«Зарница»

Яхта «Зарница» спущена на воду в 1914 году. Длина — 39, ширина — 6, осадка — 3 м. Водоизмещение — 245 тонн. Паровая машина мощностью 375 л. с., один котел. Скорость хода — 10 узлов. Запас угля — 25 тонн. Дальность плавания около 500 миль. Вооружение: одно 45-мм орудие. Экипаж — около 30 человек.

Прежде всего необходимо внести небольшое уточнение. В разных изданиях периодически появляется изображение трехмачтового парусника, подпись под которым гласит, что это один из кораблей революции — яхта «Зарница». Действительно, это «Зарница», но не та. Это бывшая яхта великого князя Михаила Александровича. С началом первой мировой войны увеселительные прогулки по морю пришлось прекратить, и князь передал яхту флоту для боевого использования. Этот «патриотический» поступок не нанес князю никакого ущерба. Наоборот, все расходы по содержанию яхты легли на Морское министерство. По окончании [102] войны яхту, разумеется, должны были возвратить владельцу. Не опасался титулованный владелец и за гибель судна, не без оснований полагая, что флотское начальство того не допустит. А и погибнет — невелика беда: будет выплачено возмещение. Именно та «Зарница» и фигурирует в справочниках как одно из посыльных судов Балтийского флота.

Но почему в справочниках нет сведений о другой, так сказать, настоящей «Зарнице»? И вообще почему в Балтийском флоте оказались две «Зарницы»? На оба вопроса один ответ: яхта «Зарница» в состав флота не входила, так же как и «Заградитель». Ее построили по заказу Военного министерства специально для коменданта Кронштадтской крепости. Судно было необходимо для обеспечения сообщения между Кронштадтом и островными фортами. Исходя из этого назначения. «Зарница», несмотря на свои небольшие размеры, обладала достаточно высокой мореходностью и могла самостоятельно плавать в слабом льду.

Путаницу же с названиями легко рассеять. Достаточно обратиться к общеизвестным источникам. Возьмем, например, сборник документов «Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции». Там опубликована выписка из вахтенного журнала учебного судна «Освободитель», которая гласит: «12.30. «Зарница» бывшего коменданта крепости под красным крестом снялась с якоря, пошла в Петроград». То есть 25 октября 1917 года она вышла из Кронштадта в Петроград, имея на борту отряд врачей и медсестер Кронштадтского морского госпиталя и матросов — учеников фельдшерской школы. А бывшая княжеская яхта в то время находилась в ремонте на одном из заводов Петрограда.

Во время штурма Зимнего дворца медики частично были в рядах атакующих бойцов, частично ожидали на «Зарнице» поступления раненых. Раненых оказалось немного, поэтому учеников-фельдшеров с 26 октября привлекли к охране Зимнего дворца.

Поход 25 октября был не первым революционны походом «Зарницы». Первый раз она выполняла задание партии большевиков 4 июля 1917 года, когда несколько тысяч кронштадтских матросов отправились на демонстрацию в Петроград. «Зарница» тогда возглавляла [103] караван использованных для перевозки буксирных и пассажирских пароходов. На ней размещался штаб демонстрации. Дело в том, что во время первой мировой войны Кронштадт был чем-то вроде тыловой базы. Все корабли, которые можно было использовать в боевых действиях на море, находились в Гельсингфорсе. В Кронштадте же оставалась самая что ни на есть корабельная рухлядь, не способная в большинстве своей даже отойти от стенки. Поэтому «Зарница» оказалась самой «грозной» боевой единицей. Ее пушечка была единственным орудием демонстрантов.

30 октября «Зарница» возвратилась в Кронштадт. Часть врачей, медсестер и учеников осталась в Петрограде. Их включили в матросские и красногвардейские отряды, направленные на подавление мятежа Керенского — Краснова.

