Глава III.

Программа 1872 года

Несмотря на популярность у населения офицеров и матросов, и то, что материальная часть осталась по сути невредимой, флот после 1871 года вступил в весьма рискованный для себя период. Франция по условиям мира должна была выплатить Германии огромную контрибуцию, и первостепенная задача восстановления армии поглотила наибольшую часть оставшихся средств. Кроме того, имело место возрождение старой мысли о том, что морская и колониальная политика привели к катастрофе, которую инструмент их проведения — флот — был бессилен предотвратить. Сторонники флота соглашались с тем, что несмотря на техническое совершенство флот очень немногое смог сделать для того, чтобы избежать поражения. Развитие французского флота чаще всего замедлялось — а то и останавливалось — по двум причинам, нехватке денег и недостаточному интересу общества к морским делам, которые благодаря войне, лишь усилились. Когда флот начал составлять первую послевоенную программу постройки кораблей в 1872 году, то он быстро понял, что военно-политическая ситуация в стране сильно изменилась со времен Дюпюи де Лома и Наполеона III.

Ситуация после 1870 года

В 1870-х лихорадочная постройка кораблей 1860-х годов замедлилась, а то и была остановлена — не только во Франции, но и во всем мире — в силу наступления всеобщего мира и общего сомнения во флоте. Из двух держав, действия которых привели к военно-морской революции, одна, Франция, потерпела катастрофическое поражение, а вторая, США, отвратила свои взгляды от моря. Германия, обладавшая лишь малым флотом, сделала несомненным свое военное превосходство в Европе, и по прежнему демонстрировала лишь слабый интерес к созданию флота. Урегулирование в 1872 году «дела об Алабаме» устранило трения между Англией и США. В результате все это Англии — позволило, а Францию — вынудило, оставаться на своих прежних позициях в «морской табели о рангах» в течение десяти лет. Когда, тринадцать лет спустя, Франция вновь собралась вступить в соревнование с морской мощью Англии в области технических нововведений, флот последней был вновь «равен по силе, или даже превосходил все соединенные флота мира»{47}.

Одной из причин сомнения во флоте была неопределенность в области техники. Флоты, созданные Дюпюи де Ломом в 1860-х и в Англии после 1889 состояли из относительно небольшого числа типов кораблей, и были достаточно однородны по составу. Флоты, существовавшие в промежутке между указанными годами являлись самой странной коллекцией из когда либо собранных, отражавшей не столько быстроту нововведений в области техники, сколько анархию, царившую в области идей относительно того, какими должны быть военные корабли. Английский подход к проблеме был, в основном прост — подождать, пока за границей построят корабль нового типа, а потом построить у себя два таких же — только большего размера. Франция была вынуждена перейти к подобному же методу, поскольку средств для экспериментов у нее не было. Главный корабельный конструктор Британии тех лет отмечал в 1876 году, что

Принятие флотом в 1844 году винта сделало «великолепный флот» устаревшим; понимание ужасной мощи бомбических пушек в 1854 показало, что наши величественные винтовые линейные корабли и фрегаты стали пережитком прошлого... Мы были обязаны заботиться о том чтобы не пропустить признаки изменений и то, о чем они нас предупреждали. Моей обязанностью было ... определять как можно быстрее что может стать опасным для кораблей и новые возможности усилить их{48}.

Результаты этой политики часто были совершенно удивительными. Появление же в 1870-х годах торпеды и вовсе вызвало замешательство. Как и в случае с небронированными канонерками и таранами, ее сторонники питали в отношении нового оружия непомерные ожидания{49}. Тем не менее, в силу отсутствия опыта практического применения, в начале 1870-х их заявления базировались в основном на теоретических построениях — хотя и с готовностью принимались на веру противниками броненосцев{50}. На самом деле сторонники что канонерок, что таранов, что торпед, выступали в их защиту с равным энтузиазмом, пользовались, в общем, одинаковыми аргументами, да и являлись зачастую одними и теми же людьми.

В начале 1870-х у многих специалистов возникло ощущение, что броненосцам скоро придет конец, хотя никто с достаточной долей уверенности не мог сказать — каким именно образом. Даже те, кто не были сторонниками нового оружия, часто приодили к мнению, что расцвет капитальных кораблей миновал. Книга о броненосных кораблях секретаря Conseil des Travaux, Поля Дислера (Paul Dislere ), была написана «чтобы запечатлеть оставленный ими след, и сохранить, пусть только в памяти», важнейшие факты относительно их создания{51}.

В этот период общей нерешительности, неизменным оставалось недоверие к большому водоизмещению. Таран и необходимость иметь возможность плавать у берега были одной из важных причин этого недоверия, но в основном, все же, это отражало неготовность пойти на радикальные решения. Флоты не хотели слишком далеко или слишком быстро двигаться в каком-либо направлении, вкладывать слишком много денег в один корабль, в один тип кораблей, или же в одну определенную программу. Нововведения могли в один момент сделать любой корабль устаревшим. Так или иначе, эта идея была обоснована, хотя и в корне противоположна той решительной готовности встречать перемены, и добиваться их, которая отличала Дюпюи де Лома и его эпоху. После 1870 любое увеличение водоизмещения корабля вызывало негативную реакцию. Типичный английский броненосец середины 1880-х, «Коллингвуд» (Collingwood ), был ничуть не больше первых английских броненосцев.

