«Самсон»

Эскадренный миноносец «Самсон» спущен на воду 5 июня 1916 года. Длина — 96, ширина — 9, осадка — 3 м. Водоизмещение — 1260 тонн. Две турбины общей мощностью 30 000 л. с., четыре котла. Скорость хода — 35 узлов. Запас нефти — 150 тонн. Вооружение: три трехтрубных 450-мм торпедных аппарата, четыре 100-мм орудия, одна 40-мм аэропушка (зенитное орудие), два пулемета, 80 мин. Экипаж — 150 человек.

После спуска на воду «Самсон» достраивался на плаву, комплектовался экипажем, проходил швартовные и ходовые испытания. В 1917 году эсминец стал заниматься боевой подготовкой. Во второй половине года корабль был достаточно подготовлен к выполнению боевых задач, и его начали привлекать к участию в операциях. Правда, тогда он не вписал в свою историю ярких страниц, так как участвовать в серьезных боях ему не пришлось. Наиболее значительным для него столкновением с противником был непродолжительный бой с немецкими тральщиками на Кассарском плесе. Немцы, готовясь к прорыву на Кассарский [144] плес, тралили в проливе Соэла-зунд проходы для больших кораблей. Эсминцы «Новик», «Гром», «Изяслав» и «Самсон» обнаружили немецкие тральщики и обстреляли их. Противник вынужден был прекратить траление и покинуть пролив.

После Февральской революции на «Самсоне» был избран судовой комитет большевистской ориентации. В июле, участвуя в заседании Центробалта и судовых комитетов, представители «Самсона» голосовали за резолюцию, в которой говорилось, что матросы-балтийцы признают только власть Советов. А 24 октября, за день до свержения Временного правительства, самсонцы постановили: по первому зову Центробалта идти и победить или умереть за власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

В тот же день на эсминце получили предписание Центробалта о срочном выходе в Петроград для участия в вооруженном восстании. Исполняя приказ, «Самсон» в 9 часов 15 минут 25 октября вышел из Гельсингфорса. Около 18 часов он проходил мимо Кронштадта. С поста запросили: «Куда следуете?» «Самсон» ответил: «Идем в Петроград защищать Советы». В 19 часов эсминец отдал якорь на Неве, встав на сотню метров вверх по течению от «Авроры». Часть команды сразу же высадилась на берег для выполнения полученных заданий.

Вскоре после 25 октября «Самсон» возвратился в Гельсингфорс, где и зимовал. Весной 1918 года он вместе с другими кораблями Балтийского флота совершил беспримерный в морской истории переход через льды в Кронштадт. Ледовый поход не прошел для него бесследно: эсминец пришел в базу с повреждениями корпуса, винтов и механизмов. Для восстановления его боеспособности требовался заводской ремонт. Предполагалось, что отремонтированный «Самсон» летом 1918 года будет нести сторожевую службу на Ладожском озере. Однако к назначенному сроку ремонт корабля не сумели окончить: сказывалась нехватка материалов и рабочей силы.

Корабельная жизнь в это время шла своим чередом. В мае на эсминце сложилась партийная организация. Небольшая по численности, она проводила значительную работу среди личного состава. Г. С. Силина по ее [145] рекомендации избрали членом Петроградского Совета, где он впоследствии стал председателем военной секции. Важные поручения выполняли и другие партийцы. Так, партийная организация имела большинство в судовом комитете, половину членов созданного на корабле суда составляли коммунисты. Уделялось внимание политическому и культурному воспитанию команды. На одном из собраний экипажа коммунисты внесли предложение занять корабельную кают-компанию под читальню, а на приобретений книг ежемесячно отчислять 1 % от основного жалованья. Команда поддержала это предложение, и вскоре на эсминце появилась своя библиотека, насчитывавшая около 500 книг.

В 1918 году проводился 5-й съезд моряков Балтийского флота. Делегатом от «Самсона» на него избрали большевика Кроненберга. Перед отбытием на съезд он получил от команды наказ: твердо защищать Советскую власть, поддерживать политику Совета Народных Комиссаров и потребовать, чтобы съезд вынес от имени балтийцев порицание левым эсерам, а военморов, не осуждающих эсеровскую политику, постановил исключать из Красного Флота.

Наступил 1919 год. Команда эсминца заметно поредела. Военморы списывались в экспедиционные отряды, отправлявшиеся на фронт и на корабли Действующего отряда. Правда, после отправки на Волгу нескольких угольных миноносцев и гибели трех эсминцев на минах командующий Морскими силами Балтийского моря принял решение о приведении «Самсона» в боевую готовность для последующего включения в Действующий отряд. Был издан соответствующий приказ, но дальше этого дело не пошло. К зиме корабль замер у причала и обезлюдел. Из команды на нем осталось всего двадцать человек.

В последующие годы «Самсон» то приводился в боевую готовность, то снова выводился из строя. Впрочем, до полной боевой готовности его не довели ни разу. Но эти попытки сослужили в конечном счете немалую пользу для корабля. Не в пример многим другим, он никогда не оставался без команды, так что никогда не оказывался без присмотра. В результате к тому времени, когда было принято решение о восстановлении Балтийского [146] флота, корабль оказался в лучшем состоянии, чем его собратья, сданные в порт.

В 1923 году эсминец получил новое имя — «Сталин». У корабля появился авторитетный шеф. А шефство в те годы обязательно предусматривало помощь, в том числе и материальную.

