Глава VII.

Возрождение французской военно-морской техники

Французский ответ на нововведения Брина появился лишь в конце 1870-х. Вместо того, чтобы скопировать итальянские идеи, подобно тому, как это сделали англичане, французские корабелы, основываясь на своих опытах с броней и пушками создали тип броненосца, в котором слились воедино новые технологии и традиции французского кораблестроения. Французы приступили к строительству нового флота, качественные и количественные характеристики которого, став известными в середине 1880-х годов, вызвали тревогу у Англии. Отнюдь не ограничивая район действия своего флота Средиземноморьем, французы не стали и ограничиваться лишь ответом на корабли Брина, активно приступив к созданию крейсерского флота и начав развивать новый вид оружия — торпеды.

Французский ответ Италии

Так как поначалу французы игнорировали итальянские нововведения, то следующие два броненосца программы 1872 года — «Девастасьон» (Devastation ) и «Курбэ» (Courbet ) были практически однотипны с «Редутаблем». «Амираль Дюперре» (Amiral Duperre ), ставший французским ответом на «Дуилио», был заложен лишь в 1877 году — что отчасти было возмещено необычайно быстрой работой верфей Ла Сейна: постройка заняла менее пяти лет. Этот корабль стал не копией итальянского броненосца, но развитием французских идей. После неудачных экспериментов с купленными в 1867 году в США низкобортными броненосцами, Conseil des Travaux постоянно отвергал предложения построить безрангоутные башенные броненосцы мониторного типа{204}. Проект нового корабля отражал абсолютную уверенность французов в необходимости обеспечения высоких мореходных качеств — что, с одной стороны привело к столь сверхконсервативному шагу, как сохранение парусов, а с другой — к столь выгодному размещению тяжелых пушек на расстоянии двадцати шести футов от ватерлинии. Впрочем, паруса с «Дюперре» были убраны еще до того, как корабль вошел в строй.

Схема бронирования «Амираля Дюперре» стала результатом яростных споров. С 1867 по 1873 год, когда Армстронг проповедовал свои взгляды в Англии, Conseil des Travaux находился под контролем адмирала Филиппа-Виктора Тушара (Philippe-Victor Touchard ), одного из основных сторонников отказа от брони. При Тушаре — в 1871 и 1872 года — были рассмотрены две схемы бронирования, предложенные противниками брони британскому Комитету по проектам. Одна из них стала основой для дальнейшего изучения предложенного Эмилем Бертэном проекта крейсера, защищенного лишь клетчатым слоем, другая была, в качестве эксперимента, применена на двух строящихся броненосцах-стационерах: броня, прикрывавшая их орудия была снята, а сэкономленный вес пошел на увеличение толщины броневого пояса. Директор по военной технике предложил таким же образом переделать два строящихся броненосца первого ранга, но Conseil des Travaux отверг эту идею{205}. В следующем году Тушар утратил контроль над Советом, и ни та, ни другая схема бронирования не была принята, однако было решено, что необходимость установки неуязвимой брони сохраняется. Чтобы добиться этого, англичане и итальянцы сняли броню с части ватерлинии: французы же предпочли отказаться от брони выше ватерлинии. «Дюперре» получил полный 320-футовый броневой пояс толщиной до 22 дюймов, шедший от носа до кормы, но имевший лишь 8 футов в высоту. Поверх пояса шла плоская броневая палуба, и остойчивость корабля и защита его машин полностью зависела от неглубокой, закрытой сверху бронированной коробки, шедшей по всей длине корабля. Выше пояса борт корабля — подобно оконечностям «Дуилио» были совершенно небронированы — ради усиления бронирования тех частей, что были сочтены наиболее важными.

Тяжелые пушки устанавливались в бронированных барбетах на верхней палубе, от которых вниз до броневой палубы шли бронированные же подачные трубы. Четыре 48-тонные пушки «Дюперре» — вполовину легче, и вполовину менее мощные, чем пушки «Дуилио» были размещены в четырех барбетах, двух — бок о бок в носу, и двух — в диаметральной плоскости ближе к корме. Эти пушки в открытых сверху броневых кольцах было легче обслуживать — но при этом они были более уязвимы, чем башенные орудия итальянского корабля. Кроме перечисленного «Дюперре», в отличие от своих противников, располагал значительным числом пушек среднего калибра (5.5 дюйма), расположенных на батарейной палубе, и не имевших никакой защиты.

Такая разница между французской и итальянской схемой бронирования объяснялась тем, что французы верили в силу тарана. Брин стремился к тому, чтобы его корабль оставался на плаву и мог стрелять из свои пушек; французам же требовалось обеспечить сохранение подвижности и маневренности корабля, поскольку они считали, что пока корабль сохраняет ход, он может надеяться на победу при помощи таранного удара. Пояс по всей длине ватерлинии обеспечивал подвижность корабля лучше, чем бронированная цитадель, поскольку даже единственное попадание по небронированной части ватерлинии итальянского корабля даже не крупнокалиберного снаряда могло снизить его скорость и маневренность{206}. Если бы такой корабль получил удар в любую из оконечностей, он был бы почти что перерублен надвое — но и для нанесшего удар корабля таран столкновение могло бы быть опасно — если бы сам таран не был бы подкреплен мощной конструкцией, такой, например, как броневой пояс. Дальнейшие события подтвердили по крайней мере некоторые из этих соображений: в 1893 году британский броненосец «Виктория» (Victoria ), будучи случайно протараненным в носовую оконечность, потерял маневренность и затем пошел ко дну, а годом позже в сражении при Ялу китайские броненосцы, хотя и остались на плаву, могли развивать к концу боя не более четырех узлов — и легко могли бы быть отправлены на дно таранным ударом или торпедой.

В создании пушек французы продолжали придерживаться своих принципов. Чудовищное увеличение размеров орудий привело к тому, что единственным возможным материалом для пушек стала сталь. Англичане и итальянцы поначалу изготовляли свои тяжелые пушки по старинке — из железа, и начали переходить на сталь когда вес их пушек достиг 100 тонн. Французский флот, несмотря на противодействие некоторых артиллеристов, сперва перешел на сталь, и лишь потом начал вести работы над увеличением веса пушек — двигаясь, впрочем, в этом направлении не так быстро, как флоты соседних стран.

Как во Франции, так и за рубежом, переход к стали стал возможен благодаря улучшению качества стали и произошедшим в районе 1870 года важным изменениям в производстве пороха. Последние стали возможны благодаря развитию методов измерения давления в канале ствола (напряжений в стволе) пушки во время выстрела: до того единственным способом было постепенно увеличивать заряд пока пушку, наконец, не разрывало{207}. Орудия образца 1870 года использовали тот же самый черный порох, который использовался в пушках еще со Средних веков. Он был недорог, и прост в обращении, но из-за его быстрого сгорания пороховые газы скорее выбивали, нежели выталкивали снаряд из ствола, что приводило к резкому возрастанию напряжений в стволе пушки. Как следствие, пушки образца 1870 года, как и их предшественницы, были довольно короткими — длина ствола не превышала 18 калибров — и толстыми у казенной части. Быстровоспламенямый черный порох был основной причиной разрывов большинства первых стальных пушек. Позднее, когда был получен порох горящий медленнее и равномернее, давление в стволе плавно нарастало с продвижением снаряда к дульному срезу. Это нововведение, вкупе с получением более однородной стали, сделало возможным переход к стальным пушкам.

Первым шагом стала замена железного ствола пушки образца 1870 года стальным. Вскоре после войны 1870 года двадцать таких экспериментальных пушек успешно прошли испытания. Однако, в основном из соображений экономии, флот решил остаться верным удовлетворительным железным пушкам, изготовляемым в Рюэле, и 38-тонные пушки для броненосцев типа «Девастасьон» и нескольких броненосцев береговой обороны должных противостоять «Девастейшну», были изготовлены этим, более дешевым способом. Гаврская комиссия продолжала критиковать французскую сталь, и в 1874 году комиссия и Conseil des Travaux пришли к решению, что в качестве ответа итальянцам должна быть разработана более тяжелая железная же пушка{208}. Несмотря на это, морской министр, в основном под давлением производителей стали, решил перейти к стали.