Обстановка оставалась напряженной. «Зарница» то и дело выходила в море, обходя периодически все островные форты. Весной 1918 года она участвовала в очень важной операции — разрушении форта Ино. Форт находился на северном берегу Финского залива, примерно на одном меридиане с Красной Горкой. Он имел мощную артиллерию, до двенадцатидюймовых орудий включительно, большое количество боезапаса. Вместе с фортами Серая Лошадь и Красная Горка форт Ино являлся важным звеном в обороне подходов к Кронштадту и Петрограду. И вот приходилось расставаться с ним — форт находился на территории, переходившей к белофиннам. Учитывая их враждебное отношение к Советской Республике, нельзя было оставлять форт в их руках.

На эвакуацию форта не было ни времени, ни сил. Командование приняло решение разрушить его. Комендант Кронштадтской крепости Л. К. Артамонов лично возглавил подготовку к взрыву. Под прикрытием подразделений красных латышских стрелков 6-го Тукумского полка с форта вывезли наиболее ценное имущество и замки крупнокалиберных орудий. 15 мая форт был готов к взрыву. «Зарница» стояла у пристани форта, ожидая коменданта Артамонова с группой артиллеристов и минеров. В 22 часа 40 минут она вышла из небольшой гавани Ино и по хорошо известному фарватеру направилась в Кронштадт. В 23 часа 30 минут по [104] телефонному кабелю с Красной Горки в форт Ино был дан электрический ток на воспламенение взрывателей. Прогремели мощные взрывы, и форт превратился в груду развалин.

В дальнейшем яхта выполняла различные задания по обеспечению деятельности Действующего отряда Балтийского флота и Кронштадтской крепости. Другая «Зарница» к тому времени также перешла в Кронштадт. Во избежание путаницы комендантскую яхту стали именовать в документах «Зарницей» № 2 или «Зарницей-II», но не всегда. Организационно она продолжала оставаться в Кронштадтской крепости.

В 1920 году руководство Минной обороны несколько раз поднимало вопрос о передаче ему «Зарницы». Яхту сравнительно легко можно было переоборудовать в тральщик, а по своим тактико-техническим данным она вполне подошла бы к тральщикам 1-го дивизиона отряда тральщиков особого назначения Она привлекала внимание не только возможностью переделки в тральщик. Команда «Зарницы» размещалась на корабле просторно. И в каютах, и в кубрике оставались свободные места. А на тральщиках 1-го дивизиона было очень тесно. Не каждый военмор на тральщиках имел свое постоянное место, приходилось спать по очереди на одной и той же койке. А для штаба дивизиона — шесть командиров и восемнадцать военморов — места вообще не было. Конечно, как-то все устраивались, но в тяжелых условиях боевого траления требовалось улучшить быт команды. «Зарница», если б она вошла в состав 1-го дивизиона, могла помочь в решении этой задачи. Кроме того, в зимнее время она вполне могла служить отопителем для тральщиков.

Комендант, конечно, очень не хотел расставаться с удобным для него кораблем. Однако, хотя крепость оставалась в подчинении сухопутного командования, прежних незыблемых междуведомственных перегородок не существовало. В конце концов комендант получил приказание передать «Зарницу» Минной обороне. В начале апреля 1921 года комиссия приняла корабль от крепости.

25 апреля стало для «Зарницы» первым рабочим днем. Дивизион тралил фарватер от Большого Кронштадтского рейда до Шепелевского маяка. «Зарница» [105] работала в паре с «Ударником». В тот же день Ю. ф. Ралль в полуофициальном письме начальнику штаба Минной обороны красноречиво писал: «Новый тральщик «Зарница-II» в строю держался отлично и к своему дивизиону очень подошел».

Потом тралили у Русматалы, у Хайлоды, у Велиматалы, в Лужской губе... Экипажу «Змея» (так теперь стала называться «Зарница», ставшая тральщиком) приходилось осваивать тральное дело — не такое уж простое и совершенно новое — на ходу.