Выше говорилось, что военморы самостоятельно создавали корабельную библиотеку. На первых порах она удовлетворяла читателей и принесла немалую пользу для самообразования команды: всего 14 человек числились в малограмотных, а неграмотных вообще не было. Количество книг понемногу увеличивалось, но библиотека вообще-то пополнялась случайными покупками. Была нужда в политической и современной художественной литературе. Комиссар эсминца написал И. В. Сталину письмо. В нем обрисовал состояние библиотеки на корабле, носящем его имя, и просил помочь книгами. Вскоре на эсминец доставили большую посылку с книгами. В ней была политическая литература, книги по сельскому хозяйству, современная советская и зарубежная беллетристика.

К концу лета 1923 года эсминец «Сталин» был подготовлен к вступлению в боевой строй. Машинно-котельная установка, судовые системы и устройства, вспомогательные механизмы отремонтированы, отрегулированы и проверены у стенки. Для этого очень многое сделала команда. Признанием заслуг экипажа стало присвоение машинному старшине М. Г. Тедре почетного звания Герой строительства Красного Балтийского флота.

Приближался первый выход в море. Первым признаком, свидетельствовавшим о близости плавания, послужила приемка на корабль торпед. Через несколько дней тихим августовским вечером к борту эсминца подошла нефтяная баржа. Сразу после отхода нефтянки приняли баржу с артиллерийскими снарядами. А потом стало известно, что на следующее утро назначен выход в море.

С выходом, однако, пришлось задержаться: когда в паропроводы дали полное давление, многие из них стали парить на фланцах. На устранение утечки пара ушло часов шесть.

Из-за опоздания пришлось основательно подкорректировать [147] план, намеченный на поход. Проверили на ходу действие всех механизмов, а из остальных мероприятий ограничились только торпедной стрельбой. «Минная сила» закопошилась возле аппаратов. Комендоры с шутливым ворчанием готовили шлюпку: минные машинисты стрельнут, а им ловить торпеду.

Спущенная на воду шестерка заняла место на раковине эсминца, ожидая торпедного выстрела. Корабль шел самым малым ходом. Торпедные аппараты смотрели на траверз. «Товсь!.. Пли!» Сорокапятипудовая сигара выскочила из трубы, грузно плюхнулась в воду. Через некоторое время на месте ее падения что-то забурлило, на воде появилась полоса мелких воздушных пузырьков, быстро удалявшихся от корабля. Пошла! Механизмы торпеды сработали безотказно.

Выстрел видели и на шлюпке. Старшина подал команду, гребцы навалились на весла. Но куда им! Торпеда уже прошла заданную дистанцию, всплыла вертикально и закивала выкрашенным в ярко-красную краску зарядным отделением. Шестерке оставалось до нее еще добрых полдюжины кабельтовых. Не рассчитали. Но ничего, ко второй торпеде можно будет примериться лучше. Корабль развернулся на обратный курс и снова пошел в исходную точку.

Последовал второй торпедный выстрел.. Шлюпка теперь оказалась в более удобной позиции по отношению к всплывавшей торпеде. Четвертый выстрел был последним, им заканчивалась проверка торпедных аппаратов. Когда торпеда всплыла, к ней осторожно подошли с наветренной стороны, зацепили ее крюком и подняли шлюпбалкой на палубу. После этого подняли шлюпку. Поднимали ее лихо, под самозабвенные выкрики боцмана: «Ходом! Ходом! Шишка, забегай!»

Поднимая шлюпку, можно стоять на месте и руками перебирать лопарь — ходовой конец троса. Но при этом нет настоящего флотского шика. Совсем иное дело, когда шлюпку поднимают «ходом», то есть быстро идут, почти бегут, таща лопарь за собой. Хорошо отработанный подъем шлюпки «ходом» — увлекательное зрелище. Два матроса, которые при этом идут первыми, называются «шишкой». На палубах боевых кораблей свободного места мало, так что шагов через пятнадцать-двадцать что-нибудь да помешает. Тогда первая [148] пара, не теряя времени, бросает лопарь на палубу и бегом, каждый со своей стороны, возвращается к шлюпбалкам, где снова хватается за лопарь. То же самое проделывает следующая пара, ставшая в свою очередь «шишкой». Так продолжается до тех пор, пока шлюпка не поднимется до ноков шлюпбалок. Кричать, конечно, совсем не обязательно, но редкий боцман упустит такую возможность. К тому же боцману эсминца «Сталин» лет пять не доводилось командовать подъемом шлюпки. Чего доброго, кто-нибудь выскажет весьма нелестное: «Забыл боцман свое дело...»

Подняв шлюпку, дали ход и пошли в гавань. На мостике подводили итоги. Торпедные аппараты и приборы в полной исправности, минные машинисты знают свои обязанности и неплохо их выполняют. Котлы, главные турбины, вспомогательные механизмы работали удовлетворительно. Примерно так же выглядели и остальные узлы эсминца. Побольше практики — и все будет в порядке.

Конец лета и осень прошли в напряженной боевой учебе. По окончании кампании эсминец «Сталин» стал в ремонт. Зимний ремонт в те времена был обязательным этапом каждого года корабельной службы.

В мае 1924 года эсминец, окончив ремонт, вышел на ходовую паровую пробу. Корабельные специалисты должны были принять от завода отремонтированные главные машины на ходу. Все прошло хорошо. Выполнив предусмотренные контрактными условиями испытания, корабль возвращался на Кронштадтский рейд к месту стоянки. Приближался момент поворота. Командир подошел к машинному телеграфу — якорное место совсем близко, пора уменьшать ход — и поставил его рукоятки на «Вперед малый». Тотчас же с легким перезвоном встали на эту же команду ответные стрелки машинных отделений, показав, что в машинах сигнал принят и поняли его правильно. Эсминцы типа «Новик» очень быстро реагировали на уменьшение оборотов машин, но в тот раз скорость не уменьшилась. Тахометры показывают обороты полного хода. Прямо по носу, совсем уже недалеко стояли на якорях корабли. Эсминец «Сталин» стремительно двигался на них. Из машины сообщили, что неисправны маневровые устройства, добавив, что машины сейчас остановят, разобщив паровые [149] магистрали от котлов. Но на это уйдет не меньше минуты, а реальная опасность столкновения вот-вот. И отворачивать некуда.

