Союзная контрольная комиссия по Финляндии (СККФ)
Во исполнение Постановления Совета Народных Комиссаров Союза ССР от 23 сентября 1944 года № 1269–375 с уже через два дня после заключения перемирия, 25 сентября, была сформирована Союзная Контрольная Комиссия в Финляндии (СККФ) под председательством члена Политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ЦК ВКП(б), первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) генерал-полковника А. А. Жданова. Ему проблемы советско-финляндских отношений были хорошо известны. А. А. Жданов принимал активное участие во всех акциях сталинской дипломатии относительно Финляндии еще в канун «Зимней войны» и, в частности, в «планировании вторжения советских войск в Финляндию».
30 сентября 1944 года Совет Народных Комиссаров СССР Постановлением № 1316–393с назначил Уполномоченным Совнаркома СССР по делам Контрольной Комиссии в Финляндии В. Г. Деканозова. Председатель Контрольной Комиссии обязывался по всем делам сноситься с ним. Все Наркомы обязывались оказывать Уполномоченному необходимое содействие в его работе по делам СКК.
После этого судьба плененных Финляндией и восстановленных ею советских артустановок быстро и окончательно разрешилась.
Архивные документы убедительно свидетельствуют, что Союзная Контрольная Комиссия (СККФ) действовала весьма жестко, можно даже сказать, круто, оказывала сильнейшее давление на правительство и все другие органы побежденной страны. А. А. Жданов считал деятельность СККФ «как бы продолжением войны, но только иными средствами».
Тем не менее, по заявлению начальника авиационного отдела СККФ генерал-майора авиации А. П. Андреева, финны «всячески саботировали дело с передачей нам трофеев». Сохранились некоторые свидетельства о попытках финской стороны воспрепятствовать передаче СССР и железнодорожных артустановок, стремлении укрыть их в глухих тупиках. Однако от сотрудников СККФ, ее проверочных групп, специалистов по различным отраслям экономики и военным вопросам, которые буквально переворошили всю Финляндию, невозможно было что-либо утаить. Сотрудники СККФ не могли не сделать выводов из указаний А. А. Жданова, [273] сделанных им на совещании (фактически первом заседании СККФ) в Хельсинки 5 октября 1944 года: «Надо все побережье взять под контроль. Если этого не сделать, то эти жулики нас все время будут обманывать.»
Недвусмысленными были и последующие замечания Председателя СККФ:
«СНК{177} принял решение о выделении наркоматами ответственных представителей в 7-дневный срок. Это в помощь Союзной Контрольной Комиссии. Но мы нажим на финнов независимо от этого должны осуществлять.
...Мы должны здесь предстоять как величественная победоносная нация.
...Мы должны здесь работать так, чтобы заслужить одобрение нашего Правительства{178}, так как мы выполняем здесь специальное задание.
...Чем дальше мы заберемся в поры местной жизни, тем будет лучше{179}.»
Да и сам А.А. Жданов не мог хоть на миг забыть установку вождя, его заявление, сделанное на Тегеранской конференции глав государств антигитлеровской коалиции (28 ноября — 1 декабря 1943 г.): «Если Финляндия не будет возмещать нам ущерба, то мы оккупируем некоторые ее районы, чтобы заставить ее платить».
Что касается практических вопросов поиска 180-мм и 305-мм железнодорожных артустановок, то ситуация в трактовке военного переводчика СККФ Степана Смирнова развивалась следующим образом (обратный перевод с финского А. С. Грибакина):
Кто-то из финских военнослужащих сообщил в военный отдел СКК, что в районе Карьяа в песчаном карьере спрятана целая батарея железнодорожной артиллерии. Помнится, что еще по прибытии в Хельсинки военно-морской отдел потребовал от финских властей сведений об этой батарее или скорейшего предоставления данных о тех батареях, по которым были распределены эти орудия... [274]
Тем не менее из Ставки пришел ответ, что о батареях ничего не известно{180}.
Неудивительно, что, получив эти сведения, мы решили поехать прямо туда, чтобы застать эти батареи, так сказать, «на месте преступления». На сей раз мы решили не брать с собой никого из представителей штаба ВМС и вызвать их на место только тогда, когда мы убедимся, что эти пушки действительно те самые, что были оставлены на Ханко. Мы были полностью уверены, что сможем опознать орудия, так как один из офицеров нашего отдела как раз служил на той железнодорожной батарее на Ханко{181}.
В итоге «между Карьяа и Сало в очень длинном и довольно глубоком песчаном карьере, охраняемом военным отрядом, окруженном проволочным заграждением и укрытом маскировочной сетью» железнодорожные транспортеры были обнаружены.
В Союзной Контрольной Комиссии, как отметил в своих мемуарах С. Смирнов, доклад об успешном окончании розыска советских артиллерийских установок, три года назад разрушенных Красной Армией на полуострове Ханко и позже возвращенных финнами в боеспособное состояние «вызвал бурную радость»:
«Такие мощные и одновременно легкоманевренные огневые средства, какими являлись эти пушки, были остро необходимы Балтийскому флоту для прикрытия быстро перемещающегося на запад приморского фланга наступающих в том направлении сухопутных сил Красной Армии.»
Иное отношение к «категорическому требованию» Советского Союза отправить эти батареи по железной дороге как «военные трофеи» Балтийскому флоту было у финской стороны. С. В. Смирнов вновь свидетельствует:
«Финны реагировали на это наше требование с особенной горечью{182}. Я помню, как на одном из заседаний, относящихся к этому делу, генерал Валве, который после случившегося [275] с Рудольфом Вальденом удара паралича стал в начале декабря министром обороны в правительстве Паасикиви, вел себя так патетически, что начал апеллировать к крови, пролитой финнами за овладение Ханко, уплатой за которую Финляндии являются эти орудия{183}...»
Финнов в их желании не передавать Советскому Союзу тяжелые железнодорожные транспортеры, можно понять. Они возвращали празднующему победу противнику свои «законные» трофеи не только с горечью, но даже с обидой... Ведь столько ими было потрачено сил, денежных средств, организационных усилий и интеллектуальных ресурсов на восстановление артустановок! Но победитель ультимативно требует их возвращения, и поделать ничего нельзя.
И СССР, в свою очередь, не мог оставить у своего пусть и поверженного врага самое мощное на то время (ведь ракеты только еще рождались на чертежных досках конструкторов) средство обороны. А может быть и нападения! Еще неизвестно было, как станут дальше развиваться события, происходившие в то время на европейском театре военных действий.
К тому же, для СССР названные железнодорожные артсистемы были «своими», и он считал делом чести вернуть отнятое у него.
Пять 180-мм железнодорожных артустановок (со стволами №№ 54, 72, 86, 88 и 102) были обнаружены в местечке Бредторп. Две из них были перебазированы в Бредторп непосредственно с театра военных действий, из восточной части Финляндии. Три других 180-мм транспортера были доставлены с полуострова Ханко. Шестой транспортер этого типа находился в то время на ремонте в городе Ювяскюля.
305-мм артустановки (стволы №№ 86, 127 и 129) продолжали оставаться на полуострове Ханко, «на старой позиции, установленной и оборудованной специалистами КБФ в 1940 году» в Тяктоме.
В начале октября 1944 года в г. Ханко выезжали работники военно-морского отдела инженер-кораблестроитель капитан 2 ранга Е. И. Миславский и инженер-механик, тоже капитан 2 ранга В. П. Рудаков.
Представитель СККФ из группы морского контроля, специалист по артиллерии майор А. И. Найденов 3 ноября 1944 года обследовал 1-ю финскую батарею 180-мм железнодорожных орудий в Бредторпе (станция Похьянкуру).
Александр Иванович Найденов родился 11 февраля 1911 года в Днепропетровске. После школы-семилетки окончил ФЗУ (фабрично-заводское [276] училище), а в 1937 году — Военно-морское артиллерийское училище имени ЛКСМУ. Службу начал командиром взвода в составе береговой обороны Балтфлота. А. И. Найденов — активный участник обороны Ленинграда. С мая 1942 по май 1943 года был командиром 190-го отдельного артиллерийского дивизиона. Затем командовал 302-м отдельным артиллерийским дивизионом.
На следующий день, 4 ноября, А. И. Найденов и начальник группы морского контроля капитан 1 ранга Ю. А. Белов были на Ханко, где изучали ситуацию с 305-мм транспортерами.
Белов Юрий Александрович родился 12 марта 1897 года в селе Марки Казанской губернии (Марийской АССР). В 1917 году окончил 8 классов Костромской гимназии и «ушел добровольно во Флот» матросом 2-й статьи во 2-й Балтийский Флотский экипаж. В том же 1917 году «окончил теоретическую школу Морской Авиации в Петрограде, при кораблестроительном институте, в Лесном, и был назначен для изучения полетов в Ораниенбаумскую школу, но ее не кончил — помешала Гражданская война».
Ю. А. Белов — участник Гражданской войны и конфликта на КВЖД (Китайской Восточной железной дороге).
В 1920 году он — командир катеров «Кузнецк» и «Кондор» на озере Байкал, а затем начальник 1-й группы 3-го дивизиона сторожевых катеров Черноморского флота. В составе Нижнеднепровской флотилии участвует в боях на Южном фронте: Казачьи Лагеря — Херсон — Голая Пристань — Алешки — Перитэ.
Далее Ю. А. Белов служит на строящемся крейсере «Нахимов», минном заградителе «Брусилов», тральщике «Альма», крейсере «Коминтерн», мониторе «Ленин» и некоторых других кораблях.
В 1929 году, будучи командиром группы тральщиков и командиром тральщика «Журавлев» Краснознаменной Амурской флотилии, дважды участвовал в операциях против белокитайцев, тралил мины на реке Сунгари. Был награжден Почетным Революционным оружием от Реввоенсовета СССР (маузером № 450204) и именным оружием (пистолетом системы Коровина № 4627) от Далькрайкома ВЛКСМ, грамотами и значком «Бойцу ОКДВА» (На пистолете была выгравирована надпись: «За особую стойкость и героизм, проявленные в Сунгарских боях с белокитайцами — от ДКК ВЛКСМ). [277]
Во время Великой Отечественной войны, в 1944 году, был назначен командиром отряда вооруженных транспортов Краснознаменной Ладожской флотилии, командовал операцией по занятию Валаамских островов. Во время ее проведения был срочно откомандирован в состав Союзной Контрольной Комиссии в Финляндии. Такому назначению, кроме его большого военно-морского опыта, способствовало также то, что он свободно владел французским и немецким языками, знал латинский. В составе Комиссии Ю. А. Белов последовательно занимал должности начальника морской группы портов Ханко, Пори и Турку. В октябре — ноябре 1944 года участвовал в боевых операциях при взятии островов Эзель и Даго, организовывал переброску 75 шхун и других плавсредств в порты Хаапсалу, Рохикюля, Виртсу для перевозки десантов, за что был награжден орденом Красного Знамени.
А всего за 34 года службы в Военно-Морском Флоте Юрий Александрович Белов был награжден тремя орденами и двумя медалями.
Через некоторое время инспекционную поездку на означенные батареи совершил и начальник военно-морского отдела СКК капитан 1 ранга Н. Н. Болотников. 15 ноября 1944 года он осмотрел 305-мм железнодорожную батарею на Ханко (в Тяктоме), а 16 ноября 1944 года обследовал 180-мм установки в Бредторпе.
В обследовании 180-мм орудий также принимали участие полковник В. С. Волин и капитан 3 ранга К. С. Лапунин.
