Курс на север
Первые грузовые суда стали покидать рейд Гринока начиная с 11 мая — но не в составе конвоев, а небольшими группами или по одному. Они следовали за лоцманскими катерами по заливу Ферт-оф-Клайд до Северного пролива и дальше — на север. [26]
Со стороны моря, с небольшого расстояния, шотландский берег выглядит восхитительно. Взорам моряков на сухогрузах предстали величественные горные кряжи, затянутые фиолетовой дымкой предрассветного тумана, которая растворялась прямо на глазах в первых лучах утреннего солнца: чуть ниже из туманной мглы проступали серо-бурые долины, стиснутые меж крутых темно-зеленых склонов, обрывающихся в зеркальную, будто застывшую гладь узких заливов и бухт. Первые сутки похода напоминали скорее увеселительную морскую прогулку. Однако на следующий день, под вечер, моряки наблюдали уже совсем иную картину: за высоким мысом, обагренным светом закатного солнца, простиралась акватория залива Лох-Ив — там стояли на якоре другие корабли, покинувшие Гринок и Гурок немногим раньше, в том числе военные. Залив Лох-Ив вошел в историю как место сбора арктических конвоев.
Едва новоприбывшее судно бросало якорь, как к нему тут же причаливали лихтеры, груженые ящиками с боеприпасами. И военные моряки начинали перегружать их на борт сухогрузов. Кроме того, на них поднимали ящики с дымовыми шашками и парашютными ракетами. С помощью таких ракет в воздух выстреливались маленькие парашюты, соединенные между собой стальными, наподобие фортепианных, струнами длиной 160 метров, — они предназначались для того, чтобы выводить из строя винты самолетов. Впрочем, эти хитроумные снаряды себя не оправдали. Лично я не знаю ни единого случая, чтобы таким способом удалось сбить хотя бы один самолет.
Вечером 14 мая капитаны всех торговых судов собрались на совещание у командира конвоя. И утром 15 мая конвой выдвинулся к берегам Исландии.
История первых конвоев восходит к знаменитым «золотым флотам», перевозившим сокровища Нового Света в Испанию. Нетрудно догадаться, что подобный вид мореплавания требует особой дисциплины. Отсутствие оной влечет за собой беспорядок, чреватый гибелью судна, поскольку вне походного строя конвоя оно становится беззащитным и, стало быть, легко уязвимым.
Каждым конвоем командовал коммодор. Он находился на борту одного из торговых судов и принимал решения, связанные с выполнением навигационных задач, а также соблюдением мер безопасности и самообороны. По приказу коммодора конвой совершал тот или иной маневр во избежание вероятного столкновения с силами противника. Коммодор строго следил за тем, чтобы днем суда дымили как можно меньше, а ночью сохраняли светомаскировку. Он поддерживал постоянную связь с командиром отряда кораблей охранения и прикрытия, согласовывая с ним все свои действия. Иначе говоря, коммодор командовал [27] конвоем как некогда испанский адмирал — «золотым флотом». При этом, однако, на нем лежала куда большая ответственность, нежели на адмирале времен минувших и даже нынешних, поскольку флот под его началом состоял из судов различных типов, с разной маневренностью, да и командовали ими капитаны один хлеше другого — они были убеждены, что от поставленного над ними командира толку ни на грош. Верховное командование было в курсе сложившегося положения вещей, и потому на должность коммодора (именно должность, а не звание) назначались главным образом опытные моряки, которые пользовались большим уважением и беспрекословным авторитетом на флоте. Как правило, то были отставные адмиралы или другие высшие чины военно-морского флота, а также бывшие капитаны почтово-пассажирских судов, в возрасте от пятидесяти до шестидесяти пяти лет и старше. Так, например, один шестидесятивосьмилетний коммодор во вторую мировую войну был командиром нескольких конвоев, и на берег он списался только по болезни, ставшей следствием непосильной усталости. Коммодор находился в море в среднем сто пятьдесят дней в году. И все это время он даже не позволял себе спать раздевшись, а мог лишь прикорнуть пару-тройку часов на диване в штурманской рубке. Впрочем, во время переходов по Северному Ледовитому океану, как мы дальше увидим, даже столь короткие часы отдыха выпадали ему нечасто. И еще: за годы второй мировой войны погибли тридцать коммодоров, вместе со своими кораблями.