Германская военно-морская политика

Некоторые новые идеи 1870-х пришли из Германии. Хотя германский флот, сравнительно с германской армией, был довольно незначителен, он оказал заметное влияние на военно-морскую политику начала 1870-х — особенно во Франции. Иностранные наблюдатели, изучавшие работу германского генштаба после его великой победы над Францией и более поздних действий в начале 1870-х, отмечали новый тип флота, созданный в Германии — полностью подчиненный армии и предназначенный для береговой обороны. Этот флот был совершенно непохож на блестящую коллекцию мореходных броненосцев и транспортов, составлявшую основу морских сил Французской империи. Ни несение культуры на далекие острова, ни придание решительности консулам за границей не входили в число его задач, и, соответственно, необходимость содержать флот для несения службы на заморских станциях отсутствовала. Престиж новой империи покоился на более прочной основе превосходства над соседями.

Германский флот был одним из инструментов разумной системы обороны Германии. Со стратегической точки зрения, глава германского генштаба, генерал Гельмут фон Мольтке (Helmuth von Moltke ) организовал флот по тому же принципу, что и сухопутную оборону: флот, по сути, был частью армии, отвечавшей за оборону морских границ. На суше система обороны образовывалась тремя составляющими: многочисленными укрепленными пунктами с армейскими гарнизонами, связывающими их железными дорогами, и кавалерийскими отрядами, в задачу которых входило наблюдение за силами врага и по возможности — задержка их сосредоточения. Мольтке представлял береговую оборону схожим образом. Береговые наблюдатели должны были сообщить командующему об опасности, флот должен был выйти из укрепленных баз чтобы замедлить, или предотвратить высадку десанта, а перевезенные по железным дорогам армейские части — нанести удар в тыл врага{52}. Как на море, так и на суше, быстрота и срыв концентрации врагом превосходящих сил были основой военного величия Германии. Неподвижная оборона предназначалась только для отражения coup de main (вылазок), на период концентрации полевых армий.

В силу природных условий, лишь четыре пункта на всем германском побережье требовали серьезной защиты: устье Эльбы и Везера, а также порты Киль, Штеттин и Данциг. В конце 1890-х на всем 1300-километровом побережье Германии лишь девять пунктов классифицировались как укрепления{53}. С самого начала, приобретение находившегося под английским контролем Гельголанда и постройка соединившего Балтийское и Северное моря Кильского канала полагались необходимыми для завершения полностью удовлетворяющей требованиям оборонительной системы{54}. С учетом типов кораблей и оружия, созданных для береговой обороны в 1860-х, сформировать морские силы, опирающиеся на укрепленные базы и сухопутные части, готовые предотвратить высадку десанта было достаточно несложно.

Перед войной Северо-Германская Конфедерация приняла достаточно скромную морскую программу, предусматривавшую постройку десяти броненосцев. Сразу же после победы их число было сокращено до восьми. Измененная программа отразила снижение уровня энтузиазма в отношении создания флота для действий в открытом море. Беспокойство Британии, поначалу — значительное, сошло на нет уже спустя несколько лет, и даже французы вскоре сочли, что германский флот серьезной опасности не представляет{55}.

В 1870-х Германия приступила к строительству серии Ausfallkorvette (буквально — корветов для вылазок), являвшихся уменьшенным, но тем не менее достаточно мощным вариантом типов кораблей, строящихся Англией и Францией для наступательных действий у берега, и почему-то названных «броненосцам береговой обороны ». Проектирование было начато в 1872 году{56}. В соответствии с новыми идеями, эти корабли должны были быть поддержаны большим число броненосных канонерок, и — равно как и минные поля — задержать высадку вражеского десанта на срок, достаточный для того, чтобы сконцентрировать свои мобильные силы. Флот практически не располагал другими легкими силами и крейсерами, если не считать небронированных корветов. Последние были достаточно скупо размещены по иностранным станциям. Весьма полезным было дополнение в виде хорошо развитой системы телеграфа, позволявшей предупредить о наступлении врага. «Глаза германского флота» были по сути стационерами — поскольку в своих территориальных водах крейсера достаточно неплохо заменялись береговыми наблюдательными постами. Большие корабли были размещены по базам — подобно гарнизонам крепостей.

Однако у германского флота была одна слабость, грозившая свести на нет возможность прибегнуть к эскадренной тактике. Моряки, подобно солдатам, проходили обучение на суше, на кораблях же они проводили лишь простейшие учения — и то только летом. В 1882 году они, например, состояли из стрельбы бортом по старому корабельному корпусу с дистанции от 200 до 500 ярдов. В том же году две попытки нанести визит в Россию закончились тем, что кораблям удалось добраться аж до Кенигсберга{57}.

Наибольшего прогресса немцам удалось добиться в улучшении своих арсеналов, и принятии мер по поддержанию в рабочем состоянии и постройке новых кораблей для своего флота без использования заграничных поставок. В 1870 году германский флот не имел даже сухих доков для своих броненосцев заграничной постройки. Провалы и чрезмерный расход средств был неизбежен при начале процесса обретения независимости в области промышленности, но результаты этого периода медленного развития и экспериментирования сказались после 1898 года, когда Германия продемонстрировала свою способность быстро и без серьезных ошибок в конструкции кораблей создать Флот Открытого Моря, ставший соперником британского флота в Первой мировой войне.