Волин Валентин Сергеевич родился 6 апреля 1902 года в деревне Секирино Зарайской волости Рязанской губернии. В 1926 году окончил Одесскую артиллерийскую школу. В 1933 году — курсы усовершенствования командного состава. После этого он назначается командиром батареи 4-го артиллерийского дивизиона Кронштадтского района. В 1934–1935 гг. В. С. Волин — в должностях командира батареи в 15-м, 12-м и 11-м отдельных артиллерийских дивизионах. С мая 1939 года — командир 14-го отдельного артиллерийского дивизиона КБФ. С мая 1942 года — начальник артиллерии Кронштадтского сектора КВМБ.
Лапунин Константин Семенович родился 21 мая 1918 года в селе Хреновое Бобровского района Воронежской области. В 1937 году окончил 10 классов средней школы в городе Воронеже. В мае 1939 года [278] по специальному набору бы призван в Военно-Морское училище им. Фрунзе. В октябре 1941 года в связи с войной досрочно выпущен из училища в звании лейтенанта-гидрографа. С ноября 1941 года по май 1943 года служил в 67-й морской стрелковой бригаде действующей армии. С мая 1943 года по февраль 1944 года служил в 45-й стрелковой дивизии в должности заместителя начальника оперативного отделения штаба дивизии. В марте 1944 года был отозван в Военно-Морской Флот. Сначала служил производителем работ маневренного гидрографического отряда, а затем — старшим производителем работ маневренной партии навигационного оборудования театра.
С сентября 1944 года по сентябрь 1945 года находился в составе Союзной Контрольной Комиссии по Финляндии в качестве гидрографа группы морского контроля.
В работе комиссий были задействованы и военные переводчики младшие лейтенанты И. И. Бардусов и С. В. Смирнов.
Вся полученная информация о железнодорожных транспортерах направлялась начальнику артиллерийского управления ВМФ СССР контрадмиралу Г. М. Егорову и начальнику штаба КБФ контр-адмиралу А. Н. Петрову.
В каком состоянии нашли 180-мм железнодорожные артиллерийские установки специалисты Красной Армии (данные на 20 ноября 1944 года)?
Тело орудия № 86 исправно, лейнер новый, находится в хорошем состоянии.
Орудия № № 54 и 72 к стрельбе вполне пригодны. Лейнера новые. Тела орудий были взорваны. В силу этого наружные трубы в середине имеют муфтовые соединения.
По орудию № 102. Дульная часть оторвана и на протяжении 4920 см замещена надствольной трубой, в которой отсутствуют нарезы. В связи с этим при стрельбе должна вводиться индивидуальная поправка. Орудие к стрельбе пригодно.
Дульная часть орудия № 88 имеет трещину длиной около 30 см. По словам финского капитана X. В. Сеппяля, данное орудие не входило в постоянный состав батареи.
У всех орудий финнами были заменены лейнера, очевидно, из числа тех, которые достались им в качестве трофеев на Ханко. [279]
Силовые установки транспортеров, ядром которых были четырехцилиндровые, четырехтактные бензиновые 80-сильные моторы марки «Коммуна», старые и изношенные.
22 ноября 1944 года полковник В. С. Волин произвел осмотр шестого 180-мм железнодорожного арттранспортера, находившегося на заводе в Ювяскюля. В заключении, направленном начальнику военно-морского отдела СКК Н. И. Болотникову, он сообщал:
«Тело орудия взорвано, оставшаяся 1/3 внешней трубы с казенником находится в 25–30 метрах от транспортера.
Основание орудия, механизмы наведения, механизмы подачи и заряжания, принимающие приборы на транспортере, силовые установки находятся в исправном состоянии.»
Болотников Николай Иванович родился 27 ноября 1899 года в городе Твери. В 1919 году окончил 7 классов школы 2-й ступени. В 1925 году — Военно-морское училище имени Фрунзе, в 1927 году — специальные курсы усовершенствования командного состава ВМС РККА, в 1932 году — командный факультет Военно-морской академии имени Ворошилова.
С мая 1925 года Н. И. Болотников — помощник вахтенного начальника линкора «Парижская коммуна» на Балтийском флоте. Затем последовательно проходит службу вахтенным начальником линкора «Марат», помощником командира эсминца «Железняков», штурманом линкора «Октябрьская Революция». С 27 января 1933 года — он снова, только теперь уже на Черном море, служит на линкоре «Парижская Коммуна» старшим помощником командира корабля.
Затем, после трех лет службы в штабе Тихоокеанского флота, он, с ноября 1936 года по сентябрь 1938 года, — помощник военно-морского атташе в США при полномочном представительстве СССР.
По возвращении в СССР Н. И. Болотников преподает в различных военно-морских учебных заведениях, служит в кадровых структурах ВМФ. Он автор научного труда «Обзор минных постановок за период империалистической мировой войны» В этот период он так характеризуется в аттестации: «Личная тактическая и специальная подготовка высокая. В области оперативно-тактической [280] подготовки поддерживает свои знания на уровне современных требований РК ВМФ. Методикой преподавания владеет прекрасно».
С ноября 1944 года, т. е. с момента ее создания, и по июнь 1947 года, до периода расформирования, служит начальником морского отдела в Союзной Контрольной Комиссии в Финляндии.
Из «Аттестации» Н. И. Болотникова:
«Грамотный в военно-морских вопросах офицер; умело разрешал стоящие перед военно-морским отделом Союзной Контрольной Комиссии в Финляндии задачи... Способный и трудолюбивый. Четкий в работе. Быстро схватывает сущность дела. Волевой, энергичный, инициативный, культурный и дисциплинированный офицер. В политико-моральном отношении устойчив...»
Советские инспекторы сумели разыскать также средства обеспечения 180-мм железнодорожной батареи: 5 броневагонов-погребов, 1 броневагон центрального поста управления (в котором отсутствовали приборы) и 2 дрезины.
Комиссии было предъявлено 293 снаряда и 305 зарядов. При орудиях находился личный состав в количестве 70 человек.
Что касается 305-мм транспортеров, то, по оценкам В. С. Волина, тела орудий №№ 86, 127 и 129 находились во вполне удовлетворительном состоянии. Процент износа: 10–20 процентов. Матчасть двух транспортеров (основания орудий, механизмы наведения, подачи и заряжания) относительно исправна и боеспособна.
Сборка систем подачи и заряжания третьего транспортера на момент проверки не была закончена. Все необходимые части и моторы были в наличии, находились на батарее, однако работы финским командованием были приостановлены.
305-мм транспортеры последние стрельбы по морским целям произвели 21 сентября 1943 года (по информации командира 3-й финской железнодорожной батареи капитана Е. Кюрехонка).
Приписанные к 305-мм артустановкам 3 броневагона-погреба (на момент проверки они находились в исправном состоянии), броневагон центрального поста управления огнем, оснащенный финскими приборами, были обнаружены в городе Лохья. На Ханко нашли 3 вагона с электрооборудованием, 3 вагона мастерских и 1 дрезину. Все в исправном состоянии. [281]
Боезапас бывшей советской 9-ой 305-мм ОЖДАБ составляли фугасные и бронебойные снаряды в количестве 161 единицы и 203 заряда «различных партий и годов изготовления».
Что касается 4-х орудийной 152-мм железнодорожной батареи, также находившейся к тому времени на полуострове Ханко, то по заключению членов группы СКК, «матчасть орудий расстреляна и требует замены стволов. Особого внимания батарея не заслуживает...»
9 декабря Союзная Контрольная Комиссия «в соответствии со статьей 14 соглашения о перемирии» предложила Финляндии передать Союзному Советскому Главнокомандованию ранее принадлежавшие Советскому Союзу 180-мм и 305-мм железнодорожные батареи с их оборудованием. Этот демарш к председателю Совета Министров Финляндии Ю. К Паасикиви подписал заместитель председателя СКК генерал-лейтенант интендантской службы Г. М. Савоненков. Советская сторона следующим образом обозначила свои запросы по 180-мм артустановкам. Ей должны быть переданы шесть «бронетранспортеров»:
«ствол № 102 вып. 1937 г.
«№88 «1937 г.
«№ 54 «1934 г.
«№ 72 «1940 г.
«№ 86 «1937 г.
кожух № 10149 «1937 г.»
Кроме того, в перечне оборудования, которое по мнению СССР обязана была возвратить Финляндия, значились пять специальных вагонов для снарядов и зарядов, две автодрезины, вагон для центрального поста (т. е. управления огнем), 292 снаряда и 305 зарядов различных партий и годов изготовления.
По 305-мм артустановкам требования были столь же конкретны. Должны быть переданы транспортеры:
Ствол № 129 вып. 1915 г.
«№ 86 «1914 г.
«№ 127 «1915 г.
В комплекте передачи также три вагона с динамомашинами для питания транспортеров электроэнергией, три вагоноремонтные мастерские, [282] автодрезина, вагон управления огнем, агрегат для электросварки, пять четырехосных вагонов, 161 снаряд и 140 зарядов.
Был установлен срок начала передачи поименованных артустановок и прилагаемого к ним оборудования — 12 декабря 1944 года. Контроль за исполнением советского требования был возложен на помощника председателя СККФ контр-адмирала А. П. Александрова.
Финская сторона отлично понимала: каких-либо проволочек, оттяжек СССР не потерпит. В означенный день Ю. К. Паасикиви сообщил Союзной Контрольной Комиссии, что «финское правительство дало... распоряжение о передаче указанного оборудования...» При этом, однако, Предсовмина Суоми, стараясь сохранить лицо своей страны перед историей, сделал весьма многозначительную оговорку:
«Его стоимость должна бы быть принята во внимание при предстоящем сведении междуправительственных экономических счетов между Советским Союзом и Финляндией. В связи с этим Финское Правительство позволяет себе заметить, что передаваемое оборудование захвачено главным образом при военных действиях на территории Ханко и частью в боях на Карельском перешейке, и что в передаваемое имущество входит также много имущества, на приобретение которого финской казной истрачены значительные средства.»
25 декабря 1944 года орудия и спецвагоны освобожденных из трехлетнего плена 9-й 305-мм и 17-й 180-мм советских батарей двинулись из Ханко в Вайниккалу — пограничную станцию на советско-финской границе, где артсистемы в полном рабочем состоянии были переданы представителям СССР. [283]
На Ханко — 63 года спустя
Долгое время я жил с мыслью: изучать историю артустановок TM-III-12, может быть самые яркие страницы биографии которых связаны с базированием, гибелью и возрождением на легендарном Ханко, и не побывать там — просто нельзя. Увидеть своими глазами боевые позиции железнодорожных батарей, походить по улицам, побывать в гавани Ханко — это было моей заветной мечтой.
И в августе 2003 года она осуществилась, да еще особо приятным для меня образом. Все детали поездки были заблаговременно проработаны при активном посредничестве военного атташата финского посольства в Москве. Я намеревался прибыть в Финляндию железной дорогой. Но в самый канун путешествия моя дочь Катя и ее супруг Сергей, несколько лет назад обосновавшиеся в Санкт-Петербурге, сообщают мне, что они надумали всем своим семейством (у них трое ребятишек) на личной машине съездить в Хельсинки за покупками перед началом школьного года. Узнав о моих намерениях, они предложили мне составить им компанию. Для них, мол, тоже интересно побывать на Ханко. Им и их детям Даше, Соне и особенно старшему — Степану — очень даже будет полезно послушать рассказы деда о войне и увидеть ее следы.
Что может быть лучше!.. Такая поездка — просто счастье!..
Хотя из Санкт-Петербурга мы выехали рано утром, в Ханко к назначенному времени сильно запоздали. Когда в поле нашего зрения оказался дорожный указатель с надписью «TAMMISAARI — EKENAS» (в Финляндии два государственных языка: финский и шведский, и все указатели — на этих двух языках), я не удержался, чтобы не попросить Сергея свернуть в город, который в конце июля 1941 года несколько раз обстреливали 305-мм железнодорожные транспортеры с советской военно-морской базы, из района селения Тяктом.
