше так, чем каждый день под бомбежкой.
30 июня, около 17 часов туман в южной стороне рассеялся.
На горизонте показался большой двухмоторный самолет, но опознать его не смогли. Моряки наблюдали за ним скрепя сердце: надежды их таяли с каждой минутой, уступая место отчаянию. Самолет летел на восток, не сворачивая. Судя по всему, конвоя он не заметил. И моряки уже было вздохнули с облегчением. А через четверть часа офицеры радиослужбы на эскортных кораблях получили шифрограмму из Адмиралтейства: «Вероятно, самолеты вас обнаружили».
Но это была ошибка. Конвой QP-13 не был обнаружен самолетами противника — они даже ни разу не атаковали его. Конвой QP-13 ждала иная участь. Туман, окутавший конвой сразу же по выходе из Мурманска, прикрывал его с моря и воздуха более недели — до утра 5 июля. Погода все это время была устойчивая: спокойное море и жгучий мороз. Во внутренних помещениях и отсеках кораблей снова стало сыро. Люди страдали от сырости — внутри и собачьего холода — снаружи, где можно было находиться не больше получаса. Но лучше так, чем каждый день под бомбежкой.
Судовые радиооператоры уже не раз перехватывали радиосообщения, которыми обменивались между собой немецкие подводные лодки, [80] искавшие конвой в тех водах. Эти стальные акулы, лишенные обоняния и биологических инстинктов, рыскали наобум, потому что их некому было наводить на жертвы.
Впрочем, мы погрешили против истины, сказав, что сплошной туман стоял непрерывно вплоть до 5 июля. На самом деле однажды он рассеялся, правда, ненадолго: было это 2 июля. И моряки заметили в пятнадцати милях к северу, над самой линией горизонта бледные струйки дыма. Это дымили корабли конвоя PQ-17: всего их было семьдесят — сухогрузов и сторожевиков. Они держали курс на Мурманск, однако две трети из них так и не дошли до цели. Но к истории конвоя PQ-17 мы с вами еще вернемся.
Утром 5 июля командир отряда эскортных кораблей и коммодор конвоя PQ-13 получили от Адмиралтейства шифрограмму следующего содержания: «Одиннадцать немецких боевых кораблей вышли из баз, дислоцированных в фьордах, и взяли курс на север. Согласно последним разведданным, неприятельская эскадра находится в точке координат — 71 градус 31 минута северной широты и 27 градусов 10 минут восточной долготы».
Через некоторое время погода изменилась. Набравший силу ветер рассеял туман и поднял большую волну.
В течение дня ветер постоянно усиливался. В 20 часов вахтенные штурманы, перед тем как сдать вахту сменщикам, записали в судовых журналах: «Состояние моря — 7 баллов». Иначе говоря, на море был сильный шторм. Шедшие в балласте сухогрузы швыряло, как жалкие щепки, и громадные волны, накрывавшие верхние палубы, доставали до самых мостиков. Конвой спустился южнее — и непрерывный день время от времени разряжался сероватыми сумерками, предвещавшими скорое возвращение ночи. Несмотря на предупреждение Адмиралтейства об угрозе, предписывавшее идти на предельных оборотах, конвой QP-13 едва продвигался вперед по штормовому морю.
Всех здоровых и трудоспособных членов экипажей сухогрузов конвоя PQ-16, потопленных по пути в Мурманск, разместили на судах (конвоя QP-13), которые, в свою очередь, потеряли часть людей убитыми и ранеными в море или на стоянке в Мурманске. Так, наш старый знакомый, смазчик Чарлз Колман, по прозвищу Малыш, — с затонувшего «Сити-оф-Джолиет» — оказался на борту американского сухогруза «Джон Рэндолф».
Когда на море штормило, вахта в машинном отделении превращалась в сущую каторгу. Но больше всего Малышу докучала качка: хотя он уже давно привык к морской болезни и почти от нее не страдал, последнее время, однако, особенно в сильный шторм, она постоянно напоминала ему о себе, поскольку печень у него была ни к черту. [81]
В тот день, 5 июля. Малыш не чаял дождаться конца вахты. Пол в «машине» буквально ходил ходуном, точно взбесившийся лифт, если к последнему можно применить подобное сравнение. Корпус судна то и дело сотрясался от ударов волн, больше похожих на удары мощнейших таранов. А тут еще эта невыносимая вонь — мазута, масла и пропитанного ими пара.
