Глава XVII.

Фашода и британская военно-морская мощь

Фашодский кризис 1898 года стал еще одним важнейшим поворотным пунктом в развитии флота Третьей республики — сравнимым с приходом к власти в 1886 году адмирала Оба. Кризис едва не привел Англию и Францию к войне, и продемонстрировал французам, что пока они проводили 1890-е годы, пререкаясь друг с другом, англичане достигли больших успехов в подготовке к войне и военно-морском планировании. Он убедил французов, что, вне всяких сомнений, в случае войны с Англией их флот будет уничтожен.

Фашода

10 июля 1898 года экспедиционный отряд в составе 150 человек под командованием капитана Жана-Батиста Маршана (Jean-Baptiste Marchand ) занял городок Фашода на Ниле и поднял в нем французский флаг. Экспедиция была отправлена двумя годами раньше, не смотря на открытое предупреждение британского министра иностранных дел о том, Англия будет рассматривать любое присутствие Франции на Ниле как недружественный акт. 18 сентября 1898 года передовые отряды двадцатитысячной армии лорда Китченера, только что завершившей завоевание Судана, появились у Фашоды. Маршан отказался спустить флаг и оставить свои позиции, и оба командира обратились к Парижу и Лондону. Разразился сильнейший дипломатический кризис, подогреваемый националистическими кампаниями в прессе и громкими заявлениями с обеих сторон, но возможен был только один исход: 3 ноября французское правительство, понимая что Франция не готова к войне с Англией, отдало Маршану приказ отступить.

К счастью для дела мира, кризис застал французский флот не только неготовым к войне, но и осознающим свою неготовность. Последним он был обязан кризису из-за Нигера — спору между Францией и Англией из-за части реки, омрачавшем отношения между двумя странами на протяжении большей части 1897 года, и приведшем к угрозе возникновения войны в феврале-марте 1898 года. Давление общественного мнения привело к началу осуществления в 1897 году обширной программы строительства броненосных крейсеров, и планированию флотом своих действий в случае войны с Англией.

В январе 1898 года Высший Совет составил первую военно-морскую программу в истории Третьей республики, направленную исключительно против Англии{845}. Эта программа была отнюдь не легкой модернизацией своих предшественниц 1896, 1894 и 1890 годов. Самым важным в ней было то, что Франция четко осознала свое отставание. Франция не могла надеяться на помощь России, а Англия — как и Италия и Германия — была готова отказаться от своей оборонительной политики, и использовать мощь своего флота для блокады французских берегов{846}. Единственная надежда Франции заключалась в активной обороне своего побережья и действиях истребителей торговли, поддержанных линейным флотом{847}.

Фашодский кризис начался в тот момент, когда Эдуар Локруа только что во второй раз занял пост морского министра. Он застал Локруа в разгар проведения действия, традиционных для каждого нового министра: реорганизации Морского Генерального штаба, и перераспределения броненосцев береговой обороны. Локруа назначил начальником штаба адмирала Кавелье де Кювервилля, «ответственного» за постройку двух больших истребителей торговли «Гишен» и «Шаторено», и командующим Средиземноморской эскадрой — адмирала Фурнье. Однако, его приготовления в ходе кризиса были направлены исключительно на оборону{848}. Он усилил гарнизоны в портах, на стратегически важных островах у побережья Франции, в Бизерте и колониях. Также он ускорил постройку кораблей и их ремонт, и приказал покрыть деревянные палубы старых броненосцев тонкими стальными пластинами. Французские офицеры полностью осознавали угрозу войны, и готовились к самому худшему, но после дебатов, сопровождавших Нигерский кризис они понимали, насколько мала надежда на успех в случае начала войны.

Британская стратегия: Канал

В течение всего кризиса британский Флот Канала крейсировал неподалеку от Бреста, готовый атаковать незаконченные укрепления этого порта, и от острова Уэссан. Французы опасались атаки британцев на оба этих пункта еще в ходе Нигерского кризиса, в предыдущем году{849}. Англичане собрали в Саутгемптоне силы до двадцати тысяч человек, рассчитывая использовать их против одного из этих пунктов{850}. Адмиралтейство также разместило еще одну эскадру в Гибралтаре, и подготовила Средиземноморский флот к вылазкам против Бизерты, собрав еще одну эскадру на Мальте. Возможно, что британцы планировали экспедиции против Диего-Суареза на Мадагаскаре и Форт де Франс на Мартинике — но доказательств этого нет. Сайгон и Дакар были единственными портами, имевшими достаточно мощные гарнизоны для долгого сопротивления{851}. Но что более важно — эти планы позволили оценить новую стратегию, которую Англия развивала с 1888 года.

