Содержание
«Военная Литература»
Военная мысль

Глава третья.

Строительство Советских Вооруженных сил и выработка взглядов на характер будущей воины и ее начального периода в СССР

В Советском Союзе строительство вооруженных сил, становление и развитие военной науки протекали в сложной международной и внутренней обстановке. Находясь в капиталистическом окружении, СССР подвергался постоянной угрозе нападения со стороны империалистических агрессоров. «...Мы окружены людьми, классами, правительствами, — говорил В. И. Ленин, — которые открыто выражают величайшую ненависть к нам. Надо помнить, что от всякого нашествия мы всегда на волоске»{46}. Это обстоятельство обязывало Коммунистическую партию и Советское правительство наряду с социально-политическим переустройством общества проявлять повседневную заботу о поддержании страны и Вооруженных Сил в готовности к отражению империалистического нашествия.

В результате гигантских усилий Коммунистической партии и советского народа за годы предвоенных пятилеток были созданы необходимые материально-технические предпосылки для повышения оборонного могущества страны, коренной реорганизации вооруженных сил и их оснащения передовой боевой техникой и вооружением.

Параллельно с ростом экономической мощи Советского государства и его обороноспособности изменялось соотношение сил между социализмом и капитализмом, менялись и взгляды на характер и способы вооруженной защиты социалистического государства.

Важнейшим источником развития советской военной науки являлось и является богатейшее военно-теоретическое наследие В. И. Ленина.

В. И. Ленин на основе глубокого и всестороннего анализа исторического опыта и оценки вероятного характера грядущих [67] военных столкновений социалистического государства с капиталистическим миром разработал военную программу пролетарского государства, создал учение о защите социалистического Отечества, заложил основы советской военной науки и выработал принципы строительства Советских Вооруженных Сил. Тем самым В. И. Ленин вооружил партию и военные кадры необходимым методологическим арсеналом знаний для научного предвидения характера и способов ведения будущих войн, прежде всего войн пролетарского государства.

Подчеркивая, что «мы оборонцы с 25 октября 1917 г.», В. И. Ленин в то же время указывал, что рабочий класс, как класс исторически восходящий, неизбежно будет и классом наступающим на буржуазию, а отсюда не только его политическая, но и его военная стратегия будет наступательной.

В. И. Ленин учил творчески подходить к решению возникающих перед государством разнообразных военно-политических задач, проявлять гибкость при их решении, всегда учитывая конкретную обстановку и реальное соотношение противоборствующих сил. Признавая в военном деле правомерность обороны и отступления, он подчеркивал: «...Тот, кто научился наступать и не научился при известных тяжелых условиях, применяясь к ним, отступать, тот войны не окончит победоносно. Таких войн, которые бы начинались и оканчивались сплошным победоносным наступлением, не бывало во всемирной истории, или они бывали, как исключения»{47}.

В. И. Ленин указывал на необходимость тщательно изучать историю и опыт минувших войн, брать на вооружение все ценное, что создала буржуазная военная наука, умело использовать и совершенствовать ее достижения. Он писал: «Всякий согласится, что неразумно или даже преступно поведение той армии, которая не готовится овладеть всеми видами оружия, всеми средствами и приемами борьбы, которые есть или могут быть у неприятеля»{48}.

Ленинское военно-теоретическое наследие явилось фундаментом советской военной науки. Оно было положено в основу строительства Советских Вооруженных Сил.

1. Особенности строительства Советских Вооруженных Сил

В. И. Ленин был вдохновителем и организатором Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Военно-Морского Флота, которые под его непосредственным руководством прошли первые боевые испытания в огне гражданской войны и иностранной [68] интервенции. В. И. Ленин сформулировал основные социально-политические и организационные принципы советского военного строительства.

Красная Армия была создана как орудие диктатуры пролетариата, как армия рабочих и крестьян, призванная защищать завоевания Великой Октябрьской социалистической революции от посягательств внутренней контрреволюции и иностранной военной интервенции. Она строилась на основе тесного единства со всем народом, в духе пролетарского интернационализма. Воспитание у воинов армии сознания высокой ответственности перед народами Советского Союза, перед рабочим классом и трудящимися всех стран за защиту первого в мире государства рабочих и крестьян, готовности в любой момент прийти на помощь своим братьям по классу за рубежом всегда составляло неотъемлемую часть строительства Советских Вооруженных Сил.

Красная Армия строилась как кадровая армия. Временное отступление от этого принципа{49}, вызванное экономическими причинами, не изменило общей тенденции в военном строительстве иметь регулярную кадровую армию, комплектуемую на основе всеобщей воинской обязанности. Советские Вооруженные Силы строились на принципе строжайшей централизации, единоначалия и железной воинской дисциплины.

Основу основ строительства Советских Вооруженных Сил составляет принцип безраздельного руководства ими со стороны Коммунистической партии. Он был четко сформулирован еще в декабре 1918 г. в постановлении ЦК РКП (б) «О политике военного ведомства». В этом документе говорилось, «что политика военного ведомства... ведется на точном основании общих директив, даваемых партией в лице ее Центрального Комитета и под его непосредственным контролем»{50}.

