Перед дальним походом
В начале мая 1942 года большая часть судов, которым предстояло сформироваться в конвой PQ-16, собралась на рейде шотландского порта Гринок и стала готовиться к дальнейшему походу в российские порты Мурманск и Архангельск. В составе экипажа одного из судов значился норвежский матрос по имени Свен — во всяком случае, так звали его товарищи по команде. До этого Свен служил на английском сухогрузе, который весной 1941 года, следуя в конвое, миновал Гибралтар и взял курс на Александрию. Однако до порта назначения сухогруз Свена не дошел.
По входе в Средиземное море конвой в течение двенадцати часов кряду атаковали немецкие бомбардировщики — Не-111, Ju-87, Ма-220 и S-79.
Когда начался налет, Свен стоял на носовом мостике — нес вахту, наблюдая за подводной обстановкой. Вокруг судна рвались бомбы — Свена контузило, и он оглох. А затем очередной взрывной волной его выбросило за борт. Свену повезло: он был в спасательном жилете — и остался на плаву. И тут он увидел, как прямо над ним вздыбилась громадная корма судна с торчащими из-под нее медленно вращающимися гребными винтами. Зрелище настолько потрясло беднягу, что впоследствии, когда он вспоминал о случившемся, его всякий раз бросало в дрожь.
Свен в ужасе отплыл подальше от гибнущего судна: он до смерти испугался, как бы его не засосало в воронку следом за кораблем. Вокруг него всюду плавали обломки и тела погибших моряков. К счастью, Свена скоро подобрал английский эскортный миноносец. Перед норвежцем вдруг вырос стеной громадный борт корабля со свисавшей с него спасательной сеткой. Несчастный вцепился мертвой хваткой в нижний край сетки, и матросы эсминца быстро втащили его на борт. Они отвели спасенного к себе в кубрик, усадили за стол и поставили перед ним полную кружку виски. Однако норвежец был не в силах сделать и глотка: голова его упала на сложенные на столе руки и он мгновенно уснул. Через некоторое время его разбудил грохот палубных [9] орудий эсминца. Свен открыл глаза и увидел, как дверь в кубрик распахнулась и возникший в проеме матрос крикнул: «Полундра!..» Он хотел было сказать еще что-то, но не успел: его вдруг с силой швырнуло внутрь кубрика — головой вперед. А потом на полу оказался и Свен. Кубрик погрузился во тьму: лампочки замигали и разом погасли. Свей вскочил на ноги и вместе с другими кинулся вон из кубрика. Потом он вспоминал, как бежал по накрененной палубе, чувствуя, что сердце вот-вот вырвется у него из груди... Он снова оказался и воде. И потерял сознание.
Через какое-то время — сказать точно он не мог — Свен очнулся уже на больничной койке, возле белой стены, на которую почти горизонтально падал яркий солнечный луч. Откуда-то издалека доносились отзвуки канонады. Рядом с койкой Свена стояла медсестра — она сказала по-английски:
— Тем, кто может передвигаться самостоятельно, надо встать и одеться. У нас не хватает персонала, и перенести всех раненых в укрытие мы не сможем.
Свен встал и оделся — все было будто во сне. А потом спросил медсестру;
— Где мы?
— В Валлетте, — ответила та, — на Мальте. Вы долго были без сознания.
Свена и других ходячих раненых вывели за город, и они оставались там все время, пока длилась бомбардировка порта: одни сидели, другие лежали — прямо на земле, подстелив себе одеяла. Свен лежал на спине и смотрел в небо. Он слышал грохот пушечной пальбы, раскаты взрывов бомб и рокот авиационных двигателей, но думать обо всем этом ему не хотелось — он просто лежал и смотрел, как в небе загораются звезды: каждая — в определенном месте и в определенный час, как будто не обращая никакого внимания на безумства обитателей далекой Земли. С наступлением ночи бомбардировка прекратилась и раненых повели по разрушенным улицам обратно в госпиталь.
Свен пробыл на Мальте совсем недолго. Однако ж ему случилось пережить еще не одну бомбардировку. Потом его переправили санитарным самолетом в Каир, оттуда — в Гибралтар, а из Гибралтара, уже на госпитальном судне, — в Англию. Там он еще некоторое время долечивался. А через месяц, окончательно встав на ноги, снова нанялся матросом на грузовое судно, которое отправлялось в Персидский залив. На подходе к мысу Доброй Надежды сухогруз торпедировали. И Свен с семнадцатью матросами — десять из них вскоре умерли — провел двадцать дней в открытом море, в спасательной шлюпке. Но ему и на этот раз повезло: его снова спасли...
Другого матроса из экипажа еще одного сухогруза, стоявшего на рейде Гринока, звали Дэвис Доил — он был американцем. В июне [10] 1941 года Доил нанялся матросом же на «Робин Мур» — первое торговое судно, которое Соединенные Штаты передали Великобритании про ленд-лизу. «Робина Мура» торпедировали на траверзе Фритауна, в Сьерра-Леоне{2}. Доила подобрал эскортный корабль. Затем спасенного переправили на борт сухогруза, направлявшегося в составе английского конвоя в Персидский залив. И Доил благополучно добрался на нем до порта Басра. Однако на обратном пути судно Доила опять потерпело крушение — на этот раз в 80 милях от островов Сан-Висенти, в архипелаге Зеленого мыса{3}.
