«Красный Гангут» сражается
22 июня 1941 года. Началась Великая Отечественная война Советского Союза с фашистской Германией.
Рано утром этого дня командир базы С. И. Кабанов созвал всех командиров соединений и частей, а также заместителей по политработе. На Ханко уже знали, что немецкие самолеты бомбили Либаву, Ригу, многие другие города СССР.
В 12 часов 10 минут полуостров слушал выступление Наркома иностранных дел Советского Союза В. И. Молотова...
В середине дня из Ханко в сторону Хельсинки совершенно пустым ушел последний пассажирский поезд. Вслед за ним финны разобрали участок железнодорожного пути. Все! Полуостров Ханко с военно-морской базой Советского Союза, размещенной на нем, оказался полностью отрезанным по суше от «Большой Земли», остался далеко в тылу у противника. Снабжение базы могло осуществляться теперь только морем или по воздуху.
В 18 часов 27 минут роскошный, с ослепительно-белыми надстройками и угольно-черным корпусом товаро-пассажирский турбоэлектроход «Иосиф Сталин», зашедший на полуостров по своему обычному маршруту Ленинград — Таллин — Ханко, в сопровождении эскадренного миноносца «Смелый» снова взял курс на Таллин, имея на борту две с половиной тысячи пассажиров. Этим рейсом были вывезены, в частности, и семьи комсостава ВМБ.
Теплоход благополучно достиг столицы Эстонии, откуда его пассажиры поездом были отправлены в Ленинград...
24 июня на Таллин с Ханко ушли еще два транспорта, увозя почти две тысячи человек.
Однако и после этого на ВМБ оставалось немало гражданских лиц, которые требовали к себе постоянного внимания командования.
На западных границах Советского Союза уже во всю бушевала война. Танковые клинья немецкой армии рвались к Минску. А на Ханко пока было тихо. Финны себя никак не проявляли, только на пограничном перешейке сказали: [164]
— Рус, молока вам больше не будет!..
Но с 24 июня и на Ханко все часы затикали по-боевому. Из штаба КБФ на полуостров пришла телеграмма: «25 июня прикрыть истребителями Ханко налет скоростных бомбардировщиков военно-воздушных сил флота на аэродромы Турку. Коменданту сектора береговой обороны 25 июня в 8.00, т. е. одновременно с бомбежкой, открыть артиллерийский огонь и уничтожить на островах Моргонланд и Юссаарэ наблюдательные вышки».
Вот как объясняет эту ситуацию С. И. Кабанов:
Наступило 25 июня. С начала войны я взял за правило ночью бодрствовать. Так поступали все на базе. Отдыхали поочередно днем. Сперва было трудно, потом привыкли. И вот около трех часов ночи, или утра (не знаю, как правильнее сказать, ибо в конце июня в наших широтах день — круглые сутки), мне принесли оповещение по флоту о начале войны с маннергеймовской Финляндией. Оповещение было помечено: 02 часа 37 минут{128}. Теперь все ясно. Тотчас мы передали это оповещение командирам боевых участков и нашего резерва.
Около семи часов утра над базой прошли в направлении Турку 54 наших скоростных бомбардировщика{129}. Мы подняли с аэродрома обе эскадрильи истребителей, часть которых отправилась сопровождать СБ (большая, разумеется, часть), а одно звено И-153 осталось барражировать над городом и портом — все в соответствии с тем приказом командующего флотом, который был нами получен вечером 24 июня через начальника штаба КБФ.
Как мне позже стало известно, удар по аэродромам Финляндии, на которых фашисты сосредоточили большие силы своей бомбардировочной авиации для налета на Ленинград, наносили одновременно бомбардировщики двух флотов — Балтийского и Северного, и бомбардировщики армейские — Северного флота. Эта совместная воздушная операция, в которой посильно участвовали и гангутские истребители, преследовала цель упредить, сорвать подготовленный противником массированный бомбовой удар по Ленинграду. Операцию проводили по приказу Народного комиссара [165] обороны СССР С. К. Тимошенко. Она достигла успеха — удар по Ленинграду был сорван.
Вскоре после прохода над Ханко и Турку большой группы скоростных бомбардировщиков, прикрытых гангутскими истребителями, до нас донесся гул бомбежки. Далеко, там, где находился порт и аэродромы Турку, поднялись гигантские облака пыли и дыма.
Одновременно с бомбежкой мы нанесли артиллерийский удар. С мыса Уддскатан батарея лейтенанта Брагина гранинского дивизиона открыла огонь по вышке финнов на острове Моргонланд. После третьего залпа вышка была сбита. Одновременно мы увидели и услышали взрыв большой силы: похоже, наши снаряды попали в склад боеприпасов на острове. Потом выяснилось, что действительно снаряд угодил в склад мин, сосредоточенный финнами на Моргонланде.
Батареи 30 дивизиона открыли в это же время огонь по вышке на острове Юссааре. Вышка рухнула и загорелась...
Зенитчики и артиллеристы 8-й бригады сбили все наблюдательные вышки на островах и на границе. Противник был на первых порах ослеплен...
В тот же день финские батареи обрушили на базу сильный артиллерийский огонь. Батареи крупного калибра, в основном 152-миллиметровые, били по центру города... В 13 часов 45 минут авиация нанесла удар по порту Ханко...
Ханковская артиллерия вступила в контрбатарейную борьбу.
А вот как события начала войны предстают в изложении маршала Финляндии Карла Густава Маннергейма:
Ранним утром 22 июня 1941 года немецкие войска перешли границу Советского Союза, и в 6 часов утра по радио было передано известное заявление Гитлера, в котором, в частности было сказано, что финские и германские войска стоят бок о бок на побережье Северного Ледовитого океана, защищая финскую землю. Поскольку Финляндия не обязывалась вступать в войну вместе с немцами, и это обстоятельство мы неоднократно подчеркивали, у Гитлера не было никакого права на такое одностороннее заявление. Не могу удержаться от мысли, что такой поступок преследовал цель поставить Финляндию перед свершившимся фактом, что вынудило бы русских на нападение, но, с другой стороны, я уверен, что русские [166] в любом случае вряд ли бы отказались от нападения на Финляндию.
Утром 22 июня русские начали бомбить и обстреливать чисто финские объекты. В 6.05 были сброшены бомбы на финские линкоры в Соттунга, в 6.15 — на укрепления острова Альшер в архипелаге перед городом Турку, а в 6.45 бомбы падали уже на транспортные суда в Корпо. В 7.55 начали действовать батареи русских на Ханко. В Петсамо по одному из судов велся артиллерийский огонь, там тоже русские открыли огонь через государственную границу.
Чтобы разъяснить позицию Финляндии, министерство иностранных дел в тот же день разослало нашим заграничным представителям, в том числе работавшим в Москве и Берлине, циркулярную телеграмму, где указано, что Финляндия желает остаться на позиции нейтралитета, но будет защищаться, если на нее нападет Советский Союз. Это заявление повторили спустя два дня еще раз в предназначенном для посольств информационном бюллетене. Наше заявление было принято во внимание и в Германии, судя по замечанию, прозвучавшему на пресс-конференции на Вильгельмштрассе, в котором было сказано, что нашу позицию не поняли и что поэтому Финляндию следует впредь считать нейтральной страной. Министр иностранных дел Англии, выступая в парламенте, заявил, что Англия считает Финляндию нейтральной и что, насколько известно, в отношениях Финляндии и Советского Союза не произошло никаких изменений.
Атаки на территории Финляндии 22 июня вызвали со стороны министерства иностранных дел ноту протеста. Посол СССР в Хельсинки отказался принять ее, заявив, что никаких бомбежек не было, наоборот, финские самолеты летали над территорией Советского Союза! 23 июня посла Финляндии в Москве пригласили для беседы к народному комиссару иностранных дел Молотову. Тот обвинил финнов в том, что они открыли огонь по Ханко и летали над Ленинградом. Там был сбит один самолет, но он оказался, как сказал Молотов, немецким.
Посла Хюннинена попросили незамедлительно выяснить, намерена ли Финляндия оставаться нейтральной. Официальные русские органы позаботились о том, чтобы телеграмма, отправленная нашим послом в адрес правительства, задержалась на целые сутки, а когда несколько позднее русские прервали телеграфную связь полностью, [167] не было никакой возможности отправить ответ на телеграмму.
Как и в начале «Зимней» войны, русские и теперь прервали всякую связь и сделали невозможным мирное решение вопроса.
Обвинения Молотова и на этот раз были абсолютно безосновательными. Видимо, здесь будет к месту упомянуть, что отданный мной безусловный запрет нашим ВВС летать над Ленинградом оставался в силе всю войну 1941–1945 годов.
Нарушения границы, бомбежки, артиллерийский обстрел с Ханко представляли собой отдельные частные случаи. Но 25 июня военно-воздушные силы России начали широкомасштабные воздушные налеты на города Южной и Средней Финляндии, в том числе на Хельсинки и Турку, а также на многочисленные открытые промышленные и жилые центры. Насколько они были масштабны, уже видно из того, что в этот день было сбито 26 бомбардировщиков. Потери в людях, не говоря уже о материальном ущербе, были велики. На государственной границе пехота и артиллерия русских открывали огонь.
Все эти действия носили такой характер, что их больше нельзя было считать отдельными эпизодами, мероприятиями, предпринятыми по инициативе командиров низшего звена. Поскольку они к тому же повсюду были нацелены на чисто финские объекты и против тех частей финской территории, где не было немцев, то стало ясно, что СССР приступил к военным действиям против Финляндии.
Правительство намеревалось 25 июня выступить в парламенте с заявлением о том, что оно приняло решение о поддержкее нейтралитета Финляндии. Доклад премьер-министра был готов уже 24 июня вечером, но события следующего дня вынудили правительство пересмотреть вопрос, и теперь ничего иного не оставалось, кроме констатации факта, что Советский Союз начал планомерные военные действия. Информация, с которой вечером того же дня я выступил в парламенте, вызвала заявление полного доверия правительству, и парламент объявил, что Финляндию вновь вынудили на ведение оборонительной войны.
Войска получили право отвечать огнем на огонь, но им было запрещено переходить государственную границу до 24.00 28 июня.
Приведем еще фрагменты из мемуаров К. Г. Маннергейма: [168]
Развязывание войны не было неожиданностью ни для одного мыслящего гражданина Финляндии, и народ единодушно поддержал правительство и парламент. Каждый понимал, что нас вынудили на новую борьбу не на жизнь, а на смерть и что нам нужна любая помощь, которую нам предложат.
...Опора Финляндии на Германию была самозащитой.
...Потребовав сквозного проезда в Ханко и обратно, именно Советский Союз вынудил Финляндию впервые сойти с пути нейтралитета.
...Молотов, беседуя с финским послом 23 июня... ограничился лишь обвинением нашей страны в нападении, которого на самом деле не было. Советское правительство решило втянуть Финляндию в войну.
Внимательный читатель, проследив по часам и минутам течение событий первых дней войны в интерпретации обеих сторон, без труда заметит немало интереснейших моментов, анализировать, сопоставлять и делать выводы по которым мы и предоставляем ему возможность, а сами в данном случае не считаем это целесообразным, потому, что опасаемся слишком далеко отклониться в сторону от основной темы.
Хотя одно соображение все же считаем возможным высказать. «Зимняя» война мало чему научила военно-политическое руководство СССР. Вторая война СССР с Финляндией началась в июне 1941 года по сценарию, во многом схожему с событиями конца 1939 года. Вместо того, чтобы сосредоточить все силы против главного врага — гитлеровской Германии — и сделать все возможное для удержания Финляндии в состоянии нейтралитета, воспрепятствовать ее вступлению в войну против СССР, Сталин и его окружение, ошибочно оценивая ситуацию на своих западных границах и не осознавая всей угрозы, надвигавшейся оттуда, очертя голову пошло на заведомое ухудшение своих позиций на северном фланге. Оно сочло, что имеет подходящий повод «добить» непокоренную Финляндию и достичь целей, которые не были в полной мере обеспечены в предыдущей войне. В итоге значительные силы Красной Армии были отвлечены от сражений на московском направлении, а на Карельском перешейке вновь были понесены неоправданные потери. Критическая ситуация сложилась вокруг Ленинграда, в котором во время блокады погибло более миллиона мирных граждан!
В тоже время, Финляндия, реально осознававшая трагичность своего географического и военно-политического положения, вполне могла повторить [169] опыт Японии и Турции, воздержавшихся от прямого вовлечения в войну против Советского Союза...
Как бы там ни было, Финляндия 26 июня объявила войну Советскому Союзу. Финны называют ее «войной продолжения» (фин.: jatka sota).
