Стремительное укрепление германского фашизма, бесцеремонно разорвавшего Версальский договор, и лихорадочная гонка вооружений нацистского государства, развернувшаяся при поддержке США, Англии и Франции, создали в середине 30-х годов предгрозовую атмосферу в Европе, привели к резкому изменению соотношения сил империалистических держав.

Германия по сравнению с Англией и Францией быстро выдвигалась вперед в экономическом и особенно военном отношении. Создав свои вооруженные силы и милитаризовав всю жизнь Германии, гитлеровцы все более наглели. Они уже не заискивали перед Англией и Францией, а разговаривали с ними «на равных основах». Но первой воспользовалась новой обстановкой фашистская Италия.

Анализируя тенденции развития итальянского империализма, В. И. Ленин в 1915 г. весьма точно подметил, что прежняя революционно-буржуазная Италия «превращается окончательно на наших глазах в Италию, угнетающую другие народы... в Италию грубой, отвратительно реакционной, грязной буржуазии, у которой текут слюнки от удовольствия, что и ее допустили к дележу добычи»{3}.

Планы экспансии итальянского фашизма предусматривали захват обширных территорий в Африке, на Балканах и в Дунайском бассейне, во всем Средиземноморье. Первым объектом фашистской агрессии становится Эфиопия — единственное государство в Восточной Африке, которое в силу ряда обстоятельств (соперничество великих держав, исключительно выгодное стратегическое положение, патриотизм и мужество народа, сложные географические условия) сумело сохранить относительную политическую независимость. Расположенная на кратчайших путях из Средиземного и Красного морей в Аравийское море и Индийский океан, она представляла собой важную стратегическую позицию.

Подготовка Италии к захвату Эфиопии началась, по признанию Муссолини, еще в 1925 г. Сначала предполагалось аннексировать ее «мирным путем» с помощью договора о дружбе (1928 г.). Однако это не удалось{4}. Тогда начиная с осени 1932 г. итальянские империалисты приступили к тщательной разработке планов вооруженного вторжения и порабощения эфиопского государства. [11]

Затем последовала непосредственная подготовка к нападению на Эфиопию. В Эритрее, Сомали и Ливии (итальянских колониях) сосредоточивались войска, строились и реконструировались морские порты, аэродромы, военные базы, к эфиопским границам прокладывались шоссейные дороги. За три года в метрополии и колониях были развернуты вооруженные силы в 1 300 тыс. человек. Для перевозки экспедиционной армии было подготовлено, зафрахтовано и закуплено более 155 морских судов общим тоннажем примерно 1 250 тыс. тонн{5}.

Для ведения войны Италия резко увеличила закупки в США вооружения, самолетов, авиамоторов, запасных частей, нефти, сырья и других военных товаров. Англия расширила поставки Италии угля, никеля и прочих стратегических материалов. За девять месяцев 1935 г. Германия продала Италии угля в четыре, а машин в два раза больше, чем за такой же период 1934 г. Французские заводы Рено поставляли для итальянской армии танки; импорт автомобилей в итальянские колонии возрос в 20 раз{6}.

Прикрываясь лозунгами «цивилизаторской миссии» и «установления порядка в Абиссинии», правительство Б.Муссолини провоцировало военные столкновения на эфиопских границах, проводило подрывную деятельность, стремясь вызвать в стране междоусобицу. 5 декабря 1934 г. в 100–150 км от границы с Итальянским Сомали в районе Уал-Уала произошел серьезный инцидент. Итальянский гарнизон внезапно напал на эфиопский военный отряд. В результате вооруженной провокации обе стороны понесли большие потери. Правительство негуса Хайле Селассие I обратилось в Лигу наций с просьбой предотвратить итальянскую агрессию, отвести смертельную угрозу, нависшую над страной, которая является членом Лиги наций{7}.

Лишь спустя девять месяцев после событий в Уал-Уале Совет Лиги наций приступил к обсуждению итало-эфиопского конфликта. Как всегда в таких случаях, агрессор пытался доказать «правомерность» своих разбойничьих действий. В каких только грехах не обвинил он страну, которую избрал для захвата, и даже предложил исключить Эфиопию из Лиги наций. Представители капиталистических государств, на словах ратовавшие за право всех членов Лиги наций на независимость, никаких конструктивных предложений не внесли. Все свелось лишь к созданию «комитета пяти» (Англия, Франция, Испания, Польша и Турция) в целях общего изучения итало-эфиопских отношений и изыскания средств для мирного разрешения вопроса.

Советский Союз решительно выступил в защиту государственного суверенитета Эфиопии, хотя и не имел с ней дипломатических отношений. 5 сентября 1935 г. народный комиссар иностранных дел СССР M. M. Литвинов на заседании Совета Лиги обратил внимание на то, что «налицо несомненная угроза войны, угроза агрессии, которую не только не отрицает, а, наоборот, подтверждает сам представитель Италии. Можем ли мы пройти мимо этой угрозы?..»{8}. От имени Советского правительства он предложил Совету «не останавливаться ни перед какими усилиями и средствами, чтобы предотвратить вооруженный конфликт между двумя членами Лиги»{9}. Через несколько дней на заседании Генеральной Ассамблеи Лиги наций глава советской делегации вновь призвал государства, ответственные за [12] сохранение мира, принять все меры к усмирению агрессора. Однако эта высокая международная организация ничего не сделала для защиты Эфиопии. Бездействие Лиги наций развязало руки Риму, который заканчивал последние приготовления к войне.

Фашистские государства все больше захватывали инициативу в международных отношениях. Это давало им значительные преимущества в осуществлении агрессивных замыслов. Германию вполне устраивало, что экспансия Италии нацелена на юг и, следовательно, ее внимание к Центральной и Юго-Восточной Европе, где немецкие интересы сталкивались с итальянскими, надолго будет отвлечено. К тому же общественное мнение, считало германское правительство, неизбежно будет приковано к итальянской агрессии в Африке.

Создавшуюся ситуацию стремилась использовать и Франция, которая намеревалась за счет Эфиопии укрепить отношения с Италией, не допустить ее сближения с Германией и добиться ослабления позиций Англии в государствах Азии и Африки. В начале января 1935 г. премьер-министр Франции П. Лаваль встретился с Муссолини. Итальянский диктатор доверительно поделился с ним своими планами. Результатом визита явилась опубликованная 7 января декларация о франко-итальянском сотрудничестве. Было достигнуто соглашение об изменении франко-итальянской границы в Африке. Франция пошла на значительные уступки, передав Италии 20 процентов акций железной дороги, соединявшей французский порт Джибути с Аддис-Абебой (столицей Эфиопии), остров Думейра, 800 кв. км на границе Итальянской Эритреи напротив Баб-эль-Мандебского пролива и 125 тыс. кв. км территории, прилегающей к южной границе с Ливией, а также согласилась продлить до 1965 г. льготы итальянским поселенцам в Тунисе{10}. Позднее Лаваль хвастливо заявлял, что он «подарил ему (Муссолини. — Ред.) эту Эфиопию»{11}. Французский премьер объяснял свои уступки итальянскому агрессору тем, что и Франция выиграла от этого, так как канализировала экспансию Италии в Африку вместо Юго-Восточной Европы, в которой французский капитал имел серьезные экономические интересы.

По свидетельству американского посла в Германии У. Додда, в этой сделке французское правительство рекомендовало Италии осуществлять захват Эфиопии по частям. Додд записал в своем дневнике: «У меня был интересный разговор с французским дипломатом Арманом Бераром, который откровенно сказал: «Мы заключили пакт с Италией, хотя Муссолини нам и очень неприятен... и нам пришлось пообещать ему аннексию Абиссинии. Я надеюсь, что Муссолини достаточно умен, чтобы присоединить эту страну по частям, как мы это сделали в Марокко. Мы настаивали на этом перед итальянцами...»{12}

Результаты секретных переговоров Лаваля и Муссолини были доведены до сведения Лондона. Форин офис (британское министерство иностранных дел) дало понять, что, если не будут затронуты британские интересы в отношении озера Тана и реки Голубой Нил, Англия не намерена противодействовать итальянской агрессии. Главная ее забота, как сообщал своему королю в феврале 1935 г. министр иностранных дел Д. Саймон, занять такую позицию в итало-эфиопском конфликте, которая не окажет «неблагоприятного влияния на англо-итальянские отношения»{13}. [13]

По свидетельству английского журналиста Дж. Прайса, подобная мысль была высказана Р. Макдональдсом (бывшим премьер-министром двух лейбористских правительств) в беседе с Муссолини. Дуче поинтересовался, как Англия отнесется к факту вторжения его армии в Эфиопию. Политический лидер Великобритании цинично ответил: «Англия — леди. Женщинам нравятся активно наступательные действия мужчин, но при условии соблюдения секретности. Поэтому действуйте тактично, а мы не будем возражать»{14}. Эту позицию подтвердила и конференция в Стрезе (апрель 1935 г.), на которой представители Англии и Франции дали понять представителям Италии, что их правительства не собираются мешать захватническим действиям Муссолини против Эфиопии, если это не поколеблет их позиций в колониях.

Политику попустительства итальянскому агрессору проводили и Соединенные Штаты Америки. Еще в 1934 г. американское правительство уклонилось от посредничества в вопросе об Эфиопии и всячески способствовало тому, чтобы она «осознала, что никто на свете не окажет ей помощи», окончательно отказалась от «преувеличенных представлений о независимости и согласилась с умеренными требованиями Италии»{15}. 31 августа 1935 г., когда вторжение в Эфиопию было уже предрешено, американский конгресс принял закон о нейтралитете, запрещавший вывоз военных материалов в воюющие страны. Это означало, что захватчик, не столь зависевший от ввоза военных материалов, получал реальное преимущество перед жертвой агрессии. Таким образом, правящие круги Франции, Англии и США твердо взяли курс на поощрение агрессии итальянского фашизма.

В ночь на 3 октября 1935 г. внезапно, без объявления войны, итальянские войска вторглись в Эфиопию. Предпринимая нападение одновременно с трех направлений, командование итальянской армии рассчитывало применить современное вооружение, новые методы борьбы и в короткий срок разделаться со своей жертвой.

Северный фронт под командованием престарелого генерала де Боно, а затем маршала Бадольо, имея в своем составе большую часть войск вторжения, развернулся у границы Эфиопии с Эритреей. Главный удар он наносил силами трех армейских корпусов (десять дивизий) в направлении Дессие, Аддис-Абеба. Наступление на двух других направлениях играло вспомогательную роль. Южный (сомалийский) фронт, имевший две оперативные группы (по две дивизии в каждой), должен был активными действиями в направлении на Харар сковать как можно больше эфиопских сил. Центральная группа войск (одна дивизия и вспомогательные части) служила связующим звеном между обоими фронтами. Она имела задачу наступать из района Ассаба на Дессие через пустыню Данакиль. Большое значение в операциях против эфиопской армии итальянское командование придавало активным действиям своих военно-воздушных сил.

Развертывая войну в Африке, Италия заботилась и о своем положении в Европе. Для поддержания роли Италии как гаранта Локарнского пакта Муссолини взамен отправленных в Эритрею и Сомали соединений немедленно сформировал новые дивизии. В результате армия метрополии не только не уменьшилась, а даже увеличилась. Муссолини хвастливо заявил, что будет держать под ружьем призывников 1911–1914 годов рождения до тех пор, пока сочтет нужным, и что «900 тыс. солдат полностью обеспечивают нашу безопасность... Они снабжены новейшим оружием, [14] выпущенным... военными заводами», которые «в течение нескольких месяцев работают полным ходом»{16}.

Страх за судьбу своих колоний в Индии и Африке заставил Англию принять меры предосторожности. Она подтянула в район Средиземного и Красного морей из метрополии, Сингапура и Гонконга крупные военно-морские и воздушные силы. После перегруппировки английский морской и воздушный флот имел на Средиземноморском театре 7 линкоров, 3 авианосца, 25 крейсеров, 65 эсминцев, 15 подводных лодок, 400–450 самолетов. Крупные силы флота (линкоры, крейсеры, авианосцы) находились в Александрии (13 кораблей), в Гибралтаре и Адене (по 6 боевых единиц), в портах Мальты — 7 подводных лодок{17}.