Третий моряк, англичанин по имени Пол Джордан, из команды «Лоутера Касла», также собиравшегося отбыть в Мурманск, перед тем служил на британском пароходе, который был потоплен сверхмалым линкором «Адмиралом Графом Шпее» 7 декабря 1940 года в 1160 милях от Рио-де-Жанейро. Немецкий корсар подобрал Джордана с двадцатью девятью его товарищами, и те целую неделю провели на борту неприятельского корабля. Немецкие моряки, однако, обошлись с англичанами по-джентльменски: они охотно делили с ними свою скудную трапезу и тесные кубрики — там и, правда, негде было яблоку упасть. И вот однажды — дело было утром 13 декабря — Джордану и его товарищам пришлось стать невольными свидетелями поединка «Графа Шпее» с английскими крейсерами «Аякс», «Ахиллес» и «Эксетер». Пленных английских матросов заперли в глухом отсеке, где от грохота корабельных двигателей, работавших на всю катушку, впору было оглохнуть. Пленники сидели в заточении и гадали: отчего содрогается корабль — оттого ли, что сам палит из всех своих орудий, либо оттого, что на его борту рвутся снаряды, выпущенные из пушек кораблей-преследователей. В полночь охота закончилась. Линкор застопорил ход, и вошедший к пленникам немецкий офицер сказал:
— Мы стоим на рейде Монтевидео. Завтра утром вы будете на свободе.
И усмехнувшись, он многозначительно прибавил:
— Считайте, для вас война закончилась.
В августе 1941 года из Шотландии вышел первый конвой и взял курс к северным берегам России. Согласно официальной системе кодов, так называемые русские конвои — те, что направлялись в российские порты, обозначались двумя буквами — «PQ»: PQ-1, PQ-2, PQ-3 и так далее. А тем же самым конвоям, которые возвращались из России, присваивали обратное обозначение — QP. [11]
До августа 1941 года Великобритания и Соединенные Штаты использовали для связи с Россией два морских пути: через Тихий океан — от западного побережья Соединенных Штатов до Владивостока и через Атлантику — к берегам Персидского залива. Первую линию обслуживали американские и русские суда, а после нападения японцев на Перл-Харбор — только русские; хотя последние перевозили американское оборудование, японцы пропускали их беспрепятственно, поскольку не желали вступать в военный конфликт еще и с Россией. В скором времени причалы и склады Владивостока были переполнены доверху, а перевалочных мощностей Транссибирской магистрали оказалось явно недостаточно, чтобы обеспечить бесперебойный грузопоток по восточному пути.
«Персидскую» линию обслуживали английские и американские конвои — они шли соответственно через Атлантику. И поскольку Средиземное море было для них практически закрыто, им приходилось огибать мыс Доброй Надежды. Расстояние от американских портов до портов Персидского залива составляло около 14 500 морских миль (морская миля, напомним, равна приблизительно 1852 метрам), и переход в один конец, таким образом, занимал порядка семидесяти трех суток. Другая часть конвоев по выходе из американских портов следовала через Панамский канал, и далее — через Тихий и Индийский океаны; этот путь был длиннее и составлял 18 тысяч миль.
Затем грузы, доставленные в Басру и Ормуз морем, шли в Россию через Иран уже по железной дороге. Пропускную способность этой линии удалось увеличить за счет колоссальных капиталовложений как в грузоперевозки, так и в строительство дополнительных портовых сооружений.
Однако, несмотря на усилия, связанные с расширением и техническим оснащением портов Басра и Ормуз, их причалы были забиты судами до отказа. И новоприбывающие корабли отправляли на разгрузку в Карачи — в Пакистан. Но и там вскоре скопилось огромное количество грузов. В результате каждый килограмм доставленного в Россию груза обходился буквально втридорога, тем более что для его транспортировки использовались далеко не самые короткие маршруты, да и транспортные расходы выливались в баснословные суммы. Когда же Германия развязала войну против России, Сталин обратился к Уинстону Черчиллю с настоятельной просьбой увеличить и ускорить поставки боевой техники: самолетов, танков, грузовиков и прочего вооружения. Тогда-то у стратегов союзных держав и возник дерзкий замысел направлять конвои в Россию самым коротким, хотя и опасным путем — через Северный Ледовитый океан.
Первые арктические конвои прошли туда и обратно вполне благополучно, а если иные из них и были атакованы, то по чистой случайности и сколь-нибудь ощутимого ущерба они не понесли. Поначалу [12] немцы даже не подозревали о том, что за грузы перевозились по морям Арктики. Между тем за первые четыре месяца конвои переправили в Россию сто тысяч тонн оборудования, в том числе 600 танков, 800 самолетов и 1400 грузовиков. Немецкое командование забило тревогу лишь после того, как летчики люфтваффе стали все чаше докладывать о присутствии в арктических водах боевых английских кораблей. По некоторым данным. Гитлер сперва решил, будто англичане готовятся к высадке в Норвегии. Однако из донесений немецких пилотов вскоре выяснилось, что английские боевые корабли используются не иначе, как для сопровождения и прикрытия торговых конвоев, — а это уже было дело нешуточное. И немецкое командование направило к берегам Норвегии свои корабли: 35-тысячный линкор «Тирпиц», сверхмалый 10-тысячетонный линкор «Адмирал граф Шеер», тяжелый 10-тысячетонный крейсер «Адмирал Хиппер» и сверхмалый 10-тысячетонный линкор «Лютцов» — соответственно в январе, феврале, марте и мае 1942 года. Кроме того, немцы значительно усилили свои авиабазы в Норвегии и Финляндии.
5 марта 1942 года вечером начальник главного морского штаба адмирала Редера{4} вошел в кабинет своего патрона и передал ему шифрограмму, только что полученную с немецкой авиабазы Бардуфлосс, расположенной между Нарвиком и Тромсе{5}. Текст шифровки сводился к следующему: «В 70 милях к югу от Ян-Майена обнаружен неприятельский конвой в составе пятнадцати торговых судов, одного крейсера и четырех эсминцев или корветов сопровождения. Следует курсом норд». Ян-Майен, одинокий вулканический остров, принадлежащий Норвегии, лежит около десятого градуса западной долготы, на широте залива Скорсби, вдающегося в восточное побережье Гренландии.
