Содержание
«Военная Литература»
Военная мысль

Глава вторая.

Римская милиция. Борьба Рима с Ганнибалом

Рим. — Легион. — Деление по возрастам. — Манипулы. Вооружение. —Командный состав. — Римская дисциплина. — Значение второй Пунической войны. — Карфагенская армия. — План Ганнибала. — Стратегия Фабия Кунктатора. — Канны. — Линейная тактика Сципиона Африканского. — Сражение при Заме.

Рим в доисторическую эпоху, по-видимому, пережил более сильно развитый феодальный период жизни государства, чем Греция.

Феодалы доисторического Рима выработали крепкую и пустившую прочные социальные корни аристократию — патрициев. С падение монархии и основанием римской республики (510 г. до Р. X.) история Рима в главных чертах становится доступной для нас; мы можем представить себе картину состояния вооруженной силы Рима с этого Времени, но первым сражением, о событиях которого мы можем уверенно говорить и которое дает нам возможность видеть эту вооруженную силу в деле, является сражение при Каннах.

Старый торговый город Рим, вместе со своей небольшой округой — 983 кв. килом. (граница находилась в 17 верстах от центра), имел в эпоху основания республики около 60 тысяч жителей. Государственное устройство характеризовалось теснейшей смычкой города и деревни. Военной службой были обязаны поголовно все свободные мужчины, в возрасте от 17 до 46 лет, числом около 9 тысяч. Более состоятельные горожане — всадники — комплектовали конницу (600 человек). Относительно зажиточные люди являлись с вооружением гоплита. Неимущие являлись по призыву с копьем или пращей и несли преимущественно нестроевую службу.

В течение всего периода существования милиции, в Риме уделялось ее комплектованию особое внимание государственной власти: сенат, на основании тщательно веденных цензовых списков, каждый год составлял новую раскладку воинской повинности между общинами. Обязанность граждан являться по призыву не только декларировалась, но и тщательно контролировалась. [50]

Таким образом, существенный признак римской, как и афинской, милиции заключался в привлечении к оружию граждан собственников. Основу римской милиции первоначально составляли имущие классы. Как мы увидим, переход к профессиональному солдату был связан в Риме, как и в Греции, с переносом комплектования армии на бедноту. Профессиональная армия из пролетариев оказалась способной достигнуть высшего уровня военного искусства, но она явилась в гораздо меньше степени связанной с буржуазной республикой{25} и лишенной той политической устойчивости, которая составляла славу римской милиции, комплектовавшейся господствовавшими классами и крестьянством.

Римская республика была небогата, собирала свою казну посредством налогов на граждан, а не взносов со стороны союзников, как Афины; тем не менее милиционеру полагался в Риме паек, который расценивался в год в 75 динариев, и ежегодное жалованье в 45 динариев{26}.

Легион. Так как, вместо монарха, войско подчинялось двум выборным бургомистрам города — консулам, то и все оно было поделено на 2 части, по 4.500 человек в каждой (3.000 пеших, 300 конных, 1.200 нестроевых и легко вооруженных), которые получили наименование легиона. С увеличением народонаселения росло и число легионов. Легион являлся, таким образом, административным делением, в боевом же порядке вся армия представляла сомкнутую массу — фалангу.

Деление по возрастам. В конце IV столетия до Р. X. деление милиционеров, в зависимости от их имущественного положения, утратилось; государство было уже достаточно богато, чтобы давать недостаточным милиционерам недостающее им вооружение. Нестроевой состав легиона (29% против 50% у греков) комплектовался из менее надежных элементов, преимущественно из населения недавно покоренных областей.

Строевой состав стал делиться по возрастам на младших — гастатов (1200 человек), средних — принципов (столько же) и старейших — триариев (600), при чем единицы гастатов — манипулы — образовывали передние шеренги фаланги, манипулы принципов — средние, а триариев — задние. Профессиональных солдат так организовать [51] нельзя: каждый наемник получает равную плату, и опасность должна делиться поровну или случайно. Когда Рим, после Канн, начал переходить к профессиональному солдату, это деление на возрасты в действительности утратилось. Но в организованной милиции такое деление отвечало обстановке: более рьяная и физически сильная молодежь принимала на себя всю тяжесть рукопашной схватки, а отцы семейств, как и в немецком ландвере, подвергались опасности только в крайних случаях, когда нужно было заполнить разрыв, образовавшийся в фаланге.

