Создание 180-мм морской артиллерийской железнодорожной установки ТМ-I-180
Мы уже говорили выше о том, что железнодорожные артиллерийские транспортеры TM-I-14, TM-II-12 и TM-III-12 обладают одним существенным недостатком — сложностью наведения на цель при отсутствии специально подготовленных железнодорожных путей, так называемых «усов», а также без оборудования специальных боевых позиций.
Отечественные военные инженеры с успехом устранили этот недостаток при создании 180-мм морской артиллерийской железнодорожной установки TM-I-180, оснастив ее вращающейся башней и тем самым обеспечив ей возможность вести круговой обстрел с любой точки пути. Этот транспортер является настоящим шедевром мировой артиллерии.
Разработка конструкции 180-мм железнодорожной артустановки была осуществлена в 1930–1931 гг.
22 апреля 1931 года Управление морских сил РККА (Рабоче-крестьянской Красной Армии) рассмотрело и одобрило аванпроект данной артсистемы и поручило конструкторскому бюро Ленинградского Металлического завода (директор — И. Н. Пенкин) изготовить технический проект.
Работы по созданию как железнодорожных, так и башенных береговых 180-мм артустановок проводились под руководством А. А. Флоренского и Н. В. Богданова. Одним из ведущих разработчиков транспортеров этого типа был и В. С. Петрикевич. Благодаря его предложениям удалось на 25 процентов повысить скорострельность установки и упростить управление стрельбой. Над этими проектами трудились также конструкторы Р. А. Оя, П. М. Дедов, Н. А. Леонтьев, В. И. Сясин, Г. И. Апокин, А. И. Арефьев, С. А. Армосов, В. В. Чернецкий и другие.
О каждом из этих талантливых людей можно писать книги. Мы расскажем, хотя бы коротко, только об одном — А. А. Флоренском.
10 ноября 1958 года Государственный Комитет Совета Министров СССР по оборонной технике так характеризовал этого человека: «Крупный военный инженер, один из виднейших специалистов по проектированию морского вооружения... Автор семи изобретений и главный конструктор специальных установок, принятых на вооружение Военно-Морского Флота... Большие заслуги в развитии оборонной промышленности...» [43]
Андрей Александрович Флоренский родился 14 декабря 1899 года в г. Тифлисе (Тбилиси) в дворянской семье, которая в 1915 году переехала в Москву. А. А. Флоренский в 1918 году окончил 1-юМосковскую классическую гимназию. С августа 1918 по июнь 1919 гг. работал санитаром военно-санитарного поезда. Затем по личной просьбе был откомандирован на Московские военно-инженерные курсы комсостава РККА, которые окончил в декабре того же года. С января по октябрь 1920 года служил в инженерных частях 11-й армии, с которой проделал поход от Астрахани до Ганжи. После этого «был назначен» в Высшую военно-электротехническую школу, реорганизованную сначала в Электротехническую академию, а в дальнейшем ставшую частью Ленинградского электротехнического института. В 1925 году он окончил военное отделение этого института и ему было «присуждено звание военного инженера-электрика».
А. А. Флоренский был братом выдающегося русского религиозного мыслителя, философа, математика, инженера, естествоиспытателя священника Павла Флоренского. Четверть века Андрей Александрович носил смертельно опасное клеймо «брат врага народа»{23}.
«Надо отдать должное воле, самообладанию, таланту и знаниям инженера Андрея Флоренского, — читаем мы в газете «Новое русское слово» от 18–19 января 1997 года. — Далеко не каждый мог, преодолевая каждодневный страх и отчаянье, заниматься сложнейшей творческой работой, ответственность за которую была безумно велика, ибо платой за неудачу служила жизнь. Ведь его мысли не могли не возвращаться к трагическим судьбам старших братьев...»
Через внука Павла Александровича Флоренского, доцента Московской духовной академии игумена Андроника (Трубачева) мне удалось выйти на контакты с проживающей в Санкт-Петербурге дочерью Андрея Александровича, художницей-мультипликатором Натальей Андреевной Флоренской. Она исключительно доброжелательно отнеслась к моим просьбам, ответила на все вопросы и передала мне большое количество интереснейших материалов, связанных с жизнью своего отца. Среди них [44] письмо — ходатайство священника Павла Флоренского к неизвестному нам «Николаю Францевичу», датированное 13 октября 1917 года, т. е. менее чем за две недели до Октябрьского переворота:
«...Брат мой Андрей рассчитывает окончить курс в 1-й Московской классической гимназии в декабре месяце сего 1917 года. Тогда ему исполнится 18 лет. Ему хочется попасть на военную службу в один из кавалерийских армейских ударных полков на правах вольноопределяющегося добровольца, и он просит узнать у Вас, не могли ли бы Вы, в случае нужды, оказать свое содействие для поступления его в Тверской или Северный полки Кавказской кавалерийской дивизии. Возможно ли быть зачисленным прямо на передовые позиции, без предварительного пребывания в запасе? — спрашивает он. Препятствий со стороны здоровья (по его утверждению) нет.
...Если же необходимо быть в запасе, то куда должен поступить мой брат, чтобы его откомандировали в один из вышеуказанных полков и могут ли эти полки востребовать на фронт после кратковременного прохождения курса{24}...»
В марте 1939 года Андрей Александрович Флоренский был награжден орденом Красной Звезды. Позже, в должности начальника КБ-4 (Конструкторского бюро морской артиллерии № 4), был удостоен орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, стал лауреатом Сталинской премии.
В своей автобиографии он писал:
«На заводе им. Сталина работал непрерывно по июль 1941 года{25}{26} по проектированию башенных морских установок. Прошел стадии работы от инженера-конструктора до главного инженера проектов. Сначала работал по электрооборудованию башенных систем, а затем перешел на проектирование башен в целом. [45]
За этот период под моим руководством были разработаны чертежи 5 башенных систем из которых 4 выполнены в металле и участвовали в Отечественной войне... Кроме того, участвовал в разработке отдельных узлов других систем, также выполненных в металле и участвовавших в Отечественной войне.
В августе 1941 года с коллективом конструкторов башнестроения завода имени Сталина эвакуирован в г. Сталинград на завод «Баррикады», где работал в качестве начальника КБЗ.
...Основной работой, определившей получение Сталинской премии, считаю башню МК-3–180 для крейсеров типа «Киров». Проектирование этой башни началось в 1935 году. Заданием предусматривалась установка на корабль трех двухорудийных башен в соответствии с чем и было начато проектирование. В процессе разработки эскизного проекта у меня возникла мысль замены двухорудийных башен трехорудийными.
Проработав предварительно этот вопрос, я пришел к новой схеме, позволившей разместить три орудия в габаритах двухорудийной башни при увеличении общего веса башни всего на 10%. Это предложение после рассмотрения в органах ВМС получило одобрение, в связи с чем задание было пересмотрено в части перехода с двухорудийной башни на трехорудийную.
Таким образом, удалось увеличить число орудий главного калибра корабля в полтора раза без каких-либо существенных затрат.
Порученное мне дальнейшее проектирование было проведено в быстрых темпах, башни были изготовлены и испытаны сначала на крейсере «Киров», а затем еще на 5 аналогичных крейсерах. Эти крейсера принимали участие в Великой Отечественной войне...»
Башенная установка МК-3–180 явилась выдающимся достижением своего времени в области артиллерии. По своим тактико-техническим характеристикам она превосходила зарубежные аналоги.
Разработка А. А. Флоренским башен для крейсера «Киров» шла параллельно с осуществлением проекта морской артиллерийской железнодорожной установки ТМ-I-180. Одна работа обогащала другую. В списке изобретений Андрея Александровича, которым мы располагаем, упомянуто, в частности, и «неподлежащее опубликованию»{27} авторское свидетельство за № 2943С «на систему управления вертикальным [46] наведением, принятую и осуществленную для береговых 180-мм МБ-2–180 и 180-мм железнодорожных установок ТМ-1–180».
Авторскими свидетельствами подтверждены и такие его разработки как универсальная (на всех углах возвышения) подача боезапаса к орудию, заряжание и удаление стреляных гильз для артустановок; цепная элеваторная подача с промежуточными толкающими звеньями; подача в одной шахте элеватора снарядов и гильз различных диаметров; новая система хранения и подачи снарядов в морских и береговых артиллерийских башнях и другие.
Нельзя не отметить, что монтаж и испытания ряда артиллерийских систем, разработанных в конструкторском бюро А. А. Флоренского, проводились под непосредственным руководством заместителя главного конструктора завода «Большевик» Д. Ф. Устинова, впоследствии видного советского государственного деятеля. В архиве семьи А. А. Флоренского хранятся телеграммы, полученные от него, а также от Б. Л. Ванникова и других крупных деятелей оборонной промышленности страны. Близкие Андрея Александровича помнят о том, что он, как конструктор тяжелого морского вооружения, вызывался в Кремль, где встречался с И. В. Сталиным.
Конструктору А. А. Флоренскому совместно с начальником АНИМИ И. И. Греном и начальником отдела этого института Н. А. Сулимовским принадлежит идея размещения 100, 130, и 152-мм морских артиллерийских установок на железнодорожных платформах.
Активное участие принял А. А. Флоренский в разработке проектов железнодорожных транспортеров со 152-мм орудиями Б-38 для обороны Сталинграда.
А. А. Флоренский — член-корреспондент Академии артиллерийских наук.
Умер Андрей Александрович Флоренский 15 июля 1961 года. Похоронен на Богословском кладбище Санкт-Петербурга.
Изготовление 180-мм железнодорожных транспортеров было поручено Государственному судостроительному заводу имени Марти в городе Николаеве. В содружестве с ним завод «Большевик» был определен ответственным за работы по орудию, а завод «Красный путиловец» — по ходовой части. [47]
Основу конструкции железнодорожной артустановки ТМ-I-180 составляет главная балка, опирающаяся на две четырехосные железнодорожные тележки. На передней смонтирована силовая станция типа «Коммунар», оснащенная двумя дизелями и генератором, которые позволяют при необходимости обеспечивать самопередвижение транспортера со скоростью 14 км/ч. На задней тележке размещена компрессорная станция. Посредине главной балки укреплена вращающаяся (башенная) часть артустановки. Она практически повторяет башню стационарной береговой артустановки МО-I-180. В башне установлено орудие Б-1-П длиной 57 калибров.
Батарея ТМ -I-180 состояла из четырех транспортеров. За каждым из них было закреплено по 2 вагона-погреба вместимостью по 102 заряда в одном и 204 полузаряда в другом.
Боекомплект TM-I-180 включал в себя бронебойные, полубронебойные, осколочно-фугасные снаряды и дистанционные гранаты. Все снаряды имели одинаковую массу — 97,5 кг. Вес взрывчатого вещества у бронебойных снарядов составлял 1,8–1,9 кг, у полубронебойных — 6,9–7,0 кг, у осколочно-фугасных — около 8 кг.
Система подачи снарядов была заимствована у линкора «Андрей Первозванный». Из вагона-погреба снаряды по одному желобу, а полузаряды — по другому поступают к тележке заряжания, на которой комплектуется боеприпас для производства выстрела. В тележку (всего их четыре) загружается один снаряд и два полузаряда. Затем она вручную перемещается по кольцевому погону вокруг башни и доставляет боеприпасы к досылателю орудия. Освободившись от груза, тележка продолжает свой круговой путь и вновь оказывается у желобов вагона-погреба для получения очередного боекомплекта.
Лейнированное{28} орудие Б-1-П обеспечивает снаряду начальную скорость 920 м/с и максимальную дальность стрельбы 37,7 км. Скорострельность орудия исключительно высокая — 3,1–4,1 выстрела в минуту.
Стволы для первых транспортеров TM-I-180 изготавливал завод «Большевик», а затем эта работа была поручена сталинградскому заводу «Баррикады».
356-мм и 305-мм железнодорожные транспортеры не имели защитных приспособлений от огня противника. 180-мм транспортер TM-I-180 [48] обладал такой защитой. Башня артустановки, оснащенная 39-мм лобовой броней и 20-мм — по бокам и сверху — достаточно надежно предохраняла боевую прислугу и основные орудийные механизмы от осколочно-пулеметного поражения.
При производстве стрельбы вкруговую для большей остойчивости TM-I-180 опирался на восемь опорных ног, которые переводились в этом случае из транспортного положения в рабочее.
В соответствии с приказом Командующего КБФ № 00177 от 27 декабря 1940 года по штату мирного времени № 41/614-А личный состав батареи № 17 из четырех артустановок ТМ-I-180 состоял из 409 человек, в том числе: 31 — начальствующий состав, 108 — младший начальствующий состав и 270 — рядовые.
Первая установка TM-I-180 была отстреляна в декабре 1934 года. Еще три — в январе-марте 1935 года.
Во время испытания перевозимая скорость на паровозной тяге достигала 60 км /ч.
Первая батарея этих установок была принята на вооружение в 1936 году и размещена на позициях в Лебяжьем. До начала Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. было выпущено еще 12 таких транспортеров. А всего на боевых позициях в годы войны, главным образом под Ленинградом, действовало двадцать 180-мм железнодорожных артустановок TM-I-180. [49]
305-мм и 180-мм железнодорожные артустановки в «зимней войне» 1939–1940 гг.