Три года спустя после основания во Франции частного артиллерийского завода производители стали одержали победу над флотскими артиллеристами — чего последние так и не забыли. Пушка образца 1870 года требовала столь старательного изготовления, что частные фирмы едва ли могли выпускать ее серийно — а если учесть низкую цену этой пушки и практическую невозможность извлечь выгоду из ее производства, то можно понять, почему они к этому и не стремились. Чтобы получить преимущества от более прочной стали, требовалось по сути спроектировать эту пушку заново — только для того, чтобы ее можно было делать из нового материала. Мнения, что модифицированная пушка образца 1870 года была ничуть не лучше предшественницы придерживались все — кроме производителей стали. В итоге в начале «гонки калибров» французы были задержаны переходом с железа на сталь{209}.

Отчеты о происходящем на заводах Армстронга возбудили общественное мнение, что в итоге ускорило разработку французами новой пушки. 48-тонная 13.4-дюймовая пушка образца 1875 года была установлена на «Дюперре» и на всех кораблях, на которых предполагалось установить 38-тонную 12.6-дюймовую пушку. Однако после испытаний в Ла Специи в 1876 году тревога депутатов французского Парламента относительно действий итальянцев возросла еще больше, и французы продолжили «гонку калибров» с большим, чем прежде, энтузиазмом. Морской министр убедил палату, что до создания французской 100-тонной пушки буквально рукой подать, в результате чего была начата постройка двух броненосцев — «Амираль Бодэн» (Amiral Baudin ) и «Формидабль» (Formidable ), должных нести это орудие{210}. Недавно еще столь консервативный Conseil des Travaux возжелал получить 120-тонную пушку, и, подобно Барнаби, «не видел причин ограничиваться чем либо, кроме возможностей промышленности и финансов»{211} Однако, поскольку на «Бодэне» было решено сохранить батарею 5.5-дм пушек, то представлялось возможным установить не более трех тяжелых орудий.

На новых кораблях, лишенных, наконец, парусного вооружения, тяжелые пушки устанавливались в диаметральной плоскости — чтобы давало возможность вести огонь на оба борта. Схема бронирования мало отличалась от таковой на «Дюперре». Эта пара броненосцев, с узким броневым поясом, броневой палубой и (как предполагалось поначалу) тремя 100-тонными пушками в барбетах должны были окончательно оформить ответ французов на «Дуилио» и «Италию». Французы задержались на старте в гонке калибров, в основном — из за решения министра о переходе с железа на сталь, но давление общественного мнения ускорило как этот переход, так и увеличение калибров новых пушек. Возражений армстронговской идее чудовищных пушек никто не высказал.

Французы стремились избежать чрезмерного беспокойства по поводу итальянской кораблестроительной активности. С 1872 по 1878 год Брин спустил на воду три корабля — «Дуилио», «Дандоло», и «Италию» — и приступил к постройке «Лепанто». Хотя бюджет итальянского флота с 1870 года вырос вдвое, он все еще составлял около четверти от французского{212}. Французские наблюдатели считали новый итальянский флот противником хотя и серьезным, но не слишком опасным, и не принимали всерьез надежды итальянцев достигнуть уровня, предусмотренного их десятилетней программой, принятой в 1877 году{213}.

Французское возрождение на своем пике

Одним из результатов французских усилий по созданию достойного ответа Италии стало то, что во время второго министерства адмирала Потюо (1877–79) удалось справиться с большей частью задолженности флота верфям, и разобраться с невыполненными заказами. Арсеналам требовалась работа, и, благодаря программе Фрейсине по финансированию общественных работ, появились дополнительные средства на постройку новых кораблей. Левые в Парламенте настаивали на проведении некоторых реформ перед тем, как будут заложены новые корабли, но выход из строя первого поколения броненосцев потребовал немедленных действий, и работы по замене старых кораблей начались.

Несмотря на усилия реформаторов, структура флота, предусмотренная Программой 1872 года не была изменена{214}. На ситуацию с флотом в 1879 и 1880 годах оказало большое влияние то, что отношения с соседями в тот момент были относительно безоблачными. Трения с Германией почти сошли на нет, Италия ввязалась в ссору с Австрией, республиканцы, пришедшие к власти во Франции, стремились к сотрудничеству с Англией. Отсутствие давления извне, и необходимость принятия немедленных мер заставили пойти по линии наименьшего сопротивления — просто заменять выходящие из строя корабли новыми, и не утруждать себя пересмотром военно-морской политики Франции. В пятидневных дебатах Совет Адмиралтейства решил не принимать новой программы, пойдя лишь на одно изменение старой — некоторые малые суда, предусмотренные программой 1872 года, было решено заменить миноносцами{215}. Среди сгнивших кораблей были почти все броненосцы постройки 1863–66 годов, а также — несколько стационеров и кораблей прибрежного радиуса действия. Рассматривать проблему с крейсерами Совет не стал. Как и в 1872 году одновременно было заложено довольно много кораблей — однако в большинстве случаев закладка производилась по заведенному порядку, для замены старых кораблей, еще до того, как обозначилась угроза со стороны англичан и итальянцев.

Большинство новых кораблей было по типу схоже с «Дюперре» — четыре тяжелые пушки и паруса — или с «Бодэном» — три тяжелые пушки, и без рангоута. Как и раньше они подразделялись на мореходные броненосцы, стационеры и броненосцы береговой обороны. В 1880 году была начата постройка четырех броненосцев — «Ош», «Маджента», «Марсо», и «Нептюн». По первоначальному проекту они имели высокий надводный борт, полный пояс по ватерлинии, бронированные барбеты, умеренную скорость, батарею пушек среднего калибра и три 100-тонные пушки — такие же, как на «Бодэне». Четыре новых стационера — типов «Дюгесклен» (Duguesclin ) и «Баярд» — были уменьшенными копиями «Дюперре» со вспомогательным парусным вооружением.

Однако проект броненосцев береговой обороны типа «Эндомптабль» (Indomptable ) был нехарактерным для французского флота. Шесть 5000-тонных броненосцев береговой обороны программы 1872 года — низкобортные корабли с единственной носовой двухорудийной башней, пушки которой должны были проложить дорогу тарану, были прямыми потомками броненосных таранов и мониторов 1860-х годов. Однако появление новых, больших по размерам и более мощных германских 7600-тонных Ausfallkorvetten типа «Заксен» (Sachsen ) сделало их устаревшими. Германские корабли строились не «вокруг тарана», но являлись небольшими цитадельными броненосцами — и их появление было очень некстати, поскольку увеличение водоизмещения и осадки, потребовавшееся для того, чтобы новые французские броненосцы — как, например, «Дюперре», могли противостоять «Дуилио», сделало невозможным их действия на Балтике, в отличие от «Редутабля».

Французы ответили перепроектированием двух последних броненосцев береговой обороны Программы 1872 года — «Фюрьо» (Furieux ) и «Тоннант» (Tonnant ) в подобие маленьких броненосцев — с увеличенной высотой надводного борта и пушками, установленных по одной в носовом и кормовом барбетах. Далее, в 1877 году, был спроектирован «Эндомптабль» — своего рода вариант «Бодэна», уменьшенный до пригодных для действий на Балтике размеров благодаря снятию центрального барбета{216}. Корабли этого типа напоминали ранние броненосцы береговой обороны относительно низким бортом в носу и корме, и небольшой дальностью плавания. Вместо одной башни на корабле было два барбета — в носу и в корме — в каждом по одной 76-тонной, 16.5-дюймовой пушке. В сравнении с броненосцами «Эндомптабли» имели почти такую же скорость, несли в процентном отношении даже больше брони (2670 тонн на 7200-тонном «Эндомптабле») и имели лишь на одну тяжелую пушку меньше. Если считать их за полноценные броненосцы, то окажется, что Франция в этот момент строила восемь броненосцев, способных выступить против итальянцев — и это не считая «Дюперре», «Бодэна» и «Формидабля».

