Ночные самолеты в 1917 г.
Английская агентурная разведка сообщила, что 3-я германская бомбардировочная эскадра усиленно тренируется в ночных полетах. Были все основания ожидать ночных налетов авиации.
В то время казалось, что нет никаких средств для отражения ночных нападений. На Западном фронте обе стороны уже в течение нескольких месяцев производили ночные бомбардировки безнаказанно.
Материальная часть прожекторов еще не была настолько усовершенствована, личный состав не был еще так хорошо обучен, чтобы ловить в свои лучи и держать в них самолеты, как это уже неплохо удавалось в хорошую погоду с большими, медленно движущимися дирижаблями. Поскольку же прожекторы не были в состоянии освещать цель, зенитным пушкам не по чему было прицеливаться, и они могли стрелять только по направлению звука моторов.
Необходимо было найти какой-то новый способ использования зенитного огня, пока прожекторы не усовершенствуются.
Тогдашние тихоходные самолеты обороны, с успехом сбивавшие дирижабли, были непригодны для атаки самолетов «Гота», даже если им и удавалось их найти. Ночные же полеты более боеспособных истребителей считались тогда невозможными. Это мнение защищали перед начальником воздушной обороны такие авиационные командиры, которых ни в коей мере нельзя было заподозрить в недооценке возможностей и способностей своих летчиков. [62]
Для борьбы с ночными самолетами они выдвигали, предложения разного рода. Например, для ночной обороны было предложено использовать большие самолеты «Хендлей-Педж». Начальник воздушной обороны считал это предложение нереальным в силу трудности получения таких самолетов и непригодности их к разрешению поставленной задачи.
Затем поступило предложение бороться с ночными самолетами путем устройства сплошного заливающего освещения значительной части южной Англии. Английские летчики, летя на большей высоте, должны были хорошо видеть силуэты неприятельских самолетов на светлом фоне. Дешевле было бы передвинуть весь Лондон!
Другие стояли за рассеивание в воздухе карборундового порошка, чтобы останавливать таким образом моторы нападающих. Это предложение удостоилось опытной проверки. Когда мотор работал на испытательном станке, в него был вдут карборунд. Однако, чем больше мотор получал этого порошка, тем лучше он работал.
Третьи рекомендовали летать над неприятельским самолетом и брызгать в него серной кислотой. Изобретатель только не сказал, что же делать с кислотой, которая упадет на землю.
Наконец, рекомендовали, встретив противника над берегом, лететь перед ним и рассеивать на его пути отравляющие вещества.
Система работы штаба воздушной обороны состояла в то время в следующем.
Первое указание о налете поступало обычно еще до момента пересечения неприятелем береговой линии и передавалось дежурному офицеру. На его обязанности лежала щекотливая задача решить, верно сообщение или нет. Если донесение считалось правильным, штаб и дежурные телефонисты становились на свои боевые посты. Так как они всегда находились в здании, то это занимало всего с полминуты или около этого. По всем линиям на прямую давалось кодовое слово «готовность», что являлось предупреждением для всех [63] пушек, прожекторов, аэродромов и т. п. Скотлэнд-Ярд также ставился в известность и должен был подготовить к действию полицию и пожарных.
Как только объявлялась «готовность», истребительные самолеты должны были выстроиться, а летчики, находясь в полной готовности к полету, должны были ожидать сигнала, сидя в самолетах.
Когда приближение противника подтверждалось, давался приказ о высылке патруля. Первые патрули, числом 6–9 самолетов от каждой эскадрильи вылетали на свои заблаговременно назначенные участки. Если рейд продолжался долго, то посылался другой патруль, с таким расчетом, чтобы он прибыл на участок патрулирования к моменту спуска первого.
Опыт и хорошая аэродромная сигнальная служба вскоре сильно уменьшили опасность столкновения при посадке. Опыт показал крайнюю важность посадки против ветра, для чего необходимы были световые ориентиры.