Малыш стоял вахты с «нулей» до четырех, потом с двенадцати до шестнадцати и с восемнадцати до двадцати. 5 июля, в 20 часов, выбравшись наконец из «машины», он наскоро вымыл руки и лицо и, как обычно — не раздеваясь, плюхнулся в койку.
С 17 часов во рту у него не было ни маковой росинки, но есть ему не хотелось совсем: достаточно было вспомнить, что творилось в столовой три часа назад, чтобы потерять всякий аппетит. Сейчас у Малыша было только одно желание: забыться и хоть немного поспать. Малыш знал, что шквальный ветер рассеял туман. А вот о шифрограмме адмиралтейства он не имел ни малейшего представления. Но как бы то ни было. Малыш утешал себя мыслью, что в такую погоду не отважится подняться в воздух ни один самолет. Да и подлодок не стоит опасаться: в небе пусто — стало быть, их некому наводить на цели. Так что шторм, несмотря на связанные с ним неудобства и лишения, был морякам только на руку, потому что он, как и туман, гарантировал им безопасность.
Но сон никак не шел к Малышу. И так было со всеми, кто служил на конвойных судах, ходивших по арктическим морям: стоило человеку прилечь на койку, как он, будто себе назло, начинал прислушиваться к малейшим звукам и шумам, доносившимся снаружи. И проходило немало времени, прежде чем человек наконец забывался сном.
Малыш взглянул на часы: было без двадцати пяти девять вечера. Он закрыл глаза, но через несколько минут подскочил как ошпаренный: где-то громыхнули два взрыва. Малыш сел, сердце его учащенно билось. Сигнал тревоги! Малыш уже был на ногах и натягивал на себя спасательный комбинезон. Застегивался он уже на ходу — когда бежал вверх по трапу, сталкиваясь на каждом шагу с матросами, которые бежали туда же, куда и он. А вот и верхняя палуба.
Море, куда ни кинь взор, бурлило и пенилось: и тут, и там грохотали взрывы. В свете свинцовых сумерек было видно, как суда переваливались с борта на борт, зарываясь носом и кормой в волны, а вокруг них беспрестанно вскипали рокочущие гейзеры.
Люди онемели от ужаса. Корабельные орудия молчали — слышался только грохот взрывов. Малыш вдруг увидел, как под одним сухогрузом море взбугрилось и вспенилось, и затем судно тут же осело на корму. Другой гейзер вырос в двухстах метрах перед носом «Джона Рэндолфа»; третий — в сотне метров по левому борту. Казалось, будто [82] само море, придя в неописуемую ярость, решило поглотить конвой одним разом. Выйдя из оцепенения, но все еще не понимая, что происходит, люди кричали и проклинали комендоров, которые отчего-то не стреляли. Однако неприятельского присутствия не наблюдалось ни на море, ни в небе, проглядывавшем сквозь поредевшую серую мглу. На коммодорском судне взвился сигнальный флаг: это был приказ ложиться на другой курс.
Какой-то матрос, появившийся со стороны мостика, бежал и кричал: «Это торпеды или мины!» В это самое время неподалеку прогремел взрыв и на глазах у всех под воду ушел небольшой эскортный корабль. Это был тральщик «Нигер» — тот самый, который простоял восемь месяцев в Мурманске. Из ста пятидесяти человек его команды, так радовавшихся возвращению домой, корвет «Розелис» снял с воды только троих — все остальные погибли.
Потом подорвался и медленно пошел ко дну один из сухогрузов. К месту крушения, где метались переполненные людьми спасательные шлюпки, уже спешил эскортный корабль.
Между тем вокруг кораблей, вздыбливая морскую поверхность, по-прежнему громыхали взрывы. А неприятеля нигде не было, и это страшило похлеще любой открытой атаки. Люди ощущали себя в смертельной ловушке, и выбраться из нее не было ни малейшей надежды. Вскоре открыли пальбу еще несколько кораблей, и опять же непонятно по кому.