Манипулы. Гастэты, принципы и триарии образовывали до 10 манипул, силой по 120 гоплитов (у триариев — 60 гоплитов). Манипулы строились в 6 шеренг в глубину и имели, следовательно, у гастатов и принципов по 20 человек в шеренге, а у триариев по 10 человек. Манипулы делились каждая на две центурии, которые строились рядом. Фронт легиона образовывали 10 манипул гастатов, 200 человек по фронту. Между манипулами оставались маленькие интервалы — щели. Смысл этих щелей в общей фаланге был очень глубокий. Когда римская армия — иногда свыше десяти легионов, занимая своей фалангой фронт в 1—2 версты, наступала, то сохранение направления, особенно на пересеченной местности, для всего фронта было очень трудно. Известно, как трудно провести и по гладкому полю, на церемониальном марше, по отмеченному линейными направлению, даже развернутую роту — часто всего 50 человек в одной шеренге, без ломки равнения и разрывов. А в боевых условиях, при движении в первой шеренге 2000-3000 человек, разрывы, и довольно значительные, являлись обыденным, частым явлением. Борьба с ними путем остановки и подравнивания губительна для быстроты маневра и представляет паллиатив. А между тем, каждый разрыв в фаланге, обнажая два неприкрытых фланга, представляет готовый прорыв боевого порядка и может вести к поражению. Поэтому римляне и дали не тактическую, правда, а только строевую самостоятельность каждой манипуле. Шеренга в 20 человек, даже неопытных милиционеров, легко может быть обучена движению без разрывов. Каждая манипула имела свой значок (они подравнивались при общем наступлении), и каждый милиционер обязан был ни в коем случае от него не отрываться и не терять свое место в манипуле. Интервалы между манипулами, очень небольшие, смягчали толчки при движении, когда манипулы то сближались вплотную, то нескольку расходились. Нормально в момент рукопашной схватки они исчезали вследствие более свободного размещения людей в момент атаки и действия оружием. Но если, как это неоднократно повторялось, столкновение с противником происходило в [53] момент образовавшегося между двумя манипулами гастатов разрыва, то этот разрыв автоматически заполнялся стоявшёй сзади манипулой принципов или ее центурией{27}, если в разрыве не могла поместиться целая манипула. С этой целью манипулы гастатов, принципов и триариев стояли не в затылок друг другу, а как при кирпичной кладке — центр последующих манипул за швом предшествующих.

Интервалы между манипулами представляли и ту выгоду, что позволяли употреблять в гораздо более широкой мере метательное оружие. При сплошной фаланге действующие впереди легковооруженные должны были отходить заблаговременно за фланги, чтобы не быть раздавленными между двумя наступающими друг на друга фронтами, что при недальнобойности тогдашнего оружия давало возможность легко вооруженным действовать исключительно впереди флангов. Щели же между манипулами позволяли легко вооруженным скрываться через них к моменту решительной схватки и, таким образом, сравнительно долго оставаться перёд фронтом.

Как ни очевидны выгоды манипулярного построения фаланги, чтобы принять такое построение, недостаточно догадаться о нем, знать его. Нужна предпосылка о высшей ступени сплоченности, а высшей ступени доверия к товарищам, о высших достижениях в отношении дисциплины. Недостаточно дисциплинированному греку только могучее чувство локтя, только осязаемая очевидность отсутствия щелей в фаланге давала уверенность, что в момент схватки он не будет предоставлен своим силам. Римский милиционер, выросший в условиях железной дисциплины, наступал с готовым разрывом в сплошной фаланге, убежденно, веря, что в момент столкновения этот разрыв будет заполнен, и два суровых проводника римской дисциплины — два центуриона — фельдфебеля, стоявшие позади в манипуле принципов, обязанные скомандовать и обязательно повести в разрыв своих принципов, имели достаточно авторитетный вид, чтобы поддержать это доверие{28}.

Вооружение. На вторую половину IV столетия выпадает и установка окончательного типа вооружения римского, легионера. Копье, которое не представляло удобств для рукопашной схватки, было сохранено только у триариев, [53] которые в свалке почти не участвовали., Главным оружием легионера являлся меч; вместо копья, гастаты и принципы имели пилум — короткое копье, дротик; подойдя на близкое расстояние, две первых шеренги гастатов, по общему знаку, метали свои пилумы, и, после этого залпа, римская фаланга стремительно бросалась в рукопашную, обнажая мечи.

1.200 нестроевых и легковооруженных распределялись в административном порядке по 40 человек на манипулу. Таким образом, 2 нестроевых приходилось на 6 гастатов или принципов и на 3 триария. Около 200 легковооруженных участвовало в бою перед фронтом легиона. Если последний имел открытый фланг, то на нем могло принять участие в бою еще небольшое число легковооруженных. Небольшая часть следовала за триариями для подборки раненых, главная же масса оставалась сторожить лагерь.

Превосходство римлян в тактике достигалось не творчеством в отношении военного искусства на полях сражений, а превосходством дисциплины, вооружения и выработанного метода стремительной атаки густых масс пехоты (нормально — 15 шеренг). Римская конница, продолжавшая комплектоваться из богатейших граждан и строившаяся на флангах, особым искусством и доблестью не отличалась. Как и греческая фаланга, римская фаланга способна была износить удар только в одну сторону, и какое бы количество легионов ни входило в нее, она была почти беззащитна в случае атаки неприятеля с нескольких сторон. Манипулы не представляли тактических единиц, способных к самостоятельному маневрированию, и не было командного состава, который мог бы скомпоновать и осуществить тактический маневр частью всей пехоты.