Посадки с боковым ветром и сносом оканчивались поломкой шасси и загромождением аэродрома, что еще более расстраивало работу аэродрома.
Развитие налета рисовалось по донесениям постов воздушного наблюдения. Для передачи по телефону донесений о воздушном противнике давался сигнал «воздушный бандит», что означало, что данные о налете должны передаваться в первую очередь. Доносящий соединялся с бесшумным кабинетом начальника воздушной обороны.
Донесении составлялись в краткой форме по особому коду.
Предупреждение граждан принципиально лежало на ответственности министерства внутренних дел. Начальник обороны давал только сведения о налете. Министерство внутренних дел, основываясь на полученных сведениях, самостоятельно принимало решение о предупреждении, однако, на практике, для ускорения процесса, это предупреждение происходило автоматически. Предупреждения получили следующий код по цветам: [64]
«Готовность» — оповещение войск, полиции и т. п. для приведения их в боеготовность.
«Зеленый» — угроза воздушного налета.
«Красный» — воздушный налет неизбежен.
«Белый» — неприятель улетает из района.
«Желтый» — отставить все меры предосторожности.
«Вольно» — оповещение войск и т. п.
В оперативной комнате имелась карта, разделенная на районы оповещений с остроумной системой ламп сзади нее. Когда какой-либо район был под угрозой налета, начальнику обороны нужно было только нажать кнопку, и район на карте делался зеленым. Когда атака становилась неизбежной, то другая кнопка превращала зеленый цвет в красный. Эти цветные сигналы автоматически передавались на узловые телефонные пункты почтового ведомства, откуда предупреждения распространялись по списку оповещений.
Несколько раз делались попытки возложить ответственность за предупреждение населения на командование обороны. Начальник обороны успешно боролся с этой тенденцией.
Пушки и прожекторы центрального лондонского района в то время управлялись непосредственно штабом ПВО из помещения в здании конной гвардии. Если прожекторы не могли поймать воздушное судно, пересекающее район, то его курс наносился по звуку на разграфленную карту района. Дежурный офицер отдавал тогда приказ открыть вертикальный заградительный огонь перед неприятельским судном в соответствующем квадрате. Эта система огня, унаследованная от воздушной обороны в борьбе с дирижаблями, была слишком сложна и медлительна при обороне от более быстроходных самолетов. Тогда еще действовал старый приказ, по которому пушки совсем не должны были ночью обстреливать самолеты. Это запрещение было отменено лишь незадолго до первого ночного самолетного налета 3 сентября.
До вступления Ашмора в командование обороной существовал также способ использования прожекторов [65] под названием «прожекторного патруля». Он состоял в том, что по приказу из штаба прожекторы на данной площади одновременно обшаривали небо своими лучами в надежде испугать атакующие самолеты и дирижабли. В действительности эффект был как раз противоположный. Прожекторы выдавали расположение Лондона и привлекали внимание бомбардировщика, который был еще на некотором расстоянии от столицы. Было совсем нелогично уменьшать обычное освещение в городе и затем непосредственно, под угрозой налета, выдавать свое положение таким образом. Новый начальник обороны упразднил «прожекторный патруль». Прожекторные лучи с тех пор должны были показываться только в том случае, когда прожекторный взвод слышит в действительности самолет или когда нужно перенять самолет, уже освещенный другим прожектором.
Воздушная оборона постоянно проделывала репетиции системы управления. Решались тактические задачи в условном предположении приближения противника с наиболее вероятных направлений.
Вечером 3 сентября 1917 г. как раз во время такой репетиции в присутствии военного министра произошел налет немцев.
Неприятельские самолеты были замечены в 10 ч. 35 м. вечера над Норс Форлэнд. Так как донесения показали, что некоторые самолеты пошли вверх по реке, было дано предупреждение. Через 25 мин. три или четыре бомбардировщика прошли над Айл-ов-Шеппей, а оттуда повернули на Медуэй. Произошла задержка в передаче оповещения, и в Чатам оно запоздало. Еще не была подана тревога, как две стофунтовые бомбы{24} упали на морские казармы, где спало несколько сот матросов. В результате 130 человек было убито и 88 ранено.