Германская концепция подвижной обороны на суше и на море, результат доминирования армии в деле определения стратегии, был разумным применением технических средств, разработанных во время Гражданской войны в США для наступательных действий, в целях обороны. Это не было сделано под давлением паники в обществе — наоборот, это было вполне обоснованная политика лучших военных Европы, стремившихся к экономному расходованию находящихся под единым командованием сил. Это был безупречный ответ на броненосцы и транспорты Наполеона III, и доктрину совместных операций армии и флота. Эффективность германской системы проистекала из увеличения возможностей перевозок по суше, и их преимущества в сравнении с морскими перевозками. Это изменение стало одним из примечательнейших событий в военном деле столетия. В то время только одна великая держава была успешно атакована перевезенными по морю войсками. Ею стала Россия, страдавшая от недостаточности сухопутной транспортной сети. Вдобавок атака была произведена там, где ее способность к перевозке и снабжению войск по суше была совершенно недостаточна — в Крыму и на Дальнем Востоке.

Реакция Франции на войну

В начале 1870-х положение французского флота, несмотря на популярность моряков, было незавидным. В это время началось движение, целью которого было превращение флота в один из родов войск сухопутной армии. И несмотря на исторические традиции, не исключено, что только лавры, снисканные моряками при защите Парижа и дискредитация армии, которую обеспечили ее же собственные провалы, уберегли флот от участи, которая постигла флоты других континентальных держав.

Мы не имеем возможности (а кто ее имеет?) быть одновременно первоклассной морской и континентальной державой. Однако не подлежит сомнению, что наша армия должна быть достаточно сильна, чтобы сражаться с Германией... Подумать только, на те двадцать пять миллионов франков, что стоит линейный корабль, мы можем купить и содержать лошадей достаточно для того, чтобы иметь кавалерии больше, чем Германия. А ведь для баланса сил кавалерийская дивизия значит больше, чем самый лучший линейный корабль{58}.

До самого конца этого периода, подавляющее большинство населения Франции рассматривало флот как роскошь, нужную только для поддержания престижа страны, но не имеющую значения для ее обороны. Нужда армии в средствах и неверие в морскую мощь никогда не было сильнее, нежели после 1871 года. Результатами стали в краткосрочной перспективе — значительное сокращение бюджета, в долгосрочной — сильнейшее воздействие на развитие французской военно-морской мысли.

При сокращении морского бюджета 1872 года на одну шестую талантливый морской министр, адмирал Луи-Пьер-Алексис Потюо (Louis-Pierre-Alexis Pothuau ) облек в слова основную мысль, витавшую в головах моряков. Отмечая, что флот должен принести себя в жертву на алтарь Patrie (Родины), он считал, что «обязан сократить наш бюджет. Все наши усилия должны быть сосредоточены на суше. В самом деле, что хорошего может сделать флот для нас в это время?»{59}

Другие же предлагали и более радикальные решения. Была группа, требовавшая полной ликвидации всего, что не могло быть использовано для береговой обороны, и в Национальной Ассамблее было выдвинуто предложение сократить морской и колониальный бюджеты до 60 миллионов франков, вместо запрошенных 148 миллионов. Флот получил примерно половину этой суммы — примерно пятую часть того, что он получал в прошлом. Другая группа, включавшая в себя многих морских офицеров, предложила взять на вооружение метод, использованный в США после Гражданской войны — не сохранить от флота ничего, кроме личного состава, который должен был бы поддерживать себя в форме благодаря тренировкам на парусных судах. Хотя эти люди и не были сторонниками ухода Франции с морей навсегда, они отмечали, что даже самые новые корабли обречены на быстрое и катастрофическое устаревание, предлагая ограничиться в ближайшем будущем постройкой плавучих батарей и канонерок. На их взгляд, это позволило бы морякам оказаться готовыми к управлению новыми кораблми — когда морские инженеры решат наконец, какой тип кораблей надлежит строить. В то же время, в случае маловероятных осложнений с Англией можно было бы создать из торгового флота импровизированный флот уничтожителей вражеской торговли. Эта идея, поданная адмиралом Теофилем Обом (Theophile Aube ), ставшего позднее основоположником самой глобальной реформы того периода, отражала ностальгию по старому доброму деревянному флоту{60}.

Ни одно из этих предложений не было принято Ассамблеей. Специальная комиссия по расследованию сочла флот полностью невиновным в катастрофе 1870 года. Даже неудачи на Балтике были списаны на счет проблем с техникой.

Когда понимаешь, что эта грозная эскадра, состоящая исключительно из больших кораблей, была послана на Балтику, побережье которой доступно только для кораблей с очень малой осадкой, и в состав экспедиции не были включены ни канонерки, ни другие малые суда, совершенно необходимые для любой попытки высадки, разум приходит в замешательство... Флот вернулся, не сделав ни одного выстрела, за неимением таковой возможности... Если и можно проклинать его за бездействие, надо признать, что в том нет его вины. Отвага его командиров и моряков (на суше) показала, что многое могло бы быть достигнуто в случае, если бы экспедиция была лучше подготовлена{61}.