Командный состав римской милиций заслуживает особого внимания. Высший командный состав представлял высших гражданских чиновников. Штатские полководцы — консулы — (римские бургомистры) и почти столь же штатские генералы — легаты — и штаб-офицеры — трибуны, командующие отдельными легионами, были, в большинстве случаев, молодыми людьми аристократического происхождения, с ничтожным боевым опытом. Такой высший командный состав мог проводить определенную схему боя, но к творчеству и проявлению инициативы на поле сражения был неспособен. Даже когда Рим перешел к профессиональным, солдатским армиям, это сохранение командования в руках гражданской магистратуры оказалось возможным. Римские наместники и губернаторы — проконсулы и преторы — командовали всеми войсками вверенных им провинций. Высший римский начальник не был вождем, не подавал примера воинам в бою, а являлся дающей приказание инстанцией. [54]

Эти немыслимо при недостаточно дисциплинированных войсках; это было немыслимо и Греции, и особенно было немыслимо в средние века, когда король или герцог в бою являлся только первым рыцарем своего войска{29}. Римская милиция была идеальным регулярным войском, над которым царствовал закон, удивительно дисциплинированным, необычно послушным орудием, как бы созданным для того, чтобы ему приказывали.

Римская дисциплина. Проводником этой дисциплины являлся младший офицер, выходивший из рядов наиболее надежных, опытных и исправных легионеров, с незначительным социальным положением, и выполнявший приблизительно функции современного фельдфебеля (центурион). Впрочем, тип его окончательно выработался, когда походы участились и удлинились, и когда Рим перешел к профессиональному солдату. Сильные, энергичные, авторитетные, хотя и вышедшие из народа, римские центурионы следили за всеми деталями службы; имея в руках виноградную лозу, они на месте же, в порядке управления, наказывали ею каждый проступок, каждое упущение легионера. Римская конница, вследствие условий своего комплектования, резко отличалась по дисциплине от пехоты и потому всегда уступала ей славу побед.

Консул был облечен правом предавать смертной казни в дисциплинарном порядке. Ему предшествовали ликторы с секирами и пучками розог, что являлось не только эмблемой власти, предоставленной ему законом, но и ору-, днем для осуществления ее на месте. Консул имел право децимирования, т. е. смертной казни, налагаемой на десятую часть целых строевых соединений, и такая массовая смертная казнь, как дисциплинарное наказание за неисправность службы, являлась не пустым словом, а применялась на деле (например, Антонием в походе против парфян). Штаб-офицер, трибун, имел право накладывать строжайшие телесные наказания, до избиения камнями включительно; что было равносильно приговору к смертной казни; случайно выживший это наказание должен был, под страхом смерти, навсегда оставить пределы республики. К наказанию избиением камнями приговаривался обязательно часовой, обнаруженный центурионом, совершавшим обход, спящим, и сам центурион, если бы он скрыл и не донес об этом проступке по начальству.

Пробным камнем дисциплины являются фортификационные работы. Греческого гоплита надо было продолжительно уговаривать, чтобы он взялся за лопату; римский же легионер, после самого утомительного перехода, не [55] располагался на отдых, не укрепив своего лагеря рвом с бруствером, усиленным палисадом. Тяжело вооруженный римский легионер нес на себе и шанцевый инструмент, а подчас и палисадины для лагеря, если приходилось разбивать его в безлесном месте.

Римское военное искусство замечательно этой железной дисциплиной, благодаря которой удалось создать всемирное государство. Республиканская форма государственного устройства не только не допускала подрыва дисциплины и авторитета закона, но возвела их на степень святыни.

Не только строгость и неумолимость дисциплинарных наказаний и непрерывный надзор центурионов содействовали постановке дисциплины на такую высоту, но и строевые учения. Манипулы обучались во всех случаях сохранять свой строй. Несколько манипул обучались движению развернутым фронтом, с сохранением взятых интервалов.

Основанное на удачном шаблоне и на величественной дисциплине римское военное искусство позволило успешно справиться с слабыми противниками, завоевать всю Италию, но поставило республику на край гибели, когда противником ее оказался великий полководец — Ганнибал, имевший в своих руках крепко сплоченную профессиональную армию, с великолепно подобранным и тактически образованным старшим командным составом.

Значение второй Пунической войны. Вторая Пуническая война (218 — 201 г. до Р. X.) для истории военного искусства имеет чрезвычайное значение Во-первых, часть событий этой войны может быть установлена вполне научно. В истории сражений древних и средних веков точнее всего наши сведения о Каннах Карфаген был разрушен, до нас не дошло ни строчки оригинальной карфагенской литературы, но древние римские и греческие историки пользовались по второй Пунической войне достоверным материалом, как с римской, так и с карфагенской стороны{30}. Дельбрюк в необычайно глубоких страницах Полибия, посвященных действиям карфагенян при Каннах, так резко отличающихся от обычной батальной живописи историков, готов видеть голос самого Ганнибала, реляцию его, попавшую через вторые руки к Полибию. Во-вторых, в этой войне мы видим величайшего полководца истории — Ганнибала. Как и Наполеон, Ганнибал окончил свою полководческую деятельность тяжелым военным поражением, но слава обоих великих побежденных полководцев не [56] затемнена их печальном концом. В-третьих, в течение этой войны военное искусство римлян пережило огромную эволюцию. Талантливый римский вождь, Сципион Африканский, сумел разгадать тайну побед Ганнибала и перестроил римскую милицию на уровень новых требований, которые вызывались стремлениями Рима к всемирному владычеству.