Перед выходом в море коммодор созывал к себе всех капитанов. Он сообщал им состав конвоя, порядок следования — то есть число походных колонн (от четырех до шести, восьми или десяти) и определял место каждого судна в колонне, соответствовавшее его порядковому номеру. Он указывал порт назначения, обозначал генеральный курс и скорость хода; передавал каждому капитану сигнальные коды, которыми надлежало пользоваться в море, и письменные предписания касательно режима и порядка радиосвязи, а также уточнял сигналы выполнения тех или иных маневров. Подобные совещания проводились с целью снабдить капитанов самой подробной информацией по походу, чтобы пользоваться радиосвязью между судами лишь в случае крайней необходимости. Кроме того, коммодор определял условленные места сбора судов, если конвой по тем или иным причинам будет вынужден рассредоточиться. Он же назначал себе заместителя — вице-коммодора, которому предстояло принять на себя командование конвоем в случае гибели коммодора. А также — контр-коммодора, который, соответственно, должен был заменить вице-коммодора в случае гибели последнего. В заключение он обозначал на карте так называемые опасные районы, признанные таковыми на основании последних разведданных, и сообщал свежие метеосводки. [28]
Наконец, в зависимости от настроения слушателей, коммодор добавлял несколько слов от себя лично — в качестве совета или моральной поддержки.
Выслушав коммодора, капитаны задавали ему вопросы. И коммодор считал своим долгом ответить на любой, каким бы сложным или даже провокационным он ни был. На этом совещание заканчивалось — капитаны обменивались с коммодором теплыми рукопожатиями и отправлялись каждый на свое судно.
Корабли перестроились в походный порядок после того, как миновали противолодочные и противоторпедные сети, заграждавшие вход в залив. На судах подняли вымпелы, обозначавшие порядковый номер каждого, и затем они сразу распределились по местам в походном строю. Погода стояла чудесная, небо было чистое, море — спокойное. Эскортные корабли покуда не прибыли. Над судами кружили самолеты Берегового командования — «шот-сандерленды» и «каталины», крупные лодочные гидросамолеты, или, как их еще называли, летающие лодки, тихоходные и легко уязвимые для истребителей противника, но при всем том совершенно незаменимые для поиска и уничтожения подводных лодок. Впрочем, самолеты сопровождения не висели над морем подобно воздушным шарам, как можно было бы подумать. Хотя они и слыли тихоходами, скорость их раз в пятнадцать-двадцать превосходила скорость кораблей. Они барражировали в основном впереди конвоя и время от времени возвращались, давая тем самым понять морякам, что путь свободен.
Гидросамолеты летели на малой высоте, и летчики могли видеть на верхних палубах сухогрузов стоящие плотными рядами новенькие, словно игрушечные легковушки, накрытые брезентовыми чехлами самолеты, грузовики с тентами, автоцистерны и танки. В составе конвоя насчитывалось двадцать пять судов, больших и малых, — они шли шестью колоннами в строю фронта.
А с высоты казалось, что они стоят на месте, будто пришпиленные к морской глади. Людей на палубах почти не было видно — лишь одинокие фигурки, и надо было присмотреться очень внимательно, чтобы разглядеть, что они движутся.
В отличие от летчиков, моряки на сухогрузах видели не настолько впечатляющую картину. Плавание в составе конвоя мало напоминает то, что может показаться людским скопищем. Суда следуют на расстоянии 900 метров друг от друга. И моряки на каком-то одном судне различают на других судах лишь безликие фигурки своих товарищей: подобно крошечным механическим человечкам — роботам, те бойко снуют по палубе или стоят неподвижно на мостике, повинуясь заложенной в них определенной программе.
Зато корабли, выражаясь фигурально, довольно скоро обретают каждый свое лицо — это может заметить даже непосвященный. Меньше [29] чем через сутки плавания вы уже с первого взгляда узнаете то или иное судно по характерной манере держаться на зыби, то медленно всползая на крутой гребень волны, то мгновенно низвергаясь в провал между волнами, по своеобразной форме тянущихся к небу клубов дыма либо по темпу и той же манере следования в колонне — или чуть впереди, или немного позади своего места в походном строю. И вот уже корабль представляется вам живым существом, поглотившим находящихся на нем людей.
Около полудня к конвою присоединились два эскортных миноносца и два корвета — они заняли места впереди конвоя и по его флангам. После этого самолеты Берегового командования повернули на юг.