Отчет также указывал, что флот полностью защитил все коммуникации страны, и оказал важную помощь военной техникой армии.

В этом докладе, равно как и в более позднем докладе Комитета по бюджету (законодательный орган, отвечающий за предоставление отчетов по каждому разделу годового бюджета) формулировалась политика парламента в отношении флота. Депутаты сочли необходимым сохранить заморские станции «везде, где интересы нашего государства требуют этого, для поддержания нашего влияния за рубежом и развития торговых отношений»{62}. Однако, от министра потребовали изменить программу 1857 года. Иными словами, депутатам хотелось обеспечить «поддержание нашего влияния за рубежом», но более скромными средствами.

Вновь и вновь в течение следующего десятилетия возникала идея свести расходы на флот до некоего неизменного, «нормального» уровня. Например, в 1882 году Комитет по бюджету предложил определить фиксированную сумму, которая стала бы верхней границей годового бюджета флота. В Англии флот был неотъемлемой частью национальной обороны, и таким образом считался необходимым. Французская же военно-морская программа зависела от готовности Парламента выделить средства на крайне желательную, но все же роскошь — что напоминала ситуацию с выделением преуспевающими буржуа некоторых сумм на поддержку культуры.

После определения сумм, выделяемых флоту, парламент вернулся к прежним попыткам добиться эффективного управления флота. Политики постарались привлечь внимание флота к определенным реформам, которые они рассматривали как крайне желательные. Их предложения, отнюдь не слишком радикальные, имели очевидное сходство с реформами Чайлдерса. Сильнее всего они настаивали на сокращении численности личного состава флота, в особенности — офицерского корпуса. Несмотря на враждебное отношение Совета Адмиралтейства (высшей совещательной коллегии флота), депутат настаивали на «радикальных мерах» по снижению верхней возрастной планки для офицеров действительной службы и принятию схемы добровольного ухода в отставку{63}. Прочие предложения депутатов касались сокращения числа бюро центральной администрации до трех (личного состава, военной техники и финансовое), увеличения роли частного предпринимательства в постройке кораблей, и ограничения власти министра в деле назначения офицеров на те или иные должности. Хотя некоторые депутаты предлагали также заменить заграничные станции «летучими эскадрами», и хотя один из адмиралов предлагал сократить число арсеналов, ни та, ни другая идея не были одобрены ни министром, ни комиссией{64}. В итоге была принята достаточно скромная программа чисто административных мер.

Судьба это программы реформ определилась быстро. Совет Адмиралтейства категорически отказался сокращать число офицеров какими-либо методами кроме ухода их в отставку по заведенному порядку. Кроме того, хотя один из семи департаментов морского министерства и был упразднен, в целом никакой реорганизации управления флотам не произошло. Вряд ли стоило ждать от какого-либо офицера флота, и даже морского министра, что он пойдет на лишение своих старых товарищей тех синекур, которые были им даны за долгую добросовестную службу государству. Впрочем, возникни у кого либо такое желание, вряд ли он мог бы рассчитывать на столь немаловажную в то время поддержку коллег. Но, «заботясь об интересах личного состава», Потюо упустил возможность сократить одну из самых больших и наименее полезных статей расходов на флот. Вместо этого урезание бюджета коснулось действующего флота, и строящихся кораблей. Наконец, на частных верфях так и не было построено ни одного корабля. Отказ от заграничных станций и двух арсеналов не был поддержан даже Комитетом по бюджету. Таким образом, попытка сэкономить на флоте, предпринятая без изменения его организации, привела не к реформе, а к сокращению средств на технику.

Программа 1872: структура флота

В соответствии с требованиями ассамблеи, Потюо согласился на полный пересмотр программы 1857 года: программа 1872 года определила развитие флота на следующие двадцать лет. В ней указывалось, что флот обязан выполнять четыре задачи:

Содержать те станции, которые в разных частях света способствуют защите нашей торговли, росту нашего влияния и уважению к нашему флагу;

Содержать Маневренную эскадру и определенное число военных кораблей, подлинную морскую школу, способствующую сохранению и развитию флотских организации и дисциплины, инструмент мощи государства, который может быть использован для склонения в пользу государства чаши весов, когда речь пойдет о вопросах, затрагивающих серьезные и подлинные интересы Франции;

Постоянно ремонтировать и обновлять технические средства, становящиеся день ото дня все более дорогими;

Обеспечивать работу училищ, из которых будут выходить специалисты, должные составить основную силу корабельных экипажей{65}.

Из этого описания следовало, что основной задачей флота было поддержание престижа Франции. Вместо сокращения своего присутствия за границей, как позднейшие флоты поступили бы в подобных обстоятельствах, заграничные эскадры были оставлены в прежнем составе. В европейских же водах была оставлена единственная действующая эскадра — и та для подготовки личного состава. Из всех действующих французских кораблей в состав Маневренной эскадры с 1 июня 1872 года входило лишь одиннадцать, «необходимый минимум для выполнения тактических маневров», тогда как для службы на заграничных станциях и выполнения задач береговой охраны предназначался восемьдесят один военный корабль. Хотя простое сравнение цифр и не вполне корректно, все же тот факт, что по всему миру было сохранено двадцать станций, показывал, насколько были живы старые идеи{66}. Честь республики требовала, чтобы повсюду, где императорские корабли и эскадры наносили ежегодные визиты местным властям, ее флот делал бы то же самое. Таким образом республиканский флот сохранил минимум две черты своего предшественника: ориентация на поддержание престижа и акцент скорее на подготовке личного состава, нежели на укреплении материальной части флота.