30 июня дивизион стоял в Кронштадте, пополняя запасы. Дул сильный ветер с юга. Он занес в Среднюю гавань сорвавшуюся где-то с якоря мину образца 1912 года. Ее обнаружили, когда она довольно быстро дрейфовала на транспорт «Люси», а там ветер и волна могли прибить ее к любому кораблю. Взрыв ее не сулил ничего хорошего.

Начальник дивизиона распорядился, чтобы «Змей» и «Запал» спустили шлюпки и отбуксировали мину на рейд, а там ее уничтожили. Шлюпки подошли к мине, плясавшей на волнах, заарканили ее концом и пошли на рейд, с трудом выгребая против ветра. Там подошли к мине вплотную и навесили на нее подрывной патрон. Прогремел взрыв. Вырос и рассыпался под порывами ветра столб воды. Опасность миновала. Реввоенсовет флота объявил благодарность участникам буксировки и подрыва мины.

В конце года в формуляре «Змея» появилась запись о 730 ходовых часах, за которые пройдено 1833 мили, причем 973 мили с тралом. По тому времени цифры немалые.

Тралил «Змей», и в 1922 году, С 15 апреля по 30 ноября он прошел с тралом 1732 мили, затралив и уничтожив подрывными патронами четырнадцать мин. Однако такая нагрузка для наспех оборудованного корабля оказалась велика, да и приспособлен он был только под трал Шульца, а другие типы тралов нести не мог. Требовалось поставить «Змей» в ремонт, чтобы полностью оборудовать его тральным вооружением. Такая возможность имелась, ибо к исходу 1922 года основные фарватеры очистили от мин, безопасность кораблевождения в известной степени обеспечивалась, и напряжение тральных работ несколько снизилось. [106]

Ремонт продолжался до осени 1923 года. Установка трального оборудования заняла немного времени. Наиболее трудоемкой оказалась переборка машинно-котельной установки. Вместе с заводской бригадой ею занималась машинная команда во главе с Михаилом Петровичем Герасимовым, механиком «Змея». Ему в ту пору было шестьдесят семь лет, сорок шесть из которых он прослужил на флоте. Еще в 1912 году Герасимов сдал экзамены на механика и, отказавшись от производства в офицеры, продолжал служить в звании машинного унтер-офицера. После Октябрьской революции он получил должность, соответствовавшую его знаниям и опыту, и нес службу на совесть. Всегда был вдохновителем и организатором, а во многих случаях и главным исполнителем наиболее ответственных работ. За свои труды по ремонту «Змея» и сохранение в готовности его машинно-котельной установки М. П. Герасим был объявлен в 1923 году Героем строительства Красного Балтийского флота.

По окончании ремонта «Змей» вернулся в свой дивизион, но ненадолго. 13 ноября его передали службе связи, где требовалось посыльное судно для обеспечения деятельности многочисленных сигнально-наблюдательных постов на берегах Финского залива — снабжения их топливом, продовольствием и т. д. Все лето 1924 года «Змей» ходил от поста к посту, в промежутках между ними появляясь в Кронштадте. Там тоже не давали застаиваться. В июле, например, он был направлен в Лужскую губу со срочным грузом для линкора «Марат».

Понятно, что быть посыльным судном куда легче чем тральщиком. Но команду эта легкость не радовала. Раньше на «Змее» размещалась библиотека отряда траления. Теперь же корабельный библиотекарь лишь раз в месяц получал ограниченное количество книг в Центральной библиотеке службы связи. А почитать на «Змее» любили. Он, к слову, был первым на флоте кораблем, в команде которого все до единого человека выписывали газету «Красный Балтийский флот». Да и не только ее. Многие военморы были подписчиками газет и журналов. Самым активным из них был кочегар Поливанов. Флотской газеты он выписывал два экземпляра. Один читал сам, а потом подшивал его для общего [107] пользования. Второй отсылал домой, чтобы там, в родной деревне, знали, как служат на Балтике. Кроме того, он получал пять журналов: «Безбожник», «Новый Робинзон», «Гигиена и здоровье», «Бегемот» и «Новая деревня». А то, что после подписки оставалось от четырех рублей кочегарского жалованья, шло на членские взносы в комсомол, Добролет и Доброхим.