Карфаген, по своему географическому положению, отличался от Рима отсутствием своей округи, населенной крестьянами той же национальности. Африканские туземцы-ливийцы и нумидийцы, кочевавшие в ближайших к Карфагену степях, имели мало общего с культурными семитами города. Поэтому Карфаген был преимущественно морской державой, захватывал острова, богател морской торговлей в западной части Средиземного моря, а в Атлантическом океане занимал монопольное положение, обеспечив за собой оба берега Гибралтарского пролива. Сухопутная его армия формировалась исключительно из наемников; главным образом, это были чужеземцы; среди этих профессионалов военного дела было много греков, и в течение первой Пунической войны карфагеняне усвоили себе от греческого стратега Ксантипа все достижения греческого военного искусства. Первая Пуническая война (264-242г.) повела к потере Сицилии, а с ней и господства на море; ко второй Пунической войне Карфаген мог выставить только 70 трирем против 120 трирем Рима. Последовавшие при демобилизации после 1-й войны бунты наемных войск поставили на край гибели республику; на острове Сардиния все пунийские начальники с их штабами были перебиты солдатами, и Рим захватил этот остров, как беспризорный (238 г.).

Карфагенская армия. Гамилькар, карфагенский полководец, герой первой Пунической войны, получивший за свою энергию прозвище "Барка", т. е. молния, справился с ужасным солдатским бунтом, собрал около себя испытанный кадр военных, отправился с ними на Пиринейский полуостров и завоевал его до р. Эбро, чем создал компенсацию за потерянную Сицилию. Завоеванные области изобиловали богатыми серебряными рудниками. Армия жила без помощи Карфагена и почувствовала себя самостоятельной.

Политику Гамилькара после его смерти продолжал Газдрубал — его зять. Рим не препятствовал этому расширению карфагенского влияния, так как был занят завоеванием Цизальпинской Галлии (бассейн р. По), но связал Газдрубала обещанием не переходить на северный берег р. Эбро. После смерти Газдрубала армия провозгласила своим вождем Ганнибала, сына Гамилькара. Карфаген был вынужден признать его своим полководцем. В Карфагене опорой Ганнибала были "баркиды" — партия войны, партия [57] ненависти к Риму. Сохранить свое положение Ганнибал мог только успешными военными операциями — и он осадил и взял Сагунт, союзную Риму греческую колонию. На требование Рима выдать Ганнибала Карфаген мог ответить только отказом. Повод к войне двух соперников за господство на Средиземном море был дан, и решительная борьба началась{31}.

Ганнибал захватил инициативу. Он располагал профессиональной, глубоко ему преданной армией; те же наемники, которые столько раз убивали своих карфагенских полководцев, оставались дисциплинированными и послушными Ганнибалу при всех обстоятельствах. Ганнибал — почти единственный из военных полководцев, которому не пришлось сталкиваться с солдатскими волнениями и бунтами. Его армия из старых африканских кадров, пополненная набором иберийцев (на Пиринейском полуострове), превышала 50 тысяч, образовывала отдельные тактические единицы, которые под руководством опытных генералов на поле сражения могли самостоятельно маневрировать. Тактическое превосходство армии Ганнибала над римской милицией было несомненно, и оно еще усиливалось тем обстоятельством, что Ганнибал располагал безусловно превосходной конницей. Нумидийцы, союзники Ганнибала, доставили ему очень хорошую легкую конницу, а карфагенская тяжелая конница была способна не только наносить сильные удары, но представляла регулярную часть под командой офицеров, воспитанных еще Гамилькаром, и была настолько дисциплинирована, что не бросалась за добычей, а способна была к маневру на поле сражения по указанию полководца. Это были кирасиры древности.

План Ганнибала. Располагая таким превосходным тактическим орудием, учитывая слабую профессиональную подготовку вождей римской армии, Ганнибал мог не бояться встречи в поле даже с вдвое превосходными силами. Он составил смелый план перейти через Пиринеи, р. Рону и Альпы в Италию, разбить в поле римские войска и захватить и уничтожить Рим. При господстве римлян на море, [58] это был единственный способ перенести военные действия на римскую территорию. Ганнибалу пришлось отказаться от сообщений с тылом; надежды его покоились на возможности создать базу впереди, в тех областях Италии, которые отпадут от Рима. Последний только в момент падения Сагунта решил мобилизовать свои силы; в виду непопулярности войны среди союзников и беднейших слоев римского населения, мобилизация была неполной; однако, выставленные силы превышали по числу в полтора раза количество войск, выставлявшихся Римом в предшествовавшие войны. Работа по усилению карфагенской военной мощи Римом учтена не была. К тому же, имевшиеся силы были разделены на три почти равных армии — одна должна была удерживать в повиновении галлов в долине р. По, другая направлялась в Испанию, чтобы связать там Ганнибала, но не успела предупредить его даже в Галлии, на переправах через р. Рону, и третья сосредоточивалась в Сицилии, чтобы перенести борьбу в окрестности Карфагена. Эта стратегическая разброска сил предопределила поражение первых, лучших легионов римской милиции по частям.