Еще до 1886 года произошло важное изменение в проекте новых броненосцев: Франция, должная стать последней державой, принявшей на вооружение 100-тонную пушку, стала первой державой, которая от нее отказалась. Пушка образца 1875 года, принятая на вооружение вопреки пожеланиям артиллеристов, немедленно начала доставлять неприятности. Первая из более тяжелых версий этого орудия, 76-тонная 22-калиберная 16.5-дюймовка, предназначенная для новых броненосцев береговой обороны, оказалась, как и предсказывали артиллеристы, неудачной — из-за слишком непостоянного качества используемой стали. Одна из этих пушек, сделанная Крезо, отвергалась шесть раз подряд, две других во время испытаний получили повреждения у дула. Столь множественные проблемы привели к тому, что к 1879 году, еще до того, как хоть одна 76-тонная пушка была принята флотом, было решено отказаться от создания 100-тонного орудия.

Вместо этого французы двинулись в совершенно другом направлении, попытавшись использовать преимущества нового медленно горящего пороха{217}. Результатом первых экспериментов Гаврской комиссии с порохом этого типа стало создание пушки, по весу близкой к неудачному 76-тонному орудию, но совершенно иной по идее — 28-калиберной 14.6-дюймовой 75-тонной пушки образца 1875–79 года. Французы воплотили в жизнь озвученную еще в 1870 году идею, создав пушку, по бронепробиваемости равную 100-тонной, но за счет преимущества нового пороха — имевшую большую начальную скорость снаряда и более легкую. В 1880 году была разработана 52-тонная пушка калибра 13.4 дюйма — также имевшая длину ствола 28 калибров. Эта пушка, несмотря на намного более легкий снаряд, имела такую же бронепробиваемость что и английские и итальянские пушки вдвое большего веса. В сравнении с пушкой образца 1870 года новая пушка — образца 1881 года — имела увеличенную зарядную камору, позволяющую максимально использовать преимущества нового пороха. Ни одна пушка образца 1870 года не вышла из строя во время службы, однако подобная неприятность случилась с пушкой образца 1875 года — на «Дюперре» при использовании увеличенного заряда разорвало казенную часть одного из орудий, отслужившего уже семь лет — причем, по счастью, никто не погиб. В 1881 году сверхтяжелые пушки были во Франции не более чем неприятным воспоминанием — и уроком на тему того, к чему может привести вмешательство общественного мнения в вопросы артиллерии{218}.

Из шести кораблей, должных нести 100-тонную пушку, два — «Бодэн» и «Формидабль» — из-за высокой степени готовности уже не могли быть переделаны. Все изменения свелись к установке 75-тонных пушек образца 1875–79 года вместо предполагавшихся 100-тонных. По утвержденным в конце 1880 года чертежам остальные четыре должны были нести по три более легких 52-тонных орудия вместо 100-тонных но в течение следующих двух лет их чертежи были полностью переделаны. На трех из них четыре барбета были размещены в вершинах ромба (по одному в носу и корме, и по одному на борт — вместо первоначального расположения трех барбетов в диаметральной плоскости, жестоко критиковавшегося сторонниками тарана{219}. Вооружены эти корабли были четырьмя 52-тонными пушками, окончательной версией французского ответа на армстронговские 100-тонные «мушкетоны». Четвертый, «Ош», был построен с башнями вместо носового и кормового барбетов, и с двумя 28-тонными пушками по бортам — вместо двух 52-тонных.

Перераспределение пушек на этих кораблях сделало их наиболее пригодными для боя на острых курсовых углах. Прямо в нос или корму могли вести огонь три пушки, броня барбетов давала хорошую защиту от обстрела с носа и кормы, и полный броневой пояс обеспечивал способность к маневрированию. Борт этих кораблей был более уязвим: пушки среднего калибра и основания барбетов были плохо защищены, и верхняя часть пояса выступала из воды достаточно невысоко — вода могла захлестывать в пробоины в небронированном борту. Более ранние «Бодэн», «Формидабль», и четыре броненосца береговой обороны были менее удовлетворительны в этом смысле: расположение их пушек в диаметральной плоскости обеспечивало мощный бортовой, но не носовой или кормовой залп, борта же этих кораблей были защищены не лучше.

К 1882 году Франция вела постройку большого числа новых броненосцев схожего типа, который был разработан в качестве ответа на «Дуилио». Хотя эти броненосцы несли разные пушки, они имели схожее водоизмещение и характеристики, и могли образовать довольно однородную эскадру. Было ясно, даже не считая броненосцев береговой обороны, что Франция создает весьма мощный флот. Подлинной причиной этого было желание поддержать численность флота на уровне, предусмотренном программой 1872 года — а именно, шестнадцати броненосцев: десяти новых стальных, и шести более старых, заложенных еще при Наполеоне III и спущенных на воду в 1870-х годах. Но из-за того, что меры, предпринятые французами, совпали с периодом замедления постройки кораблей в Англии, вышло так, что французский флот мог почти сравняться с английским по числу новых броненосцев{220}.

Англия располагала большим числом броненосцев, построенных по проектам, разработанным еще до появления «Дуилио» — в том числе и несколькими броненосцами, купленными британским правительством во время англо-русского кризиса 1878 года. Либеральное правительство предпочло подлатать эти корабли, нежели приступить к закладке новых, «чья боевая эффективность в ближайшем будущем будет сомнительна»{221} В глазах сторонников тарана они, благодаря своим крепким железным корпусам с установленными новыми машинами и котлами, были почти также хороши, как и новые корабли, и многие французские офицеры сожалели, что использование Дюпюи де Ломом для корпусов своих кораблей дерева сделало невозможным для французов последовать английскому примеру{222}. Однако по мнению сторонников артиллерии и торпед — как во Франции, так и в Англии — эти старые корабли с их тонкой броней, легкими пушками и плохим разделением на отсеки безнадежно устарели.

Из кораблей новых типов Англия строила «Инфлексибл», четыре его уменьшенных копии, имевшие водоизмещение лишь немногим больше, чем французские броненосцы береговой обороны, и шесть броненосцев типа «Адмирал», проект которых можно считать достаточно ущербным. «В унынии, овладевшем нашими умами» в 1880 году, проектировщики «адмиралов» умудрились соединить в одном корабле недостатки бронирования «Инфлексибла» и «Эндомптабля», на основе которого и был разработан проект нового броненосца{223}. Пояс был также узок, как у французского броненосца, и так же короток, как у «Инфлексибла». Расположение пушек повторяло схему «Эндомптабля»: носовой и кормовой барбеты, между которыми устанавливались несколько пушек среднего калибра. «Адмиралы» были итальянцами в оконечностях и французами в средней части корпуса, и вдобавок наследовали от «Эндомптабля» низкий борт в носу и корме, делавший их не слишком мореходными кораблями. Для боя на острых углах они подходили плохо из-за незащищенных оконечностей и расположения пушек в диаметральной плоскости, а их борт был уязвим едва ли не в большей степени, чем борта французских броненосцев.

В отношении брони, пушек и многих других частей новые французские броненосцы были лучше, чем английские, и создавалось впечатление, что замена старых кораблей новыми позволит французам вновь занять то положение относительно британского флота, к которому стремились Наполеон III и Дюпюи де Лом — быть близкими по численности и превосходить в силе отдельных кораблей. Многие историки преуменьшают материальный фактор в британских морских паниках 1880-х годов, предпочитая искать объяснения в сфере политики и дипломатии{224}. Но нельзя закрывать глаза на то, что новые французские броненосцы строились почти в том же количестве и почти так же быстро, как английские, а их пушки, броня и снаряды были лучше. Кроме того, благодаря системе общественных работ Фрейсине бюджет французского флота увеличивался. После короткого периода упадка затраты на флот выросли с 181.2 миллиона франков в 1879 году до 217.2 миллионов в 1883. Французские позиции были сильны: но позднее обнаружились два слабых места: программа, осуществляемая французами, была разработана без учета возможного противостояния с Англией, и финансовая база была не слишком надежна.