Тем не менее, новая программа предавал забвению две другие характерные черты императорского флота: стремление достигнуть примерного равенства в силах с Англией и веру в технический прогресс. Численность флота была определена в 157 единиц, и величина «основного капитала», определения которой Комитет по бюджету потребовал от министерства, составила 400 миллионов франков. В состав флота вошли наиболее полезные корабли оставшиеся от империи. Остальная часть старого флота, не могущая быть использованная в качестве учебных кораблей или других невоенных целей — около 200 кораблей — была выведена из его состава. Программа предусматривала замену кораблей по достижении ими двадцатилетнего возраста. На основе этого, сумма, потребная для поддержания величины «основного капитала» флота на одном уровне, учитывая расходы на амортизацию, была определена в 64 миллиона франков. Бюджет 1872 года, однако, выделял на эти цели лишь 49 миллионов, но Потюо рассчитывал на то, что в будущем недостающая сумма будет возмещена.

Хотя имелось довольно много кораблей, недостроенных при империи, и которые следовало еще ввести в строй, программа предусматривала закладку нескольких новых кораблей, ради доведения силы флота до предусмотренного значения, и замены самых старых кораблей. Эти корабли должны были «не уступать наиболее совершенным аналогам соперничающих флотов»{67}. То, что от них не требовали превосходства над соперниками, указывал на то, что теория Гривеля об иллюзорности бесконечного поиска технического совершенства была пусть и негласно, но принята.

Также программа предусматривал немаловажное изменение — транспортный флот Наполеона III, численность которого по программе 1857 года должна была достичь 94 кораблей, практически прекратил свое существование — оставлено было лишь двадцать пять транспортов для перевозки войск в колонии. События 1870 года продемонстрировали, что пытаться добиться повторения успеха Крымской войны бесполезно, и эта часть флота первой легла под топор сокращения расходов.

Новая программа оставляла зарубежные станции и их личный состав в прежнем положении. Но надежда достигнуть технического превосходства над Англией, количественного равенства с ней же была отринута, равно и идея транспортного флота для проведения десантов на континенте. Можно было спросить, осталось ли от флота империи что либо, кроме его блеска? Меморандум, служащий вступление к тексту программы, давал ответ. «Броненосные корабли, пригодные для атаки и защиты берега, и быстроходные суда для крейсерских операций — вот та новая база, на которой мы сможем основать наши морские силы, не ослабив их»{68}. Эта идея, равно как и отказ от достижения технического превосходства, были пущены в обращение Гривелем. Новая программа полагалась на корабли прибрежного действия — для атак берегов Германии и защиты своих от Англии, и на крейсера — для атак английской торговли.

Хотя программа 1872 была принята флотом по требованию Комитета по бюджету, она не была ни одобрена правительством, ни утверждена в качестве закона Ассамблеей. По сути, она осталась лишь описанием намерений флота с учетом размера бюджета 1872 года. В результате флот сам дал связывающие его обещания, хотя этого не требовали ни Ассамблея, ни общественное мнение.

Программа 1872: техника

По новой программе флот делился на три части — по типу действий, которые эти части должны были вести — в открытом море, война у берега, служба на дальних станциях. Основной упор делался на последние два варианта — и даже в проектах новых броненосцев для открытого моря было заметно сильное влияние требований предъявляемых к кораблям для действий у берега.

Основной задачей флота для ведения войны у берега было решительно атаковать побережье Германии. В этом должны были принимать участие даже самые большие броненосцы, и при их создании не слишком большая осадка и способность действовать на Балтике были основными требованиями к проектам. Для «прибрежных броненосцев» способность действовать наступательно в обусловленных географией условиях, и, хотя возможность использования этих кораблей для обороны своего берега от английского флота также предусматривалась, это было в глазах их конструкторов уже второстепенным{69}. Кроме того, на случай осадных действий за ними должен был следовать «кортеж» броненосных и небронированных канонерок.

Несмотря на официальный отказ от флота транспортов и печальный опыт 1870 года, вера французов в эффективность осад с моря и военно-морских экспедиций была весьма сильна{70}. Подобно культу тарана, эта вера, порожденная неуязвимостью брони, надолго пережила эту самую неуязвимость. Французы были склонны объяснять провал 1870 года отсутствием подходящих технических средств, а не порочностью самой идеи. После обретения контроля над морем французскому флоту полагалось взяться за захват морских крепостей{71}. Хотя большая часть транспортного флота была принесена в жертву, и сухопутные силы стали играть более значительную роль, флот все еще упорно пренебрегал торговыми судами — которые, по сути, являлись единственным способом доставить к вражеским берегам действительно грозную силу.