Но книги книгами, а более всего команду тянуло к живому делу. Траление — занятие, конечно, опасное, но и очень важное. Не то что развозка по постам капусты и картошки... И вот стало известно, что после ремонта «Змей» возвратится в отряд траления. Сообщение встретили на корабле с огромной радостью.

Перешли для ремонта на завод, который распланировал работы на две недели. Команде это показалось очень долгим сроком. Заявили, что они с механиком Герасимовым сами все сделают быстрее. И взялись за дело. Вместе с заводскими рабочими разобрали поршни, сменили кольца, прощелочили котел, поправили прорвавшуюся питательную трубу. Ремонт закончили за пять дней. Снова в море!

Увы! В море-то вышли, но еще месяц оставались в службе связи. За это время почти всю команду «Змея» списали на посыльное судно «Тосмар», заменившее его в службе связи. Осталось всего шесть человек, которых не хватало даже для несения вахты. Поэтому «Змей» не мог включиться в траление. Укомплектовавшись личным составом, он только в сентябре начал расчищать от мин фарватеры к западу от Котлина.

Хотя команда сменилась примерно на три четверти, порядки на «Змее» остались прежними. Он отлично справлялся с заданиями. В 1924 году метеоусловия были крайне неблагоприятными для траления. То и дело приходилось убирать тралы и спешно уходить в Кронштадт, спасаясь от штормов. Так было и 23 сентября. В тот день помимо жестокого шторма пришлось столкнуться и с одним из самых значительных наводнений — в Кронштадте вода поднялась на 3,63 метра выше среднего уровня. С утра тральщики вышли было в море, но вскоре им пришлось прекратить работу. Более или менее благополучно они вошли в гавань. «Змей» уже готовился подавать швартовы, когда получил приказ возвратиться на рейд и взять на буксир эсминец [108] «Капитан Белли» (после восстановления и вступления в строй Красного Флота — «Карл Либкнехт»). Свернули швартовы на вьюшки и пошли к воротам.

Как только вышли за волнолом, тральщик стало класть с борта на борт градусов на 25. Встретился спешивший в гавань буксир, бросивший эсминец. Оттуда кричали, что буксировать невозможно. Куда, дескать, вас несет? Настоящий буксир не справился, а вы? Буксировать эсминец — это не тралы таскать. Но приказ есть приказ, и «Змей» продолжал выгребать на рейд. Подошли к дрейфовавшему эсминцу, высадили на него несколько человек для приема буксирных тросов («Капитан Белли» был без команды), завели пенькоакй трос. Попытались буксировать, но ничего не получалось — трос сразу же лопнул. Предприняли еще несколько попыток, но успеха не достигли. А ветер усиливался. Дальнейшее пребывание «Змея» на открытом рейде становилось опасным. Но не бросать же корабль на произвол волны и ветра! А что делать? Военморам, находившимся на эсминце, передали приказание попытаться отдать якоря. Хотя и с большим трудом, но они справились с этой задачей. Не без риска для «Змея» сняли людей с эсминца и возвратились в гавань.

И опять швартоваться не пришлось. Новый приказ: выловить и прибуксировать в гавань унесенный на рейд катер с «Комсомольца». Качало теперь больше. Корма то и дело выходила из воды, винт и руль оказывались оголенными. И все же приказ выполнили. «Змей» подходил к Арсенальной пристани. Но, как видно, не суждено было обойтись в тот день без аварии. У самой пристани дорогу тральщику пересек буксир. Чтобы избежать столкновения, пришлось дать задний ход. Остановившийся тральщик стремительно понесло на стенку.