Городок оказался очень уютным и сразу расположил к себе. Тихие ухоженные улицы, роскошная гавань, битком набитая яхтами и моторными лодками, детские площадки с «ненашими» сказочными героями и аттракционами. Во всем ощущалась умиротворенная и устроенная жизнь.
— Первым делом надо найти железнодорожный вокзал, — сказал я зятю. — Ведь его 60 лет назад разбили мои родные транспортеры! [284]
Мы нашли вокзал быстро... Возле однопутной колеи — одиноко стоящее деревянное здание старинной архитектуры, словно на дореволюционном русском полустанке где-нибудь в Тамбовской или Тульской губернии. Бронзовый колокол, часы... Большая вывеска с названием станции. Типично провинциальный ландшафт.
Вспомнились мемуары командира ВМБ Ханко генерала С. И. Кабанова, в которых он описал происшедшие здесь события. Вернувшись в Москву, я нашел эти строки:
«27 июля после жесточайшего налета на город{184} я приказал начальнику нашей артиллерии в случае новых обстрелов бить из 305-миллиметровых орудий 9-й железнодорожной батареи по огневым точкам неприятеля в Таммисаари.
Днем противник возобновил обстрел города. Почти полутонные снаряды 9-й батареи полетели в Таммисаари. Там вспыхнули пожары. Немедленно последовал новый налет на Ганге. 29 июля одиночные самолеты врага дважды нас бомбили, а его батареи обстреливали передний край острова, сухопутный и морской аэродромы, порт и центр города. Обе наши железнодорожные батареи открыли огонь по Таммисаари, там снова вспыхнули пожары. Днем 30 июля опять повторился жестокий налет на Ганге. И снова 9-я и 17-я железнодорожные батареи{185} били по Таммисаари... Цель обстрела — железнодорожная станция и стоящий на ней железнодорожный состав — была поражена: состав взорван, станция сожжена. Сильные пожары возникли и на других военных объектах.
Мы израсходовали 23 фугасных снаряда калибра 305 мм и 33 — калибра 180 миллиметров. Достаточно, чтобы нанести противнику серьезный ущерб.»
Глядя на сегодняшний Таммисаари, ловишь себя на мысли о сильных преувеличениях, как это нередко бывало в боевых донесениях, военной значимости этого городка. Полутонные бомбы на такой городок — это противу заповедей Божьих...
Дальнейший маршрут выбираем по придорожным указателям: Лаппвик, Твярминне, Тяктом... «Для истории» фотографируемся у каждого въездного знака в эти населенные пункты...
Асфальтированное шоссе плавно огибает полуостров с юга. Сквозь восковые сосны иногда открывается морской простор. Нет-нет да и проглянутся [285] видные даже с дороги следы далекой войны: оплывшие окопы, осевшие и сгнившие накаты блиндажей... Однако представить среди изящных и беззаботно распахнутых коттеджей, в глубинах опрятного леса чумазые и пыхтящие паровозы, украшенные звездами и портретами Сталина, развозящие по позициям тяжелые артиллерийские транспортеры, совсем непросто.
В глубине леса неожиданно обозначилось сооружение сложных форм. На стене рельефные серп и молот. Мы свернули с шоссе. Мемориал! Слова на бронзе и камне:
Советским воинам, героически павшим в боях в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., от благодарной Родины. Здесь покоятся 453 советских воина, имена 267 из них неизвестны.
(Эта строчка повторена по-фински и по-шведски).
Внутри мемориала, обнесенного невысоким парапетом зеленый травяной ковер, накрывающий захоронение. По периметру просторного прямоугольника пилоны с фамилиями русских людей:
Безуглов Владимир Яковлевич...
Богданов Григорий Савельевич...
Гурдаев Павел Савельевич...
Девяткин Александдр Николаевич...
Смерть пришла к ним после декабря 41-го, в 1942, 1943 и даже — в 1944... Значит, все они умерли на Ханко во время пребывания в лагерях для советских военнопленных:
Морозов Иван Михайлович...
Нарвский Степан Семенович...
Неупокоев Поликарп Афанасьевич...
Охрименко Иван Петрович...
Плаксин Василий Филиппович...
Мне хотелось бы перечислить их всех!.. Вот она — философия жизни, человеческих деяний и смерти. Как, небось, неуютно покоиться моим соотечественникам в чужой земле! [286]
В город Ханко мы въехали, таким образом, не по главной дороге, а с противоположной его стороны, нарушив все договоренности по времени прибытия. О каких-либо вечерних встречах даже думать было неудобно. На улице Puistokalu — Parkgatan (Парковая), дом 12, мы легко нашли свое пристанище — виллу «Силия».
Не спешите думать, что раз «вилла», то значит она сродни особняку на средиземноморском побережье. Нет, это был обыкновенный деревянный одноэтажный дом городского типа, на высоком фундаменте из гранитных блоков, обшитый вагонкой и выкрашенный бело-желтой краской. Он как будто был срисован с типовых советских дач где-нибудь в Абрамцево или Жуковке, просторный, в несколько аппартаментов-квартир, с большим, можно сказать, деревенским двором. Таких домов в Ханко — половина города. Более чем 60 лет назад в них жили командиры Красной Армии. В каком-то из них квартировал с семьей и командир 9-й батареи 305-мм железнодорожных транспортеров Лев Тудер. Хозяйка нашей виллы, госпожа Улла-Мария Кокконен, невыразимо похожая на пожилую русскую женщину откуда-нибудь из Тверской или Ярославской губерний, сразу после знакомства доложила нам, что в ее доме тоже жили советские военные...
Время было позднее. Из припасов, сделанных в Выборге, мы быстро сочинили ужин. Остальные члены нашего экипажа, особенно малолетние, после этого свалились спать, а я, жаждущий быстрее увидеть город, о котором столько передумал и в который так рвался, отправился бродить по его ночным улицам.
Ханко был светел от электрического освещения и совершенно пуст. Изредка почти бесшумно проскальзывали одинокие велосипедисты, видимо, рабочие, возвращавшиеся с ночной смены, да путешествующие студенты, тоже на велосипедах, прокатывались в обнимку.
Я шел по ночному Ханко и размышлял о феноменальной судьбе этого города, может быть неповторимой в мировой истории. По существу, одномоментно, в короткий срок, его жизнь по воле хозяина московского Кремля, хозяина огромной соседней страны, невероятным образом изменилась. Все его жители (по некоторым данным около 8 тысяч человек) вместе с людьми из других, прилегающих к городу поселений, покинули свои дома и переселились на материковую часть Финляндии, а в их город, в их жилища пришли чужеземцы в военных мундирах, с иным менталитетом, иной культурой, амбициозные и абсолютно уверенные в спасительности для всего мира их миссии. Пришельцы были безусловно горды своим предназначением. Ведь они выполняли личное задание вождя — [287] товарища Сталина!.. Выдвинувшиеся далеко на Запад подразделения Красной армии ощущали себя на Ханко передовым и неприступным бастионом социализма и, судя по всему, обустраивались здесь основательно, не на 30 лет, как это было обусловлено межгосударственным соглашением об аренде полуострова, а надолго, навсегда! Вместе с войсками, танками, артиллерией, самолетами, многочисленным офицерским составом, на военно-морскую базу прибыли и семьи командиров: жены, дети, домработницы... К началу войны на Ханко было пять тысяч женщин и детей. А всего гражданского населения было около 6 тысяч человек.
Новые постояльцы переименовали улицы Ханко по тем же принципам, по которым они сделали это повсеместно во всех городах СССР. В Ханко появились «проспект Борисова», «улица Кирова» и др. Новые хозяева Ханко ни на минуту не сомневались, что вопрос государственного переустройства Финляндии на принципах социализма несомненно будет решен. Не получилось в декабре — марте 1939–1940 гг. — получится в скором будущем!
...Еще в сумерках из двора нашей виллы я заприметил в небе крест лютеранской кирхи. Я знал о ней из мемуаров, по фотографиям и поэтому сначала, как к отправной точке, пошел к ней. 60 лет назад командование советской военно-морской базы приспособило кирху под клуб бригады торпедных катеров.
Дочь командира 9-й железнодорожной батареи Л. М. Тудера Алиса Львовна вспоминает:
Когда папа со своей батареей был переведен из Мукково на полуостров Ханко, мы вместе с мамой Этти Иосифовной, моим братишкой Юрой, которому тогда было четыре года, и шестнадцатилетней девочкой из Псковской области, Лизой, нашей домработницей, тоже поехали с ним. Мне к тому времени было уже шесть лет и я хорошо помню нашу жизнь на Ханко...
Мы жили в одноэтажном деревянном доме прямо напротив кирхи. В самой кирхе был матросский клуб. Там с утра до вечера непрерывно крутили один единственный фильм «Волга-Волга» и мы — детвора — не то, что знали его наизусть и пересказывали во всех деталях, он пропитал нас насквозь... Советских ребятишек на Ханко было довольно много...
Строевая записка ВМБ «Гангэ» называет такую цифру — 979. Почти тысяча! И это по состоянию на 1 августа 1940 года, когда гарнизон еще [288] не был окончательно скомплектован, в частности, на полуострове еще не было железнодорожных батарей{186}.
...Мы дружили с детьми Граниных... Рядом с кирхой была школа. Мы, которые еще не доросли до нее, часто слышали, как более старшие дети хором пели:
22 июня 1941 года нас эвакуировали с Ханко на корабле «Иосиф Сталин»...
В солдатский клуб, впрочем, был превращен и православный храм, расположенный в пригороде Ханко. У меня теперь есть дубликат фотографии этой церкви с плакатом на стене: «Дисциплина и еще раз дисциплина во всем — в великом и малом — таков закон Красной Армии!» Во время эвакуации с Ханко советского гарнизона кирху пощадили, а вот соседствовавшую с ней водонапорную башню, на которой, в частности, был и наблюдательный пункт командира 9-й железнодорожной батареи Л. М. Тудера, взорвали... Сегодня на том же месте возвышается новая башня, иной архитектуры.
В бумагах Л. М. Тудера мне встретилось воспоминание об этом месте:
«С верху водонапорной башни, где был развернут мой командно-наблюдательный пункт, практически находящийся в центре города, невооруженным глазом хорошо были видны все острова и северный берег Ботнического залива, откуда артиллерия противника вела огонь не столько по военным объектам военно-морской базы, сколько по городу Ханко.»
... А город спал. Спала кирха, спали картинные домики, спал запертый на ключ полицейский участок. Полная тишина царствовала во всем Ханко. Удивительное дело! Ни в ту ночь, ни в последующее время пребывания на Ханко мне не довелось увидеть ни одного полицейского, ни одной патрульной машины, ни одного военного человека!
...Я спустился от кирхи по крутой гранитной лестнице вниз, к площади. [289]
Завтра мне расскажут, что именно здесь, с этих ступеней, в декабре 1941 года, на митинге выступали представители финских и шведских батальонов, первыми вошедших в оставленный Красной Армией город. И здесь же был поднят тогда на мачте государственный флаг Финляндии...
Слева от лестницы, у основания могучей и голой скалы, на которой возвышается кирха, почти в рост человека гранитный камень-зуб с проморенной приморским воздухом бронзовой плитой и текстом на трех языках: финском, шведском и английском.
Света недоставало, но, опустившись на колени и приблизив глаза к металлу, я прочитал:
Этот камень был частью противотанковых заграждений, построенных вдоль защитной оборонительной линии через полуостров в 1940 году, когда Ханко был отдан Советскому Союзу в аренду после зимней войны.
Установлен городом Ханко в 1989 году в память усилий наших ветеранов войны в течение тяжелых лет войны.