В первые годы после окончания гражданской войны, когда происходило восстановление разрушенного войной народного хозяйства, строительство вооруженных сил опиралось на суженную военно-экономическую базу. В те годы по военно-техническому оснащению наша армия и флот еще значительно отставали от армий развитых капиталистических стран. Изменить это положение могло только форсированное развитие тяжелой индустрии — основной базы общего и военного машиностроения. Курс Коммунистической партии на индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства, нашедший отражение в первом (1929—1932 гг.) и втором (1933—1938 гг.) пятилетних планах развития народного хозяйства, позволил в исторически [69] короткий срок превратить нашу страну из аграрной в индустриально-аграрную и обеспечил укрепление ее оборонного могущества. В соответствии с общими тенденциями в развитии военного дела Коммунистическая партия сделала упор на быстрейший прогресс в авиационной, танковой и мотостроительной промышленности. По заданию ЦК ВКП(б) авиационными конструкторами были разработаны, а промышленностью запущены в серийное производство новые типы бомбардировщиков (СБ) и истребителей (И-15, И-16), не уступавшие по своим тактико-техническим данным лучшим зарубежным образцам. Быстро развивались и бронетанковые войска. В 1933 г. на вооружение были приняты колесно-гусеничный танк БТ и гусеничный танк Т-26. В том же году были созданы средний танк Т-28 (трехбашенный) и тяжелый танк Т-35 (пятибашенный). На базе основных типов танков создавались танки специального назначения: мостовые, плавающие, огнеметные и др. Это служило повышению боевой мощи сухопутных сил, их подвижности и маневренности на полях сражений.

Большие успехи были достигнуты и в развитии артиллерийского вооружения. Модернизировалась вся существовавшая артиллерия, значительно увеличилось количество орудий гаубичной артиллерии, была создана тяжелая и малокалиберная артиллерия, поступали в производство и ускоренно выпускались зенитные и противотанковые орудия. Накануне Великой Отечественной войны Красная Армия получила на вооружение новые артиллерийские системы. Количество артиллерии в армии увеличилось с 17 тыс. орудий по состоянию на 1 января 1934 г. до 55 790 орудий к 1 января 1939 г.{51}. За эти годы скорострельность основных артиллерийских систем возросла в два раза, а дальнобойность тяжелой артиллерии повысилась до 20 км, т. е. увеличилась на 75 процентов.

Стрелковое вооружение переживало процесс автоматизации. Его вес был облегчен, устройство упрощено, скорострельность повышена.

Усиливался и Военно-Морской Флот. Если в годы первой пятилетки основной упор был сделан на строительство легких военно-морских сил, то во второй пятилетке началось строительство крупных кораблей для создания большого океанского флота. С 1930 по 1939 г. тоннаж Военно-Морского Флота возрос на 130 процентов{52}.

Таким образом, в годы довоенных пятилеток благодаря героическому труду советского народа и дальновидной политике Коммунистической партии была произведена техническая реконструкция Советских Вооруженных Сил. Красная Армия и Военно-Морской [70] Флот из технически отсталых превратились во вполне современные вооруженные силы, способные надежно защитить первое в мире социалистическое государство.

В предвоенные пятилетки крупные изменения произошли в системе комплектования вооруженных сил. Красная Армия и Военно-Морской Флот перешли от смешанной территориально-кадровой системы к системе комплектования, построенной на едином кадровом принципе. Эта реорганизация была обусловлена двумя главными обстоятельствами. Во-первых, тем, что в обстановке нарастающей угрозы войны и усиленного развертывания массовых кадровых армий в главных капиталистических странах, прежде всего в фашистской Германии, смешанная территориально-кадровая система не могла обеспечить надежную оборону Советского государства. Только регулярная кадровая армия, вооруженная первоклассной боевой техникой и имевшая хорошо обученный личный состав, могла успешно противостоять вероятным противникам. Во-вторых, тем, что старая территориально-кадровая система в условиях насыщения армии новой боевой техникой и вооружением не обеспечивала необходимый уровень освоения этой техники переменным составом на краткосрочных сборах. Задачу научить личный состав в совершенстве владеть новой боевой техникой могла решить лишь армия, комплектуемая на основе единого кадрового принципа с относительно продолжительным сроком действительной службы.

Опасность войны заставила пойти и на значительное увеличение численности армии. За пять лет, с 1933 по 1938 г., армия возросла с 855 тыс. до 1 513 400 человек{53}.

В последние предвоенные годы Советские Вооруженные Силы строились и развивались уже в обстановке начавшейся второй мировой войны. После поражения Польши и Франции угроза империалистической агрессии против СССР резко возросла. Это потребовало неотложных мер по непосредственной подготовке страны и Вооруженных Сил к надвигавшейся войне. Особенность военного строительства в эти годы состояла в том, что проходило скрытое мобилизационное развертывание вооруженных сил. Усиленно шло формирование новых стрелковых, танковых, механизированных, авиационных дивизий. В дополнение к созданным в 1940 г. 9 механизированным корпусам в начале 1941 г. развернулось формирование еще 20 механизированных корпусов{54}. Создавались соединения и части резерва Главного Командования, усиливались воздушно-десантные войска и войска ПВО страны. Численность Вооруженных Сил к 1 января 1941 г. возросла до 4 207 тыс. человек{55}. Последние полгода [71] до начала войны были связаны уже непосредственно со скрытым стратегическим развертыванием войск, которое должно было составить завершающий этап подготовки к отражению агрессии.

Параллельно шло дальнейшее оснащение и переоснащение армии и флота новой боевой техникой и вооружением. Усилиями авиационных конструкторов в эти годы были разработаны новые типы самолетов (Як-1, МиГ-З, ЛаГГ-З, Ил-2, Пе-2) на уровне лучших образцов авиационной техники. Конструкторы советских танков создали непревзойденный по своим качествам средний танк Т-34 и тяжелый танк КВ. На вооружение артиллерия были приняты новые артиллерийские орудия: 76-мм дивизионная, 37-мм и 85-мм зенитные пушки, 210-мм мортира и 305-мм гаубица. В эти же годы зарождалась советская реактивная артиллерия.

Процесс технической реконструкции Советских Вооруженных Сил продолжался в высоких темпах и небывалых масштабах.