Отдали якорь, но из-за незначительного расстояния он не успел забрать. Корабль навалило на стенку. Кое-как завели швартовы и намеревались осмотреть корпус — нет ли повреждений? Но тут «Змей» начал не то что крениться, а прямо-таки валиться от стенки. Попытались задержать корабль дополнительными швартовами, но крен продолжал увеличиваться, достигая угрожающих размеров.

Прибежали на помощь военморы с других тральщиков. [109] Общими усилиями завели еще один стальной конец. На нем и повис накренившийся на 40 градусов «Змей». Пришлось прекратить пары и покинуть корабль, отложив исправление положения до конца наводнения. Впрочем, «Змей» легко отделался. Его тезку, «Зарницу», бывшую в прошлом княжеской яхтой, вообще выбросило на берег, а при спаде воды она легла на борт и затонула. Подняли ее только в 1927 году.

27 сентября к «Змею» подошел плавкран. С его помощью выровняли крен. На подводной части обнаружили большую вмятину, пробоин и повреждений корпуса не было. А с небольшими повреждениями механизмов и устройств быстро справились своими силами. «Змей» снова вышел на траление.

Тралили до начала декабря. Штормы не прекращались. Старые маломощные тральщики дивизиона часто попадали в тяжелое положение. Больше всего доставалось флагманскому тральщику — «1 Мая». Не раз он терял управляемость, тогда приходилось брать его на буксир. Лучшим по мореходным качествам был «Змей». Он и выполнял буксировку.

После окончания траления дивизион занялся обычным зимним ремонтом. Военморы, отслужившие установленные сроки, уволились в запас. И на «Змей» прибыло молодое пополнение. Среди молодых оказалось несколько членов РКП(б), что заметно усилило корабельную партийную ячейку. Но нашлось в пополнении и шестеро малограмотных. Пришлось организовывать маленькую корабельную школу.

Кроме общеобразовательной на «Змее» работала партийная школа. Занятия в ней охотно посещали и беспартийные. Некоторые из них даже доклады делали. Результаты партийно-политической работы были весомыми. В феврале комсомольская ячейка «Змея» рекомендовала в партию двадцать одного человека. В туже зиму решили собрать и обработать материалы о революционном прошлом «Зарницы» — «Змея». Для этой цели избрали комиссию, которая сразу же взялась за работу. К сожалению, не удалось узнать, что она собрала и куда делись эти материалы.

Подготовка к тралению 1925 года шла вполне успешно. Зимние ремонтные работы закончили досрочно. Во второй половине мая, после очистки моря ото [110] льда, тральщики занялись своим привычным делом. Трудились в тот год у южного берега Финского залива. Ночевали обычно в одной из бухт, не тратя времени на переход в Кронштадт и обратно. За день сильно уставали, но все же находили возможности и для разъяснительной работы среди жителей окрестных деревень.

Разъяснять приходилось многое. В июле, например проводили собрание в Старом Гакколове. Крестьяне дружно пришли на него: повестка дня заинтересовала — о сельскохозяйственном налоге, о III съезде Советов, о работе комсомола в деревне, о советской печати. Собрались, однако, только мужики. Они сказали: «А что тут бабам делать?» Прежде чем начинать собрание пришлось разъяснять, что женщины в СССР имеют те же права, что и мужчины, что их присутствие на собрании не только желательно, но и обязательно. Что это за общее собрание, на котором отсутствует половина населения деревни? Не сразу, конечно, да и не все, но после таких разъяснений пришли и женщины.

Краснофлотцы (так стали называться военнослужащие флота после введения в мае 1925 года нового устава) хотели, чтобы собрание проводили сами крестьяне, но никто в деревне и понятия не имел, как это делать. Пришлось растолковывать, как выбирать президиум и зачем, как проводить голосование и принимать решение. Наконец приступили к делу. Слушали крестьян очень внимательно, а после докладов с большим интересом расспрашивали о подробностях, прикидывали, что к чему.