Взрыв, потрясший «Джона Рэндолфа», прогремел где-то ближе к его средней кормовой части. Хотя ударная волна была направлена снизу вверх, сухогруз содрогнулся всем корпусом — от носа до кормы, и тут же стал погружаться в воду. Капитан, не мешкая, скомандовал покинуть судно.
По верхней палубе в панике заметались перепуганные люди — они бегали туда-сюда, расталкивая друг дружку локтями, и кричали как очумелые. Среди них был и Малыш. Заметив прямо перед собой шлюпку, висевшую чуть ниже поручней леерного ограждения, Малыш перевалился через них и спрыгнул в шлюпку. Однако упал он неудачно — ушиб колени. И не успев прийти в себя, почувствовал, как его с силой отбросило на нос шлюпки. В следующее мгновение шлюпка повисла в воздухе почти вертикально — носом вниз, и Малыш вывалился из нее в воду. Произошло это, вероятно, потому, что второпях матросы слишком резко отдали носовые шлюпочные тали.
Малышу показалось, что он тонет. Однако скоро он почувствовал, что его потянуло на поверхность — благодаря, конечно же, капковому спасательному жилету. Только уж больно долго длилось всплытие — Малыш думал, что ему не хватит воздуха. Но вот он на поверхности, а отдышаться никак не может. И сердце бьется с такой силой, что вот-вот выскочит из груди. [83]
Перед ним, в какой-нибудь паре метров, громадной стеной высился борт «Джона Рэндолфа». Малыш хотел было отплыть подальше, но не смог пошевелить ни руками, ни ногами: они онемели от холода, как и лицо. Потом по морю, громоздясь друг на друга, катили высоченные валы, и плыть в такой толчее было решительно невозможно: волны тут же накрывали с головой.
И вдруг у самого борта «Джона Рэндолфа» Малыш увидел спасательный плот. Он то вздымался на волнах, то исчезал в провалах между ними, ударяясь о корпус судна. Малыш смекнул, что волны несут его прямо к плоту, и он отдался на их волю: это единственное, что ему оставалось. Через несколько мгновений он коснулся рукой бортика плота и вцепился в него мертвой хваткой.
Какое-то время Малыш держался за плот, взлетая вместе с ним на гребни волн и тут же скатываясь вниз. Но это было небезопасно: плот крутило и мотало в разные стороны и то и дело било о корпус «Джона Рэндолфа». Таким образом Малыш рисковал оказаться зажатым между плотом и бортом судна и при очередном ударе его раздавило бы в лепешку. Осмотревшись, он заметил, что вместе с ним еще несколько человек ухватились с разных сторон за бортик плота. Малыш даже разглядел их лица — белые как снег — и смерзшиеся на лбу волосы. Они отчаянно пытались подтянуться на руках и перевалиться через бортик внутрь плота, где уже сидели другие. Малыш крикнул им, чтобы они втащили и его. Но никто из них даже не шелохнулся. Быть может потому, что они попросту его не услышали. Тогда Малыш, собрав последние силы, помогая себе ногами, подтянулся на руках — выше, еще выше и еще... Наконец он коснулся ушибленным коленом бортика плота. Дальше было легче. Последнее усилие — и Малыш, перевалившись через бортик, упал ничком на дно плота.
Раскачиваясь на волнах, плот стал медленно отваливать от борта тонущего судна, а потом вдруг резко дернулся и остановился: отойти совсем он не мог, потому что его удерживали крепежные концы, которые в панике никто не догадался отдать. Наконец кто-то из сидевших на плоту матросов заметил это, выташил из кармана нож и перерезал один конец — другой лопнул сам. Малыш увидел, как он, извиваясь кнутом и со свистом рассекая воздух, упал в море. Но вот плот понесло обратно, и люди в ужасе подняли крик. Но уже через миг-другой волны подхватили его и, подбрасывая то вверх, то вниз, понесли в противоположную сторону.