Однако история отвела Советскому Союзу слишком мало времени на то, чтобы завершить выполнение намеченной программы перевооружения армии и флота, учтя при этом опыт и уроки начавшейся второй мировой войны. К моменту вероломного нападения фашистской Германии на СССР удалось лишь частично оснастить Вооруженные Силы новыми видами боевой техники и вооружения. Перед началом войны в приграничных округах самолетов новых конструкций, поступавших в соединения и части, было еще мало. В войсках ПВО страны не было завершено перевооружение истребительных частей на новые скоростные истребители, а зенитной артиллерии — на 85-мм пушки. Радиолокационная техника только начала поступать в войска. Новых танков (Т-34 и КВ) в составе приграничных военных округов имелось всего 1 475 единиц{56}. Большинство танков представляли машины устаревших конструкций{57}. Стрелковые соединения, артиллерийские и другие части специальных войск имели ограниченное количество автотракторной техники. Это резко снижало их маневренные способности. Войска испытывали острый недостаток в технически более совершенных средствах связи: радиостанциях, высокочастотной телефонной аппаратуре, телефонных и телеграфных аппаратах, подземном и полевом кабеле и др. Гигантская задача технического перевооружения армии и флота была решена уже в ходе Великой Отечественной войны. [72]

2. Военно-теоретические взгляды на вероятный характер вступления государств в войну в 20-е годы

Одним из первых, кто еще при жизни В. И. Ленина плодотворно работал над научным прогнозированием вероятного характера будущей войны и проблемами подготовки к ней страны и вооруженных сил, был талантливый советский полководец и государственный деятель М. В. Фрунзе. Его статьи и выступления о единой военной доктрине, о задачах и путях строительства Красной Армии, о фронте и тыле в будущей войне и другие, базировавшиеся на методологии марксизма-ленинизма, явились крупным вкладом в развитие советской военной доктрины и военной теории.

Анализируя опыт первой мировой войны и учитывая тенденции в развитии военного дела, М. В. Фрунзе указывал, что достижение целей войны в современных условиях стало делом более сложным, чем прежде. Современные армии обладают колоссальной живучестью. Даже полное поражение армий противника на том или ином этапе войны не обеспечивает еще конечной победы, если разбитые части имеют за собой экономически и морально крепкий тыл. Поэтому при столкновении в будущей войне первоклассных армий ни одна из сторон не сможет достичь целей войны одним ударом. Война примет характер длительного и жестокого состязания, в котором подвергнутся испытанию все политические и экономические устои страны. «Выражаясь языком стратегии, — писал М. В. Фрунзе, — это означает переход от стратегии молниеносных, решающих ударов к стратегии истощения»{58}. Но из этого, отмечал он, отнюдь не вытекает необходимость абсолютного отказа от стратегии молниеносных ударов, тем более что эта стратегия не отметается и буржуазными государствами. И именно потому, что продолжительность будущей войны в значительной мере будет зависеть от морально-политических и экономических факторов, преимущества морального фактора в классовой войне окажутся на стороне Советского государства. «...Чем сильнее будет обострение классовых противоречий в стане врагов, тем больше шансов и данных на успех и выгодность именно этой стратегии»{59}, т. е. стратегии молниеносных ударов.

Однако Советское государство, утверждал М. В. Фрунзе, не может ориентироваться только на «молниеносную» стратегию. Поскольку в будущей войне неизбежно столкновение двух противоположных социальных систем и СССР будет один противостоять всему капиталистическому миру, борьба при всяких условиях будет длительной{60}. [73]

Нужно, отмечал далее М. В. Фрунзе, учитывать и другую особенность будущей войны: в ней необычайно возрастет роль тыла и вместе с этим будет стираться различие между фронтом и тылом. «Превращение авиации в решающий род войск, усовершенствование химических средств войны, возможное использование инфекционных микробов и пр. и пр., — все это, по существу, опрокидывает самое представление о «фронте» и «тыле» в старом понимании этих слов»{61}. Фронт, говорил М. В. Фрунзе, перестал быть живым барьером, преграждавшим врагу доступ в тыл страны. Отсюда вывод: в новых условиях перед Советским государством встанут очень сложные задачи, которые потребуют иных методов подготовки страны к обороне.

Одновременно с М. В. Фрунзе и после его смерти над разработкой проблем будущей войны и способов ее ведения работали десятки советских специалистов, теоретиков и практиков военного дела. Все они, так или иначе учитывая влияние технического прогресса на военное дело и общие тенденции в развитии военно-теоретических взглядов, сходились на мысли, что будущая война примет форму решительного столкновения крупных войсковых масс, оснащенных огромным количеством новой боевой техники: танками, самолетами, автоматическим пехотно-артиллерийским вооружением и т. п. Новая боевая техника придаст боевым действиям небывалую стремительность, огромный размах и глубину, высокоманевренный характер. Такая точка зрения на характер будущей войны вполне естественно потребовала уделять особое внимание ее начальному периоду, ибо он, как полагали многие военные специалисты, будет «нести в себе» все особенности будущей войны.

Одним из первых советских военных писателей, обратившихся к исследованию проблем начального периода будущей войны, был А. А. Свечин. Изучая начальные операции первой мировой войны, он отмечал их отличие от так называемых главных операций (генеральных сражений), свойственных войнам XIX века. Начальные операции первой мировой войны характеризовались возросшей сложностью, длительностью и значительно большим пространственным размахом. Каждая операция представляла собой комплекс боев и сражений и поэтому требовала иной группировки и развертывания войск, чем когда-то требовало генеральное сражение.