Вся надежда на якоря. Один за другим они оба ушли под воду, следом за ними с грохотом летели якорные: цепи. Но якоря не забрали. Сгребая ими многолетние залежи всякого хлама, скопившегося на грунте постоянной стоянки кораблей, эсминец, хотя и медленнее, продолжал двигаться вперед. Тем временем магистрали разобщили. Эсминец остановился.

Через несколько дней корабль вторично вышел на пробу. На сей раз машины работали как часы на всех ходах. Среди экипажа царило приподнятое настроение. Еще бы! Ремонт позади, все сроки выдержаны, техника в исправном состоянии. Впереди походы, учения, маневры. Приближалось 15 мая — годовой праздник Балтийского флота. К нему приурочивалось и начало кампании.

На корабле шли разговоры, что эсминцу предстоит выполнять какое-то ответственное задание. Официально об этом никто не объявлял, но подготовка шла. Разве ее скроешь от людей, которые ею занимаются? Были в команде бывалые моряки, которые, как говорят, с полуслова понимали.

15 мая весь флот стоял на Большом Кронштадтском рейде, наводя последний лоск перед праздничными церемониями, а эсминец «Сталин» находился на швартовах у моста Лейтенанта Шмидта. Готовность к походу немедленная. Эсминец должен был доставить на флот делегацию Центрального Исполнительного Комитета СССР и представителей трудящихся Ленинградской губернии.

К 11 часам на корабль прибыли член Президиума ЦИК П. Г. Смидович, секретарь Президиума ЦИК А. С. Енукидзе и заместитель председателя ЦИК Г. И. Петровский. Вместе с ними — народный поэт Демьян Бедный, член Ревсобалта старый авроровец П. И. Курков, представители городов Москвы и Ленинграда. Делегация прибыла на Балтийский флот, чтобы вручить крейсеру «Аврора» шефское знамя ЦИК СССР.

Молниеносно отданы швартовы, забурлила вода за кормой, и эсминец с флагом председателя ЦИК на грот-стеньге помчался мимо стоявших на Неве подводных лодок, транспортов, плавмастерских. Смидович и Енукидзе [150] приветствовали их команды, выстроившиеся по бортам.

Кронштадт встретил почетных гостей громом артиллерийского салюта с кораблей эскадры. Эсминец «Сталин» еще не остановился, а к правому борту уже устремился «Орлик» — катер начальника Морских сил Балтийского моря. Старшина катера лихо подошел к вываленному трапу. Смидович, Енукидзе, Петровский сошли на катер и отправились на крейсер «Аврора».

Отличное выполнение ответственного задания не осталось незамеченным. В дальнейшем, когда возникали аналогичные ситуации, в первую очередь вспоминали об эсминце «Сталин». Там, дескать, не подведут. А делегаций в 1924 году на балтийском флоте побывало немало.

22 июня эскадру Балтийского флота посетила группа делегатов V конгресса Коминтерна. На этот раз команда эсминца «Сталин» готовилась к встрече ее, располагая достаточной информацией.

На корабль пришли посланцы самой представительной тогда международной коммунистической организации. Их сопровождали начальник Политического управления РККА, член Реввоенсовета СССР А. С. Бубнов и командующий Морскими силами Республики, член Реввоенсовета СССР В. И. Зоф (он сменил Э. С. Панцержанского в апреле). Эсминец отдал швартовы и пошел к выходу в Финский залив. После отбоя аврала военморы собрались на верхней палубе и издалека рассматривали гостей.

Начальник Политического управления флота И. К. Наумов спускается с мостика и сразу же попадает в окружение моряков. Со всех сторон его осыпают вопросами: «Товарищ комиссар, а кто этот с бородой?», «Кто на левом крыле с четырьмя ромбами?», «Из какой страны вон тот, молоденький?» Наумов подробно отвечает на вопросы.

Эсминец проходит траверз Кронштадта. Беседу с начпубалтом ненадолго прерывает гром пальбы салютующей батареи. Затем беседа продолжается. Военморы просят пригласить коминтерновцев к ним.

Делегаты охотно сошли с мостика и разошлись по кораблю. Повсюду завязывались оживленные разговоры. Ухитрялись понимать друг друга без переводчиков. [151]

Эсминец «Сталин» подходил к месту летней стоянки эскадры. Впереди уже показались корабли, находившиеся на якоре. От них отделились две колонны барказов, катеров и вельботов. Корабль, убавив ход, вошел в промежуток между колоннами. На всех шлюпках одновременно взяли весла «на валек» и приветствовали делегатов Коминтерна громким «ура». После постановки на якорь делегаты сели в подошедшие к борту шлюпки с «Марата», которые и доставили их на линкор.

На следующий день эскадра снялась с якорей и пошла на запад. Примерно на меридиане Ревеля корабли легли на обратный курс. Во время похода гостям показывали маневрирование кораблей при использовании оружия, действия бойцов и командиров на боевых постах и т. д. Все это произвело большое впечатление на интернационалистов. На подходе к Кронштадту они снова перешли на эсминец «Сталин», чтобы возвратиться на этом корабле в Ленинград.

Потом эсминец развозил по флоту слушателей Военной академии РККА, делегатов VI съезда РЛКСМ и IV конгресса Коммунистического Интернационала Молодежи... Во всех случаях, когда требовался эсминец для доставки почетных гостей, у командования не возникало вопросов: «Только эсминец «Сталин»!». Всегда оставались довольными и гости, и Ревсобалт, и команда.