По правую руку от лестницы, шагах, может быть, в двадцати, — детская площадка. Завтра на ней будут играть мои внуки (так она им приглянется, что не оторвать!), а мне расскажут, что в 1940 году на ее месте была братская могила знаменитого тогда на всю нашу страну летчика — Героя Советского Союза Ивана Борисова и четырех летчиков экипажа советского бомбардировщика, сбитого над Ханко во время «Зимней» войны.
Летом 1941 года здесь же был захоронен еще один прославленный советский воздушный «сокол» — Алексей Антоненко.
Во время своего ночного путешествия обратил я, конечно, внимание и на солидный дом, углом выходящий на площадь. Я не мог знать в тот момент, что это здание нынешней мэрии города, и на его месте в 1940 году располагалась ратуша или, по финскому обиходу, — «Народный Дом». Руководством советской ВМБ он был переименован в «Дом Флота», а потом, при оставлении полуострова, взорван саперами Красной Армии.
На возрожденном здании мемориальные доски увековечивают сегодня память о шведском добровольческом и пограничном егерском батальонах, первыми вошедших в оставленный советскими войсками Ханко в первые дни декабря 1941 года.
Обратят мое внимание и на фешенебельный особняк, вделанный в середину скалы и полуукрытый буйной зеленью в нескольких десятках метров справа от кирхи. Он в два этажа, с балконом во всю ширину фасада. [290]
До конца 30-х годов прошлого века эта вилла (в данном случае без всякой натяжки) принадлежала финскому художнику Карлу Густаву Литиусу и его отцу. С весны 1940 и по декабрь 1941 гг. в ней последовательно проживало руководство советской ВМБ на Ханко. В мае 1941 года здесь поселился с семьей и ее последний командир — С. И. Кабанов. Согласно ханковской легенде, советский генерал любил выходить на балкон своего респектабельного жилища и через морской бинокль осматривать окружающие острова, в частности, Руссаре, расположенный по прямой линии.
...По одной из улиц Ханко ползет сегодня изваянная в черном камне огромная добрая гусеница с большими глазами. Изгибы ее тела то поднимаются, то уходят в землю. А более шестидесяти лет назад по этой же улице прокатывались гусеницы краснозвездных танков, газовали наши «полуторки»...
В советском гарнизоне по тому времени (данные на 1 сентября 1940 года) было немало автомобилей: 866 грузовиков, 42 легковушки (в т.ч. 35 — «М-1» и 7 — «пикапов»), 225 — машин других типов. Для обеспечения быстрой связи использовалось 14 мотоциклов. Кроме того, на полуостров из Советского Союза завезли огромный табун лошадей — 748. Упорядочить перемещение такой массы движущихся средств и лошадиных сил в небольшом городке и на полуострове было непросто. Командиру базы пришлось даже 20 мая 1940 года издать специальный приказ № 017 «О дисциплине уличного движения»{187}.
Мимо этих домов ходили тысячи вооруженных людей, красноармейцев и матросов. Одних командиров разных уровней на Ханко было две с половиной тысячи человек. Наверное, в этой массе военнослужащих были и кровно близкие мне люди...
Дома по обеим ее сторонам держали на себе в тот период красные флаги и транспаранты: «Превратим полуостров Ханко в неприступный Советский Гибралтар!» Вечерами здесь слушали русские песни: «Степь да степь кругом», «Из-за острова на стрежень», «Есть на Волге утес», «Тонкая рябина», «Варяг», «На сопках Манчжурии»... Уже была популярной певица Клавдия Шульженко, и те, у кого были патефоны, крутили пластинки с ее записями. Во дворах играли командирские дети, и русские женщины, так же, как в России, стирали в корытах белье и... рожали новых младенцев.
Достаточно сказать, что уже в период ведения боевых действий на Ханко появилось одиннадцать новорожденных детей! [291]
Непросто оценить все это. Противоречивые чувства бушуют во мне. И объяснить их даже себе я не в состоянии...
В Ханко все близко. Близко от кабановского особняка и до прекрасной лагуны, на берегу которой высится гранитный обелиск с двумя большущими львами у его основания. Памятник был очень не по сердцу советским «арендаторам» полуострова. В 1940 году они укрепили этими львами лобовую стену одного из сооруженных на Ханко дотов. Вот как вспоминал этот монумент С. И. Кабанов:
«Он стоял метрах в сорока от могилы летчиков и надпись на нем выражала благодарность маннергеймовцев карательным войскам германского генерала фон дер Гольца, высадившимся в порту Ганге в апреле 1918 года и залившим Финляндию кровью революционеров! Да, трогать этот обелиск нельзя — пакт с Германией, эмоции следует сдерживать.»
От обелиска по дремлющему бульвару (в 40–41 годах — «проспекту Борисова») метров через двести я вышел в другую часть города, к большому угловому дому на улице NYCANDERINKATY — NYKANDERGATAN (названа в честь шведского капитана Карла Нюкандера, который в начале XIX века был начальником крепости Ханко). Дом лицом обращен на площадь, к линиям железной дороги. До весны 1940 года в нем размещались полицейский участок и штаб одного из полков финской береговой артиллерии. После расквартирования на полуострове советской ВМБ в этом тяжеловесном, похожем на замок доме, обосновался ее Главный штаб. Сегодня это жилой дом с магазином по нижнему этажу.
В кадрах финской кинохроники я видел, как в двери этого дома, громко разговаривая и дымя папиросами, входили и выходили многочисленные командиры Красной Армии. Мне рассказали, что по площади перед штабом и по бульвару в дни советских революционных праздников в парадном строю проходили части гарнизона Ханко. Над всей привокзальной территорией с обитой красным кумачом трибуны разносился зычный голос генерала Кабанова...
Глубоко заполночь добрался я до постели, будучи уверенным, что уже начавшийся новый день будет не менее интенсивным на впечатления.
...Ранним утром 30 августа мы дружески встретились с Пеккой Силвастом во дворе нашей виллы. Я принял всю предложенную им программу и мы втроем, вместе с его другом Карлом Ланге, майором береговой артиллерии в отставке, топографом по военной специальности, на машине [292] последнего, не тратя времени, поехали в главную для меня точку на Ханко — в Тяктом, на бывшие позиции советских 305-мм железнодорожных транспортеров. (Для моих малолетних внуков это путешествие было бы слишком серьезным и утомительным физически. Мы посовещались и решили, что все-таки им более подойдет другая программа. Родители увезли их в какое-то местечко под Хельсинки, в аквапарк.)
По пути вглубь полуострова мои гиды решили показать мне бывшую дачу Маннергейма. По мемуарам С. И. Кабанова я помнил, что, по прибытии советского военного контингента на полуостров, дача маршала была обозначена как объект № 13. Летом в нем проживали семьи полпреда СССР в Финляндии П. Д. Орлова и его заместителя Е. Т. Елисеева и военно-морского атташе капитана 2 ранга Тарадина.
Близко к даче, расположенной на укрытой густой зеленью выдвинутой в море скалистой террасе, нам подойти не удалось. Она в частном владении. Пришлось рассматривать ее с некоторого расстояния и рисовать в воображении происходившие здесь исторические сюжеты... А вот «Кафе Маннергейма», действительно когда-то принадлежавшее маршалу, находящееся неподалеку от его дачи, рассматривать со всех сторон можно было беспрепятственно.
В единой атмосфере гарнизона советской военно-морской базы, в сплоченном коллективе пехотинцев, авиаторов, танкистов и представителей других родов войск, стойко перенося общие трудности и невзгоды, радости и тревоги, совершенствуя позиции и повышая боеготовность своих батарей жили на Ханко и артиллеристы-железнодорожники. Излишне говорить о волнении, которое испытал я, наконец-то ступив на железобетонную площадку возле Тяктома, с которой когда-то вели боевые стрельбы советские 305-мм морские железнодорожные артустановки TM-III-12.
Может это покажется странным, но до этого момента все, связанное с пребыванием грозных железнодорожных транспортеров на Ханко, не ощущалось реально, представало условным, академически книжным, что ли... Я приседал на корточки, гладил металл посадочного узла, осматривал нишу подвода кабелей и воздухопроводов, рассматривал вмурованные в тело огромного железобетонного блока рельсы, по которым более шестидесяти лет назад катились колеса могучих артиллерийских установок...
Да! Все это было! Все реально и осязаемо, все материализовано! Однако огромная, расчищенная от леса чаша земельного пространства [293] с выщербленной десятилетиями морозов, морских ветров и дождей рукотворной площадкой в ее центре, с остатками срезанных тяжелых рельсов, все равно оставляла ощущение чего-то неземного, странного, циклопического...
Рельсы с перегонов между Ханко, Тяктомом, Твярминне и боевыми позициями 9-й батареи давно демонтированы. Хвойный молодняк сильно сузил просеки, по которым когда-то проходили железнодорожные линии, но насыпи хорошо просматриваются и сегодня. Поэтому легко можно себе представить как из реликтовой древесной чащи таинственно и грозно выдвигались огромные орудийные установки, как слаженно и быстро боевые расчеты размещали их на позициях... Медленно и тихо поднимались к небу длиннющие стволы... А затем содрогалась земля и ежился от страшного грохота выстрела финский лес...
И сегодня они еще, если можно так сказать, в добром здравии — те сосны, макушки которых ходили ходуном под воздушной волной от залпов 305-мм транспортеров.
Мы с разных сторон осматривали и оценивали боевую позицию советских артустановок, мои спутники давали мне пояснения, а я словно пребывал в другом измерении. Я хотел разглядеть в окружающем нас пространстве большого практика артиллерийского дела Ивана Грена, выбиравшего на Ханко расположение стационарных боевых позиций для тяжелых железнодорожных батарей, командиров 9-й ОЖДАБ Льва Тудера и Николая Волновского, их соратников — командиров артустановок: капитана Алексея Сидоренко, старшего лейтенанта Степана Литвиненко, лейтенанта Савелия Соболевского... Здесь не раз и не два бывали и командир базы Сергей Кабанов, и начальник артиллерии Ханко Сергей Кобец...
Здесь изучали каждый клочок земли, осматривали воскресшие транспортеры, пристрастно расспрашивали финских артиллеристов, выпытывали их тайны, старались побыстрее вернуть домой «блудные» артустановки представители Союзной Контрольной Комиссии капитан 1 ранга Н. Н. Болотников, капитаны 2 ранга В. П. Рудаков и Е. И. Милославский, майор А. И. Найденов...
2003 год так близко от 1941-го, от 1944-го! Если прислушаться, то в ханковском воздухе еще слышны голоса этих лет.
А Пекка Силваст и Карл Ланге в это время, я подозреваю, внутренним зрением видели здесь Главнокомандующего финской армии Карла Густава Маннергейма, который был на этой площадке в ноябре 1943 года, когда тут завершались работы по восстановлению трофейных транспортеров и все они, словно три доисторических чудовища, сошлись в одном [294] месте... Здесь звучали доклады финских артиллеристов начальнику штаба их армии генералу Вальве...
Потом мы ходили сквозь лес по насыпям бывших железнодорожных путей. Силваст и Ланге обращали мое внимание на появлявшиеся в разных местах на нашем пути серые углы и рваные зубцы обросших мохом железобетонных сооружений, взорванных перед эвакуацией с полуострова советской ВМБ... Наверное, их имел в виду финский капитан Г. Бьерклунд в своих «Боевых очерках с побережья»:
«Пушки были хорошо замаскированы. Их прикрывала также сильная зенитная артиллерия. Неподалеку находился аэродром истребительной авиации. Для боеприпасов и личного состава в районе батареи были построены мощные блиндажи. Для обороны ближних подступов была создана линия укреплений, в которую входили дзоты.»