До конца XIX века, отмечал А. А. Свечин, операция отчетливо делилась на две части: маневр, имевший целью поставить войска в наивыгоднейшее положение к моменту решительного столкновения («подготовительная операция», по терминологии Леера, куда входили развертывание и сосредоточение войск), и само сражение («главная операция»). «Теперь, — писал он, — мы отказываемся от разделения операций на главные и подготовительные»{62}. [74] Он обосновывал этот отказ тем, что по опыту первой мировой войны оперативное развертывание не представляло самостоятельной операции, а являлось существенным элементом всякой операции.

Раньше и мобилизация включалась в «подготовительную операцию», поскольку она представляла собой одноактное явление, связанное с подготовкой генерального сражения главных сил. Первая мировая война показала, что характер мобилизации изменился: она превратилась в перманентную мобилизацию, производимую поэшелонно, на протяжении длительного времени и уже не связанную непосредственно с первыми операциями. Вместо термина «подготовительная операция» А. А. Свечин ввел в научный оборот два новых понятия: «предмобилизационный период», к которому относил подготовительные мероприятия, осуществляемые до объявления войны и начала общей мобилизации, и «особый период войны» — от ее объявления до начала крупных операций, когда происходят общая мобилизация, сосредоточение и развертывание вооруженных сил для ведения первых крупных операций. Этот особый период он назвал начальным периодом войны.

Отказавшись от старой терминологии и введя новые понятия, А. А. Свечин сделал известный шаг вперед. Но он еще находился под сильным влиянием старых военно-теоретических воззрений и поэтому не заметил новых явлений в характере начального периода, которые уже пробивали себе дорогу в вооруженных конфликтах последних десятилетий. В его понимании начальный период оставался по-прежнему периодом подготовки к главным операциям и включал в себя, по существу, все те мероприятия, которые входили раньше в «подготовительную операцию». Он считал, что в этот период по-прежнему будут развертываться частные бои и сражения, а возможность ведения крупных боевых действий в это время им не предугадывалась.

Большое внимание проблемам вступления государств в войну уделял известный советский военный деятель Б. М. Шапошников. В своем труде «Мозг армии» он показал зависимость мобилизации от политических и стратегических соображений, рассматривая ее как военное явление. По его мысли, мобилизация непосредственно связана с оперативно-стратегическим планом войны. В первой мировой войне, отмечал Б. М. Шапошников, воюющие стороны имели намерение вести войну по принципам стратегии сокрушения. Такая стратегия «требовала быстрого изготовления возможно большего числа боевых сил, быстрого их сосредоточения (т. е. проведения в жизнь мобилизационных мероприятий. — Ред.) и почти одновременного введения в дело для достижения столь же быстрого решительного [75] успеха»{63}. Он считал, что в такой же степени зависимость мобилизации от политических и стратегических расчетов «обнаружит себя» и накануне будущей войны. Конечно, заявлял он, следующая война будет не менее напряженной и длительной, чем предшествующая, и правительствам придется в ходе войны неоднократно прибегать к дополнительным мобилизациям. Тем не менее мобилизация, проведенная еще до войны, должна сделать и в наши дни первый эшелон армии достаточно сильным, чтобы не потерпеть поражения в начальных операциях.

Делая этот вывод, он исходил из того, что мобилизация на пороге первой мировой войны являлась фактическим ее объявлением. Поэтому государство, решившееся на мобилизацию, должно ясно себе представить, что оно тем самым вступает на путь войны. Осознание этого факта и сложность проведения мобилизации, когда развертывались миллионные армии, отмечал Б. М. Шапошников, вынудили государства еще перед первой мировой войной выделить особый, подготовительный, или, как его стали называть, предмобилизационный, период, в ходе которого они стремились выполнить максимум мобилизационных мер (например, по перестройке промышленности), но скрытно и пока без призыва в армию призывных контингентов. И накануне будущей войны, утверждал автор, мы встретимся с наличием того же предмобилизационного периода, при этом такой период, особенно в области экономической мобилизации, начнется гораздо раньше. Следует, однако, ожидать, что обе стороны пойдут на сокращение сроков предмобилизационного периода и перейдут к фактической мобилизации сил и средств. «Во всяком случае, — отмечал Б. М. Шапошников, — известную постепенность и заблаговременность в подготовке мобилизации во всех областях жизни государства мы ныне будем наблюдать в гораздо больших размерах, нежели в 1914 г.»{64}.

Б. М. Шапошников ясно видел наметившуюся в развитых государствах тенденцию выносить мобилизационные мероприятия за пределы войны, точнее говоря, проводить их еще в предвоенное время. Он хорошо понимал и то, что скрывается за этой тенденцией: стремление государства упредить своего противника в развертывании главных сил. Он утверждал, что еще до формального объявления войны могут произойти пограничные конфликты. «...В наши дни, — замечал автор, — нарушение границы начнется не только с объявлением войны и даже не с момента объявления мобилизации, но значительно ранее их станет фактом — путем развития деятельности диверсионных отрядов. Государства могут оказаться в фактической войне до формального ее объявления и даже мобилизации своих вооруженных [76] сил. Последняя, возможно, будет проходить при наличии враждебных действий на границе, когда дипломатам уже не потребуется обращаться к генеральному штабу за подбором фактов для формального объявления войны»{65}.

Таким образом, Б. М. Шапошников выявил две основные тенденции в подготовке государств к вступлению в войну: стремление провести максимум возможных подготовительных мероприятий еще в предмобилизационный период и стремление к фактическому вступлению сторон в войну до ее формального объявления.

Если А. А. Свечин и Б. М. Шапошников концентрировали главное внимание на выяснении характера подготовки государств к вступлению в войну, то другой известный военный деятель В. К. Триандафиллов широко освещал проблемы ведения самих начальных операций. Один из его трудов, вышедший в 1929 г., так и назывался: «Характер операций современных армий». Этот труд примечателен тем, что в нем глубоко исследовались сражения начального периода будущей войны. В предисловии к труду автор писал: «...Суждения об операциях последующих периодов войны не могут быть столь категоричными, как суждения о формах и содержании оперативного искусства начального ее периода»{66}.