Перед кампанией 1930 года ремонт корабля почти полностью выполнили своими силами. Занимались ремонтными работами и опытные старшины, и молодые краснофлотцы. Для первых это занятие было привычным, для молодежи — трудным, но желанным. Старшины и опытные специалисты охотно помогали новичкам словом и делом. Обычным стало на корабле по вечерам углубленное изучение чертежей и описаний механизмов, с которыми предстояло работать на следующий день. В результате технические знания моряков намного углубились и расширились, а производительность труда на ремонте возросла.

Мобилизации личного состава на скорейшее окончание ремонта способствовало и корабельное собрание. На нем шел разговор о возможностях сокращения сроков ремонта. Краснофлотцы говорили о том, что использованы не все возможности, что есть недостатки в организации [152] работы. Так, большого труда требовали чистка и регулировка главных машин, котлов и вспомогательных механизмов. Это — удел механической команды. А в ней ежедневно выходило на работу лишь процентов шестьдесят личного состава. Остальные сорок занимались службой корабельных нарядов, работали вне корабля и т. п. Выступавшие предлагали свести до минимума общекорабельную нагрузку на специалистов электромеханической части, переложив ее на те подразделения, где ремонтных работ поменьше. Так и сделали.

Благодаря самоотверженному труду команды, постоянному поиску возможностей лучшей организации труда и другим мероприятиям эсминец начал паровые пробы машин и котлов еще в апреле, а полностью закончил все работы и был готов к выходу в море на двадцать дней ранее установленного срока. Работа не повлияла на качество боевой подготовки экипажа. Это наглядно показали проводившиеся перед началом летней кампании состязания лучших специалистов бригады: первое место по скорости заряжания орудий главного калибра занял расчет эсминца «Сталин». Лучшими оказались и наводчики, а сигнальщики показали самую высокую в бригаде скорость приема и передачи.

Целеустремленно проводилась на эсминце партийно-политическая работа. Она не ограничивалась мероприятиями на корабле. В январе, например, эсминцы «Сталин» и «Калинин» совместно организовали агитбригаду, которая выехала в подшефную деревню. Агитаторы находились у сельчан дней десять, разъясняли политику Советского государства и его законы по вопросам сельского хозяйства, занимались с неграмотными и малограмотными. Самым главным итогом их поездки была организация колхоза, куда на первых порах вступили крестьяне шестнадцати дворов. Назвали колхоз именем К. Е. Ворошилова.

Лето — пора походов и учений. Артиллерийские стрельбы сменялись торпедными, одиночные выходы в море чередовались с совместным плаванием в составе дивизиона и бригады. А на конец лета эсминцам «Сталин» и «Карл Маркс» планировался заграничный поход в столицу Норвегии.

4 августа эсминцы вышли из Кронштадта. Пока находились [153] в своих водах, занимались плановой боевой подготовкой, чтобы не терять ни одного часа дорогого походного времени. 6 августа подошли к острову Гогланд, зашли в бухту Факсе и встали на якорь. Здесь предстояло пополнить все запасы, чтобы потом не расходоваться в заграничных портах. Танкер «Горняк» уже ожидал корабли. Приемом топлива и продовольствия была занята лишь малая часть команды, поэтому по отряду объявили выходной день.

Отдыхали там, где попросторнее, — на палубе «Горняка». Главное место в программе дня заняла самодеятельность. Выступали духовой и струнный оркестры, хор, солисты, затейники. Сумели даже, объединив драматические силы двух эсминцев, поставить отрывок из пьесы «Так держать!».

При выходе в территориальные воды Дании, как и положено, дали орудийный салют наций. Ответа, однако, не последовало. В чем дело? Вопрос далеко не шуточный. Сигнальщики видели, что государственный флаг Дании на салютующей батарее приспускался. На салют, выходит, как-то реагировали, но почему не стреляли? Причину узнали только в Осло. Ответить на орудийный салют датчане не смогли «по техническим причинам», в связи с чем датское правительство принесло свои извинения правительству СССР.

На следующий день, 8 августа, наши корабли салютовали Норвегии. В ответ с бастионов крепости Акерхюзе прогремели пушечные залпы. В Осло встали на назначенное место, и вскоре группы краснофлотцев уже осматривали город, знакомились с его достопримечательностями, посещали памятные места. Бросалась в глаза идеальная чистота улиц, бережное отношение к зелени, образцовый порядок в общественных местах. В целом же город произвел какое-то странное впечатление: нигде не замечалось веселья, не слышалось ни смеха, ни громких голосов. После 22 часов город вообще замирал.

А те из команды, что оставались на корабле, пока на берегу находились их товарищи, беседовали с полпредом СССР в Норвегии А. М. Коллонтай. Правда, ее посещение было очень коротким. Она спешила в полпредство, где готовился назначенный на вечер прием в честь экипажей эсминцев «Карл Маркс» и «Сталин». [154]

Так что беседа с ней, начатая, но не законченная на корабле, продолжалась вечером.