30 ноября 1939 года Советский Союз объявил войну Финляндии.
Войска Красной Армии общей численностью почти 400 тысяч человек начали боевые действия по всей линии границы от Баренцева моря до Финского залива. Советской стороной в зоне конфликта было сосредоточено до 1000 самолетов, 1500 танков и 1915 орудий. Это «без учета пограничных и тыловых войск, а также частей особого назначения». К тому же у Балтийского флота было 383 исправных боевых самолета, 2 линкора, 1 крейсер, 2 лидера и 11 эсминцев, а также 29 подводных лодок. Северный флот располагал 3 эсминцами и 5 подводными лодками{29}.
Финны имели «под ружьем» к началу войны около 265 тысяч человек. В их распоряжении были 422 полевых орудия, 112 противотанковых пушек, 26 исправных танков, 270 боевых самолетов, 2 броненосца и 5 подводных лодок{30}.
Финны назвали эту войну «зимней» (Talvi sota). Еще ее называют «неизвестной» и «ненужной». Правду о ней официальные власти СССР утаивали на протяжении чуть ли не полувека, распространяли заведомую дезинформацию. В школах и вузах тоже старательно обходили, искажали суть вопроса{31}.
Вот как трактует причины возникновения конфликта С. И. Кабанов (командир военно-морской базы на полуострове Ханко) в книге своих воспоминаний «На дальних подступах», изданной в 1971 году. В известном смысле это классический вариант советского идеологического клише на тему советско-финляндской войны:
«Мы с волнением следили за попыткой нашего правительства договориться с финнами об обмене территорией под Ленинградом на вдвое большую в Карелии. Однако реакционные круги Финляндии не пошли навстречу разумным советским предложениям. Затягивая переговоры, Маннергейм объявил мобилизацию. [50]
25 октября Финляндия заявила о том, что ее территориальные воды в Финском заливе минированы. У наших границ были сосредоточены войска. 30 ноября 1939 года империалисты спровоцировали финских реакционеров на войну против СССР{32}».
Помню, как в конце 60-х годов в Большой исторической аудитории Московского университета на тогдашней улице Герцена (нынешней Никитской) я задал преподавателю вопрос: «Разве вправе был Советский Союз требовать от Финляндии отодвинуть границу, отдать ему часть своей территории с крупным городом Выборгом, в котором проживало тогда полтора миллиона человек, а затем, после отказа в этом, силой отнимать эту территорию?»
Преподаватель был один из самых мной уважаемых. Я часто обращался к нему с разными вопросами, и он всегда по-доброму разговаривал со мной. Но на сей раз я почувствовал, как он сразу внутренне напрягся и даже стал тише говорить. Я видел, что его желанием было, как можно быстрее свернуть некомфортный для него разговор...
Сегодня уже в полной мере очевидна вся неправда, которой советская пропаганда забивала головы людей относительно советско-финляндской войны 1939–1940 гг.
Совсем недавно, работая в Российском государственном архиве Военно-морского флота, я наткнулся на несколько документов, связанных с подготовкой СССР к войне с Финляндией.
Приказ народного комиссара ВМФ Союза СССР от 3 ноября 1939 г. № 10254 сс/08.
Военно-морскому Совету Балт. Флота.
Совершенно секретно. Особой важности.
Приказываю:
1. Краснознаменному Балтийскому Флоту в составе всех сил быть в полной готовности к выполнению следующих задач.
2. Задача флота: прикрывшись от шведского флота
а) найти и уничтожить броненосцы береговой обороны Финляндии, не допустить их ухода в Швецию;
б) действиями подлодок и авиации у берегов Финляндии прекратить подвоз морем войск, боеприпасов и сырья;
в) с началом военных действий захватить, вооружить и удержать острова: Гогланд, Большой Пютерс, Лавенсари, Сескар, Пенисари; [51]
г) быть готовым к высадке оперативного десанта по требованию Командующего ЛВО во фланг финской армии на Карельском перешейке (Хумалиоки) и огневой поддержке войск ЛВО при захвате укрепленного рубежа Хумалиоки — Вуоски — о. Коневец.
Народный комиссар ВМФ СССР флагман 2 ранга Кузнецов{33}.
Не могу не обратить внимание на дату приказа — 3 ноября 1939 года. Фактически он вышел за месяц до начала войны, поводом для которой стали события у деревни Майнила, спровоцированные, как тому теперь все больше находится подтверждений, советской стороной.
Директивы Военного Совета ЛВО от 21.11.39 г. о задачах КБФ в войне с Финляндией.
Совершенно секретно. Особой важности.
В сопроводительном письме начальник штаба ЛВО, обращаясь к Военному Совету КБФ, подчеркивает, в частности:
Исполнительные документы по этой директиве (№ 4716) ниже штабов дивизий не опускать, в штабах корпусов и дивизий иметь заготовленные приказы. Особое внимание обращается на сохранение в секрете содержания этой директивы.
День перехода в наступление будет указан особо{34}{35}.
Как действовать после того, как будет указан это день, предписано далее:
2) С переходом в наступление сухопутных войск Красному Балтийскому флоту по особому приказу перейти в наступление с задачей:
а) уничтожить боевой флот противника в Финском и Ботническом заливах, не допуская ухода его в нейтральные воды;
б) блокировать порты Финляндии в Финском и Ботническом заливах, не допуская подвоза через них войск и боевого снаряжения извне; [52]
в) огнем судовой и береговой артиллерии содействовать наступлению наших войск на Карельском перешейке и Видлицком направлении;
г) захватить острова Гогланд, Лавансаари, м. Тютерс, Сескар;
д) не допустить подхода иностранных судов и высадки иностранных войск на Аландских островах;
е) с продвижением наших войск вглубь южной части Финляндии, захватить Ханге{36} и использовать его как передовую базу для нашего флота;
ж) подготовить десантную операцию в Финском заливе на стрелковый полк. Эта операция будет проводиться по особому приказу, в котором будет указано и место высадки.
План операции представить к 22.11.39 г.
Командующий войсками ЛВО командарм II ранга Мерецков. Член Военного Совета Жданов{37}.
Однако народ, несмотря на пропагандистские шоры и табу властей, знал о «финской», как попросту называли эту войну, самое главное — она была очень тяжелой, и Красная Армия понесла в ней большие потери...
Уже значительно позже, будучи заместителем министра культуры России, возглавляя российскую часть двусторонней комиссии по поиску и перезахоронению военнослужащих, погибших в советско-финляндской войне 1939–1940 гг. и Второй мировой войне (финны называют ее «войной продолжения» — jatko sota), в середине 90-х годов я побывал во многих местах, где шли бои на Карельском фронте. Был с нашей стороны в районе Питкяранты, видел взорванные финские доты, видел надолбы так называемой «линии Маннергейма», показавшиеся мне, однако, весьма невзрачными и слабенькими, совсем не такими грозными, как их рисовала наша пропаганда, пытаясь, видимо, тем самым объяснить огромные потери личного состава и скрыть неумелость военачальников.
А может быть, эти надолбы не вызвали у меня ощущения грозных преград потому, что рядом с ними я видел мирно гуляющих журавлей, которые, заметив меня и курлыкая над полузаросшим дотом, поднялись в небо, словно души замерзших в этих краях моих земляков... [53]
Несколько раз я бывал в Выборге. Поднимался на самые верхние ярусы городского замка, который был особо привлекательной мишенью для нашей, в том числе и железнодорожной, артиллерии в двух войнах: Советско-финляндской 1939–1940 гг. и Великой Отечественной 1941–1945 гг. Был и по ту сторону границы. Своими глазами видел места, где финны устроили «мешки» нашим дивизиям, «пришедшим освобождать финских трудящихся от капиталистической эксплуатации». Это было под Суомуссалми, под Кухмо.
В Финляндии я видел документальный фильм о гибели целой нашей дивизии, укомплектованной украинцами. Это были страшные кадры. Черные, обмороженные лица красноармейцев; дикие от ужаса страданий глаза смотрели с экрана. После этого фильма я так и не могу освободиться от мысли, что бойцы Красной Армии, столь легкомысленно и безжалостно брошенные в леса и болота Карелии «во имя марксистско-ленинского переустройства мира», натерпелись там такого, что можно уверенно отнести к самым мучительным страданиям во всей человеческой истории.
Много довелось слышать о «зимней войне» как с той стороны, так и с нашей.
Неподалеку от Питкяранты, где тоже шли ожесточенные сражения, в «долине смерти», мне показывали огромные захоронения и поясняли, что весной 1940 года, после заключения перемирия с Финляндией, в лесах подбирали тысячи и тысячи наших замерзших солдатушек и складировали их штабелями, прежде чем зарыть в землю. Мне называли высоту и длину этих штабелей, я помню эти цифры, но не называю их здесь потому, что это были столь непомерные величины, в которые трудно поверить... В одном из таких братских захоронений покоится и отец первой женщины-космонавта Валентины Терешковой — командир танка. Дочь установила отцу на карельской земле большой гранитный памятник...
На финской стороне меня подвели к болоту, показали на полусгнившую вешку между клюквенных кочек и сказали: «Вот здесь, в этом болоте, лежат более 400 красноармейцев...»
Потом с финскими коллегами мы проехали чуть дальше, и мне показали просевшую землю уже на возвышении: «А вот здесь захоронены 300 ваших солдат и 200 лошадей... Вы поймите правильно! Весной 1940 года проводилась санитарная уборка лесов, возникла опасность эпидемий. И потом... Ведь ваши солдаты пришли, как завоеватели. Вы бомбили наши города. Всю страну. В нашем народе было большое озлобление на вас. Но потом вмешался Красный Крест, и больше подобных захоронений не было». [54]
И после всего этого последовал вопрос: «Скажите, российская сторона будет производить перезахоронение своих солдат из таких могил? Вы будете переносить их на другие, более благоустроенные места, чтобы оказать им воинские почести? По нашим подсчетам в таких могильниках захоронено около десяти тысяч человек, а может быть и больше. Финская сторона готова оказать вам в этом деле всю необходимую помощь. Скажем Вам откровенно: местное население недоумевает. Почему по прошествии стольких лет после войны Россия не делает этого?» «Конечно, будет! Безусловно!» — отвечал я в полной уверенности, что обязательно найду во всех инстанциях России поддержку.
Но уже вскорости, в разговоре с послом Российской Федерации в Финляндии я неожиданно для себя почувствовал, что мои эмоциональные речи по сему предмету воспринимаются откровенно холодно: «А Вы разве не видели в тех местах памятный монумент, воздвигнутый российской стороной? Его освятил сам Патриарх Московский и всея Руси Алексий Второй! Мы считаем этот вопрос закрытым и не нужно его снова будоражить. Это не в интересах нашей страны». «Но позвольте! Памятник авторства Олега Комова я видел. Он действительно производит впечатление своими размерами и художественными достоинствами. Но за спиной у него в болоте продолжают лежать наши солдаты! И что? Это так и будет продолжаться во все последующие времена на позор нашему Отечеству? А про нас так и будут продолжать думать, как о стране, в которой человеческая жизнь гроша ломаного не стоит?» «Вы понимаете какие деньги для этого нужны? Вы же знаете, в каком бедственном состоянии сейчас находится Россия!»
Как говорят на моей родной тверской земле, бодливой корове Бог рогов не дает. Через некоторое время служебными перемещениями я был отсечен от этой темы. Но сердечная горечь от неисполненного долга перед лежащими на финской стороне согражданами осталась до сих пор...
О тяжелых, будоражащих совесть вопросах своих финских коллег, я вспоминал не раз и на заседаниях редколлегии «Всероссийской книги памяти», которая работает при Институте военной истории России и членом которой я состоял. В 130 тысяч погибших военнослужащих Красной Армии официально определяется на сегодня цена «неизвестной» войны зимой 1939–1940гг.
Совсем недавно я наткнулся в своих бумагах на записку русского солдата из «смертного медальона», которую финны передали мне в 97-м. [55]
Когда я вернулся в Москву, то сдал этот документ в Исторический музей. Копия записки у меня хранится до сих пор:
Кто найдет меня убитого то напиши письмо моей жене и передай ей привет от любимого мужа убитого{38} Маринчинкова Тихан Васильевич.
Адрес жены.
Воронежская обл. Семелуцкий район, ст. Латная Вознесенский с/совет Маринчинковой Матрене Павловной{39}.
«...Передай ей привет от любимого мужа убитого», — эти слова человека, заранее примирившегося со смертью, потрясли меня своей простотой и глубокой обреченностью.
Есть в моем домашнем архиве еще один документ — письмо, отправленное на «финскую». Я тоже приведу его полностью. Оно, на мой взгляд, блестяще характеризует состояние тогдашних общественных настроений в стране, зашоренной официальной пропагандой:
18/XII39 г.
Привет из Москвы. От родителей Жариковых П. Д. и М. В. Также шлют привет братишки Федя, Ваня, Толя, Витя, Слава и сестра Зина. Коля, во-первых, сообщаем, что мы живы-здоровы, чего тебе желаем. Коля, письмо твое получили, которое ты писал 13-го, а получили 14-го, я так предполагаю, что так быстро пришло не иначе воздушной почтой, за которую спасибо, известил, где находишься, и просим как можно пиши письма чаще. Дядя Вася тоже находится в той местности, где ты. Особенного нового нет, а что есть, для тебя известно, кто поджигатель войны. Мы здесь живем в мирной обстановке. Для нас не так заметно, как у вас на фронте. Мы за Вами, за Красной Армией, как за каменной стеной, и желаем вам Победы над врагом, а коснется дело, и мы старики придем к вам на помощь, чтобы свергнуть капитализм во всем мире, тогда только можно будет жить братской семьей и тогда водрузим над землей Красное Знамя труда. Это есть наш решительный бой. Затем до свиданья. Остаемся семья Жариковых.