В. К. Триандафиллов подверг тщательному анализу обширный материал, характеризовавший состояние и перспективы развития боевой техники и вооружения главных капиталистических государств, раскрыл изменения, которые произошли во взглядах военных теоретиков на способы военных действий и характер начальных операций в будущей войне под влиянием роста технического оснащения армий.

Автор отметил, что к концу 20-х годов во всех развитых странах численный состав армий мирного времени был относительно невелик. В случае внезапного возникновения войны каждая из них, встретясь с необходимостью быстрого развертывания многомиллионных вооруженных сил, оказалась бы в весьма затруднительном положении. Но, замечал В. К. Триандафиллов, было бы ошибкой думать, что будущая война начнется сражениями армий мирного времени. «Уже целый ряд послевоенных политических конфликтов показал, — писал В. К. Триандафиллов, — что стоит только в воздухе запахнуть военными осложнениями, как численность армий мирного времени начинает скакать вверх: без особого шума призываются резервисты, и штатный состав частей резко повышается»{67}. Из этих фактов автор [77] сделал вывод: к началу войны враждующие стороны будут иметь под ружьем крупные силы, которые могут вступить в пограничные сражения, не дожидаясь общей мобилизации.

В. К. Триандафиллов, опираясь на опыт войн и ясно видя тенденции развития военного дела, твердо стоял на стороне тех военных исследователей, которые выступали за нанесение глубоких сокрушительных ударов по противнику с самого начала войны. Он хорошо понимал трудности, с которыми встретится молодое Советское государство, если империалисты затеют против него новое вооруженное нашествие: Красной Армии тех лет недоставало средств подавления, средств сопровождения пехоты в бою, автомобильного транспорта и т. п. Эти трудности носили временный характер, и их, разумеется, надо было принимать во внимание, но они не давали повода для отказа от поисков верной оценки характера начального периода войны. Было бы непоправимой ошибкой, говорил он, из-за возникающих трудностей с техническим оснащением армии впадать в своего рода «оперативный оппортунизм», отрицающий активные и глубокие удары с самого начала военных действий и проповедующий тактику отсиживания, нанесения ударов накоротке. Глубокие и сокрушительные начальные удары, по мнению автора, — требование времени. Они могут довольно быстро вывести из игры целые государственные организмы. Эти удары явятся наиболее верным средством для быстрого истощения людских и материальных ресурсов противника и создания благоприятных условий для социально-политических потрясений в неприятельской стране. «Правильные пути развития оперативного искусства, — писал В. К. Триандафиллов, — должны идти по линии полного использования всех возможностей для быстрого и верного нанесения противнику возможно больших поражений, возможно более чувствительных ударов»{68}.

Труд В. К. Триандафиллова «Характер операций современных армий» как бы подводил итог первому этапу в разработке советскими военными теоретиками проблем будущей войны и ее начального периода.

На этом этапе, т. е. в 20-е годы, советских военных теоретиков, в числе которых были известные военно-морские специалисты К. И. Душенов, А. М. Якимычев, М. А. Петров, И. М. Лурди, И. С. Исаков, занимали и проблемы боевого применения в будущей войне и ее начальном периоде военно-морских сил. В то время в военно-морских кругах имела распространение теория так называемой малой войны. Согласно этой теории в случае возникновения войны предполагалось нанесение по противнику коротких стремительных ударов главными силами флота, тесно взаимодействующими между собой и с сухопутными [78] войсками, вводимыми в сражения на приморских направлениях, Главными силами флота считались подводные лодки, авиация, торпедные катера и береговая артиллерия. Военно-морские силы должны были действовать, не отрываясь от своих баз на значительные расстояния. Теория малой войны предусматривала ведение наступательных и оборонительных боевых действий. Как говорил один из ее авторов профессор М. А. Петров, малая война — это не только оборона в чистом виде, но и наступление, она и то и другое, она предполагает ведение боев и сражений на море сообразно действиям противника, сообразно «собственным задачам», сообразно открывающимся возможностям{69}.

Теория малой войны разрабатывалась применительно к наличным силам нашего флота, в то время весьма ограниченным. Они еще не могли решать самостоятельно задачи стратегического значения, хотя уже были в состоянии активно помогать сухопутным войскам в проведении операций, в том числе и начальных.

Военно-теоретические взгляды 20-х годов на характер вступления государств в войну формировались в трудный период истории Советского государства, только что вышедшего из пламени гражданской войны и приступившего к восстановлению народного хозяйства. Экономический потенциал страны был весьма ограничен. Состав и структура вооруженных сил были далеки от идеала будущей армии, хотя он уже тогда довольно зримо вырисовывался в военно-теоретических представлениях. Этот трудный период в истории страны и строительстве армии накладывал свой отпечаток на советскую военно-теоретическую мысль. Так, рассуждения о содержании войны в ее начале страдали известной абстрактностью. Тем не менее в основном она верно оценила характер будущей войны и ее начального периода и довольно точно выявила общие тенденции в прогрессе военного дела, используя, в частности, опыт развития буржуазных военных теорий. Тем самым она правильно ориентировала военные кадры в подготовке войск, нацеливала военных специалистов на углубленную разработку проблематики ведения начальных операций.

3. Развитие взглядов на характер будущей войны и ее начального периода в 30-е годы

В 30-е годы, характерные обострением международной обстановки и усилившейся гонкой вооружений, заметно повысился интерес к проблемам содержания будущей войны и ее начального [79] периода. В советской военной литературе, особенно в журналах «Война и революция», «Военная мысль», «Военный зарубежник», газете «Красная звезда», широко освещались опыт первой мировой и гражданской войн, новые тенденции во взглядах буржуазных военных теоретиков на подготовку государств к вступлению в войну.