Центральным событием второго дня должен был стать футбольный матч, но он не состоялся. Своими глазами краснофлотцы увидели одну из типичных для буржуазного государства картин. К стадиону шли в общем строю и футболисты отряда, и болельщики. Пришли вроде бы точно в назначенное время, а ворота оказались закрытыми. Вокруг стадиона толпа и многочисленные наряды полиции. Подошел один из организаторов встречи и сообщил, что руководство спортивного союза запретило матч. Причиной оно объявило «нарушение правил». Дескать, в сборную города без согласования с союзом включены несколько футболистов-коммунистов, дисквалифицированных за свою политическую деятельность. А страсти возле запертых ворот все накалялись. Организатор попросил советских моряков немного обождать. Сейчас, мол, все уладится. Обещание звучало не очень уверенно. Норвежец убежал. Вскоре ворота стадиона открылись. В них стоял тот самый норвежец и делал приглашающие жесты. Толпа хлынула в ворота. И тут вступила в дело полиция. На передних обрушились удары дубинок, послышались крики и стоны. Краснофлотцы стояли, не нарушая строя. Они отлично понимали, какие могут произойти последствия, если они вмешаются в происходящее. Ровно через минуту, как и было обещано, колонна пошла прочь от стадиона. На следующий день даже самая правая газета осудила спортивных политиканов и одобрила выдержку советских моряков.

Запомнились нашим морякам встречи с белоэмигрантами. В Осло их проживало совсем немного, но не обратить на них внимание было невозможно. Они все время толкались на пристани, к которой подходили шлюпки с эсминцев. Некоторые просто глазели, но большинство из них пытались всучить краснофлотцам религиозную литературу и белогвардейские газеты. Были и такие, что выкрикивали угрозы. Угрозы, естественно, никого не пугали, на них просто не реагировали. Норвежские рабочие и некоторая часть мелких буржуа относились к белоэмигрантам с презрением, общаясь с ними только по необходимости. Один «из бывших русских» рассказал нашим краснофлотцам, что уже восемь [155] лет работает шофером, а отношения с товарищами сугубо деловые, что причиной тому национальная замкнутость норвежцев. Однако трехдневное пребывание советских моряков в Норвегии показало отсутствие «национальной замкнутости». Рабочие люди приветствовали наших моряков при встречах, приглашали на квартиры, пытались вступить в беседы.

Кончилась летняя кампания. Командование флота подвело итоги. В тот год Реввоенсовет учредил переходящие призы для лучших кораблей за наивысшие достижения в боевой подготовке. Кстати сказать, это было первое учреждение переходящих призов за успехи в боевой подготовке в Военно-Морском Флоте СССР. Экипаж эсминца «Сталин» завоевал переходящий приз «За лучший выход в торпедную атаку и лучшую торпедную стрельбу». Анализ торпедных атак этого корабля показал, что вероятность поражения у него была несколько выше, чем у других эскадренных миноносцев. Это свидетельствовало об умелом и точном расчете маневрирования.

Кампании 1931–1932 годов эсминец «Сталин» плавал. Он успешно выполнял план боевой подготовки, не имея при этом случаев выхода из строя материальной части. Его умелые действия во время учений и маневров не раз отмечались командованием.

Наступил ноябрь 1932 года. Корабли заканчивали кампанию и спускали вымпелы. Но эсминец «Сталин» получил еще одно задание. В последних числах месяца на нем установили прицел для ночных стрельб эскадренных миноносцев, который предстояло испытать. Минером и исполняющим обязанности помощника командира корабля тогда был В. П. Дрозд, в годы Великой Отечественной войны ставший командующим эскадрой Балтийского флота. Он изучил прицел сам, обучил его использованию своих подчиненных. Затем эсминец выполнил с помощью нового прицела три торпедные атаки на ходу 15–20 узлов в малую и плохую видимость.

В марте 1936 года командующий Краснознаменным Балтийским флотом получил указание на переход двух эсминцев на Дальний Восток Северным морским путем. Дело очень ответственное: боевые корабли никогда еще не ходили этим маршрутом. Опыт же Ледового похода [156] Балтийского флота в 1918 году свидетельствовал, что плавание во льдах очень затруднительно.

Для перевода на Тихоокеанский флот были определены эсминцы «Сталин» и «Войков». Корабельные инженеры разработали предложения по облегчению их на время перехода и укреплению корпусов. После всестороннего рассмотрения было решено остановиться на проекте А. И. Дубравина, предусматривавшего монтаж снаружи корпуса деревянно-металлической облицовки — «шубы» — для защиты его от напора льда. Распределяя давление льда на большую площадь, «шуба» должна была, по расчетам, повысить сопротивление корпуса в три-четыре раза. Бронзовые гребные винты заменялись стальными. Лопасти их делались съемными, чтобы облегчить их смену при повреждении. При этом шпильки, крепящие винт на валу, делались менее прочными, чем вал. При чрезмерной нагрузке на винт при ударах о лед или заклинивании его во льду шпильки должны были срезаться ранее, чем начнется скручивание вала. Это предохранит гребной вал от повреждений. Все ремонтные работы выполнял Кронштадтский Морской завод с участием корабельных команд. На монтаж «шуб» и смену винтов было затрачено три недели. Руководил работами инженер К. В. Голицын. На эсминцы дополнительно назначили по корабельному инженеру и штурману, а специалистов оружия, без которых в походе можно было обойтись, списали. На эсминце «Сталин», например, остались один артиллерист и три комендора, один минер и три торпедиста. Корабельным инженером на него назначили А. И. Дубравина. В общей сложности численность личного состава уменьшили до девяноста трех человек. Эсминцем в то время командовал В. Н. Обухов.

17 апреля 1936 года была сформирована 3-я экспедиция особого назначения, объединившая эсминцы «Сталин», «Войков» и суда, обеспечивавшие переход. Ее возглавил известный советский полярник О. Ю. Шмидт. Идти предстояло Беломорско-Балтийским каналом.

Эсминцы покинули Кронштадт 2 июля. До Ивановских порогов шли своим ходом. Перед порогами к каждому эсминцу подошли два буксира и поочередно провели их через пороги и Кошкинский фарватер. Затем [157] эсминцы шли своим ходом до устья Свири. Здесь машины застопорили на продолжительное время. Сначала буксиры перетащили корабли через бар до селения Свирица. Там началась последняя разгрузка. С кораблей сняли пушки, торпедные аппараты и некоторые второстепенные механизмы. Но и этого было недостаточно. Облегченный эсминец подняли на плавучий док, на котором и провели его через мелководную Свирь.

