Греческая фаланга. Александр Македонский
Феодализм исключает возможность сомкнутых строев. На первых шагах военной истории, кои мы можем проследить, мы встречаем греков, действующих своими главными силами в составе фаланги. По филологическому происхождению слово фаланга обозначает массив, монолит, валек. В военном отношении фаланга — прежде всего тактическое целое, тактический монолит, в котором нет воли отдельных людей, а есть одна коллективная воля; фаланга представляется как бы тактическим организмом, спаянным, слитым из людей жерновом, назначение которого — перемалывать противостоящую ему людскую пыль.
Отличие метода боя в фаланге от варварских приемов подчеркнуто еще Фукидидом{5}: страшно только появление варваров, их число, их воинственный крик, наклонение их оружия. Но в рукопашной схватке они немного стоят, так как они не сохраняют своих мест в шеренгах и рядах и не видят ничего постыдного в том, чтобы уклониться со своего места. Но раз каждому предоставляется на усмотрение — драться или отступать, то в мотивах уклониться от схватки не будет недостатка. Поэтому варвары предпочитают грозить издали и не любят рукопашного боя. Фаланга же была сильна именно тем, что лишала бойца этой инициативы и заставляла идти на врага стенкой.
Для того, чтобы иметь возможность сформировать фалангу, которая бы поглотила в себе отдельные личности, [24] отдельные воли, необходимы определенные предпосылки в отношении политического, экономического и социального развития народа. Варварские племена, не вышедшие еще из родового быта, и в бою будут признавать единственный авторитет родового старейшины, и варварская энергия их в атаке выльется в форму удара отдельными толпами, каждая из которых будет представлять мужчин отдельного рода или деревни. Когда цивилизация разложит родовой быт, но государство остается еще в нецентрализованных формах феодального строя, когда, при господстве натуральной системы хозяйства и слабости контроля, обмена и денежного хозяйства, подати натурой могут быть изысканы и поглощены только на местах, а со средствами по местам раздробляется и власть, то такому состоянию государства отвечает крайнее развитие индивидуализма в военном деле, столь характерная рыцарская тактика{6}. Гордого феодала, привыкшего безраздельно царить в своем округе, всегда помнящего о своих привилегиях, заставить отказаться от своей ярко выраженной личности и раствориться в фаланге — слабое феодальное государство не в силах. В 1509 году, при осаде Падуи, ландскнехты соглашались идти на штурм при непременном участии в приступе, наравне с ними, дворян. Тогда авторитетнейший представитель французского дворянства, "рыцарь без страха и упрека", Баярд возмутился: "должны ли мы идти в бой рядом с портными и сапожниками"? К нему присоединились и немецкие рыцари, и высшему командованию пришлось снять осаду.
В доисторический период Греция переживала феодальный строй. На грани XV и XIV веков началось нападение ахейцев на государства Критской культуры, окончившееся успехом; в ХII веке — на Египет 20-й династии, с трудом отраженное; на XI век приходится организованный из Микеи поход ахейцев на Трою, Затем появляются в некоторых восточных государствах наемные дружины греков, игравшие роль варягов своей эпохи. Хотя в некоторых источниках, по отношению к греческим дружинам того времени, и употребляется слово фаланга, но это, по-видимому, основано на применении понятия, возникшего в позднейшее время, по отношению к военной организации, имевшей совершенно отличный характер. Илиада Гомера дает нам правдивое изображение образа ведения боя феодальной Греции. Крайне слабое центральное управление, которому приходится более уговаривать, чем приказывать, которое допускает, чтобы его критиковали и осмеивали иногда даже не самые храбрые бойцы; крикливое и [25] самовольное воинство; бой, в котором массы принимает лишь слабое участие и который решается поединком рыцарей, героев обеих сторон, — вот характеристика доисторического греческого военного искусства. Гомеровская "фаланга" — это фон, на котором только отчетливее выступают действия героев; гомеровская фаланга — десятки и сотни людей бегут под натиском Ахиллеса или Гектора.
Это превосходство одиночного бойца над массой представляется нам, при ближайшем исследовании, не слишком сказочным. Герой — человек большой силы, духа и тела, развитой с молодости соответственным воспитанием, обладатель прочной репутации, которая заставляет простых смертных, каждого в отдельности, чувствовать себя совсем маленьким и бессильным в сравнении с ним, обладатель дорогого, блестящего, крайне редкого предохранительного вооружения, делающего его неуязвимым для гнущихся и ломающихся копий и мечей простых смертных, которые сделаны из такого плохого металла, что нуждаются чуть ли не после каждого удара в ремонте, герой, появляющийся на украшенной колеснице и держащий в руках дротик, метнув который, он, наверное, способен умертвить любого рядового бойца со слабым неметаллическим панцирем — такой герой, разумеется, был ужасен, наводил панику на рядовую массу, не сплоченную в одно целое, не имевшую чувства взаимной выручки. Если рядовой боец не уверен в поддержке своих соседей, то у него, при столкновении с героем, только одна мысль, что тот, кто будет бежать последним, героем будет настигнут и убит, — и, чтобы не быть этим последним, каждый заранее пятится, и масса бежит. Секрет успеха героя заключается в отсутствии сплоченности массы, что дает руководящее значение инстинкту самосохранения отдельных личностей. Ахиллес, разгоняющий один 50 греческих дружинников — герой, но Ахиллес, который один бросился бы против взвода кирасир, был бы дурак. Нам не известен ход процесса, который перевоспитал отряды гомеровских героев в исторические фаланги Спарты и Афин. Но нам понятно, что развитие городской жизни, оживленные торговые сношения, денежный обмен, уничтожение феодальной власти на местах, культ государства, смиривший и подчинивший себе отдельные личности и их интересы, вся эта новая культура, создавшаяся на берегах Эгейского моря, способствовала развитию массы и обуславливала быстрое распространение тактической формы, которая позволяла массам играть на полях сражений не бесправное, а главенствующее положение. Этой тактической формой был сомкнутый строй — фаланга.
Если историк устанавливает соответствие между натуральным хозяйством, феодальной системой и иррегулярными [27] началами в тактике, где каждому отдельному бойцу предоставляется широкое поле для проявления своей личности, а, с другой стороны, денежному хозяйству и установлению республиканского строя государства противопоставляет сомкнутый строй, то все же, по-видимому, была бы ошибочно представлять себе ход исторического процесса так, что каждому завоеванию демократии — политическому и хозяйственному — соответствовал бы толчок на пути перехода от индивидуального бойца к сомкнутому строю. Наоборот, не представляет сомнений, что первоначально фаланга появилась у дорян (спартанцев), которые были несравненно менее, демократичны, менее экономически развиты, чем афиняне. Новые изобретения в историй принадлежат далеко не всегда передовым элементам. Переход от средневековья к новым векам в истории военного искусства отмечается возрождением пехоты — возрождением, главная заслуга которого принадлежит Швейцарии, не стоявшей во главе европейской культуры и цивилизации. Но ход исторического процесса заключается в том, что новые военные формы, отвечающие экономической и политической эволюции, в течение очень короткого времени усваиваются всей семьей культурных народов и характеризуют уже не изобретателей, а свой век, свою эпоху.