Замысел Ганнибала приводил к вторжению в Италию и к овладению неприятельской столицей — Римом. Однако, вскоре ему пришлось изменить поставленную цель. Карфагенскому войску оказали сильное сопротивление уже между р. Эбро и Пиринеями населявшие эту местность галльские племена. Сильную борьбу с галлами ему пришлось выдержать и на переправах через р. Рону, а также в Альпах. Через Альпы Ганнибал привел немного более 20 тысяч солдат. Осада Рима требовала в пять раз больше сил, особенно при невозможности базироваться на подвоз морем и при необходимости одновременно удерживать обширную область, которая довольствовала бы осаждающую армию. Первой задачей Ганнибала было усилить свою армию. Значительная часть Цизальпинской Галлии, в которую он спустился с Альп, немедленно восстала; здесь Ганнибал создал себе промежуточную базу, перезимовал, несколько укомплектовался.

Однако, цизальпинские галлы, призывавшие Ганнибала, оказались не в состоянии дать ему нужные силы для осады Рима. Тогда Ганнибал выдвинул новую цель — перейти в южную, полугреческую Италию. В первую Пуническую войну итальянские греки поддерживали Рим; господствующий на. морях Карфаген являлся опасным конкурентом их торговли. С падением морского господства Карфагена это соперничество отпало. Ганнибал мог рассчитывать на отпадение и помощь этих богатых, но ненадежных союзников Рима. Но вместе с новыми союзниками на Ганнибала [59] выпала и тяжелая обязанность защищать их, что при господстве римлян на море представляло труднейшую задачу.

Таким образом, силы, имевшиеся в руках Ганнибала, ни разу не позволили ему перейти к осуществлению его сокрушительного замысла; он не сделал ни одной попытки перейти от угрозы Риму к атаке этого города.

Когда после побед на р. Тичино, на р. Треббии и на Тразименском озере Ганнибал на голову разбил римлян при Каннах, действительно началось отпадение италиков от Рима.

Капуя и Тарент, второй и третий города по величине после Рима, и целый ряд мелких городов и кантонов перешли на сторону Ганнибала. К нему перешли и Сиракузы. Стратегия и политика Ганнибал а были на это рассчитаны. Только одна треть Италии представляла полноправную территорию римской республики, две трети представляли подчиненные, еще не забывшие своей былой самостоятельности области. К ним и обратился Ганнибал, подчеркивая, что он явился в Италию не для завоевания, а для освобождения народов; пленных италиков Ганнибал отпускал на родину, чтобы они могли разносить вести о его могуществе и благородстве, а пленных римлян продавал тысячами в рабство{32}. 16 лет оставалась армия Ганнибала в пределах Италии, сохраняя свое тактическое превосходство. Но конституция римской республики оказалась достаточно прочной, чтобы выдержать ее тягостное, разлагающее влияние. Несмотря на поражения, на уничтожение Ганнибалом трех армий, Рим не оттянул гарнизонов с неспокойных границ, а мобилизовал до 10% всего населения государства{33}. Несмотря на огромные потери{34}, с полноправных областей римской республики, насчитывавших к началу войны 1 миллион населения, было выставлено 22 или 23 легиона (максимум — через 4 года после Канн). И если союзники, в общем подсчете, не отвалились, если хозяйственная жизнь не остановилась после поголовной мобилизации взрослого населения, если 16 лет прогулок вражеской армии по территории Рима не вызвали общего [60] распада, и стратегия и политика Ганнибала потерпели крах, то все это доказывает не ложность пути, по которому шел Ганнибал, а доказывает, что римская государственность, римская конституция, прочность господствующего класса, прочность уз, которыми связывал Рим с собой покоренные народы, выдержали самый трудный экзамен{35} (Чертеж № 2).

Стратегия Ганнибала вызывала и в свое время крупные нападки со стороны не понимавших ее лиц, так, вождю пунической конницы. Махарбалу, принадлежит знаменитое выражение, что Ганнибал умеет побеждать, но не умеет использовать своих побед.

Стратегия Фабия Кунктатора. При явном тактическом превосходстве карфагенских генералов и войск над римскими, которое выяснилось в первых боях, и при неспособности карфагенян атаковать римские войска в укрепленных лагерях, при отсутствии у Ганнибала средств и возможности заниматься осадами, естественно, стратегия римлян [61] должна была заключаться в уклонении от боя, в осаде и наказании отпадавших от них городов (Капуя была осаждена и взята римлянами на глазах у Ганнибала, который не мог прорвать циркумвалационной линии и напрасно старался заставить римлян бросить осаду, двинувшись и дойди до самых ворот Рима), в энергичной борьбе на второстепенных театрах. Такова и была стратегия диктатора Квинтия Фабия Максима, прозванного Кунктатором (Медлителем), стратегия, которую одобрял и сенат. Однако, римские плебеи, неохотно пошедшие на эту тяжелую войну, смотрели на затяжку ее, как на явление разорительное для бедного люда, создалась целая демагогическая агитация против осторожной стратегии Кунктатора; плебисцит дал равные с ним полководческие права магистру конницы Минуцию Руфу, стороннику активных действий, который едва не погиб со всем войском в устроенной ему Ганнибалом ловушке, будучи выручен Фабием Кунктатором, он сдал ему свои полномочия. Тогда римские плебеи, после истечения срока диктаторских полномочий Кунктатора, избрали в число консулов своего ставленника, Теренция Варрона; а так как другой консул, Эмилий Павел, являлся представителем осторожных взглядов сената и патрициев и подозревался в стремлении затянуть войну, то во главе соединенной римской армии, оперировавшей против Ганнибала, был поставлен не один начальник, а, вопреки здравому смыслу, два консула, чередовавшиеся в командовании через день. Теренций Варрон в выпавший на долю его командования день дал Ганнибалу сражение под Каннами (216 г.).