Благополучно пройдя Свирь, эсминцы прибыли в порт Сорока (ныне — Беломорск), где их спустили с дока. Началась окончательная подготовка к ледовому плаванию. На эсминцах прибавилось по одному члену экипажа — в помощь командирам предусматривалось назначение ледовых лоцманов. На эсминце «Сталин» эту должность занял опытный полярный капитан П. Г. Миловзоров.

Из Сороки вышли 29 июля. Через Белое и Баренцево моря вел ледорез «Литке». Переход прошел без особых затруднений, если не считать выхода из строя из-за незначительной поломки рулевой машины на эсминце «Сталин». Авария не вызвала задержки экспедиции. «Войков» взял аварийный эсминец на буксир. Исправив повреждение, отдали буксир и пошли своим ходом.

1 августа корабли были в проливе Маточкин Шар. Здесь к каравану присоединились танкеры «Лок-Батан» и «Майкоп» с запасами топлива на переход. Пришел и пароход «Анадырь» с грузом продовольствия, материалами на случай зимовки во льдах (предусматривалась и такая возможность). На нем же находились перегруженные с барж оружие, демонтированные механизмы и запасные части. После выхода из Маточкина Шара в Карское море ожидалась первая встреча со льдами. Командование ЭОН-3 провело совещание по этому вопросу. Командиры, капитаны и другие ответственные лица экспедиции уточнили ледовую обстановку на ближайшем отрезке маршрута, установили порядок движения, разработали систему межсудовой связи во льдах, обратив особое внимание на звуковые ледовые сигналы.

В Карском море двигались двумя отрядами: впереди ледорез «Литке» и эсминцы, за ними транспорт и танкеры. Обстановка благоприятствовала переходу. Хотя [158] вскоре и встретили льды, но легкие, почти не препятствовавшие движению. В среднем скорость хода составляла узлов двенадцать, а иногда и более. Правда, «шубы» заметно снизили маневренные качества эсминцев. Возле их форштевней вместо красивых «усов» поднимались целые водяные горы.

После того как прошли траверз острова Диксон, стало похуже, а еще восточнее встретились с тяжелыми льдами, заставившими остановиться в Пясинском заливе и ждать улучшения ледовой обстановки. Самолеты ледовой разведки и полярные станции сообщали примерно одно и то же: повсюду к востоку от Диксона море покрыто сплоченными тяжелыми льдами. Дальнейшее движение без проводки ледокола невозможно. Поэтому пришлось стоять до тех пор, пока на помощь каравану не пришел один из самых мощных ледоколов Северного морского пути — ледокол «Ленин».

После тщательного анализа ледовой обстановки признали наиболее целесообразным идти на север к островам Арктического Института, в районы, где ожидалось некоторое разрежение льдов. Ледокол «Ленин» пошел головным. Следом за ним по пробитому во льду каналу, отстав от ледокола мили на три, двигались «Лок-Батан». «Сталин», «Анадырь», «Войков» и «Майкоп».

«Шубы» и тяжелые стальные винты полностью оправдали себя. Но даже с ледоколом движение каравана все более замедлялось. За неделю сумели добраться только до меридиана восточного берега Пясинского залива, где снова пришлось остановиться, ожидая разрежения льдов. Воспользовавшись вынужденной стоянкой у небольшого острова, на эсминце «Сталин» провели текущий ремонт. Сумели даже осмотреть подводную часть корпуса. Водолазы не обнаружили там никаких повреждений, если не считать отдельных незначительных вмятин, не имеющих существенного значения.

Улучшения ледовой обстановки не наступало, а по прогнозу ожидалось еще большее сплочение льдов. Оставалось пробиваться вперед. Корабли и суда экспедиции продолжили движение. На подходах к проливу Вилькицкого льды становились все плотнее, караван двигался все медленнее. Наконец ледокол «Ленин» оказался не в состоянии ломать лед. Во все стороны от кораблей [159] до самого горизонта простирались огромные, сплоченные почти в сплошную массу льдины. Беспорядочно громоздясь, они сжимали корпуса кораблей. Острые углы льдин упирались в обшивку.

Корабельная подрывная партия эсминца «Сталин» начала бороться со льдом. Минеры закладывали небольшие заряды в углы льдин. Взрывы разрушили острия льда, грозившие проткнуть борт эсминца, и засыпали ледяной мелочью пространство в непосредственной близости от обшивки. Снежно-ледяная каша какое-то время сдерживала напор глыб, но через некоторое время льдины, непрерывно перемещавшиеся у борта, создавали новую опасную ситуацию. Иногда подрывом льда руководил командир эсминца. Обухов в недавнем прошлом был минером, подрывное дело он знал хорошо.

Как бы там ни было, а движение на восток продолжалось. Иногда своим ходом, иногда дрейфуя вместе со льдами, караван преодолевал милю за милей. За две недели сумели пройти море Лаптевых и Восточно-Сибирское море. Приближались к проливу Лонга, когда увидели на востоке шедший навстречу ледокол «Красин».

Два линейных ледокола — это сила. Дела сразу пошли веселее. Да и самый тяжелый участок пути уже остался позади. 20 сентября караван прошел кромку сплошного льда. Почти сразу же за ней эсминцы попали в первый для них дальневосточный (хотя еще и не тихоокеанский) шторм. Плавучий лед препятствовал разведению большой волны, но зато сам представлял большую угрозу. Хаотически носившиеся по воле ветра льдины то и дело со страшной силой били в борта. Вряд ли обошлось бы без пробоин, если бы не добротно сработанные в Кронштадте «шубы».