Пробежав глазами текст шифровки, адмирал Редер молча кивнул. Это был сигнал к началу операции «Перехват». В тот же вечер в адрес вице-адмирала Отто Цилиякса — на «Тирпиц», стоявший в Тронхейме{6}, была направлена ответная шифрограмма с приказом срочно выдвинуться в соответствующий квадрат и уничтожить неприятельский конвой. Другая шифрограмма была адресована командующему военно-морской базы в Нарвике. Согласно содержавшемуся в ней приказу, шести подводным лодкам надлежало крейсировать на траверзе мыса Нордкин и топить те корабли конвоя, которым удастся ускользнуть от «Тирпица». [13]
Обнаруженный немцами конвой имел кодовое название PQ-12. Немецкие летчики с поразительной точностью определили и численность конвоя, и состав сопровождавших их боевых кораблей. Точность эта и впрямь поражала, особенно если учесть, что в начале февраля в Северной Атлантике штормило не переставая, а акватория Гренландского моря, по которому шел конвой, была к тому же задернута густой пеленой тумана.
С другой стороны, ни один пилот-наблюдатель, как ни странно, не заметил ни малейших признаков присутствия поблизости эскадры прикрытия — она крейсировала на всем протяжении водного пространства между Исландией и Норвегией, имея целью, соответственно, прикрывать конвой PQ-12, а также PQ-8, который как раз возвращался из Мурманска. Эскадра состояла из трех линкоров, в том числе флагмана «Короля Георга V», водоизмещением 35 тысяч тонн, на борту которого находился адмирал сэр Джек Тови, главнокомандующий флотом метрополии, а также авианосца «Викториус», водоизмещением 32 тысячи тонн, и девяти миноносцев.
«Тирпиц» в сопровождении трех эсминцев вышел из Тронхейма 6 марта пополудни. В тот день с авиабазы в Тронхейме не смог вылететь ни один разведывательный и ни один патрульный самолет люфтваффе. Тем же утром из Бардуфлосса поступило сообщение, что вылетевшие оттуда самолеты наблюдения возвращаются на базу, потому что продолжать полет было чересчур опасно.
Линкор «Тирпиц», водоизмещением 35 тысяч тонн, имел длину 241 метр, а ширину 36 метров. В шторм, при сильной килевой качке громадные волны с грохотом разбивались о его мощный форштевень, точно о таран, заливая носовую палубу до самых верхушек орудийных башен и обдавая иллюминаторы рубки пенными брызгами и водяной пылью. В тот день — 6 марта на море тоже штормило, и «Тирпиц», рвущийся на север по бушующему морю в сопровождении эсминцев — одного по носу и двух по бортам — являл собой поистине впечатляющее зрелище. Эсминцы так заваливало то на один борт, то на другой, что когда корабли подбрасывало на гребни волн, у них из-под днища всякий раз выступали боковые кили. Эскадра прикрытия шла курсом норд-норд-вест — на сближение с конвоем. Небо было сплошь затянуто белесыми тучами, и горизонт, казалось, курился. В течение дня вице-адмирал Цилиякс не раз спрашивал командира линкора, можно ли катапультировать самолеты (на «Тирпице» имелись две катапульты и четыре самолета). И командир всякий раз отвечал, что летчики готовы выполнить любой приказ командующего. Однако отдать соответствующий приказ вице-адмирал все никак не решался.
Потом наступила ночь, и мир превратился в сплошной ревущий хаос. На эсминцах вахтенные офицеры едва различали с высоты мостиков длинный корпус линкора, то вздымающегося на пенные гребни [14] волн, то исчезающего в провалах между ними. На рассвете немецкая ударная группа слегка отклонилась от намеченного курса и двинулась строго на север. Катапультировать самолеты было по-прежнему невозможно. Около полудня прямо по курсу немцы заметили дым, а чуть погодя выяснилось, что это — одиночное торговое судно. Немецкие офицеры неотрывно следили за ним в бинокли: им казалось, будто судно, то и дело зарывавшееся носом в крутую волну, почти не продвигалось вперед. «Тирпиц» включил мощный прожектор и передал неопознанному судну сигнал лечь в дрейф. Но оно не остановилось. Линкор открыл по нему огонь с дистанции 6 тысяч метров. И через каких-нибудь пять минут судно пошло ко дну. Немцы решили, что оно, вероятно, отбилось от конвоя, — и не ошиблись. Это был русский сухогруз — у него забарахлила машина, и он действительно отстал от своих. Других кораблей конвоя в пределах видимости не было. Между тем по мере продвижения на север туманная пелена все плотнее затягивала линию горизонта.
Вице-адмирал Отто Цилиякс забеспокоился: эсминцы сопровождения просигналили флагману, что нуждаются в дозаправке. Их машины, работавшие на пределе, сжигали топливо с неимоверной быстротой. В обычных походных условиях, даже при умеренном волнении моря, они дозаправлялись прямо от линкора — тот перекачивал им топливо по шлангам. Однако проделать подобную операцию в сильнейший шторм было так же невозможно, как и катапультировать самолеты. Иными словами, вице-адмирал решил вернуть эсминцы в ближайший норвежский порт, пока у них не вышло все топливо.
«Тирпиц» остался один — без охраны и прикрытия. И хотя вице-адмирал Цилиякс, судя по всему, не знал о том, что где-то неподалеку крейсирует английская эскадра, он, тем не менее, счел неразумным подставлять свой корабль под вероятный удар, устремившись вдогонку за торговым конвоем в одиночку.
Вечером 7 марта штормило ничуть не меньше, чем накануне, тем не менее линкор следовал прежним курсом всю ночь и некоторое время на следующее утро, но море было по-прежнему пустынно. Он уже находился в нескольких десятках миль от острова Медвежий, расположенного к северо-северо-западу от мыса Нордкин, когда Отто Цилиякс наконец получил от адмирала Редера долгожданную радиограмму с приказом прекратить операцию «Перехват» и возвращаться в базу. И линкор тотчас же лег на обратный курс.