«Джон Рэндолф» уже на три четверти ушел под воду. От него спешно отвалили две шлюпки. Сидевшие в них моряки с силой налегали на весла, стараясь отойти подальше от гибнущего судна. Теперь плот был от него метрах в пятидесяти — точнее определить расстояние при таком волнении на море не представлялось возможным. Малыш, как и [84] все остальные, был до глубины души потрясен случившимся. Больше того: ему казалось, что в этот раз все было намного трагичнее, чем в прошлый — когда затонул «Сити-оф-Джолиет».
И вдруг люди на плоту ощутили мощный толчок, потом — сильнейшую встряску, а затем, совсем рядом, глухо громыхнул взрыв. Никто из них не проронил ни слова, но все, как и Малыш, конечно, подумали одно и то же: этим взрывом могло убить их или разнести плот в клочья. Впрочем, Малыш еще не до конца осознал опасность случившегося. Он даже не заметил, что корабельные орудия прекратили огонь. Ему казалось, что вместе с «Джоном Рэндолфом» на минах подорвались и все остальные суда.
«Джон Рэндолф» погружался медленно. Волны уже заливали его верхнюю палубу, на которой не осталось ни одной живой души. Но куда подевались остальные члены экипажа, неизвестно — во всяком случае, с плота, стиснутого со всех сторон огромными волнами, мало что можно было разглядеть: пожалуй, только верхушки палубных надстроек «Джона Рэндолфа», чуть поодаль — две шлюпки и совсем далеко, когда плот взлетал на гребень волны, — два сухогруза, которые уходили все дальше и дальше.
Через некоторое время сухогрузы и вовсе скрылись из вида. Мало-помалу стихли и подводные взрывы. И у людей на плоту возникло чувство, будто в этом зловещем море остались только они, две маячившие вдалеке шлюпки да «Джон Рэндолф», над которым того и гляди сомкнутся волны. И вот сухогруз исчез совсем — теперь вдали виднелись лишь две шлюпки, и то едва-едва.
Трупы в спасательных жилетах или поясах обычно плавают почти вертикально, чуть наклонясь вперед и погрузившись лицом в воду. Остальные же утопленники какое-то время удерживаются на поверхности практически в горизонтальном положении. Когда Малыш увидел первых утопленников — в ярко-желтых спасательных комбинезонах, — которые держались скученно, он сначала даже не сообразил, что это — мертвецы. Он решил, то они сейчас подплывут к плоту и ухватятся за него. Малыш было подумал: «Э-э, ребята, у нас и так не протолкнуться, а тут еще вы. Плот всех не выдержит». И вдруг страшная догадка пронзила его словно током.
«Пловцы» действительно вели себя странно: они не махали руками, не били по воде ногами, а просто держались на плаву — почти вертикально, с опущенными в воду головами и колышащимися спереди, точно водоросли, волосами. Они, казалось, не обращали на плот никакого внимания, и даже не видели его. Они уже плыли совсем в другом мире. Их, верно, убило подводным взрывом, хотя не исключено, что некоторые просто задохнулись, не успев вынырнуть на поверхность, как это едва не случилось с Малышом. [85]
Чуть погодя Малыш увидел других утопленников — без спасательных комбинезонов. Они, скорее всего, погибли от переохлаждения — что, впрочем, неудивительно. Если учесть температуру воды, близкую к нулевой, — или же попросту захлебнулись, как часто бывает в таких ситуациях.
Наконец люди на плоту заговорили. Малыш слышал, как некоторые из них при виде плавающих трупов принялись по-детски жалобно стонать. Плот несло по воле волн. И трупы плыли рядом. Один из них подбросило волной, и он чуть было не рухнул на плот. И живые на плоту закричали страшным криком: им вдруг почудилось, будто мертвец, их бывший товарищ, сам набросился на них, чтобы утащить в мир иной.
Эскорт из мертвецом еще долго сопровождал плот, а потом трупы разметало в разные стороны. И рядом с плотом осталось только несколько тел. В темно-серых сумерках, поглотивших в этих широтах ночную тьму, они вздымались на пенных гребнях волн почти вертикально, являя собой воплощение скорбного величия в безжизненной человеческой плоти.