Победа рядового бойца в строю над квалифицированным нерегулярным бойцом. Фаланга представляла несколько (от 6 до 16 и больше) шеренг тесно сомкнутых бойцов, имевших предохранительное вооружение и вооруженных холодным оружием — копьями и мечами. В тактическом отношении вся фаланга представляла одна целое, и подразделения ее имели исключительно административное значение. Каждый боец в фаланге мог быть уверен в поддержке своего соседа уже потому, что форма построения исключала возможность одиночному бойцу уклониться от боя. Передние шеренги прикрывал задние, а задние исключали для передних возможность отступления, физически давили на передних, давали им ценную моральную поддержку. В фаланге каждый боец как бы растворялся, но каждый чувствовал физически и морально поддержку всей массы Сплоченность и сомкнутость усиливались ритмически движением в ногу под звуки флейты (Спарта) или струнных инструментов (Крит) и пением всей массы военного гимна (пеана). Эта тактическая форма представляла ту огромную выгоду, что для боя в рядах фаланги не требовалось тщательной предварительной выучки каждого отдельного бойца — достаточно было опытными бойцам окаймить фалангу, а в середине ее могли найти [28] применение граждане, которые несколькими упражнениями психологически слиты с массой{7}.
Древние греки, которым приходилось двигать городские милиции против воинственного рыцарства Персии, хорошо понимали, что в сплоченности и спайке фаланги заключается секрет ее успехов. Спартанский царь Домаpaт, по преданию, утверждал, что "в отдельности спартанец может уступать какому-либо одиночному неприятелю. Но в куче — спартиаты лучшие из смертных. Они свободны, но не совсем. У них есть свой повелитель — закон, который указывает им не уступать численному превосходству, но добиваться в своем ряду и в своей шеренге победы или смерти"{8}. Ту же идею о превосходстве регулярных войск над распыленными усилиями самых храбрых одиночных бойцов, через две слишком тысячи лет, в 1798 г. высказал Бонапарт, когда ему пришлось вести французского революционного Солдата, в основной массе новобранца, против рыцарей Египта — мамелюков: два мамелюка сильнее трех французов, но 100 французов не побегут перед сотней мамелюков, у 300 французов будет превосходство над 300 мамелюков, а 1000 французов наверное побьют 1500 мамелюков. Регулярное начало, путем сомкнутости и сплачивания в одно тактическое целое, позволяет рядовому бойцу побеждать бойца квалифицированного. Необходимость регулярности порядка подчеркнута еще Аристотелем (Политика, VI, 13): "без тактического порядка тяжело вооруженная пехота ни к чему не пригодна, и так как в древние времена этого не знали, и не было искусства, то сила войска покоилась на коннице".
Фланги и их прикрытие конницей и легковооруженными. Слабой стороной фаланги была крайняя односторонность ее применения. Она могла наносить сильный удар только на [28] не слишком пересеченной местности, не была способна к стрелковому бою, нуждалась в обеспечении флангов конницей и легковооруженными, так как, при угрозе с фланга, фаланга, не теряя тактической сплоченности и сомкнутости, не была в силах и продолжать движение в избранном направлении и отражать нависший удар и одной угрозой удара вынуждалась к остановке и к переходу к обороне. А фаланга, не ломящаяся вперед, представляла слишком благодарную цель для лучников и пращников неприятеля. Поэтому главные силы греков в строю фаланги всегда нуждались в дополнении конницей и легковооруженными, которые обеспечивали бы их фланги, и с развитием военного искусства в Греции эволюция захватывает главным образом эти дополнительные роды войск
Кавалерист и легковооруженный пехотинец, представляющие естественные роды войск в период феодального состояния государства, требуют сравнительно более сложного обучения, когда их надлежит выработать из горожан; Всадников поэтому в Греции и Риме комплектовали из более богатых классов граждан, имевших средства для содержания лошади и досуг для обучения своей специальности{9}. Пращников обучить вообще не удавалось, и их можно было комплектовать только наймом в пастушеских народах, обитавших на открытых каменистых землях и сохранивших еще с времен доисторических искусство владения пращей (балеарские, критские, еврейские пращники). Стрелок из лука нуждался в долгом профессиональном обучении, должен был обладать большой физической силой, находчивостью, инициативой и энергией. Лук стоил дорого.
Пока греки воевали между собой, они могли довольствоваться формой фаланги, позволявшей без предварительной тренировки использовать для боя всех мужчин государства. Но уже нашествие персов, феодальная армия коих состояла преимущественно из конных и пеших стрелков (480-479 г до Р. X. ), заставило греков обратить внимание на усиление средств метательного боя — улучшение легковооруженных, в состав коих до того входили только беднейшие элементы населения, а частью и рабы.
Переход от милиции к наемным войскам. Тактическая форма фаланги, предъявляя простейшие требования к одиночному бойцу, благоприятствовала утверждению в Греции [29] милиционной системы. С греческой милицией мы впервые сколько-нибудь достоверно знакомимся из описания Марафонского сражения (490 г ), а уже в середине Пелопонесской войны (420), через семьдесят лет, воин-милиционер уступает место профессиональному солдату{10}. Гоплиты образовывались мобилизацией 3-х наиболее состоятельных классов афинских граждан, которые были обязаны содержать за свой счет все потребное вооружение 4-й беднейший, свободный класс, тэты, назначался преимущественно для службы во флоте, но весьма часто использовался частью и для службы гоплитов, причем тэты получали вооружение за счет государства из арсеналов. На каждого гоплита в сухопутной армии приходился 1 нестроевой — нестроевую службу несли исключительно рабы. Каждый гоплит довольствовал себя и своего слугу сам
Поголовный призыв милиции был сравнительно редок, но небольшие призывы, особенно для заморских экспедиций, происходили ежегодно. Чтобы облегчить участь призванных, отвлекаемых от мирного труда на долгие месяцы за море, установлено было в Афинах жалованье, доходившее для гоплита с его рабом до 2 драхм в день — 6-ти кратный прожиточный минимум. Такой оклад привлекал большое количество добровольцев, заместителей находить было легко. С другой стороны, затяжная 27-летняя Пелопонесская война деклассировала очень многих афинских крестьян, сады и усадьбы которых были вырублены и сожжены, а сами они, за время призыва, утратили крестьянские навыки и приобрели солдатскую психологию. Таким образом, во второй половине этой войны физиономия афинского войска совершенно меняется — вместо милиции оно представляет постоянную солдатскую армию.
В то же время меняется характер и спартанской армии. Бразид ведет спартанскую армию на большое удаление, [30] во Фракию, чтобы овладеть и разорить афинские колонии. Армия его легко может быть отрезана и потерять возможность вернуться на родину. В такую операцию Спарта, конечно, не могла вложить имевшиеся две тысячи жизней спартанцев; не более, чем четвертью их можно было рискнуть в этой операции. И вот, спартанцы, которые гордились тем, что не имеют мирных занятий, мирного ремесла, ставят в строй своей армии беднейшую часть населения — крепостных-илотов, обучают их, устанавливают строжайшую дисциплину, дают им хороший паек и некоторое жалованье — и фаланга Бразеда дерется с выдающимся отличием.