Проблемы с пушками за рубежом

Французы с интересом следили за испытаниями, которые проводили со своими чудовищными пушками англичане и итальянцы — равно как и за неприятностями, случавшимися с ними. Между пушками Армстронга и Вулвича разница была невелика, и англичанам с итальянцами предстояло столкнуться со схожими проблемами. Начало им было положено в 1879 году, когда на броненосце «Тандерер» (Thunderer ) взорвалась 38-тонная пушка, ставшая отправной точкой для перехода к 100-тонной модели. Было убито и ранено сорок семь человек. В официальном объяснении причин катастрофы утверждалось, что пушка — одна из двух, установленных в башне — пропустила один из выстрелов, и поверх первого заряда была заряжена вторым. После долгих проверок комиссия по расследованию зарядила двойным зарядом вторую пушку в башне, и произвела выстрел. Осколки, оставшиеся от второй пушки после взрыва были схожи с осколками от первой{225}. Годом позже произошел взрыв пушки «Дуилио», и итальянская комиссия объяснила несчастье схожим образом. Итальянцы предпочли успокоить своих офицеров заверениями, что виной взрыва 100-тонной пушки Армстронга стал двойной заряд{226}. Едва закончились проверки, как вторая армстронговская пушка раскололась на две части — при использовании лишь относительно слабого практического заряда. Три оставшиеся пушки «Дуилио» вскоре были сочтены дефектными{227}.

С новым порохом, необходимостью удлинить стволы пушек, и опасностью того, что беспечные моряки могут забить в ствол пушки — не заметив того, что полторы тонны пороха и металла уже находятся в нем — второй заряд, англичане и итальянцы более не могли откладывать переход на казнозарядные пушки, использовавшиеся французами еще с 1860-х годов. Первые казнозарядные пушки англичан были той же смешанной стальной и железной конструкции, что и последние дульнозарядные, однако пресса вскоре проинформировала руководство флота, что французы изготовляют стальные пушки уже пять-шесть лет. Вулвич решил начать все по новой, и просто скопировал новейшие длинноствольные стальные пушки, созданные на континенте — подобно тому, как Адмиралтейство копировало основные нововведения в кораблестроении. Около 1882 года британцы одновременно сделали три важных изменения, соединив наиболее интересные особенности континентальных пушек с британскими нововведениями. Общая идея и затвор пушки были французскими, метод изготовления же был скопирован у Круппа. Одновременно было изготовлено большое количество новых пушек. Французы отметили, что англичане внесли изменения в «позаимствованное», что английские «улучшения» ослабили казенную часть, и что действия британцев не подкреплялись «единственным неоспоримым аргументом в артиллерийском деле — записями испытаний стрельбой a outrance (до разрушения) хотя бы нескольких новых крупнокалиберных пушек»{228}

Что еще более важно, уменьшение калибра пушек, сопровождавшее эти изменения, было временным. Вслед за «Инфлексиблом» англичане создали четыре его уменьшенных копии, вооруженные четырьмя 38-тонными дульнозарядными пушками. Двое из этих четырех — типа «Колоссус» (Colossus ), после взрыва на «Тандерере», вошли в строй с новыми 45-тонными казнозарядными пушками. Однако Адмиралтейство просто ожидало, пока Вулвич, наконец, не изготовит более крупнокалиберные и тяжелые пушки. Вместо того, чтобы последовать примеру французов, и попытаться достигнуть роста бронепробиваемости за счет увеличения скорости снарядов, англичане вновь, вслед за итальянцами, вступили в гонку калибров. Шесть броненосцев типа «Адмирал», построенных вслед за «Колоссусом» несли следующее вооружение: «Коллингвуд» — четыре 12-дюймовые 45-тонные, следующие четыре — четыре 13.5-дюймовые 67-тонные, и «Бенбоу» — две гигантские 16.25-дюймовые 110-тонные пушки.

Настоящие проблемы начались, когда англичане попробовали из них пострелять. Было множество задержек при производстве пушек, и много отказов при испытаниях на полигоне. Пять пушек, изготовленных только одной фирмой, были забракованы{229}. Новые пушки появились на флоте в 1886 году, и уже на «Коллингвуде» — почти с самого начала — одна из пушек начала выходить из строя с поистине примечательной регулярностью. Некоторые английские снаряды разрывало в стволе — на одном из кораблей из сорока четырех снарядов подобное случилось с четырьмя, и подобные происшествия вывели из строя по крайней мере пять тяжелых пушек{230}. На других пушках — в том числе трех 67-тонных и пяти — из двадцати шести — 9-дюймовых — вышли из строя внутренние трубы. На «Виктории» (построенной вскоре после «Адмиралов») обе 100-тонные пушки растрескались у дула и были укорочены. Некоторые пушки (в том числе — 110-тонные и практически все 9-дюймовые) страдали от недостатка продольной прочности и прогибались. Наконец, если что-то происходило с гидравлическими механизмами наведения, обслуживать пушки становилось совершенно невозможно: на одних практических стрельбах «Хиро» (Hero ), «Инфлексибл» и «Колоссус» прекратили огонь после первого же выстрела.

Из всех ныне почти позабытых инцидентов, вызывавших в те годы тревогу у англичан, эти были, безусловно, наиболее неприятными. Как писал королеве премьер-министр лорд Сэлсбери (Salisbury ) «по настоящему серьезная проблема — нехватка тяжелых пушек. Из-за этого большое количество кораблей — примерно дюжина — парализованы, и она делает флот слабее, чем он мог бы быть»{231} Эта «примерно дюжина» менялась в зависимости от времени, но в 1889 году она включала в себя шесть новых броненосцев первого ранга — «Энсон» (Anson ), «Хоу» (Howe ), «Кэмпердаун» (Camperdown ), «Санс Парей» (Sans Pareil ), «Виктория» и «Трафальгар» (Trafalgar ){232} Это составляло почти сорок процентов от построенного после «Дуилио» британского линейного флота.

Опасность была столь серьезной, что вместо того, чтобы быть преувеличиваемой в прессе и в парламенте она, наоборот, преуменьшалась. Некоторые корабли выходили в море со своими небезопасными пушками, и их командиры имели приказ не стрелять из них боевым зарядом{233}. Ни одна из пушек не была тщательно испытана, и никто не знал, сколько выстрелов они могут произвести. Хотя проблемы начались еще при быстро вносимых изменениях в 1882 году, им масштаб стал ясен лишь после 1886 года. Специалисты, своими глазами видевшие, как французские снаряды пробивают насквозь британскую броню, понимали, что французские стальные снаряды и броня намного превосходят английские, но даже общественность могла понять, что корабль, пушки которого находятся на заводе, не является боевой единицей.

Италия не испытывала столь серьезных неприятностей со своими пушками после аварии на «Дуилио», но многие французские офицеры отмечали, что итальянцы опасались стрелять из своих пушек боевым зарядом. Их пушкам были присущи все недостатки системы Армстронга, и поскольку их корабли были вооружены (не считая пушек среднего и малого калибра) только 100-тонными орудиями, можно считать, что сверхтяжелые пушки были источником слабости флота{234}.

Опасность даже легких повреждений гидравлики, способных полностью обездвижить орудийные установки, уже упоминалась, но надо добавить, что даже при нормально работающих механизмах скорострельность пушек была чрезвычайно низка. С расчетом в 90 человек на заряжание и выстрел уходило от десяти до двадцати минут. После каждого выстрела чудовищная громада разворачивалась для заряжания, ствол промывался, пушка вновь заряжалась и наводилась на цель. Весьма возможно, что промахнись итальянцы первым выстрелом — меньшие французские пушки с их вдвое-втрое большей скорострельностью могли бы вывести итальянский корабль из строя — или же французский корабль мог бы подойти для нанесения таранного удара. Таким образом если бы «Дуилио» не потопил или вывел бы из строя своего противника первым же залпом, то дальнейшее сражение с использованием артиллерии или же тарана могло кончиться для него плачевно{235}. Хотя последние 110-тонные английские пушки и обладали большей скорострельностью, опасность выходя из строя гидравлики оставалась. Более легкие пушки французских броненосцев же могли при необходимости управляться и заряжаться в ручную.