Фашистская Италия начала срочно прикрывать свои военно-морские базы и морские коммуникации. Ее главные морские и воздушные силы сосредоточились в портах юга Апеннинского полуострова и Сицилии (76 кораблей, в том числе 2 линкора, 13 крейсеров, 34 эсминца, 17 подводных лодок). В район Восточного Средиземноморья (острова Лерос и Родос, порт Тобрук) были выдвинуты 4 эсминца, 27 подводных лодок и торпедных катеров, а в Красное море — 4 крейсера, 5 эсминцев, 6 подводных лодок и 1 авиатранспорт{18}. Для усиления вооруженных сил совершенствовались мобилизационная система, подготовка военных кадров, противовоздушная оборона, осуществлялась централизация военного производства.

Напав на Эфиопию, итальянские фашисты внимательно следили за тем, как будет реагировать на их действия мировое общественное мнение, в частности таких стран, как Англия и Франция. Это накладывало определенный отпечаток на характер действий итальянских войск.

Итальянский генеральный штаб ориентировал командование своих войск в Эфиопии, чтобы они, захватив определенный район, тщательно осваивали оккупированную территорию, строили дороги, мосты, налаживали работу тыла. Это должно было создать условия для проведения последующих операций.

Итальянская армия на северном фронте действовала массированно, не расчленяясь на отдельные колонны. К этому ее вынуждали характер местности и героическое сопротивление частей прикрытия эфиопской армии. Несмотря на военно-техническое превосходство, итальянские захватчики продвигались медленно, несли большие потери, а на отдельных участках даже оставляли свои позиции. До конца года они овладели лишь незначительной частью территории страны, достигнув на севере рубежа Адиграт, Адува, Аксум, на юге — Герлогуби, Горрахей, Доло.

Опыт первых месяцев войны показал, что для захвата Эфиопии требовалось значительно больше сил и средств, чем располагали итальянцы. Они выдвинули на театр войны еще восемь дивизий и огромное количество боевой и вспомогательной техники. Всего к середине февраля 1936 г. в Восточную Африку было направлено 14 500 офицеров, 350 тыс. солдат, до 60 тыс. человек вспомогательного персонала (не считая 80–100 тыс. человек из местного населения), 510 самолетов, 300 танков, 800 орудий, 11 500 пулеметов, 450 тыс. винтовок, 15 тыс. автомобилей, 80 тыс.вьючных животных, 1800 радиостанций и много другого военного имущества{19}.

Сосредоточение большой массы итальянских войск, боевой техники, Оружия, снаряжения, продовольствия, горюче-смазочных материалов, [15] доставлявшихся в Восточную Африку морским путем на протяжении многих месяцев, стало возможным вследствие попустительства большинства членов Лиги наций. Призванная защищать территориальную целостность и политическую независимость своих членов, Лига наций не прислушалась к предложению СССР принять решительные меры для прекращения военных действий. К ней было приковано внимание всего мира, от нее ждали не слов, а действий, но она не сделала ничего для предотвращения войны.

Борьба Советского Союза и других миролюбивых сил в защиту Эфиопии вынудила Лигу наций объявить Италию агрессором и вынести решение о применении к ней некоторых экономических санкций. Запрещались ввоз оружия и ряда других товаров, предоставление займов и кредитов. Однако основная мера — эмбарго на поставку Италии нефти и ряда других военно-стратегических материалов — не получила поддержки Лиги наций.

Но и такие урезанные меры показались многим государственным деятелям Запада слишком суровыми. При обсуждении вопроса о применении экономических санкций к Италии представители Австрии и хортистской Венгрии выступили против них, премьер-министр Франции заявил о намерении «продолжить поиски мирного разрешения вопроса». Британский дипломат применение санкций к Италии поставил в зависимость от позиций Германии и США. Что касается американского правительства, то оно отказалось участвовать в осуществлении решений Лиги наций, принятых против итальянской агрессии. Как только началось обсуждение этого вопроса, посол США в Риме Лонг немедленно направил государственному секретарю Хэллу телеграмму: «Если в Женеве будет принято решение о введении санкций (против Италии. — Ред.), я искренне надеюсь, что американское правительство не присоединится к ним. Это вызовет тяжкие последствия у нас в Штатах и ненужные осложнения»{20}. Беспокойство Лонга оказалось излишним. 9 октября Хэлл поручил американскому посланнику в Женеве уведомить всех членов Лиги наций, что «США будут следовать своему курсу самостоятельно»{21}.

Отказ США, Германии, Австрии, Венгрии от участия в санкциях и нежелание Англии и Франции проводить их в жизнь создали для Италии благоприятные условия, ибо в ее импорте эти государства играли главную роль. Соединенные Штаты Америки поставляли Италии 72 процента парафина, более 60 процентов хлопка-сырца, 40 процентов чугунного лома, 27 процентов машинного оборудования и стального лома, 26 процентов никеля. Германия давала 40 процентов угля, 25 процентов проката, 11 процентов железа и стали, 7 процентов никеля. Доля Австрии в итальянском импорте составляла 28 процентов леса, 23 процента специальной стали, 12 процентов железа и стали. Венгрия являлась важным поставщиком продовольствия{22}. Следовательно, меры, принятые Лигой наций против итальянских колонизаторов, как это признал Черчилль, представляли собой «не настоящие санкции, способные парализовать агрессора, а всего лишь такие противоречивые мероприятия, которые агрессор мог терпеть, поскольку, несмотря на свою обременительность, они в действительности стимулировали воинственный дух итальянцев»{23}.

Советское правительство всемерно стремилось к тому, чтобы оказать помощь эфиопскому народу. Представители СССР подчеркивали, что решение Лиги наций о санкциях может быть действенным лишь в том случае, [16] если в Италию будет запрещен ввоз важнейших видов военно-стратегического сырья. Впрочем, это отлично понимали и некоторые руководители западных держав. «Если бы были применены тотальные санкции, — писал впоследствии Хэлл, — продвижение Муссолини тотчас было бы остановлено»{24}. Но большинство членов Лиги лишь на словах соглашались с необходимостью порвать с Италией экономические отношения, а на деле продолжали снабжать ее военно-стратегическими материалами, особенно нефтью, которая имела первостепенное значение для исхода эфиопской кампании. Большая роль в этом принадлежала США. Их экспорт нефти в ноябре 1934 г. в денежном выражении составил 447 тыс. долларов, а в ноябре 1935 г. — 1 млн. 252 тыс. Поставки американской нефти в итальянские владения в Африке в стоимостном выражении за тот же период поднялись с 12 тыс. до 451 тыс. долларов{25}.

Стремясь, чтобы санкции против агрессора были наиболее эффективными, СССР выступил с предложением запретить ввоз нефти в страну, совершившую агрессию. Это предложение поддержали девять государств — членов Лиги наций (Аргентина, Голландия, Индия, Ирак, Новая Зеландия, Румыния, Сиам, Финляндия, Чехословакия), поставлявших в Италию 75 процентов потребляемой ею нефти. Такие меры могли оказать решающее воздействие на события в Эфиопии.

В Риме забили тревогу. Муссолини обратился к Лавалю с просьбой не допустить применения нефтяных санкций{26}. Французский премьер-министр вступил в переговоры с английским правительством, которое, в свою очередь, выразило опасение, что, если Лига наций решит ввести эмбарго на экспорт нефти в Италию, США, не считаясь с этим решением, увеличат ввоз нефти в эту страну и английские нефтяные компании потеряют итальянский рынок.

Корыстные интересы большого бизнеса победили: Англия и Франция не только отказались от эмбарго, но и пошли дальше. Вступив в тайный сговор, они с ведома Муссолини разработали план раздела Эфиопии. 9 декабря 1935 г. Лаваль и министр иностранных дел Великобритании С. Хор подписали секретное соглашение о «мирном урегулировании» эфиопской проблемы. Негусу предлагалось «уступить» Италии две провинции — Огаден и Тигре, а также область Данакиль. В обмен Эфиопия получила бы от Италии узкую полосу эритрейской территории с выходом к морю в Ассабе. Она должна была также принять на службу итальянских советников.

Эфиопия отклонила англо-французское предложение.

Пользуясь обстановкой, итало-фашистские захватчики сосредоточили крупные силы против Эфиопии и создали решающий перевес в средствах борьбы. Они начали активные боевые действия с решительными целями. На этом этапе итальянское командование стремилось побудить эфиопскую армию к контрнаступлению, чтобы затем разгромить ее.

Новый главнокомандующий итальянскими войсками Бадольо (он же командующий северным фронтом) весьма опасался перехода патриотов Эфиопии к изнурительной партизанской войне в дополнение к оборонительным действиям регулярной армии. Один из итальянских журналов по этому поводу писал: «...для нас существенно важно было всячески воспрепятствовать тому, чтобы маневренная война, которую мы хотели навязать врагу, превратилась в войну на истощение»{27}. [17]

Чтобы быстрее сломить сопротивление эфиопов, итальянское командование пошло на чудовищное преступление: решило применить отравляющие вещества, огнеметные средства и разрывные пули, запрещенные международной конвенцией. В середине декабря 1935 г. маршал Бадольо и генерал Грациани обратились к Муссолини с просьбой предоставить им «полную свободу действий в использовании удушливых газов». «Применение газов допустимо»{28}, — незамедлительно ответил дуче.

Над городами и даже небольшими населенными пунктами Эфиопии итальянские самолеты начали распылять в больших количествах иприт. Пары и капли иприта поражали население, скот, посевы. Бомбы с отравляющими веществами сбрасывались в места сосредоточения войск негуса, не имевших прикрытия с воздуха. Босые, легко одетые эфиопские солдаты были особенно уязвимы.

Хайле Селассие писал впоследствии: «Мы атаковали пулеметные гнезда противника, его артиллерию, голыми руками захватывали танки, мы переносили воздушные бомбардировки, но против отравляющих газов, которые незаметно опускались на лицо и руки, мы ничего сделать не могли»{29}. Армия несла большие потери. Огромными были жертвы и среди мирного населения. Как явствует из представленного в 1946 г. доклада эфиопского правительства, всего во время войны и оккупации погибло более 760 тыс. воинов и жителей Эфиопии{30}. «Это не война, — заявлял один из очевидцев, работник миссии Красного Креста, — это даже не избиение. Это казнь десятков тысяч беззащитных мужчин, женщин и детей с помощью бомб и отравляющих газов»{31}.

В Эфиопии создалось критическое положение. Политика «нейтралитета», проводимая США, лишила Эфиопию возможности приобретать вооружение, в котором армия негуса испытывала острую нужду. К концу декабря 1935 г. эфиопские войска получили только 4 тыс. винтовок и 36 пушек. Западные державы с особой нарочитостью соблюдали «нейтралитет». Вашингтон отказал эфиопскому правительству даже в просьбе продать два санитарных самолета и в то же время выступал против закрытия для агрессора Суэцкого канала, через который подвозились к фронту итальянские воинские части, вооружение, продовольствие. Закрыть канал «означало бы, — заявлял Хор, — конец коллективным действиям», то есть попыткам Англии и Франции договориться с Италией. Аналогичной позиции придерживалась и Япония, отказавшая Эфиопии в закупке оружия и противогазов.

Опираясь на численное превосходство, преимущества в технике и вооружении, используя преступные методы ведения войны, итальянские захватчики в феврале — апреле 1936 г. на северном фронте нанесли ряд тяжелых ударов в районах Макалле, Тембиена, озера Ашангии вышли к городу Дессие. На южном фронте армия Грациани, оттеснив эфиопские войска, заняла Дагабур и Харар. 5 мая итальянцы овладели столицей страны Аддис-Абебой.

За две недели до захвата столицы Эфиопии агрессором в Совете Лиги раздался взволнованный голос главы делегации эфиопского государства, еще раз взывавшего о помощи: «Народ Эфиопии никогда не покорится. Сегодня он задает вопрос пятидесяти двум государствам: какие меры предполагают [18] они принять, чтобы дать ему возможность продолжать борьбу?»{32} В ответ западные державы одна за другой стали отказываться от применения санкций против Италии. Первой это сделала Англия. Лига наций расписалась в своем полном бессилии, а главное, в нежелании обуздать агрессора. Так Эфиопию бросили к ногам фашистского диктатора.