Вскоре после этого другой отряд безрезультатно бомбардировал Ширнес. Шестнадцать самолетов обороны, поднявшиеся в воздух, ничего не видели. Семь [66] зенитно-артиллерийских станций безуспешно стреляли по показавшимся на мгновение в лунном свете самолетам противника.
Оборона успеха не имела. Однако, благодаря этому налету обнаружились две многообещающие вещи.
Во-первых, артиллерийский офицер полк. Бьюкль (Чатам) разработал приемлемую систему заградительного огня, благодаря которой завесу из рвущихся снарядов на основании звукометрических данных можно было поставить как раз перед нападающими самолетами.
Во-вторых, из 16 поднявшихся самолетов три были боеспособными самолетами истребительного типа Сопвич «Кэмл».
Это событие, может быть, являлось самым важным во всей истории воздушной обороны. Оно показало ложность только что высказанного официального взгляда, что ночной полет на этой машине невозможен. Весьма отважные летчики, майор Мурлис-Грин, лейт. Бэнкс и кап. Бранд, доказали своим полетом, что ночью на этих истребителях летать почти так же безопасно, как днем. Выполнение же на них посадки, пожалуй, было даже легче, чем на более тяжелых ночных машинах, имеющих большой пробег.
Кап. Бранд так описывает это событие:
«Мы патрулировали около 40 минут, а затем вернулись узнать новости и кстати выяснить, можем ли мы безопасно совершить посадку, что нам вполне и удалось. Мы убедились в прекрасных качествах Сопвича «Кэмл». Восхищение нашим новым достижением создало среди летчиков сильнейшее возбуждение и желание его повторить».
В следующую ночь, 4 сентября, атака еще больших сил немцев была произведена уже на Лондон. Одновременно налет меньшими силами немцы произвели на Дувр, где были сброшены траншейные мортирные снаряды. Они по большей части не взорвались.
На Лондон нападение было произведено 10 самолетами «Гота». Потери были невелики (19 человек убитых и небольшие повреждения зданий). В целом Лондон отделался [67] легко. Как раз в этом случае бомбы чуть-чуть не попали в «Иглу Клеопатры»{25}.
Некоторое число самолетов противника, несомненно, не дошло до Лондона из-за заградительного артиллерийского огня, организованного лишь за сутки до налета. В этот раз в воздух опять поднимались в числе прочих самолетов четыре Сопвича «Кэмл», которые затем благополучно совершили посадку.
Хотя воздушная оборона, главным образом, и основывалась на артиллерийском заградительном огне, начальнику обороны было ясно, что это — временное явление и что вскоре ночью можно и нужно будет применять истребители. Если бы последние смогли находить бомбардировщики противника, то и в ночной воздушной обороне можно было бы повторить то, что с успехом было применено в 1916 г. против ночных налетав дирижаблей. Однако, земная организация не была подготовлена к руководству ночными истребителями и поэтому ее необходимо было приспособить к новым условиям.
В пространстве между внешним артиллерийским барьером и самим Лондоном в то время находилось значительное число пушек. Ночью, когда патрули обороны были в воздухе, ясно, что нельзя было отличить неприятельский самолет от своего, и пушки эти должны были молчать. Поэтому начальник обороны начал освобождать эту патрульную зону от пушек и заполнять ее прожекторами. С несколько большей подготовкой и с помощью вновь полученных более усовершенствованных прожекторов вскоре научились помогать летчикам, указывая им лучами цель, даже если не удавалось ее освещать. В этой зоне летчики обороны смогли, таким образом, летать, не опасаясь артиллерийского обстрела.