Проект первого броненосца новой программы, «Редутабля» (Redoutable ) был довольно консервативным. Его броня, подобно броне последних кораблей империи, прикрывала только батарею и ватерлинию. Расположение пушек должно было позволить вести сильный огонь в нос и корму, и его высокий борт должен был дать ему возможность действовать в любую погоду. Поскольку, по словам его конструктора, «в наше время броненосец действует чаще у берега, а не в открытом море», броненосец помимо полного парусного вооружения (последовавшего из воспоминаний о тяжелых условиях бункеровки у Гельголанда) имел относительно небольшую осадку и умеренную скорость{72}. Для обстрела беговых укреплений он имел некоторое количество пушек среднего калибра. Если не считать схемы бронирования, в проекте корабля проявились черты всех позднейших французских броненосцев: высокий борт, не слишком большие размеры и скорость, тяжелые пушки в барбетах на верхней палубе, довольно многочисленная батарея орудий среднего калибра. Большая часть этих особенностей обуславливалась требованием возможности действовать на Балтике.

Этот относительный консерватизм стал следствием новой политики создания флота, а не недостатка способностей корабельных инженеров — что продемонстрировало широкое использование в конструкции корабля стали. Программа 1872 года положила конец постройке броненосцев с деревянными корпусами, каковыми, за несколькими исключениями, были все броненосцы Дюпюи де Лома. (При постройке крейсеров дерево использовалось по прежнему — частично из-за неправильного понимания экономии, частично из-за того, что в тропиках условия на борту первых железных кораблей из-за плохой вентиляции были совершенно непереносимыми). Хотя программа предусматривала использование железа, конструктор «Редутабля» предложил немедля перейти на сталь, что должно было уменьшить вес корпуса на 10 процентов{73}. «Редутабль» и первые два броненосца береговой обороны, построенных по этой программе, «Тоннер» (Tonnere ) и «Темпет» (Tempete ), заложенные в июле и августе 1873 года, ознаменовали переход французского военного кораблестроения от железа к стали.

Этот переход произошел за два года до первого использования стали Британским Адмиралтейством. Его нерешительность побуждала воздерживаться от применения стали даже строителей торговых судов, хотя, возможно, свою роль в этом сыграло и «определенно худшее» качество английской стали. Рабочие французских арсеналов того времени оказались более способны обращаться с новым материалом, и переход к стали возвестил новую эру французского превосходства в мастерстве рабочих и кораблестроительных технологиях{74}. Условия в 1873 году разительно отличались от условий, в которых работал Дюпюи де Лом , попытавшийся сразиться с промышленной мощью Англии и потерпевший поражение.

Неразбериха в области создания проектов новых броненосцев меркла на фоне анархии, царившей в сфере проектирования крейсеров. «Редутабль» и его «свита» своей успешной службой показали, что тип современного броненосца можно было считать определенным, однако тип современного крейсера отсутствовал даже в теории. Флот, занимавшийся в мирное время демонстрацией флага в дальних морях должен был в случае войны вести войну против торговли, но концепция ведения такой войны в то время была совершенно неубедительной. Вдобавок идея использовать крейсера как разведчики при линейном флоте также не прижилась.

Как и в случае с прибрежной войной, необходимость «демонстрации флага» и поддержки идей цивилизации и католицизма за морем, вынуждала в течение многих лет держать целый узкоспециализированный флот — флот стационеров. Решение этого вопроса путем создания в дальних морях военно-морских баз, опираясь на которые могли бы действовать построенные для европейских вод корабли заняло десятки лет{75}. Пока другие европейские державы не могли послать свои корабли в Индию или Китай, и пока никакие державы, кроме европейских не могли создать достаточно мощных флотов, дальние станции полагались таким же отдельным возможным театром военных действий, как и Балтика.

Сильнейшими кораблями флота стационеров были «броненосцы-стационеры», тип которых был определен при Наполеоне III. Эти корабли стали наследниками больших деревянных фрегатов, бывших ранее флагманами эскадр, базирующихся в дальних морях. В задачу этих кораблей входило как противостояние схожим английским кораблям, так и бой с малыми броненосцами, которые второстепенные державы стали в то время включать в состав своих флотов. Они являлись, по сути дела, уменьшенными копиями броненосцев, предназначенных для службы в европейских водах, имевшими слабейшее вооружение и броню, и полное парусное вооружение. Последнее было необходимым в силу нехватки угольных станций в дальних морях и значительного расхода угля машинами этих кораблей. Близкие по водоизмещению к броненосцам береговой обороны, в остальном они не имели с ними ничего общего: броненосцы-стационеры имели много больший радиус действия, но ни по мощи орудий, ни по бронированию они не были им ровней. Слишком тихоходные, чтобы сбежать, слишком слабые, чтобы сразиться с полноценным броненосцем, эти корабли были совершенно бесполезны при попытке использовать их где бы то ни было кроме тех районов, для службы в которых они и были созданы. Однако, как то продемонстрировал «Баярд» (Bayard ) во время войны Франции с Китаем в 1884 году, эти корабли очень неплохо были приспособлены для ведения длинной кампании против второстепенного флота вдали от своих — или просто дружественных — баз. При Наполеоне III была начата постройка тринадцати таких броненосцев, и еще четыре схожих с ними корабля были заложены по программе 1872 года в 70-х годах. Для поддержки их действий на станциях имелись многочисленные небронированные крейсерские корабли и канонерки.