9 мая, когда итальянцы захватили не более трети территории Эфиопии, Муссолини объявил об ее «окончательном» завоевании. Декретом фашистского правительства Эфиопия объединялась с Эритреей и Итальянским Сомали в единую колонию — Итальянскую Восточную Африку. Дуче лицемерно заявил: «Мир с населением Абиссинии — свершившийся факт. Различные племена бывшей империи ясно показали, что они хотят спокойно жить и работать под трехцветным флагом Италии»{33}. Но народ Эфиопии не склонил головы перед захватчиком и развернул партизанское движение.

Агрессия фашистской Италии против Эфиопии явилась важным этапом на пути развязывания второй мировой войны. Захват этой страны укрепил позиции итальянского империализма в Африке, Красном море и на кратчайших путях из Европы в Азию. Вместе с тем положение Англии и Франции здесь, в, одном из узловых районов мира, резко ухудшилось. В тылу Египта Италия создала плацдарм для последующих захватов чужих земель. В результате произошло дальнейшее обострение империалистических противоречий в Африке.

Война против Эфиопии была своего рода генеральной репетицией агрессоров. Она еще раз показала, что разбойничьи методы ведения войны стали «нормой» для империалистических захватчиков.

Война в Эфиопии, а главное, вся политика попустительства агрессору со стороны США, Англии и Франции положили начало новому этапу предвоенной истории. По откровенному признанию английского военного историка и теоретика Б. Лиддел Гарта, создавшееся положение «побудило Гитлера к новому вызывающему шагу в марте 1936 г.»{34}.

Безнаказанная агрессия Италии в Эфиопии, итоги плебисцита в Саарской области дали гитлеровским лидерам основание сделать вывод, что наступила удобная пора для прямого нарушения Версальского и Локарнского договоров и осуществления захватнических планов в Европе. Первым актом предусматривался неожиданный и одновременный ввод более чем 30-тысячной немецкой армии в Рейнскую демилитаризованную зону по заранее разработанному немецко-фашистским генеральным штабом плану — операция «Шулунг». Маскировочным прикрытием замышляемой авантюры должен был стать антисоветский тезис, будто франко-советский пакт несовместим с духом локарнских соглашений и угрожает Германии. Гитлер кичливо заявил: «Москву нужно подвергнуть карантину». Абсурдность измышления гитлеровцев была очевидной, поскольку и Франция, и СССР никаких территориальных претензий к Германии не имели, а их договор о взаимопомощи предусматривал только ответные действия против агрессии. Задуманная фашистами акция была связана с огромным риском для них. Впоследствии один из главных подручных Гитлера — генерал Йодль признал: «У нас было неспокойное чувство игрока, поставившего на карту всю свою карьеру».

Агрессивный акт гитлеровской Германии в Европе подготавливался в тесном контакте с фашистской Италией. 25 февраля 1936 г. между ними [19] было заключено соглашение о мерах борьбы против советско-французского пакта и об общей линии политики в отношении Локарнского договора{35}. Вторжение германских войск в Рейнскую зону должно было отвлечь внимание Англии, Франции и США, на неопределенное время отложить вопрос о нефтяных санкциях против Италии и позволить ей без помех завершить заключительные операции в Эфиопии. По просьбе Муссолини Гитлер перенес предусмотренную планом дату наступления на неделю раньше.

7 марта 1936 г. немецко-фашистские батальоны вторглись в Рейнскую демилитаризованную зону и заняли ее, не встретив отпора. Неожиданный успех окрылил агрессора, германские войска вышли на французскую границу. Пытаясь оправдать свои действия, фашистские заправилы уверяли, что они лишь обеспечивают свой тыл для организации войны против СССР и для того, чтобы Франция, связанная с Советским Союзом договором о взаимной помощи, не осмелилась выполнить его условия. И как ни странно, в Париже, Лондоне и Вашингтоне заявления гитлеровских главарей встречались с доверием, в то время как очевидные факты игнорировались.

Торжествующий Гитлер поспешил заявить: «Дух Версальского договора уничтожен». И добавил: «В Европе должен возникнуть новый порядок». Вот когда был предан огласке разбойничий план германских монополистов, план порабощения народов Европы и превращения их в бессловесную «рабочую скотину». «Адольфу Гитлеру было позволено выиграть первую битву второй мировой войны, не открывая огня», — справедливо отмечал английский историк Уилер-Беинет{36}. Фашистский диктатор надменным жестом «бросил перчатку» к ногам изумленной Франции. Система гарантий и союзов, созданных ею, трещала по всем швам. На ее восточных границах вновь заблестели штыки вооруженных сил германского рейха.

Францию в жизненно важном для нее вопросе беззастенчиво предал ее традиционный союзник. Правительство Великобритании отказалось выполнять обязательства по Локарнскому договору, поскольку ремилитаризация Рейнской зоны будто бы не затрагивала «жизненно важных британских интересов»{37}. Английский министр иностранных дел Идеи утверждал: «... поскольку демилитаризованная зона была создана в основном ради безопасности Франции и Бельгии, именно правительства этих двух стран должны решить, насколько она для них важна и какую цену они готовы заплатить за ее сохранение...»{38} Участие Англии в совместных действиях министр иностранных дел Великобритании считал нежелательным.

По свидетельству английского историка Дж. Хьюзинги, англичане более чем охотно восприняли заверения лорда Лотиана о том, что Гитлер не допустил ничего, кроме возвращения «своего собственного приусадебного сада»{39}. Таким образом, по оценке Хьюзинги, комфорт оказался превыше чести.

Франция не получила поддержки и со стороны Лиги наций. После долгих словопрений Лига наций ограничилась лишь признанием факта нарушения Версальского и Локарнского договоров. Так из-за капитулянтской политики западных стран нарушитель международных соглашений [20] вновь остался безнаказанным. Голос Советского Союза, призывавшего обуздать фашизм, оказался одиноким.

Рейнская зона, захваченная фашистской Германией, стала ее плацдармом против Франции.

Летом 1936 г. жертвой захватнических действий Италии и Германии стала Испания. К тому времени в агрессивных планах фашистских держав она заняла особое место. Это объяснялось тем, что победа народного фронта на парламентских выборах в Испании, а затем во Франции стимулировала борьбу всех народов Западной Европы против фашизма и войны, за мир и демократию; начали складываться благоприятные условия для образования международного фронта против угрозы новой мировой войны.

Задолго до интервенции германский и итальянский фашизм завязал тесные связи с испанскими реакционными и фашистскими организациями. Так, в 1933 г., сразу же после создания испанского «воинского союза», германская и итальянская агентура поспешила установить с ним постоянные контакты. Гитлер обещал финансовую поддержку фашистской партии ( «испанская фаланга»), основанной в 1933 г. На аппарат абвера (германскую военную разведку) и гестапо он возложил переброску оружия в Испанию для фашистских отрядов, а на заграничный отдел нацистской партии — ведение пропаганды через проживавших там немцев. Муссолини в марте 1934 г. заключил с испанскими монархистами соглашение, обязуясь содействовать свержению республики. Испанию неоднократно посещал глава абвера В. Канарис, который еще до назначения его на этот пост установил там тесные контакты с реакционно настроенными лицами, в том числе будущим главарем фашистского мятежа Франко.

Германские разведчики активно вербовали в Испании шпионов, диверсантов и террористов, создавали тайные склады оружия, вели работу по объединению контрреволюционных сил и совместно с главарями испанских фашистов готовили вооруженный мятеж. Непосредственное участие в этом принимали такие кадровые разведчики, как Рау и подполковник генерального штаба Бер. Накануне мятежа Рау был направлен Канарисом в Испанию, чтобы помочь Санхурхо и Франко в организации разведывательной работы на территории республики. Совместно с ними и другими фашистскими генералами он разрабатывал план военного мятежа, в частности восстания мадридского военного гарнизона, которое, по замыслу заговорщиков, должно было сыграть решающую роль в свержении республиканского правительства.

Абвер активно содействовал вмешательству Италии в испанские дела. По поручению Гитлера Канарис совместно с начальником итальянской разведки генералом Роатта разработал план участия фашистской Италии в борьбе против Испанской республики, который был принят Муссолини.

Накануне мятежа Испания фактически была превращена в один из основных опорных пунктов гитлеровской разведки в Юго-Западной Европе. Многочисленные филиалы этой разведки на территории Испании и Испанского Марокко финансировались из Германии и получали оттуда директивные указания. Под вывесками различных германских представительств, фирм, компаний, бюро и т. и. они создавали в стратегически важных центрах Испании широкую агентурную сеть. Среди завербованных были самые различные лица: от реакционно настроенных видных государственных чиновников, генералов и офицеров испанской армии, профессоров и заводских инженеров до хозяев кабачков и харчевен, торговцев оружием и различных проходимцев. [21]

В последующем это позволяло фашистам выявлять планы республиканского правительства, а также командования вооруженных сил и противодействовать их осуществлению. Так, фашистские агенты из числа старых военных специалистов, находившихся в окружении премьер-министра и министра обороны Ф. Ларго Кабальеро, не только снабжали своих хозяев ценнейшей разведывательной информацией, но и всячески препятствовали строительству новой регулярной республиканской армии. Под влиянием этих «специалистов» Ларго Кабальеро противился созданию генерального штаба и введению института военных комиссаров. После разоблачения органами безопасности республики подрывной деятельности адъютанта генерала Миахи, начальника штаба астурийских правительственных войск и ряда других лиц из состава командования было установлено, что они являлись агентами фашистской разведки и систематически информировали ее о планах командования, состоянии республиканских войск, их передислокации, характере вооружения.

Серьезную ставку гитлеровская разведка делала на проживавших в Испании немцев — членов различных «союзов» и «объединений», представлявших собой филиалы национал-социалистской партии. Захваченные республиканцами в первые дни гражданской войны в Барселоне и других городах архивы испанского филиала «Аусландорганизацион» раскрыли методы шпионской, пропагандистской и иной подрывной деятельности германских разведывательных служб и неоспоримо доказали их непосредственное участие в фашистском мятеже. В Мадриде, Барселоне, Валенсии, Мурсии и других городах республиканскими органами безопасности были вскрыты и обезврежены созданные германской разведкой крупные фашистские организации, готовившие вооруженные выступления. Для своего укрытия они использовали помещения даже дипломатических и иных официальных представительств капиталистических (особенно латиноамериканских) государств. В Мадриде, например, в здании перуанского посольства было обнаружено и арестовано 800 вооруженных фашистов, снабженных радиостанцией; другая группа нашла убежище в помещении мадридского «дипломатического госпиталя».

Немецко-фашистские разведывательные органы широко использовали организацию испанских троцкистов (ПОУМ), федерацию анархистов Иберии (ФАЙ) и национальную конфедерацию труда (НКТ), часть членов которых сотрудничала с разведками фашистской Германии и Франко, по их заданиям занималась сбором шпионской информации на территории, не занятой мятежниками, вела злобную клеветническую агитацию против республиканского правительства.

Вооруженное выступление мятежников в Испании активизировало контрреволюционную деятельность троцкистов и членов белогвардейских эмигрантских организаций в других странах. В частности, троцкисты из Парижа пересылали своим единомышленникам в Мадрид, Валенсию, Барселону антимарксистскую литературу.

В июле 1936 г. после парижской конференции троцкистов их «международный секретариат» направил в Барселону своих людей для установления контакта с ПОУМ и активизации ее антиправительственной деятельности. Несколько позднее для переговоров с Франко об условиях переброски русских белогвардейцев и участии их в боях против республиканских войск выезжал бывший царский генерал Шатилов — один из руководителей белоэмигрантского так называемого «Российского общевоинского союза» (РОВС), который активно сотрудничал с немецко-фашистской разведкой. Вербовку белоэмигрантов и их отправку в Испанию вели члены другой контрреволюционной эмигрантской организации — «Братства русской правды», известной своими связями с германской, японской и другими разведками. [22]

Агрессоры надеялись, что испанская реакция установит «новый порядок» легальным путем. Но мощное антифашистское движение народных масс сорвало эти замыслы. Вот почему после победы народного фронта на парламентских выборах Германия и Италия стали активно поддерживать реакционные силы в подготовке фашистского переворота, делая ставку на военщину. Однако, будучи невысокого мнения о ее возможностях, генеральные штабы Германии и Италии планировали свое вмешательство во внутренние дела Испании. Факты свидетельствуют, что уже в марте — апреле 1936 г. в верховном командовании вооруженных сил Германии (ОКБ) решались вопросы об активном участии германских вооруженных сил в перевороте. По данным, которыми располагало Советское правительство, в ОКБ предпринимались серьезные подготовительные шаги к интервенции в Испанию, причем план проведения операции предусматривал внезапность и быстроту. В марте 1936 г, в Берлине генерал Санхурхо, которого прочили в руководители мятежа, получил от нацистских главарей заверения в оказании ему всей необходимой помощи. Германский и итальянский генеральные штабы не только знали в деталях планы заговорщиков, но и активно участвовали в их разработке.