Люди на плоту — Малыш помнил, что их было человек семь или восемь, — были в спасательных комбинезонах, отлично защищавших от холода тело, но не руки, которые постоянно заливало ледяной водой. От морозного ветра кожа на лице теряла чувствительность. Люди ощущали жгучую боль и резь в глазах — от брызг, перемешанных с каплями вылившегося в море мазута. А соседу Малыша и вовсе было плохо: он жестоко страдал от морской болезни — его буквально выворачивало наизнанку, причем одной желчью, — дрожал всем телом и уже начал заговариваться; словом, было ясно — долго он не протянет.
Люди на плоту еще долго стенали и причитали, даже после того, как трупы разметало волнами в разные стороны. А потом все разом смолкли. Теперь Малыш слышал лишь жуткие завывания ветра, то гулкие, похожие на протяжные стоны, то пронзительно резкие, напоминающие оглушительный свист, в зависимости оттого, где находился плот, — на гребне волны или у ее подошвы. Немного спустя Малыш заметил, что его сосед, тот, которого беспрестанно рвало, вдруг притих. Малышу показалось, что несчастного смыло за борт. Но он даже не оглянулся, чтобы проверить, так оно на самом деле или нет, а сидел как сидел и знай себе до боли растирал руки, чтобы убедиться, что они не омертвели.
Малыш был уверен, что не смыкал глаз ни на минуту и не впадал в обморок, иначе он продрог бы до костей и уже не чувствовал бы собственного тела. Между тем он испытывал такое ощущение, какое бывает у человека, очнувшегося после глубокого сна. Люди вокруг него не переговаривались, а перекрикивались, силясь заглушить вой [86] ветра. Вдруг Малыш увидел падающую с неба длинную огненно-красную змею и затем услышал отдаленный взрыв.
Это было очень странное зрелище: огненно-красная змея, медленно сползающая в мрачное море на фоне зловещего сумеречного неба. Людей на плоту оно перепугало не на шутку. Кто-то сказал: «Наверно — самолет». Другие, подхватив его мысль, стали уверять, будто это был не один, а несколько самолетов — немецких и что они вот-вот накроют плот бомбами и пулеметными очередями. Людям, измученным болтанкой и холодом, могло почудиться невесть что.
А огненные змеи между тем все падали и падали. И через некоторое время в той стороне громыхали взрывы. Кто-то предположил, что это сигнальные ракеты, — их, несомненно, запускают со шлюпок. Такое предположение всех успокоило: выходит, спасшиеся в шлюпках заметили эскортные корабли, которые, должно быть, кружат на месте гибели многих кораблей или же вернулись туда после того, как отгремели подводные взрывы, и теперь ищут и подбирают выживших, а чтобы в сумерках им было легче искать, со шлюпок подают ракетами сигналы бедствия.
Однако ни Малыш, ни его товарищи по несчастью не увидели на горизонте ни одного спасательного корабля, как они ни старались. С другой стороны, раз кто-то запускает ракеты, стало быть их тоже скоро отыщут, вне всякого сомнения. Эта догадка вернула отчаявшимся людям утраченную было надежду на спасение. Они сразу будто ожили и заговорили все разом, перебивая друг друга и выдвигая все новые предположения.
Наконец, когда плот взмыл на гребень новой волны, Малыш и остальные разглядели на горизонте черные силуэты спасательных кораблей (их было, кажется, два, а может, три! Хотя нет, — всего лишь один! В действительности их было три) и, превозмогая смертельную усталость и боль в затекших конечностях, принялись кричать, тщетно стараясь заглушить воющий ветер, и размахивать руками, как будто с кораблей их могли услышать или увидеть! Потом, вконец обессилев и осипнув, они рассудили, что в конце концов их и так заметят — иначе и быть не может. Надо только набраться терпения и ждать. А что им еще остается?
Но ожидание затянулось до бесконечности. Корабли (уж теперь-то их точно было три), казалось, то приближались, то удалялись, уменьшаясь в размерах прямо на глазах. Впрочем, мнения потерпевших кораблекрушение на этот счет потом разошлись.