На этом можно было бы и оставить столь тяжелые размышления, если бы при работе над этой книгой мне не встретились две публикации, [56] знакомство с которыми, на мой взгляд, позволит лучше понять многое в данной теме.
В «Слове к бойцам», опубликованном в краснофлотской газете «Залп за Родину» 20 октября 1942 года, член политбюро ЦК ВКП(б) М. И. Калинин так рассуждает о жизни и смерти:
«Жестокая борьба, борьба с врагом не на живот, а насмерть, обязательна для каждого нашего человека. И завоевание для родины победы дороже жизни отдельного человека. Враг не щадит своей жизни для грабежей, насилий, завоеваний, так неужели же советские люди будут считаться со своей жизнью для отпора грабителям, для сохранения жизни своих матерей, сестер, жен, детей».
А в романе «Гангутцы», написанном В. А. Рудным в 1981 году, меня особо поразил такой пассаж:
«Кабанов и Расскин{40} в последний раз сошли на пирс Гангута. У самого края, свесив голову с причала, лежал убитый красноармеец. Расскин осмотрел его и нашел на пробитой осколком груди медальон.
— Карасев, красноармеец второго батальона, «Гангут — это Ленинград!» — прочел он вслух при свете фонарика и сказал: — Все пишут в медальонах: «Гангут — это Ленинград. Будем стоять насмерть!» Так докладывали мне пограничники после проверки медальонов на переднем крае.
— Надо писать адрес семьи, — сурово сказал Кабанов.
— Да. Но пишут такое. И это хорошо.
Они столкнули тело убитого в море и вернулись на катер{41}».
Не знаю, выдуман этот сюжет или списан с натуры. Но факт в другом: на фоне политической трескотни о человеке как главном богатстве Страны Советов существовало чудовищно циничное равнодушие к нему, в данном случае, к погибшему защитнику Отечества.
В российской Карелии, на перекрестке дорог в Питкяранту, Суоярви и Петрозаводск стоит сегодня, как символ покаяния и примирения, Памятный крест из нержавеющей стали. В этом кресте лицом к лицу слились две матери, две страны — Россия и Финляндия. Автор монумента — большой художник, член Российской академии художеств, умный и добрый [57] человек, лицом и характером словно из рун «Калевалы», смею полагать, мой друг — Лео Ланкинен. Я несколько раз бывал у него в мастерской и видел во времени рождение «Креста», который стал символическим надгробием и самому скульптору. Несколько лет назад пьяные хулиганы насмерть забили его, пожилого уже человека, возле мастерской...
Конечно, я испытываю большое духовное удовлетворение от того, что, будучи работником Министерства культуры, как мог, помогал сооружению «Креста скорби» на Карельском перешейке. При этом обязательно должен назвать Сергея Михайловича Тихомирова — бывшего слесаря, бригадира комплексной бригады объединения «Москапстройпроект». У него на «финской» погиб отец. Как было написано несколько лет тому назад в одной московской газете:
«Младший лейтенант Михаил Тихомиров геройски погиб недалеко от города Питкяранта. В холодных карельских лесах навеки осталась его 34-я танковая бригада».
Можно только поразиться всепреодолевающей силе людской памяти!
Девять лет сын танкиста, член Совета ветеранов 4-го гвардейского танкового корпуса 1-го Украинского фронта пенсионер Тихомиров положил на то, чтобы «Крест скорби» в память о его отце и многих тысячах других красноармейцев был установлен на земле их гибели! Лично я убежден: без С. М. Тихомирова монумента бы не было. Редкостное упорство, поразительную волю, одержимость, ярость — все свойства своего характера этот русский человек выложил в борьбе за свое праведное дело и добился-таки своего. Как он критиковал меня! Как жаловался на меня в своих письмах аж Президенту России!.. Как я сердился на него за это! Ведь Минкультуры России выделило Карелии 200 миллионов рублей на сооружение памятника{42}... Но все эти деньги ушли, как песок сквозь пальцы. Председатель оргкомитета по созданию монумента, некий В. С. Пильников, значительную часть средств потратил «совсем на иные нужды».
Сергей Михайлович в один из критических моментов, когда казалось, что бюрократические завалы преодолеть еще труднее, чем «линию Маннергейма», пошел даже на голодовку. И в конце концов он добился своей цели. Этому человеку и мы, и Карельская земля должны низко поклониться. Не скрою, слезы выступили на глазах, когда я получил от него письмо со словами: «Это наша с Вами победа на фронте равнодушия и ничегонеделания. С искренним уважением, Ваш Сергей Михайлович Тихомиров». [58]
* * *
9-ю батарею в составе трех 305-мм морских артиллерийских железнодорожных установок ТМ-III-12 Советско-финляндская война застала на позициях в зоне базы Мукково, на «объекте 700»{43}.
В нашем распоряжении имеется весьма важный документ из того времени: отчет «О работе железнодорожной службы железнодорожной артиллерии Западного укреп. района Краснознаменного Балтийского флота в период военных действий с белофиннами», подготовленный почти сразу после их окончания, 16 апреля 1940 года. Номер документа — «жд 00147». Гриф — «совершенно секретно». Шесть страниц машинописного текста с таблицами. Подписан начальником железнодорожной службы ЗУРа КБФ капитаном Великановым и направлен по адресу: «Москва. Главный морской штаб. 3-й отдел Г.М.М. Н.К.В.М.Ф. Военинженеру 2-ого ранга т. Лагозину».
В документе сообщается, что к началу военных действий было сформировано 2 желдорбатареи, 9-я и 17-я, и указывается приданный им подвижной состав.
Мы приведем данные только по 9-й батарее: 1 паровоз «ЭМ», 6 вагонов-погребов, 1 «центральный пост», 3 силовых станции, 3 платформы «ПУС», 3 автодрезины «УА», 2 двухосных вагона.
Весь (наличный) подвижной состав и ходовые части транспортеров находились в исправном состоянии.
07.10.39 г. было принято решение Комитета Обороны при СНК СССР за № 374сс об обеспечении названных желдорбатарей (дополнительным) подвижным составом. Из поданной 91 единицы табельных и отвечающих техническим требованиям исправности было всего 34 единицы, т. е. 37 процентов. Из-за этого батареи фактически были не готовы к дальним походам.
Паровозы для батарей прибыли, как значится в отчете, «поездные» (можно предположить, что это были локомотивы, оперативно снятые с каких-то пассажирских или грузовых рейсов). Они были с просроченными сроками промывочного ремонта и не отвечали техническим требованиям. Один из паровозов «по прокату бегунков» был забракован. Паровозные [59] бригады НКПС «не имели указаний о сдаче паровозов и поэтому сменились на объектах через 4–5 дней».
Отопление вагонов было «поставлено» (т. е. получено или смонтировано — неизвестно) через 13 дней после прибытия подвижного состава{44}.
С 01.11.39 г. по 04.11.39 г. специально назначенная комиссия с участием представителей Октябрьской железной дороги произвела выбраковку неполноценного подвижного состава. С 05.11.39 г. по 09.11.39 г. прошла его замена. Командиры-железнодорожники теперь уже сами отбирали технику в Ленинграде. Однако, несмотря на это, артиллеристы не получили вагоны с двойной обшивкой для размещения личного состава.
В табеле подвижного состава батарей отсутствовали вагоны-бани и вагоны-кухни, а также классный 4-осный штаб-вагон для командного и политического состава дивизиона. Вполне естественно, что все эти и многие другие упущения в экипировке и техническом оснащении батарей при ведении боевых действий в условиях суровой зимы порождали весьма сложные проблемы. К примеру, когда 3-й эшелон 9-й ОЖДАБ оказался на 7 суток оторванным от основного ее состава, один из вагонов, предназначенный для размещения в нем личного состава, пришлось наскоро переоборудовать под кухню.
Выявились и другие неблагоприятные факторы. В частности, паровозы, приписанные к батареям, не могли направляться в установленные сроки на промывочный ремонт из-за полного отсутствия их резерва. Задержки в промывке доходили от 45 до 75 суток. Отсутствие угля на станциях снабжения приводило к тому, что паровозы, оборудованные системой угольного отопления, вынуждены были топить дровами, что приводило к деформации, а то и разрушению элементов топочных устройств.
Железнодорожный батальон обеспечения батарей был спешно сформирован уже в период военных действий в основном из запаса, никогда не служившего в железнодорожных войсках и не работавшего на железнодорожном транспорте. Батальон не был обеспечен техническими средствами и даже простейшим железнодорожным инструментом и имуществом (сигнальными фонарями и флажками, лопатами, топорами и т. п.). Не было получено хозяйственно-бытового инвентаря и обмундирования для личного состава. Артиллеристы-железнодорожники испытывали трудности даже с обтирочными и смазочными материалами. Отсутствовали рельсовые клинья и тросы, что лишало батарейцев возможности [60] в случае необходимости поднимать транспортеры при их сходах с рельс. Батальон был также не в состоянии из-за недостатков в техническом оснащении решать задачи по восстановлению и разрушению пути и искусственных сооружений.
Все это, естественно, осложняло условия, в которых 9-я ОЖДАБ должна была решать боевые задачи.
«Журнал № 11 боевых действий 9-й отд. тяж. жел. дор. батареи К.Б.Ф.»{45} дает нам возможность буквально по минутам воспроизвести фронтовую жизнь 9-ой батареи в те дни и месяцы.
Боевая готовность № 1 была объявлена по батарее в 00 часов 40 минут 30 ноября. В 1 час 20 минут — боевая готовность № 4. В 5 часов получена шифрограмма: «Приказ коменданта ЗУРа: С 11.00 до 12.00 произвести обстрел острова Сескар{46}. Девять выстрелов».
Часом раньше по острову Сескар 36 советских самолетов нанесли бомбардировочный удар. Одновременно к этому клочку суши устремились десантные суда отряда особого назначения. Кроме того, в 11.07 лидер «Ленинград» начал дубасить из своих 130-мм орудий по предполагаемым огневым точкам противника на юго-восточной оконечности острова. Чуть позже к нему присоединились эскадренный миноносец «Ленин» и два сторожевых катера «МО»...
В тот же день, 30 ноября 1939 года, восемь дальних бомбардировщиков ДБ-3 из состава 3-й эскадрильи 1-го авиапока ВВС Балтфлота получили приказ потопить финские броненосцы береговой обороны «Вяйнемяйнен» и «Ильмаринен», которые по данным советской разведки находились в районе полуострова Ханко. Корабли обнаружить в шхерах не удалось, и командир воздушной эскадры капитан А. М. Токарев начал действовать по «запасному» варианту, безусловно, одобренному его командованием, — он развернул бомбардировщики на Хельсинки и подверг столицу Финляндии жестокой бомбардировке. В результате этого налета «сталинских соколов» 91 человек был убит, несколько сотен мирных жителей получили ранения. Эта антигуманная акция вызвала возмущение во всем мире и стала поводом для исключения Советского Союза 14 декабря 1939 года из Лиги Наций. Президент Соединенных Штатов Америки направил протест советскому послу в США. Нарком иностранных дел СССР [61] В. М. Молотов ответил американскому послу в Москве циничным контрпротестом, опубликованным 2 декабря 1939 года в газете «Известия»:
«Советская авиация не бомбила и не собиралась бомбить город, но наше правительство уважает интересы народа не меньше, чем любое другое правительство. Конечно, из Америки, находящейся более, чем за восемь тысяч километров от Финляндии, это не заметно.»
Капитан А. М. Токарев 21 апреля 1940 года был удостоен Кремлем за этот свой «подвиг» звания Героя Советского Союза.
10.10. Приказ коменданта ЗУРа открыть огонь по острову Сескар в 10.30.
10.27. Команды командира батареи: «К бою! Снаряд фугасный обр. 1911 года... Взрыватель мгновенного действия... Заряд боевой... Орудия зарядить... Азимут 55–67... Прицел 4–57... На залпе I -е орудие... О готовности доложить...
10.30. 1-му — залп!
На залпе 2-е...
2-му — залп!
На залпе 3-е орудие...
3-му — залп!
За Родину — залп!..
По фашистским гадам — залп!
За родного Сталина — залп!
За мировую пролетарскую революцию — залп!»
Первые снаряды настоящей войны понеслись над холодными водами Балтики к враждебному теперь финскому острову Сескар, расположенному на расстоянии 136 кабельтовых (25,2 км) от «объекта 700» — стационарной боевой позиции для 305-мм железнодорожных транспортеров на самой оконечности советского полуострова Колгонпя. Первые залпы легли с недолетом, однако последний точно поразил центр острова.