Менее двух лет обустраивала свою военно-морскую базу на полуострове Ханко Красная Армия. Многое осталось незавершенным. Ко многим запланированным объектам приступить не смогли. Но успели все-таки многое. Покрыли всю территорию полевыми укреплениями. Почти на каждой оконечности полуострова можно и сегодня найти бывший окоп для станкового или ручного пулемета.
Сколько еще всяких тайн хранит полуостров Ханко о времени пребывания там военно-морской базы СССР! Скольких исследователей ждет благодатный как романтический, так и трагический материал!
Во время нашего путешествия по разобранным трассам железнодорожных транспортеров мы нашли осколок от разорвавшегося здесь когда-то снаряда и рельсовую накладку от «наших» рельс. Эта тяжелая пластина теперь у меня дома, в Москве, на рабочем столе...
Затем мы обследовали боевую площадку железнодорожных артустановок в Твсярминне...
И снова взволновалась душа, когда мы въехали на аэродром Ханко! Перед нами не предстало никаких военных картин. Слева — крохотный служебный домик, справа — простой ангар. Я вышел на покрытую идеально ровным асфальтом взлетную полосу... Поднял голову вверх. Над Ханко было чистое-чистое, синее-синее небо. И — библейская тишина!.. Несколько человек молча выкатывали из-под навеса бело-красный планер... [295]
Я легко перевел себя, все мои ощущения и сознание, в осень 1941 года... В гул моторов краснозвездных «ишачков» (истребителей И-16), как выкатываемых из близкого леса, где были оборудованы заглубленные в земле ангары (я видел котлованы на их месте, образованные большими зарядами взрывчатки), так и взлетающих и уже барражирующих над полуостровом... В шумы и команды действующего фронтового аэродрома... В азарт и гром боев в этом небе... В разрывы снарядов финских батарей, регулярно «перепахивавших» здесь взлетную полосу, в ту пору, конечно, непокрытую асфальтом... В близкое «уханье» 305-мм железнодорожных транспортеров, «работавших» на подавление орудий противника.
Советские асы: Алексей Антоненко, Петр Бринько, Леонид Белоусов, Алим Байсултанов, Анатолий Кузнецов, поднимаясь с этого аэродрома, надежно стерегли небо над железнодорожными транспортерами.
Здесь, на этой самой полосе, в момент неудачной посадки погиб капитан Алексей Антоненко. За 34 дня боев по защите Ханко он сбил 11 самолетов противника, в том числе первый на Балтике Ju-88. Один из вражеских самолетов сбил тараном. 14 июля ему было присвоено звание Героя Советского Союза, а 25 июля он погиб.
Здесь, над самым аэродромом, знаменитый Петр Бринько, тоже Герой Советского Союза, 15 июля 1941 года в результате трагической ошибки сбил, приняв за финский, самолет своего товарища, командира звена Ивана Козлова, а когда тот выбросился с парашютом, то Бринько расстрелял его в воздухе из пулемета. Через два месяца он и сам погиб, налетев на тросы заграждения...
Здесь, в последние дни перед эвакуацией, уничтожали гарнизонные автомобили. На Ханко их к тому времени было почти две тысячи. На аэродроме машины выстроили в ряды, заложили в двигатели по динамитному патрону, подорвали, а потом пустили поперек рядов танки и давили...
Почти завершив «кругосветку» вокруг полуострова, мы сделали остановку у военного музея, расположенного у шоссе, связывающего Ханко и Таммисаари, как раз в том самом месте, где когда-то начиналась территория советской военно-морской базы. Еще сохранились старые траншеи, заграждения из колючей проволоки, блиндажи, укрытия для орудий... В открытой экспозиции музея несколько английских пушек, разбитый советский танк — одна из самых первых «тридцатьчетверок»...
Во внутренней экспозиции, весьма своеобразной и по-особому пристрастно показывающей все, что связано с Красной Армией, немало экспонатов, [296] связанных с расквартированием на полуострове 9-й и 17-й железнодорожных батарей. Есть там, в частности, и модель артустановки TM-III-12 с повторением на ее бортах реальной маскировки — нарисованных сосен. Макеты подземного госпиталя и бункеров С. И. Кабанова и И. Н. Дмитриева (позже мы побывали на тех местах, где они были сооружены в 1941 году, а затем, перед эвакуацией гарнизона ВМБ, взорваны)... На музейных стендах фотографии различных эпизодов, связанных с восстановлением и испытаниями стрельбой плененных советских транспортеров, снимки турбохода «Иосиф Сталин»...
Обедали мы в ресторане на самом берегу гавани Ханко. Из огромного ресторанного окна открывался прекрасный видна гавань, на рейде которой шестьдесят с лишним лет назад бросали якоря самые крупные корабли финского флота, броненосцы береговой обороны «Ильмаринен» и «Вяйнемяйнен», откуда уходил в свой последний рейс и советский турбоход «Иосиф Сталин»...
Обед нам дал руководитель города господин Том Аксберг — энергичный и интересный собеседник... Конечно же, мы говорили и о прошлом. Ведь именно здесь, в гавани, происходило многое из того, что связано с пребыванием на полуострове Ханко советских железнодорожных транспортеров. Я рассказал о целях моего приезда. У нас даже нашлись общие знакомые в России.
После этого мне опять показывали город. И снова то здесь, то там мы встречались со следами войны и даже со свидетельствами пребывания на этой земле артустановок ТМ-III-12. Не скрою, я был премного удивлен, увидев как на улице KOPKEAVUORENKATU (Высокогорной), возле здания бывшей казармы, на гранитном постаменте, можно сказать, красуется приведенный в идеальное состояние «наш» 305-мм снаряд. Финские саперы сравнительно недавно обнаружили его на бывшей боевой позиции советских транспортеров. Теперь он — вечный свидетель и памятник «войны продолжения».
Я особо просил своих финских друзей показать мне те места в гавани Ханко, где в последние дни ноября 1941 года происходило сбрасывание в море, затопление тяжелого вооружения и другого военного имущества частей Красной Армии, которое не представлялось возможным в тех условиях вывезти морем на «Большую землю»: танков, паровозов и подвижного состава, автомашин, тракторов, тележек железнодорожных транспортеров и пр. И мы побывали там, где все это происходило, в «Свободном» и «Главном» портах... [297]
Чрезвычайно интересной была встреча в доме Карла Ланге, по улице KOULUKATU (Школьная). В большом, словно университетском, кабинете Ланге, видимо, специально для меня на его рабочем столе была расстелена детальная, метра два длиной, карта полуострова Ханко с нанесенными на ней фортификационными сооружениями советской ВМБ, включая железнодорожные трассы и боевые позиции транспортеров... Уникальный документ! По словам Ланге, финские топографы два года трудились над ее составлением. Я тактично поинтересовался у хозяина возможностью снятия для меня ее копии. На это мне не менее вежливо было сказано о ее особой секретности...
Пекка Силваст показал нам свой почти готовый фильм о событиях Второй мировой войны в Финляндии. Большинство кадров я увидел впервые.
На экране — советская делегация, прибывшая на Ханко после окончания «Зимней» войны в связи с размещением на полуострове советской военно-морской базы. Крупным планом показываются красные командиры. Одни в белых, перепоясанных ремнями полушубках, другие — в толстых зимних пальто, в морских фуражках и летних ботинках с брюками «клеш». Фигуры от этого кургузые, неестественные. Лица суровые, глаза колючие, движения резкие. Сразу чувствуется настроение: приехали во враждебный лагерь, прибыли не улыбаться, а диктовать свою волю.
Финские водолазы в гавани Ханко. Работает плавучий подъемный кран. Из под воды вытягивают паровоз. Затем поднимают качающуюся часть артустановки ТМ-III-12. Из крошева льда достают снегоочиститель. Наверное, это тот самый, о котором вспоминает С. И. Кабанов в своих мемуарах.
Снова крутая смена сюжета. Красноармейцы, ушедшие с Ханко на турбоходе «Иосиф Сталин», вновь прибывают на полуостров, только теперь уже под охраной, как военнопленные. Крупным планом показаны их лица. Некоторые беззаботно скалятся.
Другие кадры... Пленные красноармейцы грузят советское военное оборудование — финские трофеи... Ряды «полуторок»... Танки. Несколько пленных тянут на тележке советский прожектор...
Пленные расчищают рельсы от снега.
Разгрузка в гавани Ханко четырех 305-мм орудийных стволов от линкора « Император Александр III. (Три ствола для транспортеров TM-III-12. Один — в резерв.)
Осмотр финскими военными специалистами взорванных советских транспортеров. [298]
Исключительно сложное, элегически грустное чувство приходит к русскому человеку на Ханко. И не наша это земля, а дорогая для нас. Как из российской истории, так и из нашей памяти стереть страницы о ней невозможно! Сильно сказал об этом П. А. Столыпин в своей речи о Финляндии, произнесенной на заседании Государственной Думы 5 мая 1908 года:
— Сокровище русской нравственности, духовной силы затрачено в скалах и водах Финляндии. [299]
Железнодорожные артустановки в сражениях первого периода Великой Отечественной Войны
В начальных главах этой книги мы рассказывали о большой работе, которая была проведена в Советском Союзе в предвоенный период по созданию и постановке на вооружение Красной Армии морских железнодорожных артиллерийских систем.
По состоянию на 22 июня 1941 года в Красной Армии было пять тяжелых железнодорожных батарей, включавших в себя девять 305-мм и шесть 356-мм артиллерийских транспортеров. Сила могучая!
Истории, однако, так угодно было распорядиться судьбой этих «линкоров на колесах», что большая их часть оказалась в периферийных зонах обороны страны и фактически активного участия в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. не принимала.
В соответствии с Постановлением Реввоенсовета СССР от 27 февраля 1932 года «О состоянии и развитии оборонительного строительства» 356-мм установки TM-I-14, входившие в состав батареи № 6, а также 305-мм транспортеры ТМ-II-12 батарей №№ 7 и 8 было решено из опасения агрессии со стороны Японии отправить на Дальний Восток. Там они в системе обороны Тихоокеанского побережья СССР пребывали весь период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.
После завершения Советско-финляндской войны 1939–1940 гг. три 305-мм транспортера ТМ-III-12 (т. е. все артустановки этого типа, составлявшие батарею № 9), осенью 1940 года были размещены на финском полуострове Ханко, в соответствии с мирным договором между двумя странами переданном Советскому Союзу под размещение его [300] военно-морской базы. О драматической судьбе этих орудий читатель знает из предыдущих глав.
Провоевав полгода в боевых порядках Красной Армии, установки ТМ-III-12 в полуразрушенном состоянии попали в финский плен, из которого вернулись на Родину только в январе 1945 года.
Из состава самых тяжелых железнодорожных артустановок единственно батарея № 11 из трех 356-мм транспортеров TM-I-14 не покинула Европейскую часть СССР. В канун Великой Отечественной войны она входила в структуру береговой обороны Балтийского флота.
Основную мощь советской подвижной артиллерии во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. тем не менее составляли 180-мм железнодорожные артустановки TM-I-180. Всего Красная Армия получила 20 таких систем. Из них были сформированы 5 батарей: №№ 12, 16, 17, 18, 19. Каждая из этих батарей состояла из четырех транспортеров.
17-я ОЖДАБ (вместе с упомянутой выше 9-й 305-мм батареей) была перебазирована на полуостров Ханко и тоже попала в финский плен.
Таким образом, на главном фронте противостояния немецко-фашистским захватчикам Красная Армия располагала шестнадцатью 180-мм артустановками.
Четыре из них (батарея № 16) находились в составе Новороссийской военно-морской базы Черноморского флота.