Британцы были столь уверены в своей стратегии, что возникла даже опасность начала ими превентивной войны. Во Франции же казалось все события предшествовавшего кризису лета — от изменений во внутренней политике до разочаровывающих испытаний мелинитных снарядов по «Ла Галиссоньеру» — должны были обескураживать ее моряков. Все же, что происходило в Англии в 1897 году — от появления работ Мэхэна и смотра в Спитхэде до успешной военно-морской демонстрации у Крита — убеждало англичан в том, что их замечательный флот поднялся на новую высоту. Британский флот «абсолютно не имел себе равных»{852}. Старшие офицеры отдавали должное авторам Акта о морской обороне, говоря что «теперь мы видим флот, которым можем гордиться, и который — насколько то в человеческих силах — может обеспечивать безопасность Империи»{853}. Впервые в новой истории не только британское общественное мнение, но и коммерческие интересы были расположены в пользу войны{854}. Была широко распространена идея, что пришла пора разобраться с Францией раз и навсегда. Французский поверенный в делах примерно в то время докладывал: «часто можно слышать от английских мужчин и женщин слова — нам нужна война: другие нации должны узнать нашу силу, и понять, что с нами надобно считаться»{855}.

Но пока общественность и такие адмиралы, как Фишер, говорили о старом добром способе ведения военных действий — немедленной атаке на вражеское побережье — британцы развивали ту стратегическую систему, которую позднее использовали против Германии в Первую Мировую войну. Коммандер (позднее — адмирал) Джордж Александер Бэллард (George Alexander Ballard ) представил ее основные положения в эссе, получившем в 1897 году золотую медаль Royal United Service Institution  — «Защита торговли в войну»{856} (Французы даже называли новые идеи британцев «системой Бэлларда»).

Основная разница между старой и новой стратегией заключалась в предлагаемом методе блокады. Рост мощи торпедного оружия нанес смертельный удар по старой системе поддержания блокады, в соответствии с которой линейные корабли стояли напротив вражеских портов. Британцы использовали ее последний раз на маневрах 1888 года, хотя американцы — в силу слабости торпедных сил испанцев — применили ее в 1898 году. Раньше, когда защита торговли не была жизненно важной, британские командиры отделяли фрегаты от блокадных сил только после того, как контроль над морем был захвачен. Корабли блокадных сил и сами могли перехватить большинство вражеских крейсеров когда те входили в порт, или покидали его. Во время Первой мировой войны, однако, линейные корабли оставались в базах, легкие корабли осуществляли наблюдение за выходами из вражеских гаваней, а крейсера защищали торговлю от тех рейдеров, которые не могли быть остановлены легкими силами.

К 1898 году торпедные корабли (именуемые Обом не иначе как tirailleurs maritimes  — морскими стрелками) стали столь мощной силой, что попытка осуществить ближнюю блокаду могла привести к тому, что блокадные силы оказались бы не сильнее блокируемых. С появлением миноносцев

наши наиболее лелеемые традиции оказались сотрясены до основания. Место нашего линейного флота всегда было у вражеского берега, а теперь можно было быть уверенным, что враг будет весьма доволен, увидев его там{857}.

Командующий Гранд Флитом в Первую Мировую войну адмирал сэр Джон Джеллико (John Jellicoe ) понимал, что напрямую атаковав вражеские берега блокадные силы подставят себя под удар торпед. «Постоянная убыль нашего линейного флота может привести к тому, что в относительно короткое время он сравняется по численности — а то и станет уступать — германскому флоту»{858}. В 1914 году германцы нисколько не боялись ближней блокады. Более того, они надеялись, что Фишер, рассчитывавший развязать наступление на Балтике, позволит кайзеровским лодкам, минам, и миноносцам свести на нет численное преимущество британцев над Флотом Открытого Моря, и создадут благоприятные возможности для контрудара{859}. Они не учли одного: Фишер не командовал Гранд Флитом, который заблокировал Германию так и не показавшись вблизи германских берегов.

Та же самая ситуация наблюдалась и в 1898 году: Фишер требовал наступательных действий, осторожные командующие не имели ни малейшего намерения приступать к ним, а французы надеялись, что они все-таки рискнут атаковать.

Задача французского флота — во-первых, вынудить врага держать там (перед французским портами), если только он захочет сохранить свободу морской торговли, очень мощные силы, и, во-вторых, использовать каждую возможность нанести удар по владеющему морем: блокада нашего побережья должна стать операцией, в которой враг будет тратить свои корабли и средства, тогда как наши останутся в неприкосновенности{860}.

Торпеда изменила всю морскую стратегию. Прежде флоты состояли в основном из линейных кораблей, и основная проблема заключалась в сосредоточении их в нужном районе. В конце 1890-х годов флот состоял не только из броненосцев, которые опять же требовалось сосредоточить, но и из миноносцев — эффективных против броненосцев, но могущих действовать лишь на относительно небольшом удалении от берега. Теперь было желательно завлечь противника максимально далеко от его баз, чтобы в бою могло принять как можно меньшее число его миноносцев, и поближе к своим базам — чтобы усилить свой линейный флот своими миноносцами{861}. На маневрах 1895 года французы попробовали организовать ближнюю блокаду Бреста и Киберона, и сочли, что теперь практически невозможно «организовать блокаду порта, защищаемого мобильной обороной. Большие корабли — побуждаемые к этому единственно фактом наличия такой обороны — будут вынуждены каждую ночь отходить в море настолько далеко... что проход в порт будет совершенно открыт»{862}. В своей статье 1898 года Бэллард не говорил ни слова о ближней блокаде Тулона, равно как и Бреста{863}.