22 сентября обогнули мыс Дежнева, прошли Берингов пролив и вышли в Берингово море. Северный морской путь остался позади. Впервые в истории боевые корабли были проведены за одну навигацию через Северный Ледовитый океан. 23 сентября на кораблях приняли радиограмму, подписанную руководителями Коммунистической партии и Советского правительства, поздравлявшими личный состав с успешным выполнением задания государственной важности. [160]

На следующий день эсминцы и суда обеспечения отдали якоря в бухте Провидения. Здесь им предстояло расстаться. Теперь эсминцы могли самостоятельно следовать во Владивосток. Но прежде надо было принять и установить на штатные места снятые ранее механизмы и оружие. Эсминец «Сталин» пришвартовался к борту «Анадыря». Грузовые стрелы транспорта поднимали из трюмов торпедные аппараты и осторожно опускали их на палубу эсминца. Краснофлотцы сразу же устанавливали их на свои места и закрепляли. Потом те же операции проделали с артиллерийскими орудиями. Приняли все виды запасов: топливо, смазочные материалы, продовольствие. 29 сентября эсминцы взяли курс на Владивосток.

Тихий океан постарался во всей полноте продемонстрировать свой тяжелый нрав, встретив корабли жестоким штормом. Он как бы показывал, что освоиться с плаванием в его водах будет нелегко. Ветер и волнение достигли такой силы, что борьба с ними стала непосильной для эсминцев, еще не освободившихся от своих неуклюжих «шуб». Дальнейшее плавание грозило серьезными последствиями. Эсминцам пришлось укрыться от непогоды в бухте Глубокая. Переждав шторм, корабли продолжили свой путь на юг. По пути заходили в Петропавловск-Камчатский и Декастри. 17 октября «Сталин» и «Войков» отдали якоря в бухте Золотой Рог.

После полагавшегося в таких случаях торжества корабли отправили на завод. Там разобрали ледовые «шубы» и тщательно осмотрели подводные части корпусов. Как и предполагалось, они требовали ремонта. Однако объем его был намного меньше, чем ожидали. «Шубы» выдержали нелегкий экзамен. Корабельные конструкции, обшивка и забортная арматура в целом оказались исправными.

23 октября 1936 года ЭОН-3 расформировали. Эсминец «Сталин» был зачислен в Отдельный дивизион сторожевых кораблей Тихоокеанского флота.

В литературе встречаются утверждения, что корабли «Сталин» и «Войков» были первыми эскадренными миноносцами Тихоокеанского флота. Это неверно. Еще в 1923 году были отремонтированы и введены в строй два старых эсминца, сохранившихся от Сибирской флотилии [161] царского флота, — «Лазо» (бывший «Твердый») и «Потапенко» (бывший «Точный») — К 1936 году оба они уже не существовали.

На какое-то время эсминцы «Сталин» и «Войков» стали самыми сильными надводными кораблями Тихоокеанского флота. Они и положили там начало соединениям надводных кораблей. На них в основном готовились кадры для новых надводных кораблей, все в большем количестве поступавших от промышленности. Наступило время, когда появилась возможность полностью укомплектовать соединение эскадренных миноносцев эсминцами типа «Рьяный», имевшими более сильное вооружение по сравнению с «Новиками» и превосходившими их в мореходных и других качествах.

Изношенный за долгую службу эсминец «Сталин», утративший прежнее боевое значение, был передан в отряд, учебных кораблей Тихоокеанского высшего военно-морского училища. Отряд просуществовал меньше года. Выяснилась нецелесообразность подчинения кораблей училищу, которое не имело возможности полноценно обеспечивать эксплуатацию кораблей. Но и за это короткое время эсминец «Сталин» поработал основательно. На нем были выполнены почти все учебные стрельбы курсантов по плану 1940 года — триста двадцать стрельб!

В январе 1941 года, для того чтобы решить вопрос о дальнейшем использовании корабля, Военный совет Тихоокеанского флота распорядился произвести полную проверку его состояния. Главное внимание обращалось на корпус. В целом его состояние признали удовлетворительным, но отметили, что трюмы и переборки в стыке со вторым дном ржавые, второе дно в машинно-котельном отсеке почти на грани разрушения, сильно повреждены носовые шпангоуты и имеются гофры на обшивке. Корабль уже износился. Несмотря на это, решили, что эсминец еще в состоянии служить кораблем обеспечения боевой подготовки подводных лодок. Его передали в бригаду подводных лодок. При приеме-передаче все ранее отмеченные недостатки подтвердились, обнаружились и другие. Командование бригады доложило, что по состоянию корпуса, механизмов и систем корабль нуждается в капитальном ремонте. Военный совет флота согласился с этим мнением, но сразу запланировать [162] для корабля капитальный ремонт оказалось невозможным. Эсминец «Сталин» ожидал ремонта и обеспечивал боевую подготовку подводных лодок. Правда, плавал он немного. За весь 1941 год выходил в море всего шестьдесят два дня.

Началась Великая Отечественная война. Эсминец «Сталин» был отмобилизован. Ценой больших усилий личного состава технику эсминца привели в исправное состояние. Но ненадолго. В котлах лопались трубки одна за другой, то и дело приходилось их глушить. Сорок два раза по этой причине котлы выходили из строя. На 23 октября в четырех котлах было заглушено 484 трубки. Оставшиеся принимали на себя повышенную нагрузку, поэтому возникала угроза массового выхода их из строя.