И все же корабли были совсем неподалеку: их присутствие ощущалось все больше. Некоторые из несчастных, кто, вопреки пока еще зыбкой надежде, верили, что они уже спасены, радостно смеялись и даже строили планы на будущее. Хотя планы у них были разные, в одном все были едины: куда-куда, а в море больше ни ногой. Кто-то [87] даже поклялся, что если благополучно доберется до Исландии (это была ближайшая к ним земля), то он не покинет остров до самого копна войны, а может, и своей жизни. Следом за ним такую же клятву самозабвенно произнесли вслух и другие. Нет уж, теперь никто и ничто не вынудит их покинуть благодатную Исландию, чего бы то им ни стоило. Пусть хоть упекут в тюрьму! А ежели кто попробует их силой загнать на конвойное судно, они сотворят что-нибудь эдакое, за что их. как пить дать, посадят, притом до конца войны, — уж они-то постараются! Словом, они сговорились отныне держаться всем вместе и действовать заодно.
Спасательное судно, переоборудованный траулер, действительно было совсем близко. Они тяжело раскачивалось на волнах, а рядом с ним виднелась шлюпка, легонькая, как пушинка. Всякий раз, когда шлюпки прибивало к судну, находившиеся в ней люди хватались за свисавшую с его борта сетку и спасатели поднимали их наверх. Значит, траулер и правда был довольно близко, раз сидевшие на плоту могли разглядеть все до мельчайших подробностей. На носу судна, обращенном к плоту, стояли другие спасатели — они что-то кричали людям на плоту и время от времени подавали руками какие-то знаки. Малыш и его товарищи, опершись на локти и подняв головы, тоже кричали — им в ответ. Малыш ощущал дрожь во всем теле, но рук своих он уже не чувствовал.
Траулер дал малый вперед, и люди на плоту видели теперь только его громадный нос с громоздившейся над ним. чуть позади, дымовой трубой, увенчанной едва различимой струйкой дыма. Траулер шел прямо к ним — сомнений быть не могло. Вот он отвернул чуть в сторону — так, чтобы подойти к плоту тем бортом, с которого свисала спасательная сеть. Английские спасатели смотрели на несчастных сверху вниз с искренним сочувствием, в их глазах читалась решимость — они, похоже, неплохо знали свое дело.
От нетерпения люди на плоту перевалились на один борт — тот, что был ближе к судну, и даже попытались встать. В результате — плот опрокинулся. И Малыш снова оказался в ледяной воде, правда, в этот раз рядом с плотом. Но толку-то. Он было попытался за него ухватиться, но не смог. Руки, особенно пальцы, его не слушались. Тогда Малыш из последних сил поплыл к борту траулера — благо до него было рукой подать. И вот прямо перед ним — спасательная сеть. Он просунул одну руку в широкую ячейку сети, затем — другую. И тут они обе у него отнялись. Оглянувшись, Малыш увидел двух своих товарищей: они были далеко от плота и траулера. Тогда с судна им бросили спасательные концы. Но они не достали до тех двоих: волны унесли их слишком далеко. Малыш в ужасе отвернулся и поднял глаза вверх. Спасатели, перегнувшись через релинги, кричали ему, чтобы он скорее поднимался. Вместо ответа Малыш отрицательно покачал [88] головой: дескать, не могу — и еще раз умоляюще поглядел вверх. Тут он увидел, как двое спасателей быстро перелезли через леера и стали спускаться по сетке прямо к нему. Потом он почувствовал, как крепкие руки подхватили его под мышки и с силой потащили вверх.
И вот некоторое время спустя Малыш уже лежал в кубрике вместе с другими своими товарищами, которых тоже спасли. Он очнулся оттого, что кто-то поднес к его губам обжигающе горячую кружку. А вот рук своих Малыш все еще не чувствовал; у него нещадно саднили глаза и нестерпимо болели ушибленные ноги, да и кружка обжигала рот до боли. Но какая разница! В кубрике траулера, который безжалостно раскачивали волны, в этой жуткой теснотище, где к тому же было ужасно сыро и полно людей, лежавших вповалку среди сваленных в кучу сапог и промокшей насквозь одежды. Малыш ощущал себя на седьмом небе. Он будто заново родился, и жизнь казалась ему, жалкому смазчику, горемыке без роду, без племени, истинно даром Господним — самым что ни на есть бесценным сокровищем.