Примечательной чертой советской военной теории тех лет явилось сосредоточение ее усилий на разработке наиболее сложных проблем начального периода будущей войны с учетом практических требований к вооруженной защите социалистического Отечества. Эти проблемы ставила сама жизнь, массовая моторизация и механизация армий, заметно усовершенствованные методы отмобилизования вооруженных сил. Особым вниманием пользовалась проблема упреждения противника в стратегическом развертывании. В постановке этой проблемы фактически речь шла о весьма важных новых чертах в содержании начального периода войны и в самом его характере, обусловленных поступлением на вооружение армий новых средств ведения войны, в особенности авиации и танков.

О том, как остро ставилась проблема упреждающего стратегического развертывания, свидетельствует работа крупного советского военного специалиста Р. П. Эйдемана «К вопросу о характере начального периода войны», увидевшая свет в 1931 г. В этой работе он утверждал, что начальный период грядущей войны будет характеризоваться ожесточенной борьбой на земле и в воздухе за право развернуться первым. «Борьба за право развернуться первым — вот что, по нашему мнению, будет характеризовать завязку будущей войны»{70}. Темпы развертывания боевых столкновений, утверждал он, несравненно ускорятся. Гораздо шире будет и сам размах столкновений, причем первые же часы войны ознаменуются открытием воздушной войны.

Проблематика воздушной войны в начальном периоде занимала умы многих военных исследователей. Обстоятельное истолкование она получила в труде известного авиационного теоретика А. Н. Лапчинского «Воздушные силы в бою и операции», изданном в 1932 г. По его мнению, авиация в начальный период войны должна будет решать три главные задачи: сразу же после объявления войны наносить глубокие удары по тылу противника с целью срыва его мобилизации и сосредоточения; участвовать в обороне страны от воздушно-химического нападения противника, прикрывая мобилизацию и сосредоточение своих войск, и, наконец, содействовать войскам на поле боя. Он считал, что успешное решение этих задач возможно лишь при условии создания превосходства над противником в воздухе. Борьба за это превосходство должна развертываться с первых [80] же дней войны. Причем в ней следует использовать все возможные средства: истребительную, штурмовую и бомбардировочную авиацию, зенитную артиллерию, стрелковое оружие, а для уничтожения аэродромов или дезорганизации их работы — огонь дальнобойной полевой артиллерии, действия конницы и моторизованных частей, диверсионные действия партизан. Особую роль в начальный период войны А. Н. Лапчинский отводил бомбардировочной авиации, главная задача которой, по его мысли, состояла в том, чтобы внести расстройство в движение войск к районам сосредоточения и тем самым нарушить оперативные планы противника{71}.

Заметную веху в развитии взглядов на характер начального периода войны составили тезисы доклада начальника штаба РККА А. И. Егорова Реввоенсовету СССР, подготовленные им в 1933 г. Тезисы, отражая в известной мере официальную точку зрения военного руководства, весьма четко ставили и решали важнейшие проблемы подготовки государства к вступлению в войну и ведения начальных операций.

Основная мысль, от которой отправлялся А. И. Егоров в анализе характера начального периода войны, заключалась в утверждении, что еще в мирное время враждующие стороны будут стремиться, используя скрытую мобилизацию, как можно раньше и быстрее собрать наиболее подвижные и маневренные силы и средства (авиацию, мотомехчасти, конные массы), с тем чтобы в нужный момент вторгнуться на территорию противника и сорвать мобилизацию и сосредоточение его армий в пограничных районах. По мнению А. И. Егорова, сосредоточение войск будет находиться под сильным воздействием двух основных факторов: количественного и качественного состояния авиации враждующих сторон и наличия у них мотомеханизированных соединений, сочетающих большую ударную и огневую силу с большой подвижностью.

Вставал вопрос, как каждый из этих факторов повлияет на сосредоточение соединений Красной Армии. Отвечая на него, он указывал, что наземные войска противника, встретясь на западных границах Советского Союза с крупными водными преградами и укрепленными районами, не окажут существенного влияния на железнодорожные перевозки и сосредоточение советских войск. Наибольшую опасность представит авиация, которая действиями с воздуха и высадкой десантных групп может активно помешать ходу перевозок на глубине до 600—800 км{72}.

По мысли А. И. Егорова, военные действия в начале войны будут отличаться широким размахом и высокой напряженностью. [81] Важнейшую роль приобретет военно-воздушный флот. Вся наличная боевая авиация (в том числе морская и войсковая) будет направлена на завоевание господства в воздухе, дезорганизацию тыла противника, срыв его мобилизации и сосредоточения, уничтожение военно-морских сил. По выполнении этих задач тяжелая авиация останется в руках главного командования для воздействия на оперативный тыл противника, а вся остальная авиация переключится на поддержку наземных войск.

Что касается крупных мотомехчастей (в тезисах они названы группами вторжения), то они во взаимодействии с конными массами и авиацией, поддержанные в первые дни пограничных сражений пехотными частями, развернут наступление на территории противника. Эти группы будут преследовать такие цели, как уничтожение частей прикрытия, срыв мобилизации в пограничных районах и принуждение противника к перенесению рубежей развертывания в тыл, захват и удержание в тылу оперативно важных районов. «Однако, — указывал А. И. Егоров, — необходимо учесть, что группы вторжения в состоянии будут создать лишь ряд кризисов, нанести ряд поражений армиям прикрытия, но не могут разрешить вопроса окончания войны или нанесения решительного поражения... главным силам. Это — задача последующего периода операций, когда, закончится оперативное сосредоточение»{73}.