Британское адмиралтейство не знало, что за конвоем охотится «Тирпиц». Позднее его засекли английские летчики береговой авиации — они-то и доложили по инстанции о том, что на перехват конвоя PQ-12 следует немецкий линкор. Соответствующее предупреждение было незамедлительно передано на корабли прикрытия, и те устремились на всех парах уже на перехват «Тирпица». Однако в штормовом море ход корабля, [15] даже на предельной скорости, больше походит на ковыляние быка, впряженного в плуг, по невспаханной борозде, чем на бойкий галоп чистокровного скакуна. Иначе говоря, события в этой части Северного Ледовитого океана развивались очень медленно.
Как бы там ми было, главнокомандующий флотом метрополии не терял надежды настигнуть немецкий флагман. 9 марта на рассвете с авианосца «Викториус» в воздух поднялись истребители — их моторы ревели, заглушая вой ветра и грохот воли. Не прошло и часа, как они обнаружили «Тирпиц», стремившийся теперь к норвежскому берегу. Едва доклад летчиков-наблюдателей поступил на борт «Викториуса», как с авианосца поднялись в воздух 12 торпедоносцев «альбакор». Завидев издали немецкий линкор, они снизились, и перейдя в горизонтальный полет, медленно двинулись прямо на цель, подобно огромным планирующим птицам. «Тирпиц» встретил их яростным огнем мощных зенитных орудий. Торпедоносцы один за другим дали залп. Однако шквальный ветер, бушующее море и встречный шальной огонь — далеко не самые благоприятные условия для прицельного торпедирования, тем более если учесть, что «Тирпиц» ловко маневрировал, укрываясь за высокими гребнями волн. В результате торпеды прошли мимо цели — все до одной.
Между тем шторм разыгрался не на шутку, и летчикам пришлось лечь на обратный курс — их ждала посадка чуть ли не вслепую, причем на ходившую ходуном палубу. Чтобы принять на борт самолеты, «Викториусу» пришлось развернуться против ветра — носом на запад. Тем временем «Тирпиц», стремясь уйти от преследования, шел на всех парах в противоположную сторону: содрогаясь всем своим громадным корпусом, линкор, похожий на огромную акулу с разверзшейся, изрыгаюшей пену пастью, то зарывался носом в волну, то вздымался на ее крутой гребень. Вскоре прямо по курсу показался норвежский берег, а еще через некоторое время «Тирпиц» прошмыгнул в первый попавшийся широкий фьорд. Это был Вест-фьорд — подступы к нему с моря и суши охранялись силами Нарвикской базы. Там линкор был в полной безопасности. В этот раз партия закончилась вничью.
А что сталось с конвоем, вправе спросить мы? Рейс PQ-12 завершился благополучно: за весь переход конвой не был атакован ни разу. Шторм остался позади, корабли конвоя шли дальше в сплошном тумане — практически вслепую. С другой стороны, они оставались невидимыми для противника. PQ-8 в этом смысле также повезло: туман сопровождал конвой на всем его пути до берегов Исландии.
Однако удача сопутствовала далеко не всем конвоям — некоторые из них несли потери, несмотря на мощное прикрытие. Так, во время рейса к берегам России конвой PQ-13 потерял четыре торговых судна; PQ-14 — одно; PQ-15 — два сухогруза и один эскортный корвет. На [16] обратном пути конвой QP-11 недосчитался одного сухогруза — русского; кроме того, он потерял 10-тысячетонный эскортный крейсер «Эдинбург». Сначала его атаковали две немецкие подводные лодки — они выпустили в него все торпеды. Потом по нему нанесли удар самолеты-торпедоносцы. А добили его немецкие крейсера.
В просторном подземном зале Управления конвоев офицеры британского ВМФ внимательно следили по крупномасштабной карте за передвижением конвоев: в соответствии с оперативными данными, уточнявшимися каждый день, девушки в военно-морской форме, из Женского вспомогательного корпуса ВМС, перемешали по карте картонные фигурки кораблей и прикалывали их булавками, обозначая таким образом местоположение каждого из них.
В отличие от англичан, немцы не могли отслеживать маршруты всех союзных конвоев, но, с другой стороны, поскольку Мурманск находился всего лишь в нескольких минутах лета от аэродромов люфтваффе в Норвегии, немецкое командование было в курсе всего, что происходило на подступах к этому российскому порту. Поэтому, как только наблюдатели люфтваффе доложили о том, что из Мурманска вышел конвой QP-11, адмирал Редер тотчас отдал приказ вывести в море эскадренные миноносцы и подводные лодки, а также поднять в воздух штурмовую авиацию, невзирая на крайне неблагоприятные полетные условия. Конвои QP большого интереса для немцев не представляли, потому что суда обыкновенно возвращались порожняком. Но тут было важно другое: любое потопленное судно — английское, американское или русское — считалось маленькой победой в войне по уничтожению торгового флота союзных держав. Впрочем, не все суда в конвоях QP шли в балласте. Некоторые везли из России хром, калий, магний, меха, гусиный пух. Не стоит забывать и об эскортных кораблях: на обратном пути конвоем именно они становились главными мишенями для немцев.
Часть торговых судов, входивших в состав конвоя PQ-16 (чуть погодя мы побываем на борту одного из них, чтобы все увидеть собственными глазами), успели совершить два рейса — туда и обратно — еще до того, как немцы наконец обратили внимание на то, что в водах Арктики оживилось судоходство. О том же, как проходили рейсы предыдущих конвоев, моряки из PQ-16 имели лишь общее представление, основанное зачастую на непроверенных данных, всевозможных слухах и домыслах. Единственное, что они знали наверняка, так это то, что оперативная обстановка в Арктике осложнялась с каждым днем.