Этот переход греков в конце V века до Р. X. от милиционной армии к армии профессиональной является отнюдь не случайным явлением. Милиционный принцип был на своем месте, когда приходилось крохотным греческим государствам отстаивать интересы своей колокольни, когда армии сражались на удалении 1—3 переходов от своей округи, и походы тянулись небольшое число недель, если не дней. В то же время слабое распространение денежного хозяйства обуславливало бедность государственной казны и не позволяло государству не только выплачивать солидное жалованье воинам, но и вооружать их на общественный счет. По мере же расширения денежного обращения и усиления финансовых ресурсов государства создавалась возможность вооружить и оплатить беднейшие классы, для которых военная служба являлась наиболее доходны ремеслом и обусловила необходимость в этой реформе: походы и экспедиции являлись результатом весьма сложных политических и экономических расчетов господствующих классов. Походы эти тянулись долгое время — иногда подряд многие годы — и заставляли принимавших в них участие воинов ликвидировать все свои гражданские занятия и интересы, деклассировали этих граждан. В то время отчетливо сознавалось решающее превосходство профессионального солдата над воином-милиционером. Если Сиракузская экспедиция, ознаменовавшая начало второй половины Пелопонесской войны, возникла по предложению Алкивиада, получившему в Афинах такой шумный успех, благодаря тому, что оно давало занятие многим демобилизованным, уже деклассированным афинским гражданам, то под Сиракузами афинский солдат чувствовал себя несравненно увереннее сиракузского милиционера, и перед первым сражением афинский полководец Никий напомнил своим войскам, что они совершенно иного разряда бойцы, чем призванные к оружию граждане Сиракуз{11}. Количественно [31] профессиональный солдат стал в Греции таким обычным явлением, что когда, вслед за окончанием Пелопонесской войны, наместник Малой Азии Кир восстал против своего брата, персидского короля Артаксеркса, то он смог в короткое время нанять себе 13 тысяч опытных греческих солдат (участники знаменитого отступления "Анабазиса"). И, что существенно, образовался не только профессиональный солдат, но и профессиональный штаб-офицер и опытный вождь таких наемников.
Военное искусство профессионалов. С переходом к профессиональным армиям уровень военного искусства заметно повысился. Создался переход от тактики фаланги к тактике трех родов оружия. Вместо самоснабжения, довольствие армии организуется интендантством{12}.
Прежде всего необходимо отметить, что спартанская тренировка одиночного бойца была усвоена всей массой греческих профессиональных солдат, и создалось определенное строевое учение, строевая муштра. Изучались эволюции, основывавшиеся на том, что мелкое административное деление — эномотия (32—36 человек) — обучалось следовать при всех обстоятельствах за своим эномотархом. Греческая пехота, с неприкрытыми конницей флангами, решалась атаковать персидскую конницу, так как обязанность охранения флангов перешла на маленькие уступы, по 200 гоплитов, поставленные в 40 шагах за флангами. Обученный и крепко спаянный профессиональный солдат получил возможность дать мелким административным делениям характер применимой в особых случаях тактической единицы, действующей вне связи, локоть к локтю, с массой фаланги. Спартанцы, когда на них наседали легко вооруженные, рассыпали против них младшие возрасты фаланги, которые, несмотря на тяжелое вооружение, бросались и догоняли неприятельских пелтастов, рисковавших сблизиться с ними на расстояние полета дротика. На трудной местности, и имея против себя варваров, неспособных к сомкнутому удару, греки даже начали расчленять фалангу, как видно из следующего: во время отступления десяти тысяч греков, когда они на пути к Трапезунду (400 г. до нашей эры) встретились с горцами Колхиды, засевшими на горной позиции, Ксенофонт отсоветовал строить сплошную фалангу и предложил сразу же принять боевой порядок поротно (по лохосам). "Лучше сразу построиться с промежутками, так как сплошная линия сама собой разорвется. Воин, долженствующий сражаться [32] в сплошном фронте, потеряет бодрость, увидя прорыв. Притом, если мы двинемся сплошной фалангой, неприятель нас охватит. е.сли же мы построим фалангу длинную, но с небольшим числом воинов в глубину, то я не удивлюсь, если наша линия будет где-нибудь прорвана. Как только неприятель прорвется в одном месте, то все греческое войско будет разбито. И потому я предлагаю идти вперед многими колоннами, каждая в лохос, оставляя между ними такие интервалы, чтобы крайние лохосы протянулись за крылья неприятельской армии. Каждый лохос будет наступать, где дорога будет удобнее... Если один лохос будет с трудом удерживать напор неприятеля, ближайший поспешит к нему на помощь, а как только какой-нибудь лохос достигнет вершины горы, неприятель не устоит".
Одновременно с этой эволюцией фаланги, большие успехи делают греки в подготовке легковооруженной пехоты — пелтастов, которые до того считались пережитком, варварства. Пелтаст, имевший очень слабое предохранительное вооружение, должен был уклоняться от боя холодным оружием в равных условиях с гоплитом; но чтобы использовать свой дротик, который возможно метнуть рукой лишь на короткое расстояние, он должен был подпускать к себе неприятеля очень близко, затем отбегать и следить за каждой возможностью вступить снова в бой — своим копьем и длинным мечом. Тогда как фаланга усвояла в своей глубине и хорошего, и плохого бойца, плохой пелтаст, без инициативы, не имевший большого опыта, не находившийся в руках начальника, не представлял никакой ценности. Поэтому, только в IV веке, после установления типа профессионального солдата, начала совершенствоваться легкая пехота. Знаменитому вождю афинских наемников Ификрату приписывается греческими авторами даже — изобретение этого рода войска, якобы нового — пелтастов. По существу, должна была сильно повыситься дисциплина, чтобы надлежаще использовать в бою бойца не только в сомкнутом, но и в рассыпном строю.
Тактика Эпаминонда. Дальнейший крупный шаг в военном искусстве был сделан Эпаминондом. Заключался он в следующем. Так как гоплит носил щит в левой руке, то правая сторона его была менее защищенной. Поэтому опаснейшим, но и почетнейшим местом в греческой фаланге было место правофлангового в первой шеренге. В соответствии с этим, это место предоставлялось сильнейшим, известнейшим почетным лицам, и на правом фланге фаланги собирался цвет бойцов. Таким образом, в каждой фаланге правый фланг стал сильнейшим, и очень часто столкновения двух фаланг оканчивались победой их [33] правого фланга над левым неприятельским, после чего следовало новое перестроение и новое столкновение между победившими крыльями. При движении вперед, левый фланг, обычно составленный из слабых бойцов, заваливал; правый фланг выдвигался вперед и часто вправо, протягиваясь шире неприятельской фаланги, и обе фаланги сталкивались в таком косом положении, одновременно охватывая неприятельские левые фланги, несколько отстававшие{13}. Эпаминонд, философ, которому пришлось руководить борьбой фиванцев за освобождение от спартанской гегемонии, обратив на это внимание, усилил свой левый фланг отборными воинами, сгустил здесь глубину фаланги до 50 шеренг, а правый фланг, вместо того, чтобы выдвигать вперед, осадил назад. Конница, перемешанная с легковооруженными, прикрывала левое ударное крыло Эпаминонда от охвата более длинным спартанским фронтом (сражение при Мантинее). Таким образом, если фаланга всегда наносила удар в косом положении, то теперь в этот косой боевой порядок Эпаминонд вложил определенную идею: усилил крыло, которое направлялось на важнейший пункт неприятельского фронта, и уклонил более слабое крыло и тем отсрочил его столкновение с врагом.