При всем совпадении интересов в испанском вопросе, между Германией и Италией существовали серьезные противоречия. Союзница рейха намеревалась превратить Средиземное море в «итальянское озеро» и овладеть французскими колониями в Северной Африке. Немецкие фашисты рассчитывали, что их партнер, увязнув в Испании, будет не в состоянии противодействовать захвату Австрии и укреплению позиций Германии в Средней Европе, а также в придунайской зоне и в странах Балканского полуострова.

Немаловажную роль в планах обоих государств играли военно-стратегические цели. В одном из документов германского посольства в Мадриде отмечалось, что если Германия и Италия займут Иберийский (Пиренейский) полуостров, то они смогут «взять Францию в тиски с юга, с тем чтобы французы узнали, что значит вести войну на два фронта».

Еще определеннее это положение было выражено в меморандуме МИД Германии, подготовленном в октябре 1938 г. Его авторы писали: «Заполнение военного и политического вакуума на Пиренейском полуострове, что уже в значительной степени достигнуто, означает коренное изменение в положении Франции... Связь Франции с ее колониальной империей станет проблематичной. Гибралтар потеряет свою цену, свобода прохода английского флота через пролив будет зависеть от Испании, не говоря уже о возможности использовать Пиренейский полуостров для операций подводных лодок, легких морских сил, а также авиации... Европейский конфликт, в котором ось Берлин — Рим будет противостоять Англии и Франции, приобретет совершенно иной вид, если сильная Испания присоединится к оси Берлин — Рим». Эти стратегические и политические цели, указывалось далее, потребуют «сделать все возможное, чтобы позволить Франко добиться быстрой победы» и «обеспечить тесную зависимость Испании от оси Берлин — Рим»{40}.

Утвердившись на Пиренейском полуострове, фашистские державы получили бы возможность перерезать коммуникации, которые связывали Англию и Францию с их колониальными владениями в Африке и Азии, установить контроль над значительной частью бассейна Атлантического океана и Средиземного моря. Испания стала бы выгодным плацдармом для развития агрессии на Африканском континенте, удобной военно-морской базой, трамплином для прыжка в Латинскую Америку. Реализацию подобных [23] замыслов гитлеровское руководство рассматривало не только как способ всемерно улучшить свое положение на случай конфликта с Англией и Францией, но и как один из этапов укрепления политико-экономических позиций для решения в будущем главной задачи — войны против СССР.

Особое место занимала Испания и в экономических планах фашистского блока. Она давала около 45 процентов мировой добычи ртути, более 50 процентов пирита, являлась крупным экспортером железной руды, вольфрама, свинца, цинка, калийных солей, серебра и других полезных ископаемых, необходимых для военной промышленности{41}. Захват источников стратегического сырья позволил бы блоку значительно усилить экономический потенциал в ущерб будущим противникам. Доверенное лицо Геринга в Испании И. Бернгард отмечал в 1937 г., что цель экономических усилий Германии «должна заключаться в глубоком проникновении в главные источники полезных ископаемых Испании...»{42}. Именно с этой точки зрения он предлагал оценивать эффективность интервенции.

Германский монополистический капитал всегда стремился вытеснить из экономики Испании английские и французские монополии. Еще в 1935 г. общество «Металь АГ», капитал которого составлял 42 млн. марок, совместно с итальянскими концернами решило создать управление по эксплуатации железорудных богатств Испании, чтобы сделать Германию «полностью независимой от Англии, Франции и Швеции»{43}.

Не случайно в самом начале интервенции возникли специальные акционерные полугосударственные компании ( «Хисма», «Робак», «Софиндус», «Сафни») с задачей максимально укрепить позиции германо-итальянского монополистического капитала в Испании и обеспечить военную промышленность сырьем{44}. Помогая испанской реакции, правящие круги Германии и Италии исходили прежде всего из экономических интересов своих монополий. Так, согласно договору от 28 ноября 1936 г., заключенному Италией с Франко, Испания должна была предоставить ей «все льготы для пользования портами, воздушными линиями, железными и шоссейными дорогами, а также для торговых сношений не прямым путем»{45}. В беседе с начальником протокольного отдела МИД Германии Бюловым-Шванте в 1937 г. Муссолини заявил, что Италия, учитывая наличие богатых запасов сырья в Испании, затратила на «испанское предприятие» миллиарды лир и заинтересована вернуть их{46}. В свою очередь германское имперское министерство хозяйства добивалось от франкистов гарантий на сохранение собственности немецких компаний. Геринг прямо связывал оказание помощи «национальной Испании» с обеспечением германских интересов в ее экономике{47}. Таким образом, политические, экономические, а также военно-стратегические цели германского и итальянского фашизма были направлены на превращение Испании в опытный полигон и использование ее для реализации планов завоевания мирового господства. Агрессоры расценивали испанскую акцию как пробу сил, которая в случае удачи, по откровенному высказыванию Муссолини, позволит союзникам «взяться за [24] все страны по очереди, чтобы, где это необходимо, заставить их бороться против большевизма»{48}. Одна из целей интервенции в Испании состояла в том, чтобы резко ослабить антифашистское движение в буржуазной Европе.

17 июля 1936 г. испанские части, расположенные в Испанском Марокко, подняли мятеж против республики и на следующий день полностью овладели всей зоной протектората. 18 июля большинство гарнизонов Испании присоединилось к мятежникам. Руководители мятежа рассчитывали в кратчайшие сроки сломить сопротивление верных республике частей и взять власть в свои руки. Немалые надежды они возлагали и на разногласия внутри народного фронта, особенно на капитулянтские элементы буржуазно-республиканских партий. Мятежникам удалось привлечь на свою сторону значительную часть испанской сухопутной армии и гражданской гвардии, более половины артиллерийских полков и иностранный легион. В первую неделю из 145-тысячной армии поддержало бунтовщиков 100 тыс. солдат и офицеров{49}. Используя внезапность выступления и бездеятельность республиканского правительства, мятежники захватили Испанское Марокко, Канарские и Балеарские острова (кроме острова Менорка), укрепились в ряде провинций Северной и Юго-Западной Испании. Руководителям мятежа казалось, что в стране не найдется такой силы, которая сможет им противостоять.

Но десятки тысяч рабочих, служащих, студентов, крестьян, представителей интеллигенции по призыву компартии и организаций народного фронта поднялись на защиту республики. «Стеной своих тел» они остановили фашизм. Отряды народной милиции и оставшиеся верными республике солдаты и офицеры в упорных боях разгромили восставшие гарнизоны в Мадриде, Барселоне, Валенсии, Картахене, Малаге, Бильбао, Сантандере и других крупных промышленных и административных центрах страны. Матросы и унтер-офицеры сорвали попытки мятежа на большинстве кораблей флота. Верность республике сохранили военно-воздушные силы. К концу июля положение мятежников на полуострове оказалось настолько критическим, что некоторые из их руководителей уже подумывали о капитуляции и бегстве.

Но именно в то время, когда военно-фашистский мятеж угасал под мощными ударами народных масс, в испанские события вмешались внешние силы. На помощь пришла вся мировая реакция, и в первую очередь фашистские державы. 22 июля генерал Франко, принявший на себя командование африканской армией после гибели генерала Санхурхо, направил в Берлин и Рим группы офицеров с просьбой о содействии. Через несколько дней Гитлер решил отправить в Испанское Марокко транспортные самолеты для переброски франкистских войск на материк. Аналогичное решение принял и Муссолини. 28 июля германские и итальянские самолеты прибыли в Тетуан и приступили к транспортировке войск Франко через Гибралтарский пролив. Возник обширный плацдарм мятежников на юге Испании. 2 августа в территориальные воды Испании вошли соединения германских и итальянских кораблей.

В конце июля в Германии был создан особый штаб «W», которым руководил сначала генерал Вильберг, затем генерал Енеке. На этот штаб возлагалась задача переброски в Испанию военной техники, специалистов, а в дальнейшем и воинских частей{50}. Кроме того, гитлеровцы сформировали морскую группу «Нордзее», создавшую «мост» между германскими, [25] португальскими и испанскими портами, захваченными мятежниками{51}.В течение 1936–1939 гг. не менее 170 германских судов осуществляли военные перевозки в Испанию{52}.

В августе 1936 г. по приказу Гитлера полковник Варлимонт, произведенный вскоре в генералы, был назначен главнокомандующим немецкими вооруженными силами в Испании и представителем вермахта при Франко. Подобные шаги предпринял и Муссолини. Для координации действий различных военных ведомств он распорядился создать при МИД Италии испанский отдел под руководством своего подручного Пьетромарчи. В то же время агенты испанских мятежников в Риме привлекали добровольцев, предлагая им обмундирование, снаряжение, питание и 50 лир в день{53}.

Фашистские агрессоры прикрывали интервенцию шумной кампанией под лозунгом «борьбы с большевизмом» и старались убедить правящие круги Англии, Франции и США, что не собираются покушаться на их интересы в Испании.

Во всем мире поднялась волна глубокого возмущения, честные люди планеты требовали применить санкции к фашистским интервентам. На первых порах Германия и Италия тщательно маскировали свои агрессивные акции: войска перевозились под видом туристов, коммерсантов и специалистов производства, а вооружение и боеприпасы — под маркой железного лома, сельскохозяйственных машин и удобрений. Для транспортировки военных грузов фрахтовались суда под флагом нейтральных государств.

Нарастающий поток германской и итальянской военной техники обеспечил мятежникам в августе — сентябре значительные преимущества над республиканцами, особенно в авиации. Целые армады немецких и итальянских бомбардировщиков новейшей конструкции совершали налеты на позиции республиканских войск. Республиканцы могли противопоставить им 85 устаревших самолетов, из которых в середине октября осталось в строю всего 1 бомбардировщик и 2 истребителя.

Используя превосходство в технике, франкистские войска в августе развернули встречное наступление с севера и юга на город Бадахос. Овладев им, северная и южная армии соединились. Затем генерал Франко направил основной удар на Мадрид, а частью сил атаковал Ирун и Сан-Себастьян. Захват мятежниками этих двух пунктов лишил республиканский север связи с Францией.

С конца октября 1936 г., особенно после официального признания 18 ноября Германией и Италией правительства Франко, интервенция в Испании приобрела качественно новый характер. Если раньше фашистские страны посылали только военную технику и специалистов, то теперь направляли целые воинские соединения. О размахе помощи франкистам со стороны Германии и Италии свидетельствует тот факт, что военные поставки обошлись этим странам не менее чем в (1 млрд. долларов{54}. Были брошены авиационные, танковые, зенитные, инженерные и другие немецкие части, входившие в состав так называемого «легиона Кондор», в котором насчитывалось 250 самолетов, в том числе 100 бомбардировщиков и 140 истребителей, 180 танков, сотни противотанковых орудий и других средств. По подсчетам самих гитлеровцев, стоимость переброски, содержания [26] и обеспечения этого «легиона» с 7 ноября 1936 г. по 31 октября 1938 г. составила более 190 млн. рейхсмарок{55}. Являясь главной ударной силой немецкого фашизма в Испании, он стал крупным учебным центром, где прошли военное обучение 56 тыс. офицеров и кандидатов в офицеры франкистской армии{56}.