Единственно возможной оставалась дальняя блокада — легкие силы наблюдали за гаванями, а основные силы оставались в базах{864}. Контрминоносцы, введенные британцами в 1894 году, становились теперь крайне важными единицами. Контрминоносцы стали первыми кораблями, достаточно малыми для того, чтобы быть построенными в больших количествах для создания непроницаемой завесы, и достаточно большими, чтобы оставаться подолгу в море, и угрожать как броненосцам, так и обычным миноносцам. Курьезное предложение дать французским контрминоносцам взаимозаменяемые наборы вооружения показывает, что они рассматривались и как торпедные, и как артиллерийские корабли. «Они являются грозными противниками как наших броненосцев, так и миноносцев... и их присутствие у входов в наши базы помешает выходу наших броненосцев в море точно так же, как наличие в наших базах миноносцев помешает вражеским броненосцам приближаться к ним ночью»{865}.

Чтобы осуществлять подобную блокаду Бреста Бэллард предложил захватить остров Уэссан, чтобы использовать его в качестве передовой базы. В то время остров был совершенно беззащитен, и французы вряд ли смогли бы отбить его, так как он находился в десяти милях от берега, и являлся скорее островом в открытом море, а не точкой французского побережья{866}. Бэллард не объяснял, собирались ли британцы держать там свои броненосцы, прикрыв их системой минных и боновых заграждений. (Позднейшие французские маневры убедили их, что это было возможно лишь в хорошую погоду){867}. После Фашоды французы выделили 85 миллионов франков на создание постоянных укреплений на острове — чтобы заменить окопы, вырытые во время кризиса на этом французском Гельголанде{868}. План по захвату Уэссана был забыт сразу же, как только французы исправили свою оплошность и возвели новые укрепления{869}. В 1903 году англичане планировали держать свой флот в хорошо укрепленных и подготовленных в мирное время базах, и использовать временные базы только для легких сил и крейсеров.

С 1889 по 1903 год британские идеи прошли три степени эволюции. Сначала они поняли, что невозможно держать свой флот у неприятельских баз без передовой базы для бункеровки. Затем осознали, что опасность, которую несут миноносцы, слишком велика, чтобы можно было обеспечить достаточную защиту флоту, находящемуся у вражеских берегов. Наконец, они решили, что надежнее держать основные силы в своих подготовленных в мирное время базах.

После 1895 года британцы потратили огромные суммы на укрепление баз в метрополии — чтобы использовать их как защищенные стоянки при осуществлении блокады. К 1902 году суммы, выделенные по Акту о займе на военно-морские работы составили 27.5 миллиона фунтов (на шесть миллионов больше, чем по Акту о Морской обороне), хотя бюджет Военного министерства за один 1897–1898 год превышал эту цифру на семь миллионов{870}.

Расположение и относительная значимость этих баз отражали новую английскую стратегию. В 1886 году британцы располагали тремя базами против французских двух: Шербура и Бреста. В порядке важности (а также — двигаясь с востока на запад) ими были Портсмут, Портланд и Плимут. Основные работы 1886–1898 годов привели к возрастанию важности Плимута, и созданию новой глубоководной базы в Дувре — напротив новой французской второстепенной базы в Дюнкерке. Ранее укрепления Дувра должны были лишь предотвратить высадку десанта. Новый порт стоил английской казне 3.5 миллиона фунтов — большая сумма в соответствии с новой программой выделялась лишь на Гибралтар — и должен был использоваться для блокады Дюнкерка.

Для активных действий против Бреста британцы создали не одну базу, а целую систему. Важной базой был теперь и Плимут с примыкавшими к нему Девонпортскими верфями и Кейхэмом, игравший теперь роль почти такую же значительную, что и Портсмут. Вдобавок англичане построили еще западнее две совершенно новые вспомогательные базы — в Фалмуте и на островах Сцилли — в результате чего придвинулись к французскому порту на пятьдесят миль ближе. Восточнее они располагали Портландом, ставшим теперь второстепенной базой, и базой вблизи французского побережья — на Нормандских островах. Не вполне понятно, насколько мощными были укрепления на последних — но по крайней мере к ним был проложен новый кабель, настолько беспокоивший французов, что они посылали рыбацкие суда для того, чтобы подцепить его и узнать его расположение{871}.

Британские силы на Средиземноморье

Запутанный вопрос о контроле над западным проходом в Средиземное море совершенно затмил прочие аспекты средиземноморской стратегии в период с середины 1890-х по 1904 год — когда создание Антанты покончило с англо-французским морским соперничеством. Одновременно с осознанием британцами того, что основной целью французского Средиземноморского флота является прорыв в Атлантику, проблема осложнилась ослаблением Испании и Марокко, попавшими под французское влияние. Британцам не оставалось ничего иного, как принять обширную программу усиления Гибралтара.

Популярное в Англии мнение, гласившее, что пушки Гибралтара контролируют пролив, являлось пережитком времен парусных флотов, когда течения и ветры вынуждали суда проходить через пролив, прижимаясь к европейскому берегу. В 1893 году французы, внимательно изучив ситуацию, пришли к выводу, что корабли, проходящие пролив ночью, прижимаясь к африканскому берегу, могут чувствовать себя в полной безопасности от гибралтарских пушек. Британские контрминоносцы также вряд ли могли всерьез угрожать им — так как им было бы в определенную погоду крайне трудно выйти из гавани. (Схожая проблем имелась и в Дюнкерке — где без информации о подходе врага обеспечить быстрый выход миноносцев из гавани, чтобы нанести ему хоть какой-то урон, было практически невозможно). Пока британский флот находился на Мальте, а не в Гибралтаре, британцы могли бы установить на Скале хоть все свои пушки — разницы бы не было никакой{872}.