Тактика

Сегодня корабли тех лет — с их практически небронированными бортами и чудовищными пушками, единственной задачей которых было пробить узкие полоски брони корабля противника своими сплошными снарядами — выглядят едва ли не самыми странными кораблями, когда либо спускавшимися на воду. Можно только предполагать, как развивались бы события, если бы кто-то решил бы вывести их на бой. В силу же того, что тактика, как наука, в те годы, по сути, не существовала, сложно даже строить те или иные предположения. Два основных варианта ведения боя — артиллерийская дуэль на параллельных курсах, и общая свалка с применением таранов — друг с другом практически не сочетались. Кораблестроители Италии и Англии, сделав логические заключения из весьма сомнительного принципа о бесполезности брони, которую можно пробить, приступили к созданию больших и длинных кораблей с незащищенными оконечностями — для которых наилучшим вариантом был бы артиллерийский бой{236}. Офицеры же обоих флотов, однако, оказались неспособны использовать новую технику, не разработав ни новых методов стрельбы, ни артиллерийской тактики. В Италии морские инженеры увеличили вес устанавливавшихся на броненосцах пушек втрое — а подготовленные в Англии офицеры продолжали верить в силу тарана и изучать таранную тактику{237}. В Англии прицеливание из 110-тонных пушек «Виктории» осуществляли способами, восходящими ко временам Горацио Нельсона, и, насколько можно верить трудам по морской тактике тех лет, то офицеры предполагали использовать слабозащищенные оконечности мощно вооруженного «Инфлексибла» для нанесения таранных ударов.

Французские корабли, по крайней мере, были более пригодны для тарана. Французы проявили заботу о сохранении подвижности своих кораблей, забронировав ватерлинию по всей длине, и стараясь строить корабли, по длине меньшие, чем английские и итальянские. Проект «Бодэна», с расположенными в диаметральной плоскости пушками, стал единственным исключением — в остальном пушки старались расположить так, чтобы использовать их в таранном бою. Однако, когда даже более легкие французские пушки вели огнь прямо по носу, дульные газы разрушали шлюпки, световые люки и краску. В Англии, когда на «Санс Парейе» выстрелили из главного калибра прямо по носу, палуба была искорежена, и тот, кто не был эвакуирован из носовой части, был убит{238}. Культ тарана пустил во французском флоте корни более глубокие, чем в каком либо другом европейском флоте. Утверждалось, что таранная тактика наилучшим образом подходит для потомков древних галлов, и все авторы французских работ по тактике — за единственным исключением — соглашались с тем, что таран — основное оружие военного корабля{239}.

Новая сигнальная книга, принятая французами в 1870 году стала прекрасным примером незначительности изменений, последовавших за введением нового оружия. Война 1870 года помешала принять тактические положения, отработанные на Маневренной эскадре еще до 1870 года — в качестве реакции на сражение у Лиссы. Вместо того, чтобы начать все по новой, Комитет по тактике в 1876 году одобрил эти предложения. Так, в тот год, когда в Специи проходили испытания 100-тонной пушки, французский флот достал с полки тактические идеи 1870 года — и новые официальные инструкции, выпущенные в 1879 году, являлись ничем иным как разработками на основе опыта Лиссы{240}. В стране, в которой тактическим разработкам уделялось больше внимания, чем где либо, последствия увеличения мощи пушек в три раза даже не были серьезно изучены! К идее, что полностью забронированные броненосцы Дюпюи де Лома с большим количеством легких пушек могут соперничать с новыми кораблями с малой площадью бронирования и несколькими мощными пушками, французы подошли еще менее критично, чем англичане и итальянцы.

В соответствии с господствовавшими тогда представлениями, идеальное сражение должно было начаться с перестрелки на дальних дистанциях, в то время, пока эскадры будут полным ходом мчаться друг навстречу другу. Для этой предваряющей основной бой перестрелки отрабатывались различные варианты боевого строя — каре, клин, кильватерная колонна и строй фронта{241}. Единственной целью всех этих построений было обеспечить подход всех кораблей эскадры к месту боя одновременно и в надлежащем порядке. Описанием этих маневров тактические руководства практически и ограничивались. Французский Комитет не предписывал какого-то определенного метода ведения боя. «Важно лишь одно положение — нос корабля должен быть развернут в том направлении откуда может быть начата атака»{242}. Решить судьбу боя должна была следующая за сближением двух линий общая свалка. Лишь одиннадцать из 183 статей свода сигналов посвящалась тактике боя — и это были не более чем неопределенные общие инструкции. Пока основным оружием считался таран, а важнейшей частью боя — общая свалка, эскадренная тактика, или совместные действия эскадры под единым управлением — были невозможны, по крайней мере — в решающий момент боя.

Адмирал отдал приказ «Вперед», и ринулся на противника... Они наступали в хорошем порядке... Но как только дистанция сократилась, сигнальная книга была закрыта, и вся ответственность перешла к командирам кораблей{243}.

Любые научно обоснованные приготовления к этой всеобщей потасовке были бесполезны. Новые закованные в броню рыцари были обречены прибегать к тем же методам, что применялись на средневековых турнирах. Картина общей свалки на сверхмалых дистанциях была ключевым моментом как представления о морском сражении в глазах общественности, так и теорий позднейших противников броненосцев{244}.

Возложение всех надежд на нанесение одного могучего решающего удара — благодаря тарану или выстрелу чудовищной пушки — полностью заменило старое представление о нанесении поражения врагу удачно направленными совместными усилиями{245}. Возможность уничтожить противника одним ударом тарана или удачным попаданием снаряда весом в тонну была, очевидно, весьма привлекательной, и корабли Брина были защищены от такого удара, и должны были нанести его врагу. Эта «теория одного удара» ("one-punch" theory ) определяла конструкцию военных кораблей тех лет.

Французские крейсера и война против торговли

В 1872 году во Франции понятия «флот для службы на дальних станциях» и «флот для уничтожения вражеской торговли» обозначали одно и то же. В последовавший после войны 1870 года период дружбы с Англией развитие крейсеров во Франции стояло на месте. Все усилия французов создать свой вариант «Инконстанта» — большой, быстроходный крейсер с полным парусным вооружением — свелись к постройке трех кораблей Программы 1872 года — «Дюкена», «Турвиля», и несколько меньшего «Дюге-Труэна» (Duguay-Trouain ). Эти корабли были не лучше и не хуже подобных им зарубежных крейсеров, и, как и они, были слишком дороги для того, чтобы их можно было строить в большом количестве. После 1870 года французы заложили около двух дюжин корветов различного водоизмещения — небронированных, с полным парусным вооружением, которые, как и зарубежные корабли такого типа, были бы бесполезны для ведения боевых действий. Лучшими из стационеров были два, заложенных еще при Наполеоне III (по видимому, автор имеет в виду последние два из трех броненосцев типа «Ла Галиссоньер» — прим.пер.), и четыре уменьшенных «Дюперре», построенных в конце 1870-х — но они, имеющие ход до 13 узлов, были тихоходнее броненосцев.

В 1878 году Conseil des Travaux утвердил требования к 16-узловому 3000-тонному бронепалубному крейсеру, пригодного для уничтожения вражеской торговли{246}. После очередной смены министерства это решение было забыто, и к 1881 году были заложены еще четыре деревянных крейсера с парусным вооружением, напоминавших старые деревянные фрегаты. Была подготовлена закладка и пятого — «Капитэн Люка», когда отчаянные протесты Эмиля Бертэна наконец напомнили Conseil des Travaux о существовании британских бронепалубных крейсеров. После долгих споров от постройки «Капитэн Люка» отказались, и вместо него заложили первый бронепалубный крейсер французского флота — «Сфакс». Хотя он и нес паруса, все же был способен развивать неслыханную ранее скорость — 17 узлов{247}. В 1885 году, когда он вошел в строй, был выдан заказ на постройку двух больших по размеру, более быстрых и также имевших парусное вооружение бронепалубных крейсеров — «Таж» и «Сесиль»{248}. К середине 80-х эта тройка составляла весь современный крейсерский флот французов, предназначенный для действий против торговли.