Таким образом, сущность концепции А. И. Егорова по проблемам начального периода войны сводилась к мысли о том, что готовящиеся к войне государства еще в мирное время соберут в приграничных районах скрытно отмобилизованные армии (группы вторжения), которые предпримут широкие наступательные действия. При этом особую роль будет выполнять авиация. Боевые действия развернутся в воздухе, на земле и на море. Под прикрытием этих действий будут завершаться мобилизация и развертывание главных сил.

Широким взглядом на будущую войну и конкретным анализом ряда узловых проблем ее начального периода отличалась работа «Характер пограничных операций»{74} крупного военного деятеля и теоретика М. Н. Тухачевского, написанная в середине 30-х годов.

В этой работе автор задался целью вскрыть особенности начальных операций, поставив их в самую тесную связь с ростом военно-воздушных сил и мотомеханизированных частей. М. Н. Тухачевский исходил из того, что старые, привычные представления о возможности беспрепятственных перевозок массовых армий по железным дорогам непосредственно к границам не соответствуют условиям сегодняшнего дня. Пограничная полоса, отмечал [82] он, стала слишком уязвимой со стороны авиации и мотомехвойск противника, так как, учитывая летно-тактические данные самолетов, реальная глубина воздействия воздушных сил каждой из сторон в начале войны составит не менее 250 км. В этой зоне авиация будет бомбить аэродромы, совершать налеты на железнодорожную сеть, выбрасывать воздушные десанты для срыва мобилизации, подрыва железных и шоссейных дорог, изоляции отдельных гарнизонов войск. Сочетание ударов авиации с действиями механизированных войск и, где возможно, конницы и стрелковых войск, посаженных на автомобили, создаст такую обстановку, которая сорвет или крайне затруднит планомерную мобилизацию и сосредоточение в приграничной полосе не только главных сил, но и войск прикрытия. В этих условиях проведение мобилизации и стратегического сосредоточения становится возможным лишь при новой организации пограничного сражения. Теперь, утверждал М. Н. Тухачевский, «пограничное сражение будут вести не главные силы армии, как это было в прежних войнах, а особые части, особая передовая армия, дислоцированная в приграничной полосе»{75}.

Развивая идею об особой передовой армии, которая бы выполняла функции прикрытия мобилизации и развертывания главных сил, он специально остановился на составе, глубине ее расположения от границы и характере действий.

По мысли М. Н. Тухачевского, она должна быть сильным, высокомеханизированным объединением и включать в себя помимо наземных войск крупные военно-воздушные силы, дислоцированные не далее чем в 150—200 км от границы. Механизированные корпуса этой армии еще в мирное время должны содержаться по штатам, близким к военному времени, и располагаться в 50—70 км от границы, с тем чтобы они с первого же дня мобилизации имели возможность перейти границу. Конницу, которая должна закреплять успех мехсоединений, также в составе, близком к военному времени, следует располагать в непосредственной близости к границе. Сюда же должны были прибывать и части пехоты на автомобилях, имея задачу развивать и закреплять успех мехвойск и конницы. В составе передовой армии предполагалось иметь самоходную артиллерию. В тесном взаимодействии с армией в начальных операциях должны были участвовать и воздушно-десантные войска{76}.

По мнению автора, передовые армии начнут широкие наступательные действия сразу же после объявления войны или в первый день мобилизации нападением бомбардировочной и штурмовой авиации на систему аэродромов и посадочных площадок противника, на узлы железных, и шоссейных дорог в полосе 150—200 км от границы. В это же время произойдет [83] выброска авиадесантов в тыл врага на глубину до 250 км для срыва мобилизации и диверсий на железных и шоссейных дорогах. Одновременно с началом действий воздушных и воздушно-десантных сил начнут вторжение подвижные войска.

Если ни одна из сторон не сможет найти эффективных мер противодействия вторжению противника, то переброска войск к границе по железным дорогам будет сорвана и отмобилизованным внутри страны армиям придется выгружаться из эшелонов на огромном удалении друг от друга — в полосе до 500 км в обе стороны от границы. По расчетам автора, главные силы сторон, совершая выдвижение к границе в условиях авангардных боев и стычек с авиадесантными и отдельными отрядами подвижных войск противника, попутно восстанавливая разрушенные мосты и линии связи, смогут встретиться друг с другом не ранее чем через две недели после начала войны.

В том же случае, если одной из сторон удастся воспрепятствовать вторжению противника, нанеся ему поражение воздушными силами, к моменту выгрузки отмобилизованных армий из эшелонов стороны будут разделены расстоянием до 250 км. Тогда столкновение главных сил произойдет примерно через неделю, но уже на территории страны, наиболее пострадавшей от первых ударов.

Хорошо проведенная передовой армией пограничная операция, делал общий вывод М. Н. Тухачевский, является лучшей гарантией своевременного сосредоточения главных сил и их вступления в решающее сражение. Но, готовясь к войне, указывал автор, нельзя недооценивать противника. «Утешать себя тем, что наши возможные противники медленно перестраиваются по-новому, не следует. Противник может перестроиться внезапно и неожиданно. Лучше самим предупредить врагов. Лучше поменьше делать ошибок, чем на ошибках учиться»{77}.

В истории советской военной мысли 30-х годов не встретишь кого-либо из известных военных теоретиков, кто так или иначе не затрагивал бы в своих работах проблем начального периода будущей войны. Они неизменно вызывали повышенный интерес специалистов военного дела.