Канны. Ганнибал, несмотря на двойное превосходство римлян, был уверен в победе, когда римляне вышли на равнину, где карфагенская конница могла свободно маневрировать. Но ординарной победы для Ганнибала было недостаточно — ему нужно было полное уничтожение римской армии, и эту цель он отчетливо поставил перед собой.

Римляне{36} (55 тысяч гоплитов, 8 тысяч легковооруженных, 6 тысяч конницы плюс 10-тысячный гарнизон, оставленный в лагере) были построены в особенно глубокую фалангу (манипулы — 10 человек по фронту, 12 в глубину), в общем не менее 34 шеренг, такая глубина вызывалась стремлением развить максимальный натиск на фронте и не слишком затруднять наступление непомерной длиной фронта [62] пехоты, которая и так достигала полутора верст (1709 человек по фронту). Конница была распределена по флангам. Поле сражения, избранное Варроном на северном берегу Ауфидуса, представляло равнину, шириной около 3 верст, ограниченную на юге рекой, на севере — кустарником; кустарник и река представляли некоторое обеспечение флангов римлян от охватов превосходной неприятельской конницей. (Чертеж № 3).

Ганнибал вывел на поле сражения свою армию в шести колоннах. Две средних, общим числом 20 тыс., образовывались более слабой испанской и недавно навербованной галльской пехотой. Их окаймляли две колонны по 6 тыс. африканских испытанных ветеранов. Наконец, фланговые колонны были чисто кавалерийские — на левом фланге вся тяжело вооруженная конница — кирасиры Газдрубала, на правом — легкая, преимущественно нумидийская конница. Всего карфагенская конница насчитывала 10 тысяч коней. Равное с римлянами число легковооруженных маскировало фронт Ганнибала.

Стремясь к уничтожению врага, Ганнибал против могущественного римского фронта — 16 легионов — развернул только 20 тысяч человек своих средних колонн. Эти части должны были выдержать весь римский натиск; на них легли самые тяжелые потери. Большой соблазн был развернуть здесь самую надежную пехоту, так как оттого, выдержит ли она римский удар, зависела возможность выполнения плана Ганнибала — окружения неприятеля. Но Ганнибал не принес в жертву настоящему будущее и не развернул здесь своей африканской гвардии, потери в которой возместить было нельзя. Чтобы дать моральную упругость испанцам и галлам, Ганнибал со своим братом Маго и штабом расположился за ними, в центре: его сравнительно молодые солдаты дрались непосредственно на его глазах. Африканская пехота, предназначенная для удара на оба фланга неприятеля, осталась неразвернутой в колоннах за стыком между пехотой центра и кавалерийскими крыльями и приступила в выполнению маневра по особому приказанию Ганнибала. Левое кирасирское крыло предназначалось для производства решительного маневра; однако, если преждевременно побить и прогнать римскую конницу, когда римская пехота еще не ввязалась в бой, то этим неприятельскому полководцу была бы предоставлена возможность уклониться от боя и отступить. Конница должна была нанести удар в ту минуту, когда пехота уже настолько сблизится, что уклонение от боя станет невозможно.

Начался бой. Газдрубал с кирасирами опрокинул римских всадников, выслал отряд на помощь нумидийцам, которые вели бой с римскими всадниками левого крыла, и заставил [63] и здесь римскую конницу бежать и предоставить легионы их участи. Главная же масса конницы Газдрубала бросилась на тыл римской фаланги и заставила сначала повернуться назад задние шеренги триариев, а потом остановиться и всю фалангу.

На фронте, после короткого боя легковооруженных, римляне решительно атаковали галлов и испанцев, нанесли им большие потери и заставили карфагенский центр попятиться. Личное присутствие здесь Ганнибала удержало галлов от разрыва фронта и бегства. В решительную минуту, под влиянием удара с тыла, римская фаланга остановилась.

Остановка фаланги означала ее гибель. С флангов ударили африканцы, легковооруженные и конница метали с тыла дротики и стрелы. Только крайние шеренги окруженной толпы римских легионеров могли действовать оружием — задние были способны при атаке увеличить натиск, а при остановке фаланги представляли только мишени для летящих камней, дротиков и стрел. Почувствовав победу, энергично теснили повсюду карфагенские наемники; чем теснее сталпливались римляне, тем труднее было им действовать оружием, и положение их становилось безысходнее. После [64] длительного побоища 48 тысяч римлян было убито, 6 тысяч взято в плен, немногие пробились; из остатков 16 легионов римлянам удалось сформировать только 2 легиона. Карфагеняне потеряли около 5700 убитыми и много ранеными; потери легли преимущественно на центр — одних галлов было убито 4000.

Ганнибал решился, располагая вдвое слабейшей пехотой, на маневр охвата обоих неприятельских флангов, на окружение врага. Канны представляют бессмертный пример необыденного сражения, стремящегося к полному уничтожению врага. Маневр был связан с риском — слабому карфагенскому центру приходилось выдерживать всю тяжесть боя до выхода конницы в тыл и удара на фланги.