Наиболее типичным французским крейсером тех лет был «Дюбордье». Последний из четырех деревянных рангоутных крейсеров, построенных в конце 1870-х — начале 80-х, он был спущен на воду в 1884 году, и на ходовых испытаниях в 1886 году развил скорость 13.7 узла. Следующие два года были потрачены на обустройство адмиральских апартаментов, и в 1889 году он отправился в качестве флагмана в свое первое плавание на Тихоокеанскую станцию. По пути крейсер заходил в порты следующих стран: Гавайи, протекторат США, Чили — чей крейсер «Эсмеральда» мог смести его с поверхности воды в четверть часа, Перу и Таити. Это путешествие стало надгробным памятником идее поддержания престижа старого французского флота. «Чтобы удовлетворить нужды бесполезной станции, французский флот создал тип корабля, чья малая скорость может только подвергнуть его большой опасности в военное время...»{249} Даже консервативный адмирал Жюль-Франсуа-Эмиль Кранц (Jules-Francois-Emile Krantz ) был вынужден с грустью заметить президенту Республики, «Ce n'est qu'un beau logement » — «это не более, чем миленькая казарма»{250}. Забавно, но держава, отрекшаяся по общему мнению от поддержания паритета с Англией по мощи броненосного флота в пользу создания флота, способного уничтожить ее морскую торговлю, в 1886 году почти сравнялась с ней по числу новых броненосцев, но располагала лишь одним современным крейсером. Хотя английская торговля была практически беззащитной, французы не могли бы направить против нее ничего, кроме «крейсеров-торговцев» да крейсеров-разведчиков.

Однако в отношении «крейсеров-торговцев» положение французов было получше. Хотя Conseil des Travaux отвергал предложения вооружить некоторые из старых торговых кораблей, одна из статей закона о субсидиях от 1881 года предусматривала выплату премий за суда, строящиеся в соответствии с требованиями военного флота{251}. В 1884 году была создана хорошо продуманная система переоборудования небольшого количества лайнеров. Хотя подходящих кораблей было немного (по спискам 1897 года — девятнадцать, и еще не все из них действительно подходили для этой цели), но по крайней мере для них были и пушки, и артиллеристы, знающие с какой стороны к пушке подойти. Система постройки кораблей для позднейшей переделки была намного лучше британской идеи «призыва на службу» в начале кризиса большого числа торговых пароходов и быстрого переоборудования их в крейсера. В этом отношении (и только в нем) французская крейсерская политика не уступала английской. Хотя в 1880-х годах Франция прекратила постройку кораблей, непригодных ни для чего кроме как поддержки престижа страны (и оказания помощи миссионерам) за морем, к развитию системы защиты колоний она не приступала еще пятнадцать лет.

Подводное оружие и миноносцы

Россия поразила весь военно-морской мир, заказав в 1877–78 годах 110 миноносок, предназначенных для защиты черноморских портов от турецких кораблей. Необходимость мощной береговой обороны была естественным следствием из ограниченности наступательной мощи флота, нацеленного на уничтожение торговли противника в дальних морях, но Россия стала первой державой, принявшей для этих целей торпеду в таких масштабах.

Раннее торпедное оружие подразделялось на две категории — неподвижные торпеды (ныне называемые минами) и движущиеся торпеды. Активное использование и тех и других было начато во время Гражданской войны в США. Американские изобретатели в том числе и Давид Бушнелл (David Bushnell ), Роберт Фултон (Robert Fulton ) и Сэмюэл Кольт (Samuel Colt ) много сделали для развития этого оружия. Но большинство экспериментов в этой области до Гражданской войны сводилось к размещению заряда под корпусом неподвижно стоящего корабля с последующим разнесением его на куски — что служило больше увеселению многочисленных зрителей, нежели развитию минного оружия. Лишь в 1862 году, с организацией по предложению известнейшего гидрографа Мэтью Фонтейна Мори (Matthew Fontaine Maury ) Службы подводной артиллерии Конфедерации (Confederate States Submarine Battery Service ) началась история подводной войны. Конфедераты не имели ни специального оборудования, ни подготовленных людей, ни специальных научных познаний — но в ходе Гражданской войны им при помощи мин удалось повредить двадцать шесть кораблей противника, и вывести из строя или потопить еще девять. Из использованных конфедератами приспособлений наиболее важными были два — шестовая мина: заряд, укрепленный на шесте, установленном на носу небольшого быстроходного корабля, который должен был доставить этот заряд к борту вражеского корабля, и контактная мина, взрывающаяся при касании ее корпусом корабля. Мина с дистанционным управлением (observation mine ), подрываемая наблюдателем с берега в момент, когда вражеский корабль проходит над ней, оказалась неудачной — в основном, из-за ограниченности познаний в области электрики. Своими успехами примитивные конфедератские мины обязаны в основном малым глубинам южных прибрежных вод, и слабости собственного судоходства. Тем не менее, южанам удалось почти полностью прикрыть свои гавани{252}.

После 1865 года в Европе — и в Англии, и во Франции, начались активные эксперименты в данной области. В Англии научное исследование особенностей подводного взрыва началось с испытаний против колесного железного шлюпа «Оберон» (Oberon ) изобретенной кэптеном Джеймсом Гарвеем (James Harvey ) буксируемой мины. Мина Гарвея крепилась буксирным тросом к борту или корме корабля (обычно — броненосца) и должна была направляться на приближающийся корабль противника. В 1866 году во Франции был учрежден специальный комитет. Адмирал виконт Октав-Пьер-Антуан-Анри де Шабан-Куртон Ла Палис (Octave-Pierre-Antoine-Henri de Chabannes-Curton La Palisse ) провел серию успешных опытов с обычным корабельным катером, вооруженным шестовой миной. В 1869 году в Бойярдвилле, неподалеку от Рошфора, была открыта постоянно действующая торпедная станция и училище{253}. Как шестовые, так и буксируемые мины можно было использовать на небольших кораблях — в качестве подвижной обороны гаваней, но их установка на корабельные катера — что давало возможность доставить их к месту боя, или на сами броненосцы, была первой попыткой использовать это оружие в наступательных целях.

Попытки англичан и французов использовать мины для обороны дали не столь удовлетворительные результаты, как эксперименты с использованием мин для атаки врага. Ни та, ни другая держава не могли рассчитывать полностью закрыть свои порты при помощи мин — а из французских баз две и вовсе практически не могли быть защищены таким способом. Шербур был открыт для бомбардировки с моря, а к Бресту вел длинный узкий канал — с сильным течением и высокими приливами, делавшими установку мин крайне сложной. Германия и Австрия, география прибрежных вод которых и слабое собственное торговое судоходство больше соответствовали условиям, в которых действовали конфедераты, достигли больших успехов в использовании мин для обороны. Барон фон Эбнер (von Ebner ) разработал для австрийской базы Пола первую оборонительную систему минных заграждений. И контактные мины, и мины с дистанционным управлением были довольно удовлетворительны — и совместное их использование, с созданием непроходимых зон с контактными минами и прикрытыми минами с дистанционным управлением проходами между ними, которые могли быть открыты или закрыты по желанию стало впоследствии основой позднейших оборонительных заграждений{254}. В 1870 году установка германцами контактных мин помогла предотвратить попытки французов подойти к германским берегам — но установка, а затем и снятие этих минных заграждений, стоили жизни 150 германским офицерам и матросам{255}.

К 1872 году основными видами подводного оружия были шестовые и буксируемые мины, довольно удовлетворительные мины с дистанционным управлением и весьма ненадежные контактные мины. Они стали основой для появления бесчисленных сколь сенсационных, столь и нечетких в деталях высказываний — и возникновения у многих офицеров флота мнения, что против комбинации мин, таранов, и вооруженных мощными пушками маленьких канонерок у броненосца будет мало шансов. Один из важнейших элементов подводной войны — страх перед тем, что в любой точке можно натолкнуться на невидимого смертельно опасного врага — проявился уже во франко-прусской войне. Дешевизна же мин, и их несомненная полезность для береговой обороны оказали влияние на общественное мнение еще в 1860-х годах. Новости об экспериментах Шабана привели к сенсационным дебатам в Палате, когда Мари-Эме-Филип-Огюст Ле Коа, виконт де Кервеген (Marie-Aime-Philippe-Auguste Le Coat, viscount de Kerveguen ) предложил полностью отказаться от дорогостоящих броненосцев, и Дюпюи де Лому пришлось выступить против этого предложения{256}

В период между окончанием войны и 1877–78 годами Франция, хотя и открыла вновь школу в Бойярдвилле в 1872 году, и вновь учредила Комиссию по подводной обороне (Comission des Defences sous-marines ) под главенством адмирала Симона Буржуа (Simone Bourgois ) продвинулась в развитии минного дела не слишком сильно. Лидерство в этой сфере захватили малые державы, не могущие позволить себе строить мощные корабли для береговой обороны. Французская береговая оборона отставала от, к примеру, датской, а организация самой обороны во многом была основана на изучении голландской системы. Франция стала последней страной, заменившей на своих минах боевой заряд из черного пороха на заряд из мощной взрывчатки, с устройствами, с которыми экспериментировали на флоте, было множество проблем, и Франция была едва ли не последней страной, принявшей на вооружение единственный новый вид подводного оружия, появившийся после 1870 года — самодвижущуюся мину, или торпеду{257}.