Объективности ради следует сказать, что особого военного значения названный остров, находящийся почти на равном удалении от советского и финского берегов Финского залива, примерно на меридиане Усть-Луги, не имел. Когда к 18.00, десантники высадились на Сескар и подняли на нем советский флаг, на острове никого не было. По донесению командира [62] десанта, «противник, стрелявший по нашим войскам во время высадки, скрылся на одном моторном катере и одном паруснике».
10.51. Батарее дробь, осмотреть матчасть. О состоянии матчасти и личного состава доложить. Ст. л-ту Орловскому построить личный состав и за хорошую стрельбу объявить благодарность.
Хронику первого дня войны в «Журнале боевых действий» батареи завершают «выводы»:
Операция подготовлена и проведена хорошо. Батарея выполнила боевую задачу хорошо. Самолеты ЛВО плохо ориентируются в определении входных ворот нашего побережья, в результате чего были сперва не опознаны, а затем обстреляны.
Нач. штаба 9-й отд. тяж. жел. дор. арт. батареи старший лейтенант А. Ф. Попик.
7 декабря 1939 года батарея получила боевой приказ: передислоцироваться на «объект 100».
Для такого технически сложного и значительного по личному составу воинского подразделения, как тяжелая железнодорожная батарея, каждое орудие которого со всем обеспечением — это отдельный эшелон, перебазирование с одной позиции на другую представляло собой чрезвычайно ответственную, без преувеличения, боевую задачу.
Указания командира батареи следовали одно за другим:
Свертывание произвести организованно с полным соблюдением мер предосторожности и светомаскировки. Быть готовым к выходу в указанное время.
Охрану эшелонов в пути обеспечивают начальники эшелонов.
Начальником первого эшелона назначаю командира первого транспортера старшего лейтенанта Савина. Политический руководитель первого эшелона младший политрук Гашев.
Начальником второго эшелона назначаю командира второго транспортера старшего лейтенанта Литвиненко. Политический руководитель второго эшелона — военком батареи старший политрук Тимофеев.
Начальником третьего эшелона назначаю командира третьего транспортера капитана Сидоренко. Политический руководитель [63] третьего эшелона — младший политрук Беликов. Там же политрук товарищ Канатьев.
Мое место — первый эшелон. Военком — во втором эшелоне. Мой второй заместитель — старший лейтенант Попик.
Пока батарея готовится в дорогу, расскажем о ее командирах. Командиром 9-ой батареи в это время был Л. М. Тудер.
Тудер Лев Маркович родился 25 марта 1911 года в городе Керчь Крымской области. Происхождение — из рабочих. Трудовую жизнь после окончания ФЗУ (фабрично-заводского училища) начал слесарем на ленинградском заводе «Красный судостроитель». С этого предприятия 1 октября 1929 года добровольно был зачислен в РККА и стал курсантом 2-й Ленинградской артиллерийской школы комсостава РККА ЛВО (Ленинградского военного округа). Окончил он эту школу в 1933 году.
В декабре 1938 года Л. М. Тудер — командир 18-й отдельной железнодорожной батареи 2 дивизиона 3-го УРа (укрепленного района) Краснознаменного Балтийского флота. А 2 июня 1939 года ему доверено еще более ответственное дело — возглавить 9-ю отдельную железнодорожную батарею 3-го УРа в составе трех 305-мм артустановок ТМ-III-12.
Особое место в боевом коллективе батареи занимали командиры транспортеров.
На момент начала советско-финляндской войны командиром 1-го транспортера был старший лейтенант А. И. Савин.
Савин Андрей Иванович родился 13 октября 1909 года в селе Девичьи Дубровки Бедно-Демьяновского района Тамбовской области. В его личной послужной карточке, в графе «образование», записано: 4 кл. сельской школы, 3 кл. семилетки и 2 кл. школы «Красная звезда». Первая воинская специальность А. И. Савина — матрос-наблюдатель. После окончания в 1933 году в Ленинграде 2-годичных специальных курсов артиллеристов командного состава он назначается помощником командира транспортера 12-й 180-мм ОЖДАБ ИУРа (Ижорского укрепленного района) КБФ. В январе 1934 года он — командир транспортера в 17-й 180-мм ОЖДАБ. 14 декабря 1937 года Андрей Иванович переведен в 9-ю 305-мм железнодорожную [64] батарею. Сначала был помощником командира транспортера, а затем назначен командиром артустановки.
Командир 2-го транспортера — старший лейтенант С. М. Литвиненко.
Степан Максимович Литвиненко родился 22 декабря 1910 года в селе Зеленое Пятихатского района Днепропетровской области. Мать умерла в 1914 году. Отец — в 1920 году. В том же году умер его брат, у которого он был на попечении. Степан Литвиненко после этого мыкается по детским домам до 1925 года, а затем, после шестимесячных батрацких курсов в Одессе и рабфака при киевском сельхозинституте, в мае 1932 года по комсомольской путевке как доброволец направляется в училище береговой обороны МС (Морских Сил) РККА. По его окончании назначен начальником мастерской 356-мм 11-й железнодорожной артиллерийской батареи. С конца 1937 года С. М. Литвиненко — начальник боепитания 2-й базы железнодорожной артиллерии ЗУРа КБФ. Затем — помощник командира транспортера, а со 2 июня 1939 года — командир транспортера в 9-й ОЖДАБ.
Командир 3-го транспортера — капитан А. Т. Сидоренко.
Алексей Трофимович Сидоренко родился 17 февраля 1909 года в городе Николаеве на Украине. Рабочая профессия — слесарь. Перед воинской службой окончил 7 классов семилетки и 2 курса профсоюзной школы. В 1932 году окончил Киевское артиллерийское училище. Служить был направлен в 8-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион береговой обороны ЧФ (Черноморского флота). Сначала был командиром взвода управления дивизионом, затем начальником связи, далее — помощником командира батареи в 8-м ОЗАД.
В августе 1934 года А. Т. Сидоренко назначается помощником начальника штаба 61-го артиллерийского зенитного полка береговой обороны ЧФ. С мая 1935 года он помощник командира батареи этого полка.
В 1937 году А. Т. Сидоренко заканчивает в Ленинграде специальные курсы усовершенствования комсостава по отделу береговой артиллерии и 7 января 1938 года назначается командиром транспортера 9-й 305-мм ОЖДАБ 2-го дивизиона ЗУРа (Западного укрепленного района) КБФ. [65]
С 5 февраля 1940 года он помощник начальника штаба этой батареи. С 4 апреля того же года — помощник начальника штаба 2-го отдельного железнодорожного артиллерийского дивизиона.
Военком батареи — старший политрук М. Т. Тимофеев.
Михаил Тимофеевич Тимофеев родился 8 ноября 1903 года в деревне Петриково Порховского района Псковской области. В 1913 году окончил 3 класса церковно-приходской школы и в 1930 году заочно 7 классов рабфака в Ленинграде. Дважды, в 1932 и в 1939 годах, стажировался на курсах переподготовки политсостава и военкомов. В 1941 году заочно окончил Ленинградскую военно-политическую академию. Из аттестации М. Т. Тимофеева:
является примером аккуратности;
чувство долга и ответственности развито хорошо. Служебное дело и общественное ставит намного выше личного;
общий культурный уровень удовлетворительный, литературу старых классиков и современную знает;
не кичится знаниями;
сообразительность хорошая, ориентироваться в простой обстановке и оценить ее может, в сложной не проверен;
инициативен и изобретателен;
в условиях моря не проверен.
Начальник штаба батареи — старший лейтенант А. Ф. Попик.
Анатолий Филиппович Попик родился 23 января 1913 года в селе Шепиевка Олиновского района Винницкой области. Ко времени описываемых нами событий у него за плечами был один курс коммунистического техникума и военно-морское артиллерийское училище, которое он окончил, как значится в его личной карточке, «по первому разряду». После училища А. Ф. Попик некоторое время служил в учебном отряде Черноморского флота, затем опять повышал квалификацию, а с 1 июня 1936 года был назначен помощником командира транспортера 17-й железнодорожной артиллерийской батареи Ижорского укрепленного района КБФ. В 1938 году — слушатель Военно-морской академии им. Ворошилова.
За три дня до начала Советско-финляндской войны, 27 ноября 1939 года, А. Ф. Попик был назначен начальником штаба 9-й ОЖДАБ. [66]
Помощник командира батареи — капитан В. В. Орловский.
Василий Васильевич Орловский родился 28 ноября 1911 года в деревне Шибыринская Вожегодского района Вологодской области. В 1933 и в 1937 годах прошел учебу на специальных курсах комсостава. В 1934 году служил в 322-й батарее 31 артиллерийского дивизиона Ижорского укрепленного района КБФ. С 1 января 1938 года В. В. Орловский — командир транспортера 9-й ОЖДАБ. С 2 февраля 1939 года по 22 апреля 1940 года — помощник командира батареи.
Как уже говорилось выше, В. В. Орловский вместе с отрядом краснофлотцев участвовал в завершающих работах по сооружению артустановок ТМ-III-12 на заводе в Николаеве, а также в приемке их от промышленности.
В период обороны Ленинграда он был помощником командира 401-го железнодорожного артиллерийского дивизиона КБФ, начальником разведотделения и начальником оперативной и боевой подготовки штаба 101 МЖДАБ (морской железнодорожной артиллерийской бригады).
По окончании воинской службы на курсах командного состава преподавал тактику береговой артиллерии.
Полковник в отставке В. В. Орловский — автор статьи «Морская железнодорожная артиллерия в обороне Ленинграда» в академическом сборнике «Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941–1944 гг.»
9-я железнодорожная батарея 305-мм транспортеров в то время входила в состав 2-го артиллерийского дивизиона ЗУРа. Командир — полковник Андрей Иванович Савельев, а с лета 1940 года — майор Николай Николаевич Крайнев. Начальником штаба 2-го дивизиона был старший лейтенант Алексей Владимирович Веселов.
Первый эшелон 9-ой ОЖДАБ отправился в путь с «объекта 700» в направлении объекта «100» в 05 часов 40 минут 8 декабря 1939 года. За ним примерно с часовым интервалом двинулись второй и третий. Впереди шла разведдрезина.
О прибытии каждого эшелона на очередную станцию докладывалось коменданту ЗУРа полковнику Пешкову.
Путь был недолгий. Следуя через станции Верхняя Летняя, Котлы, Калище, Лебяжье, все три эшелона к 18.00 того же дня были на новой [67] позиции около озера Горовалдайское, и к 2 часам ночи 9 декабря батарея полностью развернулась.
В 14.39 последовала команда: «К бою!..» Задача: провести через Финский залив обстрел финских укреплений между озерами Куолемаярви (Пионерское) и Кипиноланярви (Высокинское) (в 6 километрах восточнее современного поселка Ермилово). Ширина Финского залива в этом месте — три десятка километров.
По белофинскому укрепрайону! Снаряд фугасный, дальнебойный, заряд боевой!
За Родину, за Сталина! Первому — залп!
За сталинскую конституцию! Второму — залп!
За дружбу советского и финского народов! Третьему — залп!
За главу советского правительства товарища Молотова! Первому — залп!
За мировую пролетарскую революцию! Второму — залп!
(Осечка): произвести отсчет правильно. Второму ждать команду.
За партию Ленина-Сталина! Второму — залп!
(Осечка).
Первому — за партию Ленина-Сталина! Залп!
Второму — заменить стреляющие.
Третьему — за могучую Красную Армию и Военно-Морской флот! Залп!
(Осечка).
За великое непобедимое знамя Ленина! Первому — залп!
Как свидетельствует книга-отчет Исторической комиссии Военно-Морского Флота СССР (1945–1946 гг.) «Советско-финляндская война 1939–1940 гг. на море», указанный «обстрел велся по площади, без корректировки, поэтому судить о результатах обстрела не предоставлялось возможным».
19 декабря 1939 года батарее было приказано свернуться и перейти на объект «500». (Эта стационарная боевая позиция для 305– и 356-мм железнодорожных артустановок была оборудована в районе деревни Тисколово на Кургальском полуострове). Маршрут: Лебяжье, проходом Калище, Копорье, Котлы, Хамолово. К ночи 20 декабря задача была выполнена. [68]
23 января 1940 года в 18.10 получено приказание коменданта ЗУРа: батарее перейти на базу «Мукково». В 22.25 первый эшелон отправился с «объекта 500» по маршруту: ст. Пятилетка, Хамолово, Усть-Луга, Косколово, Валговицы. В 02.00 24 января он прибыл в назначенное место. За первым эшелоном прибыли остальные.
Командование Красной Армии и прежде всего политическое руководство Советского Союза не ожидало столь упорного сопротивления со стороны небольшой Финляндии. В верхах СССР перед войной господствовали шапкозакидательские настроения. Предполагалось, что финская кампания будет такой же легкой прогулкой, как «освободительный поход» вермахта в Польшу в сентябре 1939 года, и продлится не более двух-трех недель{47}. В Кремле поняли, что следует разворачивать войну с финнами, что называется, по полной форме. Советская группировка войск на Карельском перешейке была еще более усилена. Подтянули туда и тяжелые железнодорожные батареи.
Еще 30 декабря 1939 года было решено «по согласованию с командованием 7-й армии, по готовности путей и временных позиций, перевести железнодорожные батареи № 17 (180-мм) на приморское направление с задачей уничтожения батарей на о. Биэркэ и р-нах Хумалиоки и Койвисто; в р-н Перкиярви, для обстрела Виипури{48} перевести бат. № 9 (305-мм) и № 11 (356-мм){49}».