Основная часть морских железнодорожных артустановок, которые участвовали в боях Великой Отечественной войны, была сосредоточена на Ленинградском фронте. Они стали транспортерами-блокадниками!
Поэтому вполне прав был командир ВМБ Ханко генерал-майор С. И. Кабанов, когда определил Балтийский Флот пионером применения железнодорожной артиллерии в защите военно-морских рубежей нашей страны.
Для командования Балтийского флота тяжким грузом начального периода войны была задача спасения железнодорожных батарей от их захвата противником. И, несмотря на огромные трудности, ее удалось выполнить.
В канун Великой Отечественной войны батарея № 18 была дислоцирована в Латвии, в районе Либавы (Лиепаи). Батарея № 11 (в составе трех 356-мм транспортеров ТМ-I-14) и батарея № 12 базировались в Эстонии, на полуострове Пакри. В силу такого их расположения они оказались в крайне уязвимой ситуации после нападения Германии на СССР.
18-я ОЖДАБ едва не оказалась захваченной немецкими моторизованными частями в районе Либавы (Лиепая) в первые дни войны. [301]
Батарее буквально чудом удалось вырваться из вражеских клещей, которыми они стремились охватить эту советскую военно-морскую базу.
В семь часов утра 23 июня 1941 года был получен приказ свернуться на поход. В 13 часов транспортеры двинулись в направлении Виндавы. Однако на станции Дурбе эшелоны догнала телефонограмма за подписью начальника штаба Либавской ВМБ с указанием вернуться. Эшелоны в невероятной суматохе начавшейся войны сумели переформироваться головой на Либаву. Но вскоре выяснилось, что телефонограмма была направлена агентурой противника с целью не дать артустановкам уйти. Немецкие танкетки и бронемашины уже «перекусили» за батареей железнодорожный путь...
В той драматической обстановке исключительную энергию и распорядительность проявил командир 18-й ОЖДАБ капитан В. П. Лисецкий. Снова переставлять паровозы в головы эшелонов возможности не было! Полный на Ригу! Пока враг опомнился, составы батареи задним ходом сумели вырваться из окружения. Далее артиллеристы-железнодорожники, все время двигаясь под огнем противника, сами ремонтировали пути, порой вступали даже в рукопашные бои... Во время одного из налетов вражеской авиации зенитчики батареи сбили немецкий бомбардировщик...
24 июня 18-я ОЖДАБ была на станции Заметаны. На перегоне Лионте — Искрити снова воздушный налет. Сбит еще один «Юнкерс»! Но и личный состав батареи понес первые потери...
Ввиду того, что путь на Таллин был нарушен, решили идти на Псков. Затем — на базу железнодорожной артиллерии, в Мукково.
Адмирал В. Ф. Трибуц, командующий Балтфлотом в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., так пишет об этих событиях:
«В полдень 22 июня я приказал М. С. Клевенскому{188} вывести из базы в Вентспилс или Усть-Двинск все, что не было связано с обороной и имело возможность двигаться, в частности, танкер «Железнодорожник», подводные лодки, а также 18-ю железнодорожную батарею капитана В. П. Лисецкого.»
Лисецкий Всеволод Павлович родился 9 декабря 1909 года в Киеве. Образование набирал, что называется, где придется. К 1928 году в багаже у него было 2 класса сельской школы, 2 класса трудовой школы и три класса школы 2-й ступени. Имел рабочую специальность — электрик. Военную службу начал краснофлотцем на Черном море. [302]
В 1932 году закончил ускоренные одногодичные флотские курсы, в 1933 году — курсы комсостава военно-морских сил. После этого был направлен для продолжения службы в Амурскую Краснознаменную флотилию. С 14 декабря 1937 года В. П. Лисецкий — командир транспортера 9-й ОЖДАБ Западного Укрепленного района на Балтике. 2 июня 1939 года назначен командиром 18 ОЖДАБ КБФ...
Первые снаряды 18-я ОЖДАБ послала на врага со станции Кихтолка. Сначала транспортер №1 под командованием старшего лейтенанта Жегунова обрушил 30 залпов по расположению противника в районе Ивановка — Поречье. Затем на эту огневую позицию прибыли и остальные транспортеры батареи, которые подвергли артиллерийской атаке скопления немецких танков в районе Кингисеппа и Нарвы...
8 августа 1941 года командиром батареи был назначен майор Н. Н. Крайнев.
Серьезные испытания в первые недели войны выпали и на долю железнодорожных батарей (№ 11 и № 12), которые встретили войну на эстонском побережье Балтийского моря. Буквально через несколько дней после нападения врага угроза окружения нависла над Таллином. 1 июля 1941 года Красная Армия оставила Ригу. Железнодорожные артустановки могли оказаться в ловушке. Но только 2 июля пришел приказ об их эвакуации из Эстонии. Первый эшелон 12-й батареи был отправлен 4 июля в 2 часа 14 минут{189}...
5 июля 12-я ОЖДАБ прибыла в Ижорский укрепрайон, в Лебяжье, а 9 июля получила приказ передислоцироваться в район Новгорода. На следующий день батарея была уже на указанной позиции и сразу стала подвергаться интенсивным бомбежкам немецкой авиации. Налеты на транспортеры совершались каждые 25–35 минут.
От этих дней осталась телеграмма, направленная из 12-й ОЖДАБ, в штаб КБФ:
НАХОЖУСЬ В РАЙОНЕ НОВГОРОДА СТ БОРОК РАЗВЕРТЫВАТЬСЯ ИЗ ЗА ОТСУТСТВИЯ ПУТЕЙ НЕ МОГУ ТУПИКИ СТРОИТЬ НЕЧЕМ ЗАДАЧУ НИКТО НЕ СТАВИТ СВЯЗИ С АРМЕЙСКИМ КОМАНДОВАНИЕМ [303] НЕТ ПОДВЕРГАЮСЬ БОМБЕЖКЕ НЕСКОЛЬКО РАЗ В СУТКИ ПРИКРЫТИЯ С ВОЗДУХА НЕТ ПРОШУ ВАШЕГО УКАЗАНИЯ...
Однако в обстановке непрерывного отступления и поражений советских войск в начальном периоде войны ответа артиллеристы-железнодорожники не получили. 12 июля руководство батареи приняло решение: транспортеры отправить на Ленинград. 1-й эшелон — по ветке через Рогавку, а 2-й и 3-й — через Чудово на Лебяжье...
1-й эшелон (командир А. К. Дробязко) на перегоне между станциями Таткино — Рогавка подвергся налету двух «Юнкерсов». Один из них был сбит пулеметным расчетом ПВО батареи сержанта Ермолаева, вскоре геройски погибшего. Смертью храбрых пали также командир взвода ПВО лейтенант Худушин и три краснофлотца. Тринадцать артиллеристов были ранены.
Вот как об этом вспоминал после войны бывший командир 12-й ОЖДАБ Г. И. Барбакадзе (цитируется по книге В. Ф. Трибуца «Балтийцы вступают в бой», стр. 85–87):
«Взрывами бомб артиллерийские установки весом в 170 тонн, силовая станция, центральный пост и погреба с боеприпасами были завалены в воронки, а часть из них отброшена на несколько метров от железнодорожного полотна. Фронтовая железная дорога была выведена из строя.
Приказ, вскоре полученный из Москвы, гласил: движение по железной дороге должно быть восстановлено в течение шести часов. Но как убрать тяжелые подвижные орудийные транспортеры, вагоны с полотна за такое короткое время? Особую опасность представляли вагоны со снарядами, отброшенные на восемь — десять метров и упавшие вверх колесами. Осколочно-фугасные снаряды весом в 97,5 килограммов в то время еще снабжались особыми взрывателями, которые не имели походного крепления. По существующим инструкциям подобные снаряды, упавшие с высоты четырех метров, подлежали уничтожению путем подрыва. Узнав об этом, один из прибывших на место происшествия начальников приказал взорвать всю материальную часть и боеприпасы, расчистить путь и восстановить движение.
Нам стало не по себе. Не укладывалась в сознании мысль, что можно начисто взорвать 180-миллиметровые орудия с дальностью [304] полета снаряда 38 километров да еще и с боеприпасами! И мы все, оправившись от неожиданности, принялись убеждать начальника не делать этого, что нам и удалось. Быстро силами краснофлотцев батареи приступили к постройке обходного железнодорожного пути для восстановления движения в срок, чтобы спасти свои дальнобойные орудия. Снаряды решили обезвредить вручную, вывертывая взрыватели. Эту работу должны были выполнить, рискуя жизнью, смельчаки-добровольцы.
Алексей Васильевич Чернопятов, тульский оружейный мастер, знавший почти все виды оружия и боеприпасов, заявил мне:
— Лучше погибнуть при взрыве снарядов, спасая их, чем уничтожить своими руками. Я берусь за работу с взрывателями и обезвреживание снарядов.
Я верил, что Чернопятов сделает все возможное, чтобы сохранить боеприпасы для дальнейших боев, и разрешил произвести эту серьезную и крайне опасную работу. Была создана команда смельчаков из восьми человек во главе с Чернопятовым. Помощником он взял своего воспитанника — старшину Федора Горбачева, также отлично знавшего многие виды боеприпасов, и командира отделения комендоров Самородова. Для выгрузки обезвреженных снарядов из вагонов-погребов были выделены комендоры Карпов, Смирнов, Бродов, Васильев и Поляков...
... Вскоре раздалось:
— Есть первый!
Комендоры подхватили и унесли первый обезвреженный снаряд. И пошло, и пошло.
— Есть второй!
— Есть третий! И, наконец:
— Есть четыреста восемнадцатый! — с ликованием закричали комендоры. Это был последний. Четыреста восемнадцать взрывателей были удалены из снарядов.
Четыреста восемнадцать раз в течение нескольких часов трое смельчаков были в руках у смерти. Но смелость, хладнокровие и отличное знание техники помогло им пойти на благородный риск и победить.
И тут же началась битва за сохранение материальной части орудий и других технических средств. Эту работу возглавили командиры артиллерийских установок старшие лейтенанты Алексей [305] Кириллович Дробязко и Петр Софронович Зайцев. Им было уже легче, так как за это время движение по железнодорожному полотну восстановили. Правда, работа по спасению техники осложнялась тем, что прибывший восстановительный поезд имел грузоподъемность 75 тонн, а каждая из установок весила не менее 170 тонн. Но трое суток настойчивых трудов, матросская смекалка, любовь к своей технике и ее глубокое знание, а главное, твердая вера в победу сделали невозможное возможным. Драгоценная техника и боеприпасы были спасены для дальнейших боев с озверелым врагом, рвавшимся к Ленинграду. «
И уже от себя В. Ф. Трибуц добавляет:
«Немцы хвастливо трубили о «гибели» чудо-сооружений наших тяжелых орудий. А мы в это время в цехах ленинградских заводов ремонтировали боевую технику батареи. И вот спустя 14 дней после «уничтожения», о котором объявило фашистское командование, 12-я отдельная дальнобойная железнодорожная артиллерийская батарея Краснознаменного Балтийского флота с еще большей яростью обрушила свою мощь на скопления фашистских танков и другой техники противника.
Грамотно использовал комендант береговой обороны генерал-майор Н. Ю. Денисевич и другие железнодорожные батареи. Он приказал готовить для батарей запасные маневренные позиции на существующей колее, создавая специальные тупики. Орудийные транспортеры, отстрелявшись на одной позиции, сразу же уходили на другую. Это позволяло избегать вражеских ударов по батареям.
Вообще надо сказать, что значение флотской артиллерии в обороне Ленинграда было огромно{190}...»