Против защитников советской ВМБ на полуострове финны сосредоточили специальную ударную группу «Ханко», в основной состав которой входили 17-я финская и значительная часть 163-й немецкой дивизии. На начало июля 1941 года численность «группы» составляла свыше 22 000 человек. Командующим ее был назначен полковник Аарне Снеллман, который одновременно был и командиром 17-й дивизии. Группа находилась в подчинении командующего ВМС Финляндии генерал-лейтенанта Вяйне Валве.
Штаб группы «Ханко» первое время располагался в Далкарбю, а затем переместился в Драгсвик.
Советская ВМБ на Ханко сильно мешала противнику вводить суда в Финский залив, и поэтому вначале перед объединенной финско-немецкой группировкой была поставлена задача концентрированным ударом захватить ее. 1 июля 1941 года три полка из ударной группы «Ханко» при поддержке авиации и флота предприняли попытку прорвать советскую оборону полуострова, однако гарнизон отразил все атаки.
Осознав прочность укреплений Красной Армии на Ханко, ставка Маннергейма не дала разрешения на проведение против нее дальнейшего широкого общего наступления, так как была убеждена, что это окончится большими и неоправданными потерями и не даст нужного результата.
В середине июля 1941 года, в связи с финским наступлением на Карельском перешейке, Маннергейм издал приказ о переводе в этот район большей части 17-й дивизии, из которой в районе Ханко остался только 55-й пехотный полк.
163-я немецкая дивизия была передислоцирована в район Ладоги.
Командиром группы «Ханко» некоторое время был подполковник Нийло Кесямаа. 26 августа 1941 года его сменил полковник Эйнар Рафаэль Коскимиес.
В последующем группа «Ханко» пополнялась различными частями и подразделеними, но ее численность в оставшиеся месяцы противостояния с гарнизоном советской ВМБ оставалась на уровне, не превышающем 17 тысяч человек.
В составе группы «Ханко» был добровольческий шведский батальон SFB(Svenska Frivilliga Bataljonen), часть личного состава которого прибыла [170] в Финляндию еще во время «Зимней» войны. Командиром этого батальона был обер-лейтенант Г. Бьерклунд.
Для более эффективного противодействия захвату красноармейскими десантными группами шхер, прилегающих к территории советской ВМБ, подготовки соответствующих специальных подразделений, финнами была создана временная боевая школа, получившая кодовое наименование «Дельфин». К этой школе были прикомандированы пограничная и саперная роты, взвод легкой артиллерии и отряд морских перевозок.
Против советской ВМБ действовала 21 финская батарея береговой и 31 батарея полевой артиллерии. В их составе было 153 орудия.
Ханко оказался в центре почти кругового обстрела финских батарей. По нему били с островов Стурхольм и Мээн, расположенных севернее полуострова, за Хорсеном. Били с востока, с островов за бухтой Твярминне, с северо-востока, с островов на левом фланге. Город и гавань держали под огнем 305-мм орудия батареи береговой артиллерии с острова Эре.
По островам, прилегающим к Ханко, на которых были дислоцированы наши подразделения, финны вели огонь из нескольких десятков немецких 81-мм батальонных минометов. Кроме того, два финских броненосца береговой обороны «Вяйнемяйнен» («Ваня-Маня», как его прозвали советские бойцы) и «Илмаринен» расположились западнее Ханко и вскоре тоже начали обстрел полуострова из 254-мм орудий.
Противник ежедневно посылал на Ханко по две, три, четыре тысячи снарядов. Позже — до 6 тысяч{130}...
Только по береговым батареям советской базы противник выпустил 48 590 снарядов. В ответ артиллеристы Ханко отправили на головы финнов 43 999 снарядов.
Горел город... Горели леса на полуострове... Как вспоминал один из очевидцев:
Какое-то время спустя на Ганге обрушился артогонь. Финские снаряды рвались в порту, на улицах городка, на железнодорожном переезде.
С того дня почти не умолкала канонада. Днем и ночью финны вели огонь по всему полуострову — на Ханко не было ни вершка земли, недоступной для артиллерии противника. Горел лес (лето [171] стояло сухое, жаркое). Задыхаясь в дыму, бойцы сухопутных частей окапывали участки пожаров, не давая огню распространиться на весь лес, покрывавший полуостров. Городок Ганге окутался черным дымом пожаров. Горели уютные деревянные дома, горели виллы. Гигантский огненный бич хлестал по Гангуту.
В другом месте я прочитал, что жара от лесных пожаров на Ханко была столь невыносима, что даже обитавшие в них дикие звери — олени, лисицы — спасались от нее в прибрежной морской воде. Трудно даже представить, какие испытания пришлось перенести в такой обстановке артиллеристам-железнодорожникам, какие усилия им пришлось затратить, чтобы спасти от огня транспортеры и другую материальную часть своих батарей, а также боеприпасы.
Но они не только защитили свои батареи, но и «вступили в контрбатарейную борьбу. Ханко зарывался в землю. Мы копали землянки, таскали бревна, укладывали в три наката. Нам часто говорили, что надо быть готовыми к войне, но мы не знали, что война — это очень много тяжелой работы».
На первом этапе обороны гангутцы каждый день ожидали штурма. 3,4, 7 и 8 июля были отражены новые атаки финнов. В последующем, т. е. с начала августа 1941 года, военные действия на перешейке по существу приобрели позиционный характер с частыми и ожесточенными артиллерийскими перестрелками. Тем не менее на протяжении всех 164 дней обороны Ханко противник продолжал постоянно оказывать давление на советский гарнизон локальными действиями с суши и с моря.
Основные бои переместились на шхеры — небольшие скалистые острова, в большом числе находившиеся поблизости от полуострова.
Начиная с 30 июня 1941 года, финны постоянно высаживали десанты для захвата то одного, то другого острова, чтобы подобраться ближе к нашей ВМБ. В свою очередь, в целях уменьшения интенсивности обстрела своих позиций, приобретения больших возможностей для обороны, советский гарнизон старался отогнать противника, захватить финские острова, расположенные в угрожающей близости от полуострова. Для этого командование базы сформировало три десантных отряда. Особо прославился отряд Б. М. Гранина. С 5 июля по 23 октября бойцами Ханко было захвачено у противника 19 островов!
Нашим десантам всегда помогала массированным огнем артиллерия базы. Например, 21 августа в 12 часов по сигналу коменданта береговой [172] обороны Ханко, все батареи одновременно открыли огонь по острову Пореэ и вели его с полной скорострельностью в течение 20 минут. Затем огонь перенесли на Стурхольм и таким образом подвергли артиллерийской обработке шесть островов. Результативность огня оказалась исключительно высокой. Когда красноармейский десантный отряд приступил к их захвату, он не встретил там ни малейшего сопротивления.
Порой десантниками становились и сами артиллеристы.
В ночь на 17 июля было намечено захватить четыре острова со стороны восточного участка обороны базы, главным из которых был Хесте. Генерал-майор И. Н. Дмитриев — опытнейший артиллерийский командир — возглавил эту операцию. Был сформирован отряд добровольцев из 160 человек. В него вошли бойцы и из обеих железнодорожных батарей. Несмотря на ожесточенное сопротивление противника, задача была решена. Острова были захвачены гангутцами.
Нам особо приятно отметить включение в десантные отряды Ханко бойцов из расчетов 305-мм транспортеров: погребных Василия Мохова и Виктора Самодурова, комендоров Макарова, Дятлова и Ефимова, краснофлотца Ивана Сафонова...
«За участие в десантных операциях при занятии вражеских островов, за успешный отпор натиску войск противника, за уничтожение живой силы врага, за доставление ценных сведений о месте нахождения катеров и живой силы противника» артиллерист младший сержант И. Д. Карташов был награжден медалью «За отвагу».
Три раза участвовал в операциях по занятию островов Эльмхольн и Гунхольм артиллерист старший краснофлотец Д. Д. Флегантов. 16 июля 1941 года, когда финны отбили большую часть острова Эльмхольн, он был в числе 27 красноармейцев, оборонявших остров от трехсот финнов. Несмотря на три ранения, Д. Д. Флегантов не оставил поля боя, сражался до прихода подкрепления. После полуторамесячного лечения в госпитале он был выписан в часть с освобождением от всех работ по боевой технике, но при ведении огня по батарее являлся на свое место в боевом расчете и работал одной рукой. За исключительное мужество Дмитрий Дмитриевич Флегантов был награжден орденом Красной Звезды.
Боевые действия красноармейских отрядов на шхерах по достоинству были оценены и противником:
«Русские использовали в этих боях части, укомплектованные добровольцами из разных подразделений. Эти части были хладнокровны и хорошо обучены своим задачам. Так что почти все сражения [173] лета 1941 года, за исключением сражения за Бенгтшер, окончились для русских успешно{131}».
Из сражений на шхерах самыми ожесточенными были за Хорсен, Моргонланд и Хесте... На Хорсене в нескольких братских могилах вечным сном спят свыше сорока наших соотечественников, погибших в те дни...
В сентябре 1941 года командование отрядом Б. М. Гранина принял Л. М. Тудер, который до этого был командиром 9-й батареи 305-мм железнодорожных артустановок.
Такое решение командования безусловно стало событием для всего личного состава ВМБ Ханко. Борис Митрофанович Гранин пользовался огромным авторитетом среди командиров и бойцов гарнизона. Во время Советско-финляндской войны он командовал лыжным батальоном моряков. В сорокоградусный мороз этот десантный отряд перешел по льду Финский залив и провел боевой рейд по тылам противника. Б. М. Гранин первым доставил пушки на полуостров Ханко, обустраивал там первую батарею и первым дал боевой залп в июне 1941 года. Когда началась борьба за прилегающие к советской базе острова, артиллерист Гранин снова был назначен командиром десантного отряда, в который вошли 1200 самых отчанных и дерзских добровольцев. «Дети капитана Гранина», как они себя называли, отбили у финнов Хорсен и захватили немало других островов, в числе которых были Старкерн, Моргонланд, Фурушер, Талькогрунд, Фуруэн, Эльмхольм. Гранинцы воевали храбро, не щадили себя в бою, смело шли в рукопашные схватки. Но к осени ситуация вокруг ВМБ изменилась, нужно было менять тактику борьбы, прочно закрепляться на островах.
Генерал С. И. Кабанов так высказался на сей счет:
«Организационно в гранинском отряде было сделано не все, чтобы исключить внезапные ночные десанты. Как раз в этом и был весь Гранин. Человек сильный, порывистый, отчаянный, великолепный десантник, идя вперед, он достигал многого. Но сидеть и ждать, будучи готовым к отражению удара, он не мог. И я стал подумывать, кем бы Гранина заменить.
Наступать, захватывать новые острова отряду, пожалуй, не придется. Нужна жесткая оборона. Гранина лучше всего вернуть [174] в 29-й дивизион, дать ему отдых на материке, а на его место назначить нового человека.»
Непросто было найти замену Гранину. Непросто было и Л. М. Тудеру вписаться в новую роль, стать командиром десантного отряда не только по форме, но и по глубине взаимоотношений с подчиненными. Но, как видно, ему это удалось. Труднее всего было внедрить в сознание десантников то, что вместо внезапных морских нападений на вражеские позиции предстояло научиться закапываться на небольших каменистых островах под огнем минометов и пулеметов, в тесной близости от противника.
С первых дней сентября и весь декабрь 1941 года отряд в составе 450 бойцов, только теперь уже под командованием Л. М. Тудера, отбивал атаки финнов и не позволил им вновь вернуться на захваченные Граниным семь островов, защищавшие полуостров с севера. Это был может быть самый трудный период в биографии десантного отряда. Действия своих бывших боевых товарищей оценил и сам Б. М. Гранин. На фотографии, подаренной своему преемнику, он написал: «Левке — атаману героических черных бушлатов, на добрую память о совместных боевых операциях за Ханко».
Когда поступила команда на эвакуацию, с островов незаметно для врага ушли 420 воинов. На арьергардном прикрытии базы осталось всего 30 самых надежных и стойких бойцов вместе с командиром отряда Л. М. Тудером и комиссаром Степаном Александровичем Томиловым. Ради спасения тысяч краснофлотцев из основного состава гарнизона они готовы были сражаться каждый против десятерых.
Перед тем, как сняться с островов, тудеровцы уничтожили пункты связи, заминировали командный пункт и оставили возле него большой плакат: «Мы уходим непобежденными — мы научимся и победим!»
Принципиально важным было то, что финнам не удалось нарушить работу порта. Снабжение защитников Ханко всеми видами довольствия и средствами обороны регулярно продолжалось с материка. Заслуга в этом береговой артиллерии, прежде всего железнодорожных артустановок, несомненна.
10 июля на полуостров из Таллина на торпедных катерах прибыли командующий флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц и начальник тыла флота генерал-майор М. И. Москаленко. На Ханко все гремело, всюду рвались снаряды. Враг обстреливал батареи, город, бил по аэродрому, по перешейку...