Заслуги Эпаминонда, как подчеркнул Ксенофонт, заключались не только в том, что он создал на поле сражения весьма важную тактическую идею (по позднейшей терминологии — принцип частной победы), но и в том, что он создал войско, способное ее осуществить, не боявшееся никаких лишений и трудов ни днем, ни ночью, не гнувшееся ни перед какой опасностью и сохранявшее дисциплину даже тогда, когда не хватало продовольствия.
Осадное искусство. Профессиональные вожди открыли путь усовершенствования и в отношении борьбы за укрепленные пункты. В эпоху милиции греки умели применять при атаке обнесенных стенами городов только один способ — блокаду. Они обносили осаждаемый город своей стеной, иногда двойной, игравшей роль циркум и контрвалационных линии (трехлетняя осада Платеи спартанцами в Пелопонесскую войну), как бы замуровывали его, отрезывали от всякого подвоза с суши и моря и ждали, пока голод заставит горожан сдаться. Между тем, на Западе, в Сицилии, в борьбе Карфагена и Сиракуз (уже в 409—405 г. г.) осадная техника — подкопы, осадные башни, стенобитные машины, баллисты и катапульты — получила сильное развитие, и в четвертом веке Филипп Македонский заимствовал эту технику от Диониса Старшего, тирана Сиракузского. [34]
Ксенофонт и Сократ. Греческая дисциплина. Одновременно с успехами в практике военного искусства, греки делали успехи и в теории, которую начали преподавать софисты. Первым выдающимся военным писателем явился Ксенофонт{14}; формальной стороне военного дела он уделял относительно мало внимания и в своих исторических трудах, и в учебнике политики и тактики, облеченном в форму исторического романа (Киропедия); но вечные вопросы военной психологии им были поставлены с шириной и глубиной, которые остаются и ныне не превзойденными. Ксенофонт рассматривал военное дело, как искусство, которое ставит требования ко всему человеку, со всеми его способностями. Собственно тактика представляет лишь небольшую часть военного искусства. Полководцу предъявляются огромные требования, удовлетворить которые могут, только прирожденные способности плюс образование. Ксенофонт выдвигает вопросы о глубоком и тонком построении фаланги, о взаимодействии метательного и холодного оружия, о наблюдении за тылом боевого порядка во время боя особыми жандармскими или заградительными частями, которые убивали бы каждого пытающегося бежать с поля сражения, и даже о выделении из фаланги особого резерва. Сравнительное значение холодного и метательного оружия разъяснено им в виде фантастического рассказа о том, как один таксиарх разделил своих людей на две части, одну вооружил палками, а другую — земляными комьями, заставил их подраться и на другой день продолжал состязание, переменив между ними оружие, а затем пригласил их обедать и расспрашивал — какое же оружие лучше. Все ответили единогласно, что палка — лучше; правда, при атаке получаешь несколько основательных ударов комьями, но тем приятнее, догнав неприятеля, отыграться палкой на его спине. Отсюда заключение, что холодное оружие — безусловно предпочтительнее. Греки с Александром Македонским покорили Восток. Но с покорением Запада (поход Агафокла против Карфагена 310—307 гг.), предпринятым через 13 лет после смерти Александра Македонского, они не справились и всемирного государства не образовали. Греческая культура не родила твердой военной дисциплины. Дисциплина в греческом войске в милиционный период держалась исключительно на понятии гражданского долга. Понятие об особой военной подсудности у греков отсутствовало. Дисциплинарная власть если и была у афинских полководцев, то, [35] по свидетельству Аристотеля, не применялась. Провинившийся воин-милиционер подлежал наказанию только после окончания войны, даже в, случае чисто воинских преступлений — дезертирства, уклонения от, призыва, трусости, бегства с поля сражения; полководец, вернувшись в Афины, должен был приносить жалобу народному собранию. В спартанской армии привычка к повиновению Приказу внушалась с детства, но и там дисциплина была хороша только относительно. Греческого солдата было невозможно заставить исполнять фортификационные работы, а последние являются хорошим мерилом дисциплины. В сражении под Платеей, несогласный с тактикой спартанского царя Павзания, подчиненный ему спартанский начальник Амамфарет не выполнил боевого приказа. Введение вслед за этим в спартанской армии должностей двух эфоров, полномочных представителей общего собрания спартанцев, которые играли как бы роль комиссаров при командующем армией царе, скорее подорвало, чем усилило спартанскую дисциплину. В сражении при Мантинее два полемарха не выполнили указанного им маневра и за свое неповиновение были наказаны изгнанием, но не тотчас же, а после возвращения домой, гражданской властью.
С переходом к профессиональному солдату, лишенному той политический опоры, которую чувствовал за собой гражданин-милиционер, комплектовавшемуся из подчиненного беднейшего класса и зависимому от жалованья и от пайка, которые он стал получать от интендантства, условия для повышения дисциплины сложились несколько благоприятнее. Однако, прирожденный древним грекам демократический дух представлял неодолимые препятствия для установления дисциплинарной власти начальников. Когда Ксенофонт, при отступлении 10.000 греков, прибегнул к палочным ударам, чтобы заставить отступавших подобрать брошенного раненого товарища, то, несмотря на его огромный авторитет, ему пришлось оправдываться перед собранием солдат. Сам Александр Македонский, без предварительно согласия войска, не мог предать солдата смертной казни. Греческая мысль, в лице Сократа, возлагала на начальника ответственность за недостаточную его авторитетность и видела корни непослушания в том, что сами начальники недостаточно знают военное дело: нужно выбирать стратегами как раз таких лиц, которые, благодаря своему превосходству в знании и умении, умели бы вызвать такое же добровольное послушание своих подчиненных, как учитель гимнастики или регент хора. Основная обязанность начальника — внушать и подчёркивать при всякой возможности, что его единственная забота — счастье и благоденствие его солдат.. Ксенофонт, ученик Сократа, [36] строил дисциплину на доверии солдата к своему вождю, на сознании солдата, что он может преодолеть все опасности похода, добыть себе славу и добычу, сохранить свою жизнь — только благодаря искусству и постоянным заботам о нем вождя. В этом заключается основа цезаристской дисциплины, стремящейся уловить сердца солдат и создать им из полководца их кумира. Но даже Александру Македонскому пришлось серьезно считаться с солдатскими волнениями, клавшими предел его стратегическим дерзаниям, а у меньших греческих полководцев непослушание солдат срывало иногда и наилучше задуманные операции.