Люди сугубо сухопутные зачастую не представляют себе, чем же занимаются матросы во время долгого и более или менее спокойного рейса, когда ни им, ни судну не угрожает ни малейшая опасность. В самом деле, чем? В общем-то, ничем особенным. И тем не менее... В свободные от вахты часы матросы вольны делать все, что угодно — в рамках допустимого, разумеется: одни спят, другие играют в карты, третьи починяют робы или занимаются всевозможными поделками; некоторые читают журналы или, если они верующие, Библию; что же до книг, увидеть в руках матроса какой-нибудь роман или томик стихов можно нечасто. Во время вахты они занимаются каждый своим делом, по специальности; мотористы и котельные машинисты возятся в чреве судна — возле дизелей и паровых котлов; палубные матросы стоят по очереди у руля, машинного телеграфа, сигнальных устройств, или ведут наблюдение за воздушной, надводной и подводной обстановкой, или же работают на палубе — чинят, драят, красят. В общей сложности каждый матрос отстаивает за сутки по восемь часов вахты.
На британских и американских конвойных судах сутки делились на вахты следующим образом: с 00.00 до 4.00, с 4.00 до 8.00, с 8.00 до 12.00 и с 12.00 до 16.00; затем шли полувахты, или так называемые собачьи вахты: с 16.00 до 18.00, с 18.00 до 20.00 и с 20.00 до 00.00 они перебивали однообразный распорядок так, чтобы моряки не стояли вахты всегда в одно и то же время.
Утром и в полдень, в солнечную погоду, капитан или вахтенный штурман измеряли высоту солнца с помощью секстана, определяя таким способом координаты судна. Каждый вечер командир конвоя, то есть коммодор, отдавал сигнальным кодом распоряжения на ночь, если предвиделись какие-либо изменения в суточном распорядке, или же давал рекомендации, например: «Номеру 12 — меньше дыма! Номеру 19 — сбавить обороты! Номеру 8 — подтянуться!..»
Для связи между судами внутри конвоя использовались мегафоны, сигнальные флажки, прожекторы, цветные ракеты, ревуны, телеграф [30] и телефон (так называемый радиотелефонный канал). Самым практичным средством была, конечно, впутриконвойная радиотелефонная связь с дальностью передачи не больше 30 миль. Она действовала на ультракоротких метровых волнах, не слышимых для подводных лодок в погруженном состоянии. Хотя это был открытый канал, при пользовании им, тем не менее, применялся код, которым обозначались порядковые номера судов, курсы и время. Однако верховное командование делало все возможное, чтобы запретить использование этого канала, потому что его легко прослушивали самолеты противника. Ночью судам конвоя для связи между собой разрешалось пользоваться только ревунами и мегафонами.
Радиооператоры на конвойных судах регулярно получали с берега от командования конвоев предупреждения о вероятных опасностях. Сообщения эти посылались на длинных волнах и низкой частоте. Береговые станции передавали их по несколько раз на дню азбукой Морзе, и очень медленно (со скоростью восемнадцать слов в минуту), чтобы даже малоопытные радисты на другом конце успевали принять все от начала до конца. Текст сообщения был зашифрован — шифр менялся каждый день.
Впрочем, судовым радиооператорам не составляло большого труда принять шифрограммы, зато их расшифровка зачастую превращалась для них в сущий кошмар — даже для офицеров шифровальной службы на военных кораблях: теснясь в холодных и сырых радиорубках эсминцев и корветов, облаченные нередко в непромокаемые спаскомбинезоны, они вели настоящую борьбу со сводными шифровальными таблицами, которые то и дело падали со стола и прилипали к вечно мокрому полу.
Ответные радиограммы, «конвой — берег», имели право отправлять только коммодоры конвоев или командиры эскортов, к тому же послания их были предельно короткими. Каждый день, ровно в полдень, коммодор передавал в эфир сведения о местоположении конвоя, не давая при этом точного указания адресата.