Как вспоминает С.И. Кабанов, командующий флотом поставил задачу оттянуть к полуострову, как можно больше войск противника, своей активностью заставить усилить противостоящую Ханко группировку. [175]
Нужно заметить также, что к началу войны ВМБ Ханко перестала выполнять свои задачи как таковая, потому что на ней не базировались корабли. Она превратилась в морскую крепость с задачей не допустить прорыва вражеского флота в Финский залив и не дать захватить себя.
История оставила нам весьма мало конкретных фактов непосредственного участия в боевых действиях на полуострове Ханко железнодорожных артустановок. Материалы об этом приходится собирать буквально по крупицам. Виной тому отчасти завеса плотной секретности, долгое время окружавшая все, что было связано с ТМ-III-12 и TM-I-180. Но главное в том, что, как сообщил в ответ на запрос, подготовленный автором, Центральный военно-морской архив МО РФ письмом от 31 марта 2003 года, «документы ВМБ Ханко не сохранились, в связи с чем подготовить ксерокопии журналов боевых действий указанных батарей не представляется возможным».
Операция «Бенгтшер»
26–27 июля гарнизон Ханко предпринял атаку на остров Бенгтшер, находившийся в руках финнов и который для обороняющихся на полуострове, был, как бельмо в глазу. На Бенгтшере, размеры которого около трехсот метров в длину и двести в ширину и который располагался в 23 километрах к юго-западу от Ханко, возвышался могучий, сложенный из гранитных брусков маяк 46 метровой высоты. Там находился финский пост наблюдения и корректировки артиллерийского огня по Ханко. Подводным кабелем Бенгтшер был связан с другим островом — Эре, где находилась финская двухорудийная 305-мм батарея.
После событий на острове Моргонланд 16 июля, когда наш десант захватил там наблюдательный пункт противника, финны усилили гарнизон Бенгтшера, довели его численность (по их данным) до 41 человека.
100 наших десантников во главе со старшим лейтенантом П. В. Куриловым высадились на Бенгтшере с катеров типа «морской охотник», но внезапности не достигли. Бомбовые атаки советских гидросамолетов на остров тоже ощутимого результата не дали. Финны организовали оборону, вели огонь с башни маяка, из окон казармы и в итоге отбили все атаки советской диверсионной группы, причинив ей большой урон, хотя и сами понесли немалые потери. Мы, по признанию С. И. Кабанова, потеряли «тридцать отборных десантников». Финские источники оценивают наши потери в 36 убитых и 28 пленных красноармейцев, из которых большинство были ранеными. Кроме того, финская канонерская лодка потопила один [176] советский «морской охотник». Количество утонувших в море советских матросов и десантников финны не определяют. Свои потери они исчисляют в 32 убитых и 45 раненых.
Попытка наших десантников захватить Бенгтшер и взорвать его маяк окончилась неудачей. Но для нас важно то, что в этой операции участвовали 305-мм артустановки ТМ-III-12. С позиции в Тяктоме они выпустили по Бенгтшеру десять своих полутонных снарядов. Один из них попал в основание гранитной башни маяка...
27 июля, в день Военно-Морского флота СССР, на Ханко пришла поздравительная телеграмма, подписанная двумя членами Политбюро ЦК ВКП(б) К. Е. Ворошиловым и А. А. Ждановым.
Вот фрагмент из нее:
«Отдаленные от основных баз, оторванные от фронта, в тяжелых условиях и под непрекращающимся огнем противника, храбрые гангутцы не только смело и стойко держатся и обороняются, но и смело наступают, наносят белофинам ощутительные удары, захватывая острова, пленных, боевую технику, секретные документы. Передайте героическим защитникам базы от главного командования северо-западного направления нашу благодарность и искреннее восхищение их мужеством и героизмом.»
В тот же день, командир военно-морской базы С. И. Кабанов, «после ожесточенного налета финской артиллерии на город Ханко», приказал начальнику артиллерии гарнизона (на этой должности был майор С. С. Кобец) «в случае новых обстрелов бить из 305-мм орудий 9-й железнодорожной батареи по огневым точкам неприятеля в Таммисаари». И, так как финны продолжали вести обстрелы Ханко, 9-я батарея ударила в ответ. Ударила так, как приказал С. И. Кабанов: на один финский снаряд — два наших! В Таммисааре вспыхнули пожары, была разрушена станция, поражен и взорвался железнодорожный эшелон в составе паровоза и пяти вагонов. В центре города было разрушено много зданий, в том числе корпус суконной фабрики.
30 июля 305-мм и 180-мм железнодорожные артустановки продолжили бомбардировку Таммисаари. Батареи израсходовали 23 фугасных снаряда 305-мм калибра и 33 снаряда 180-мм калибра. Противнику снова был нанесен серьезный урон...
При обстрелах Таммисаари особо отличилась 305-мм артустановка 9-й батареи (транспортер № 3) под командованием лейтенанта С. Е. Соболевского [177] (см. о нем на стр. 136). В составе боевого расчета этой артустановки «было немало молодых, год — полтора назад пришедших на флот краснофлотцев. Фамилии некоторых из них мы можем назвать: Дворников, Кузнецов, Ястребцов, командир отделения электриков Яковенко, бойцы Савченко, Копыл, Кузнецов...
За Таммисааре орудийный расчет лейтенанта Соболевского получил благодарность командира военно-морской базы Ханко С. И. Кабанова.
При обстрелах Таммисааре огонь 9-й батареи впервые корректировался с воздуха. Командир четвертой эскадрильи Леонид Белоусов сам взлетал на своей «Чайке», наблюдал выстрел и место падения снаряда, быстро садился на аэродром, сообщал артиллеристам соответствующие координаты и взлетал снова. Может быть сегодня, читая о таком управлении огнем, кто-то иронично усмехнется, но тогда, в начале войны, с той техникой, которая была на вооружении гарнизона Ханко, это считалось большим достижением.
Сегодня для нас исключительно ценен каждый дополнительный штрих в ханковской биографии железнодорожных транспортеров. Распутывая «паутину» интернета, я наткнулся на воспоминания бывшего младшего сержанта батальона связи, прикрепленного на ВМБ Ханко к 9-й ОЖДАБ, С. В.Тиркельтауба. Ему не мог не запомниться эпизод с обстрелом Таммисааре:
«Стреляли они так: каждое орудие ходило по своей железнодорожной ветке — эти ветки были параллельно основной железной дороге на полуострове, и было множество (по-моему, по четыре, по пять) бетонированных площадок. Орудие стреляло с площадки, больше трех выстрелов оно не должно было делать, снималось, и переходило на другую площадку. Так что если засекли, то оно уже было на другой площадке к моменту обстрела. Орудия были очень совершенными, достаточно сказать, что одно из орудий обстреливало мост в Таммисаари — это 25 км, и с третьего выстрела разрушило мост. Правда, стреляли с самолетом-корректировщиком, но все равно — по тем временам на таком расстоянии с третьего выстрела разрушить мост — нужно было иметь очень хорошую систему наводки. Что в действительности и было на этих орудиях.»
Успехи защитников Ханко были оценены награждением в августе 1941 года командира военно-морской базы С. И. Кабанова орденом Ленина. Его поздравил Военный совет Краснознаменного Балтийского флота. [178]
16 сентября С. И. Кабанову было присвоено звание генерал-лейтенанта береговой службы.
Приходят иные политические времена, меняются идеологические оценки, но уважение к подвигу защитников Отечества не должно подвергаться эрозии в зависимости от политической конъюнктуры. Ордена Красной Звезды был удостоен секретарь партийной организации военно-морской базы Ханко политрук И. В.Чернышев, как было указано в «Наградном листе», «за истинно большевистское руководство и четкую расстановку партийно-политических сил в батарее, что обеспечило выполнение всех огневых заданий командования только на «отлично».
Активная оборона «Красного Гангута» показала финнам, что без поддержки германских войск ликвидировать советскую базу на полуострове Ханко им не удастся. В противном случае придется понести такие потери, на которые финская армия пойти не могла. Германия, завязнув в непредвиденно тяжелых боях на московском направлении, тоже не имела желания отвлекать на помощь финнам свои войска от решения стратегических задач.
Противник, по всем признакам, решил отложить штурм базы до морозов, то есть до той поры, когда Финский залив покроется прочным льдом, по которому можно будет пустить танки и, окружив полуостров, одновременно атаковать его со всех сторон.
Коренное изменение обстановки произошло с начала сентября 1941 года, когда Таллин был оставлен советскими войсками. Военно-морская база Ханко осталась в глубоком тылу противника, по сути дела в оперативном окружении.
В одном из писем ветеранов-ханковцев (автор, к сожалению, неизвестен) я встретил такое воспоминание:
«Каждый день велась идеологическая обработка с финских островов по радио и листовками, в которых враг призывал сдаться в плен, давал пропуск и гарантировал жизнь. Листовками начинялись снаряды, мины, которыми обстреливались острова...»
В первых числах октября, как свидетельствует С. И.Кабанов, финская сторона передала по радио обращение Главнокомандующего финской армией К Г. Маннергейма «К доблестным и храбрым защитникам Ханко» с предложением капитулировать. [179]
10 октября 1941 года защитники Ханко дали ответ Маннергейму в духе известного письма запорожцев турецкому султану, снабдили свое послание едкими рисунками.
По воспоминаниям дочери командира 9-й ОЖДАБ Л. М. Тудера Алисы Львовны, одним из основных авторов (если не единственным) «Ответа Маннергейму» был известный советский поэт Михаил Дудин, в то время служивший на Ханко{132}.
Такое сообщение подвигло нас на исследование этого сюжета. Обращения в Подольский и Гатчинский военные архивы дали подтвержденный документами положительный результат. Действительно М. А. Дудин — участник Советско-финляндской войны 1939–1940 гг., разведчик полковой артиллерийской батареи. В период Великой Отечественной войны, в 1941 году, младший сержант-литработник М. А. Дудин нес службу в редакции и типографии газеты «Красный Гангут» штаба военно-морской базы Ханко Балтийского флота{133}.
В наградном листе к приказу Ленинградского фронта № 0232/н от 24.02.1945 г. о награждении писателя газеты «На страже Родины» гвардии старшего лейтенанта Дудина Михаила Александровича орденом Отечественной войны 2 степени записано:
Гвардии старший лейтенант Дудин М. А. — талантливый поэт-фронтовик, выросший за годы войны на ленинградском фронте и имеющий теперь известность по всей стране. В Красной Армии служит с 1939 г., сначала в качестве красноармейца, а затем — сотрудником дивизионной, армейской и фронтовой газет. Во время героической обороны Ханко тов. Дудин работал в дивизионной газете, непосредственно участвовал в боях, выпустил два сборника стихотворений и 14 стихотворных листовок, составил известное письмо ленинградцев к Маннергейму{134}. Всего за время войны тов. Дудин выпустил восемь книг своих произведений. В частях и госпиталях выступал более 100 раз, участвовал в составлении ряда альманахов и сборников, посвященных боям на Ленинградском фронте.
Тов. Дудин неоднократно проявлял личную храбрость и мужество, часто находясь в ротах и батальонах 64 гвардейской дивизии [180] во время боев по прорыву блокады, под Синявино, под Пулково и Нарвой{135}.
Как говорится, о вкусах не спорят. Слишком суровое было время. Одно слово — война, кровавая и жестокая. И не до сантиментов было, и, к тому же, наверное, действительно «мы народ не из нежных», как о себе писали ханковцы. Да и не стояло за спиной у запорожцев НКВД, перед которым нужно было отчитаться политработникам Ханко по возвращению на Большую Землю за работу по укреплению боевого духа его защитников. Поэтому понятна тональность обращения к адресату. Тогда понималось, что чем злее слова, тем правильнее.
Еще один ханковец, впоследствии ставший знаменитым советским художником, Борис Пророков, сопроводил «Письмо» едкой карикатурой на Маннергейма.
Мы приводим без купюр «Ответ Маннергейму» по тексту, содержащемуся в мемуарах генерала И. И. Федюнинского:
«Его высочеству прихвостню хвоста ее светлости кобылы императора Николая, сиятельному палачу финского народа, светлейшей обер-шлюхе берлинского двора, кавалеру бриллиантового, железного, и соснового креста барону фон Маннергейму.
Тебе шлем мы ответное слово!
Намедни соизволил ты удостоить нас великой чести, пригласив к себе в плен. В своем обращении вместо обычной брани ты даже льстиво назвал нас доблестными и героическими защитниками Ханко.
Хитро загнул, старче!
Всю темную холуйскую жизнь ты драил господские зады, не щадя языка своего...