Разрывы снарядов и прожекторы внешнего барьера помогали летчикам находить направление, откуда летит противник. Внешний артиллерийский барьер в это время имел форму полумесяца на восточной стороне Лондона. [68] Концы полумесяца были на севере около Хэтфилда, а на юге — около Редхилла. Уже 4 сентября обнаружилась тенденция противника заходить к северу от этой кривой. Поэтому барьер был расширен и в конце концов образовал полный круг около Лондона, примерно в 16 км от наиболее густо населенных районов.
Ни один из самолетов обороны не должен был летать ночью в зоне, находящейся сейчас же за линией артиллерийского барьера. Артиллерия должна была находиться в полной уверенности, что самолет, шум которого она слышит, является неприятельским.
На следующее утро после налета на Лондон начальник обороны предложил поставить аэростаты заграждения сейчас же за Лондоном, внутри самолетных патрульных линий. Идея была сразу же одобрена лордом Френчем, а также генералом Смутсом, тогдашним специальным советником по вопросам воздушной обороны при «военном кабинете». Как было известно, небольшие одиночные аэростаты уже употреблялись к тому времени при обороне Венеции, и опыты с аэростатами заграждения и воздушными змеями производили также и немцы. Новизна идеи Ашмора состояла в изменении способа устройства заграждения.
«Военный кабинет» одобрил предложение Ашмора, и началась работа по разработке фартучной системы аэростатов заграждения. В течение сентября в Ричмондском парке испытывались фартуки из пяти принятых в то время на вооружение змейковых аэростатов Како, связанных друг с другом, но опыт был прерван несчастным случаем. Дул умеренный ветер, и один аэростат оторвался, увлекая за собой и другие. На последнем аэростате два человека команды, не успевшие вовремя отпустить тросы, были подняты в воздух. Один из несчастных упал в Ричмондском парке с высоты 300 м. Второму же удалось вскарабкаться по веревке до такелажа. Он поднялся на огромную высоту, откуда и упал около Кройдона. Между прочим, эта катастрофа попутно показала, какой эффект дадут тросы при столкновении с самолетом. Когда оторвались [69] аэростаты, то тросы их срезывали толстые ветви деревьев так, как если бы это были тонкие прутья.
Окончательная форма аэростатных фартуков из трех аэростатов показана на рисунке. Ее выгоды состояли [70] в том, что проволочные заграждения создавались на любой высоте. Предполагалось поставить 20 таких фартуков вокруг Ист-Энда (Лондон). В середине 1918 г. десять из них были поставлены в действительности. Они могли подниматься, примерно, до 3 000 м.
Фартуки оказывали значительное моральное впечатление на немецких летчиков, которые не рисковали лететь ниже их уровня. В марте 1918 г. в донесении, сделанном генералу Гёппнеру{26}, говорится: «Фартуки в огромной степени увеличивают трудности атаки. Если бы они были усовершенствованы еще больше, они сделали бы почти невозможными налеты на Лондон».
В тот же месяц один германский пленный заявил, что одно наличие фартуков из аэростатов заграждения «было достаточным, чтобы заставить все самолеты лететь на наибольшей достижимой для них высоте». В этом как раз и заключается действительная ценность изобретения. Противник обязан был лететь в узком диапазоне высот между высотой фартуков и своим потолком. Самолеты обороны должны были охранять только сравнительно узкую зону, и главнейшая трудность обороны — трудность наведения истребителей на неприятельские самолеты — была уменьшена.
Позже, когда налеты на Лондон в течение нескольких месяцев не производились, начальник генерального штаба хотел, было, снять аэростаты заграждения и использовать их по другому назначению. Но начальнику обороны, доведя вопрос до «военного кабинета», удалось их отстоять.
Неудача обороны во время сентябрьских налетов послужила пищей для газетной атаки на начальника воздушной обороны. Нельзя отрицать, что в то время воздушная оборона имела чрезвычайно «плохую прессу».
«К счастью, — пишет Ашмор, — я был слишком занят подготовкой будущей обороты и не имел времени на чтение газет. Несколько выдержек хорошо показывают позицию [71] газет. Вот газетные шапки, напечатанные большими буквами жирным шрифтом:
«Снова мрак и выдумка. Старая шайка в военной авиации».