Германия и Италия стремились «пропустить через испанский фронт» как можно больше солдат и офицеров для овладения боевым опытом. В среднем ежемесячно в бою находилось 10–12 тыс. немцев и 40–45 тыс. итальянцев. Всего в течение 1936–1939 гг. на стороне мятежников в разное время воевало более 300 тыс. иностранных солдат, из них не менее 50 тыс. немцев, 150 тыс. итальянцев, 20 тыс. португальцев, группы фашистов из других стран Европы, а также около 90 тыс. марокканцев{57}.

За первые два года войны Германия направила генералу Франко 650 самолетов, 200 танков, 700 артиллерийских орудий{58}. Италия, по официальным данным, поставила мятежникам около 2 тыс. орудий, 7,5 млн. снарядов, около 241 тыс. винтовок, 325 млн. патронов, 7633 автомашины, 950 танков и бронетранспортеров, 1000 самолетов{59}, 17 тыс. авиабомб, 2 подводные лодки и 4 миноносца. Она израсходовала 14 млрд. лир, что в шесть раз превышало затраты ее партнера{60}.

Активно помогал мятежникам и папа римский. По сообщению польского военного атташе в Риме от 4 января 1937 г., Ватикан давал Франко 2 млн. лир в день{61}.

На испанской земле фашисты проверяли принципы своей военной доктрины, особенно методы ведения тотальной войны. Варварские бомбардировки и обстрелы городов и селений (Герники, Аликанте, Дуранго, Барселоны и других), массовые расстрелы мирных граждан{62}, морской разбой, политические и идеологические диверсии — все эти атрибуты тотальной войны отрабатывались фашистскими армиями на Пиренейском полуострове, чтобы в еще более чудовищной форме использовать их в будущей мировой войне. Фашистские державы провели «примерку» важнейших сторон коалиционной стратегии и тактики.

Немецкие фашисты превратили Испанию в огромный полигон, на котором опробовали боевую технику, совершенствовали вооружение и отрабатывали способы их применения. Придавая огромное значение в будущих операциях авиации и моторизованным войскам, гитлеровцы практически испытали все новейшие типы выпускавшихся в Германии самолетов ( «Дорнье-17», «Юнкерс-88», «Хейнкель-51», «Мессершмитт-109»), образцы зенитной и противотанковой артиллерии, стрелкового оружия, возможности танков и автомашин. Особый интерес проявлялся к советскому вооружению. По заявлению подполковника франкистского генштаба Баррозо, в декабре 1936 г. немцы и итальянцы спешно эвакуировали с поля боя образцы трофейных советских танков для тщательного исследования у себя в стране{63}. Летом 1938 г. гитлеровский генерал Рейхенау откровенно [27] признал, что «Испания для Германии стала высшей школой войны», более полезной, «чем десять лет обучения в мирных условиях»{64}.

Итало-германская интервенция изменила соотношение сил между врагами и защитниками Испанской республики и стала определяющим фактором военного превосходства франкистов. Война в Испании вызвала серьезные изменения в расстановке сил внутри самого фашистского блока. Италия, направившая значительные силы в Испанию и в то же время вынужденная держать большую армию в непокоренной Эфиопии, оказалась не в состоянии оспаривать гегемонию в фашистском блоке и впоследствии потеряла свое положение равноправного партнера. Однако подписанное 25 октября 1936 г. германо-итальянское соглашение — ось Берлин — Рим — содержало «полюбовное» разграничение сфер влияния на Балканах и в Дунайском бассейне.

Итало-германская интервенция создала непосредственный очаг войны в Европе. Если бы Испанская республика в соответствии с нормами международного права и устава Лиги наций получила поддержку государств, от которых во многом зависел мир в Европе, факел войны можно было бы погасить в кратчайшие сроки. Но правящие круги Англии, Франции и США, как и ранее в отношении Эфиопии, заявили о «невмешательстве» в испанские дела. Возникшая в недрах английского консервативного кабинета Болдуина, эта политика была провозглашена французским правительством, во главе которого стоял правый социалист Л. Блюм{65}.

В ноябре 1936 г. американский посол в Париже Буллит убеждал министра иностранных дел Франции Дельбоса, что, если Франко не получит немедленной помощи от Италии и Германии, «Испания быстро окажется в руках коммунистов, а за ней вскоре последует и Португалия».

«Невмешательство» — одно из проявлений политики «умиротворения» — было вызвано к жизни антикоммунизмом многих политических деятелей Запада, их страхом перед «советской революцией» в Испании, победа которой могла усилить революционные тенденции во Франции и других странах. К предложенному французским правительством пакту о невмешательстве в течение августа 1936 г. присоединились 27 европейских государств. Соглашение предусматривало запрещение экспорта, реэкспорта и транзита в Испанию и ее владения всех видов оружия, военных материалов и техники, затем оно было дополнено договором о запрете посылки в Испанию иностранных волонтеров. Многочисленные протесты правительства Испанской республики, охарактеризовавшего политику «невмешательства» как блокаду, были отвергнуты Францией и Англией, утверждавшими, будто у них одна цель — «предотвращение международного конфликта»{66}.

Инициаторы и сторонники «невмешательства» мотивировали необходимость подобного курса тем, что в противном случае война в Испании может перерасти в общеевропейскую. Данный тезис не выдерживает критики, ибо в тот момент фашистские державы ни в военном, ни в экономическом отношении еще не были готовы к такой войне. Об этом свидетельствует следующее. Летом 1937 г., когда нацисты приняли директиву «О единой подготовке вермахта к войне», предусматривавшую «особую операцию «Рихард» — военные действия в «красной Испании», они не собирались из-за Испании начинать войну в Европе. Выступая на совещании нацистской верхушки в ноябре 1937 г., Гитлер говорил, что он предпочитает [28] затяжную войну в Испании: «С германской точки зрения нежелательна 100-процентная победа Франко. Мы сейчас заинтересованы в продолжении и сохранении противоречий в Средиземноморском бассейне»{67}.

Кроме того, правящие круги Германии и Италии в тот момент явно опасались единых действий своих потенциальных противников. Например, статс-секретарь германского министерства иностранных дел Дикгоф осенью 1936 г. предлагал отказаться от отправки войск в Испанию в случае решительной реакции Англии, Франции и США{68}. В свою очередь Муссолини послал войска в Испанию, лишь убедившись, что ни Англия, ни Франция не собираются предпринимать действий в поддержку Испанской республики{69}.

В тех случаях, когда фашистские державы встречали более или менее упорное сопротивление Англии и Франции, они тут же ограничивали помощь франкистам. В ответ на пиратские действия итальянского флота и авиации, парализовавшие торговое судоходство в Средиземном море{70}, по инициативе Англии и Франции в сентябре 1937 г. в Нионе (Швейцария) была созвана конференция европейских стран, которая поручила английскому и французскому флотам обеспечить безопасность судоходства вплоть до уничтожения пиратов. Агрессорам пришлось умерить свои аппетиты. Германский министр иностранных дел Нейрат в беседе со своим итальянским коллегой Чиано прямо рекомендовал итальянцам «соблюдать осторожность в мероприятиях, связанных с испанским конфликтом», и получил от него заверения, что итальянская сторона будет более осмотрительна «при торпедировании большевистских судов, а также в проведении других мероприятий»{71}.

Многочисленные факты свидетельствуют, что, если бы Англия, Франция и США руководствовались в отношении Испании элементарными нормами международного права и решительно выступили против интервентов, фашистские державы были бы вынуждены отказать Франко в помощи, а республиканское правительство имело бы реальные возможности быстро покончить с мятежом. Соединенные Штаты Америки формально не принимали участия в политике «невмешательства», но полностью разделяли ее цели. В мае 1937 г. американский конгресс принял новый закон о нейтралитете. Этот закон предоставлял президенту право разрешать продажу военных материалов воюющей стране за наличный расчет и при условии их вывоза ее транспортом. У республиканской Испании не было ни валюты, ни океанских судов. Закон на практике обернулся против нее. Зато без всяких ограничений США снабжали мятежников. Сами франкисты признавали, что «без американских грузовиков, без американских кредитов мы бы никогда не смогли выиграть войну»{72}.

Таким образом, из-за политики «невмешательства» и «нейтралитета» Испанская республика оказалась в плотном кольце экономической блокады. Она могла покупать оружие, военно-стратегическое сырье, медикаменты и продовольствие только в СССР. Министр иностранных дел республики X. Альварес дель Вайо справедливо отмечал, что так называемое «невмешательство» в действительности представляло собой «настоящую, прямую и непосредственную интервенцию в пользу мятежников»{73}. [29]

Осуществление этой политики было возложено на созданный в сентябре 1936 г. лондонский комитет, состоявший из послов 27 европейских государств, аккредитованных при английском правительстве. Советский Союз направил в комитет своих представителей, чтобы добиться прекращения помощи мятежникам со стороны империалистических государств. Однако как англо-французские «миротворцы», так и фашистские агрессоры стремились использовать комитет, чтобы задушить республиканскую Испанию.

Что касается Лиги наций, где хозяйничали те же англо-французские «миротворцы», то она ограничивалась демагогическими призывами к сохранению мира в Европе. Несмотря на многочисленные требования Советского Союза применить к интервентам положения устава Лиги наций, эта организация принимала обтекаемые резолюции, в которых выражалось лишь «беспокойство» по поводу событий в Испании и «методов» действий некоторых стран, противоречащих международному праву.

Разительную противоположность трагедии Испании и безмятежного покоя богатых кварталов Лондона и Парижа образно отразил великий чилийский поэт Пабло Неруда в наполненных гневом и болью строках:

Когда Испания ногтями рыла землю, Париж был весел и беспечен; Испания последней кровью обливалась, а Лондон подстригал свои газоны и холил лебединые пруды.

Проводя политику «невмешательства», правящие круги Англии и: Франции исходили прежде всего из своих классовых целей. В фашистских мятежниках они видели защитников власти и привилегий господствующих испанских классов, а также гарантов неприкосновенности своих капиталов, вложенных в экономику этой страны. Стоимость акций английских и французских монополий, имевших капиталовложения в Испании, резко возросла в связи с начавшимся мятежом и интервенцией. Так, если накануне мятежа стоимость одной акции английской компании «Рио Тинто» составляла 975 франков, то в ноябре 1936 г., когда фашистские войска стояли у стен Мадрида, — 2600, в марте 1937 г., во время наступления итальянцев под Гвадалахарой, — 3400, а после их поражения — 2500 франков{74}. Монополисты Англии, Франции и США рассматривали фашистских агрессоров как мощный бронированный кулак, способный разгромить революционное движение в Европе и гарантировать сохранение социального статус-кво.

В то же время правящие круги этих держав не могли не учитывать, что вторжение фашистских агрессоров в Испанию создает серьезную угрозу их колониальным владениям в Африке и Азии, ухудшает их военно-стратегические и политические позиции в случае возможного столкновения с Германией и Италией. Поэтому Англия и Франция пытались найти общий язык с мятежниками, договориться с Франко о гарантиях своих капиталовложений в Испании, нейтрализовать проникновение германского и итальянского капитала в испанскую экономику и не допустить окончательного перехода «националистической» Испании на сторону фашистских держав.

Характеризуя позицию правящих кругов Франции, советский полпред Я. Суриц отмечал: «Испанская проблема расколола страну на два лагеря, но даже среди сторонников Франко большинство будет против допущения итальянцев и немцев к пиренейской своей границе. Они строят [30] все свои расчеты (конечно, ложные) на уверенности, что при посредстве Англии, которая также заинтересована в недопущении итальянцев и немцев в Испанию, можно будет легко прибрать к рукам Франко и при помощи «золотого» и иных ключиков «освободить» его от германо-итальянской опеки»{75}.

Этим, в частности, объясняются многочисленные попытки Англии и Франции добиться «мирного урегулирования» испанской проблемы. Так, в критический момент, когда фашистские войска в начале ноября 1936 г. подошли к окраинам Мадрида, правительства Англии и Франции выступили с предложением о «мирном урегулировании» испанского конфликта путем создания «временного правительства» под контролем европейских государств и превращения Испании в федерацию полуавтономных областей. Весной 1937 г. в разгар боев на реке Харама и под Гвадалахарой Англия вновь попыталась навязать республиканской Испании «перемирие» с мятежниками{76}. В то же время Великобритания прилагала большие усилия, чтобы установить прямые контакты с правительством Франко. Уже в октябре — ноябре 1936 г. она завязала с ним торговые отношения, а в начале 1937 г. в захваченной мятежниками зоне открылись английские консульства. В ноябре правительство Чемберлена фактически признало правительство Франко.