Но мы народ не из нежных, и этим нас не возьмешь. Зря язык утруждал. Ну, хоть потешил нас, и на этом спасибо тебе, шут гороховый.
Всю жизнь свою проторговав своим телом и совестью, ты... торгуешь молодыми жизнями финского народа, бросив их под вонючий сапог Гитлера.
Прекрасную страну озер ты залил озерами крови.
Так как же ты, грязная сволочь, посмел обращаться к нам, смердить наш чистый воздух? [181]
Не в предчувствии ли голодной зимы, не в предчувствии ли взрыва народного гнева, не в предчувствии ли окончательного разгрома фашистских полчищ ты жалобно запищал, как загнанная крыса?
Короток наш разговор.
Сунешься с моря — ответим морем свинца!
Сунешься с земли — взлетишь на воздух!
Сунешься с воздуха — вгоним в землю!
Красная Армия бьет вас с востока, Англия и Америка — с севера, и не пеняй, смрадный иуда, когда на твое приглашение мы — героические защитники Ханко — двинем с юга!
Мы придем мстить. И месть эта будут беспощадна!
До встречи, барон!
Гарнизон Советского Ханко. Месяц октябрь, число 10, год 1941.»
После прочтения «Ответа» у меня возникло желание непосредственно ознакомиться с текстом «Обращения Маннергейма». Я неоднократно просил своих финских коллег найти мне этот документ.
В ноябре 2002 года они прислали мне листовку, подписанную Маннергеймом и обращенную к карельскому населению, проживавшему на советской территории. А вот каких-либо следов искомого мною документа им, несмотря на большие старания, найти не удалось.
Однако перед защитниками базы все острее вставала дилемма: что делать дальше? Надо ли сохранять базу? Надо ли до последнего солдата держаться за полуостров Ханко в тот момент, когда подразделения гарнизона могут непосредственно принять участие в обороне Ленинграда? Все более ясно вызревала задача — успеть провести эвакуацию гарнизона в Кронштадт или Ленинград до того, как станет лед в Финском заливе...
Железнодорожные батареи в этот период активно вели перестрелку с противником. Они своим мощным огнем мешали финнам разрушать взлетную полосу ханковского аэродрома, прикрывали порт.
Нередко боевые расчеты тяжелых артиллерийских установок добивались поразительных результатов. Например, 17-я 180-мм батарея во время дежурства командира взвода управления лейтенанта Михаила Тимофеевича Самойлова вторым залпом накрыла морскую цель: две баржи и буксир — с расстояния 34,5 километра! Одна баржа взорвалась, другая затонула. Только буксир успел спрятаться в шхерах. Цель на предельной [182] видимости обнаружили дальномерщики: младший сержант Сакун и старший краснофлотец Голунов. Особо отличились в этой стрельбе, за которую командир базы объявил батарее благодарность, расчеты транспортеров, которыми командовали лейтенанты В. Д. Исаков и Н. Н. Петров, а также личный состав центрального поста батареи под командой А. Ф. Родина.
Ханко продолжал обороняться, находясь под непрерывным огнем. К концу октября все советские батареи на островах Сааремаа, Муху, Сырве, Хийумаа (Даго), которые уже невозможно стало удерживать, были взорваны. В устье Финского залива продолжали держаться только гарнизоны полуострова Ханко и небольшого, но тесно связанного с ним острова Осмуссаар.
Это было время, когда Красная Армия откатывалась от границы к Москве. Это были недели и месяцы, когда вся страна, глотая слезы и стискивая зубы от горечи за поражения своего войска, ждала от него, хоть самой маленькой, но победы. Других примеров однозначно успешных действий в борьбе с противником, которые демонстрировал перед всем миром Ханко, тогда еще не было. Они в изобилии появятся позже. Гарнизон Ханко силой своего сопротивления, упорством стал, пожалуй, единственной отрадой для исстрадавшегося народа. Он давал надежду всему Советскому Союзу: врагу можно противостоять, с ним можно сражаться на равных, его можно побеждать. Роль и пример Ханко для воспитания веры в общую победу над врагом были бесценны.
В эти драматические дни с осажденной базы ушло письмо в поддержку защитников Москвы, которая, истекая кровью, из последних сил отбивалась от врага. Гангутцы писали:
«Дорогие москвичи! С передовых позиций полуострова Ханко Вам — героическим защитникам советской столицы — шлем мы пламенный привет! С болью в душе узнали мы об опасности, нависшей над Москвой. Враг рвется к сердцу нашей Родины. Мы восхищены мужеством и упорством воинов Красной Армии, жестоко бьющих фашистов на подступах к Москве. Мы уверены, что у ее стен фашистские орды найдут себе могилу. Ваша борьба еще больше укрепляет наш дух, заставляет нас крепче держать оборону Красного Гангута.
На суровом скалистом полуострове в устье Финского залива стоит несокрушимая крепость Балтики — Красный Гангут. Пятый месяц мы защищаем ее от фашистских орд, не отступая ни на шаг. [183]
Враг штурмовал нас с моря — на подступах к нашей крепости он потерял два миноносца, сторожевой корабль, подводные лодки, торпедные катера и десятки катеров шюцкоровцев, истребителей, мотоботов, барказов, шлюпок и лайб, устилая дно залива трупами своих солдат.
Враг яростно атаковал нас с суши, но и тут потерпел жестокое поражение. Тысячи солдат и офицеров погибли под ударами гангутских пулеметчиков, стрелков и комендоров. Мы отразили все бешеные атаки отборных немецко-фашистских банд. В кровопролитном бою мы заняли еще 17 новых важных финских островов.
Мы научились презирать опасность и смерть. Каждый из нас твердо решил: «Я должен или победить, или умереть. Нет мне жизни без победы, без свободной советской земли, без родной Москвы!»
Победа или смерть! — таков наш лозунг.
И мы твердо знаем: конечная победа будет за нами!»
Все гангутцы, командиры и рядовые, десантники и пехотинцы, летчики и пограничники, катерники и боевые расчеты тяжелых железнодорожных батарей поставили под этим письмом свои подписи.
2 ноября 1941 года газета «Правда» напечатала письмо гангутцев, а на следующий день поместила передовую статью о подвиге защитников Ханко:
«Мужественные защитники Ханко дерутся с таким героизмом, потому что они знают: с ними весь народ, с ними Родина, она в их сердцах, и сквозь туманы и штормы Балтики к ним идут, как электрические искры огромного напряжения, слова восхищения и привета.
Этот доблестный героический подвиг защитников полуострова Ханко в грандиозных масштабах должна повторить Москва!»
29 октября 1941 года начальник штаба ВМБ Ханко П. Г. Максимов и начальник оперативного отделения капитан-лейтенант Н. И. Теулин на тихоходном МБР-2, что было исключительно опасно в тех условиях, когда оба берега Финского залива были заняты врагом, вылетели в Ленинград на встречу с командованием КБФ и Ленинградского фронта. 30 октября они привезли на Ханко приказ: «Провести эвакуацию гарнизона полуострова Ханко, пять с половиной месяцев, боровшегося с фашистской нечистью». [184]
После команды на эвакуацию экономить боезапас необходимости больше не было, и артиллеристы, что называется, настрелялись от души, во всю мощь своих орудий обрушили огонь на позиции врага.
С. И. Кабанов вспоминал:
«Комендант сектора береговой обороны генерал-майор И. Н. Дмитриев, начальник артиллерии майор С. С. Кобец, командиры дивизионов Гранин, Кудряшов, командиры железнодорожных батарей Н. Э. Волновский, П. М. Жилин, Шпилев справились с такой очень сложной и трудной задачей. Противник пытался бить по нашим кораблям, как только обнаруживал их в зоне досягаемости. Но наши батареи наваливались на вражескую артиллерию всей своей мощью и принуждали прекращать обстрел.»
16 ноября 2 торпедных катера финнов пытались прорваться в порт Ханко и торпедировать стоящие там корабли. И эту атаку отразили береговые батареи.
Чтобы сбить противника с толку, внушить ему, что корабли Балтфлота не только не увозят ничего с полуострова, но, наоборот, интенсивно доставляют на Ханко пополнение, продовольствие и боезапас, командование базы активизировало боевые действия. На 6–7 тысяч финских снарядов и мин теперь отвечали не сотней-двумя, как было раньше, а тремя-четырьмя тысячами.
С особым тщанием финны старались поразить железнодорожные артиллерийские батареи, 180-мм и 305-мм транспортеры. За ними велась настоящая охота. Это было естественно, потому что именно от них противник получал самые большие неприятности. Весь период обороны полуострова, но особенно в ноябре — декабре 1941 года, они, по существу, не выходили из-под интенсивного обстрела. Неоднократно выводилась из строя материальная часть, электрооборудование, приборы, средства связи. В районе батарей и непосредственно на орудиях возникали пожары. Боевые расчеты могучих транспортеров оперативно устраняли повреждения. Иногда это приходилось делать под одновременным огнем 5–8 финских батарей.
В этих условиях боевые расчеты действовали геройски.
12 июля 1941 года связист младший сержант Ф. И. Лебедев при пожаре, под разрывами вражеских снарядов, действуя в противогазе, исправил линию связи.
15 июля 1941 года от обстрела финской артиллерии загорелся склад. Пожар угрожал вагонам с боезапасом и продовольствием. Загорелись [185] вагон-мастерская и платформа. Место пожара обстреливалось шрапнелью. Машинист паровоза старшина Б. П. Кротов, рискуя жизнью, под огнем неприятеля и огнем пожара голыми руками соединил раскаленные стяжки и вывел состав в безопасное место, спас боевое имущество.
29 сентября 1941 года во время пожара в системе управления стрельбой, возникшего в результате прямого попадания вражеского снаряда, пример бесстрашия показал младший сержант С. Д. Фатеев. Не щадя своей жизни, он боролся с огнем и во время тушения пожара получил три ранения.
Тогда же отличился и старший краснофлотец Я. М. Кругляк. Рискуя жизнью, он первым бросился к огню, был тяжело ранен.
В подобных обстоятельствах самым достойным образом проявили себя старший краснофлотец В. П. Олюшин, наводчики орудия старшие краснофлотцы М. А. Титов и А. П. Царицын, сержант А. Ф. Родин, старший краснофлотец В. В. Жуков, младший сержант К. А. Лазарев. Все они были награждены боевыми медалями.
Однако в обстановке постоянного огневого давления нельзя было избежать и потерь в боевых расчетах железнодорожных артустановок. 18 ноября 1941 года погиб командир 305-мм транспортера — С. М. Литвиненко...
Но и противник в полной мере тоже получал, как говорят в России, «на орехи»! Батарея капитана Николая Волновского на последнем этапе боев за полуостров подавила 5 батарей неприятеля, уничтожив при этом три орудия, разрушила три дзота и несколько огневых точек на островах Стурхольм, Порсэ, Престэн и Эльгэ.
За участие в этих артиллерийских сражениях на Ханко приказом от 20 декабря 1941 года, командир 9-й 305-мм железнодорожной батареи Н. 3. Волновский был представлен к награждению орденом Красной Звезды. Награда командира венчала тяжелейший полугодовой ратный подвиг всего личного состава батареи, которая за этот период провела 114 стрельб, выпустив по врагу 625 снарядов.
Ордена Боевого Красного Знамени был удостоен командир 17-й батареи 180-мм железнодорожных арттранспортеров П. М. Жилин. За период военных действий на Ханко на счету батареи капитана П. М. Жилина 286 стрельб с общим числом 2390 выстрелов. В результате было уничтожено две батареи противника в районе Вестервик и Сюдланд. Неоднократно подавлялся огонь батарей противника и выводились из строя [186] отдельные орудия. Взорван склад с боеприпасами, сожжена казарма, уничтожен трактор с орудиями в районе Сюдланд. Прямым попаданием потоплена баржа с боеприпасами в районе острова Стуркруккэн. Батарея П. М. Жилина участвовала в артподготовке при проведении всех десантных операций, действовала и по отдельным заданиям командования, уничтожая катера и живую силу противника.
17-я батарея, ее командный пункт, находились под непрерывным артобстрелом противника. По несколько раз в сутки выходила из строя связь, повреждалась материальная часть, возникали пожары, но батарея всегда действовала надежно. Повреждения устранялись своими силами и в большинстве случаев под сильным огнем противника. Четко отработанная организация и крепко сколоченный коллектив обеспечивали живучесть батареи и ее бесперебойную боевую работу.
По морским целям тяжелые железнодорожные транспортеры открывали огонь 6 раз, в том числе 9-я 305-мм батарея — 2 раза.
Финские источники называют близкие к этим данные, но в некоторых случаях расходятся с нашими цифрами.