Римляне были беззащитны против тактики Ганнибала. Если бы у них были выделены крупные части, стоявшие под командой ответственных начальников, которые могли бы быть повернуты на три стороны, покуда в четвертую сторону ломила их фаланга, они. могли бы вырвать у Ганнибала победу. Но в римской милиции не было ни тактических единиц, способных к самостоятельному маневрированию, ни подготовленных частных начальников. Все 16 легионов стояли рядом и представляли одну массу, неспособную к расчлененному маневру. Милиция способна была выполнять только одну схему простой атаки и являлась легкой добычей тактически обученной, возглавляемой опытными генералами, профессиональной армии Ганнибала.

Линейная тактика Сципиона Африканского. Сражение под Каннами едва не взорвало основы римского государства, едва не вызвало общего его распада. В течение 14 лет после него римляне не осмеливались в чистом поле встречаться с карфагенянами. Но за эти 14 лет римская милиция постепенно получила качества и закал постоянной армии, стала маневроспособной. Каждый год Рим формировал из юношей по два легиона — таким образом, деление в глубину по возрастам утратило смысл. Начальники совершенствовались, особенно под влиянием гениального организатора, которого выдвинул Рим — Сципиона Африканского{37}. Последний постиг тайну тактического превосходства карфагенян и стремился расчленить римский боевой порядок, сделать отдельные части его способными к самостоятельному маневру. Манипулы по 3 объединились в когорты{38} [65] — своего рода батальон; сначала он представлял административную единицу в 500—600 бойцов, затем начал представлять отдельную тактическую единицу, способную к самостоятельному маневрированию. Так как в легионе утратилось деление по возрастам, то гастаты, принципы и триарии получили одинаковую боеспособность. Сципион значительно увеличил дистанцию между манипулами гастатов и принципов. Принципы Сципиона Африканского представляли уже не только задние шеренги фаланги, имеющие исключительную задачу — затыкать щели между манипулами гастатов, а вторую линию боевого порядка. Между Каннами и Замой произошла эволюция задачи принципов — от простой поддержки к линии. Линией называется часть боевого порядка, способная к самостоятельному маневрированию. Цели по условиям расположения второй линии в затылок и вблизи первой линии вторая линия не имеет еще полностью характера общего резерва, располагающегося совершенно независимо от перволинейных войск, то все же переход от фаланги к построению в несколько линий представлял эволюцию, захватывавшую большую часть пути к созданию боевого порядка с независимым общим резервом.

Если щели между римскими манипулами требовали высшей дисциплины и доверия к авторитету начальников, которых не было в греческой фаланге, то линейное построение предъявляло к психологии солдата еще более повышенные требования.

В первоначальном построении легиона гастаты наступали, испытывая почти физическое давление принципов, следовавших в нескольких шагах сзади. Теперь, чтобы обеспечить линии принципов известную свободу маневра, ее приходилось вести в 200-300 шагах дистанции от гастатов. Гастаты должны были втягиваться в упорный рукопашный бой, не чувствуя непосредственно за собой поддержки. Натиск мог не ослабеть только при повышенном сознании солдат, что находящиеся в нескольких стах шагах [66] позади части будут во время подведены к нужному месту опытными и авторитетными начальниками. Такого сознания и доверия к авторитету начальника в римской милиции еще не было, но оно оказалось налицо в армии Сципиона Африканского.

Эта тактическая эволюция римского легиона оказалась возможной лишь при условии утраты им многих существенных качеств республиканской милиции. Римский милиционер, оставаясь десятки ,лет в строю, перерождался в профессионального солдата, утрачивал свои гражданские чувства, свое преклонение перед законом, стремился к добыче; начали поступать жалобы от обижаемого им гражданского населения, даже у себя на родине. И по мере того, как авторитет закона тускнел, у римского солдата нарождался другой авторитет — авторитет его вождя, которого через 150 лет он провозгласил императором. Уже о Сципионе Африканском в римском сенате Фабий Кунктатор произнес пророческие слова: "он поддерживает дисциплину в армии в стиле монарха".

Римский сенат должен был бы или оставаться при старых формах командования и образования вооруженной силы, и в таком случае отказаться от окончательной победы над Карфагеном и завоевания всего мира, или же принести в жертву идее победы конституционные гарантии и организовать вооруженную силу, исключительно руководясь требованиями военного дела. Римский сенат встал на второй путь. Он увидел, что немыслимо противопоставлять Ганнибалу двух бургомистров, хороших республиканцев, но детей в полководческом искусстве. Тогда Рим начал избирать на должности консулов, не стесняясь требуемыми конституцией промежутками, одних и тех же известных осторожностью и военными знаниями лиц{39}. Затем Рим шагнул дальше и дал военачальникам, слишком молодым и не имевшим политического ценза, чтобы быть избранными консулами, консульские права. Когда Сципион с римской армией высадился в Африке, консульские полномочия были утверждены за ним не на год, а пока это будет требоваться военной обстановкой — бессрочно. Эта политика позволила Риму победить Карфаген и уже при следующем поколении завоевать Македонию и Сирию и, таким образом, создать остов всемирного государства, но через полтораста лет привела к империи. [67]

Сражение при Заме. Сципион с армией, воспитанной уже в духе линейной тактики, одержавшей успехи на Пиринейском полуострове{40}, сосредоточился в Сицилии, еще повысил занятиями и маневрами боевую подготовку своих войск{41} и высадился в 205 г. на африканском берегу близ Карфагена. Осадить Карфаген Сципион был не в силах, но ему удалось вмешаться в нумидийские дела, взять в плен шейха, являвшегося опорой карфагенского влияния, и создать перевес его противнику Массиниссе, который взялся помогать Риму.