В мемуарах В. Ф. Трибуца мы находим и другие упоминания о боевой деятельности железнодорожной артиллерии Балтфлота перед лицом рвущегося к Ленинграду врага:
«С 8 по 11 августа советские войска сдерживали бешеный напор превосходящих сил врага на переднем крае главной оборонительной полосы Лужской обороны. Утром 12 августа противнику, подтянувшему свежие резервы, удалось потеснить наши части и занять Веймарн и Молосковицы. [306]
Войска 8-й армии оборонялись самоотверженно. Успешно поддерживала их флотская железнодорожная артиллерия. Для подготовки условий ее маневра были выделены специальные восстановительные войска. Они построили несколько маневренных позиций в районах Копорье, Воронка, Калище, Красная Горка, с которых наши железнодорожные батареи вели боевые действия{191}.»
И еще одно интереснейшее сообщение:
«Тяжелая обстановка вынуждала нас использовать против наступающего врага даже 356-миллиметровую тяжелую железнодорожную батарею капитана М. И. Мазанова. Она, как и 180-миллиметровая дальнобойная батарея, была создана для стрельбы по крупным морским целям и сильно укрепленным инженерным сооружениям противника, а пришлось стрелять по танковым колоннам, переправам, скоплениям войск и техники... 21 августа батарея получила задание уничтожить вражескую переправу через реку Луга в районе Поречья. Капитан М. И. Мазаное и военком старший политрук И. И. Новиченко, находясь на корректировочном посту, который размещался на высокой сосне, видели создание переправы. Артиллеристы открыли мощный огонь по ней, по танкам и скоплениям пехоты. Командование советских войск, оборонявших в этом районе берег Луги, прислало командиру батареи благодарность за отличную работу{192}.»
12 батарея во время сентябрьских боев вывела из строя 21 танк, 2 бронетранспортера, 3 артиллерийских орудия, 17 автомашин, 4 минометные батареи, большое количество огневых точек, техники и живой силы врага.
15 ноября 1941 года командиром 12-й ОЖДАБ был назначен капитан Г. И. Барбакадзе.
Григорий Иосифович Барбакадзе родился 27 октября 1910 года в селе Тержело Зестафонского района Кутаисской области Грузинской ССР. По гражданской профессии — текстильщик. К 1932 году имел 9 классов школы и курс текстильного института. Затем его жизнь круто изменилась. В 1936 году Г. И. Барбакадзе окончил училище береговой обороны ВМС имени ЛКСМУ. Последующая его служба на длительное время оказалась связанной с 12-й 180-мм отдельной [307] железнодорожной артиллерийской батареей. Помощник командира транспортера, командир транспортера, помощник командира батареи...
Командиром 12-й ОЖДАБ Г. И. Барбакадзе оставался до начала октября 1943 года, когда он принял под свое начало 407 дивизион 1-й железнодорожной артиллерийской бригады КБФ.
К этому времени Г. И. Барбакадзе был широко известен на Ленинградском фронте, причем не только у своих, но и у противника.
В 1942 году наши зенитчики сбили немецкий разведывательный самолет, пилот которого, взятый нашими бойцами в плен, показал на допросе, что он имел специальное задание обнаружить новое оружие Красной Армии — советскую артиллерийскую систему под названием «барбакадзе»...
11-я батарея 356 мм артустановок TM-I-14 (командир — капитан М. И. Мазанов), а также 12-я и 18-я батареи транспортеров TM-I-180 в начале июля 1941 года были включены в состав Лужского укрепленного сектора обороны, который защищал самые западные подступы к Ленинграду с моря, побережье Нарвского залива и Лужской Губы. Для железнодорожных батарей здесь было построено несколько временных позиций.
Батареи вели огонь по наступающим немецким войскам из района Усть-Луги, Керстово, Кихтолки, а затем — из-под Копорья и Калища.
Обстановка на северо-западном направлении между тем продолжала осложняться. На первый план, и с каждым днем все острее, выходила проблема непосредственной защиты Ленинграда.
Первые бои на Лужском рубеже развернулись с 10 июля 1941 года. Задержать противника нашим войскам здесь не удалось. К 21 августа немцы прорвали советскую оборону и вышли на ближние подступы к Ленинграду. Вместе с другими частями Красной Армии отступали и тяжелые железнодорожные батареи...
Еще раз напомним читателю, что 16-я батарея 180-мм железнодорожных артустановок в это время сражалась в районе Туапсе, а 9-я 305-мм батарея и 17 батарея 180-мм орудий — завершали свою эпопею на полуострове Ханко.
Последней покинула сборочные стапеля завода имени Марти в городе Николаеве 19-я ОЖДАБ. [308]
В марте — апреле 1941 года командование КБФ направило на Николаевский завод для приемки батареи и сопровождения ее на Балтийский Флот лейтенанта Михайлова, старшего лейтенанта Шулепова, а также из состава уже находившихся в боевом строю 12-й, 17-й и 18-й 180-мм железнодорожных батарей 50 краснофлотцев: комендоров, мотористов, электриков... Они и образовали костяк личного состава 19-й ОЖДАБ.
Начальником команды был назначен старший лейтенант Шулепов.
9 мая 1941 года из ворот завода маломощная «кукушка» (маневровый паровоз) выкатила на испытания первую установку ТМ-I-180 19-й батареи. Международная обстановка была обострена до предела{193}. Времени на полнопрофильные испытания не было и они вынужденно проводились по усеченной программе.
На следующий день после начала войны, 23 июня 1941 года, батарея получила приказ: сформировать эшелоны и подготовиться к походу. Быстро были решены вопросы снабжения команды оружием, питанием, углем для кухонь. 25 бойцов для сопровождения эшелонов дал эсминец «Стойкий». Вечером того же дня эшелоны взяли курс на север — на Лебяжье! Первым эшелоном командовал старший лейтенант Шулепов, вторым — лейтенант Михайлов. Непредвиденная остановка на подходах к Орше. Немцы бомбили станцию. Далее — на Витебск. Прямые пути на Ленинград забиты. Приняли решение — пробиваться через Смоленск. Там в невероятной неразберихе эшелоны с транспортерами загнали на разгрузочную площадку. Только энергичное объяснение старшего лейтенанта Шулепова с комендантом станции позволило вывести эшелоны на свободный путь.
4 июля первый боевой поход 19-й ОЖДАБ был успешно завершен. Батарея прибыла в Лебяжье.
Доукомплектование батареи личным, в том числе и командирским, составом, вооружением и имуществом, формирование ее служб, проведение производственных приемо-сдаточных испытаний артустановок батареи осуществлялось одновременно. 90 процентов личного состава никогда не служило в железнодорожной артиллерии. Поэтому на первых порах ставилась задача обучить людей владению механизмами «в мере, достаточной для производства стрельб сдаточных испытаний». Однако командирам в короткий срок удалось подготовить орудийные расчеты, сделать войсковую часть боеспособной. [309]
Кто-то возможно подумает, что служба в железнодорожной артиллерии — была сплошным удовольствием, что называется, «не бей лежачего». Сиди себе в вагоне или на пушке, паровоз свезет и вывезет с позиции. Противник где-то далеко. Снаряды сами по транспортеру в ствол подаются. Артиллеристам и делать нечего! Опасности никакой!
Совсем нет! Нужно понимать, что на войне нет легких и безопасных профессий, нет родов войск, которые позволяли бы отсидеться, надежно укрыться от огня противника, от ранений и смертей. Артиллерия, тем более железнодорожная, — не исключение.
Артиллерийская служба — это всегда тяжелый, изнурительный труд. Порой, чтобы выдвинуть транспортер на нужную позицию, артиллеристам приходилось расчищать, откапывать от снега железнодорожное полотно сотнями метров. Не всегда паровозы обеспечивались углем, и личные составы батарей сами вынуждены были заготавливать дрова. При оборудовании временных позиций приходилось перелопачивать многие тонны глины, чтобы отрыть котлованы для установки опорных ног. А если позиция была в низменной местности, то нередко и касками вычерпывали многие кубометры болотной жижи.
Государственную комиссию по приемке батареи на вооружение возглавлял комендант Ижорского сектора КБФ комбриг Лаковников. Рядом бушевала война. Враг приближался к Ленинграду, поэтому программа испытаний была сокращена. Батарея была допущена к эксплуатации, несмотря на недокомплект личного состава и отсутствие четырех вагонов-погребов, силовой станции и артиллерийской мастерской{194}.
15 июля 1941 года 19-я ОЖДАБ включена в состав Ижорского сектора БО (береговой обороны) КВМБ (кронштадтской военно-морской базы) КБФ. Командиром транспортера № 1 был назначен старший лейтенант Шулепов, № 2 — лейтенант Евсеев, № 3 — лейтенант Михайлов, № 4 — лейтенант Федоров. Политруками на транспортеры соответственно были назначены: Ю. В. Загуменин, Попов, Литвинов, Денисов. Командиром взвода управления остался член комиссии по приемке батареи на вооружение, представитель АНИМИ воентехник 1 ранга Попов, командиром пулеметного взвода был назначен младший лейтенант Лебедев, командиром прожекторного взвода — младший лейтенант Батов, начальником клуба — старший политрук Крупенин. [310]
Начальником железнодорожной службы батареи стал лейтенант Куденко, начальником боепитания — техник-интендант 1 ранга Петрушенко, начальником ОВС — техник-интендант 2 ранга Бабенко, начальником санслужбы — старший военфельдшер Булычев, начальником ПФС — техник-интендант 2 ранга Бурдин, начальником химслужбы — старшина Васильев, начальником связи — воентехник 2 ранга Илларионов.
8 августа 1941 года на должность командира 19-й батареи заступил А. 3. Баранов (по данным некоторых мемуарных источников).
Баранов Алексей Захарович родился 17 марта 1909 года в деревне Шапкино Локнянского района Калининской области. Как записано в его личной карточке: «рабочий из крестьян». В 1931 году закончил технологический институт. В 1934 году — училище береговой обороны. В 1939 году — высшие спецкурсы комсостава РК (рабоче-крестьянского) ВМФ. Служил в нескольких железнодорожных батареях. Был командиром транспортера в 12-й и 11-й ОЖДАБ, помощником командира — в 11-й, 17-й и 18-й ОЖДАБ. С декабря 1940 года А. 3. Баранов — командир бронепоезда № 2 10-го отдельного железнодорожного артиллерийского дивизиона береговой обороны военно-морской базы «Лиепая» КБФ.
В личной карточке А. 3. Баранова нет упоминания о том, что он был командиром 19-й ОЖДАБ. С 21 октября 1941 года он снова — помощник командира 18-й ОЖДАБ... Нам представляется, тем не менее, что А. 3. Баранов как опытный артиллерист-железнодорожник мог быть осенью 1941 года временно, в качестве уполномоченного от командования КБФ, направлен в недавно сформированную 19-ю батарею.
16 августа 19-я ОЖДАБ получила боевое крещение. На первое боевое задание вышли 1-й и 3-й транспортеры. Полубатарея заняла позицию «Копорье» и поддержала огнем части 8-й армии и 2-й дивизии Народного ополчения, отступавшие под натиском противника из района Ополье и Лялицы. Каждый из транспортеров дал по 10 залпов.
19 августа испытание боем прошел 4-й транспортер. 12 снарядов по позициям врага в районе Ополье выпустили его бомбардиры. Еще через два дня, 23 августа, нанес удар по врагу и 2-й транспортер.
21 августа 1941 года по приказу Заместителя Народного Комиссара Военно-Морского Флота адмирала И. С. Исакова 19-я ОЖДАБ с Кингисеппского участка фронта была перебазирована на станцию Славянка [311] и передана в оперативное подчинение начальника артиллерии Морской обороны Ленинграда контр-адмирала И. И. Грена. База батареи была размещена в районе плодоовощного комбината на станции Московская-Сортировочная.