По всей вероятности, коммодор конвоя QP-13 просчитался. Иначе говоря, в густом тумане, висевшем над морем в течение многих дней, он сбился с курса и завел конвой на минное поле, которым сами же англичане перекрыли Датский пролив, разделяющий Исландию и Гренландию.
Капитаны конвойных судов и командиры эскортных кораблей, решив, что их атакуют неприятельские подводные лодки и даже надводные корабли — точно определить это в тумане было невозможно — открыли огонь наудачу, и только чудом не подбили друг друга.
Сообразив наконец, в чем дело, коммодор скомандовал изменить курс, и конвой двинулся на юг. А корвет «Розелис» и траулеры-спасатели «Сент-Эльстан» и «Леди Маделин» продолжали до двух часов утра крейсировать поблизости от места трагедии и снимать с воды выживших. Море штормило с силой 7–8 баллов; видимость составляла не больше полумили. Моряки с затонувших судов, успевшие сесть в шлюпки, запускали в небо сигнальные ракеты и мигали спасательными мерцающими лампами. А меж тем на волнах, куда ни кинь взгляд, раскачивались тела погибших. Только убедившись, что это действительно трупы и что им уже ничем не помочь, спасатели уходили дальше — искать живых.
Один из офицеров «Розелиса», участвовавший в той спасательной операции, позднее так описывал «зрелище, способное ввергнуть в ужас кого угодно».
«Заметив в волнах человека, мы подошли поближе и бросили ему спасательный конец, но ухватиться за него он все никак не мог: должно быть, от холода у него одеревенели пальцы. Когда же мы наконец были готовы его зацепить, он уже совсем выбился из сил и камнем пошел ко дну. А через некоторое время, когда мы подошли к большой [89] шлюпке, сидевшие в ней люди приготовились перепрыгнуть к нам на борт все разом, хотя мы умоляли их этого не делать. Потом накатила волна, подняла шлюпку вровень с верхней палубой, и они прыгнули всем скопом. Но троим не повезло: как видно, они не рассчитали сил, а может, не успели ухватиться за релинги и упали в воду. И тогда следующей волной их зажало между нашим бортом и шлюпкой. Я даже слышал, как от страшного удара им размозжило головы: они раскололись с треском, как орехи. И мне вдруг впервые стало не по себе».
«Розелис» маневрировал в штормовом море, постоянно меняя курсы, и снимал людей со шлюпок, плотов и с воды. Потерпевших кораблекрушение оказалось так много, что вскоре на борту спасателя было не протолкнуться: спасенных разместили где только можно — в кубриках, каютах, кают-компании, даже в машинном и котельном отделениях. Но несмотря ни на что, корвет продолжал поиски и дальше — до тех пор, покуда спасатели не удостоверились, что в море остались только пустые шлюпки и плоты. Ровно в 2 часа утра «Розелис» двинулся на юг, чтобы выйти с минного поля, затем повернул на юго-юго-восток и в условленном месте рандеву присоединился к ожидавшим его «Леди Маделин» и «Сент-Эльстану». В результате поисково-спасательной операции в Датском проливе «Леди Маделин» приняла на борт 40 человек, «Сент-Эльстан» — 27, а «Розелис» — 179{14}. В тот же день пополудни они с приспущенными флагами прибыли в Рейкьявик.
Таким образом, в злополучную ночь с 6 на 7 июля 1942 года на минах подорвались и затонули пять судов конвоя QP-13: «Джон Рэндолф», [90] «Хеффрон», «Хиберт», «Массмар» и русский сухогруз «Родина». А кроме того — британский тральщик-сторожевик «Нигер».
Среди погибших были супруга и двое детей русского военно-морского атташе в Лондоне. Однако поднять их тела, хотя они и были обнаружены, не удалось.