18 мая на рассвете моряки конвоя PQ-16 увидели, что с севера к ним приближаются гидросамолеты Берегового командования, базировавшиеся в Исландии. А когда рассвело, на горизонте возник и сам исландский берег: издали он казался совершенно плоским и блеклым, с заснеженными горными вершинами на заднем плане; одна из них выделялась особенно — это был вулкан Гекла. Спустя немного времени можно было разглядеть, что берег и горные склоны покрыты травой и прочей растительностью. Конвой двинулся дальше вдоль побережья. Вскоре показались и маленькие прибрежные деревушки с красивыми, вполне современными домиками. Некоторым морякам конвоя PQ-16 уже случалось бывать в Исландии — и товарищи забрасывали [31] их вопросами: «На кого похожи исландцы? Говорят ли они по-английски? Как у них с гостеприимством? И верно ли говорят, что зимой тут стоят собачьи холода?» На что бывалые отвечали так: «Исландцы похожи на норвежцев. По-английски говорит в основном молодежь. Насчет собачьих холодов — это все выдумки, хотя иной раз может задать такой ветер, что мало не покажется. В домах довольно уютно, строят их по-современному. А вот с гостеприимством у исландцев беда: пришлых они не очень-то и жалуют».
Конвойные суда вошли в глубокий фьорд и бросили якорь рядом с уже стоявшими там сухогрузами, танкерами и военными кораблями. С якорной стоянки открывался прекрасный вид на Рейкьявик — порт и город. Дома в Рейкьявике были все как один белоснежные, с черными, красными, розовыми и светло-зелеными кровлями, радовавшими глаз. То тут, то там виднелись сборно-разборные бараки типа «Ниссен». И ни единого деревца кругом. По городской набережной сновали туда «виллисы», запряженные мохнатыми пони, мужчины и женщины с детьми, в пестрых, под стать цвету крыш, одеждах. Для большинства моряков все это и правда было в диковину, жаль только, что, по слухам, высадки на берег не предвиделось.
Вокруг кораблей плавали тюлени — они то вдруг исчезали под водой, то столь же внезапно выныривали и, застыв на поверхности, бесстрашно и озорно поглядывали на людей, которые так же весело и с не меньшим любопытством разглядывали их с высоты корабельных палуб.
Около девяти часов вечера солнце скрылось за горизонтом, будто провалившись в морскую бездну, и затем наступили долгие сумерки — ночи, как таковой, не было и в помине. А потом над окутанными сумерками горами, увенчанными шапками из снега и льда, снова поднялось солнце, высветив еще не ярким светом султан дыма, висевший над вершиной Геклы. Однако пробуждающееся первозданное великолепие исландской природы мало радовало моряков: что толку в этой красоте, если нельзя ступить на берег и насладиться ею вблизи, — уж лучше поскорее сняться с якоря.
Вечером 19 мая и в ночь с 19 на 20 мая капитаны, в компании своих помощников и боцманов, обменялись визитами вежливости. Виски тогда лилось рекой, и над безмятежной гладью фьорда разносились крики, хохот, нестройные песнопения и сухие пистолетные выстрелы: большинство американских капитанов, следуя старой морской традиции, гласившей, что в море каждый из них — второй после Бога, сохранили револьверы при себе. По возвращении из гостей они открывали пальбу по плававшим в воде пустым банкам, коробкам, бутылкам и даже тюленям — словом, по всему, что могло привлечь их хмельной взор. И счастье еще, что не пострадал никто из людей. [32]
Самым посещаемым в ту памятную ночь был, вне всякого сомнения, российский сухогруз «Старый большевик». Оно и понятно: для большинства английских и американских моряков русские были не меньшей экзотикой, чем исландцы. Что поразило гостей на русском судне, так это невиданная чистота и безупречный порядок во всем. Капитан потчевал гостей хлебом с маслом и чаем с сахаром. На борту «Старого большевика» находился орудийный расчет, состоявший целиком из комендоров британского ВМФ. Ничуть не меньше гостей поразило и то, что среди русских моряков были женщины, вернее, даже девушки. Одна из них, хрупкая с виду, оказалась вторым механиком. А две другие, красавицы блондинки, были буфетчицы.
Конвой PQ-16 снялся из Рейкьявика 20 мая в 20 часов. Пополнившись еще несколькими судами, он теперь насчитывал в своем составе тридцать четыре сухогруза и танкера различного тоннажа и разных лет постройки: иные из них отходили по морям больше двадцати лет, а другие только-только сошли со стапелей, как, например, грузовые суда типа «Либерти». На одном из сухогрузов — «Элинбэнке», вместимостью 8000 тонн, были установлены мощные зенитные орудия и вдобавок — РЛС обнаружения воздушных целей. На другом имелся катапультный самолет.