В Старом Гакколове краснофлотцы бывали не раз. Разъяснением советских законов, касающихся деревни, не ограничивались. Помогали претворять их в жизнь. Вникали в работу школы, кооперации и других организаций. Гакколовцы были очень довольны краснофлотской помощью, говорили: «Теперь мы вроде как свет увидели и во всем разобрались».

В одно из таких посещений краснофлотцы узнали, что неподалеку от деревни на берег выбросило мину. Срочно снарядили подрывную партию и пошли ее искать. По дороге встретили красноармейца-пограничника.

— Не видал я никакой мины, — говорил он. — Лежит вон там какая-то чушка, но не мина. [111]

Пошли вместе.

— Вот она, — показал красноармеец.

Все так и ахнули: крепостная мина! Заложили подрывной патрон, подожгли шнур и бегом в укрытие. Рвануло, конечно, здорово. Встали, отряхнулись, спросили у пограничника:

— Видишь, какая чушка?

Тот ответил:

— Сроду теперь ничего не трону. Я ведь ее и толкал, и ворочал, хотел даже стрельнуть в нее для интереса.

Решение ничего не трогать, если не знаешь, краснофлотцы одобрили, но заметили при этом, что если, мол, возле моря служишь, то какое-то понятие о минах иметь должен.

Осенью 1926 года дивизион тральщиков работал в Копорском заливе. Мины попадались редко. Поэтому обращали внимание на каждую мелочь, разнообразящую монотонное движение взад-вперед на тральных галсах. Даже такой пустяк, как обнаружение на тралящей части обрывков флотской шинели, служил предметом подробного обсуждения.

Однажды зацепилась за трал какая-то железка. Пошла она по рукам, и каждый высказывал свои предположения. Сообща пришли к выводу, что железка находилась в воде не год и не два, а побольше. За это время ее давным-давно засосало бы илом, если бы она лежала прямо на грунте, значит, она на чем-то держалась. На чем же? Скорее всего на затонувшем корабле. А на каком? Очистили железку. Обнаружили какие-то литеры, вроде нерусские. Определили, что это скорее всего деталь орудийного прицела. Дальше никто ничего толкового предположить не мог. Передали железку в штаб флота. В штабе деталь изучили более тщательно и предположительно установили, что прицел, деталь которого выловили тральщики, английского производства. Примерно в этом районе в 1918 году эсминец «Азард» утопил подводную лодку «L-55». Не ее ли обнаружили при тралении?

В ноябре 1927 года, когда с послевоенным тралением в основном управились, появилась возможность заняться и затонувшими кораблями. «Змей» и «Клюз» пошли в Копорский залив, имея задание отыскать и обозначить [112] затонувшее судно, с которого была поднята деталь прицела. Полной уверенности что это английская подводная лодка, не было. «Змей» обвеховал район предположительного местонахождения погибшего корабля, а «Клюз» стал искать его с помощью металлоискателя. В первый день ничего не обнаружили. На второй день оба тральщика начали сплошное траление квадрата придонным тралом. На четвертом галсе трал за что-то зацепился. Проверили металлоискателем — металл, большая металлическая масса.

Опустили на грунт водолазов. Они ничего не обнаружили. А как же трал? Металлоискатель? Водолазы разводили руками: нет ничего и все тут. На всякий случай это место обозначили вехой и на третий день начали работать от нее. Снова металлоискатель дал знать о большом количестве металла. Стали искать затонувшее судно лотом, а затем опустили водолаза. На этот раз он подтвердил, что на грунте лежит какое-то судно, но из-за темноты не мог разглядеть его. Командование решило, что нужно взамен корабельных водолазов послать специалистов из ЭПРОНа, те поопытнее. Тральщики возвратились в Кронштадт. Свою задачу они выполнили: обнаружили затонувшее судно и определили его место.