«Повидимому, официальная точка зрения состоит в том, что нельзя предотвратить эти налеты и что ничего не надо делать».
«Командир воздушной обороны, который не может защитить столицы, очевидно, не на своем месте. Он должен дать дорогу людям, которые могут и хотят сделать за него эту работу».
Председатель парламентской воздушной комиссии Джойнсон Хикс писал, например, так:
«Кто отвечает за оставление Чатама и Лондона без защиты в течение двух ночей? Если бы у нас было достаточно самолетов, мы могли бы патрулировать над берегом днем и ночью».
Упрек Джойнсона Хикса характерен для направления критики общего воздушного положения Англии в то время. Критика продолжала указывать на недостаточную численность самолетов как на главную причину неудач. Между тем, новый «воздушный совет Коудрея» сильно улучшил дело снабжения самолетами.
В сентябре каждая из трех эскадрилий обороны тыла получила по 20 новейших, наиболее боеспособных самолетов. Имелся достаточный резерв для пополнения возможной убыли. К концу ноября оборона должна была получить еще подкрепление в составе двух новых истребительных эскадрилий.
К 24 сентября метеорологические условия сложились весьма благоприятно для ночного нападения. Немцы не преминули воспользоваться этим и с 24 сентября по 1 октября совершили 6 нападений на Англию.
Налет самолетов 24 сентября на Лондон был скомбинирован с налетом 10 дирижаблей на Гулль и север Англии. Налет дирижаблей был мало успешен. Шесть дирижаблей летали над сушей не ниже 4 800 м, боясь действий обороны. На этой высоте экипажи должны [72] были бороться с многими затруднениями (холод, высотная болезнь, навигация), и вероятность успеха бомбардировки соответственно уменьшилась.
Налет на юг производили 20 самолетов, подразделенных на 7 небольших групп. Одна из них атаковала Дувр, другие пошли прямо вверх по течению реки от Норс Форлэнд.
Одна из более крупных групп пролетела от устья Блэкуотер через Эссекс, отклонившись далеко к северу от реки, а затем сделала поворот к югу, чтобы достигнуть Лондона.
Впоследствии этот маршрут стал у немцев весьма популярным, так как при полете через Эссекс, ведя наблюдение в южном направлении, экипажи бомбардировщиков видели отблеск луны в реке на большом расстоянии, и это сильно облегчало им ориентировку. Один из летчиков обороны доносил в эту ночь, что он видел отблеск луны за 32 км к северу от реки.
Самолеты редко нападали на Лондон с юго-востока через Кент. Самолет, пробовавший такой маршрут, или терял ориентировку или вынужден был лететь к северу от реки, чтобы найти дорогу.
При возвращении же бомбардировщики обычно пролетали над Кентом, так как на этом маршруте отсутствовали какие-либо аэронавигационные трудности, — надо было просто лететь на юго-восток до тех пор, пока не покажется море.
В первый налет только 3 самолета проникли в самый Лондон. Бомбы упали в Дейтфорде, Поплэре, Саутхемптон Роу, Сент-Джемском парке и в реку около парламента. Один «Гота» был подбит зенитной артиллерией над Бартон-пойнт и упал в реку около Ширнеса.
25 сентября налет совершали самолеты не из состава 3-й бомбардировочной эскадры. Три самолета пытались атаковать Лондон. Один повернул домой, встретив заградительный огонь; два сбросили бомбы, в том числе несколько зажигательных, на юго-восточные районы столицы. В Дувре все бомбардировщики были отбиты заградительным огнем и сбросили бомбы в море. [73]
Средняя скорость бомбардировщиков в этот период была большой — до 130 км/час. Налеты продолжались в среднем всего полтора часа, считая с момента первого предупреждения до отлета из Англии последнего самолета{27}.
28 сентября 3-я бомбардировочная эскадра выслала 20 самолетов.