Старая идея использования стационеров для крейсерской войны вновь стала популярной благодаря успехам конфедератского рейдера «Алабама». За двадцать один месяц крейсерства, обойдя почти весь земной шар, этот относительно слабый пароход со вспомогательным парусным вооружением захватил более шестидесяти призов. Всем рейдерам Конфедерации удалось захватить не более пяти процентов торгового флота Севера — однако в результате их действий 32 процента этого флота, в то время — второго в мире, подняли флаги нейтральных государств{76}. Редерам не удалось ни сорвать блокаду, ни прервать жизненно важные для Союза морские пути сообщения{77}. Однако, подобно «Монитору» или сражению у Лиссы, их действия произвели неизгладимое впечатление на умы морских теоретиков. Попытки обеспечить повторение успехов «Алабамы», равно как и обезопасить свой флот от подобного, не прекращались до конца века. После «Алабамы» идея защиты своей торговли стала для английской военно-морской политики едва ли не столь же важной, как контроль над Каналом. Противники же английского флота сделали своей целью повторение успеха рейдера. С самого начала апологеты войны против торговли основывали свои надежды на том, что относительно небольшое число захватов может вызвать панику, но в первое время они предпочитали скорее нанесение вреда всей торговле, а не провоцирование военного краха Британии{78}.

Первой реакцией основных флотов конца 1860-х годов на возрождение рейдеров стало увеличение скорости, и, следовательно, размеров своих крейсеров. Американский «Вампаноа» (Wampanoag ) стал первым из семи весьма быстроходных «алабам», на закладку которых англичане ответили своим «Инконстантом» (Inconstant ) и двумя практически однотипными ему крейсерами. Впрочем, вскоре их постройка была сочтена ошибкой — 5780-тонный «Инконстант» был ненамного меньше обычного броненосца, стоил почти столько же, и при том, что нес мощное вооружение из тех же пушек, что стояли на броненосцах, был совершенно не бронирован. Вдобавок, мощные машины большинства этих крейсеров были слишком чувствительны, дороги в обслуживании, и неэкономичны{79}. Французы также планировали пойти путем постройки подобных скороходов, но их планы были нарушены войной 1870 года. Однако, программа 1872 года предусматривала постройку двух больших быстроходных крейсеров. «Дюкен» (Duquesne ) и «Турвиль» (Tourville ) в общем имели те же недостатки, что их иностранные аналоги.

Наличие парусов на крейсерах полагалось совершенно необходимым, поскольку длительность крейсерства «Алабамы» в немалой степени была достигнута за счет парусов{80}. Меньшие крейсера также сохранили свои паруса, однако не могли развивать высокую скорость под парами. По программе 1872 года крейсера первого ранга должны были развивать скорость 17 узлов, второго — 16 узлов, и третьего — лишь 15. Позднее, к концу 1870-х, скорость была сочтена едва ли не наименее важным качеством крейсера, и все страны вернулись к постройке деревянных корветов. Гривель отмечал, что высокая скорость, совершенно необходимая для крейсера, является наиболее дорогостоящим тактическим преимуществом. Британский кораблестроитель Натаниэль Барнаби (Nathaniel Barnaby ) полагал, что «достижение практической скорости более 12–13 узлов» было, в общем, «слишком дорогим приобретением»{81}. Артиллерийское вооружение, тем не менее, считалось, как Гривелем, так и другими, очень важным. Мнение, что мощно вооруженный небронированный корабль имеет хорошие шансы в бою с броненосцем привела к тому, что даже небольшие деревянные крейсера были перегружены артиллерией в ущерб скорости{82}. Хотя обеспечение большой дальности плавания крейсеров также полагалось важным, принесение скорости в жертву вооружению прямо противоречило позднейшей политике создания крейсеров. В итоге одним из любопытных результатов программы 1872 года стало то, что самые слабые корабли стали также и самыми медленными.

По теории Гривеля и по идее программы 1872 года крейсерский флот, и флот стационеров был по сути одним и тем же{83}. Идея постройки отдельного флота для нанесения ударов по торговле еще не появилась, да и плана развязывания крейсерской войны в европейских водах еще не было. (Недавние успехи «Алабамы» и второго по достижениям конфедератского рейдера «Шенандауа» (Shenandoah) объяснялись и тем, что они действовали далеко от центров торговли Америки). Кроме того, слияние воедино флотов стационеров и истребителей торговли оставляло их на милость первого же быстроходного крейсера, имеющего в своем распоряжении угольные станции и сухие доки. Весь флот броненосцев-стационеров и небронированных крейсеров был обречен сойти со цены быстрее, чем весь остальной флот 70-х годов.

Другая основная функция крейсеров, ведение разведки при линейном флоте в европейских водах, была возложен на авизо (посыльные суда), интересной особенностью которых была меньшая, чем у броненосцев, скорость. Для того, чтобы участвовать в обстреле укреплений они были также перегружены артиллерией{84}. В Маневренной эскадре 1872 года один авизо был прикреплен к отряду из трех броненосцев, а один большой крейсер — к двум таким отрядам. Единственным возможным использованием этих кораблей было изучение возможности обстрела укреплений и высадки десанта — поиск врага в море был за пределами их возможностей. Если «глазами» германской береговой обороны были лишь стационарные наблюдательные посты, то французский флот был и вовсе лишен глаз.