Однако, если бы в Гибралтаре стоял флот, а крейсера патрулировали бы окрестные воды, то пройти пролив было бы даже сложнее, чем много более узкий пролив Бонифачио между Корсикой и Сардинией. Основным препятствием становилась длина пролива, а не его ширина. Область, которую можно было бы контролировать из Гибралтара, ограничивалась не узкой короткой полоской между Гибралтаром и Сеутой, но целым Альборанским морем, длинным проливом, на востоке простиравшемся до линии Оран-Картахена, и сужавшимся перед Гибралтаром. Французам пришлось бы пройти некоторую часть пролива днем, и англичанам было бы не слишком сложно выслать крейсера, чтобы следить за самой узкой частью пролива ночью{873}. Было несложно избежать пушек Гибралтара — но пройти мимо стоящего в нем флота было без боя почти невозможно.

Французские маневры 28 июня 1900 года подтвердили, что анализ ситуации, сделанный в 1893 году, был верен. Обеспечив, насколько это возможно, секретность, Средиземноморская эскадра под командованием адмирала Жервэ попыталась пройти мимо трех крейсеров, изображающих британский патруль. Вся эскадра, в излюбленном Жервэ кильватерном строе, не неся, в отличие от предыдущих маневров, никаких огней, прошла, несмотря на опасные течения, вдоль африканского берега на максимальной скорости без единого происшествия. Британцы не заметили французов, но все три малых французских крейсера заметили эскадру прежде, чем она вошла в Гибралтар. Официальный французский отчет заключал:

Проблема охраны пролива настолько просто решается размещением флота в Гибралтаре, что надежда на прорыв — без каких-то исключительных атмосферных условий, наподобие густого тумана — призрачна... Если силы врага находятся в Гибралтаре, сражение практически неизбежно{874}.

В начале 1890-х годов Гибралтар был неуязвимой якорной стоянкой — наподобие Адена, а не базой для действий флота. Хотя Скала и была буквально уставлена пушками всех типов, ощущалась нехватка практически всего. Не было даже сухого дока, и кораблям, получившим подводные повреждения пришлось бы идти на ремонт в Англию или на Мальту. Не было ни резервных складов боеприпасов, угольный причал бал столь мал, что одновременно бункероваться могли бы только два броненосца. Положение Гибралтара как угольной станции торгового флота быстро ухудшалось одновременно с возвышением Алжира, и, если можно верить алармистам, в 1893 году в нем можно было найти едва ли половину угля, необходимого для бункеровки Средиземноморской эскадры{875}. В том году британцы рассматривали всевозможные варианты стратегии для Средиземноморья — в том числе и полное оставление этого региона в случае войны. Они решили, что самое главное — создать оперативную базу в проливе{876}. В результате решили начать работы в Гибралтаре — построить сухой док, мол для защиты от миноносцев и небольшой арсенал.

Тот факт, что именно флот, а не пушки Гибралтара позволяли контролировать пролив, снизил важность трех других портов в проливе — Алхесираса, Танжера и Сеуты. Британцы и французы подозревали друг друга в планах относительно них, и даже были готовы воевать, лишь бы не допустить перехода портов в руки соперника, но на самом деле значение их сильно преувеличивалось. Завладей Британия обоими берегами пролива, она не смогла бы закрыть его более эффективно, чем при помощи стоящего в Гибралтаре флота. Для французов же захват Танжера был бы верхом глупости. Основной их задачей было избежать блокады флота британскими миноносцами — и не было никакого смысла строить военный порт там, где британцы с легкостью могли бы за ним следить. Вместо этого они могли создать базу восточнее, в Оране — которая, находясь достаточно близко, давала бы почти те же самые выгоды, что и база в проливе — за исключением того маловажного обстоятельства, что ее пушки не могли бы вести огонь по проходящим пролив кораблям. В итоге Британия и Франция пришли к компромиссу по Танжеру, по той простой причине, что возьми обе державы курс на чинение вреда друг другу — обе бы только проиграли.

Близость Алхесираса к Гибралтару сделала его в глазах британцев наиболее важным из трех. Многие испанские артиллерийские офицеры в период национального возрождения Испании 1883–84 годов заявляли, что мобильная осадная артиллерия, расположенная на холмах к северу от Гибралтара и вокруг Алхесираса сделает порт непригодным для обороны. Новые полевые пушки Круппа, показавшие себя столь эффективными в боях за Плевну в 1877 году, стреляя с оборудованных в мирное время огневых позиций, и используя бездымный порох — что делало их почти невидимыми для противника — могли нанести огромный урон таким большим целям, как верфи, хотя никто и не рассчитывал подавить саму Скалу{877}. Англичане, изучив проблему, сочли опасность реальной. Когда же в 1890-х годах на обращенной к Испании западной стороне Гибралтара началось возведение новых сооружений, эта опасность возросла{878}.