Например, автор исследования: «Береговые орудия независимой Финляндии (1918–1998)» Ове Энквист указывает, что 17-я батарея 180-мм железнодорожных транспортеров активно использовалась в начале «Войны продолжения». За время пребывания батареи на Ханко ею было произведено 393 обстрела и выпущено 2265 снарядов (гранат). Чаще всего 180-мм железнодорожная батарея обстреливала северную и восточную части шхер Ханко, перешеек у Лаппохья, а также район к западу от Ханко.
Говоря о 9-й 305-мм батарее, Ове Энквист утверждает, что от начала «Войны продолжения» до декабря 1941 года она произвела 105 обстрелов, выпустила 591 снаряд. Зоны обстрела для этих артустановок в основном были к северу от полуострова Ханко и к западу от шхер. По морским целям батарея огня не вела.
В полных составах указанные батареи на полуострове Ханко одновременно не действовали. Как правило, они вели огонь в двухорудийном составе, а в ряде случаев — каждым орудием отдельно.
Нужно особо отметить, что во всех случаях боевых действий материальная часть тяжелой железнодорожной артиллерии показала свою полную надежность. Не было ни одного случая невыполнения поставленной задачи по ее вине.
13 ноября 1941 года газета «Правда» писала: [187]
«Пройдут десятилетия, пройдут столетия, но человечество не забудет, как небольшая группа смелых патриотов советской земли не отступила ни на шаг, презирая смерть, во имя светлого будущего, показав пример невиданной отваги и героизма. Большая честь и бессмертная слава Вам — героям Ханко.» [188]
Транспортеры — взорвать!
Но то горькое время, когда предстояло уничтожить все, что невозможно было вывезти на Большую Землю, неумолимо приближалось.
Умело и хитроумно организовывалась эвакуация личного состава. С полуострова в смертельно опасный путь по густо заминированной Балтике один за другим уходили транспорты, вывозя раненых, боеприпасы, продовольствие, различное вооружение... Однако все вывести не представлялось возможным и многое из того, что заготавливалось с расчетом на годы, приходилось уничтожать.
Из «Краткого обзора партийно-политической работы и боевых действий в условиях 6-месячной обороны Военно-морской базы Ханко» (датирован 20 декабря 1941 года), составленного по возвращению в Ленинград военкомом ВМБ дивизионным комиссаром А. Л. Расскиным и начальником политотдела ВМБ бригадным комиссаром П. И. Власовым, мы узнаем также, что:
«760 автомашин было сожжено, 1200 машин разбиты и заминированы, часть сброшена в гавань...
Взорваны при помощи часовых механизмов с замедлением наиболее ценные объекты базы: электростанция, хлебозавод, холодильник, водокачка и др. .
Этими мероприятиями порт Ханко надолго выведен из строя...»
Еще одно свидетельство очевидца — С. В. Тиркельтауба:
«На Ханко я служил в период между войнами и вплоть до эвакуации базы. То есть с первого до последнего дня существования базы Ханко. Я эвакуировался в самом последнем эшелоне. Было семь эшелонов, и я был в последнем.
...А потом началась и наша эвакуация. Эвакуация проходила так — во-первых, нельзя было ничего жечь и ничего взрывать. Чтобы финны не догадывались, что мы уходим. Наоборот, когда [189] приходили эшелоны и эвакуировались люди, огонь усиливался. То есть делали вид, что мы не эвакуируемся, а наоборот, к нам прибывают пополнения. Такая игра была. И стрельба шла с нарастающим темпом. Во-первых, надо было расстреливать запасы снарядов, так как их все равно всех было не вывезти. А во-вторых, старались таким образом запутать финнов. А потом в самом конце такое было — жечь нельзя было, но очень много ломали — в домах ломали двери, шкафы, вышибали окна. Короче, все, что можно было сломать, ломали. Продукты уничтожали так — ссыпали в кучу мешки с рисом, крупой и так далее, и обливали керосином. Использовать уже нельзя. У нас же был трехгодичный запас всего — и продовольствия, и обмундирования, и снаряжения. Все, что можно, вывозили, а что было не поднять — уничтожали.»
Личному составу ВМБ, особенно рядовому составу, который до последнего времени не совсем догадывался о близкой эвакуации, непросто было объяснить, почему приходится покидать полуостров. Как вспоминал один из участников обороны Ханко:
«Комиссар отряда сказал у нас в роте на комсомольском собрании: «Да, принято решение эвакуировать Ханко. Мы скоро уйдем. Обращаю Ваше внимание на две вещи. Первое: мы уходим с Гангута непобежденные, не под нажимом противника, а по приказу командования. И второе: уходим туда, где сейчас больше нужны наша сила и боевой опыт — на Ленфронт. Уходим быть немецких фашистов. Вот так надо понимать эвакуацию Ханко, товарищи.»
Командование базы жестоко мучил вопрос особой важности: что делать с железнодорожными батареями, особенно 305– и 180-мм калибров — гордостью флота и военной промышленности? Вывезти морем на материк эти артустановки, которые теперь оказались в западне и могли стать желанной и триумфальной добычей противника, было невозможно. А ведь их стволы могли быть повернуты против Красной Армии, против своих! Оставался единственный вариант — взрывать{136}.
Слово С. И. Кабанову: [190]
«Я решил взрывать почти все батареи в день прихода за нами последнего эшелона. Боезапас, оставленный у орудий на случай отражения внезапного штурма, нужно было в последние часы расстрелять, взрывая в процессе стрельбы поочередно и орудия. Железнодорожные же батареи Волновского и Жилина надо взрывать на день-два раньше. Сигналом для этого можно считать оповещение о выходе отряда кораблей с Гогланда.
Необходимо было уничтожить около 250 единиц железнодорожного транспорта и подвижных батарей: вагоны, паровозы, спецвагоны и транспортеры. Особенно ценны семь железнодорожных транспортеров: три — с 305-миллиметровыми орудиями весом по 400 тонн каждый, четыре — с 180-миллиметровыми орудиями весом по 250 тонн. На все это потребуется время. Я решил подвижной состав уничтожать с середины ноября, оставив до последних дней транспортеры, вагоны-центральные посты, вагоны-силовые станции, вагоны-погреба и часть паровозов. Ох, как жалко было губить все это богатство. Что же делать? Не оставлять же врагу такие богатые трофеи.
С середины ноября мы начали уничтожение подвижного состава Ханковской железной дороги и железнодорожных батарей. Решили сбрасывать подвижной состав в воду, в гавань, преследуя две цели: не отдать вагоны, паровозы, транспортеры противнику и в тоже время замусорить гавань, лишить противника возможности пользоваться ею хотя бы 6–8 месяцев, а может быть и больше.
Замусорить-то дело нехитрое, а вот как самим пользоваться при этом гаванью?
Подрывники предложили все сброшенное снабдить сильными зарядами глубинных бомб и мощных 305-миллиметровых снарядов, а потом взорвать и разбросать по всей площади гавани.
Лучшего придумать мы не смогли. Построили специальную железнодорожную ветку, по которой паровозы подавали подлежащий уничтожению подвижной состав в порт, сталкивали в воду, а потом сами, развив скорость, сваливались на груды утопленных вагонов. Машинист должен успеть соскочить с паровоза на ходу.
Всего предстояло уничтожить таким образом: 6 паровозов, 1 мотовоз, 3 автодрезины, 13 железнодорожных цистерн, 1 снегоочиститель, 83 вагона и 63 платформы.
Утром, когда решили уничтожать подвижной состав, я приехал в порт. Новую ветку проложили на пирсе, образующем южную [191] стенку гавани. Началось движение. Два мощных паровоза, толкая сзади состав из двух десятков не сцепленных между собой товарных и пассажирских вагонов, подошли к срезу пирса и сбросили их в воду. Второй состав вагонов падал на первый. Возникла гора из вагонов, падающих уже не в воду, а друг на друга. А паровозы все толкали и толкали. Треск, хруст стекла, грохот! Ужасное, незабываемое зрелище!
Потом пришли бойцы 8-го отдельного железнодорожного батальона и перенесли ветку на другое место. Взвод саперов заложил под вагоны, уже полузатопленные, фугасы из авиабомб и глубинных бомб, но взрывать не стал.
Так продолжалось несколько дней. Подрывать заложенные фугасы нельзя было. Только потом, когда все будут погружены на корабли, в тот последний день, когда сядут на корабль и группы прикрытия, только тогда произойдут эти мощные взрывы.»
А вот как, по воспоминаниям Е. Л. Войскунского, уничтожались танки:
«Мы увидели странную — да не странную, а просто чудовищную картину. Из-за станционного здания, из клочьев тумана с грохотом выехали танки. Один за другим, семь машин. Остановились на стенке, над стылой водой. Повыскакивали танкисты в своих рубчатых шлемах, выносили что-то из люков, а что-то, наоборот, закладывали. Потом один из танков развернулся и, подъехав к крайнему в ряду, уперся тупым носом ему в корму, взревел мотором, — мы ахнуть не успели, как сталкиваемый танк полетел черной тенью в воду. Так, поочередно, танк-толкач спихнул в воду остальные машины, а потом, отойдя назад, будто собрался с духом и медленно двинулся сам к краю стенки. Из люка вылез бледный механик, соскочил с ползущего танка. Загремели взрывы: это взрывались толовые шашки на затопленных танках, выбросив один за другим семь толстых всплесков.»
И, наконец, завершающая фаза — уничтожение железнодорожных артиллерийских транспортеров и особо драматический ее момент — смерть гигантов — 305-миллиметровых систем! Дадим возможность командиру гарнизона Ханко, Сергею Ивановичу Кабанову, закончить свой рассказ: [192]
«Утром 1 декабря комендант сектора береговой обороны генерал-майор И. Н. Дмитриев{137}, которому было приказано начать уничтожение железнодорожных батарей, доложил мне, что засыпка песка ничего не дает.
Я поспешил на позицию 9-й отдельной железнодорожной батареи и сам убедился: да, выстрел из тяжелой 305-миллиметровой пушки, в которую засыпано несколько ведер песка, срывает один-два нареза. И только. Ствол не приведен в негодность.
Вот тогда я вспомнил пушки, взорванные финнами при сдаче нам островов Выборгского залива. Сумели же они взорвать орудия! Мы тут же решили засыпать в ствол заряженного орудия не песок, а такие металлические предметы, которые смогут остановить движение снаряда, заклинить его. Снаряд взорвется в стволе. Масса пороховых газов громадной своей силой разорвет ствол. Но этого мало. Надо уничтожить или сделать непригодными для дальнейшего использования и лафеты орудий. Опять пришло на память Бьорке. Финны, прежде чем выстрелить из забитого металлом ствола, стравливали давление в накатниках и компрессорах. Я приказал все эти методы разрушения использовать.
2 декабря во второй половине дня началось уничтожение материальной части артиллерии{138}. [193]
Все батареи — береговые, зенитные и полевые — открыли по заранее намеченным целям огонь. Стоял сплошной грохот. Вот в процессе этой стрельбы поочередно уничтожали орудие за орудием. В дуло заряженного ствола опускали множество тяжелых металлических предметов, крупные гайки, костыли или крепления рельсов к шпалам, осколки снарядов, стравливали давление в компрессорах и накатниках, придавали орудию угол возвышения, и производился выстрел. Ствол пушки разрывался, противооткатные приспособления ломались. Все летело к черту.»
Своя память об этом осталась у С. В. Тиркельтауба:
«Я знаю про мое орудие. Первое, что было сделано — слили с амортизаторов спирт. Спирт хоть и технический, но по тем временам... Дальше работать было уже некому фактически. Тем не менее, все системы наводки, все электрические схемы были разломаны. В ствол заложили два полузаряда — через дульную часть ввели, засыпали песком, разбежались и подорвали. В результате ствол был погнут и разорван...»
Подрыв железнодорожных артсистем видели и слышали даже в гавани Ханко. Один из таких зрителей был Е. Л. Войскунский:
«Было, наверно, около шестнадцати часов, когда мы с Сашкой... стояли у фальшборта{139} и смотрели на берег Гангута. Над кирхой, над водонапорной башней висело облако черного дыма. Город горел. И все еще работала артиллерия. А вот — пошли будто грозовые раскаты, будто ударил гром чудовищной силы, над темной полоской ханковского леса вымахнули дымы, дымы. Мы догадались: это на батареях взрывали орудия.
...Мощные взрывы на берегу продолжались. К борту «Сталина» подходил катер — морской охотник, набитый матросней. И еще бежал к нам тральщик. «Иосиф Сталин» принимал, должно быть, батарейцев, сделавших свое дело.»
Это была настоящая трагедия! Трагедия войны, трагедия сотен и тысяч людей. Сегодня нам трудно, наверное, даже невозможно представить чувства людей, членов боевых расчетов, командиров 9-й батареи 305-мм [194] артустановок Николая Волновского и 17-й батареи 180-мм орудий — Павла Жилина, других бойцов и командиров, которые с болью в сердце, со слезами прощались со своими орудиями!