20 ноября в Копорский залив пришла вся бригада траления и заграждения. С собой взяли двух опытных эпроновских водолазов. И они, опустившись на грунт, ничего не обнаружили. Оправдывались, что плохо видно на глубине, — дело было к вечеру. Бригада ночевала на якорях, намереваясь утром начать поиск судна тралами. Тралить, однако, не понадобилось. Когда утром «Змей» начал выбирать якорь, что-то его задержало. Водолаз пошел по якорному канату и вышел на подводную лодку. Она лежала на твердом грунте с креном градусов шесть-семь и с дифферентом на корму. В районе рубки была пробоина метра четыре длиной. Обойти вокруг лодки водолаз не смог, но по осмотру с палубы корпус показался ему целым.

Общее руководство работами возложили на командира «Змея» К. А. Никандрова, он же командовал и дивизионом тральщиков. Технические работы возглавил представитель ЭПРОНа Хруленко. Никандров настаивал на полном осмотре лодки, в крайнем случае хотя [113] бы кормовой части. А Хруленко считал, что нет надобности в дальнейшем обследовании лодки, данных и так достаточно. Спор прекратила сильная зыбь, такая, что не держали якоря. Волей-неволей пришлось уходить.

В 1927 году лодкой больше не занимались, так как на море начал появляться лед. Над ней поставили веху и определили ее место самым точным навигационным способом.

Поднимали лодку в июле — августе 1928 года. Этим занималось аварийно-спасательное судно «Коммуна». Тральщики еще один раз протралили район гибели лодки. И не зря. Только «Змей» затралил шесть мин. А в день подъема — 11 августа, — когда лодка уже оторвалась от грунта, у самого борта «Коммуны» всплыла еще одна мина. Ее пришлось отводить буквально на руках.

В 1930 году на флоте развернулось движение за ударные подразделения и корабли. «Змей» в нем активно участвовал. Первые ударники появились на корабле во время зимнего ремонта. Летом вышли в число ударных первые подразделения. А в дни осенних маневров тральщик значительно улучшил показатели в боевой выучке по сравнению с 1929 годом и стал ударным кораблем. Команда сократила время постановки тралов на 21–36% (в зависимости от типа), заметно возросли профессиональные навыки радистов, сократился расход угля и т. д. В 1929 году на один ходовой час затрачивалось 700 кг угля, а в 1930-м — всего 400. Экономии достигали самыми простыми способами: котлы питали водой, подогретой до 50–60 градусов, пережигали шлак, скрупулезно регулировали расход пара в механизмах и отопительной системе, устранили неплотности в соединениях магистралей. Механик А. И. Гуревич, старшины вахт В. В. Дейлид, В. Я. Богомолов и В. С. Воронцов очень хорошо организовали соревнование между вахтами за снижение расхода топлива и смазочных материалов. Бережливость проявлялась во всем. Вроде бы пустяк — угольные мешки, но в 1929 году их находилось в пользовании сорок три штуки, а в 1930 году — только десять. Заботились о здоровье команды — на «Змее» не было ни одного заболевания.

В том году для кораблей было учреждено несколько переходящих призов. «Змей» получил приз «За быструю [114] постановку тралов и лучшую организацию тральной службы». Для тральщика, пожалуй, самый почетный приз.

Несомненно, что главным условием достижения успехов командой «Змея» было социалистическое соревнование, целесообразно организованное на всех уровнях. Команда соревновалась с личным составом тральщика «Запал». Пример подавали командиры. Командир «Змея» Никандров соревновался с командиром «Запала». Состязались в боевой работе штурманы тральщиков, службы, вахты, краснофлотцы.

Проходили годы. «Змей» усердно продолжал свою службу Советской Родине, но время работало против него — он устаревал. Флот начал получать от промышленности новые быстроходные тральщики, превосходившие по всем показателям «Змея» и его ровесников. Пришло время, когда «Змея» признали не соответствующим требованиям, которые предъявлялись к тральщикам. Это не означало, что его намеревались пустить на слом, он еще мог послужить. Его переформировали в сторожевой корабль и включили в состав Охраны водного района Главной базы. Конечно, сторожевик из него получился неважный как по маневренным качествам, так и по вооружению. Но пока не было лучших, приходилось мириться с тем, что есть.