Погода над Англией была облачная, что затрудняло навигацию и ориентировку. Бомбардировщики дошли только до внешнего барьера. Ни один из них Лондона не атаковал.
29 сентября наблюдатели приняли за немецкий самолет, летевший с начальником воздушной обороны на борту. В течение нескольких минут было состояние тревоги.
В эту же ночь 29 сентября немцы произвели новую попытку атаковать Лондон.
18–19 немецких самолетов повторили налет. Опять заградительный огонь оказался действительным средством. Только 4 бомбардировщика сбросили бомбы на Лондон. В Дувре зенитная артиллерия сбила одну немецкую машину, которая загорелась в воздухе.
30 сентября в налете участвовало около 30 самолетов. Только восьми удалось прорваться в Лондон. Потери — 8 убитых и материальный ущерб на 8 000 ф. ст. — были невелики в сравнении с числом нападавших самолетов.
1 октября был произведен налет 18 самолетами. Только немногим удалось атаковать Лондон. Одна бомба упала в пруд Серпентин и своим взрывом убила почти всю рыбу. Один или два «Гота» совсем не нашли Лондона и залетели до Букингемшира.
В среднем во время этих 6 налетов оборона высылала по 25 самолетов, в том числе 8 быстроходных, в высшей степени боеспособных истребителей. При каждом налете в среднем действовало 69 артиллерийских станций. Потери от всех 6 налетов достигали 51 убитых и 190 раненых, т. е. понадобилось более 2 бомбардировочных самолетов, чтобы убить одного человека. [74]
Воздушной обороне удавалось отбивать противника от наиболее населенных пунктов. Но, чтобы остановить налеты, нужно было сбивать неприятельские самолеты. Для этой цели заградительный огонь был мало действительным средством.
Зенитная артиллерия могла считать за собой только 2 сбитых самолета. Полеты истребителей ночью производились все успешнее, но летчики все еще не могли найти противника.
Было очевидно, что нужно улучшать работу прожекторов. 60-сантиметровые прожекторы, пригодные для борьбы с дирижаблями, совершенно не годились для борьбы с самолетами.
В спешном порядке производилась постройка прожекторов больших размеров. Некоторое число их было получено из Франции.
Начальник обороны днем был занят организационной и инспекционной работой. Во время налета он большую часть ночи был занят тревожным делом управления из своей оперативной комнаты. Он должен был вдобавок часто докладывать «военному кабинету» о налетах и разъяснять, что должна и что делает воздушная оборона.
Полк. Репингтон опубликовал после войны яркое описание «военного кабинета», терроризированного бомбардировкой и ищущего после каждого налета «козла отпущения».
С другой стороны, Ллойд-Джордж и рабочий представитель Барнес относились к воздушной обороне с симпатией и всячески помогали ей.
Заградительный огонь был сопряжен с большим расходом снарядов и износом пушек. Износ пушек происходил скорее, чем ремонт{28}.
Уже при налете 1 октября пришлось сократить расход снарядов, чем и объясняется увеличившийся процент самолетов, проникших в Лондон.
Премьер-министр назначил специальную комиссию, [75] чтобы удовлетворить требования воздушной обороны в этом отношении. Комиссия закончила работу в 3 дня. Последнее заседание продолжалось 5 мин. Военное министерство стало давать ежемесячно 30 000 снарядов и должно было заготовить резерв в 100000 снарядов.
Министерство вооружений должно было ежемесячно у 20 пушек менять стволы и заменять новыми пушки, убывшие в ремонт. Флот обещал дать обороне 13 трехдюймовых пушек для дополнения внешнего барьера. Впоследствии это число было доведено до 48.
«Военный кабинет» был в то время обеспокоен действием заградительного огня на населенные районы. За последние 6 налетов 8 человек было убито и 64 ранено осколками снарядов собственной артиллерии.
Публика еще не осознала того, что если против тяжелых бомб практически ни одно здание не дает прикрытия, то, напротив, от действия осколков снарядов зенитной артиллерии защиту дает любая крыша или, еще лучше, крыша и потолок.