Демократический дух Греции сказался в стихах Еврипида, в которых выражается жалоба на то, что слава удавшейся операции выпадает на долю вождя, а не на те войска, которые в действительности ее провели. Сотрудники Александра Македонского напоминали ему неоднократно об этих стихах{15}.
Беспрерывная гражданская война между маленькими греческими кантонами подготовила все элементы крупной военной силы.
На эту сторону обратил внимание еще отец истории, Геродот, заметивший, что греки обязаны своим успехом при отражении нашествия персов в начале V века предшествовавшей борьбе между Афинами и Эгиной, которая дала толчок к постройке большого флота. Когда большая нависшая над всей Грецией беда заставила греков стать единодушными, Греция оказалась в состоянии развить довольно крупные и решительные операции. Дальнейшие полтора века греческих междоусобиц политически еще более ослабили Грецию, но подняли военное искусство на высокую ступень. Грекам нужен был лишь внешний толчок для установления некоторой дисциплины и объединения, чтобы от успешной обороны перейти к наступлению — попытаться завоевать мир, и прежде всею богатый Восток, для эллинской культуры. Этот толчок пришел из Македонии.
Македония представляла полугреческую, полуварварскую крестьянскую страну, сравнительно обширную; крестьян, удаленных подчас на 3—4 перехода, нельзя было созывать в столицу для обучения и сплочения в тактическую единицу. Поэтому первоначально она не представляла особого [37] интереса в военном отношении. В ней сложился особый класс, несший военную службу, — дворяне, образовывавшие нерегулярную конницу, крестьяне же призывались только для нерегулярной службы, как легкая пехота. В общем, военное искусство стояло почти на той же ступени, как и у варварских народов.
Македонская фаланга. Филипп II, царь Македонский (359 — 336 гг.), имея широкие политические замыслы, приступил к формированию серьезной вооруженной силы. Образцом ему служил Эпаминонд; однако, Филипп II не заимствовал слепо чужой образец, а искусно применялся к македонским условиям. Он принял на службу значительное количество греческих наемников, но озаботился, чтобы ядро армии было македонским. Из македонских крестьян он создал македонскую фалангу, несколько отличную от дорийской (спартанской). Дорийская фаланга предназначалась для рукопашной схватки. Вследствие этого, копья греков были сравнительно коротки — около сажени, чтобы ими можно было владеть одной рукой, держа другой щит, и ряды фаланги строились не слишком тесно, чтобы дать каждому бойцу известный простор для действия оружием. Дорийская фаланга, выработанная веками, являлась стройным законченным целым, но требовала сравнительно высокого развития от входивших в нее воинов.
Филипп для своих македонских крестьян изменил несколько облик фаланги Люди в ней ставились настолько тесно, что двигаться было трудно, и для фронтального движения обычно приходилось предварительно вздваивать ряды. Основное вооружение представляла сарисса — 3-х саженная пика, которая занимала обе руки бойца; первая шеренга сохраняла щиты и потому имела, вероятно, более короткие пики, которые постепенно удлинялись к пятой шеренге, так что пики всех пяти шеренг, наклоненные вперед, Кончались на одном обрезе{16}.
В общем, создалась масса максимальной сомкнутости, противоставлявшая против двух неприятельских бойцов 15 пик трех рядов пяти первых шеренг фаланги. Македонский гоплит мог обходиться более дешевым предохранительным вооружением. Это было не усовершенствование дорийской фаланги, а приспособление ее к местным условиям, связанное, быть может, с шагом назад. Македонская фаланга являлась уже не орудием для рукопашного боя, а необычайно густо ощетинившимся тараном, который должен был все столкнуть с своего пути. [38]
Македонская тяжело вооруженная пехота получила от Филиппа почетное название пецетеры (пешей королевской свиты). Из горцев в македонской армии были сформированы очень деятельные отряды легко вооруженной пехоты — пелтасты, лучники, пращники. Кроме того, для связи между фалангой и конницей, была устроена особая отборная пехота — гипасписты, имевшая несколько облегченное вооружение дорийского гоплита и игравшая как бы роль средней пехоты.
Конница. Центр тяжести реформы заключался в создании конницы, игравшей уже и у Эпаминонда существенную роль. Но конница, предшествовавшая македонскому типу, не образовывала тактических единиц, не представляла крепко сплоченного, дисциплинированного, регулярного целого. Нерегулярное начало держится у всадников гораздо упорнее, чем у пеших; с одной стороны, задача сколотить регулярную конную единицу несравненно труднее; человек на коне не так легко поддается строевой муштре, как пеший, чувство сомкнутости у него несомненно слабее; а с другой стороны, иррегулярный всадник и на поле сражения и на театре войны может принести несравненно большую пользу, чем иррегулярный пехотинец. Македонская конница была дисциплинирована, она образовывала достаточно сплоченные эскадроны — иллы. Большая часть македонской конницы носила название свиты (гетеры) и комплектовалась наследственными воинами — дворянством; остальная конница носила название пиконосцев (сариссофоры). Стремян изобретено еще не было, и сильный удар пикой грозил самому владельцу пики падением.
Македонская конница уже не ограничивалась задачей прикрытия фланга пехотной фаланги, а Сама наносила подчас главный удар. Она не перемешивалась с легко вооруженной пехотой, как у фиванцев, а находилась с ней в отношении свободного тактического взаимодействия. Когда конница, как в сражении на реке Гранике, встречала местное препятствие, пешие стрелки сейчас же являлись на выручку, чтобы проложить ей дорогу.
Македонское войско, сформированное из дворян, крестьян и пастухов, представляло гораздо легче дисциплинируемые элементы, чем городские контингенты греческих демократий. Демосфен в своих знаменитых филиппиках{17} обращал внимание на преимущества македонской организации: тогда как спартанцы или другие греки могли протянуть поход самое большее на 4 месяца, македонцы воевали, пока не достигнут цели, не стесняясь временем года; они не опустошали окрестностей укрепленных [39] городов, как другие греки, а осаждали и брали города. Македонская армия представляла прочное сочетание всех родов войск. Македонская политика имела единого руководителя, она не обсуждалась вслух, средства и возможности ее оставались тайными, тогда как в Греции все политические и даже важнейшие стратегические вопросы приходилось выносить на народное обсуждение. С Филиппом II народилась военная монархия, способная планомерно и точно стремиться к поставленной цели.
Борьба Демосфена, вождя греческой демократии, с Филиппом II получила свое завершение на поле сражения под Херонеей (338 г.). Греческая армия состояла из прекрасных солдат, но контингенты отдельных городов были слабо спаяны в одно целое, единства командования не было. В то время, как сын Филиппа Александр вел главную атаку на фивян, сильнейших и числом, и традициями Эпаминонда, и Священной дружиной, находившейся в их рядах, Филипп с гипаспистами, медленно отступая, занимал внимание афинян; когда Александр прорвал строй фивян и обратился против афинян, все было мгновенно кончено. Демосфену пришлось бежать. Красноречивейший оратор в мире был побежден стратегом.