В свою очередь фашистские мятежники пытались использовать противоречия на Пиренеях между Англией и Францией, с одной стороны, Германией и Италией — с другой, для укрепления своих позиций как внутри страны, так и на международной арене.

Когда после поражения интервентов и мятежников под Мадридом фронт стабилизировался, франкистское командование внесло серьезные коррективы в военные и политические планы. Теперь основные усилия направлялись против северных провинций республики — Страны Басков и Астурии. На изменении направления главного удара в первую очередь настаивала Германия, заинтересованная в эксплуатации этого крупного горнопромышленного района.

Как только фашистские войска захватили Бильбао, Франко разрешил английской компании «Орконера» возобновить вывоз железной руды из этого порта, за что ему был предоставлен кредит в 1 млн. фунтов стерлингов{77}. Германия, крайне обеспокоенная заигрыванием Франко с Англией, потребовала от него в ультимативной форме гарантий своих экономических интересов. В течение марта — июля 1937 г. она добилась подписания трех испано-германских протоколов, по которым мятежники обязались заключить торговый договор с Германией, без ее согласия не вести экономических переговоров с другими странами, отправлять в рейх сырье и различные товары для оплаты военных поставок, а также разрешить немецким монополистам разведку и эксплуатацию минеральных ресурсов метрополии и ее владений{78}. Вскоре после этого германские компании приобрели концессии на 73 испанских горнорудных предприятия и, чтобы увеличить вывоз сырья, приступили к их модернизации. Стремясь не допустить подобных сделок Франко с Англией, гитлеровцы прямо заявили ему, что Германия усилит свою помощь только в том случае, если последний обеспечит ее поставками руды{79}. [31]

Англия, Франция и США рассматривали политику «невмешательства» как средство создания единого фронта капиталистических государств против Советского Союза. В 1936–1937 гг. подобная линия еще не проявилась в полной мере, поскольку этому мешала позиция демократической общественности мира, которая не только солидаризировалась с испанским народом, но и оказывала ему всестороннюю поддержку. Вынужденные считаться с этим, правительства Англии и Франции прибегали к маневрированию в политике «невмешательства». Они то смягчали блокаду Испанской республики, то усиливали ее.

Однако в конце 1937 — начале 1938 г., когда во Франции и Англии к власти пришли сторонники прямого сговора с фашистскими державами (Даладье и Чемберлен), антисоветская тенденция в политике «невмешательства» стала доминирующей. По этому поводу советский полпред в Лондоне И. М. Майский писал: «Чемберлен глубоко враждебен коммунизму и СССР. Ему совершенно не по силам перешагнуть через эту вражду ради создания единого фронта миролюбивых держав даже в целях защиты Британской империи. Больше того, он считает, что германский и итальянский фашизм смогут еще пригодиться английской буржуазии в качестве тарана в борьбе с «коммунистической опасностью», идущей с востока. Вот почему вся его внешнеполитическая установка базируется не на сопротивлении агрессорам, а на сделке с агрессорами за счет третьих стран, если возможно, то и за счет СССР»{80}.

Особенно сильное давление со стороны капитулянтских кругов Англии и Франции республиканская Испания испытала в период захвата Германией Австрии и подготовки ею расчленения Чехословакии. В марте — апреле 1938 г. интервенты и мятежники нанесли мощный удар на арагонском фронте и прорвались к Средиземному морю. Отрезав Каталонию от центральной и южной части страны, они вышли на подступы к Валенсии, что резко ухудшило стратегическое и политическое положение республики. Именно в этот момент правящие круги Англии и Франции снова усиленно добивались от республиканского правительства заключения «почетного мира» с мятежниками. В августе 1938 г. Англия и Франция в ультимативной форме вновь потребовали от правительства республики прекращения огня. Политические дельцы Франции даже намеревались ввести свои войска в Каталонию и этим побудить республиканцев к капитуляции{81}.

Одним из главных актов политики «невмешательства» Англии и Франции в этот период были переговоры с Германией и Италией об отзыве волонтеров и предоставлении Франко права «воюющей стороны»{82}. Чемберлен предлагал Италии создать своеобразное «средиземноморское Локарно». В качестве платы за это Англия соглашалась на то, чтобы эвакуация итальянских «добровольцев» из Испании носила чисто символический характер.

Однако переговоры об эвакуации волонтеров, продолжавшиеся долгие месяцы в лондонском комитете по невмешательству, были сорваны Гитлером, Муссолини и Франко, тактика которых, по мнению начальника политического отдела германского МИД Вейцзекера, заключалась в том, «чтобы любой ценой избежать удаления «добровольцев» из франкистской армии»{83}. Фашистские державы всячески оттягивали решение этого вопроса с помощью «искусных контрвопросов, оговорок и контрпредложений». А тем временем война продолжалась. Пока шли переговоры, Германия и [32] Италия резко увеличили поставки военных материалов и оружия франкистам. К осени 1938 г. Испанская республика оказалась в плотном кольце блокады.

Итало-германская интервенция и политика «невмешательства» Англии, Франции и США значительно осложнили борьбу испанского народа против мятежников. Однако агрессорам не удавалось задушить республику в течение почти трех лет. Это объясняется тем, что в ее защиту выступила международная демократическая общественность во главе с Советским Союзом, который всемерно содействовал сплочению сил испанских антифашистов, патриотов{84}.

СССР продолжал требовать, чтобы соглашение о невмешательстве в испанские дела в равной степени соблюдали все, в том числе фашистские, державы. На XVII пленуме Лиги наций в сентябре 1937 г. М. Литвинов говорил, что Советский Союз, стремясь положить конец агрессии, присоединился к соглашению о невмешательстве, «несмотря на то что считает принцип нейтралитета неприменимым к борьбе мятежников против законного правительства и противоречащим нормам международного права...»{85}.

Но после того как политика «невмешательства» превратилась в средство удушения испанской демократии, а ее инициаторы и фашистские агрессоры пренебрегли нормами международного права в отношении Испанской республики, Советское правительство 7 октября 1936 г. предупредило, что «ни в коем случае не может согласиться превратить соглашение о невмешательстве в ширму, прикрывающую военную помощь мятежникам со стороны некоторых участников соглашения» и что, если подобная практика не прекратится, оно «будет считать себя свободным от обязательств, вытекающих из соглашения»{86}. Поскольку западные державы не изменили своей политики, правительство СССР 23 октября уведомило участников соглашения о принятии им решения «вернуть правительству Испании права и возможности закупать оружие...»{87}.

Даже те, кто не испытывают симпатий к коммунизму, вынуждены признавать, что меры, принятые Советским Союзом, совершенно справедливы, поскольку они были направлены не только на оказание законной помощи Испанской республике, но и на сохранение безопасности и мира в Европе{88}.

Советский Союз максимально использовал все дипломатические каналы для разоблачения фашистских агрессоров и англо-французских «миротворцев». Представители СССР в лондонском комитете и Лиге наций вели упорную борьбу в защиту Испанской республики, за мобилизацию мирового общественного мнения против фашизма. Усилия Советского государства сыграли важную роль в срыве попыток правящих кругов Англии и Франции за спиной Испанской республики сговориться с фашистскими агрессорами в 1936–1938 гг.

На заключительном этапе войны правящие круги Англии и Франции открыто выступили на стороне фашистских мятежников. В конце января 1939 г. Чемберлен и Даладье в ультимативной форме потребовали от правительства республики немедленной капитуляции перед Франко. 9 февраля английский крейсер «Девоншир» поддержал вторжение мятежников на принадлежавший республиканцам остров Менорка. 27 февраля Англия и Франция разорвали дипломатические отношения с республикой и признали правительство Франко. [33]

Политика «невмешательства», упорно проводившаяся Англией, Францией и США, значительно подорвала международный фронт антифашистских сил и дала возможность их противникам занять выгодные стратегические позиции для последующих агрессивных акций, непосредственно открывавших путь ко второй мировой войне.

Безнаказанный захват Эфиопии, развертывание итало-германской интервенции в Испании явились для Японии вдохновляющими примерами в расширении ею экспансии на Дальнем Востоке. Закрепившись в Маньчжурии, японская военщина участила провокации на границах Советского Союза и Монгольской Народной Республики.

Готовя широкую агрессию против СССР, японские милитаристы старались обеспечить свою страну необходимым для войны промышленным и сельскохозяйственным сырьем, независимо от импорта, а также создать важный стратегический плацдарм на Азиатском материке. Эту задачу они надеялись решить захватом Северного Китая.

В этой части страны было сосредоточено около 35 процентов угольных и 80 процентов железорудных запасов Китая, имелись залежи золота, серы, асбеста, марганцевых руд, выращивались хлопок, пшеница, ячмень, бобы, табак и другие культуры, поставлено производство кож и шерсти. Северный Китай с его 76-миллионным населением мог стать рынком сбыта товаров японских монополий. Поэтому не случайно японское правительство в программе покорения Северного Китая, принятой советом пяти министров 11 августа 1936 г., предусматривало, что «в данном районе необходимо создать антикоммунистическую, прояпонскую, проманьчжурскую зону, стремиться к приобретению стратегических ресурсов и расширению транспортных сооружений...»{89}.

Пытаясь на протяжении ряда лет отторгнуть Северный Китай методом инспирированного движения за его автономию и используя для этого продажных китайских генералов и политиканов, японские милитаристы так и не добились успеха. Тогда правительство Японии выдвинуло курс новых открытых вооруженных захватов в Азии. В Маньчжурии усиленными темпами строились военные заводы и арсеналы, аэродромы и казармы, прокладывались стратегические коммуникации. Уже к 1937 г. общая протяженность железных дорог здесь равнялась 8,5 тыс. км, причем новые дороги прокладывались в основном к советской границе. Количество аэродромов возросло до 43, а посадочных площадок — до 100. Наращивались и вооруженные силы. К 1937 г. Квантунская армия имела шесть дивизий, свыше 400 танков, около 1200 орудий и до 500 самолетов. В течение шести лет в Маньчжурии побывало 2,5 млн. японских солдат{90}.

Войну с Китаем правящие круги Японии рассматривали как составной элемент подготовки нападения на Советский Союз. С момента оккупации Маньчжурии в 1931–1932 гг. японские милитаристы стали называть Северо-Восточный Китай «жизненной линией» Японии, то есть линией дальнейшего наступления на Азиатский континент. Их стратегический план предусматривал подготовку и развертывание большой войны прежде всего против СССР. Захват его дальневосточных территорий оценивался правящими кругами Японии как главное условие установления японского владычества над всей Азией. [34]

Ведущую роль в выработке агрессивных планов с целью создания «великой Японии до Байкала и Тибета» играли Окада, Тодзио, отец японского фашизма Хиранума, один из видных вождей «молодого офицерства» Итагаки и другие лидеры милитаризма. Эти вдохновители откровенно захватнической политики проповедовали идею широкого «использования силы», которая будет представлять собой развитие «императорского пути» ( «кодо») и приведет «к освобождению народов Азии».

За год до нападения на Китай, 7 августа 1936 г., премьер-министр Хирота, министр иностранных дел, военный и военно-морской министры, министр финансов разработали программную декларацию об основных принципах национальной политики. Она предусматривала внедрение японской империи в Восточную Азию, а также экспансию в район стран Южных морей путем активной дипломатической деятельности и военных усилий на суше и море{91}.

Японские империалисты понимали, что в одиночку им не удастся реализовать свои планы на Дальнем Востоке. Необходимый им мощный союзник нашелся в лице гитлеровской Германии, которая была не менее озабочена поисками надежного партнера.

Сближение двух империалистических хищников протекало под флагом антикоммунизма. Обе стороны надеялись получить от этого альянса важные политические выгоды. Германия рассчитывала с помощью Японии осложнить обстановку в районах Восточной и Юго-Восточной Азии и тем самым оттянуть силы Советского Союза на Дальний Восток, а Англии, Франции и США — на Тихоокеанский театр, что, по мнению фашистских руководителей, должно было укрепить позиции Германии в Европе, на Средиземном, Балтийском и Северном морях. А Япония ожидала от Германии поддержки в своей агрессивной политике против Советского Союза и Китая.