Незадолго до этого, той же осенью 1941 года, только далеко от Ханко, под Оршей, в дни, когда немецкая армия рвалась к Москве, произошла точно такая же трагедия. Батарея реактивных установок под командованием капитана И. А. Флерова, попав в окружение и помня приказ о том, что сверхсекретная боевая техника ни при каких обстоятельствах не должна попасть в руки врага, подорвала себя... Об этом знают все. О подобной, ничуть не меньшей драме, которая происходила в конце ноября на полуострове Ханко, к сожалению, пока знают немногие. [195]
Трагедия турбоэлектрохода «Иосиф Сталин»
Турбоэлектроходу «Иосиф Сталин» предстояло взять в свои трюмы основную часть из покидающих полуостров Ханко защитников советской военно-морской базы. Кроме того, в его чрево в больших количествах были загружены боеприпасы, оружие и продовольствие. В конце ноября 1941 года лайнер встал под погрузку к причальной стенке в порту Ханко. Однако затем, когда финская артиллерия стала интенсивно обстреливать гавань, корабль был выведен на рейд и погрузка на него стала осуществляться с помощью малых судов.
«Иосиф Сталин» к тому времени уже не был белоснежным экзотическим красавцем. Он был под цвет балтийской волны выкрашен темно-серой краской и на его борту не было имени «вождя всех народов». Корабль стал военным транспортом № 508.
Последние советские военнослужащие покинули свою базу на Ханко поздно вечером 2 декабря 1941 года.
Полуостров был уже покрыт первым снегом, а Финский залив местами затянуло льдом. Дождило.
В последней радиограмме с ВМБ Ханко, в 18.00 2 декабря 1941 года, ее командир С. И. Кабанов сообщал Военному совету Балтфлота: «Все погружены. Все благополучно. При отрыве от противника потеряли одного бойца. Вахту Гангута закрываю».
Прошло всего несколько часов и от оптимизма этой радиограммы мало что осталось...
С. И. Кабанов с группой других военачальников ушел с Ханко на торпедных катерах, а от острова Гогланд добирался до Кронштадта на судне, сопровождаемом ледоколом «Ермак». 164 дня героической обороны нашими войсками полуострова Ханко, овеянного легендами о славе русского оружия, тоже ушли в историю.
Когда бойцы, закончив свою нелегкую миссию на Ханко, вступили на палубу корабля, наверное, многие из них подумали, что самое страшное уже позади и, Бог даст, они скоро будут на родной земле. [196]
Об этих счастливых минутах один из ханковских артиллеристов В. И. Серебров вспоминал в письме к Л. М.Тудеру 6 мая 1979 года:
«30 ноября последние защитники Ханко погрузились на корабли и при исключительной скрытности покинули полуостров. Я, Гранин, Сафронов и два писаря штаба были в одной каюте на теплоходе И. Сталин (я был вроде адъютанта), пошли, все было хорошо, делились впечатлениями о проведенных операциях, а Гранин меня спросил, почему не награжден? Я ему рассказал о своих боевых делах, он тут же приказал писарю заполнить три наградных листа: 1) За боевые заслуги медаль, за строительство оборонительных укреплений 2) За отвагу медаль за доставку боеприпасов и продовольствия на захваченные острова под огнем. 3) Боевого Красного Знамени орден за бой на Эльмхольме, он их подписал и сказал, что придем в Кронштадт награды получишь, но в первом часу ночи наш теплоход получил сильный взрыв и потерял ход, мы все продолжали находиться в каюте, через некоторое время последовал еще сильный взрыв, все ушли, а мне Гранин приказал остаться в каюте до его дальнейшего приказа, зарядил винтовку, если будет затоплять каюту, застрелюсь, но каюту не затопляло и я продолжал ждать указаний, вскоре последовал еще взрыв и через некоторое время я услышал за бортом крик утопающих, зовущих о помощи...»
Автору этого письма, однако, повезло. Он был взят на борт тральщика «Рым» и 4 декабря 1941 года вступил на твердую родную землю Кронштадта. А вот самому кораблю «Иосифу Сталину» не суждено было дойти до Ленинграда. Подорвавшись на минах, он потерял управление, но, к счастью, остался на плаву. После этого он еще подвергся и обстрелу тяжелой финской батареи с форта Мякилуото.
Бывший ханковец С. М. Тиркельтауб, так описывает эти минуты:
«Иосиф Сталин» остался без руля, без хода, безо всего. Вместе с нами шли два эсминца, и тральщик-эсминец подошел, бросил леер, и команда «Иосифа Сталина» на носу начала выбирать буксирный конец, чтобы дальше нас буксировать. А дело в том, что ночь лунная, все видно, и уже начался артобстрел — два взрыва на море, это же неспроста! Финских батарей мы не видели, они били из-за горы, а вот вспышки со стороны Эстонии видно было хорошо. Большой паники в тот момент на корабле еще не было, так как никто [197] ничего не понял — два взрыва и все. И вот в тот самый момент, когда команда уже выбирала буксирный конец на носу, снаряд попал в нос, пробил палубу и разорвался в трюме. Я в этот момент был на застекленной прогулочной палубе — декабрь, холодно уже — и все это видел как бы, со второго этажа. От взрыва снаряда сдетонировали снаряды в трюме, и все, кто был в трюме и на носу, порядка 600 человек, взлетели на воздух. Огненный столб метров на семьдесят, руки, ноги, головы. После этого носовая часть отвалилась очень быстро, буквально за несколько секунд ушла под воду. Эсминец бросился наутек — нельзя в таком состоянии буксировать, да тут еще обстрел. Вот тут и началась паника. Подошли два тральщика, но как такая масса народа на два тральщика уместится? Кто в воду, кто в шлюпки, кто куда. Я забрался в шлюпку, стали спускать, но поскольку в нее набилось вместо 20 положенных человек сорок, получилось следующее: один трос уже отпустили, а второй остался, так что наша шлюпка стала в вертикальное положение, и мы, все, как горох, посыпались в воду. Декабрь, в такой воде много не поплаваешь. Мне в этот раз очень крупно повезло — волна была сильная, и с «Иосифа Сталина» были спущены штормтрапы. Меня волной к шторм-трапу прибило, и я взобрался на борт, А иначе борт корабля — метров пятнадцать, как на него забраться? Бегу по палубе, думаю, где бы обсушиться или переодеться. И вдруг слышу: музыка играет! Открываю дверь в каюту, а там на столе спирт, сидит компания, и патефон играет. Я им говорю: «Вы что тут делаете?» А они в ответ: «Помирать, так с музыкой! А ты что, купаться собрался? На вот, выпей». Дали мне сухую робу и стакан спирта. А я тогда не пил, да и сейчас не пью, в общем, через пять минут я уже спал, и что дальше происходило, не знаю.
Проснулся — в каюте пусто, никого нет, везде остатки еды разбросаны. На борту еще много народа осталось, а корабль с несколькими отсеками, герметичными, и дрейфует себе понемногу. Правда, немного погружаясь все время...»
Во время возникшей паники многие красноармейцы начали прыгать за борт, в ледяную воду. Другие, видя ситуацию во всех случаях безнадежной, — кончали жизнь самоубийством, стрелялись. На корабле, оставшемся в зимней Балтике без света и тепла, было большое количество больных и раненых... [198]
Корабли и катера конвоя сняли с турбоэлектрохода и подняли из воды всего около 1800 человек.
Многие из пассажиров «Иосифа Сталина» (2–2,5 тысячи человек!) погибли в кошмаре тех трех дней и ночей начала декабря 1941 года.
Причем, по некоторым свидетельствам, первыми расстались с жизнью те, которые прибыли на корабль последними — саперы, осуществившие «зачистку» полуострова и оставленной ВМБ. Они вместе с частью артиллерийских расчетов, прежде всего железнодорожных транспортеров, в последние часы перед эвакуацией уничтожали орудия, которые не представлялось возможным вывезти на Большую Землю. Эта группа эвакуируемых и была размещена в носовом трюме корабля, куда пришлось прямое попадание снаряда из «родного», т. е. изготовленного когда-то на Обуховском заводе, 305-мм орудийного ствола финской береговой батареи форта Мякилуото...
Об адовых часах и минутах погибавшего в студеных волнах Балтики морского исполина мне лично рассказал П. В. Репка — один из его пассажиров, буквально чудом оставшийся в живых, служивший на ВМБ Ханко сначала заряжающим, а затем командиром орудия 93 ОЗДД (отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона).
Павел Васильевич Репка родился 16 марта 1921 года в селе Павловка, Савинского района, Харьковской области. Участник Парада Победы в 1945 году от Балтийского флота. На флоте прослужил 58 лет. Его сыновья и внуки продолжают службу отца и деда. Сын Владимир — капитан 3 ранга — отслужил на флоте 25 лет. Сын Сергей 5 лет был командиром атомной подводной лодки. Один внук учится в Военно-морской академии. Второй заканчивает училище имени Попова.
После долгих поисков мне удалось его разыскать, и 17 мая 2003 года мы встретились в Санкт-Петербурге, у него на квартире по улице Васи Алексеева, в доме № 26, что неподалеку от Кировского завода.
Для меня встреча с этим человеком была необыкновенной удачей во всех отношених. Провести в третьем тысячелетии разговор с живым и непосредственным участником событий на полуострове Ханко, познакомиться с человеком не только удивительной судьбы, но и необыкновенных личных достоинств — это был праздник для души.
Несколько часов, отвечая на мои вопросы, вспоминал старый воин ханковскую эпопею: [199]
Представить Вам, что творилось тогда на корабле, невозможно. И мне не найти таких слов, чтобы описать все в точности... Когда корабль подорвался, когда началась паника, особенно после того, как он стал крениться к поверхности моря левым бортом, многие из инстинкта самосохранения стали прыгать в воду. Попрыгали в том, в чем были, надеясь, что их подберут подошедшие суда. В темени возле корабля была человеческая каша... Прыгать туда — это верная смерть. В чем был солдат? В ватной фуфайке, в ватных брюках и сапогах. Кроме того, на нем еще вещевой мешок и винтовка-трехлинейка. Прыгает он в воду — на поверхности только шапка-ушанка остается...
Бог и разум помогли мне найти спасение иначе. Я стащил с себя всю одежду, кроме нижнего белья, отпил, сколько смог, из фляжки со спиртом, взобрался на высоко задранный над водой правый борт и, с надеждой доплыть до тральщика, который стоял метрах в четырехстах от «Иосифа Сталина», прыгнул в воду по ту сторону корабля, где почти не было людей. Я был крестьянский сын, физически очень сильный, хорошо плавал, но быстро понял, что вряд ли доплыву до тральщика. Руки окоченели, пальцы скрючились, ноги через какое-то время совсем перестали помогать телу держаться на воде. И тут я наткнулся на плавающую морскую мину!.. Я знал ее конструкцию и понимал, что для меня ее рога и триста килограммов тротила, помещавшиеся внутри ее шаровидного тела, не опасны. Эта мина, во всем подобная тем, которые погубили гигантский теплоход, стала по воле Божьей для меня, обессиленного, замерзающего и тонущего человека, спасительным поплавком!
Я положил левую руку на тело мины между ее рогов и, работая только правой, а она у меня как у орудийного заряжающего была намного сильнее левой (у меня поэтому даже правое плечо больше левого), продолжил свое движение к тральщику. Через какое-то время оттуда меня заметили и кричат:
— Отпусти мину! С миной не подплывай! Спасать не будем! «Ну как же я ее, — думаю, — отпущу. Ведь как только расстанусь с ней, так сразу на дно пойду». А на тральщике орут:
— Отпусти мину!
Пришлось подчиниться. Но пока я плыл, левая рука к металлическому корпусу мины примерзла намертво. Оторвал я ее вместе с рукавом тельняшки и кожей. С тральщика стали мне бросать спасательный конец — длинный тонкий канат с узлом на конце — [200] только руки-то у меня, что называется, не грабают, и я не могу схватиться за него. Кричат:
— Лови зубами!
Но и зубами в моем состоянии разве поймаешь... В конце концов кое-как зацепили меня, почти уже совсем бесчувственного, багром за кальсоны, подняли и бросили прямо на палубу, к которой я снова моментально примерз... Бросили потому, что на тральщик налетели немецкие самолеты, стали его обстреливать из пулеметов и бомбить. До меня ли было команде! От взрывов я очнулся, увидел, что расчет зенитно-пулеметной установки погиб, а немцы снова заходят в атаку на судно. С великим трудом отодрался я от палубы и сумел еще дать несколько выстрелов в их сторону, а потом окончательно свалился...
Как бы там ни было, но через некоторое время мы были на Гогланде...