Французские 75-мм пушки (в составе обороны их тогда было 19) стреляли только шрапнелью, стаканы которой не разрывались в воздухе и создавали реальную опасность для населения. Поэтому французские пушки были переброшены в Бирмингам и другие пункты, менее подверженные нападениям. В Лондоне их заменили английскими пушками, стрелявшими только бризантными снарядами.
Несмотря на опасность этой «самобомбардировки» (по определению Черчиля), публика одобряла заградительный огонь, что нашло отражение и в прессе.
Пресса, бранившая оборону в начале сентября, в октябре уже осыпала ее похвалами, главным образом из-за заградительного огня, производившего большое впечатление.
Начальник генерального штаба был уполномочен «военным кабинетом» благодарить прессу за занятую ею позицию. Вот некоторые выдержки из тогдашней прессы:
«Чудесная работа наших воздушных защитников».
«Результатом бешеного огня, которому подверглись неприятельские [76] летчики, было то, что они в большинстве своем были отогнаны.
Полный энергии способ действия обороны с очевидностью свидетельствует о серьезных и хорошо продуманных усилиях по борьбе с налетами самолетов».
«В начале прошлой недели на артиллерийский огонь смотрели как на устрашающий шум, а теперь народ научился относиться к нему с благосклонностью».
Однако, в одном отношении пресса, по мнению правительства, была вредна.
Пресса, давая иллюстрированные описания разрушений, причиненных противником, усиливала у населения Лондона, в особенности Ист-Энда, панику. Это обстоятельство было признано настолько важным, что сам премьер-министр дал интервью редакторам главных газет с просьбой не помещать рисунков и слишком «живых» описаний разрушений, происходивших от налетов.
В это время в Лондоне ширилось сильнейшее общественное движение за репрессии в виде воздушных нападений на германские города. Требование репрессий свободно выражалось в парламенте и в газетах. Гёппнер отмечает интересное различие по отношению к налетам населения Лондона и Парижа. В то время как лондонская пресса яростно требовала репрессий, Париж стремился притти с немцами к соглашению об обоюдном отказе от налетов, хотя правительство никогда не делало шагов в этом направлении.
Вначале английское правительство из-за недостатка самолетов применяло репрессии лишь в очень скромных масштабах. Затем, когда производство самолетов наладилось, сделалось возможным создание «независимых воздушных сил», обладавших возможностью совершать наступательные действия{29}.
Хотя в 1917 г. было несколько поздновато приводить оправдания по поводу бомбардировки Лондона, Гёппнер это делает, ссылаясь на речь Ллойд-Джорджа, в которой Лондон описывается, как «второй Вулич, — сплошной арсенал!» [77]
В то время не существовало еще системы всеобщей тревоги и предупреждения всего населения о неизбежном налете, хотя многие узнавали о подаче предварительного сигнала «готовность», дававшегося полиции, специальным констеблям, пожарным бригадам и госпиталям. Соответственный сильный нажим на министра внутренних дел заставил ввести тревогу для всего населения.
Сначала безуспешно пытались применить для подачи сигнала тревоги полицейские свистки. Но затем дневная система предупреждения при помощи «мэрунов»{30} была распространена и на ночное время. Отбой подавался на улицах горнистами.
Население вначале с трудом приспособлялось к новым порядкам. Классический пример в этом отношения показала одна семья, которая проснулась лишь при подаче сигнала «отбой» и, не разобрав в чем дело, провела остаток мочи в потребе.
В самом начале войны правительство учредило страхование собственности от воздушных налетов. Лорд мэр во главе влиятельной депутации ходатайствовал перед премьер-министром об установлении вместо страховки общего возмещения, с приданием закону обратного действия. Кабинет проявил деловую сметку и отверг это предложение. Страховая премия была установлена в 1/6%, что дало прибыли в 10898205 ср. ст. [78]