Эллинистический империализм. Греческая демократия создала высокую культуру, но своими силами не могла дать всемирное распространение эллинизму. Движение греков на восток началось еще за много столетий до Филиппа, но греки в Азии и Египте занимали подчиненное положение, являлись специалистами, продавали свои технические силы и знания и поддерживали ими чуждую, остановившуюся цивилизацию Востока
Александру Македонскому (336—323 гг.) досталась в наследство стройная единая система военных и политических мероприятий, программа эллинистического империализма. Этот Империализм складывался из крестьянской силы Македонии, создавшей и охранявшей авторитет и дисциплину, на которые греческие демократии не были способны, и монархической, хотя и сильно ограниченной обычаем, власти. Но македонский монарх являлся только автократическим (самодержавным) стратегом Греции, т. е. объединителем и вождем всего македонско-греческого воинства. Обширные завоевания, сделанные силами одной полуварварской Македонии, не открыли бы новой страницы мировой истории. Новый этап был достигнут союзом между македонским авторитетом и греческой цивилизацией, намеченным ещё Филиппом. Традиция вела род македонских царей от греческого героя Геркулеса, и наставником своего наследника Филипп избрал гениального грека Аристотеля. Македонская фаланга Александра несла на остриях своих копий [40] народам Востока завоевания греческой культуры, греческую мысль — греческую литературу, греческое искусство и технику.
В состав эллинистического империализма входила и другая существенная данная. Хозяйственная жизнь народов, населявших пространство между Средиземным морем и Аравийским заливом, в течение тысячелетий выработала общие интересы, группировавшиеся вокруг свободы торговли по караванному пути от Финикии к Евфрату, представлявшему единственный путь обмена Востока и Запада. В седьмом веке до Р. X. на этом участке Азии создаются торговые государства, благосостояние которых тесно связано с их экономическими взаимоотношениями. В шестом веке до Р. X. греки уже выступают в роли культуртрегеров в Лидийском царстве и Египте, но создание персидской монархии отбрасывает греков назад. На подготовленной сложностью и перепутанностью интересов почве древнего Востока легко возникают обширные монархии — вавилонская, два раза ассирийская, ново-вавилонская, персидская — однако, завоеватели каждый раз имели слишком мало культурного содержания, чтобы обосновать прочное всемирное государство, спаять все части одной культурой. Профессионально-военное Ассирийское царство держалось немногие десятки лет.
Обязательство поддерживать транзитный товарообмен между Индией и Средиземным морем являлось основным требованием, предъявляемым здесь каждому гегемону. Персидская монархия, в случае потери средиземноморского побережья, теряла самый смысл своего существования. Это положение в существенных чертах определило стратегию Александра.
Обстановка в малоазиатских греческих колониях представляла в политическом отношении еще одну особенность. По мере того, как Филипп и Александр устанавливали в Греции свою гегемонию, греки-демократы, республиканцы, противники Македонии, эмигрировали на азиатский берег и острова, отошедшие по Анталкидову миру (387 г. до нашей эры) к Персии. Лучшие войска персидского царя образовывались дружинами греческих эмигрантов; его искуснейшими вождями были треки (братья Ментор и Мемнон); в самой Греции персидская политика могла опираться на еще непокоренную македонянами Спарту и на демократические партии во многих городах. Приморское население Греции вообще держалось скорее персидской, чем македонской ориентации, что исключало для Александра возможность вступить с персами в борьбу за море до покорения Финикии. При осаде Милета Александр собрал до 160 кораблей, но должен был демобилизовать [41] большую часть флота, так как, по-видимому, дух греческих матросов заставлял опасаться измены{18}.
Отсюда рождались и повод к войне, и первая стратегическая задача в Азии, которую должен был разрешить Александр — прочный захват греческих колоний, представлявших осиное гнездо эмигрантов, всегда готовых переплыть Архипелаг и поднять восстание в Греции.
Глубокое понимание Александром политических условий, в которых ему приходилось бороться, видно из методической подготовки его кампании 331 года — вторжения внутрь Персии, а также из попытки подвести экономический базис под свои завоевания. Найденным морским путем от устья Инда к устью Евфрата он продолжал караванный путь через переднюю Азию и на обоих концах этой важнейшей торговой артерии древнего мира он построил два города — Александрии — которым он придавал наибольшее значение: Александрию в Египте, близь устья Нила, и Александрию в Индии, на р. Инд. Завоевание Востока Александром Македонским вызвало для древнего мира такие же экономические последствия, как открытие Америки — для новой Европы{19}.
Обеспечение общей базы. Оценивая стратегическое искусство Александра Македонского, мы должны помнить о господстве персидского флота, одерживавшего успехи в тылу Александра, захватывавшего греческие острова Тенедос, Хиос, Лесбос и другие, воспламенившего восстание в Спарте. Походу в Азию Александр предпослал методические заботы о Македонии и Греции, являвшихся общей базой для намеченного похода. Коротким, энергичным походом к Дунаю Александр обеспечил Македонию с севера. Затем Александр расправился с Фивами, которые после смерти Филиппа подняли против него оружие. Александр сразу показал, что из твердых рук отца власть перешла в еще более твердые руки сына. Фивы были разрушены и [42] снесены до основания; жители — частый перебиты, частью проданы, в рабство. Этот метод Александр применял в течение всех своих походов: необычайно мягкий к высказывавшим покорность, восстановлявший всюду самоуправление и местный религиозный культ, Александр являлся освободителем от иноземного ига для друзей, но оставался беспощадным к сопротивлявшимся. Уничтожение городов или поголовное истребление жителей и колонизация города другими элементами — являлись обычными его приемами.
Для обеспечения внутренней безопасности на своей общей базе и для защиты ее от персидского десанта Александр выделил больше четверти своих сил — 13 тысяч надежных солдат, под командой Антипатра.
Численность армии. С армией около 35 тысяч испытанных солдат вступил Александр, переправившись через Дарданеллы, на территорию Азии. Этот поход нельзя рисовать себе, как победу кучки храбрецов над миллионами. Наоборот, армия Александра была самой многочисленной и организованной, какую знала только предшествовавшая древняя история. Современный историк не уделяет ни малейшего доверия исчислению древними историками армий восточных деспотий в сотни тысяч и миллионы и сводит силу полчищ Ксеркса, с которыми он вторгнулся в Грецию, до трех десятков тысяч, несмотря на пятимиллионную цифру Геродота. Многочисленное войско — вовсе не орудие первобытных цивилизаций и является прежде всего свидетельством высоких организационных достижений: многочисленное войско требует налаженной системы снабжения, наличия денежного обращения, значительных складов, хороших дорог. В частности, персидская армия, состоявшая преимущественно из феодальной конницы, имевшая сравнительно слабую пехоту{20}, не могла быть многочисленной, так как конница, не развивающая операции в стиле Тамерлановского набега, едва ли может сосредоточить к одному пункту на несколько дней свыше 10—15 тысяч коней, уже вследствие невозможности прокормить такую массу коней. Маневрирование персидской армии перед сражением под Иссой, когда она, перевалив через горный хребет по одному перевалу, почти мгновенно появилась в тылу Александра Македонского, также показывает нам, что мы имеем дело не с 600-тысячной массой, о которой говорят Арриан и Диодор, а с массой, в 20 раз меньшей. Противник Александра, Дарий, был достаточно способный человек, чтобы понимать, что на [43] поле сражения невоинственные и плохо вооруженные толпы будут ему помехой, а не помощью, и старался организовать сопротивление, обращая внимание не на количество, а на качество. Дарий не жалел денег на наем лучших греческих солдат-эмигрантов, улучшал вооружение и обучение персидского бойца, организовал массовое вступление в бой боевых колесниц с серпами.