В конце октября эсминец обеспечивал действия подводных лодок. В двух котлах одновременно лопнуло несколько трубок. Работу котлов пришлось приостановить. Пока подняли пар в двух других котлах, корабль потерял ход. Командиры отделений Рассолов и Смирнов, котельные машинисты Журавлев, Галахов, Кувырков и другие самоотверженно работали в аварийных котлах. Через четыре часа заглушили трубки и подняли пар. По заводским нормам на проделанную работу полагалось пять часов. К тому же заводские нормы предусматривали работу в спокойной обстановке у холодного котла, а котельные машинисты эсминца глушили трубки в горячих топках. Но прошло всего несколько минут, и в котле № 1 снова полопались трубки. Опять пришлось лезть в топку, искать поврежденные трубки и глушить их.

Несмотря на трудности эксплуатации изношенной материальной части, эсминец выполнял все поставленные перед ним задачи. Команда усиленно занималась боевой подготовкой. Большое внимание уделяли стрельбам по воздушным целям. В октябре стреляли по конусу. Наводчиком на старой, еще лендеровскон трехдюймовке был краснофлотец Резванов, управлял огнем командир отделения Волчков. В конусе обнаружили две пробоины — отличная стрельба!

22 декабря эсминец поставили на средний ремонт. Примерно треть ремонтных работ выполнил личный состав. Многие моряки стали рационализаторами: ремонтируя [163] технику, они вносили в нее усовершенствовании. Так, командир отделения артэлектриков Вишневский, исправляя схему освещения, нашел возможным исключить из нее реостат, который в штормовую погоду заливало водой. Другой моряк сконструировал прибор для тренировки наводчиков. От общеизвестного в то время прибора он отличался тем, что приводился в действие вручную и имел гораздо меньшие габариты. Прибор стали использовать для тренировок на орудиях подводных лодок. Внесли усовершенствования на своих постах командир отделения трюмных Горячкин, командир отделения машинистов Мерзликин и другие.

В 1941 году часть бойцов и командиров эсминца была отправлена на фронт в морскую пехоту. От них приходили письма. Читали их коллективно. Сообщения вызывали у корабельной команды двоякие чувства. С одной стороны, возникала какая-то неловкость: вот, дескать, люди воюют, а мы тут прохлаждаемся. С другой стороны, эти письма мобилизовывали на более упорную работу по выполнению стоявших перед кораблем задач.

В декабре эсминец начал швартовные испытания. После их успешного завершения провели ходовые испытания, и в феврале 1943 года эсминец «Сталин» вступил в строй.

Летом он обеспечивал торпедные стрельбы подводных лодок — служил для них целью и вылавливал выпущенные торпеды, буксировал щиты для авиации. Выполнял и артиллерийские стрельбы по надводной, воздушной и береговой целям, торпедные стрельбы, участвовал в общефлотских учениях.

В то время на флоте очень остро стояли вопросы экономии материальных ресурсов, особенно топлива. Эсминец «Сталин» в первом полугодии 1944 года добился наилучших результатов и был объявлен лучшим кораблем флота по экономии топлива.

Вооружение эсминца после ремонта 1943 года оставалось прежним. Однако в декабре появилась возможность частично заменить его более современными образцами. Устаревшую 76-мм зенитную пушку системы Лендера и четыре 7,62-мм зенитных пулемета сняли и взамен их поставили два 45-мм зенитных орудия, два 37-мм зенитных автомата, три пулемета ДШК и счетверенный [164] 7,62-мм зенитный пулемет. Улучшили и противолодочное оружие — поставили на корме два бомбомета.

Но эти мероприятия не могли намного продлить жизнь заслуженного корабля. Техническое состояние его с каждым месяцем ухудшалось. Корпус, главные машины и котлы износились. Несмотря на военное время, использование корабля для выполнения боевых задач было признано невозможным. Весьма ограниченными стали его возможности по обеспечению деятельности других кораблей. В 1944 году ему уже не разрешалось выходить за пределы залива Петра Великого.

Но эсминец был еще нужен флоту. В январе — августе 1945 года его отремонтировали и передали вновь сформированному отряду учебных кораблей. На нем размещалось командование отряда. По мере развертывания деятельности отряда отношение к кораблю менялось. Из-за ограничения района плавания он не мог принимать участие в решении многих учебных задач. По этой причине его передали в распоряжение Учебного отряда флота.

В этот период один из новейших эскадренных миноносцев Северного флота — «Охотник» был переименован в эсминец «Сталин», а кораблю-ветерану возвратили его старое имя «Самсон». В это время его еще раз тщательно освидетельствовали и приняли решение о консервации главных механизмов и об использовании корабля только на стоянке у стенки. В сущности это было концом службы эсминца.

Он два года стоял у стенки неподалеку от школы связи Учебного отряда и весьма редко использовался для проведения на нем практических занятий. В подразделениях органов вооружения и судоремонта тогда возникли затруднения с размещением личного состава. Начальник вооружения и судоремонта не раз просил у командования флота выделить какое-либо старое судно в качестве плавучей казармы. Командующий флотом распорядился передать «Самсон» органам вооружения и судоремонта.

«Самсон» встал на свою последнюю стоянку у стенки. В плавучей казарме разместили ремонтное подразделение. Примерно через год, в соответствии с новым предназначением, корабль был переформирован [165] в плавучую казарму, которая эксплуатировалась до полного износа корпуса, а затем была разделана на металлолом.

На Тихоокеанском флоте всегда помнили о славном прошлом «Самсона». Его корабельный праздник ежегодно отмечался, хотя и скромно, всем флотом. Не забыли об этом и при разборке. Большое количество исторических предметов революционного эсминца передали в музеи. В частности, в музее Тихоокеанского флота хранятся его орудия. Штурвал «Самсона», находится в Центральном военно-морском музее. [166]