Тогда же в британские порты пришло известие о том, что в Северной Атлантике пропал без вести американский контр-адмирал Уилкокс. Трагедия произошла при следующих обстоятельствах.
В марте 1942 года Великобритании понадобилось направить несколько крупных военных кораблей для участия в боевой операции у [17] берегов Мадагаскара. С этой целью Великобритания обратилась к Соединенным Штатам с просьбой отрядить в Индийский океан сроком на три месяца отряд кораблей из состава сил прикрытия арктических конвоев. 25 марта ему на замену из Каско-Бей (неподалеку от Портленда, к северу от Бостона, штат Мэн) вышло оперативное соединение № 39 под командованием контр-адмирала Джона Уилкокса. В состав эскадры входили: линкоры водоизмещением 35 тысяч тонн каждый, авианосец «Уосп» водоизмещением 14 700 тонн, тяжелые крейсера «Уичита» и «Таскалуза», а также 8-й дивизион эскадренных миноносцев.
Ураган, настигший «Тирпица», бушевал по всей Северной Атлантике. Угодила в него и американская эскадра, причем едва ли не сразу по выходе из базы. О силе урагана можно было судить хотя бы по тому, что полетную палубу «Уоспа», возвышавшуюся на семнадцать метров над уровнем моря, то и дело заливало волнами. 26 марта на 42 градусе 24 минуте северной широты и 69 градусе 34 минуте западной долготы контр-адмирала Уилкокса, находившегося на линкоре «Вашингтон», смыло за борт. Он вышел на палубу и направился к трапу, ведущему на мостик. На нем были ботфорты и плащ с капюшоном поверх зюйдвестки. Но не успел он ухватиться руками за поручни трапа, как его накрыла огромная серо-зеленая волна и, перевалив через борт, увлекла следом за собой. Линкор долго лавировал меж теснящих друг друга водяных гор в поисках тела контр-адмирала, но тщетно. Спускать же спасательные шлюпки в такой шторм было бы чистым безрассудством. Тогда командир «Вашингтона» запросил по внутриэскадренной радиотелефонной связи авианосец «Уосп» — сможет ли тот поднять в воздух поисковый самолет. «Уосп» развернулся по ветру. И через несколько минут самолет уже был в воздухе. Оторвавшись от края полетной палубы, он взмыл немного вверх, завалился на одно крыло, снизился и продолжил полет в нескольких метрах над клокочущей бездной. Внезапно он начал рыскать носом, накренился, скользнул вниз и врезался в огромную волну. А через миг-другой он бесследно исчез, как и тело контр-адмирала. Штормовое море поглощало все без остатка — продолжать поиски было бесполезно. Эскадра перестроилась в походный порядок и двинулась дальше. На «Вашингтоне» приспустили флаги — контр-адмиральский и военно-морской. Некоторое время спустя флаг командующего взвился на борту крейсера «Уичита». Это был флаг контр-адмирала Р. Гиффена, принявшего на себя командование эскадрой. [18]
По прибытии в Скапа-Флоу{7} 39-я эскадра, не считая «Уоспа», который в дальнейшем использовали для доставки самолетов на Мальту, присоединилась к британской эскадре, состоявшей из линкора «Король Георг V», авианосца «Викториус» водоизмещением 23 тысячи тонн, тяжелого крейсера «Кения» и 5 эсминцев. Таким образом была сформирована объединенная эскадра № 99. 28 апреля она в полном составе вышла из Скапа-Флоу, получив задание прикрывать конвои PQ-15 и QP-11. И уже в первом рейсе эскадра понесла потери: во время маневрирования в густом тумане «Король Георг V» наскочил на эсминец «Пенджаби» и в результате столкновения последний раскололся пополам.
Моряки из конвоя PQ-16, конечно же, не представляли себе, насколько мощной была эскадра, крейсировавшая на рубеже Северной Атлантики и Северного Ледовитого океана. Они знали только, что численность конвойных эскортов постоянно увеличивалась. С одной стороны, это вселяло в них уверенность, а с другой — вызывало беспокойство.
Среди моряков конвоя PQ-16 были англичане, американцы, норвежцы, голландцы, датчане, поляки, греки, югославы, турки, канадцы, новозеландцы, австралийцы, панамцы, костариканцы и парни смешанных национальностей.
Некоторые матросы были откомандированы на торговые суда с военных кораблей — к примеру, те же комендоры, обслуживавшие орудия, которые устанавливали на всех грузовых судах. Другие, как, например, матросы британских сухогрузов, были мобилизованы, вернее, призваны на службу в особом порядке, с правом увольнения по собственному желанию; к тому же, в отличие от своих сослуживцев из ВМФ, военной дисциплине они практически не подчинялись. Третьи, составлявшие большинство членов экипажей американских торговых судов, были людьми сугубо гражданскими. Условия службы матросов торгового флота в военное время зависели от его национальности и взаимоотношений внутри группы матросов той же национальности. Вообще же межнациональные отношения на том же американском торговом флоте времен второй мировой войны — отдельная история, которой вполне можно посвятить целую книгу. Я даже не уверен, представляет ли себе какой-нибудь специалист по международному морскому праву, насколько сложными были отношения между членами экипажа, например, одного панамского сухогруза, входившего в состав конвоя PQ-16, а это была самая что ни на есть разношерстная публика. Выше я упоминал о том, что моряки американских торговых судов были людьми сугубо гражданскими. Теперь же мне хотелось бы пояснить, что, собственно, я имел в виду.
Итак, в законодательстве Соединенных Штатов существовало несколько специальных конвенций, регламентировавших отношения между частными судоходными компаниями и государством, в частности [19] на период военного времени. При всем том американский торговый флот не мог быть ни включенным в состав военного, ни даже временно присоединенным к нему. Поэтому офицеры американского торгового флота сохраняли образ мыслей и действий, присущий людям гражданским. А рядовые члены экипажей мыслили и действовали как синдикалисты: ведь 85 процентов из них состояли в профсоюзе.