Персы и парфяне. Через 300 лет наследники персов, их потомки, вкусившие эллинистической цивилизации, парфяне, успешно сопротивлялись римским армиям, скрепленным несравненно более крепкой дисциплиной и имевшим во главе таких незаурядных вождей, как Красс (в 53 г. до Р. X. — 47 тысяч римлян) и Антоний (в 37 г. до Р. X. — 80-90 тысяч). Из семи легионов Красса уцелели только 2 легиона, и на его экспедицию легла печать смерти; Антонию также не удалось взять осажденный им город Фрааспа, несмотря на выдержку римлян и энергию вождя, который не остановился перед децимированием (казнь через девять человек десятого) двух когорт за недостаточно успешное отражение парфянской вылазки, которой удалось повредить осадные машины; Антонию пришлось с большими потерями отступить. Почему парфянам так удалась малая война, совершенно отрезавшая римлян от подвоза с тыла; почему римляне переполнены таким страхом перед "парфянской стрелой" и передают рассказы о целых верблюжьих парках со стрелами, питавших метательный бой парфян, — а персы, такие же природные наездники и стрелки из лука, и не пробовали обратиться к этой скифской стратегии и тактике, а пытались трижды остановить движение македонской армии большими полевыми сражениями — на р. Гранике, под Иссой и Гавгамелами?
Чтобы, избегая сражения в открытом поле, открыть страну нашествию врага, ограничиться защитой «крепкий пунктов и действиями на сообщения противника, государство должно обладать большой внутренней спайкой и значительной моральной сопротивляемостью. Таковы были парфяне в I веке до нашей эры, римляне — во время второй Пунической войны, отчасти русские — в 1812 году, — но таковыми не были персы, противостоявшие македонцам. Монархия была непрочно скреплена, и царский авторитет был подорван дворцовой революцией, которая возвела на трон Дария Кодомана, представителя младшей ветви персидской династии Ахеменидов. Когда Дарий был разбит под Гавгамелами и не мог больше противостоять Александу Македонскому в поле, Вавилон, Суза, Персеполис, Экбатана добровольно открыли Александру свои ворота. Внутренняя слабость персидской монархии заставляла ее искать свой жребий в решительном бою в полет для чего персидская [44] армия, несмотря на усилия Дария, была недостаточно приспособлена{21}. Политические условия позволяли Александру исключить из расчетов возможность уклонения неприятеля от решительного боя, когда он углубился в сердце персидской монархии.
Стратегия Александра Македонского весьма поучительна. (Черт. № 1). Вступив весной 334 года в Малую Азию, он в мае того же года разбил на переправе через р. Граник небольшую армию Мемнона из греческих наемников и отборной персидской конницы. На полтора года Александр получил свободу действий — персы с наспех собранными войсками не рисковали встретиться с ним в поле.
Этот период используется Александром для расширения своей базы. Он без боя овладел Сардами и Милетом, овладел после упорной осады Галикарнасом, который оборонял Мемнон; последний с остатком гарнизона, после неудачной вылазки, сел на корабли и отплыл. Эфес и все малоазиатское побережье Средиземного моря перешли в его руки; но море находилось еще во власти персов, и, чтобы добиться крушения их морской силы, Александр Македонский развил свое наступление далее на юг, вдоль побережья, против Финикии, представлявшей базу морской силы Персии.
В ноябре второго года войны на его сообщения, чтобы парировать удар на Финикию, вышел Дарий Кодоман и занял позицию — фронтом на юг между морем и горным хребтом, за небольшой речкой, у г. Исса. Александр оказался отрезанным от Греции и был вынужден повернуться и драться с перевернутым фронтом. Но тактическая победа оказалась на стороне Александра. Разбитый Дарий более не осмеливался появляться в береговых провинциях и ждал с новой армией в сердце монархии, Месопотамии, появления Александра. Но последний, после краткого преследования, принесшего огромные результаты, так как персам приходилось отходить по трудной горной дороге, продолжал планомерное выполнение своего плана: после семимесячной осады, в июле 332 года, он овладел главным финикийским портом — Тиром (метрополия Карфагена) и после двухмесячной осады взял штурмом Газу. Господство на море и тыл Александра этим были обеспечены; но чтобы окончательно завершить организацию базирования на Средиземном море для дальнейших операций, [45] Александр совершил военную прогулку в Египет{22}, освободил его от персидского ига, посетил в оазисе Амониум святыню Амон-Ра, где одаренные им жрецы признали его за сына Амон-Ра, что давало Александру права и авторитет природного фараона, и весной 331 года выступил из Мемфиса в Месопотамию. "Два солнца не уместятся на небе" — ответил Александр на попытки Дария вступить в переговоры. После переправ через Евфрат и Тигр, на равнине у Гавгамел, избранной Дарием для сражения, чтобы его колесницам было удобно атаковать, осенью 331 года состоялось решительное сражение, после которого важнейшие города и провинции стали без боя переходить во власть Александра.
Тактика. Тактический ход сражений мы можем проследить лишь с трудом, так как в источники{23} вкралось слишком много басен. Всюду решающим элементом являлась конница правого македонского крыла под личной командой Александра. На реке Гранике весь вопрос сводился к тому, чтобы помочь коннице взобраться на крутой берег реки, откуда поражали персидские стрелки, и македонские пелтасты во время выручили конницу. Под Иссой македонская фаланга в центре расстроилась при переходе через полувысохшую реку с крутыми берегами, и в образовавшуюся в центре щель ворвались греческие наемники и поставили македонскую фалангу в трудное положение. Македонская конница левого крыла была опрокинута персидской конницей, но продолжала ее связывать; конница же правого [46] крыла с Александром, одержав полный, успех, бросилась на помощь центру и дала полную победу. Под Гавгамелами, где Александр располагал самыми большими силами — 40 тыс. пехоты и 7 тыс. конницы, он не стремился растянуть огромную массу своей пехоты на больший фронт, что затруднило бы движение фаланги, а построил особенно глубокую фалангу и за каждым флангом ее расположил пехотный уступ, так что все построение напоминало построение покоем (литерой П). Персы с фронта направили атаку массы боевых колесниц и охватили фланги фаланги в то время, как конные крылья вели бой с переменным успехом. Но масса легко вооруженных, прикрывавших фронт фаланги, успела переранить многих возниц и лошадей, прежде чем они добрались до фаланги, часть колесниц повернула обратно, а часть колесниц была пропущена в интервалы раздавшейся перед ними фаланги, как войска тому были заблаговременно обучены. Справившись от атаки колесниц, фаланга перешла в наступление, отбивая из уступов попытки охвата; несмотря на то, что фаланга в бою разорвалась на две части и в промежуток проникла неприятельская конница, наступление фаланги вызвало панику персидской армии, и все побежало.