Первой на Карельский перешеек была передислоцирована 17 ОЖДАБ. В 16 часов 20 декабря 1940 года тремя эшелонами она начала движение со станции Валговицы. Предстоял неблизкий путь в обход Ленинграда с выходом непосредственно в район боевых действий. Через 33 часа, в 9 часов 22 декабря, 180-мм транспортеры прибыли на станцию Перк-Ярви (ныне поселок Кирилловское).
9-я ОЖДАБ получила боевой приказ: передислоцироваться с базы «Мукково» на позицию «Перк-Ярви» в середине дня 25 января 1940 года. Уже вечером того же дня, в 18.50, первый эшелон 9-й батареи тронулся в путь со станции Комсомольская. В целях маскировки весь подвижной состав и транспортеры батареи были окрашены известью.
В 6.20 следующего дня эшелон прибыл на станцию Белоостров. Здесь произошла получасовая заминка: сошла с рельсов первая пара колес [69] паровоза. Аварию устранили своими силами. Далее проследовали по северному побережью Финского залива до Терийоки (Зеленогорск), затем поворот на Райволу (Рощино).
В 14.45 первый эшелон прибыл на станцию Лоунатиоки (Заходское), располагавшуюся в 8–10 километрах южнее Перк-Ярви. 27 января 1940 года 1-й и 2-й транспортеры встали на огневые точки. Третий эшелон по техническим причинам оставался на станции Каннельярви (Победа). Подтянулся он на станцию Лоунатиоки лишь к вечеру 31 января.
На Карельский перешеек было передвинуто и управление 2-го отдельного железнодорожного артиллерийского дивизиона, в состав которого входили батареи № 9 и № 17. Его штаб также разместился на станции Лоунатиоки.
Железнодорожные транспортеры в своих перемещениях на Карельском фронте активно использовали круговую железнодорожную трассу: Сестрорецк — Лисий Нос — Левашово — Песочная — Белоостров.
9-я и 17-я железнодорожные батареи должны были обеспечивать огневое содействие частям 7-й армии, наступавшим на Выборгском направлении, а 11-я батарея — поддерживать части 13-й армии в наступлении на Кексгольм (Приозерск).
Дабы немного развеселить читателя и на минуту смягчить серьезное чтение, в момент, пока тяжелые артустановки готовятся к открытию огня, процитируем запись в журнале боевых действий, бесстрастно зафиксировавшую следующий казус фронтовой жизни:
03. 02. 1940. 19.25. Произошел случай ранения краснофлотца Гривко по причине — пошел оправляться не в указанное{50} место.
5 февраля начальник артиллерии 7-й армии передал командиру 9-й батареи Л.М.Тудеру перечень целей в районе Выборга.
11 февраля, т.е. одновременно с началом общего наступления в направлении Выборга, батарея снова включилась в боевую работу.
Около полудня была объявлена боевая тревога.
12.25. Первое и второе орудия дали по два согревающих выстрела{51}. [70]
12.30. Снаряд фугасный образца 1911 года! Взрыватель МРД мгновенного действия! Заряд уменьшенный! Количество выстрелов — по одному! На залпе первое и второе орудие! По штабу белофинов в Тоймела{52}! Залп!
12.36. Цель первая! Станция Сяйние{53}! Количество выстрелов: первому — пять! Второму — пять!
Цель вторая! Станция Лииматта{54}! Количество выстрелов: первое орудие — пять! Второе — пять!
14.10. Отбой боевой тревоги!
Построен личный состав батареи. Объявлена благодарность.
16.10. Боевая тревога! Открыть огонь по основным целям в Выборге! Снаряд фугасный, образца 1928 года! Заряд усиленный! Первому орудию! Цель первая! Количество выстрелов — три! Цель вторая! Количество выстрелов — пять!
Второму орудию! Цель первая! Количество выстрелов — три! Цель вторая! Количество выстрелов — четыре!
От артиллерийского огня могучих железнодорожных транспортеров жарко было на засыпанном глубокими снегами и прокаленном жестокими морозами Карельском перешейке.
Зима 1939 года была ранней и суровой. В ноябре, к началу боевых действий, температура воздуха опустилась до минус 30 градусов по Цельсию. В январе морозы доходили до 40–45 градусов. И такие холода держались до самого конца войны.
Экипировка личного состава Красной армии ни в коей мере не соответствовала таким погодным условиям. Бойцы в основном были одеты в не спасающие от холода шинели, кирзовые или фетровые сапоги-бурки. Головными уборами служили суконные «буденновки». Ничуть не меньше, чем пехотинцы или танкисты, страдали от жестокой стужи и артиллеристы-железнодорожники.
13 февраля 9-я батарея опять ведет обстрел «основной цели» — Выборга.
14 февраля, в 00 часов 21 минуту, открыт огонь по станции Тоймела... [71]
В этот день личный состав батареи обсуждал два события.
Первое. Было объявлено, что ее ночная стрельба получила хорошую оценку от Первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) товарища А. А. Жданова.
Второе. Наш самолет-истребитель попал в полосу траектории снаряда артустановки. Самолет сгорел, летчик спасся на парашюте.
(Можно представить себе ощущения пилота, когда в его машину вдруг ударил полутонный снарядище! Однако в боевой обстановке имели место и такие случаи, когда наша авиация бомбила свои железнодорожные транспортеры{55}.)
15 февраля артустановки 9-й ОЖДАБ снова в боевой атаке на укрепленные пункты противника. Стрельба получила отличную оценку начальника артиллерии 7-й армии.
16 февраля произведено некоторое перестроение боевого порядка орудий батареи. Второму транспортеру в связи с ремонтными работами, которые выполняли рабочие завода «Большевик», было приказано оставить боевую позицию и передислоцироваться на станцию Лоунатиоки. Третий транспортер, наоборот, оставил эту станцию и в 04.25 занял на позиции место второго. Спешно был пополнен боезапас батареи.
В середине дня 16 февраля поступил приказ — накрыть новые цели в Выборге.
И очередные залпы гремели над скалами Карелии...
Практически все оставшиеся дни февраля 305-мм транспортеры, находясь непосредственно в зоне наступательных действий частей Красной Армии, вели огонь по позициям финских войск.
11 ОЖДАБ в составе трех артустановок TM-I-14 прибыла в зону боевых действий на Карельском перешейке со станции Лебяжье в середине дня 6 февраля 1940 года и заняла подготовленную для нее позицию на железнодорожном отводе от магистрали Ленинград — Кексгольм (Кякисалми) в районе деревни Мяякраля (нынешнее Раздолье). Перед батареей была поставлена задача: содействовать огнем ее сверхмощных орудий наступлению 13-й армии на Кексгольмском направлении и, в частности, подвергнуть обстрелу базы снабжения и штаб 10-й дивизии противника на станции Пюхяярви (Плодовое), группу из шести дотов в районе озер у Кивиниеми (Лосево), а также укрепления в Тайпале (Соловьево). [72]
Как вспоминает ветеран железнодорожной артиллерии полковник в отставке Николай Николаевич Богданов, «за образцовое выполнение боевых заданий командир батареи майор М. Мазанов и старшина комендоров 1-го транспортера Солдатов были награждены орденами Красной Звезды. По тем временам это была высокая награда...»
Михаил Иванович Мазанов родился 18 сентября 1910 года в деревне Киселевка Сердобского уезда Саратовской губернии. В 1927 году получил семилетнее образование. В 1932 году окончил артиллерийское училище имени Фрунзе в Одессе, а в 1934 году — специальные курсы командного состава Военно-морских сил РККА в Ленинграде. В его аттестации отмечено: «Как артиллерист товарищ Мазанов подготовлен отлично».
В канун суровых военных испытаний М. И. Мазанов прошел и отменную практическую подготовку. В течение почти двух лет он служил в должности помощника командира транспортера, затем был командиром 356-мм артустановки.
Особо подчеркнем то, что около года (с декабря 1937 года по сентябрь 1938 года) Михаил Иванович был помощником командира 9-й ОЖДАБ. 31 июля 1938 года М. И. Мазанов был назначен командиром 11-й железнодорожной батареи 1-го отдельного железнодорожного артиллерийского дивизиона ИУРа КБФ.
Снова обратимся к аттестационным документам М. И. Мазанова: «Все стрельбы, проводимые батареей в 1939 году, протекали в сложных условиях и способом, практикуемым в районе впервые (стрельба по измеренным отклонениям с помощью бокового наблюдения, стрельба с корректировкой с самолета). Несмотря на это, капитан тов. Мазанов с поставленной задачей справился полностью, все стрельбы провел с отличной оценкой, заняв по огневой подготовке первое место в районе...»
Неся огромные потери, советские войска, тем не менее, постепенно проламывали оборону противника, выбивали его с «линии Маннергейма», теснили в сторону стратегического центра финского сопротивления — города Виипури (Выборга). Через какое-то время артустановки 9-й батареи начали доставать своими тяжелыми снарядами береговые укрепления финнов, их опорные пункты на прибрежных островах, били по железнодорожной станции и городу Выборг, по другим населенным пунктам южной Финляндии. [73]
Об огневой активности 305-мм транспортеров в тот период говорят следующие цифры. Так, 17 февраля только первое орудие сделало 28 выстрелов. 18 февраля батарея произвела пятнадцать, 20 и 24 февраля — по десять, 25 февраля — снова пятнадцать выстрелов.
С 11 по 25 февраля 9-я батарея железнодорожных артустановок ТМ-III-12 выпустила по объектам противника 165 снарядов. А всего за 1940 год на позициях в Финляндии — 191 снаряд, в т. ч. первое орудие — 92, второе — 31, «третье» — 68. Для батареи такого калибра — это чрезвычайно высокая интенсивность стрельбы!..
6 марта 1940 года, в 17.00, была получена шифрограмма: «Батарее передислоцироваться с позиции из Финляндии на базу «Мукково». Командир батареи Л. М. Тудер собрал командиров и политработников, поставил задачи по предстоящему походу. В 22.20. вагон-штаб вышел с позиции на станции Лоунатиоки в направлении Ленинграда. Незадолго до ухода батареи с огневой позиции около складов боеприпасов были пойманы два диверсанта.
10 марта 1940 года все три артустановки ТМ-III-12 были сконцентрированы на базе в «Мукково».
Казалось бы, война для 9-й батареи закончилась, но 10 и 11 марта на нее были совершены налеты финской авиации. Бомбардировщики сбросили несколько бомб, которые, к счастью, не причинили никакого вреда ни личному составу, ни технике.
17-я ОЖДАБ в составе 4-х транспортеров ТМ-I-180 к началу Советско-финляндской войны находилась на объекте «600» (на Кургальском полуострове). 30 ноября 1939 года она провела обстрел финского острова Лавенсаари, расположенного примерно в тридцати километрах от советского побережья. Как записано в журнале боевых действий батареи, по указанной цели она «израсходовала 12 усиленных выстрелов»{56}. Командиром 17-й 180-мм батареи в тот период был капитан Н. Н. Крайнев.
Крайнев Николай Николаевич родился 26.11.1902 года в деревне Клыпино Степановской волости Калязинского уезда Тверской губернии. Происхождением из крестьян. В 1912 году он окончил церковноприходскую школу. Перед военной службой приобрел специальность дорожно-строительного техника. В Красной Армии с 1924 года. [74]
Начал службу красноармейцем 1 -го артиллерийского дивизиона КБФ. Затем он — орудийный начальник, старшина батареи. В 1927 году Н. Н. Крайнев окончил артиллерийскую школу, класс главных артиллерийских старшин. В 1929 году он снова служит в 1-м артиллерийском дивизионе, только теперь он политрук, командир батареи. В 1933 году Н. Н. Крайнев окончил «береговое отделение» СККС (Сокращенные курсы командного состава) Военно-морских сил РККА. В августе 1933 года назначен командиром батареи 11-го артилерийского дивизиона Кронштадтского укрепленного района. В декабре 1934 года — комадиром башенной батареи 12-го артиллерийского дивизиона. В 1936 году был награжден орденом «Знак Почета».
19 августа 1938 года капитан Н. Н. Крайнев принимает командование 17-й ОЖДАБ и руководит ею до 17 июня 1940 года, т. е. включая и весь период Советско-финляндской войны, после чего назначается командиром 2-го ОЖДАД (Отдельного железнодорожного артиллерийского дивизиона) Лужского сектора береговой обороны Главной военно-морской базы КБФ.
В 1940 году награжден орденом Красного Знамени.
С 7 декабря 1940 года назначен командиром 10-го ОЖДАД.
С 19 января 1942 года назначен командиром железнодорожного артдивизиона № 407. Оставался в этой должности до 28 апреля 1943 года{57}.
В 1944 году Н. Н. Крайнев был награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени и Красной Звезды. Также был удостоен медалей «За победу над Германией» и «За оборону Ленинграда».
В последующие годы Н. Н. Крайнев служил на различных штабных должностях в структурах КБФ.
В 1950 году Н. Н. Крайнев — один из самых авторитетных и опытных артиллеристов-железнодорожников Балтфлота — был награжден по выслуге лет орденом Ленина.