Сговорившись, Германия и Япония 25 ноября 1936 г. подписали «антикоминтерновский пакт». Спустя месяц Япония, идя навстречу пожеланиям Германии и Италии, признала режим Франко.

В качестве первых практических шагов по реализации секретных статей заключенного договора японские милитаристы планировали «уничтожить русскую угрозу на севере» под предлогом «создания прочной обороны Японии в Маньчжурии». При этом отмечалось, что военные силы должны быть готовы нанести сокрушительный удар по самой мощной армии, которую СССР смог бы развернуть вдоль своих восточных границ. На основе этого в 1937 г. были составлены военные планы и планы «самообеспечения», «чтобы быть готовым к историческому этапу в развитии судьбы Японии, который должен быть достигнут, невзирая ни на какие трудности»{92}.

План захвата Китая был наиболее четко выражен в рекомендациях начальника штаба Квантунской армии Тодзио, направленных 9 июня 1937 г. генеральному штабу и военному министерству. В них говорилось, что нападение на Китай с целью обеспечения тыла Квантунской армии желательно осуществить до развертывания действий против СССР{93}.

В 1933–1937 гг. Япония, используя капитулянтскую политику гоминьдановского правительства, сумела укрепиться не только в Маньчжурии, но и в провинциях Хэбэй, Чахар, частично в Суйюани и Жэхэ.

Открытая экспансия японского империализма нашла моральную, дипломатическую и материальную поддержку со стороны США, Англии [35] и Франции. Намереваясь удушить национально-освободительное движение в Китае руками японской военщины, они стремились использовать Японию и как ударную силу против Советского Союза. Под ширмой традиционного изоляционизма, политики «невмешательства» и «нейтралитета» Соединенные Штаты значительно усилили снабжение Японии металлоломом, горючим и другими стратегическими материалами. За первое полугодие 1937 г., предшествовавшее началу войны в Китае, экспорт товаров в Японию возрос на 83 процента. В 1938 г. Морган и другие финансово-монополистические воротилы предоставили японским фирмам заем на сумму 125 млн. долларов.

Англия защищала Японию в Лиге наций. Ее пресса много писала о военной слабости Китая и могуществе Японии, о способности последней быстро покорить своего соседа, что, по существу, являлось провоцированием агрессивных действий Японии. Английское правительство, не заинтересованное в поражении Китая, тем не менее желало максимального его ослабления, так как опасалось, что рядом с Индией и Бирмой (в то время британскими колониальными владениями) возникнет единое независимое китайское государство. Кроме того, Англия считала, что сильная Япония могла бы служить не только орудием борьбы против СССР, но и противовесом США на Дальнем Востоке.

Летом 1937 г. Япония приступила к осуществлению плана захвата всего Китая. 7 июля подразделения 5-й смешанной бригады генерала Кавабэ напали на китайский гарнизон, расположенный в 12 км юго-западнее Бэйпина (Пекина), в районе моста Лугоуцяо. Личный состав гарнизона оказал врагу героическое сопротивление{94}. Спровоцированный японцами инцидент послужил поводом для начала очередного этапа войны в Китае, войны более широкого масштаба.

Форсированием военных событий летом 1937 г. японские милитаристы хотели помешать начавшемуся процессу создания антияпонского фронта в Китае, побудить гоминьдановское правительство вернуться к братоубийственной гражданской войне, продемонстрировать свою «военную мощь» фашистскому партнеру по «антикоминтерновскому пакту». К этому времени создалась благоприятная обстановка для вторжения в Китай: Англия и Франция показали полное нежелание препятствовать итало-германской интервенции в Испании, а Соединенные Штаты Америки не хотели из-за Китая ввязываться в борьбу с Японией.

Правящие круги Японии рассчитывали и на то, что военно-техническая отсталость Китая, слабость его центрального правительства, которому зачастую не подчинялись местные генералы, обеспечат победу через два-три месяца.

К июлю 1937 г. для действий в Китае японцы выделили 12 пехотных дивизий (240–300 тыс. солдат и офицеров), 1200–1300 самолетов, около 1000 танков и бронемашин, более 1,5 тыс. орудий. Оперативный резерв составляли часть сил Квантунской армии и 7 дивизий, размещенных в метрополии. Для поддержки с моря действий сухопутных войск выделялись большие силы военно-морского флота{95}.

В течение двух недель японское командование стягивало в Северный Китай необходимые силы. К 25 июля здесь были сосредоточены 2,4, 20-я пехотные дивизии, 5-я и 11-я смешанные бригады — всего более 40 тыс. человек, примерно 100–120 орудий, около 150 танков и бронемашин, 6 бронепоездов, до 150 самолетов. От отдельных боев и стычек японские войска вскоре перешли к проведению операций в направлениях на Бэйпин и Тянь-цзинь. [36]

После овладения этими крупнейшими городами и стратегическими пунктами Китая генеральный штаб планировал захват важнейших коммуникаций: Бэйпин — Пучжоу, Бэйпин — Ханькоу, Тяныгзинь — Пукоу и Лунхайской железной дороги. 31 августа после тяжелых боев японские соединения заняли укрепления в районе Нанькоу, а затем овладели городом Чжанцзякоу (Калган).

Японское командование, непрерывно подтягивая резервы, расширяло наступление. К концу сентября в Северном Китае действовало более 300 тыс. солдат и офицеров{96}. 2-й экспедиционный корпус, наступавший вдоль железной дороги Бэйпин — Ханькоу, в сентябре 1937 г. занял город Баодин, 11 октября — Чжэндин и узловую станцию Шицзячжуан, 8 ноября пал крупный город и промышленный центр Тайюань. Гоминьдановские армии, неся большие потери, отходили к Лунхайской железной дороге.

Одновременно с наступлением на севере японцы развернули военные действия в Центральном Китае. 13 августа их войска численностью 7–8 тыс. человек при поддержке флота завязали бои на подступах к Шанхаю, район которого обороняло около 10 тыс. гоминьдановцев. Ожесточенные бои шли в течение трех месяцев. За это время численность 3-го экспедиционного корпуса Мацуи увеличилась до 115 тыс. человек. На его вооружение поступило 400 орудий, 100 танков, 140 самолетов{97}. Применив маневр на окружение и используя отравляющие вещества, японцы 12 ноября овладели Шанхаем и создали реальную угрозу гоминьдановской столице — Нанкину{98}. Японская авиация бомбила Шаньтоу (Сватоу), Гуанчжоу (Кантон), остров Хайнань, подготавливая условия для высадки своих сил в важнейших пунктах Юго-Восточного и Восточного Китая.

Используя достигнутый успех, японские войска во второй половине ноября 1937 г. начали наступление вдоль железной дороги Шанхай — Нанкин и шоссе Ханчжоу — Нанкин. К концу ноября им удалось охватить Нанкин с трех сторон. 7 декабря 90 самолетов подвергли город варварской бомбардировке. 12 декабря японцы ворвались в столицу и пять дней чинили кровавую резню гражданского населения, в результате которой погибло около 50 тыс. человек{99}.

С захватом Шанхая и Нанкина у японцев образовалось два изолированных фронта: северный и центральный. В течение последующих пяти месяцев шла ожесточенная борьба за город Сюйчжоу, где японские захватчики использовали отравляющие вещества и пытались применить бактериологическое оружие. После двух «генеральных наступлений» японцам удалось объединить эти фронты и овладеть всей железной дорогой Тяньцзинь — Пукоу.

Итоги боев показали, что, несмотря на слабое техническое оснащение армии Китая и отсутствие у него военно-морского флота, японцы не смогли осуществить идею одноактной войны. Правящим кругам Японии приходилось считаться и с возрастающим недовольством народа, и с антивоенными настроениями в армии. Огромные экономические и внутриполитические трудности правительство Японии решило преодолеть путем «чрезвычайных мер»: установления полного военного контроля над экономикой, [37] ликвидации всех демократических свобод и организаций, введения системы фашистского террора против трудящихся.

Кабинет Коноэ, являвшийся органом диктатуры реакционной военщины и монополистического капитала, намеревался разрядить внутриполитическую обстановку в стране развязыванием военных действий на советской границе. Предпринимая оккупацию Маньчжурии, командование Квантунской армии разработало оперативные планы: «Хэй» — против Китая и «Оцу» — против СССР. Последний предусматривал оккупацию советского Приморья. В дальнейшем этот план неоднократно пересматривался и уточнялся. На 1938–1939 годы намечалась концентрация основных японских сил в Восточной Маньчжурии. На первом этапе боевых действий против СССР предусматривался захват Никольска-Уссурийского, Владивостока, Имана, а затем Хабаровска, Благовещенска и Куйбышевки-Восточной{100}. Одновременно намечалось вторжение в Монгольскую Народную Республику.

Используя напряженную обстановку, сложившуюся в Европе в связи с подготовкой фашистской Германии к захвату Чехословакии, Япония решила ускорить нападение на МНР и Советский Союз. В июле 1938 г. она обвинила СССР в нарушении границ с Маньчжоу-Го и развернула вокруг этого широкую пропагандистскую и дипломатическую кампанию. Одновременно милитаристы готовили открытую вооруженную провокацию в районе озера Хасан, недалеко от стыка границ Маньчжоу-Го, Кореи и советского Приморья.

Еще в 1933 г. Квантунская армия, готовясь к нападению на СССР, провела топографическое изучение района, границы которого проходят по реке Тумень-Ула и высотам западнее озера Хасан, откуда хорошо просматривается местность. Противник решил овладеть этими высотами, так как они господствовали над коммуникациями, ведущими к Владивостоку и другим городам Приморья. Одновременно он намеревался прощупать силы Советской Армии на этом участке и на практике проверить свой оперативный план.

15 июля 1938 г. японские дипломаты предъявили Советскому правительству требование вывести пограничные войска с высот Заозерная и Безымянная, якобы принадлежащих Маньчжоу-Го. Они отказались принять во внимание представленный советской стороной текст Хунчуньского протокола, подписанного Китаем в 1886 г., с картами, из которых было видно, что претензии японской стороны незаконны.

К 29 июля японцы подтянули к границе несколько пехотных и кавалерийских соединений, три пулеметных батальона, отдельные танковые, тяжелоартиллерийские и зенитные части, а также бронепоезда и 70 самолетов. В составе этой группировки насчитывалось более 38 тыс. человек. Но после двухнедельных ожесточенных боев японские войска были наголову разгромлены и отброшены за пределы советской границы.

Бои у озера Хасан нельзя рассматривать как пограничный инцидент. Запланированные генеральным штабом, они были санкционированы пятью министрами и императором Японии. Нападение представляло агрессивную акцию против СССР. Победа советского оружия вдохновила китайских патриотов, морально поддержала бойцов китайских вооруженных сил и явилась сдерживающим фактором в развертывании Японией войны на Дальнем Востоке.

Осенью 1938 г. Япония перенесла стратегические усилия на юг Китая. 22 октября 1938 г. ударом с моря японская армия захватила Гуанчжоу{101}. [38] С потерей этого порта Китай оказался изолированным от внешнего мира. Через пять дней 240-тысячная группировка японцев, наступавшая от Нанкина вверх по Янцзы, при поддержке 180 танков и 150 самолетов овладела трехградьем Ухань и перерезала единственную железнодорожную магистраль, пересекавшую Китай с севера на юг от Бэйпина до Гуанчжоу. Связь между военными районами гоминьдановской армии была прервана. Гоминьдановское правительство эвакуировалось в Чунцин (провинция Сычуань), где и находилось до окончания войны. К концу октября 1938 г. японцам удалось захватить огромную территорию Китая с главными промышленными центрами и важнейшие железные дороги страны. Первый этап японо-китайской войны, когда японцы вели наступление по всему фронту, закончился.