С 31 августа 1941 года батарея приступила к выполнению боевых задач по поддержке 55-й армии. Артиллеристы несли боевую службу в исключительном напряжении. Стрельбы велись днем и ночью.
Немцы вышли к берегам Невы в районе Усть-Тосно. Нужно было во чтобы то ни стало остановить врага, не дать ему возможность осуществить переправу. При выполнении такого приказа впервые была осуществлена корректировка огня артустановок 19-й ОЖДАБ. В недостроенном здании «Ленспиртстроя», возвышавшемся над местностью, был размещен корректировочный пункт, откуда как на ладони были видны деревня Ивановское, Усть-Тосно, железнодорожные и шоссейные мосты через Неву...
Огневыми налетами и методичным огнем транспортеры обстреливали поселки Чернышево, Ивановское, Тождественно, Воскресенское, Усть-Тосно, Саблино, Ульяновка, Покровское, Московская Дубровка, Рынделево, Большое Замостье, Ново-Лисино, Николаевка, Красный Бор, Рублено, Никольское, Пендолово, Ям-Ижора, Федоровское...
21 октября 1941 года командиром 19-й отдельной железнодорожной артиллерийской 180-мм батареи был назначен В. Н. Меснянкин.
Меснянкин Всеволод Николаевич родился 11 февраля 1909 года в селе Воронцово-Николаевское Сальского округа Ростовской области. В 1930 году окончил Ингушский индустриальный политехникум. В 1933 году — курсы ускоренной подготовки командного состава и в январе 1934 года бы назначен «вр. командира транспортера 12-й ОЖДАБ ИУРа КБФ». В 1935 году — он командир транспортера этой же батареи. Затем В.Н. Меснянкин служит в 17-й ОЖДАБ (командир 4-го транспортера), в 18-й (помощник командира батареи).
08.12.1938 года он был уволен в запас, но уже 17 октября 1940 года назначен командиром транспортера 11-й ОЖДАБ...
В октябре 1941 года в газете «Ленинградская правда» контр-адмирал И. И. Грен так писал о 19-й ОЖДАБ:
«Интенсивность и эффективность огня морских артиллеристов видны из боевых стрельб одной из батарей, где военком батальонный комиссар тов. Бубнов. [312]
За две недели эта батарея рассеяла скопление танков противника и концентрацию фашистских войск, восемью выстрелами уничтожила дальнобойную вражескую батарею и две минометных батареи; тремя выстрелами рассеяла и обратила в бегство скопление пехоты противника в районе переправы у реки Н. Восемью выстрелами уничтожила фашистскую переправу, подавила тяжелую немецкую батарею, рассеяла скопление танков, подготовлявшихся к атаке, подавила огонь вражеского бронепоезда, обстреливавшего наши позиции, нанесла большой урон мотоколонне противника, вела интенсивный огонь по вражескому аэродрому.
Батарея тов. Бубнова получила от армейского командования 11 благодарностей за хорошее и отличное выполнение поставленных перед ней задач.»
Командный и рядовой состав 19-й ОЖДАБ с каждым месяцем набирал опыт.
21 июля 1942 года третий транспортер 19-й батареи нанес удар по мотоколонне немцев в районе Красного Села. Через несколько дней с той же позиции был уничтожен железнодорожный эшелон.
За умелые боевые действия и точную стрельбу ордена и медали получили вертикальный наводчик А. Юдин, замковый И. Сидоров, а также командир отделения мотористов младший сержант Д. Кравченко.
А всего за 1942 год 19-я ОЖДАБ сделала более 120 результативных артналетов.
В боевую летопись батареи навечно занесены и несколько массированных ударов по аэродрому под Красногвардейском (ныне Гатчина). Особо успешным был артналет 9 апреля 1943 года, когда разом были уничтожены восемь вражеских самолетов. А всего на счету 19-й ОЖДАБ более дюжины истребителей и бомбардировщиков Люфтваффе!
В январе 1943 года в соответствии с приказом Народного комиссара Военно-Морского Флота для батарей и отдельных орудий, особо отличившихся в боях с немецко-фашистскими захватчиками, было установлено особое отличие — красные звезды, которые наносились на стволы орудий.
К концу войны наибольшее число звезд было на орудиях 19-й ОЖДАБ (командир А. К. Дробязко).
Ствол транспортера, которым командовал гвардии старший лейтенант А. Ф. Иванов, украшали 19 звезд, транспортер гвардии старшего лейтенанта Л. Е. Михайлова — 16 звезд, орудие Н. А. Архипова — 14 звезд. [313]
А. К. Дробязко был назначен командиром 19-й ОЖДАБ 3 февраля 1943 года (в этот период батарея входила в состав 401 дивизиона 1-й Краснознаменной гвардейской морской железнодорожной Красносельской бригады).
Алексей Кириллович Дробязко родился 30 марта 1914 года в городе Таганроге Ростовской области. Его военная биография во многом схожа с событиями службы других командиров железнодорожных батарей. Выходец из рабочих, он после окончания Военно-морского артиллерийского училища ЛКСМУ был помощником командира транспортера. 1 августа 1938 года назначен командиром артустановки. Далее, с ноября 1941 по 3 февраля 1943 год, был помощником командира 19-й и 12-й железнодорожных артиллерийских батарей...
В летопись обороны Ленинграда достойно вписаны ратные дела и 11-й 356 мм ОЖДАБ.
Батарея только при отражении сентябрьского (1941 года) натиска врага на Ленинградском направлении израсходовала 568 снарядов! За пятнадцать дней огнем этой батареи было уничтожено 35 танков, 12 артиллерийских орудий, до батальона пехоты противника, полностью был разгромлен железнодорожный эшелон с живой силой и техникой, разрушен мост через реку Луга. Батарея наносила удары по противнику в районах Ивановское, Поречье, Сабек и Кингисепп.
11-ю ОЖДАБ командование бросало на самые опасные участки фронта. Транспортеры батареи «работали» столь интенсивно, что в начале 1942 года пришлось заменять их совершенно расстрелянные стволы!
В этих жестоких боях 27 сентября 1941 года смертью храбрых пал командир 11-й батареи — капитан М. И. Мазанов.
Тяжелая батарея противника, расположенная в районе Александровка — Пушкино, в течение продолжительного времени вела огонь по Ленинграду. Обнаружить ее точные координаты, несмотря на все усилия разведки и корректировщиков, не удавалось. М. И. Мазанов решил сам «вычислить» вражескую батарею. На рассвете 27 сентября группа батарейцев — М. И. Мазанов, лейтенант Герасименко, старшина Легченко, сержант Уразов и матрос Конащенко — ползком добралась до траншей на «ничьей» земле и затаилась. Через какое-то время «заработали» немецкие пушки. Профессиональная сметка наших артиллеристов сразу позволила определить точные координаты батареи противника, однако [314] и наши лазутчики, в свою очередь, были замечены врагом. По ним ударили минометы. Михаил Мазанов и матрос Конащенко были убиты осколками. Полученные разведданные позволили подавить неприятельскую батарею... В стихотворении, которое в те дни ходило среди артиллеристов-железнодорожников, говорилось о мщении врагу:
После этого командование 11-й батареей принял майор С. И. Жук.
Семен Исаакович Жук, родился 11 апреля 1910 года в Киеве. Социальное происхождение — из рабочих. Первая его профессия — слесарь-монтажник.
Командирские качества и личные достоинства С. И. Жука были оценены сразу по окончанию им в 1936 году Севастопольского училища береговой обороны морских сил имени ЛКСМУ. С мая 1936 года по февраль 1939 года он был командиром транспортера 12-й ОЖДАБ. Затем был назначен помощником командира батареи.
11-й ОЖДАБ С. И. Жук командовал до марта 1943 года. Батарея была отмечена в приказе командующего Ленинградским фронтом в числе отличившихся при прорыве блокады Ленинграда.
Известный советский писатель Всеволод Вишневский 22 июня 1943 года писал в газете «Ленинградская правда»:
«Балтийская артиллерия два года продолжает одерживать верх над артиллерией противника. В прорыве блокады Ленинграда моряки-артиллеристы сумели разметать укрепления немцев и подавить 91 немецкую батарею. Флот знает как работают пушки батарейцев тт. Жука, Барбакадзе и других.»
В середине 2003 года автору удалось разыскать в Москве Вадима Семеновича Жука — сына знаменитого артиллериста. Мы созвонились, а затем встретились у меня дома. Вадим Семенович передал мне немало интересных документов, фотографий, реликвий, связанных с памятью об отце. Когда будет закончена эта книга, они будут размещены в музее на Поклонной Горе. Среди документов оказались и четыре маленьких листочка, мелко исписанных то чернилами, то карандашом — страничек из [315] фронтового дневника. Цены им нет — этим свидетельствам о буднях войны (стиль автора во всем сохранен):
10/2–42. В 23–00 из штаба бригады сообщили, представить 10 человек к правительств. награде.
1.5.42. День 1-го Мая встречаем в 12й бат, был дан обед в присутствии генерала лейтенанта Кабанова (рассказал обстановку).
6.5.42 г. Был оглашен приказ от 2.5.42 о награжд. №20 где и меня наградили орденом «Красной Звезды». Всего по бат. 7 чел. нагр.
7.5.42. Были представители Кировской области. Смотрели мат. часть, беседов. с лич. составом, рассказали как работ. тыл. Вечером дал ужин с вином в честь гостей присутствовал Генерал Майор Дмитриев. Они дали высокую оценку б/готовности и работы л/с.
4.6.42 г. Боевых стрельб давно не проводили. Ведем нормальную б/подгот. на основе пр. 130 Нар. Ком.Обор.
Почему-то немецкие гады не активничают на Ленингр. фронте как видно у них не все ладно, или готовятся к чему-нибудь решающ.
1/VII Состоялось вручение орденов и медалей нашей бригаде. Все было решено сделать на 52ПК 2й т-р. Командовал гр. Орденоносцев я и докладывал чл. B.C. Див-ному ком. Вирбицкому. После выдачи орденов я дал ужин на базе, конечно с выпивкой все остались довольны. Все было заснято на кино пленку.
Это был очень радостный день в моей жизни. Присутствовал Див. ком. Лебедев. Виц Грен.
6.7.42 г. Как не странно уже прошел месяц, а немцы все еще готовятся. Как видно им на юге не так уж легко достаются незначительные победы... Очень интересн. что покажет июль. Но на Ленинградском фронте битва будет жаркая. Очень жаль, что наша пушка имеет так мало целей.
9/V-1943. 0–20 Противник ночью бомбил объект в районе 2-го т-ра. В результате случайной бомбы повредили один вагон класный и разбита теплушка, при этом убито 9 бойцов и ранено 12 бойцов.
За халатное отношение был снят ком. т-ра и я получил 7 сут. ареста.
15/VII — 43. Я узнал, что меня назначили ком. 407 д-на, я очень жалел что ухожу из 11 бат.
С. И. Жук вступил в командование 407 дивизионом 101 бригады железнодорожной артиллерии КБФ с 28 апреля 1943 года. [316]
Среди полученных мною материалов — «Благодарность», которая была объявлена С. И. Жуку и всему личному составу части в соответствии с «Приказом Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина от 24 января 1944 года за овладение городами Пушкин (Царское Село) и Павловск (Слуцк) — крупными железнодорожными узлами и мощными опорным пунктами обороны немцев...»
Здесь же еще один интереснейший документ — выписка из приказа командира Ленинградской военно-морской базы КБФ:
За отличное руководство вверенными частями в борьбе с германским фашизмом на подступах к городу Ленина — награждаю ценными подарками:
... командира 11 ОЖДАБ капитана т. Жука С. И. — секундомер.
п п. контр-адмирал /Пантелеев/,
п п. бригадный комиссар /Матушкин/. [317]