В сторожевых кораблях «Змей» ходил недолго. В 1939 году для наращивания сил Балтийский флот передал на Тихий океан в полном составе отдельный дивизион тральщиков. Излишков в таких кораблях на Балтике и раньше не было, а с уходом быстроходных тральщиков положение еще более усложнилось. Конечно, шло строительство новых тральщиков, но потребности не покрывались. Пришлось переоборудовать в тральщики подходящие суда гражданских ведомств возвращались в строй и отслужившие свое корабли.

«Змей» закончив в 1939 году очередной ремонт снова принял на борт тралы и лебедки. Перед Великой Отечественной войной он находился в составе дивизиона тральщиков. Кроме него, в дивизионе были его собратья по гражданской войне «Буек», «Клюз», «Ударник», «Барометр», «Краб» и переоборудованные из ижорских буксиров «ТЩ-20», «ТЩ-22», «ТЩ-32».

Буквально перед началом войны дивизион тралил [115] подходы к Кронштадту, ликвидируя минные поля, выставленные в ходе советско-финляндской войны 1939–1940 гг. 18 июня было проведено контрольное траление, и фарватеры открыли для плавания. А через четыре дня началась война. С первого ее дня «Змей» почти непрерывно тралил фарватеры в районах Кронштадта, острова Гогланд, в Лужской губе. В июле он дважды проводил корабли за тралами через минные поля. В ходе этих операций он вместе с «Т-208», «Буйком», «Барометром» и «Озерным» обеспечил безопасный переход через заграждения восьми вспомогательным судам.

Обстановка на южном побережье Финского залива складывалась не в нашу пользу. В конце июля советские эскадренные миноносцы, находившиеся в Рижском заливе, оказались в очень тяжелом положении. Им грозила опасность попасть в руки врага, а выходы из Рижского залива были закрыты немецкими минами. Штаб флота принял меры по переводу эсминцев в восточные базы. Однако для этого надо было тралить фарватеры в столь значительном объеме, что потребовалась помощь кронштадтских тральщиков.

Дивизион тралил участок фарватера в районе банки Сгибнева. «Змей» работал между островом Даго и проливом Вийрс-Курк. Он начал траление 28 июля и закончил его на следующий день. После 16 часов он возвратился в бухту Триги-Лахт на острове Эзель, где на время операции базировался дивизион, и доложил о выполнении задания. Это была шестая боевая задача «Змея» с начала войны. Во время траления комендоры корабля трижды отражали атаки фашистской авиации.

В Триги-Лахт «Змей» получил от командования новое боевое задание и вышел на выполнение его. Тот выход стал для него последним. Курс тральщика проходил через пролив Соэла-Вяйн в Балтийском море. Пролив был почти пройден, когда мощный взрыв разворотил обшивку ниже ватерлинии. «Змей» затонул почти мгновенно. Подоспевшие катера сумели спасти только шестерых моряков, остальные погибли вместе с кораблем. Позже выяснилось, что причиной гибели была неконтактная донная мина.

От «Змея», как и от «Азимута» («Заградителя»), не осталось никаких исторических предметов. Какое-то время о них напоминали условные знаки затонувших [116] судов, наносившиеся на карты в местах их гибели, но со временем и они исчезли. Однако «Змей» («Зарница») оставил кое-что для мореплавателей. В 1925–1928 гг. он, как и другие тральщики, привлекался, помимо траления мин, к гидрографическим работам. Тогда со «Змея» обнаружили несколько неизвестных до того навигационных опасностей, в частности банку в устье Невской губы. В 1928 году Реввоенсовет Балтийского флота назвал банку именем корабля.