В связи с развитием военных действий на советско-финляндском фронте 17-я ОЖДАБ в канун нового 1940 года получила приказ передислоцироваться [75] на станцию Перк-Ярви. Она первой из тяжелых железнодорожных батарей, за месяц до 305-мм 9-й ОЖДАБ, прибыла на Карельский перешеек.
В 16.00 20 декабря 1939 года батарея начала переход от станции Валговицы, а 23 декабря транспортеры TM-I-180 уже развернулись «на неподготовленной позиции» для стрельбы с пути. С целью введения противника в заблуждение в 800 метрах от огневой позиции была оборудована ложная батарея{58}.
На следующий день батарея вела огонь по южной части города Виипури ( Выборга).
24 декабря было выпущено 16 фугасных снарядов с усиленным зарядом. 24–25 декабря транспортеры 17-й батареи вели ночной обстрел станции Камяря (Гаврилово), Лиматта (Светлое) и снова били по Выборгу.
30 декабря, в соответствии с директивой народного комиссара ВМФ Н. Г. Кузнецова, батарея была передвинута на приморское направление для совместных действий с левым флангом 7-й армии и уничтожения неприятельских батарей на острове Бьорке и в районе Хумалйоки (Ермилово).
В последующие дни 17-я ОЖДАБ обстреливала станции и перекрестки дорог в районах населенных пунктов Лиматта, Пилпула (Осиновка), Ханкониеми (Лебедевка), Йоханнес (Советский). Несколько раз ее орудия имели целью 10-ю финскую батарею на острове Койвисто (Большой Березовый).
В ряде случаев огонь батареи корректировался с самолетов.
Только за период с 24 декабря 1939 года по 17 февраля 1940 года 17-я батарея провела 22 обстрела объектов в районе города Койвисто (Приморск) (выпущено 63 снаряда), 8 обстрелов стации Кямяря (26 снарядов) 24 обстрела Виипури (Выборга) (126 снарядов).
Огневая позиция 17-й батареи находилась весьма близко от передовой линии, и артиллерия противника неоднократно пыталась поразить ее. Так, 30 декабря финны дважды обстреливали транспортеры TM-I-180. Из-за этого батарея вынуждена была передислоцироваться на станцию [76] Лоунатиоки, а на позицию у Перк-Ярви возвращалась только для ведения огня. Личный состав батареи довел время на боевое развертывание до 25 минут, а на свертывание — до 22 минут. Однако 3 января она все же снова попала под огонь финской артиллерии. Один военнослужащий был убит, трое ранены. Атаки на советские транспортеры повторялись и в последующие дни. 10 января финны выпустили по позициям 17-й батареи 38 снарядов! Но, как засвидетельствовал журнал боевых действий, «обстрелы наличный состав влияют положительно...»
24 февраля батарея сместилась в сторону Выборгского залива, в район станции Лахтимяки (2–3 километра южнее Глебышево). Затем через станцию Наурис-ярви (Тарасовское) 28 февраля перебазировалась на станцию Ино. Фактически, это был выход из зоны боевых действий...
* * *
13 марта 1940 года между Советским Союзом и Финляндией был подписан мирный договор. По его условиям к Советскому Союзу отошел весь Карельский перешеек с городом Виипури (Выборг), Выборгский залив с островами, западное и северное побережье Ладожского озера с городами Кексгольм (Приозерск), Сортавала, Суоярви, часть полуостровов Рыбачьего и Среднего в Заполярье. В районе Кандалакши, где граница Финляндии особенно близко подходила к Мурманской железной дороге, была «произведена отодвижка границы». Кроме того, Финляндия за символическую цену в 8 миллионов финских марок сдала Советскому Союзу в аренду на 30 лет полуостров Ханко с прилегающими островами с правом создания на нем военно-морской базы.
Финляндия тем самым лишилась 10 процентов территории (36 тыс. кв. км.), на которой проживало 440 тысяч жителей, и на переселение, обеспечение жильем и работой которых она вынуждена была потратить большие средства. Эти земли приносили Финляндии 25 процентов производства целлюлозы, 30 процентов зерна, треть рыбной продукции.
«Зимняя война», продолжавшаяся 104 дня и стоившая Советскому Союзу 131 тысячу убитых, пропавших без вести и умерших от ран, а также более 250 тысяч раненых, заболевших, обмороженных, завершилась{59}.
Вышеприведенные цифры потерь в советско-финской войне стали доступны исследователям спустя более чем полвека, а сразу после ее [77] окончания такие данные беспардонно фальсифицировались. Вот, что говорил нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов на Шестой сессии Верховного Совета СССР 29 марта 1940 года:
«Война в Финляндии потребовала, как от нас, так и от финнов больших жертв. По подсчетам нашего Генерального Штаба, на нашей стороне количество убитых и умерших от ран составляет 48 745 человек, т. е. немного меньше 49 тысяч человек, количество раненых — 158 863 человека. С финской стороны делаются попытки приуменьшить их жертвы, но жертвы финнов значительно больше наших. По минимальным подсчетам нашего Генерального Штаба, у финнов количество убитых достигает не менее 60 тысяч, не считая умерших от ран, а количество раненых не менее 250 000 человек. Таким образом, исходя из того, что численность финской армии составляла не менее 600 тысяч человек, нужно признать, что финская армия потеряла убитыми и ранеными более половины своего состава».
(Известия, 30 марта 1940 года).
Советское руководство, таким образом, почти в три раза занизило потери СССР в этой войне.
Поход на «финскую» войну закончился. Всего за время этой кампании 9-я и 17-я железнодорожные батареи участвовали в 12 боевых походах и прошли 3 750 эшелоно-километров.
В «Выводах по боевым действиям КБФ в войне с белофинами за период с 30.11.39 г. по 13.03. 40 г.», подписанных командующим КБФ Трибуцем и членом Военсовета КБФ дивизионным комиссаром Яковенко, было отмечено, что «по отзывам сухопутного командования, огонь корабельной, береговой и железнодорожной артиллерии{60} выдавался своевременно и существенно помогал продвижению частей армии». Вместе с тем, в этом документе говорилось о том, что «железнодорожные батареи... вели стрельбу также в основном обстрелом площади с подготовкой стрельбы по карте и аналитическим методом»{61}.
В «Отчете о боевых действиях ЗУРа с 30.11.39 г. по 13.03.40 г.», в части, касающейся похода 17 ОЖДАБ, указывалось, что «личный состав [78] работал хорошо. Корректировка стрельбы, как правило, не велась. Результаты стрельбы батарея получала с большим опозданием в виде общей оценки стрельбы и по всем стрельбам»{62}.
Подобный метод, безусловно, распространялся на 9-ю и 11-ю ОЖДАБ.
Материальная часть железнодорожных батарей показала себя в военных условиях весьма положительно. 16 апреля 1940 года на технической конференции, которая состоялась на Ленинградском металлическом заводе имени Сталина, с докладом о работе систем TM-III-12 в боевых действиях выступил командир 9-й батареи капитан Л. М. Тудер. Архивы сохранили его речь:
Система ТМ-III-12 в период военных действий в затрудненных условиях при температуре 40 градусов ниже нуля показала, что вообще конструктивное устройство удовлетворяет требованиям, которые были заложены при разработке проекта. Вся система легка и, в основном, не капризна. Тактические задания легко выполняются. На предельных углах система работала хорошо. Состояние механизмов было хорошее. Система показала себя с хорошей стороны, как в работе при стрельбах, так и на переходах. Электрическая часть транспортера требует усовершенствования. Имела место самовольная работа кокора. Метод заряжания действует безотказно, удобен в обращении для личного состава, но требует усовершенствования в части боевого клапана. По тактическому формуляру для развертывания требуется 1 час, для свертывания — 1 час 30 минут. Фактически же при низких температурах на свертывание — 4–5 часов, на развертывание — 3–4 часа. Оба погреба нужно соединить тележкой, одна тележка будет бегать по обоим погребам-вагонам. Иногда, когда путь был занят, снаряды переносились на руках. Замки завода «Большевик» имели отказы.
Общий вывод: система хорошая...
Кроме того, непосредственное применение транспортеров в боевых действиях показало, что схемы эшелонов железнодорожных батарей и наличие подвижного состава не отвечают условиям дальних походов при разрыве их по станциям и длительных стоянках. Это особенно проявилось в тот период, когда в 9-й ОЖДАБ третий эшелон был оторван от батареи на семь суток. [79]
Выявилась нецелесообразность использования так называемых контрольных платформ впереди паровозов. При постановке транспортеров на тупиковых позициях они затрудняли маневры, увеличивали время боеготовности батарей. Во время боевых действий паровозы не имели возможности ходить по установленным срокам на промывочный ремонт по причине полного отсутствия замены. Нерегулярное обеспечение углем приводило к тому, что паровозы с угольным отоплением топили дровами, из-за чего арки в топках были разрушены и ослабли кипятильные трубы. Практика также показала, что паровозы типа «Щ» не могут заменить в батареях паровозы «ЭМ».
После окончания советско-финляндской войны спокойной мирной жизни для Красной Армии и всей страны не предвиделось. Международная обстановка оставалась чрезвычайно сложной и опасной, угрожавшей новыми военными конфликтами. В журнале боевых действий 9-й железнодорожной батареи мы читаем записи, относящиеся к июню 1940 года:
Транспортеры развернулись на позиции по-боевому. Батарея к бою готова!
Получено приказание с КП дивизиона организовать ударную группу в составе 20 человек с тремя пулеметами для отражения наземного противника и воздушного десанта в радиусе трех километров от батареи.
Приказание командира батареи: 50-ти процентам личного состава батареи находиться на механизмах, 50-ти процентам отдыхать вблизи матчасти, не раздеваясь.
Впереди 9-ю и 17-ю ОЖДАБ ждали еще более суровые испытания! [80]
«Мукково» — атлантида советской железнодорожной артиллерии
В военно-исторической литературе, посвященной событиям Советско-финляндской войны 1939–1940 гг., а также Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., в архивных документах предвоенного и военного времени, когда речь идет о боевых походах тяжелых железнодорожных батарей по южному побережью Балтийского моря, постоянно упоминаются такие населенные пункты как Ораниенбаум, Большая Ижора, Лебяжье, Красная Горка, Калище, Котлы, Мукково, Валговицы, Усть-Луга и др.
В свое время почти все они были сугубо важными точками береговой обороны и в боевых донесениях часто обозначались, например, как «объект 500» или «объект 200», «объект 600» и пр.
Мукково, пожалуй, наиболее часто встречается в спецсообщениях той поры. По всем прямым и косвенным признакам оно представляло собой весьма важный узел военной инфраструктуры в системе береговой обороны Балтфлота. Судя по документам, в зоне с центром в Мукково в конце 30-х годов прошлого века был расквартирован значительный гарнизон, существовала развитая ремонтно-техническая база по обслуживанию подвижного состава тяжелых железнодорожных артиллерийских батарей, паровозов. Для транспортеров там или поблизости были оборудованы стационарные боевые позиции.
Можно сказать, что в Мукково состоялось официальное рождение 9-й батареи транспортеров TM-III-12.
Сюда, на базу Западного Укрепленного района КБФ, после своего сооружения на Николаевском заводе и пятисуточного похода прибыли три транспортера ТМ-III-12, составившие 9-ю ОЖДАБ. Здесь, как уже известно читателю, вышел «Приказ № 1 по отдельной тяжелой железнодорожной артиллерийской батарее (ОЖДАБ) 2-го отдельного тяжелого железнодорожного артиллерийского дивизиона (ОТЖДАД) ЛУСа ИУРа КБФ», датированный 22 декабря 1937 года.
В Мукково в начале февраля 1939 года, после проведения отстрела на НИМАП и после констатации специальной комиссии о том, что «строительство батареи № 9 (TM-III-12) окончено», находились все три транспортера 9-й ОЖДАБ. [81]
Из Мукково (точнее, с «объекта 700»), как свидетельствуют архивные данные, утром 30 ноября 1939 года, в день начала Советско-финляндской войны, был произведен обстрел финского острова Сескар.
Собственно здесь орудийные залпы тяжелых железнодорожных транспортеров ТМ-III-12 и ознаменовали начало Советско-финляндской войны 1939–1940 гг.
Отсюда, из Мукково, 9-я ОЖДАБ начала передислокацию на Карельский перешеек, где в то время шли ожесточенные бои. К вечеру 25 января 1940 года все три эшелона батареи изготовились к прохождению маршрута на станции Валговицы, и в 19.50 первый эшелон отправился в путь...
Сюда, в Мукково, 9-я ОЖДАБ вернулась 12 марта 1940 года после выполнения боевых задач на Карельском театре военных действий. Видно здорово насолили советские железнодорожные артустановки финнам под Выборгом, если 20 марта, неделю спустя после подписания мирного договора между Советским Союзом и Финляндией, Мукково подверглось налету авиации противника. Было сброшено две бомбы:
Одна бомба упала 200 метров впереди позиции{63} и вторая справа позиции 200 метров. Зенитная артиллерия вела огонь по самолетам противника.
Еще один налет финской авиации на Мукково был произведен 24 марта 1940 года.
Упоминается Мукково и в связи с объявлением приказа ЗУРа № 276: «Частям Западного Укрепленного района 16 мая 1940 года выйти в лагеря и регулярные занятия начать с 19 мая с/года».