Эскорт состоял из следующих военных кораблей (хотя три или четыре из них, малых, вышли из Сейдисфьордура{10} и должны были присоединиться к конвою на рассвете 22 мая, мы, однако, тоже примем их в расчет): крейсера «Нигерия», «Ливерпуль», «Кент» и «Норфолк»; шесть эсминцев; четыре корвета; шесть сторожевиков, переоборудованных из траулеров; два корабля ПВО; две подводные лодки; один военный танкер (для дозаправки эсминцев и корветов).
Прибавим к приведенному перечню еще одно судно — спасательное. Его капитан и члены команды были добровольцами из торгового флота; кроме них, в состав экипажа входили терапевт, хирург и санитары — они были направлены из британского ВМФ...
Спасательные суда представляли собой небольшие сухогрузы водоизмещением не более 1500 тонн, некогда обслуживавшие каботажные линии в Северном и Ирландском морях. Главная задача спасателей заключалась в том, чтобы вовремя подоспеть к гибнущему судну и снять с воды людей. (Остальным судам конвоя категорически запрещалось сбавлять ход, разворачиваться и спешить к месту кораблекрушения, поскольку в таком случае они тоже подвергались смертельной опасности; к тому же стоило расстроиться походному порядку, как конвой тут же становился более уязвимым. Снимать с воды людей [33] спасателям помогали эскортные корабли — но только после того, как они отражали атаку противника.) Ночью спасатели действовали с зажженными огнями, а в иных случаях они включали и прожектора. На борту у них не было ни одной пушки. В отличие от госпитальных судов, они не попадали под защиту международных конвенций. Неприятельские боевые корабли обычно не трогали спасателей. Хотя, впрочем, однажды один из них был торпедирован и затонул...
Первые тридцать часов конвой продвигался вдоль берега, огибая Исландию с северо-запада. По ходу справа зияли глубокие мрачные фьорды, над которыми высились скрытые в полумраке, наполовину заснеженные горные пики. И вдруг все это разом исчезло — по судам конвоя передали приказ: буксируемые туманные буи за борт! Эти нехитрые приспособления представляли собой медные колпаки, наподобие поплавков, с деревянными брусками внутри. Они крепились к корме судна с помощью троса и оставляли за собой хорошо различимую кильватерную струю, позволявшую судам следовать единым строем даже в условиях плохой видимости. Эскортные корабли ориентировали в тумане по звуковым и радиолокационным сигналам.
Туман сгущался все больше, становясь до того плотным, что создавалось ощущение, будто он липнет к лицу и забивается в рот. Со стороны суда казались призраками, мало-помалу растворяющимися в туманной мгле. Вскоре корабли и вовсе потеряли друг друга из вида. Теперь они давали о себе знать лишь регулярными гудками ревунов и туманных горнов.
«Алькоа Бэннер» отбился от конвоя 23 мая около полудня. Впередсмотрящие заметили прямо по курсу айсберг, и капитану во избежание столкновения пришлось маневрировать.
Айсберг дрейфовал в какой-нибудь сотне метров впереди судна. В тумане он походил на небольшой, не больше десяти метров в высоту, плавучий дом, лучащийся изнутри голубоватым свечением. Капитан, не колеблясь ни секунды, скомандовал: «Руль право на борт!» — и судно разошлось с айсбергом левым бортом почти впритык. Моряков, как они потом рассказывали, даже обдало пронизывающим холодом, исходившим от ледяной глыбины. Когда айсберг остался за кормой, капитан приказал переложить руль лево на борт, чтобы вывести судно на прежний курс и снова занять свое место в походном строю. Однако туманного буя, который тащило за собой идущее впереди судно, нигде не было видно. Да и вообще, море кругом, насколько хватало глаз, было пустынно. Должно быть, предыдущему судну тоже пришлось сманеврировать и оно также уклонилось от заданного курса.
Капитан «Алькоа Бэннера» скомандовал рулевому принять еще чуть влево — и судно, прибавив ходу, двинулось в направлении, откуда доносились гудки туманных горнов. «Алькоа Бэннер» не мог идти [34] поперечным курсом: капитан опасался столкновения с каким-нибудь другим судном конвоя. Между тем гудки постепенно стихли — в тумане ни одно действие или явление не подчиняется привычным законам логики, даже теория вероятности здесь бессильна.