Британцы держали полевую и горную артиллерию в Гибралтаре не для вылазок против Танжера или Сеуты, но для действий в Андалузии{879}. В 1898 году испанцы, используя в качестве предлога американскую угрозу, разместили на позициях вокруг Алхесираса несколько пушек, спровоцировав тем гневную реакцию британцев. В 1903 году британский премьер-министр Артур Бальфур (Arthur Balfour ) заявил, что любые меры, предпринятые для того, чтобы поставить под угрозу безопасность новых заводов, приведут к тому, что Англия будет вынуждена захватить испанскую территорию вокруг Алхесираса, чтобы предотвратить возможность обстрела{880}.

Опасность, исходящая от Испании, привела появлению предложений обменять Гибралтар на Танжер или Сеуту. Первое было сделано в 1868 году{881}. Однако они вызвали у французов опасения того, что Британия — для получения владений на обоих берегах пролива — готова захватить один из этих двух портов. И в самом деле, губернатору Гибралтара были даны инструкции по захвату Танжера — сразу по получению по телеграфу приказа из Лондона{882}. Однако, скорее всего опасность активных действий со стороны англичан была скорее мнимой. Пока Франция ничего не предпринимала, Британия была готова ограничиваться тем же. Заключив в 1904 году Антанту, обе стороны уладили вопрос о Танжере — к совершенному удивлению германцев, считавших его постоянным источником конфликтов{883}.

Со стратегической точки зрения более важными были Балеарские острова, а не Танжер, и действия британцев в отношении них были более вероятны. В 1898 году Бэллард предложил захватить острова, и основать на них передовой пункт для наблюдений за французским флотом, движущемся из Тулона к проливу{884}. Альфред Тайер Мэхэн посоветовал англичанам вновь захватить Порт Магон на Минорке (уже принадлежавший им большую часть периода с 1708 по 1803 год). Сэр Чарльз Дилк и адмирал Бересфорд были ярыми сторонниками этой идеи, и наиболее открыто обсуждались проекты англичан в отношении именно Балеарских островов, нежели любой другой точки Средиземноморья{885}. В данном случае английская угроза была реальной, а не мнимой. «Пока война между Францией и Англией является весьма вероятной угрозой, Испания прекрасно понимает, что Балеарские острова, а возможно и Канары практически неизбежно попадут в руки одной из воюющих сторон»{886}.

Возможный приз был хорошо защищен. Главный порт на Балеарах — Порт Магон — был прикрыт несколькими мощными укреплениями, возведенными в 1880-х годах испанским эквивалентом Jeune Ecole. К Фашодскому кризису они были бы наиболее полезны — подобно укреплениям Константинополя — той великой державе, которая первой бы подошла к Минорке. Наблюдалась сильнейшая нехватка людей и боеприпасов, мин же — несмотря на то, что надежно защитить эту длинную, узкую гавань при их помощи можно было легко и просто — не было вовсе. Военная столица Балеар находилась на другом острове, и defense mobile всех Балеарских островов состояла из единственного миноносца с шестовой миной, построенного двадцать два года назад{887}.

Для французов вопрос о Балеарах уступал по важности только вопросу о Гибралтаре{888}. В 1900 и 1901 году французы проводили маневры с целью отработки прорыва мимо британских сил, действующих с Минорки. И те , и другие маневры закончились поражением «французской» стороны. В 1900 «британцы» потеряли «французов» возле Тулона, но, как и предсказывал Бэллард, восстановили контакт у Балеар. В 1901 году «британцы» разбили брестскую эскадру, пытавшуюся прокрасться в Тулон вдоль берега, после чего нашли и захватили тулонскую эскадру{889}. Прорваться мимо сил, базирующихся на Минорке было практически так же сложно, как и пройти через Гибралтарский пролив, когда в Гибралтаре стоял вражеский флот.

Предложения, сделанные Англией Испании во время Алхесирасского инцидента в 1898 году показываю, насколько сильно британцам хотелось заполучить Балеары. 30 октября с благословения кабинета сэр Генри Чарльз Драммонд-Вольф (Henry Charles Drummond-Wolf ) предложил испанскому правительству следующие четыре пункта:

В случае войны Испания не примет сторону врага Англии, но окажет помощь Англии в силу своих возможностей и ресурсов...

Испания будет защищать Гибралтар от всех атак с суши, не будет строить никаких сооружений, укреплений, батарей, и не будет размещать никаких пушек — кроме полевых — на расстоянии орудийного выстрела от Гибралтара — в настоящее время — на расстоянии семи миль.

Англия может вербовать во время войны испанских солдат.

Если Испания окажется вовлеченной в войну, Англия окажет ей помощь, предотвратив высадку враждебных сил в Алхесирасской бухте, или на побережье на расстоянии орудийного выстрела от Гибралтара, и обеспечив защиту испанских территорий на Балеарских и Канарских островах.

Испания, отвергнув британские предложения, выдвинула свои — которые британцы также отвергли как «могущие ограничить свободу британских действий в случае войны».