Новый этап агрессии характеризовался политическим и экономическим наступлением японского империализма. Военные же действия проводились с ограниченными целями. Так, 10 февраля 1939 г. японские десанты захватили остров Хайнань, а в марте — Наньвэй (Спратли). Позже японцы провели наступательную операцию южнее Янцзы, в результате которой 3 апреля заняли Наньчан; в мае ожесточенной бомбардировке подвергли Чунцин, а в июне оккупировали портовый город Шаньтоу. Однако эти операции не имели большого стратегического значения: линия фронта в течение нескольких лет оставалась более или менее стабильной. Японцы не решались бросить против китайских вооруженных сил хорошо сколоченные, технически оснащенные части, сосредоточенные на границах с СССР. Это в значительной степени облегчало положение Китайской республики.

Захватив наиболее важные в экономическом и стратегическом отношении районы Китая и учитывая большое влияние прояпонских элементов в правительстве Китая, неспособность, а иногда и нежелание гоминьдановского командования вести активную войну, японское командование рассчитывало добиться капитуляции гоминьдановского руководства политическими, а не военными средствами.

Однако китайский народ не прекращал борьбы против агрессора. К концу 1938 г. на оккупированной японскими войсками территории, и особенно на их слишком растянутых коммуникациях, активные действия развернули китайские партизанские отряды. Для уничтожения партизанских отрядов и их баз, расположенных в Северном и Центральном Китае, а также на острове Хайнань, японское командование организовало несколько «истребительных» походов. Однако покончить с партизанским движением ему не удалось.

Усиленно эксплуатируя экономические ресурсы страны, японские монополисты попытались создать на оккупированной территории обширную военно-промышленную базу. К этому времени в Маньчжурии, уже превращенной в основной военно-экономический и стратегический плацдарм японского империализма, действовали крупные концерны и их филиалы (компания Южно-Маньчжурской железной дороги, маньчжурская компания по развитию тяжелой промышленности «Манге» и другие). По всему Китаю возрождались старые и создавались новые концерны (компания по развитию Северного Китая, компания по возрождению Центрального Китая). Основное внимание уделялось развитию тяжелой промышленности, прежде всего металлургической , энергетической, нефтяной, а также производству вооружения и боеприпасов. Продолжалось строительство военных заводов и арсеналов, портов и аэродромов, росло число военных поселений. К границам Советского Союза и Монгольской Народной Республики из Северо-Восточного [39] и Северного Китая форсированными темпами подводились стратегические железные и шоссейные дороги, для строительства которых использовался принудительный труд миллионов китайских рабочих и крестьян.

Агрессивные действия японских империалистов наносили серьезный ущерб интересам монополистических кругов США, Англии и Франции, имевших в Китае большие капиталовложения. С 25 августа 1937 г. японский флот и армия блокировали побережье Китая и закрыли устье Янцзы для судов всех государств, авиация бомбила иностранные корабли, концессии и различные американские и английские миссии. Препятствуя деятельности иностранных предпринимателей, японская администрация установила в оккупированных районах контроль над валютой и таможнями.

Захватив остров Хайнань, японцы вышли на подступы к английским и французским владениям. Однако правящие круги империалистических держав, надеясь на столкновение Японии с СССР, не предпринимали против нее эффективных мер и ограничились лишь дипломатическими жестами. Летом 1939 г. конгресс США, вновь рассматривая вопрос о «нейтралитете», принял решение сохранить в силе законы 1935–1937 гг. Президент Рузвельт в послании конгрессу 4 января 1939 г. признал, что закон о нейтралитете не содействовал делу мира. Этим он подтвердил, что политика правящих кругов США объективно способствовала развязыванию странами-агрессорами мировой войны, а жертвы нападения не могли рассчитывать на закупку в Соединенных Штатах Америки военных материалов.

Несмотря на то что американские интересы были ущемлены на Дальнем Востоке больше, чем в Европе, США в течение двух первых лет войны, самых тяжелых для Китая, не оказали ему существенной помощи в борьбе с японскими агрессорами{102}. В то же время американские монополии поставляли в Японию все необходимое для осуществления этой агрессии, а значит, и для подготовки «большой войны» против СССР. Только в 1937 г. США экспортировали в Японию более 5,5 млн. тонн нефти и свыше чем на 150 млн. иен станков. В 1937–1939 гг. они предоставили Японии военные материалы и стратегическое сырье на сумму 511 млн. долларов, что составило почти 70 процентов всего американского экспорта в эту страну{103}. Не менее 17 процентов стратегических материалов шло в Японию из Англии.

Расширению японской агрессии в Китае способствовала и политика империалистических держав в Лиге наций. Так, 6 октября 1937 г. Лига ограничилась лишь резолюцией о «моральной поддержке» Китая. Конференция 19 государств в Брюсселе отклонила советское предложение о применении санкций против Японии.

Фашистская Германия рассчитывала на скорую победу Японии. В этом случае высвободились бы силы японской армии для нападения на СССР с востока. Гитлеровцы также надеялись, что после поражения чанкайшистское правительство войдет в «антикоминтерновский пакт».

Германия и Италия, несмотря на разногласия между ними, продолжали снабжать восточного союзника вооружением и держали в японской армии технических специалистов, авиационных инструкторов, многие из [40] которых принимали непосредственное участие в воздушных налетах на китайские города{104}.

Японские милитаристы понимали, что без изоляции Советского государства никакие военные усилия не могут привести их к победе в Китае, и поэтому проявляли огромную заинтересованность в нападении Германии на Советский Союз. Афишируя приверженность духу «антикоминтерновского пакта», они заверяли гитлеровское руководство в том, что Япония присоединится к Германии и Италии в случае войны против СССР. 15 апреля и 24 июня 1939 г. советский военный разведчик Р. Зорге, основываясь на данных германского посла в Японии Отта, сообщал в Генеральный штаб РККА, что, если Германия и Италия начнут войну с СССР, Япония присоединится к ним в любой момент, не ставя никаких условий{105}. Развернутую оценку политики Японии в отношении СССР давал военно-морской атташе Италии в докладе Муссолини 27 мая 1939 г.: «... если для Японии открытым врагом является правительство Чан Кай-ши, то врагом № 1, врагом, с которым никогда не может быть ни перемирия, ни компромиссов, является для нее Россия... Победа над Чан Кай-ши не имела бы никакого значения, если бы Япония оказалась не в состоянии преградить путь России, отбросить ее назад, очистить раз и навсегда Дальний Восток от большевистского влияния. Коммунистическая идеология, естественно, объявлена в Японии вне закона, самая лучшая армия Японии — Квантунская — стоит на континенте на страже приморской провинции. Маньчжоу-Го было организовано как исходная база для нападения на Россию»{106}.

Стабилизировав фронт в Китае, японская военщина, несмотря на поражение в районе озера Хасан, вновь обратила хищные взоры на север. Осенью 1938 г. генеральный штаб японской армии приступил к разработке плана войны — против СССР, получившего кодированное наименование «План операции № 8». В рамках этого плана разрабатывалось два варианта: вариант «А» предусматривал нанесение главного удара в направлении советского Приморья, «Б» — в направлении Забайкалья. Военное министерство настаивало на проведении плана «А», генеральный штаб вместе с командованием Квантунской армии — плана «Б». В ходе дискуссии победила вторая точка зрения, и с весны 1939 г. развернулась активная подготовка к осуществлению агрессии против МНР и СССР согласно плану «Б»{107}. К лету 1939 г. численность японских войск в Маньчжурии достигла 350 тыс. человек, имевших на вооружении 1052 орудия, 385 танков и 355 самолетов; в Корее находилось 60 тыс. солдат и офицеров, 264 орудия, 34 танка и 90 самолетов{108}.

Осуществлением своих планов японские милитаристы рассчитывали приблизить заключение военного союза с Германией и Италией, поставить под сомнение способность СССР выполнять свои обязательства по взаимопомощи и этим содействовать провалу переговоров Советского Союза с Англией и Францией.

МНР давно привлекала Японию. Овладение этой страной дало бы ей крупные стратегические выгоды, о которых ясно говорил начальник штаба Квантунской армии Итагаки в беседе с японским послом в Китае Аритой в 1936 г. Он заявил, что МНР «является очень важной с точки зрения японо-маньчжурского влияния сегодняшнего дня, ибо она является флангом обороны Сибирской железной дороги, соединяющей советские территории [41] на Дальнем Востоке и в Европе. Если Внешняя Монголия (МНР. — Ред.) будет объединена с Японией и Маньчжоу-Го, то советские территории на Дальнем Востоке окажутся в очень тяжелом положении и можно будет уничтожить влияние Советского Союза на Дальнем Востоке без военных действий. Поэтому целью армии должно быть распространение японо-маньчжурского господства на Внешнюю Монголию любыми средствами, имеющимися в распоряжении»{109}.

Советское правительство знало о захватнических планах Японии в отношении Монгольской Народной Республики. Верное своему союзническому и интернациональному долгу, оно заявило в феврале 1936 г., что в случае нападения Японии на МНР Советский Союз поможет Монголии защитить ее независимость. 12 марта 1936 г. состоялось подписание советско-монгольского протокола о взаимной помощи против агрессии.

Стремясь оправдать свои агрессивные действия, японцы пошли на подлог. На своих топографических картах они обозначили границу Маньчжоу-Го по реке Халхин-Гол, которая фактически проходила восточнее. Это, по их мнению, должно было создать «правовую основу» для нападения.

В начале 1939 г. Советское правительство официально заявило, что «границу Монгольской Народной Республики, в силу заключенного между нами договора о взаимопомощи, мы будем защищать так же решительно, как и свою собственную»{110}.

Однако милитаристы не вняли этому предупреждению и скрытно подтянули к границам МНР крупную группировку войск. Они не только вели усиленную разведку, но и неоднократно нарушали границы. Наиболее серьезный инцидент произошел 11 мая. На другой день японцы ввели в бой пехотный полк, поддержанный авиацией, и, оттеснив пограничные заставы монгольской Народно-революционной армии, вышли к реке Халхин-Гол. Так началась необъявленная война против МНР, длившаяся более четырех месяцев.

Боевые действия на территории Монгольской Народной Республики совпали с переговорами японского министра иностранных дел Ариты с английским послом в Токио Крейги. В июле 1939 г. между Англией и Японией было заключено соглашение, по которому Англия признала японские захваты в Китае. Таким образом, правительство Великобритании оказывало дипломатическую поддержку японской агрессии против МНР и ее союзника — СССР.

Обстановкой, сложившейся на границах МНР, воспользовались и США. Всемерно поощряя Японию к войне, американское правительство сначала продлило на шесть месяцев аннулированный перед этим торговый договор с ней, а затем полностью восстановило его. Заокеанские монополии получили возможность положить в карман крупные прибыли. В 1939 г. Япония закупила в Соединенных Штатах в десять раз больше железного и стального лома, чем в 1938 г. Монополисты США продали Японии на 3 млн. долларов новейших станков для авиационных заводов. В 1937–1939 гг. США взамен получили из Японии золота на 581 млн. долларов{111}. «Если кто-либо последует за японскими армиями в Китае и удостоверится, сколько у них американского снаряжения, то он имеет право думать, что следует за американской армией»{112}, — писал торговый атташе США в Китае. Кроме того, Японии оказывалась и финансовая помощь. [42]

Провокационные нападения японцев у озера Хасан и на реке Халхин-Гол представляли собой не что иное, как «антикоминтерновский пакт» в действии. Однако расчет агрессоров на поддержку их гитлеровской Германией не оправдался. Добиться каких-либо уступок со стороны СССР и МНР также не удалось. Захватнические планы японских милитаристов рухнули.

Разгром японцев на Халхин-Голе, их стратегические неудачи в Китае, кризис в отношениях с Германией, вызванный заключением советско-германского пакта о ненападении, явились сдерживающими факторами, временно разъединившими силы агрессоров.

Порабощение Эфиопии, захват Рейнской зоны, удушение Испанской республики, развертывание войны в Китае являлись звеньями одной цепи империалистической политики конца тридцатых годов. Агрессивные государства — Германия, Италия и Япония — при прямой поддержке США, Англии и Франции стремились путем локальных войн и военных конфликтов как можно скорее раздуть пожар мировой войны. Острое соперничество между империалистическими державами вступало в новую фазу. Обычные формы борьбы — конкуренция на рынках, торговая и валютная война, демпинг — давно были признаны недостаточными. Речь теперь шла о новом переделе мира, сфер влияния, колоний путем открытого вооруженного насилия.