Из дальнейших походов Александра самый замечательный — в Индию, причем он с армией перешел через Гиндукуш по перевалу, высотой около 14 тыс. фут., и на р. Гидаснес, летом 326 г., атаковал индийского царька Пора.
Александр располагал 6 тыс. пехоту и 5 тыс. конницы. Пор был несколько сильнее пехотой, но слабее конницей и, сверх того, располагал сотней боевых слонов. Слоны — "как городские башни", — образовывали центр; позади — "как городская стена" — стояла индийская пехота, явно имевшая характер вспомогательного рода войск; кавалерия — на крыльях. Македонская конница в начале боя. одержала успех, но, столкнувшись с частью слонов, обратилась в бегство ("лошади испугались"; однако, македонцы были уже более года в Индии, и было время приучить лошадей к виду и реву слонов). Тогда Пор двинул слонов на фалангу. Произошел самый тяжелый для македонцев бой — много пехоты было потоптано. Но, в конце концов, удалось сбить стрелами и копьями часть вожатых и переранить слонов настолько, что они повернули или отказывались наступать. Как только атака слонов была отбита, сражение оказалось выиграно македонцами. В македонской армии было около 1000 убитых и несколько тысяч раненых. Слоны произвели на македонских генералов такое сильное впечатление, что с этого времени их начинают применять во всех армиях, где господствует военное искусство эллинов (у диадохов, у Пирра, карфагенян). Слоны в [47] течение трехсот лет играют довольно крупную роль на полях 23 больших сражений, появляясь в массах, иногда значительно превышающих сотню. Более всего они были действительны против конницы; выгоднее всего их было атаковать легковооруженной пехотой. После гражданских войн Юлия Цезаря эти "танки" древности совершенно исчезают из военного обихода.
Управление в бою. Александр Македонский отдавал все распоряжения до боя. В бою предоставлялась инициатива Опытным генералам, командовавшим частями боевого порядка, сам же Александр, во главе отборной конницы, подавал пример, лично вступая в бой копьем и мечом, а при штурме укрепленных городов — эскаладируя стену. Неоднократно в боях Александр был ранен и попадал в опасное положение.
Сто лет спустя, военное искусство уже настолько усложнилось, что полководец должен был сохранять за собой управление во время самого боя и отказаться от личного участия в рукопашных схватках. Стратег — завоеватель мира и храбрейший рыцарь своей армии в мировой истории соединяются только в лице Александра Македонского.
Диадохи и перипатетики. Александр Македонский лежал еще в гробу, а основанная им всемирная монархия была уже поделена между его генералами. Наступила эпоха диадохов. На смену империалистическим великим походам Александра Македонского выступила эра борьбы диадохов между собой, имевшая чисто династический характер. В этой борьбе диадохи опирались исключительно на армии из наемников-профессионалов; обучение войск и техника военного дела сделали известные успехи; однако, эта борьба разменяла эллинизм на мелкую монету, и дальнейшим развитием военного искусства мы обязаны другому народу — римлянам.
В эпоху диадохов военная теория оторвалась от жизни и оказалась представленной школой перипатетиков, которые видели единственную причину побед Александра Македонского в уроках, полученных им от Аристотеля. Будучи сами софистами школы Аристотеля, перипатетики, забывая совершенно о значении моральных сил, сводили все военное искусство к геометрии боевых порядков{24}. [48]
Литература
Кроме приведенных в подстрочных примечаниях трудов, укажем.
H. Сухотин. Заметки по предмету истории военного искусства древних. 1881 г.
Устарелый труд, пригонка исторических фактов под мерку современных теорий.Мартынов Е. Исторический очерк развития древнегреческой тактики. 1900 г
Грамотный труд, базирующийся на Иенсе и других немецких работах.Фукидид. 2 тома, в переводе Мищенко-Жебелева (изд. Сабашниковых, 1915 г.).
Важнейший исторический труд древности, Фукидид во многом и сейчас может служить образцом для историков, в особенности военных. Перевод очень приличный.Rüstow und Кöchlу. Geschichte des griechischen Kriegswesens von der altesten Zeit bis auf Pirrhos. — Aarrau, 1852
Быстрописец Рюстов, выдвинувший на первый план историю военного искусства, часто фантазировал, недостаточно считался с экономическими факторами, принимал порой за действительность теоретические измышления досужих тактиков минувших веков Тем не менее его труды пронизаны Творчеством, крупной мыслью Вместе с филологом, цюрихским профессором Кехли, Рюстов написал историю военного дела в Греции с древнейших времен до Пирра, затем труд, посвященный греческим военным писателям (Griechische Knegsschnftsteller. Leipzig 1855), самостоятельный очерк, посвященный военному искусству Юлия Цезаря (Heerwesen und Kriegsfuhrung С Julius Casars. II Auflage Nordhausen 1862, стр 184). Его труды по военному искусству античных народов пользуются меньшим распространением, чем по новой истории, но в научном отношении должны быть поставлены выше.Liskenne et Sauvan. Bibliotheque militaire 1837-1840. т. I—VI.
Каждый фолиант начинается с короткого очерка, среднего по характеру между военной историей и историей военного искусства, ныне уже совершенно устарелого, а затем следует полный перевод произведений авторов очерчиваемой эпохи. Средневековые хроники отсутствуют, литература XVI — XVIII веков представлена очень хорошо. Удовлетворительные полные переводы на французский язык Фукидида, Ксенофонта, Полибия, Цезаря, Вегеция, Арриана и других авторов делают это издание ценным для лиц, коих затрудняет пользование латинскими и греческими подлинниками IV том заключает избранные сочинения Тюрена, Фекьера, Фолара, Пюи-Сегюра, Морица Саксонского, V том — Фридриха Великого, Лойда, Гибера, Карно, Тибо, Жомини. Мы обращаем внимание на это издание потому, что оно существует в русском переводе "Военная библиотека", издания сороковых годов, многие перечисленные выше классики могут быть изучены на русском языке только в этом издании, качество перевода нам неизвестно.Маврикий. Тактика и стратегия. Перевод с латинского шт-капитана Цыбышева, под ред П. А. Гейсмана, 1903 г.
Как и все византийские труды, он приписывается императору, бывшему известным полководцем. По существу, византийские труды представляют преимущественно переделку недошедших до нас военных трудов александрийской школы перипатетики, в их лучшем издании, плюс большое увлечение техникой. Мы относим этот труд к главе о древней Греции, хотя он представляет лишь отголосок классицизма спустя тысячелетие. [49]