9-я ОЖДАБ покинула Мукково и передислоцировалась на «объект 500» (по нашим представлениям, это район станции Хамолово на Кургальском полуострове), где в тот же день, 16 мая, батарея была «развернута на позиции и готова к бою». Однако 7 июня 1940 года было «получено приказание командира 2-го отд. ж. д. арт. дивизиона 08-го июня отправить тр-ры на базу «Мукково» для перестволения».
В журнале боевых действий 9-й ОЖДАБ о развитии последующих событий сделана такая запись:
Перестволение произведено только на 1-м тр-ре, (на) 2-м и 3-м тр-ре не производилось, вернулись{64} в виду осложненных конфликтов между СССР и Эстонией, Латвией и Литвой. [82]
Перестволение (лейнирование), т. е. замена внутренних труб (лейнеров) расстрелянных стволов железнодорожных артустановок являлось весьма сложной инженерно-технической задачей. В данном случае мы обращаем внимание читателя на то, что для выполнения такой операции необходимо было иметь соответствующие условия, оборудование и пр. В Мукково, всем этим, как видно, располагали. И поэтому неслучайно в документах мы встречаем: «ст. Пятилетка, ст. Хамолово, ст. Усть-Луга, ст. Валговицы, ст. Лебяжье», но — «база Мукково»!
Здесь, в Мукково, осуществлялась подготовка двух железнодорожных батарей — 9-й (305-мм) и 17-й (180-мм) ОЖДАБ — к передислокации на финский полуостров Ханко, где Советский Союз с весны 1940 года начал создавать свою военно-морскую базу. В Мукково в связи с этим производились сложнейшие работы по демонтажу стволов транспортеров ТМ-III-12 и формировались спецэшелоны на Финляндию. Масштаб этой подготовки можно себе представить по одному лишь факту: для перебазирования только 9-й ОЖДАБ потребовалось 103 вагона!
12 сентября 1940 года председатель Совета народных комиссаров В. М. Молотов специальным письмом докладывал Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину о готовности к переводу на Ханко 9-й и 17-й железнодорожных артиллерийских батарей:
...В настоящее время батареи находятся в Лужском укрепленном секторе КБФ на cm. Валговицы Ленинградской ж.д. и к переходу на Ханко готовы.
Разрешение Генсека ЦК ВКП(б) было вскоре получено, и артиллерийские транспортеры из Мукково и Валговиц отправились в соседнюю страну искать славы и печали...
В этот период в Мукково на постоянной основе были дислоцированы Управление Лужского сектора береговой обороны КБФ, а также отдельный тяжелый железнодорожный артиллерийский дивизион. Здесь же располагалась школа по подготовке младшего начальствующего состава и некоторые другие службы береговой обороны КБФ.
Последние свидетельства о Мукково как о действующей базе Балтфлота сохранились и с первых дней Великой Отечественной войны 1941–1945гг. 18-я батарея 180-мм железнодорожных артустановок TM-I-180 [83] под командованием капитана В. П. Лисецкого, вырвавшись из окружения в районе Либавы, пробилась сначала на Псков, а далее, 24 июня 1941 года, пошла на Мукково.
Но, если практически все вышеназванные пункты и сегодня легко находимы на обычных политико-административных и даже на туристических картах, то Мукково... словно сквозь землю провалилось. Ни на одной нынешней общедоступной карте Ленинградской области оно не значится. Наши попытки навести справки о Мукково у ветеранов Великой Отечественной войны, служивших в тех местах, или у ныне несущих службу командиров Балтфлота результатов не дали. О Мукково большинство из них вовсе не слышали, а те, у которых это название и сохранилось в памяти, ничего существенного сказать не могли{65}.
Исследуя документы, я, понятно, не мог не попытаться хотя бы приблизительно определить расположение этого селения. Например, журнал боевых действий 9-й ОЖДАБ, который буквально по минутам зафиксировал все перемещения батареи в указанный период времени, свидетельствует, что в 17 часов 6 марта 1940 года на 9-й ОЖДАБ, когда она находилась на станции Лоунатиоки, была «получена шифрограмма коменданта района батарее передислоцироваться с позиции из Финляндии на базу «Мукково». Батарея в указанную точку следовала, в частности, по маршруту: Ораниенбаум — Большая Ижора — Лебяжье — Копорье — Котлы — Валговицы — Мукково.
На стр. 20 означенного журнала завершающая часть этого похода была 12 марта 1940 года описана следующим образом:
4.58. 1-й эшелон прибыл на ст. Валговицы.
5.10. 1-й эшелон отправился со ст. Валговицы.
5.25. 1-й эшелон прибыл на базу в Мукково.
11.45. 2-й эшелон прибыл на базу в Мукково.
15.22. 3-й эшелон прибыл на базу в Мукково.
Читатель видит, конечно, что перемещение 1-го эшелона от станции Валговицы до конечного пункта — «базы Мукково» — потребовало всего 15 минут. Если положить в основу расчета транспортировку батареи на то время со средней скоростью 40–50 километров в час, а также учесть [84] замедление движения на завершающем отрезке пути, то можно предположить, что Мукково от станции Валговицы находится где-то в 2–3 километрах.
Таким же методом, сопоставляя информацию различных документов, можно сделать вывод и о том, что Мукково — это или и есть тот самый таинственный «объект 700», или находится поблизости от него.
Интрига, которая в моих глазах стала окружать Мукково, требовала разрешения возникавших вопросов и в конце концов укрепила намерение разыскать эту Атлантиду отечественной железнодорожной артиллерии.
Очень немногое удалось найти в интернете. На одном из сайтов «информационной паутины» сообщалось, что в середине 30-х годов прошлого века деревня Мукково, заселенная в основном финно-угорским населением, была определена под размещение военной базы Балтфлота. Жители были выселены...
Все, у кого я наводил справки о территории, на которой находилось Мукково, (ныне она входит в состав Кингисеппского района Ленинградской области) однозначно утверждали, что это место по-прежнему находится в закрытой военной зоне и поэтому без специального разрешения ехать туда нет смысла. Слава Богу, мне было у кого искать помощи. В который уже раз я обратился за поддержкой к вице-адмиралу М. К. Барскову{66}. М. К. Барсков лично переговорил о моем деле с командиром Ленинградской военно-морской базы вице-адмиралом В. Ю. Кудрявцевым. Тот поручил кураторство моего поиска Мукково заместителю по вооружению Ю. И. Морозову, который, в свою очередь, дал мне в сопровождение капитана второго ранга А. В. Даниличева. Однако, в связи с тем, что в тот момент на ЛВМБ работало несколько комиссий из Москвы и, к тому же, я обусловил время своего путешествия обязательно выходными днями, транспорт мне Ю. И. Морозов не пообещал. На помощь пришел мой зять Сергей Бацов{67}, сотрудник одной из исследовательских фирм Санкт-Петербурга. Он рассказал о предмете моего интереса руководству фирмы, и нам был предоставлен мощный, словно летающая капсула, автомобиль-внедорожник «Мерседес-Брабус» с водителем.
Ранним утром 17 июля 2004 года, как только я сошел с поезда на Московском вокзале Санкт-Петербурга, автомобиль и его водитель [85] Степаныч, (так он представился и не разрешил обращаться к нему иначе), были в полной готовности у перрона. Капитан второго ранга А. В. Даниличев тоже ожидал нас. Он был в форме. Все чин-чинарем! Допуск в военную зону будет обеспечен!
Чтобы выиграть время, мы не стали копировать линию побережья Финского залива, а двинулись почти прямиком туда, где могло быть Мукково, по маршруту: Красное Село — Кипень — Сельцо — Бегуницы — Алексеевка — Керстово — Котельский — Кямиши.
Я давно уже обдумал план своего пребывания в Мукково. Первое дело — встретиться с командиром части, а затем с кем-то из грамотных технарей базы (хорошо бы найти такого, чтобы помнил рассказы своих предшественников о предвоенном периоде и годах после Великой Отечественной). С ним осмотреть стационарные боевые позиции железнодорожных батарей или то, что от них осталось. Обязательно встретиться с ветеранами войны — артиллеристами-железнодорожниками. В конце концов, поговорить с вдовами! Если в части есть какой-нибудь музейчик или «Красный уголок», то непременно заглянуть туда...
Почти полторы сотни километров на нашем «аппарате» мы «сделали» быстро, однако ни на одном из дорожных указателей «Мукково» не встретилось. Всяческие сомнения множились во мне по мере нашего продвижения. Котлы, Калище, Валговицы на щитах присутствовали, а «Мукково» — не было...
Спрашиваю сопровождающего офицера:
— Перед тем, как ехать, Вы связывались с кем-нибудь из командиров в Мукково, передавали им мой вопросник?
— Нет, не связывался!..
— ?!
— Там есть наша воинская часть. Она сейчас упраздняется, но я думаю, что мы с помощью людей, которые остались в части, все разыщем...
— А, где там? Как туда проехать?
— Будем вместе искать.
Мы проскочили почти до Хаболово, а нужный нам населенный пункт никак себя не обнаруживал...
— Степаныч! Стоп! Поворачиваем на Валговицы. Приедем на станцию и там, в администрации, разберемся, что к чему. Там наверняка скажут, как проехать на Мукково. [86]
Мы повернули и скоро уже качались на волнах донельзя разбитой грунтового проселка, идущего рядом с железнодорожным полотном. С обеих сторон высокий запущенный лес...
— Степаныч! Ну, не может быть, чтобы такая дорога вела к станции! Какая-то ошибка.
— Едем точно по знакам!
Через некоторое время впереди обозначился ветхий сарай и неподалеку от него, на живописной поляне, такого же возраста типовой железнодорожный барак... О государственном статусе этого поселения свидетельствовали почтовый ящик на стене сарая и прислоненный к нему шест с листом жести: «Остановка локомотива».
— Степаныч, тормози! Пойду спрашивать. Может быть есть там живая душа.
На стук никто не вышел, но видно было, что входная дверь не заперта. Я осторожно вошел в сенцы, продвинулся дальше, и увидел абсолютно библейскую картину: крохотная старушка, лет, наверное, около девяноста, у непрозрачного окошка трудится на прялке. Можно ли еще где-то в России сегодня увидеть такое?
Старушка, назвавшаяся Еленой Павловной, совсем даже не испугалась и не удивилась моему приходу. Как будто к ней в эту Тьмутаракань по три раза на день заявляются гости из Москвы и интересуются историей Мукково.
— Да, это и есть станция Валговицы.
В этот момент я вспомнил служебную записку В. М. Молотова к И. В. Сталину с упоминанием этой станции.
— А о Мукково что-нибудь слышали?
— Как не слышать!.. Оно в полутора километрах отсюда. Раньше туда была дорога, но теперь лесом вам не проехать. Там все завалено деревьями.
И тут мои спутники пришли за мной и объявили, что приехали люди, которые «все знают».
Соседи подтвердили, что мы действительно неподалеку от Мукково, только села этого на земле давно уже нет. Во время Великой Отечественной войны немцы дотла сожгли его. А место это — на территории воинской части. Попасть туда можно, но только кружным путем.
Анатолий Леонидович Смирнов — сильный и красивый человек лет сорока от роду, который приехал сюда, в Валговицы навестить мать, более тридцати лет проработавшую на железной дороге, вызвался сопроводить [87] нас. Мы последовали за его автомобилем и минут через десять остановились перед металлическими воротами с черными якорями и красными звездами, что свидетельствовало о принадлежности территории, находящейся за ними, к Военно-Морскому флоту России.
Казалось, что ситуация наконец-то «вытанцовывается» и скоро мы будем в обществе компетентных военных чинов и получим информацию в полном объеме. Настороженность, однако, вызывало то, что, проход на территорию части никем не охранялся.
Теперь уже вступил в свои полномочия представитель ЛВМБ А. В. Даниличев. Он отправился искать должностных лиц, а мы остались перед воротами. А. Л. Смирнов, хорошо знающий округу как местный житель и охотник, рассказывал нам:
— Военные перед войной здесь обустроились основательно. Наряду со многими другими объектами, возвели несколько каменных домов. В них жили командиры с семьями и размещались казармы для краснофлотцев. Возле Мукково оборудовали пристань для гидросамолетов. У берега озера до сих пор можно видеть обломки одного из них.
— А что сохранилось в Мукково от тех времен?
— Да ничего не сохранилось!.. Когда немцы подходили к этим местам, а наши отступали к Ленинграду, все, что было построено здесь в 30-е годы, нами же было взорвано, уничтожено. Пришли немцы — село сожгли, чтобы партизаны не водились. Уходя, фашисты остатки разрушили... Будете ходить по лесу на территории воинской части, осторожнее! Там кругом бетонные колодцы, желоба, масса подземных коммуникаций, паровозная яма, взорванные блиндажи. Не провалитесь в какую-нибудь шахту! Всякое в этой земле осталось...
Рассказ А. Л. Смирнова полностью вписывался в то, что я своими глазами видел на Ханко. Советские артиллеристы, покидая позиции железнодорожных артустановок в Тяхтоме и Тверминне, превратили в бетонное крошево все, что только могли, чтобы созданное ими не досталось противнику...
Ожесточенные бои с немецко-фашистскими захватчиками на Лужском рубеже развернулись с 10 июля 1941 года. К 21 августа немцы прорвали оборону советских войск и вышли на ближние подступы к Ленинграду. В этот период, надо полагать, и закончило свое существование Мукково как военная база Балтфлота.