В 1875 году молодой морской инженер Эмиль Бертэн (Emile Bertin ), ставший позднее достойным продолжателем дела Дюпюи де Лома, предложил создать быстроходный крейсер водоизмещением 1280 тонн. Отвергнув его проект, Conseil des Travaux обобщил идеи относительно крейсеров, бытовавшие в то время, отметив, что скорость пятнадцать узлов является вполне достаточной, и что крейсера должны быть более мощно вооружены и защищены. Отмечалось, что проекты кораблей для разведки или передачи приказов могут быть воплощены в жизнь, «если создание таких типов кораблей будет сочтено необходимым»{85}. Создание быстроходного крейсера — как концепции, так и самих кораблей — было делом будущего, а не 1870-х. В Программе 1872 года, как в отношении броненосцев, так и крейсеров, скорость была наиболее пренебрегаемой характеристикой.

Осуществление программы

Поскольку большая часть кораблей существующего на тот момент французского флота была построена из дерева, и заложена в относительно короткий отрезок времени, было совершенно необходимо выдержать сроки постройки новых кораблей, предусмотренных в программе. Природа была неумолима в отношении деревянных корпусов. Если бы все строящиеся корабли и «Редутабль» вошли бы в строй к 1878 году, Франция располагала бы, если не считать пяти броненосцев, построенных первыми, девятнадцатью броненосцами. К 1883 году, однако, еще одиннадцать броненосцев должны были стать непригодными к службе, и без проведения в конце 1870-х и начале 1880-х годов требовавших больших расходов серьезных работ, гордые французские адмиралы рисковали остаться без флота.

Программа 1872 года была разработана группой умеренных офицеров, игравших заметную роль в правительстве Адольфа Тьера, первого президента Третьей республики, и Национальной Ассамблее. Выполнялась она группой более консервативных морских офицеров, чье влияние на кабинет, после того как в 1873 году на смену Тьеру пришло реакционное правительство, в котором большую роль играли армейские, сильно ослабло. Новые лидеры флота были менее прежних склонны как к проведению общей реформы, так и к обращениям к Ассамблее.

При Потюо и Тьере бюджет 1872 года, предусматривавший выделение на постройку кораблей 49 миллионов франков вместо требующихся 64, рассматривался как переходный бюджет, нехватка средств в котором должны была быть возмещена в бюджетах следующих лет. После смены министров и всего кабинета это резервирование средств было предано забвению, а дальнейшее сокращение расходов на флот воспринималось как нечто естественное. Ассамблея игнорировала запросы флота о выделении недостающих средств, обвиняя его при этом в неспособности выполнить программу. Это отметило появление во французском обществе тенденции выдвигать к флоту требования, не выделяя ему средств для их осуществления. Действительно, попытки французских офицеров совершить чудо отмечаются гораздо чаще чем то, что общество этого от них требовало.

Начало осуществления программы ознаменовалось с 15-миллионной задолженности, и, поскольку бюджеты следующих двух лет предусматривали такой же дефицит средств, пришлось уменьшить общий долг до 25 миллионов франков благодаря специальному займу{86} Вдобавок, даже если бы первоначально предусмотренные средства и были бы выделены, их бы все равно не хватило на осуществление программы. Сметы Потюо были чрезмерно оптимистичны, и рост цен на материалы, зарплат рабочих, и увеличение сложности самих кораблей привело к возрастанию стоимости постройки.

В этих условиях как первый из морских министров консервативного правительств адмирал Шарль-Мариус-Альбер де Домпьер д'Орной (Charles-Marius-Albert de Dompierre d'Hornoy ), так и его наследники, предприняли отчаянные усилия для получения дополнительных средств. Домпьер д'Орной предупредил Ассамблею о неминуемой угрозе выхода из строя деревянных кораблей, и необходимости немедленной коррекции программы, или же ее полном выполнении, и запросил увеличения ежегодной ссуды с 10 миллионов до 23 в 1876 году. Вместе с Потюо они обратились с призывом о немедленном выделении по крайней мере 20 миллионов франков{87}. Предложение было провалено подавляющим большинством голосов, и все предпринятые в ближайшие годы схожие попытки окончились неудачей. В 1876 году министр финансов выступая перед палатой Депутатов с требованием не соглашаться на подобное увеличение расходов, снискал громкие аплодисменты{88}. Выполнение программы было закончено лишь к 1885 году, что было практически равносильно отказу от нее.

При консервативных правительстве и адмиралах французский флот не мог даже компенсировать постепенный вывод кораблей из строя постройкой новых. Вместо этого «необходимый минимум» средств постоянно уменьшался. В 1874 году в строю находилось лишь девяносто четыре корабля, и сокращение Маневренной эскадры было продолжено. Настойчивые требования «возобновить наше присутствие на морях, защитить наших соотечественников, принять участие в делах мира, усилить наше вмешательство в событиях за границей, так, чтобы люди вновь искали бы защиты под нашим флагом, этим символом чести и сдержанности» не привели к заметным результатам{89}. Комитет по бюджету более не предлагал провести реформы, и даже вновь пошла речь о сокращении офицерского корпуса. Несмотря на то, что на восточном побережье Африки была основана новая станция, в общем можно было отметить, что как с точки зрения идей, так и с точки зрения техники флот пребывал в состоянии упадка.