Испания гарантирует, что Гибралтар не будет атакован испанскими войсками, или войсками державы, вступившей в войну с Англией, с испанской территории...

Англия гарантирует, что во время войны не будет предпринимать никаких военных действий на испанской территории — на континенте или на островах — и что по просьбе Испании — и только по ней она предоставит свой флот для помощи в отражении вторжения на испанскую территорию{890}.

Хотя французам и англичанам удалось — в ходе переговоров, приведших к заключению в 1904 году Антанты — договориться по Танжеру, британцы отвергли предложение французов гарантировать территориальный status quo в радиусе пятисот миль от Гибралтарского пролива (в этот круг попадали и Балеарские острова). Французский посол счел, что англичане не удовлетворены его заверениями, будто французов беспокоит германская угроза Балеарам{891}.

Французы и англичане также развили значительную активность в восточной части Средиземноморья, но ни та ни другая держава не предприняла ничего столь конкретного, как даже планирование обирания испанцев. Французская колониальная школа, отстаивавшая создание французского пути в Индию с опорой на Тунис, Тонкин и Мадагаскар, была мертва, и с ее смертью были отброшены старые взгляды на необходимость наступательных действий в Восточном Средиземноморье. Именно дипломаты, а не флот потребовали воссоздания Левантской эскадры. Хотя и Англия, и Франция с готовностью бы приняли участие в разделе Турецкой империи, этот вопрос был далеко не так важен, как вопрос об Испании и Марокко.

Англия продемонстрировала угасание интереса к Ближнему Востоку, покинув Италию в 1890-х годах и продемонстрировав после 1900 года готовность достичь компромисса с русскими по Константинополю. В 1903 году Британский Комитет по Обороне счел, что хотя русские и получат некоторые выгоды от свободного использования Проливов, и будут способны закрыть их для других держав, «это не изменит в корне существующую стратегическую ситуацию в Средиземноморье»{892}.

В 1898 году британцы планировали оставить военные силы в Средиземноморье в случае войны, но полагали, что все судоходство придется вести вокруг мыса Доброй Надежды. Бэллард даже предлагал взорвать в случае необходимости Суэцкий канал{893}. Британцы отправили в Александрию корабли береговой обороны (по сути — вступив во владение этим городом), основали там угольную станцию с 54000 тонным запасом угля, проложили новые кабели на Мальту и в Гибралтар, и реорганизовали египетскую армию. Французы правильно интерпретировали эти действия как попытку закрыть канал для других держав, а не основать новую мощную базу в Восточном Средиземноморье{894}. Британцы не предприняли ничего, чтобы усилить базу на Кипре, или для порта в заливе Суда на Крите. По настоящему важные со стратегической точки зрения работы были предприняты в Дувре, Плимуте и Гибралтаре.

Морские пути сообщения

Приняв принцип дальней блокады, британцам пришлось признать одно из основных положений Оба: необходимость напрямую защищать свою торговлю. Сперва Британцы собирались в ответ на угрозу своей торговле перевести свои торговые суда под чужие флаги, но Бэллард в своей системе, предложенной в 1898 году, предлагал защищать торговлю напрямую — благодаря сочетанию «зачистки моря», патрулирования крейсерами, и конвоев.

Однако к началу Фашодского кризиса эта теория уже была неработоспособна. Налог МакКинли введенный в 1890 году в США и новые протекционистские законы в Италии сделали переход под чужой флаг более сложным, и французы явно были готовы к тому, чтобы не признавать переход под чужой флаг вовсе. Даже если переход был настоящим и добросовестным, французские крейсера все равно могли арестовать корабль и отвести его во французскую гавань, или даже потопить его — если бы экипаж отказался бы выполнять их требования. «Несколько более или менее значительных компенсаций» были не слишком высокой платой за то, что нейтралы — подлинные, или мнимые — остались бы в своих портах. Французы планировали атаковать британскую торговлю в самом начале войны с целью создать панику среди страховщиков, и вызвать подъем ставок до четверти от общей стоимости груза и корабля{895}. Как только французы приступили в 1897 году к постройке броненосных крейсеров, они решили развязать неограниченную крейсерскую войну — топить призы, объявить продовольствие военной контрабандой, и даже — возможно — объявить блокаду Англии, подобно тому как в 1915 году это сделала Германия{896}.

То, что в конце 1890-х годов весь французский флот обратился к идее крейсерской войны, объясняется изменением отношений между Германией и Англией. Только экстремисты могли обратиться к таким средствам в 1886 году — так как это неизбежно вызвало бы немедленное начало войны с Германией. В 1898 году французы чувствовали, что могут рассчитывать на «благожелательный нейтралитет» Германии, хотя и не на реальную помощь. Новыми факторами был стремительный рост германского торгового флота, и экономическое соперничество Германии и Англии в десятилетие, предшестовавшее Фашоде. В 1898 году в Европе были

две могучие непримиримые соперничающие силы, две великие нации, желающие сделать весь мир своим владением, и перенесшие борьбу в область торговли. Англия... и Германия... соперничают во всех уголках земного шара. ... Если есть шахта, которую можно эксплуатировать, железная дорога, которую можно построить, туземцы, которых можно приучить есть консервы вместо плодов хлебного дерева, и пить джин вместо воды, Англия и Германия будут бороться за право сделать это первыми{897}.