«Любой матрос, состоящий на военной службе, — писал известный американский историк Самьюэл Элиот Морисон, — воспринимал корабль, на котором он служил, как свой собственный, больше того — как национальное достояние, которое следует оберегать и защищать ценой собственной жизни. С другой стороны, для матроса торгового флота, напичканного идеями синдикалистского толка, судно никогда не было его собственностью, ибо принадлежало оно исключительно судовладельцу, то есть его, матроса, классовому врагу, которому лично он, матрос, ничем не обязан и от которого он вправе требовать все, что только можно». В то же время потери личного состава в американском торговом флоте были много больше, чем в ВМФ. Однако, несмотря на смертельные риск и опасности, торговый флот даже во время войны не знал недостатка в матросах — напротив, их численность непрерывно возрастала.
В мирное время матрос был волен выбирать сам: либо наниматься на судно, либо оставаться на берегу столько, сколько ему заблагорассудится. В военное же время он практически лишался такого права. При этом, однако, ни один матрос не мог быть завербован на судно, включенное, к примеру, в состав северных конвоев, против его воли или каким-либо иным противоправным способом. Кроме того, в американском торговом флоте существовали нормы и правила, регламентирующие порядок предоставления морякам отпусков и увольнений на берег: так, по возвращении из двухнедельного рейса моряк не имел права на отпуск, а получал лишь разрешение на краткосрочное увольнение на берег перед выходом в следующий рейс; после возвращения из плавания, длившегося один месяц, он имел право на недельный отпуск; если же плавание длилось два месяца и больше, матрос получал разрешение соответственно на двух — или трехнедельный отпуск, но не больше. Эти нормы и правила были утверждены профсоюзами после и в результате многочисленных митингов, во время которых право слова предоставлялось каждому члену профсоюза.
Что же касается профсоюзов, то в Соединенных Штатах существовали двадцать две профессиональные организации работников морского флота — из них большая часть входила в состав Национального профессионального союза моряков торгового флота. Его председатель, Джозеф Карран, даже вывел под шапкой главного рупора возглавляемого им союза — Газеты «Пайлот» такой девиз: «Каждый день — в [20] море!», что, в свою очередь, служило матросам своего рода руководством к действию: «Бороться зато, чтобы суда не простаивали в порту ни одного лишнего дня!» Тот же Самьюэл Морисон признавал, что Национальный профсоюз моряков торгового флота всегда был настроен патриотически и вел решительную борьбу с отказниками, уклонявшимися от призыва на действительную военную службу, пьяницами и саботажниками. Помимо всего прочего, этот профсоюз подавал пример всем американским гражданам, ратуя за упразднение так называемого «цветного подхода» и оказывая помощь и поддержку, например, тем же чернокожим.
Однако большинство американских граждан не только не поддерживало борьбу морских профсоюзов за равноправие черных и цветных, но и с презрением относились к морякам вообще, считая их «приспешниками красных», выпивохами и дебоширами, — словом, людьми второго сорта. Чего уж там говорить о патриотизме! Моряков торгового флота можно было назвать кем угодно, только не патриотами. Поэтому им категорически запрещалось посещать столовые, рестораны и клубы для военных, где отдыхали и развлекались парни и девушки в новеньких униформах, зачастую даже не нюхавшие пороху. Впрочем, вскоре все изменилось: профсоюз объединенной морской службы постарался обеспечить своих членов и межрейсовыми базами отдыха и всякого рода увеселительными заведениями.
Однако, невзирая на своего рода дискриминацию, матросы торгового флота получали весьма недурное жалованье. Так, например, если денежное довольствие комендора (матроса ВМФ), приписанного к сухогрузу, составляло 50 долларов в месяц (плюс пособие на семью), то зарплата матроса на том же самом сухогрузе складывалась из следующих выплат: основной оклад — 100 долларов ежемесячно из расчета 44 рабочих часа в неделю, плюс 85 центов за каждый сверхурочный рабочий час; работа в субботние и воскресные дни оплачивалась по тем же тарифам, что и за сверхурочные часы; надбавка за службу в военное время в условиях Северной Атлантики — 100 долларов в месяц; надбавки за службу непосредственно в зонах боевых действий — около 100 долларов в месяц (с марта 1943 года эти надбавки были заменены на твердые премии в 125 долларов за риск подвергнуться воздушному налету); надбавка за пребывание в русских портах — 5 долларов в сутки (поначалу советское правительство со своей стороны также выплачивало каждому моряку по 100 долларов за пребывание в русских портах, однако через некоторое время эта премия была упразднена); специальная надбавка за работу со снарядами и взрывчатыми веществами — 17 долларов за каждую операцию. В случае, если судно тонуло, каждому спасенному матросу возмещался ущерб, причиненный кораблекрушением, включая оплату убытков за пропавшие личные вещи. Таким образом, за некоторые рейсы туда и обратно, [21] включая вынужденную четырехмесячную стоянку в русском порту, матросу американского торгового флота начислялось по меньшей мере 3200 долларов в месяц.
Матросам из экипажей судов, которые входили в состав конвоя PQ-16 и готовились к выходу в море, было разрешено увольняться на берег, и они пользовались своим правом при каждом удобном случае. Небольшие катера доставляли их в Гринок или Гурок{8}. Там большинство матросов пересаживались в поезд и отправлялись прямиком в Глазго, находившийся всего лишь в часе езды от Гринока. По приезде в Глазго они для начала обходили все кабачки неподалеку от станции Сент-Инок или Центрального вокзала. Все — потому что виски в каждом питейном заведении отпускали строго ограниченными порциями. А после, уже будучи навеселе, они разбредались по городу — кто куда.