Невообразимый кошмар того, что происходило тогда на борту «Иосифа Сталина», дорисовывают, собранные А. В. Молотковым — учителем физики и информатики Лебяжьевской средней школы Уваровского района Ленинградской области — воспоминания и других участников тех событий.
М. И. Войташевский — воентехник второго ранга:
Среди ночи раздался сильный взрыв. Потух электрический свет. Бойцы вскочили и бросились к выходу, но я уже перекрыл двери и приказал всем оставаться на месте.
Через некоторое время свет включился, но вскоре раздался второй взрыв сильнее первого. Снова потух свет. В темноте, под натиском бойцов я очутился на палубе. Здесь была полная неразбериха. Люди метались по судну, не понимая, что произошло. Судно содрогнулось от третьего взрыва. Стонали и кричали раненые. Обезумевшие люди заполняли спасательные шлюпки, прыгали за борт. Тали одной шлюпки заело. Шлюпка встала вертикально, и люди из нее вывалились в воду. Началась перестрелка. Некоторые стреляли в себя. Трудно было понять, что происходит и что нужно делать. Один товарищ в кожанке держал в руках два спасательных куга. Я одновременно с кем-то схватился за круг, но не смог овладеть им.
...Корма была оторвана раньше. Уцелела только середина судна, забитая мертвыми, живыми и ранеными. На военные корабли в течение [201] трех часов, в темноте морозной штормовой погоды, сняли 1740 человек, большинство раненых. Тральщики, эсминец и катера уходили переполненными, люди стояли вплотную. В трюмы судна страшно было смотреть. Среди разбитых от снарядов ящиков, вперемежку с мешками муки, плавали изуродованные трупы бойцов и командиров...
А. С. Михайлов — начальник стройбата:
После взрывов мин и сдетонированных снарядов на подошедшие переполненные тральщики стали в давке прыгать те, кто мог протолкнуться к борту. Люди разбивались, падали между бортами кораблей в воду. Паникеров расстреливали в упор, а тральщики вынуждены были отойти.
Порядок на судне в этих отчаянных условиях с трудом наводил комендант транспорта «И. Сталин» капитан-лейтенант Галактионов, командовавший 50 вооруженными автоматами краснофлотцами...
Н. Т. Донченко — старшина 1-й статьи службы наблюдения и связи:
Я в то время был ординарцем у командующего войсками обороны Ханко генерал-майора С. И. Кабанова. Генерал должен был идти на турбоэлектроходе «И. Сталин». Для него была подготовлена каюта, но пошел он со штабом на торпедных катерах. Меня в последнюю минуту перед отходом с чемоданом генерала, где были документы, и печати штаба, торпедным катером доставили на лайнер. Помню, при втором взрыве якоря стравило. Цепи и тросы, закручиваясь, цепляли и сбрасывали людей в воду, ломали руки и ноги. Взрывы разорвали несгораемый сейф, и в том месте, где я находился, деньги усыпали палубу. Штормило. Было темно и облачно. Никто не знал, куда нас несет. После того, как убило старшего радиста, передававшего сигналы бедствия, по приказанию Степанова всю аппаратуру в радиорубке мы уничтожили...
П. М. Береговой — турбинист машинной команды:
Военные корабли отошли от «И.Сталина». На разбитом лайнере стараниями механиков по-прежнему неустанно работали [202] помпы, выкачивая воду из разбитых отсеков. На рассвете противник снова обстрелял лайнер, но быстро прекратил огонь. Во время обстрела кто-то на верхней надстройке выбросил белую простыню, но его тут же застрелили. Не дождавшись помощи, командир лайнера капитан 1 ранга Евдокимов и капитан Степанов собрали в кают-компании всех командиров подразделений, находившихся на судне, — около двадцати человек...
Н. П. Титов — командир артиллерийской батареи:
Обсуждали два вопроса: 1) Открыть кингстоны и вместе с оставшимися в живых бойцами пойти на дно. 2) Всем покинуть судно и вплавь добираться до берега, а это 8–10 километров. Учитывая, что в ледяной воде не только раненые, но даже здоровые не выдержат более 15–20 минут, второй вариант посчитали равноценным первому. Я, как самый молодой, неопытный в жизни, патриотически воспитанный в училище, взял слово: «Балтийцы не сдаются», — заявил я. «Конкретнее», — сказал Евдокимов. «Открыть кингстоны и пойти всем на дно», — уточнил я.
Воцарилась тишина, после чего взял слово командир судна Евдокимов: «В том, что с нами случилось, никто не виноват. Мы не одни, у нас на судне люди, и решать за них нельзя. Вы пассажиры, и я как командир буду отвечать по морским законам перед правительством за ваши жизни. Что предлагает товарищ Титов — не лучший способ. Считаю, нужно браться за дело. Убитых на палубе предать по морскому обычаю морю. Раненым оказать помощь, обогреть, напоить горячим. Все, что есть плавучее, связать в плоты. Может, кто-нибудь ночью доберется к партизанам». Степанов с Евдокимовым согласился.
Снова А. С. Михайлов:
Около 50 моряков торгового флота по приказу капитана лайнера Степанова и с разрешения вице-адмирала Дрозда к 05.00 утра подготовили спасательную шлюпку.
Капитан Степанов отдал свой браунинг подшкиперу Д. Есину: «Передай властям. Я не могу оставить бойцов. Буду с ними до конца. Старшим на шлюпке назначаю второго помощника Примака. Я вручил ему все документы». [203]
А турбоэлектроход тем временем дрейфовал в сторону побережья Эстонии. Немецкая артиллерия начала обстреливать беспомощный корабль, и четыре снаряда попали в цель. 5 декабря 1941 года в 20 милях от Таллина, в 500 метрах от берега, «Иосиф Сталин» сел на мель и был захвачен немцами...
Вспоминает М. И. Войташевский:
5 декабря около 10 часов утра с «И. Сталина» заметили корабли. Чьи? Оказались немецкие тральщики и две шхуны. Многие рвали документы и даже деньги. Вода вокруг судна побелела от бумаг.
Ближайший немецкий тральщик запросил: может ли судно самостоятельно двигаться? Никто не ответил. Двигаться мы не могли. Немцы начали швартоваться к «И. Сталину». С автоматами наготове они перебрались на лайнер. Через переводчика передали команду: сдать личное оружие. Кто не сдаст, будет расстрелян. На первый тральщик взяли капитана 1-го ранга Евдокимова, капитана судна Степанова, командиров и политработников, электромеханика Онучина и его жену буфетчицу Анну Кальван{140}.
Вспоминает Н. Т. Донченко:
С рассветом на третий день дрейфа вдали показался Палдисский маяк. Под стоны раненых начали готовить пулеметы к последнему бою. Артиллерийская батарея противника обстреляла судно, но вскоре умолкла. Капитан Степанов до последней минуты командовал судном. Когда появились немецкие корабли, он приказал мне потопить чемодан с документами штаба. Наганом генерала я пробил крышку чемодана и бросил его вместе с документами, печатями и наганом в воду. После того как немцы увезли командиров, они переправили в Купеческую гавань Таллина старшин и рядовых. Пятьдесят военных моряков, среди которых был и я, везли отдельно.
Вспоминает С. В. Тиркельтауб:
Потом, через пару дней, появились два тральщика — один под немецким, второй под финским флагом. А мы тогда уже на мель сели, [204] около Палдиски. Встали на расстоянии порядка полутора километров от нас. На катере выслали парламентера под белым флагом, немецкие офицеры поднялись на борт, и в каюте встречались с нашими офицерами. Не знаю, о чем они там полчаса говорили, но через полчаса наши офицеры (их было человек 11–12) вышли оттуда без ремней, портупей и оружия, сели в катер и уплыли. А нам в рупор переводчик кричит: «Не вздумайте применять оружие, через два дня придет баржа и вас заберет». Действительно, через два дня пришли две баржи и старая яхта, нас погрузили и повезли в Палдиски. Мы думаем: «Только бы до берега добраться, а там будем прорываться!» Нас же много там было. На баржу винтовку с собой не возьмешь, но те, у кого были пистолеты, взяли, я себе две лимонки в карман положил. Но немцы нас перехитрили. Выгрузили нас на причале, который был 200 метров от берега, и узкая дорожка на берег. На ней в две шеренги охранники. Короче, все, как это увидели, все оружие в море побросали.
Вспоминает В. Н.Смирнов — председатель Совета ветеранов Балтийского морского пароходства:
Смелый, умный, пользующийся большим авторитетом в Балтийском пароходстве, он{141} не был военным. Электромеханик Алексей Онучин и его жена Анна Кальван рассказывали, что Степанов с декабря 1941 года пилил дрова в порту и был лоцманом. Он через Онучина и Кальван передавал данные о перевозках войск и грузов немцев. Не чувствуя за собой никакой вины, он дожидался прихода советских частей. С вступлением в Таллин наших войск капитан Николай Сергеевич Степанов исчез. По мнению Н. П. Титова, его расстреляли сразу же «верные слуги» народа. О судьбе командира лайнера капитана 1-го ранга Евдокимова ходило множество слухов, но ничего определенного разыскать не удалось. По утверждениям Войташевского и других военнопленных, он был в фашистском концлагере, а потом тоже исчез...
Эти и другие, имеющиеся в распоряжении общественности материалы, позволяют утверждать, что капитан турбоэлектрохода «Иосиф Сталин» Н. С. Степанов и командир корабля Евдокимов не предали Родину и достойно вели себя в немецком плену. [205]
Таким образом, турбоэлектроход «Иосиф Сталин» вслед за линкорами «Императрица Мария» и «Император Александр III» стал еще одним кораблем с трагической судьбой, связанным с созданием и боевой биографией морских артиллерийских транспортеров Красной армии.
Гибель «Иосифа Сталина» — в разряде таких трагедий на море, как с известным всему миру пассажирским пароходом «Титаник», натолкнувшимся на айсберг и затонувшим в Атлантическом океане, как с немецким крейсером «Блюхер» — лучшим военным кораблем Второй мировой войны, или как с немецким теплоходом «Вильгельм Густлов», потопленным в конце Великой Отечественной войны советской подводной лодкой «С-13» под командованием знаменитого Александра Маринеско.
Только произошедшее с «Иосифом Сталиным» окрашено в свои особые черные краски...
На протяжении десятилетий после Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. наша военно-историческая литература старалась как можно меньше вспоминать об этой ужасной драме. Особенно замалчивалось название корабля. «Турбоэлектроход» — и все! Видимо, авторы подсознательно чувствовали особую символику в ситуации с этим кораблем, носившим имя «вождя всех времен и народов», и так печально закончившим свое существование.
Наверное, одни только финны не могли не испытывать моральной сатисфакции в связи со столь печальной для нас трагедией «Иосифа Сталина».
Однако в истории гибели этого корабля была еще одна прискорбнейшая страница, которая тоже долгое время была запретной. Люди, оставшиеся на изувеченном судне, свято верили в законы моря: их не оставят, их обязательно спасут! Однако их не только бросили на произвол судьбы, их жизнями не только пренебрегли, но их еще и хотели погубить свои!
Пусть об этом говорят сами ханковцы:
М. И. Войташевский:
На Гогланде и в самом деле не забыли ни о лайнере, ни о его пассажирах, но скорее всего по причине, указанной в статье В. Н. Смирнова «Торпеда для Сталина». Ведь лайнер носил имя великого вождя. Если судно с людьми погибнет, никто из высшего эшелона власти не упрекнет моряков, но если немцы захватят лайнер и возьмут [206] в плен 2500 воинов, беды не миновать. Страх наказания, вероятно, был главным арбитром. Вопрос решался просто: что важнее — надпись имени вождя на судне или жизнь 2500 своих солдат и офицеров? Перевесила надпись.
А. Чипкус — рядовой, пулеметчик:
По возвращении команд катеров на Гогланд в гарнизоне острова быстро распространился слух о приказе нашим торпедным катерам атаковать и утопить лайнер «И. Сталин». Причины этого приказа объясняли по-разному. Одни говорили: из-за названия судна. Другие утверждали: чтобы немцам не достались снаряды и мука. Часть возмущалась, но были и такие, которые заявляли: нас это не касается. Сколько людей осталось на лайнере, никто не знал. Причину невыполнения задания большинство объясняло поломкой мотора на одном из катеров, штормом и близостью дрейфующего турбоэлектрохода к артиллерийским батареям немцев. Кое-кто говорил, будто катерники не торпедировали судно, потому что не хотели топить своих.