В эту картину укладывалось и то, что после завершения Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Мукково больше не фигурировало [88] в официальных документах как действующий объект в системе береговой обороны Балтфлота.
Вернувшиеся в январе 1945 года из финского плена железнодорожные артиллерийские установки бывших 9-й и 17-й ОЖДАБ базировались в Лебяжьем, в Балтийске, в Палдиски и других точках на побережье Балтики, но никогда больше не были отмечены в Мукково.
...Через некоторое время на песчаной дороге показался А. В. Даниличев, а рядом с ним с чувством полного воинского достоинства шагала одетая по-штатски высокая худощавая женщина в платке, на плече у которой качалась винтовка с примкнутым штыком. Я представился. Мукковская амазонка назвалась Валентиной Григорьевной. С такой колоритной защитницей военно-морских рубежей России мне до сей поры встречаться не приходилось, и поэтому я попросил разрешения сфотографироваться с ней. Она не возражала. После этого общим конвоем мимо многочисленных и не пугающих сегодня объявлений «Осторожно! Стреляют!» мы пошли на представление начальству.
Старшей на территории упраздняемой воинской части оказалась тоже женщина: Татьяна Марковна{68}. Она оказалась, как это и подобает командиру, значительно строже своей товарки и фамилию, как и должность, назвать отказалась: не положено!
О железнодорожных артиллерийских транспортерах, их позициях, о событиях, происходивших здесь во время Советско-финляндской и Великой Отечественной войн, теперешние хозяйки бывшей военной базы «Мукково» ничего сказать не могли. О железнодорожных артустановках они даже не слышали.
— Если бы здесь было что-то подобное тому, о чем вы говорите, то об этом, хоть кто-нибудь из местных жителей, да знал бы, — говорили они нам.
— А в этих лесах сохранились железнодорожные пути?
— Тут везде были рельсы, только сейчас их все разворовали.
— Как это разворовали!..
— А так! Когда страну одолел дикий капитализм, так все и разграбили. Приезжали какие-то люди, отдирали рельсы со шпал и сдавали [89] в металлолом!.. И с лесом не лучше!.. Вырубают его, причем самым варварским способом, все, кому не лень!..
Татьяна Марковна провела нас по оставшемуся на территории войсковой части отрезку железнодорожной ветки, имевшей когда-то выход на союзные магистрали, и по которой в прошлом двигались грозные артсистемы. Обратило на себя внимание обилие земляники. Мы на ходу срывали ягоды и задавали вопросы нашей хозяйке. Она предупредила:
— Имейте в виду, что у нас кроме земляники и змей много.
Мы подошли к границе охраняемого столь доблестным боевым подразделением участка. Впереди был завал из большущих деревьев, опутанный колючей проволокой.
— Дальше я Вас не поведу! Там земля не моя!..
— А можно мы сами туда пройдем!.. Может быть что-то и разыщем!..
— Ищите, только не заблудитесь!
Мы с Сергеем преодолели заграждения и оказались на «ничейной земле». Сразу за завалом на железнодорожной насыпи рельсов не было. Старые шпалы еще хранили их следы... Трасса уходила в глубину леса. Может быть там и находится бывший «объект 700»? Мы сначала шли по ней, а потом свернули на одно из ответвлений, предположив, что возможно это и есть «ус» для «стрельбы с пути» и надеясь там обнаружить что-нибудь интересное. Потом обследовали еще один участок...
Уже в первые полчаса мы убедились, что весь окружающий лес буквально пронизан мертвыми железнодорожными насыпями. Подтверждались слова Анатолия Смирнова:
— Стоит только из Валговиц войти в лес, как сразу пойдут железнодорожные ветки. Первая, вторая, третья, четвертая, пятая... Больше десятка. Они идут то параллельно, то соединяются, то расходятся...
Некоторые насыпи за многие годы бездействия уже обросли мелколесьем, другие покрылись ровным травяным ковром и заманчиво заворачивали в непролазные дебри. Многие были перегорожены завалами. И трудно было разобрать: то ли это следы буйства стихии, то ли результат осознанной деятельности человека, закрывшего путь к какой-то тайне?
Знакомые чувства вернулись ко мне. Их я уже испытал во время поездки на финский полуостров Ханко, тоже омываемый водами Балтики. Здесь, в Мукково, фактически такая же земля. Те же деревья и трава. Такое же ощущение романтики и горечи от того, что приходится лицезреть запустение и утрату памяти там, где когда-то кипела жизнь от концентрированного приложения коллективной воли, энергии и энтузиазма тысяч людей... [90]
И здесь, в сырых лесах Мукково, сегодня изуродованных браконьерами, мое воображение опять рисовало сюжеты из 30-х годов: образы командиров, определявших в штабных бункерах траектории полутонных снарядов на потенциальные цели, краснофлотцев, управлявших могучими артиллерийскими системами, сквозь дождь и темень продвигавших их сквозь хвойные коридоры к побережью Финского залива...
Мукково в предвоенные годы было настоящей Меккой военно-морской артиллерийской элиты Балтфлота... Самых больших военных деятелей Красной Армии и Военно-Морского флота СССР, политических эмиссаров высокого уровня видела и слышала эта земля. Здесь набирались практического опыта лучшие командиры железнодорожных батарей и отдельных транспортеров: М. М. Барановский, Г. В. Коптев, М. И. Мазанов, Л. М.Тудер, Н. 3. Волновский. Н. Н. Крайнев, П. М. Жилин, Г. И. Барбакадзе, В. Н. Меснянкин, А. К. Дробязко и другие. Все они неоднажды бывали здесь. Эта земля помнит их шаги и голоса... Многие из них провели на базе в Мукково может быть самые лучшие и счастливые минуты и часы своей жизни{69}...
Стационарных боевых позиций железнодорожных батарей или хотя бы каких-то их следов мы с Сергеем не обнаружили. Сегодня я знаю, что мы и не могли тогда этого сделать. Сама логика применения железнодорожных транспортеров как активного средства береговой обороны требовала выдвижения их для ведения огня на максимально близкое расстояние к побережью с тем, чтобы максимально расширить сектор обстрела морской акватории. Поэтому стационарные площадки «объекта 700» нужно было искать на самой оконечности полуострова Когонпя. Без схемы железнодорожных путей, без хорошего проводника мы не могли в ту нашу поездку хоть в какой-то степени представить себе и базу Мукково конца 30-х годов...
Грешная мелькнула мысль: вот бы встретиться и переговорить с рельсокрадами! Уж они-то наверняка знают, что и где было и что осталось в этом лесу...
Вернувшись на территорию воинской части, мы обследовали некоторые внутренние участки леса и действительно обнаружили, как и на Ханко, многочисленные извивы оплывших окопов, заросшие мхом и уже [91] взрослыми деревьями остатки взорванных фортификационных сооружений. В некоторых местах железобетонные конструкции, высоко взметнув среди деревьев искореженную от взрывов арматуру, создавали изощренные сюрреалистические композиции...
На том месте, где когда-то была деревня Мукково, мы тоже побывали.
У дороги, в двухметровых будыльях сорной травы, мы не сразу заметили памятный знак, изготовленный по-простому в какой-то местной мастерской. Но слова, которые там были прописаны, вводили Мукково в известный всему миру трагический мартиролог сожженных фашистами белорусских, украинских и русских деревень.
Мукково было одной из более чем 4 тысяч деревень, сел и поселков Ленинградской области сожженных, разоренных и разграбленных немецко-фашистскими оккупантами.
Черным по красному на мемориальной доске было написано:
Здесь в 1941–1944 гг. была сожжена деревня Мукково. Нет запаха более горького, чем гарь пепелищ.
В 1984 году город Кингисепп — районный центр, на территории которого располагалось Мукково — «за мужество и стойкость, проявленные его защитниками в годы войны и за достижения в мирном строительстве» был награжден орденом Отечественной войны I степени. В этой награде отражены заслуги не только воинов 8-й армии, не только местных партизан, но и артиллеристов-железнодорожников, командиров и краснофлотцев базы «Мукково», героически сражавшихся на этих рубежах в августе 1941 года.
Хотя мы и не сделали во время своей поездки феноменальных открытий, в Санкт-Петербург мы возвращались с глубоким моральным и гражданским удовлетворением. Мы совершили паломничество в Мукково, поклонились тому месту, которое когда-то держало на себе пласт неповторимых времен, деяний и человеческих жизней!.. Поклонились памяти наших предков, защитников Отечества!..
* * *
Удовлетвориться той малостью, что удалось узнать о Мукково, я не мог и, захваченный жаждой поиска, продолжил свои изыскания и после возвращения в Москву. Через Анатолия Смирнова установил контакты [92] с газетой города Кингисеппа «Восточный Берег», узнал, кто пишет на темы местной истории и вышел на журналистку Ольгу Владимировну Дятко, а через нее — на краеведа Тамару Гавриловну Барабаш. Эти отзывчивые и самоотверженные люди помогли мне познакомиться со старожилами Мукково: Кирой Терентьевной Павловой — ныне жительницей поселка Большие Валговицы, Ниной Тимофеевной Нагорной, проживающей в Эстонии, в городе Нарве, и ее мадшей сестрой Валентиной Тимофеевной Паниной из Таллина.
Крупицы их воспоминаний, соединенные воедино, позволили мне представить, хоть и виртуальный, но весьма реалистичный облик деревни и «базы» Мукково в предвоенные годы.
Деревня была, что называется, ни мала, ни велика — в 22 дома. Стояла на хорошем, возвышенном месте, на берегу Бабинского озера. Ее единственная улица спускалась чуть ли не к самой воде. Информация из сети интернет о том, что она в 30-е годы прошлого века была заселена угро-финским населением оказалась полностью неверной. В Мукково, которое тогда относилось к Великинскому сельскому совету, жили в то время только русские: Ивановы, Федоровы, Байковы, Васильевы...
На переломе 30-х годов здесь образовался колхоз «Авангард». Мукковцы сеяли рожь, пшеницу, лен, овес. Занимались рыбной ловлей. Держали скот, поэтому на праздники всегда коптили окорока. В церковь ходили в соседние Валговицы, так как своей в деревне церкви не было. Престольным праздником у сельчан была Троица. В этот день в Мукково стекались люди из окрестных деревень и хуторов. Здесь варили такое домашнее пиво, от которого, по словам К. Т. Павловой, даже бочонки ходуном ходили.
За несколько лет до начала войны в этих местах началось создание военной базы Балтфлота. Гарнизон вобрал в себя и Мукково, и близлежащую территорию. Военных тогда много приехало в эти края. Большинство из них было в морской форме. В лесах были прорублены просеки и уложены рельсы на многочисленных железнодорожных ветках. Было построено несколько каменных домов, в которых стали жить семьи командиров. Мукково стало закрытой зоной. Но, как вспоминает К. Т. Павлова, в гарнизоне работал клуб, крутили кино, устраивались концерты. Деревенских ребятишек в первое время туда иногда пускали. Разрешалось им посещать гарнизонную столовую и буфет, в котором всегда продавали сладости. А потом (по рассказам, в 1935 году) жителей Мукково и соседних деревень с территории военной базы выселили. О новом месте жительства [93] переселенцы должны были думать сами. Военные выплатили им компенсацию за строение, а дальше каждый действовал по-своему усмотрению. Большинство обустроилось в близлежащих населенных пунктах.
В августе 1941 года советские войска покинули Мукково. Однако там оставались жить семьи некоторых военных. В освободившееся жилье вернулись и некоторые местные жители.
Кира Терентьевна Павлова вспоминает:
— В оккупированном Мукково мы прожили до осени 1944 года. У нас был старостой дядя Алексаша. Однажды будучи в волости, в Котлах, он узнал, что немцы наметили сжечь в ближайшее время несколько деревень. В числе приговоренных были Савикино, Бабино и Мукково. Он предупредил нас, что это произойдет буквально на днях. Увидев с нашего берега, как горели Бабино и Савикино, пять семей той же ночью покинули Мукково и ушли в лес. Наутро в деревню приехали немцы, оцепили ее, всех, кто еще оставался там, погрузили в машины и увезли, а деревню спалили. В лесу, где озеро Бабинское соединяется с озером Хаболовским речкой с необыкновенным названием — Святой, мы зимовали три месяца: ноябрь, декабрь и январь. Построили из бревен подобие избушки. С собой ничего взять не успели, поэтому питались плохо. Когда немцы оставили сожженное Мукково, беглецы по льду озера пробирались в деревню и вскрывали ямы с картошкой, припасенные с осени. 1 февраля 1944 года нас освободили. Жить нам с мамой было негде...
Сегодня на месте Мукково просторное, гектаров в пятнадцать, покатистое в сторону Бабинского озера поле, от края до края заросшее высоченной травой с простыми и трогательными розовыми цветами. Цветов много. Один — к одному. По этой траве даже ходить тяжело. Она такой плотности и биологической силы, что ее не прокосить никакому косарю. А когда смотришь на это поле с дальней кромки, как бы чуть свысока, то, кажется, будто всю бывшую деревню Мукково и все то, что здесь было создано русскими людьми в 30-е годы двадцатого века, Господь накрыл легким и нежным ситцем... [94]