В 1942 году в Глазго насчитывалось больше ста двадцати тысяч жителей — из них лишь немногие подлежали мобилизации. Однако американские моряки, прогуливаясь по городу, встречали главным образом людей в униформе. В самом деле, военные там были повсюду: на автобусных остановках, в гостиницах, пивных, кинотеатрах, поездах, танцевальных клубах... По мостовым Глазго с раннего утра до позднего вечера стучали кованые солдатские сапоги, высекая из брусчатки искры, которые в сумеречной мгле казались ярко-синими. Моряки старались вернуться обратно вечерним поездом, чтобы попасть на свои суда на другое утром засветло, а ночевали они в Гриноке или Гуроке, в гостиницах для моряков, где за постой с них не брали ни пенса. Все опоздавшие за отсутствием свободных мест в гостиницах шли в полицейский участок. Там их с распростертыми руками встречал дежурный комиссар — он тут же принимался обзванивать граждан, которые согласились бы приютить у себя запоздалых гуляк. Надо заметить, что в военное время все города в округе, большие и малые, были перенаселены сверх всякой меры, потому что помимо местных жителей там были расквартированы военные, в том числе моряки. Однако, невзирая на теснотищу, местные жители делали все возможное, чтобы их гости чувствовали себя как дома. И такое радушие глубоко трогало американцев.
На рассвете у причалов Гринока и Гурока вернувшихся из увольнения уже поджидали рейсовые катера, готовые доставить их к стоявшим на рейде судам. Иные матросы являли собой самое жалкое зрелище: одни, будучи снова в стельку пьяные, продолжали прихлебывать из початых бутылок виски, то и дело доставая их из кармана; других, [22] так и не успевших протрезветь после давешних бурных возлияний, все еще шатало из стороны в сторону, точно в шторм; лица у тех и у других были осунувшиеся, с темными кругами под воспаленными глазами. Обладатели бутылок предлагали сделать глоток-другой своим более благоразумным — трезвым товарищам, но таких, увы, было меньшинство, и они, как могли, поддерживали выпивох под руки, то и дело прикрикивая на них, чтобы как-то угомонить. Гульба продолжалась и на борту катеров: бутылки с виски перекочевывали из рук в руки до тех пор, покуда на дне не оставалось ни капли, после чего их отправляли прямо за борт. Тем же, кто пытался урезонить неугомонных гуляк, они, едва ворочая языком, отвечали: «Сходить рейс в Россию — это вам не в лодке прокатиться по пруду в городском парке. Это — прямая дорога в чистилище. Так что, как ни крути, не каждый из нас вернется обратно. Это уж как пить дать». А потому лучше напиться вдрызг, только бы не думать о том, что ждет тебя впереди. Трезвые товарищи журили их — накаркаете-де еще. Но когда катер подваливал к судну, они помогали разнузданным гулякам взобраться на борт, поскольку те в любую секунду могли свалиться в воду. На борту их уже поджидали те, кому еще только предстояло вкусить все прелести увольнения. Они тут же принимались расспрашивать вернувшихся — но не о местных достопримечательностях, а о том, где продают выпивку подешевле и можно ли за вечер поладить с девицами в униформе. И тут уж бывалым кутилам были все карты в руки: они охотно удовлетворяли любопытство страждущих.
4 мая рабочие британских арсеналов начали устанавливать на сухогрузах, не имевших на своем борту никакого вооружения, 30-миллиметровые спаренные зенитные пулеметы Марлина: две — на крыше ходовых рубок, другие две — по обоим бортам и еще две — на корме. Это были старенькие, образца 1918 года пулеметы, покрашенные в защитный цвет. Американцы передали безвозмездно эту рухлядь англичанам в качестве авиационного оружия. Однако англичане, не найдя им должного применения в авиации, приспособили их для стрельбы вручную. Следом за рабочими на сухогрузы прибыли инструкторы-оружейники британских ВМС. Они принялись разбирать уже смонтированные установки и собирать их снова, растолковывая морякам, как с ними обращаться: ведь большинство моряков торгового флота прежде пулеметов и в глаза не видели.
«Эта штуковина выдает семьсот выстрелов в минуту, — поучали моряков видавшие виды инструкторы. — Огонь открывайте не мешкая, как только в прицеле, вот здесь, покажется растреклятый «фриц». Потчуйте его свинцовым виноградом не скупясь — так, чтоб нажрался вдосталь. А ежели поначалу и промажете, не беда — по крайней мере спугнете, чтоб больше неповадно было. Ведь «фрицы» из того же [23] теста, что вы или я. У них тоже иной раз поджилки трясутся, уж будьте уверены».
Уроки боевого мастерства проходили в не по-военному раскованной, даже веселой обстановке: инструкторы позволяли себе шутить и балагурить, лишь бы ободрить моряков, которым предстоял первый нелегкий и опасный переход по Северному Ледовитому океану.
Что касается матросов, большинство из них слушали инструкторов, затаив дыхание, а после инструктажа они упражнялись в обращении с пулеметами, целясь в английские самолеты, пролетавшие над рейдом. На некоторых судах затевали меж собой споры — почему-де не поставить настоящие орудия и не взять на борт тех же комендоров из ВМФ? Потому как, говорили они словно в свое оправдание, не наше это дело — палить из пушек и пулеметов. Другие им возражали: ну да, конечно, это не наше дело, а как насчет тротила, которым напичканы трюмы? Тут уж, как говорится, не до жиру — сгодится все, чем можно хотя бы спугнуть вражеский бомбардировщик, даже неказистые с виду пулеметы. И уметь обращаться с ними — только на пользу.