В конечном счете, вопрос о границах войны против торговли зависел только от одного фактора: интересов и симпатий нейтралов. Пререкания Германии и Англии в 1890-х годах, особенно из-за произошедшего в 1896 году скандала с телеграммой Крюгеру, в которой кайзер призывал Трансвааль к сопротивлению Британии, делали весьма вероятным, невмешательство Германии в англо-французскую войну на истребление торговли. И в самом деле, удар французов по морской торговле Англии давал Германии прекрасную возможность уничтожить английскую торговлю во всех частях света.

Французский обозреватель отмечал, что «Германия не только не поддержит Англию: она будет рада остановить транспорты с английскими товарами, и германские угольные бароны, германские торговцы, германские судовладельцы достигнут небывалого процветания»{898}. Германия, самый сильный из нейтралов, «слишком заинтересована в англо-французской войне, дающей ей возможность заменить Британию в качестве главного морского перевозчика, чтобы создавать нам какие бы то ни было проблемы»{899} Бэллард учитывал эту опасность, и отмечал, что присоединение Германии к Франции и России в войне против Англии «не будет беспримесным злом, так как освободит нас от соперника в борьбе за торговое превосходство в наиболее опасный период». Вдобавок, это позволило бы закрыть Суэцкий канал для всех судов — к выгоде Англии. Контролируя угольные станции и порты на всем пути вокруг мыса Доброй Надежды, британцы могли «создать значительные, возможно — непреодолимые трудности» любым нейтралам, попытавшихся бы их вытеснить{900}.

В 1898 году британская торговля была очень уязвима для французов. Из 9 миллионов тонн треть приходилась на долю парусников — результат возрождения паруса в 1890-х годов — которым, в случае войны, пришлось бы быстро сойти со сцены. Из 6 оставшихся миллионов тонн лишь 28 кораблей могли развить скорость более 18 узлов, 300 — от 14 до 18, и основная масса — 8000 судов — не более 12. На взгляд французов эти последние были «законной добычей наших крейсеров». Более того, они были «не просто важны для существования промышленности (Англии) но и абсолютно необходимы для поддержания жизни в ней»{901}.

Основная идея Бэлларда заключалась в «патрулировании фокусных зон» — чем-то среднем между «зачисткой морей» и организацией конвоев. Даже командир «Алабамы» Рафаэль Семмс (Raphael Semmes ) после окончания Гражданской войны признавал, что «с несколькими кораблями на основных торговых маршрутах» «дьяволы» могли бы отлично защитить торговлю Союза{902}. По мысли Бэлларда двойная линия крейсеров должна была патрулировать четыре основных маршрута из Англии — к Ньюфаундленду, Бермудам, Гибралтару и Азорам, тогда как входы в Средиземное и Балтийское моря были бы плотно заткнуты. Например, до Ньюфаундленда крейсер на 15 узловой скорости добирался бы за 7 дней — и с двумя днями на отдых и бункеровку между плаваниями можно было бы создать постоянный поток крейсеров, идущих в обоих направлениях, с промежутками между ними не более 160 миль. Торговое судно, заметив врага, должно было полным ходом идти по маршруту в направлении ближайшего крейсера: неприбытие ожидаемого судна должно было показать, где действует рейдер{903}. Большие быстроходные крейсера наподобие «Пауэрфулла» должны были оставаться в резерве, пока не был бы замечен один из быстроходных рейдеров — наподобие «Шаторено» — которых патрульные крейсера не могли догнать. Если такой рейдер был бы замечен, по телеграфному приказу из Плимута выходили бы четыре преследователя — каждый по одному из маршрутов, чтобы прервать карьеру рейдера прежде, чем для него наступит время бункеровки.

Британцы предназначили для защиты торговли две новые базы. Корк и Пемброк всегда защищали оба берега у южного входа в Ирландское море. Новые укрепленные пункты в бухтах Бэнтри и Суилли на юге и западе Ирландии дали возможность проводить большую часть судов севернее Ирландии. Также они могли бы стать убежищами, из которых отряды старых броненосцев могли эскортировать торговые суда через окружающие британские острова воды.

Адмиралтейство было готово пойти на организацию конвоев — по крайней мере — для вывода судов в открытый океан, а возможно — и далее, если бы система патрулей себя не оправдала. Модернизировав несколько старых броненосцев броня которых была слишком слаба для действий в составе линейного флота, и установив на них новые котлы и пушки, Адмиралтейство планировало использовать их против броненосных крейсеров. Хотя в 1880-х и начале 90-х годов у конвоев было множество противников (основным аргументом их был большой разброс в скорости торговых судов, достигший предела при переходе от парусов к пару), сторонников было больше, чем обычно принято считать. В 1887 году конвои вполне убедительно защищал адмирал Ф. Коломб, а сэр Томас Брассей и сэр Чарльз Дилк понимали необходимость возвращения к ним как к последнему средству — в чем с ними были согласны и французы{904}.