Самодвижущаяся мина сперва была паровым катером — с нефтяным питанием котла — управляемым с берега по веревкам. Хотя автором идеи и был не Роберт Уайтхед (Robert Whitehead ), этот талантливый англичанин, управляющий моторостроительным заводом в Фиуме (Австрия), собрал воедино разные устройства, сделавшие работу торпеды возможной. Он отказался от веревок, заменил пар сжатым воздухом, и в конце концов решил создать подводный снаряд — невидимый для противника, и способный поражать корабль ниже броневого пояса. Прибор глубины, позволявший торпеде удерживаться на постоянной глубине, был «секретом» Уайтхеда. Он никогда не патентовался, и не производился с нарушением авторских прав — возможно, из за существования большого числа «полных и безошибочных» описаний, составленных самозваными «бывшими механиками из Фиуме», и предлагаемых ими всем европейским флотам. В 1869 году Австрия купила «секрет» и предоставила Уайтхеду право продавать торпеды за границу. После успешной продажи их Англии в 1871 году остальные европейские державы немедля приняли на вооружение новинку. Каждая получила по торпеде, комплекту чертежей и возможности послать в Фиуме определенное число офицеров.

Хотя Франция вступила в переговоры с Уайтхедом еще в 1868 году, они были прерваны войной 1870 года. К 1872 году было решено — учитывая сведения о его достижениях — провести испытания. Свою роль сыграли и его рекламные проспекты — в которых утверждалось, что на дистанции от 180 до 600 ярдов «верно нацеленная торпеда» не пройдет мимо неподвижной цели — вне зависимости от того, двигался или нет корабль ее выпустивший, и что даже на дистанции, большей на 200 ярдов можно быть достаточно уверенным в попадании{258}. В январе 1873 года Уайтхед прибыл со своей торпедой во Францию, и после успешных испытаний и споров согласился продать свой секрет флоту за 288 000 франков. «Секретный договор апреля 1873 года», как он назывался во флоте, был не контрактом между Уайтхедом и министерством, но договором с представителями флота Французской республики{259}. Чтобы получить комплект чертежей были посланы пять офицеров, двое были обучены обращению с торпедой. Правительство получило все права на производство торпеды во Франции, обязавшись не разглашать секрет ни одной другой стране.

Оставалось разобраться с применением этого оружия. Проводимые в следующие шесть лет эксперименты позволяют понять скепсис, испытываемый некоторыми специалистами по поводу чудес, ожидаемых от торпед энтузиастами. Даже убеждая принять торпеду на вооружение, Бойярдвильская комиссия отмечала, что заявленные Уайтхедом «уверенное поражение» на дистанции от 600 до 800 ярдов — «чрезмерно преувеличено», и «абсолютная точность» на дистанции до 600 ярдов — «преувеличено приблизительно в той же степени». Французы купили, по сути, экспериментальное оружие, довольно неплохо действующее на дистанции до 200 ярдов, и развивающее на этой дистанции скорость до 9 узлов. Хотя это и было неплохо, но все же торпеда Уайтхеда была далека от того, чтобы быть серьезным оружием{260}.

Поначалу французы планировали использовать торпеды не как оборонительное оружие — кроме как в Бресте, где минирование было почти невозможно — и не устанавливать его на легких судах. По их мнению, торпеда, установленная на броненосце, представляла бы собой нечто вроде улучшенного тарана, и подобно ему позволяла бы нанести врагу в эскадренном бою решительный удар. Торпеду установили на броненосце береговой обороны «Тигр» — в расположенном ниже ватерлинии «пенале» — из которого она должна была выходить за счет тяги собственного винта. При испытаниях в Бресте выяснилось, что торпеда столь тихоходна, что поразить ею движущийся по каналу корабль почти невозможно, и что «Тигр», чтобы не настичь и не повредить выпущенную им же торпеду, должен быть остановлен перед ее запуском. После долгих споров, комиссия решила отказаться от использования «Тигра» в качестве носителя торпеды, и установить ее на корабль водоизмещением до 200 тонн, который мог бы быть быстро остановлен для обеспечения безопасного пуска торпеды{261}. Но установка торпед ниже ватерлинии была столь неудобной, что осуществить эту идею оказалось невозможно — и к 1875 году эксперименты с торпедой Уайтхеда во Франции оказались близки к прекращению — в силу ее веса, цены и ненадежности{262}. В те же годы многие офицеры в австрийском и итальянском флотах, несмотря на настойчивость морских министров, также были склонны считать торпеду Уайтхеда ошибкой{263}. В Англии, где также поначалу применялся подводный пуск, попытки использовать торпеду Уайтхеда с броненосцев также окончились разочарованием{264}.

Торпеда Уайтхеда оставалась чем-то вроде дорогой и ненадежной шестовой мины — с тем отличием, что шест был воображаемым, и имел длину в сотню ярдов. Более простые и дешевые буксируемые и шестовые мины в те годы достигли большего прогресса{265}. Буксируемая мина Гарвея, значительно усовершенствованная в Бойярдвилле после 1872 года, считалась наилучшей для использования в эскадренном бою. Даже самые большие броненосцы несли по одной мине на каждом борту — и полагали, что даже если вражеский корабль избегнет тарана, то мина, находящаяся на расстоянии до пятидесяти футов от борта, все равно сможет нанести ему повреждения. Буксируемая торпеда была уникальна в том смысле, что лучше подходила для атаки движущихся, а не неподвижных целей — поскольку цель, цепляя на ходу ее буксировочный трос, сама подтягивала мину к своему борту. В 1878 году крейсер «Дезэ» (Desaix ), атакуя корабль-цель «Арроганте» (Arrogante ) (оба корабля двигались со скоростью 8 узлов) с дистанции шестьдесят футов подрывал свою мину об него два раза из трех{266}. Первая стандартная тактика использования подводного оружия была разработана для буксируемой мины образца 1875 года — та должна была буксироваться вблизи корабля, и при входе врага в зону досягаемости стравливанием или вытравливанием троса наводиться на цель. Также эта мина стала первой, которая была успешно испытана на маневрах, имитирующих эскадренный бой{267}. В 1877 году буксируемые мины считались настолько эффективными, что командующий эскадрой докладывал, что таран и мина «возможно, нейтрализуют друг друга; (мина) может отпугнуть любой вражеский корабль, желающий нанести таранный удар». Таким образом, мина Гарвея стала началом конца таранной войны{268}.

Шестовая мина, самая простая из всех, была непригодна для установки ее на большие корабли. Проблемы предотвращения отскакивания мины от цели и подрыва ее ниже броневого пояса — достаточно глубоко, чтобы при взрыве не захлестнуло сам корабль-носитель, были относительно легко решаемы. Во время Гражданской войны в США как северянин Уильям Баркер Кашинг (William Barker Cushing ), так и подводные суда южан типа «Давид» (David ) использовали тактику «подкрадывания», и полный провал попытки французов еще до англичан создать быстроходные суда, привел к тому, что и во французском флоте приняли схожую тактику. Их заинтересовали три идеи — обеспечение скрытности и даже невидимости, возможность размещения мины на корабле достаточно малом для того, чтобы его можно было доставить к месту действия, и создание подводной лодки. Даже в периоды, когда разработка субмарин прекращалась, эта «великая мечта» французских кораблестроителей все равно давала о себе знать. К примеру, первый миноносец, предложенный адмиралом Шабаном в 1865 году — с его бронированной палубой и боевой рубкой, и балластными цистернами, позволявшими практически полностью погрузить миноносец в воду перед атакой, явно был разработан под ее влиянием. (Надо отметить, что взрыв его же собственной мины был бы для него крайне опасен — как и для «Давида», уничтожившего шлюп северян «Хаузатоник» (Housatonic ).