А. Г. Свердлов — капитан 1 ранга в отставке, Герой Советского Союза:
С рассветом 5 декабря командир охраны водного района (ОВРа) Гогланда капитан 1 ранга Иван Святов приказал нам двумя большими катерами Д-3 атаковать и утопить дрейфующий в районе Таллина, у острова Аэгло, турбоэлектроход «И. Сталин». Для сопровождения был выделен один самолет И-16. Выполнять приказ поручили 12-му и 22-му катерам{142}. 22-м командовал старший лейтенант Яков Беляев.
Операция была крайне опасной. Турбоэлектроход дрейфовал вблизи артиллерийских батарей противника. Немцы в светлое время суток не позволили бы у себя под носом хозяйничать советским торпедным катерам. Но приказ есть приказ и должен быть выполнен. Штормило, катера заливало водой, слепил снег. Пришлось сбавить ход. На траверзе маяка Родшер получили радиограмму: «Возвращайтесь». Мотивы, по которым Святов отдал приказ, а потом отменил, он не объяснял. [207]
Итак, четыре торпеды, пока еще на катерах, двигались к цели — турбоэлектроходу «И. Сталин», наполненному ожидавшими помощи своими солдатами, краснофлотцами и офицерами...
Убежден, что Вы, уважаемый читатель, если впервые узнали о таких чудовищных, хотя и нереализованных намерениях высоких чинов Красной армии, были безусловно нравственно потрясены. То же самое произошло и со мной. Ведь предельно ясно, что совсем не капитан 1 ранга И. Святов породил этот безбожный приказ. Безусловно о решении торпедировать терпящий бедствие и посылающий мольбы о спасении корабль почти с тремя тысячами своих же воинов (рядовых и офицеров, беспартийных и коммунистов), которых совсем недавно называли героями и гордостью страны, знали (не могли не знать!) и командир ВМБ Ханко С. И. Кабанов, и командующий Балтфлотом В. Ф. Трибуц, и Нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов, и командующий Ленинградским фронтом Г. К. Жуков, и Первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) А. А. Жданов. Несомненно, они советовались (не могли не советоваться!) по ситуации с турбоэлектроходом «Иосиф Сталин» с Москвой, с Генштабом Красной Армии. Совсем не исключено, что Верховный Главнокомандующий, он же Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), знал о трагедии с кораблем, носящим его имя, и то ли дал молчаливое согласие, то ли сам распорядился о его уничтожении. С горечью приходится констатировать, что во всей цепочке лиц, через которых прошел «торпедный» приказ, не нашлось никого, кто мог бы помешать ему родиться.
Холодностью и полным равнодушием к жизням нескольких тысяч бойцов, среди которых были и его боевые товарищи-офицеры Балтфлота, поражают рассуждения Героя Советского Союза А. Г. Свердлова (звание Героя ему присвоено 22 июля 1944 года) — командира отряда торпедных катеров 2-го дивизиона бригады торпедных катеров Балтфлота. Он вовсе не мучается угрызениями совести от того, что ему фактически была уготована роль убийцы, роль военного преступника. Демонстрируя бездумное солдафонство («Но приказ есть приказ и он должен быть выполнен»), он прежде всего думает о собственном спасении:
«Операция была крайне опасной. Турбоэлектроход дрейфовал вблизи артиллерийских батарей противника. Немцы в светлое время суток не позволили бы у себя под носом хозяйничать советским торпедным катерам».
Через силу он выдавливает из себя несколько крокодиловых слезинок о «русских, попавших в беду, героях Ханко», но это никак не облагораживает его портрета как холодного исполнителя чужой преступной воли. [208]
Не приходится сомневаться, что, если бы первоначальный приказ не был отменен, то Абрам Свердлов и командир другого торпедного катера — Яков Беляев без зазрения совести влепили бы в гражданское судно с терпящими бедствие соотечественниками четыре смертоносные торпеды. А. Г. Свердлов даже сожалеет, что из-за погодных условий «пришлось сбавить ход» торпедных катеров, уже шедших боевым курсом в направлении турбоэлектрохода «Иосиф Сталин».
Оторопь берет, когда задумаешься над тем, во имя чего хотели пустить на дно попавших в беду защитников Родины — целых три полка боеспособных и полностью экипированных солдат и офицеров той же армии, что и творцы «приказа». Действительно — «во имя надписи», во имя ничтожных политических, идеологических целей высокопоставленными военными чинами Красной Армии была забыта святая суворовская заповедь: сам погибай, а товарища выручай!. А возможность прийти на спасение гибнувших на «Иосифе Сталине» ханковцев была.
Вот как об этом вспоминает М. И. Войташевский:
Я спросил капитана Нефедова, почему по его мнению, не отправили на помощь «Сталину» отряд кораблей. Вот, что он сказал дословно: «Да мы ж собирались идти. В ночь на четвертое декабря и весь день у Гогланда стояли в готовности. Меня комиссар вызвал и говорит — собрание проводить не будем, а предупреди людей, поход будет трудный и опасный... Да, готовились идти на помощь. А приказ не поступил».
Вернее будет сказать, вместо приказа на спасение, поступил приказ на массовое убийство беззащитных соотечественников.
Конечно, устроители этой акции, надо полагать, впоследствии выдали бы ее за «подлое злодеяние немецко-фашистских захватчиков» и цинично приобщили бы ее, так же как и расстрел по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года двадцати пяти тысяч польских офицеров в Катыни, Медном, под Харьковом и в других местах, к обвинительным материалам со стороны Советского Союза на Нюрнбергском процессе.
Главным образом риск международного разоблачения массового уничтожения своих же солдат и офицеров и тем самым предоставления в руки Геббельса убойного пропагандистского оружия заставил советское руководство буквально в последний момент отказаться от своего безумного замысла, отменить варварский приказ и вернуть назад торпедные катера. [209]
Помогло спасению пассажиров турбоэлектрохода от уничтожения своими и то, что корабль находился на мели: сколько не бей в него торпедами — все равно не утонет.
Когда-нибудь вся правда этой «боевой» операции советского командования станет известна, и Россия еще раз ужаснется и вздрогнет от этой страницы своего большевистского прошлого.
Работы по подъему турбоэлектрохода «Иосиф Сталин» начались сразу после освобождения Эстонии от немцев. К середине июля 1945 года эти работы были завершены, однако, несмотря на магию имени «вождя всех народов», восстановление корабля было признано нецелесообразным, и он был разрезан на металлолом.
Даже эта заключительная глава в судьбе многострадального корабля ввергает нас в море печали и горечи.
Вспоминает капитан 1 ранга в отставке Е. В. Осецкий:
Последний раз я видел турбоэлектроход, вернее, останки его, в 1953 году. В то время я командовал судами вспомогательного флота Таллинского порта. Проржавевший корпус пытались разрезать на металл, но обнаружили снаряды, уложенные слоями с мешками муки. Сверху лежали истлевшие тела защитников Ханко. Солдаты извлекли погибших, очистили судно от снарядов и разрезали корпус на металл. Где похоронили погибших — не знаю{143}.
Из 27 807 человек, погруженных на корабли Балтфлота в порту Ханко, в Кронштадт и Ленинград, через 200 миль заминированного водного пространства, простреливаемого, к тому же, батареями противника, пришли 22 822. Остальные остались на дне моря...
29 декабря 1941 года по войскам Ленинградского фронта был отдан приказ, в котором были такие слова:
«Товарищи гангутцы!
Вашим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот. Используйте весь свой боевой опыт на новом участке фронта, в славных рядах защитников города Ленина.
Товарищи балтийцы! [210]
Вы показали образцы стойкости и упорства в выполнении поставленной перед вами задачи. С такой же настойчивостью бейте врага до полного его уничтожения.
За отличное выполнение поставленной задачи личному составу гарнизона Ханко и выделенному в операцию личному составу кораблей Краснознаменного Балтфлота объявляю благодарность.
Желаю Вам новых подвигов, новых боевых удач по разгрому и истреблению гитлеровских бандитов.»
Приказ подписали:
командующий войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенант Хозин;
член Военного совета секретарь ЦК ВКП(б) Жданов;
член военного совета дивизионный комиссар Кузнецов.
Ханковская эвакуационная эпопея фактически, чуть ли ни один к одному, повторила проведенную тремя месяцами раньше, 28–30 августа 1941 года, драматическую и также связанную с большими потерями личного состава Красной армии, операцию по передислокации кораблей Балтфлота из Таллина в Кронштадт. Во время ее осуществления из «около 200 боевых кораблей, транспортов и судов вспомогательного флота» было потоплено немцами 53. Из 26 тысяч человек, взятых на суда в Таллине, в Кронштадт было доставлено 18 тысяч. Остальные погибли.
В студеных водах Финского залива, к несчастью, закончили жизни легендарный ханковский командир 130-мм батареи железнодорожных орудий капитан В. А. Брагин{144}, командир огневого взвода 120-й железнодорожной 100-мм батареи (бронепоезда) Сергей Маслов и многие другие артиллеристы. Те же, кто благополучно добрался до материка, влились в число защитников Ленинграда, оказали им значительную подмогу, снова встали к орудиям, и вновь прославили себя в боях с врагом теперь уже на родной земле.
В летописи обороны Ленинграда, защиты Балтики, в хронике боевых действий артиллерии Красной Армии навсегда останутся имена таких [211] мужественных защитников Ханко, как С. С. Кобец, Л. М. Тудер, Н. 3. Волновский, П. М. Жилин, И. Н. Дмитриев, Б. М. Гранин, С. Н. Кузьмин и многие другие.
Для нас, естественно, представляется особо важным проследить дальнейшую, после Ханко, судьбу тех из них, которые на финском полуострове так или иначе были связаны с 305-мм и 180-мм транспортерами.
Сергей Иванович Кабанов по прибытии в Ленинград принял командование войсками внутренней обороны города. В июле 1942 года был назначен командующим вновь созданного Северного оборонительного района Северного флота.
Из характеристики: «За время командования С. И. Кабановым Северным оборонительным районом, береговыми батареями потоплено было 14 разных единиц противника (транспорт, баржи, тральщики и мотоботы), сбито 2 самолета противника.
В сентябре 1943 года С. И. Кабанов командируется на Дальний Восток на должность начальника береговой обороны Тихоокеанского флота.
Он участник войны с Японией. Как он сам писал в автобиографии, «высаживал десанты на побережье Северной Кореи».
После войны он снова служил Отечеству на финской земле, командовал военно-морской базой СССР в Порккала — Удд.
Скончался генерал-лейтенант береговой службы С. И. Кабанов в 1973 году.
В сегодняшней России, к сожалению, немногие знают о ханковской эпопее в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Даже некоторые жители Санкт-Петербурга спрашивали меня: Ханко — это где? На Дальнем Востоке? Там же, где озеро Хасан? И искренне удивлялись, когда узнавали о том, что это часть территории Финляндии, всего в четырехстах километрах от Невского проспекта. И что это тот самый Гангут, возле которого Петр Первый одерживал свои победы!
В Центральном районе Санкт-Петербурга есть место, которое, думаю, с полным основанием можно считать мемориалом, посвященным памяти героев и жертв сражений наших предков за Ханко. Это — храм во имя святого великомученика Пантелеймона и примыкающая к нему часть улицы Пестеля. По соседству с ними — улица Гангутская.
Весной 2003 года, когда я имел счастье посетить этот храм и поставить свечи к иконе святого Пантелеймона, церковь находилась в процессе [212] реставрации в связи с приближающимся 300-летием Санкт-Петербурга. На двух старых, весьма внушительных, хотя на значительной части и облупившихся планшетах, вделанных снаружи в стены храма, с трудом читалось:
Сей храм был заложен в царствование императора Петра Великого в 1721 году в благодарение Богу за дарованные нам морские победы над шведами в день Святого Великомученика Пантелеймона 27 июля при Гангуте в 1714 году и при Гренгаме в 1720 году.
27 июня 1714 года в бою при Гангуте на галерном флоте под главным начальством царя Петра принимали участие полки российской армии...
... Далее перечисляются наименования полков: лейб-гвардии Преображенский, Семеновский... Гренадерские полки... Пехотные полки...
Храм святого великомученика Пантелеймона был высоко почитаем петербургской интеллигенцией, морскими и иными военными чинами. Однако в 1936 году по решению богоборческой власти он был закрыт и использовался под склады, лавки, ткацкую фабрику...
До середины 90-х годов прошлого века, когда полуразрушенный и оскверненный храм святого великомученика Пантелеймона был, наконец, возвращен Русской Православной Церкви, в нем размещался Музей защитников Ханко.
Буквально напротив этого храма, на торце дома № 11 по улице Пестеля, другая святыня нашей военной истории — украшенное рельефами победных знамен и силуэтом боевого корабля, огромное, от крыши дома до земли, памятное панно, сооруженное «в честь героической обороны полуострова Ханко (22 июня — 2 декабря 1941 г.) в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»
Издалека видны слова: «Слава мужественным защитникам полуострова Ханко!» [213]