Осенью 203 г. до Р. X. Ганнибал с остатками своей -армии был отозван из Италии на защиту Карфагена. В Африку Ганнибал прибыл с хорошим пехотным кадром, но почти без конницы. Прежде всего он приступил к переустройству своей армии, на что потребовалось до 9 месяцев. Армия формировалась, дабы избежать вмешательства гражданской власти, не в самом Карфагене, а в небольшом приморском городке Хадруметуме, в 150 верстах южнее.

Летом 202 г. до Р. X. Ганнибал начал операцию против римлян. Последние не имели еще в своем распоряжении ни одного порта и базировались на полуостров Утика. Массинисса с обещанными 10 тысячами воинов еще не присоединился к армии Сципиона, располагавшей для операций в поле около 25 тысяч бойцов.

Римская армия находилась в долине р. Баградас, когда Сципион был уведомлен, что Ганнибал с 35 тысячами движется в разрез между ним и тем районом к западу, откуда ожидались нумидийцы. Обыденный начальник на месте Сципиона отошел бы на полуостров Утика, где была укрепленная база, был бы заблокирован в нем Ганнибалом, потерял бы связь и влияние на нумидийцев,. Но Сципион пошел на риск, бросил свои сообщения с морем, быстрым фланговым маршем на запад пошел на соединение с Массиниссой и, получив от него подкрепление в 6 тысяч конницы и 4 тысячи пехоты, двинулся, навстречу Ганнибалу. Столкновение произошло при Нарагаре, но за сражением в истории утвердилось название сражения при Заме{42}.

Это сражение двух 35-тысячных армий представляет очень интересный пример первого приложения к действительности линейной тактики (Черт. № 4). [68]

Ганнибал еще не успел создать конницы, коей римляне превосходили карфагенян в 3 раза. Пехота была в равных силах, с перевесом в пользу Карфагена. Сверх того. Ганнибал располагал несколькими десятками слонов.

Если бы Ганнибал стремился достигнуть успеха в кавалерийском бою, он стянул бы конницу на одно крыло и придал бы ей всех боевых слонов, которые успешнее всего действуют против конницы. Но Ганнибал составил другой план сражения. Он распределил свою конницу равномерно по крыльям и дал ей указание — не вступая в упорный бой, бежать перед римской и нумидийской конницей и увлечь их в преследование далеко от поли сражения. Слоны с легковооруженными маскировали боевой порядок пехоты и давали Ганнибалу выигрыш времени — не втягивать в серьезный бой пехоту до тех пор, пока не выяснится, удалась ли хитрость с неприятельской конницей. [69]

Пехота была построена в две линии: первая — карфагенская милиция{43}, вторая линия — старые ветераны, вернувшиеся из Италии, под личной командой Ганнибала в 300 шагах позади. Если бы не удалось отвлечь римскую конницу с поля сражения, обе линии, под прикрытием слонов, могли бы отступить, не втягиваясь в решительный бой, в укрепленный лагерь.

Хитрость Ганнибала имела успех. Римская конница, преследуя карфагенскую, скрылась с поля сражения. Тогда Ганнибал завязал решительный пехотный бой; жестокая рукопашная свалка была начата первой линией, а вторая линия, разделившись на две части, вышла из-за флангов первой для решительного двойного охвата римской пехоты. Но Сципион, имевший уже и у себя вторую линию, на этот маневр отвечал соответственным контрманевром — части второй линии римлян вышли из-за флангов первой и вступили в бой с частями, назначенными Ганнибалом дли охвата. Бой сохранил характер лобового столкновения на возросшем фронте. Некоторое преимущество было достигнуто сражавшейся с отчаянием карфагенской пехотой, но бой сильно затянулся, части римской конницы стали возвращаться на поле сражения, карфагенянам пришлось отступать в очень трудных условиях. Учитель — Ганнибал нашел достойного ученика в Сципионе.

Война, державшаяся только на непобедимости Ганнибала, с поражением его была закончена в кратчайший срок. Главным следствием сражения при Заме являлась утрата Карфагеном веры в возможность успешной борьбы с Римом, в самостоятельное будущее. Сципион не преувеличивал значения своей победы, не стремился к лишним лаврам, зная, насколько Рим истощен войной; и подписал на умеренных условиях мир с побежденным Карфагеном{44}.

Литература

Кроме труда Дельбрюка, большой научный интерес представляет короткое исследование профессора I. Kromayer. Roms Kampf um die Weltherrschaft. — Berlin. 1912, стр. 74 (т. 368 из издания Aus Natur und Geisteswelt).

Ценное исследование о целях операций во вторую Пуническую войну у Верди дю Вернуа, Strategic, часть II, стр. 15 — 61. Основным первоисточником является Полибий; гл. XXIV книги 3-ей дает прекрасное повествование о Каннах. [70]

Дальше