Первый миноносец, построенный французами, был спроектирован инженером Шарлем Брюном (Charles Brun ), который в 1859 году вместе с адмиралом Буржуа создал экспериментальную подводную лодку «Плонжер» (Plongeur ). Миноносец Брюна, испытания которого прошли в 1870 году, сильно пострадал от стремления конструктора соединить вместе малые размеры, бронирование и способность к погружению — этот кораблик, длиной лишь двадцать футов, имел плохую остойчивость, слабый корпус, и очень малую скорость{269}. Следующий миноносец — хотя и имел большие размеры — также был воплощением идеи Шабана. На нем был установлен малошумный бензиновый двигатель и компактные котлы Бельвиля, а его палуба, напоминавшая формой панцирь черепахи, была практически полностью погружена в воду. Хотя он был достаточно прочен и остойчив, его максимальная скорость не превышала пяти узлов, а его двигатель мог считаться бесшумным лишь при закрытии вентиляционных отверстий — что могло привести к катастрофическим последствиям для команды{270}. После неудачи с этим кораблем французы попытались создать его уменьшенный вариант — без вентиляции и без команды, управлявшийся по проводам длиной в две мили{271}. Однако решить проблему с наведением этого катера на цель решить не удалось, и, несмотря на то, что «подводный катер» был сочтен «весьма желательным», Бойярдвильская комиссия с неохотой решила перейти к быстроходным надводным паровым кораблям.

В этот момент французский флот и британское Адмиралтейство (чей первый миноносец, «Везувиус» (Vesuvius ) также был тихоходным полупогруженным кораблем) на два года отставали от британских частных фирм. В 1873 году английский изготовитель малых судов Джон И. Торникрофт (John I.Thornycroft ) построил для норвежского 15-узловой 8-тонный катер, вооруженный бускируемой миной. В следующие два года фирма Альфреда Ярроу (Alfred Yarrow ) построила похожие — и даже лучшие — катера, вооруженные шестовыми минами, для флотов Австрии, Аргентины, Швеции и Дании{272}.

Сразу же после неудачи с катером с бензиновым двигателем, французский морской инженер Луи де Бюсси (Louis de Bussy ) был послан в Англию — и в тот же год, когда было принято решение о постройке «Дюперре» и переходе на стальные пушки, министерство заказало семь быстроходных миноносцев. Два из них были вооружены новейшими торпедами Уайтхеда, развивавшими скорость 20 узлов вместо прежних 10, а на остальных пяти были, как и на катерах Торникрофта, установлены шестовые мины. Миноносцы были построены из стали, достаточно прочной для того, чтобы выдерживать ружейный огонь, имели длину в 60 футов и малошумные машины, могли развивать скорость до 13 узлов и были достаточно мореходны, чтобы отходить на шесть миль от Шербура{273}. Они были предназначены исключительно для обороны, и не могли использоваться в составе эскадры. Фирмам Торникрофта и Клапареда (Claparede ) — последняя располагалась в Сен-Дени, под Парижем, заказали по два миноносца, а сопернику Торникрофта — Ярроу, и арсеналам в Бресте и Рошфоре по одному.

На испытаниях в Шербуре миноносцы Торникрофта — №5 и №6 прошли за три часа пятьдесят четыре мили. Ружейные пули оставляли на их корпусах лишь выбоины, и при атаке старого блокшива «Байонез» (Bayonnaise ) один из них на скорости 12 узлов успешно подорвал 35-фунтовый заряд пироксилина о его борт — избежав как столкновения, так серьезных повреждений, которые могли бы повредить маленький кораблик. Миноносцы Ярроу и Клапареда оказались менее прочны, и имели ход, меньший на четыре узла, что до обоих миноносцев с торпедами Уайтхеда, и миноносца рошфорского арсенала, то они оказались неудачными. Но наконец, благодаря во многом частным изобретателям и талантам конструкторов-любителей, быстроходные надводные миноносцы стали выглядеть перспективными кораблями. Пока флотские специалисты предавались мечтам о belle marine en bois, нескольким американцам (при помощи проводов, пивных бочек и пороха), эмигрировавшему из Англии инженеру и лондонским строителям катеров удалось изменить военно-морское дело.

В 1877 году, сразу после того, как Адмиралтейство заказало Торникрофту первый миноносец, русские заказали сразу 110 миноносок — в основном, по чертежам Ярроу — для использования их в начавшейся ранее в том же году войны с Турцией. Миноносцы, постройка которых шла «под фанфары», были посланы из Санкт-Петербурга по железной дороге в Севастополь, но прибыть туда до конца войны, последовавшего в 1878 году, успели лишь немногие. Подобно вооружению торговых судов Добровольческого флота, эта акция произвела большое впечатление — несмотря на неубедительные результаты. В течение войны, под руководством энергичного лейтенанта Степана Осиповича Макарова, группа паровых катеров, вооруженных минами, провела большое число смелых, но не слишком организованных атак — не достигнув при этом особых успехов. Буксируемые мины были сочтены бесполезными, торпеды Уайтхеда были применены лишь дважды, а большая часть шестовых мин взорвалась о боновые заграждения. Гибель пары незначительных сторожевых турецких кораблей с полусонными часовыми на борту — это все, чего удалось достичь смельчакам. Несмотря на нехватку прожекторов и скорострельных пушек, даже поднятия тревоги хватало для срыва большинства атак. Служившие у турок британские офицеры считали, что неудачами русские были обязаны скорее недостатку организации и подготовки, нежели недостаткам самого оружия{274}. Но британская публика предпочитала верить мнению командующего — Хобарт Паши, заявившего, что Англии нечего бояться торпед. Если бы это было не так, отмечал он в завершение, можно было бы сказать, что военно-морское искусство скоро умрет{275}. Добрым британцам, говорил он, не следует думать, что блокада, атака вражеских гаваней и патрулирование вражеского побережья когда-нибудь станут невозможными. Его доводы показались убедительными. В 1877–78 годах Адмиралтейство заказало 12 больших миноносцев, в 1880 оно закупило тридцать четыре малых миноносца — для охраны гаваней и вооружения ими броненосцев и крейсеров — но с 1881 по 1884 не было куплено ни одного миноносца{276}.

Хотя совершенствование военно-морской техники в 1870-х годах не оказало немедленного влияния на внутреннюю политику, соперничество держав, и даже — на военно-морскую теорию, оно сыграло ключевую роль в начавшемся после 1885 года всеобщем переполохе. Гений Брина и Сен Бона, пытавшихся решить проблему защиты итальянского побережья, в частности — осуществленный ими переход к тяжелым пушкам, и попытка создать неуязвимую защиту, привели к тому, что полностью покрытые броней корабли де Лома в конце 1870-х — начале 1880-х годов были заменены чудовищными кораблями с ничтожной площадью бронирования. «Дуилио» отличался от «Редутабля» едва ли не больше, чем последний отличался от «Глуар». Чтобы отреагировать на эти изменения, французам пришлось — в то время, как англичане модернизировали свои устаревшие корабли — взяться за осуществление обширной кораблестроительной программы. Сложившаяся в итоге ситуация стала одной из основных причин беспокойства британцев по поводу мощи французского флота в середине 80-х годов.

Другой причиной стало изменение дипломатической ситуации. Французская программа начала осуществляться исключительно для замены выходящих из строя деревянных кораблей, и в то время, когда правительство Франции было дружески настроено по отношению к Англии, а Италия конфликтовала с Австрией. Однако продолжение и завершение этой программы пришлось на время колониального соперничества Англии и Франции, и обострения противоречий между Францией и союзником Англии — Италией. Внутри самой Франции ситуация усложнялась тем, что развитие торпед привело к вмешательству в морскую стратегию политиков. К 1885 году в военно-морской технике изменилось весьма многое: следующие пятнадцать лет ушли на то, чтобы разобраться с последствиями этих изменений для организации флота, военно-морского дела, внутренней политики и международного баланса сил.