На судах конвоя PQ-16 стояло самое разное вооружение: это были 20– и 30-миллиметровые пулеметы, а также пушки калибром 37, 76, 88, 102, 126 и 140 миллиметров. Обслуживали их либо гражданские, либо военные моряки, отличавшиеся от первых, среди прочего, и униформой. С экипажами британских торговых судов комендоры, как правило, состояли в добрых, даже дружеских отношениях. Иное дело — с американскими моряками: тут было по-разному — либо беспрестанные ссоры, либо, что не лучше, полное отчуждение.
Личный состав военно-морских орудийных расчетов на американских торговых судах пополнялся из числа молодых парней, которые по большей части никогда прежде в море не выходили, — их натаскивали на краткосрочных подготовительных комендорских курсах, после чего сразу же направляли на суда. Некоторыми орудийными расчетами командовали опытные офицеры-артиллеристы, бывшие отставники, которых, когда началась война, снова призвали на флот. Однако в подавляющем большинстве случаев командирами расчетов назначали молоденьких лейтенантов-резервистов, которым, как и их подчиненным, предстояло выйти в море впервые в жизни. Перед ними стояла исключительно сложная задача, и они, что удивительно, справлялись с ней вполне. Новоиспеченные лейтенанты должны были не только обучать стрелковому мастерству своих подчиненных, но и поддерживать во вверенных их командованию расчетах строгую — военную — дисциплину, что на торговом судне, понятно, было совсем не просто. Кроме того, им надо было сохранять хорошие отношения с матросами из судовой команды, чтобы в крайнем случае рассчитывать на их помощь, если, к примеру, ранят или убьют кого-то из комендоров. Наконец, [24] они должны были состоять в нормальных служебных отношениях и с офицерами торговых судов, которые нередко смотрели на резервистов как на белых ворон и подтрунивали над малейшей их промашкой. Иначе говоря, взаимоотношения между командирами орудийных расчетов и членами экипажей на американских судах складывались по-разному. Так, согласно официальным отчетам, поначалу в тридцати случаях из ста они были, мягко говоря, натянутыми.
Перед выходом в море экипажи всех торговых судов оснастили комплектами водонепроницаемой спасательной одежды. Эту экипировку разработал кто-то из гражданских чиновников британского Министерства военно-морского транспорта. Она состояла из пары обычных морских сапог, ярко-желтого непромокаемого, прорезиненного комбинезона той же толщины, что и сапоги. Под комбинезон, защищавший одинаково хорошо и от перегрева и от переохлаждения, поддевалась обычная одежда, а поверх ее надевался легкий капковый спасательный жилет. Обшлага рукавов и комбинезона были достаточно гибкими и позволяли рукам свободно сгибаться и разгибаться. Воротник комбинезона плотно стягивался двойным ремнем. Заканчивался комбинезон капюшоном такого же ярко-желтого цвета. Весь комплект весил не более полутора килограммов и легко вмещался в сумку наподобие противогазной. Впрочем, по выходе в рейс моряки доставали комплекты из сумок и развешивали их в специальных шкафчиках, чтобы, случись что, быстренько в них переодеться, хотя ночью они все же предпочитали раскладывать комбинезоны рядом с койками — так, дескать, оно вернее. Моряки, особенно матросы, без устали примеряли и опробовали свои спаскомплекты на плаву, поражаясь их легкости и тому, как в такой громоздкой с виду одежде можно не только свободно держаться на воде, но и плыть, хотя, нужно признать, движения рук и ног в них были несколько скованными. Но как бы то ни было, пока что моряки и представить себе не могли, что в открытом море, во время беспрерывных воздушных налетов им придется не вылезать из своих водонепроницаемых доспехов сутками напролет, невзирая на удушье, стесненность в движениях и прочие неудобства, потому как все прекрасно понимали — если они вылезут из комбинезонов, это будет равнозначно самоубийству, поскольку падение в ледяную воду означало почти мгновенную смерть...
9 мая, в субботу, матросам, как и положено в выходные дни, предоставили длительные увольнения на берег. И матросы, воспользовавшись своим законным правом, подались в Эдинбург — это уже в трех часах езды поездом.
В тот день в шотландской столице состоялся большой военный парад. Американцы стали свидетелями роскошного зрелища: по Принц-стрит шли парадным строем представители всех британских родов войск, [25] разодетые в красочные униформы. Среди марширующих были пехотинцы из Службы снабжения и транспорта, исполненные достоинства морские пехотинцы в головных уборах, увенчанных яркими петушиными перьями, доблестные шотландцы в клетчатых килтах{9}, индусы в шортах и белых тюрбанах, вольные норвежцы, французы и поляки, военные моряки и даже гражданские в фуражках без галунов и в синих двубортных кителях, с национальными флагами в руках. Участие моряков британского торгового флота в военном параде, премного поразившее американцев, стало главной темой для обсуждения, когда по окончании праздничного дефиле они разбрелись по пивнушкам: что ни говори, им такое зрелище было в диковинку.
Вечером Эдинбург погрузился в кромешную тьму: ничего не попишешь — режим светомаскировки. Облаченные в каменные доспехи улицы старинного города едва озарялись светом далеких звезд да синими искрами, что высекали кованые солдатские сапоги, грохотавшие по брусчатке эдинбургских мостовых. Это зрелище также запечатлелось в памяти американских моряков.
Ночь они провели в гостинице для военнослужащих. А на другой день, пополудни, некоторые из них отправились на концерт военных духовых оркестров, выступавших в Принц-Гарден. В концерте участвовали оркестр 1-й Польской пехотной бригады и ансамбль волынщиков Королевского шотландского полка. Американцы слушали музыку, удобно разместившись на зеленых лужайках, посреди ослепительно-желтых крокусов. В голубом небе ярко светило солнце, и воздух был наполнен свежестью, предвещавшей скорое наступление лета. Всюду, куда ни кинь взор, торжествовала весна, знаменующая начало новой жизни, исполненной счастливых надежд, несмотря на то что совсем неподалеку шла война. Многим ли из них будет суждено дожить до лета?..