В 15 часов стало ясно, что «Алькоа Бэннер» окончательно разминулся с конвоем. И капитану ничего не оставалось, как вести судно дальше по счислению, стараясь держаться генерального курса конвоя, чтобы нагнать его на следующий день в условленном месте встречи. Словом, еще не все было потеряно, лишь бы скорее рассеялся туман. С другой стороны, стоило улучшиться видимости, как тут же мог нагрянуть неприятель, и для любого одиночного судна шансы уцелеть в здешних водах сводились практически к нулю.
К 16 часам туман немного рассеялся. Наблюдатели обшаривали напряженно настороженными взглядами морскую поверхность, по которой стлалась медленно редеющая туманная пелена. Вдруг прямо по курсу послышался приглушенный рокот. А затем там же, впереди, засверкали белопенные буруны — их вздымала странная с виду, низко сидящая в воде темная продолговатая глыбина. Через некоторое время глыбина обрела четкие формы военного корабля. Им оказался британский эсминец «Уайт Энсайн».
На борту эсминца все орудия были изготовлены к бою — комендоры стояли на своих постах и, казалось, только и ждали команды открыть огонь. Со стороны этот небольшой миноносец являл собой живое воплощение энергии, бдительности и порядка. Военные моряки смотрели на «Алькоа Бэннер» безмолвно и бесстрастно. Впрочем — не все: взоры некоторых были устремлены в небо — туда, где в просветах между клочьями тумана проглядывало солнце. Поравнявшись с сухогрузом, эсминец развернулся и двинулся дальше параллельно с ним курсом. На маленьком мостике эсминца стояли два офицера в широких непромокаемых плащах с капюшонами поверх фуражек. На лицах обоих сияли улыбки. Один из них — как видно, командир корабля — поднес ко рту микрофон и проговорил:
— Назовитесь!
Голос, многократно усиленный громкоговорителем, прозвучал точно громовой раскат, не соизмеримый с ростом человека, его подавшего. Казалось, будто голос этот издал не человек, а сам корабль. Капитан «Алькоа Бэннера» поднял рупор и произнес название судна.
— Ваш номер?
Капитан сухогруза назвал и его: «Тринадцать». Эсминец сотрясся от смеха:
— Какой прекрасный номер. Да вы просто счастливчики. И все же поторопитесь. Конвой долго ждать не будет. Тем более, того и гляди нагрянут немецкие самолеты и подводные лодки. Вот вам курс. Разводите пары — и полный вперед! Мы пойдем за вами следом. [35]
Между тем в тумане от конвоя отбились еще несколько судов. Но уже 23 и 24 мая они снова заняли свои места в походном строю, опять же не без помощи эскортных миноносцев. А 24 мая, около 16 часов, один из эскортных крейсеров выбросил черный вымпел, оповестив таким образом конвой о появлении неопознанной подводной лодки. От отряда кораблей сопровождения тут же отделились два эсминца — они двинулись на всех парах сперва на юг, а после повернули на восток, сбрасывая по ходу глубинные бомбы. Гулкие отзвуки взрывов были слышны на всех торговых судах, особенно внутри — в машинном и котельном отделениях. Однако подводной атаки в тот день не последовало.
25 мая, к 6 часам, туман почти рассеялся. А в 6 часов 15 минут высоко в небе показался одинокий «Дорнье-18». Но, покружив недолго над облаками, самолет скрылся вовсе. В 8 часов конвой вышел в точку с координатами 70 градусов 14 минут северной широты и 3 градуса 12 минут восточной долготы. На этой широте и выше солнце висело над горизонтом круглые сутки. В 13 часов на юге появился еще один самолет, но опознать его не смогли — было слишком далеко. Вскоре совсем прояснилось, хотя температура воздуха резко упала. Море было спокойным, однако теперь по пути все чаше стали попадаться льдины, впрочем, пока небольшие. В 18 часов 25 минут «Элинбэнк» (тот самый, о котором мы уже упоминали в связи с тем, что он единственный, кто был оснащен РЛС обнаружения воздушных целей) просигналил: «В 17 милях к югу обнаружили самолеты. Движутся в направлении конвоя». На всех торговых судах и кораблях сопровождения тут же была дана команда занять места по боевому расписанию.