Середина 1890-х годов стала, тем не менее, вершиной английского планирования защиты своей торговли в предшествовавший Первой Мировой войне период. Вскоре начался регресс — во многом благодаря чрезмерной уверенности таких людей, как Фишер, в том, что «Адмиралтейство сделало все возможные выводы из прежних ошибок» и благодаря подкрепленным историей аргументам Мэхэна, что война против торговли не может достигнуть своей цели{905}. Бэллард последовал общему примеру — он довольно неохотно принял идею патрулей, и теперь возлагал свои надежды на преследование крейсерами отдельных рейдеров. Он возражал против конвоев, и Королевская комиссия по поставкам продовольствия и сырья во время войны официально одобрила его возражения — вновь подтвердив их в 1905 году{906}. Примерно в то же время британцы практически отказались от идеи национального страхования судоходства во время войны.

Вместо того, чтобы опасаться за свою торговлю, англичане после Фашоды предпочли верить, что любой противник — в соответствии с теорией Мэхэна — захочет попытать счастья в генеральном сражении. Адмиралтейский меморандум Комиссии в 1905 году был превосходным образчиком использования терминов Мэхэна — он пестрел фразами вроде «море — только одно», «fleet in being » и так далее — недвусмысленно показывая, что составляло основу британской стратегии тех лет.

Меморандум представлял собой шаг назад по сравнению с позицией Бэлларда, полностью отвергая идею непосредственной защиты торговли. Господство на море объявлялось важнейшим элементом успешного уничтожения и защиты торговли, а концентрация сил — лучшим средством завоевания господства. «Рассосредоточение сил для достижения любой из этих целей является стратегией слабых, и не может повлиять на конечный результат войны». Адмирал сэр Киприан Бридж (Cyprian Bridge ) полностью соглашался с предположением, что «политика направления всех сил на уничтожение торговли не может быть применена, пока морская мощь не обеспечит уверенного господства на море»{907}. Французский отчет о британских маневрах 1900 года отмечал, что «единственной целью обоих адмиралов было собрать силы для генерального сражения. Способ действий, избранный «французским» адмиралом не ставился в Англии под сомнение — хотя он ни в малейшей мере не предусматривал уничтожения вражеской торговли »{908}.

С 1898 по 1914 года Адмиралтейство не добилось ни малейшего прогресса в деле защиты торговли — не считая учреждения в 1903 году Торгового отдела при Разведывательном департаменте, поставлявшего «трудолюбиво, методично, ежедневно» информацию о морской торговле — которую сэр Джон Коломб запрашивал еще в 1881 году{909}. Все что сделали британцы — несколько развили предложенную Бэллардом систему патрулирования.

Пока враги Британии принимали британские правила игры, эта политика не должна была привести к большим потерям. В самом деле, никто не удивился, когда германцы, вступив в войну, обнаружили что обстоятельства подталкивают их к совершению «французских ошибок»{910}. В Первую Мировую войну Бэллард — командуя на Мальте в 1916 году — стал одним из первых, кто отказался от системы патрулей. Еще в 1917 году Адмиралтейство не имело представления о том, сколько конвоев может понадобиться{911}.

Британская стратегия действий против Франции

Британский план ведения войны в 1898 году, известный во Франции как «система Бэлларда», порядком припугнул французов, и определил меры, которые они предприняли в отношении флота после окончания кризиса. Элементы плана можно вкратце описать так:

1. Оборонительные меры на Средиземноморье — осуществляются восемнадцатью броненосцами, двадцатью двумя крейсерами и пятнадцатью миноносцами против Тулонской эскадры, состоящей из пятнадцати броненосцев и пятнадцати крейсеров. Торговые маршруты прокладываются вокруг мыса Доброй Надежды, благо это позволяют сделать осуществленные в Саймонстауне работы (третьи по стоимости после Плимута и Гибралтара).

2. Блокада Бреста — при помощи вылазки на Уэссан. Связь между следящими за Брестом контрминоносцами и основными силами в Плимуте осуществляется по проложенному на Уэссан кабелю, или старым крейсером, оснащенным аппаратом, разматывавшим за ним легкий кабель по мере движения крейсера. В Плимуте находится быстроходная эскадра из девяти «Маджестиков», четырнадцати крейсеров и двадцати контрминоносцев.

3. Базирующаяся в Портсмуте и Дувре тихоходная эскадра из десяти броненосцев, семи крейсеров, двенадцати торпедных канонерок и двадцати контрминоносцев следит за Шербуром и Дюнкерком.

4. Непосредственная защита торговли из Корка, Пемброка, заливов Бэнтри и Суилли осуществляется десятью большими бронепалубными крейсерами — для погони за вражеским рейдерами, двадцатью пятью крейсерами второго класса — для патрулирования, и тридцатью крейсерами третьего класса — для действий в узкостях и окружающих Британию водах.

5. Захват французских колоний: Бизерты — силами из Мальты, Форт де Франса — усиленным гарнизоном из Порт Кэстри на Сент-Люсии, Новой Каледонии — австралийским ополчением, а также экспедиции с меньшими шансами на успех — против Диего-Суареза, Дакара и Сайгона

Как уже говорилось, против такой мощи французы в 1898 году практически не имели никаких шансов. Осознание французами этого факта позволило сохранить мир во время кризиса, и побудило французов отбросить прочь свои политические разногласия и начать приводить свое военно-морское хозяйство в порядок.