Интересные мысли по вопросам мобилизации, стратегического развертывания и ведения начальных операций высказал в работе «Эволюция оперативного искусства» военный теоретик Г. С. Иссерсон. Он считал, что, проводя мобилизацию и развертывание многомиллионных армий, никакая страна не в состоянии к моменту открытия военных действий сосредоточить к полям сражений все войска одновременно. Поэтому, утверждал он, начало боевым действиям положит авиация, как наиболее мобильная часть вооруженных сил. «Наземные противники не обменяются еще ни одним выстрелом, когда этот род войск в [84] первые же часы после наступления состояния войны откроет свои действия по наиболее дальней траектории»{78}. Вслед за авиацией вступят в сражение моторизованные соединения и механизированная конница, составляющие основу армий прикрытия. В это время основная масса развертываемой перволинейной армии будет находиться еще во власти сложного механизма сосредоточения. Когда и эта масса вступит в сражение, в глубине страны покажутся силуэты второго стратегического эшелона мобилизуемых войск, за ним третьего и т. д. В конечном счете в результате «перманентной мобилизации» будет разбит тот, кто не выдержит мобилизационного напряжения и окажется без резервов, с истощенной экономикой.

Другой военный теоретик Е. А. Шиловский в статье «Начальный период войны», опубликованной в 1933 г., писал, что вместо отдельных столкновений в сравнительно узкой пограничной полосе, которые наблюдались в войну 1914—1918 гг., в будущей войне ожесточенная борьба «развернется с первых часов военных действий... по фронту, в глубину и в воздухе»{79}. Эта же мысль развивалась в статье еще одного специалиста военного дела М. Тихонова «Начальный период современной войны». Боевые столкновения в этот период, говорилось в ней, имевшие ранее характер пограничных стычек и не оказывавшие значительного влияния даже на ход мобилизации армии противника, приобретают сейчас первостепенное значение. «Не только отмобилизование армии противника, не только ход первых операций, но даже и исход всей войны в известной степени может зависеть от боевых действий начального периода войны»{80}.

Большинство военных деятелей и теоретиков в 30-е годы сходились на том, что под начальным периодом войны следует понимать короткий отрезок времени от объявления войны до начала первых крупных операций с участием главных сил обеих сторон. Причем считалось, что в будущей войне этот период будет насыщен напряженной борьбой военно-воздушных сил и заблаговременно развернутых армий вторжения (армий прикрытия) за захват стратегической инициативы, обеспечение развертывания главных сил своих войск и срыв развертывания главных сил противника. Достижение ближайших стратегических целей в начале войны неразрывно связывалось с массированным применением авиации и механизированных войск. Действиям авиации по завоеванию господства в воздухе придавалось первостепенное значение. Получившие распространение идеи о создании еще в мирное время технически оснащенных армий вторжения и армий прикрытия позволяли сделать вывод, [85] что значительная часть подготовительных мероприятий, связанных с сосредоточением и развертыванием войск, будет вынесена из начального периода войны в предвоенный и что с началом войны воюющие стороны фактически будут лишь завершать развертывание главных сил; таким образом, сроки вступления главных сил в решающее сражение резко сократятся, а значит, сократится и продолжительность начального периода войны.

4. Конкретизация и дальнейшее развитие взглядов на начальный период войны в последние предвоенные годы

С осени 1939 г. взгляды советских военных исследователей на подготовку вступления государств в войну формировались уже под непосредственным влиянием боевого опыта начавшейся второй мировой войны.

Первой проверила правильность положений советской военной теории о начальном периоде войны германо-польская война. Хотя это была война неравных противников, так как экономическое и военное превосходство фашистской Германии над Польшей было подавляющим, опыт ее оказался поучительным.

Он привлек внимание многих советских военных теоретиков. Среди них был профессор Академии Генерального штаба С. Н. Красильников. В работе «Наступательная армейская операция» он сформулировал ряд положений, касавшихся начального периода войны и его характера с учетом опыта германо-польской кампании.

В своих военно-теоретических построениях он исходил из неизбежности новых военных столкновений между крупными государствами, в которые может быть втянут и Советский Союз. С. Н. Красильников, используя опыт германо-польской войны, показал, что начальный период войны не является ныне подготовительным этапом войны, как это было раньше{81}. Подготовительным этапом становится теперь предвоенный, который может быть более или менее длительным и в течение которого проводятся все мероприятия, ранее составлявшие основное содержание начального периода войны. Начальный же период войны будет ныне, как правило, периодом первых интенсивных операций с участием авиации, военно-морских сил и наземных войск, подготовленных для ведения боевых действий к началу войны. Начальный период непосредственно и постепенно перерастет в период главных операций, а грань между этими периодами будет стираться. [86]

Упреждение противника в сосредоточении и развертывании главных сил армии, отмечал С. Н. Красильников, приобрело теперь во много раз большее стратегическое значение, чем это было до 1914 г. Тогда запаздывание с сосредоточением и развертыванием войск можно было как-то компенсировать потерей небольшой по размеру территории, относя фронт развертывания и сосредоточения назад в глубину, поскольку каждые 20—25 км такого отодвигания фронта давали выигрыш во времени по меньшей мере сутки. Теперь это отодвигание назад уже не дает возможности беспрепятственного проведения развертывания и сосредоточения войск. Моторизованные армии, как показывает опыт войны, способны преодолевать столь огромные пространства и в такой короткий срок, что пришлось бы сразу, без борьбы, лишиться огромных территорий. Следовательно, чтобы обеспечить армии возможность сосредоточиться и развернуться, нельзя уклоняться от сражения с начала воины, относя фронт развертывания и сосредоточения назад. Надо быть готовым с первых минут войны драться с противником в воздухе, на земле и на море за право захватить оперативно-стратегическую инициативу. Ожесточенной борьбой воюющих сторон за это право будет заполнен весь начальный период войны.

Во взглядах С. Н. Красильникова на начальный период войны в целом верно схвачены новые явления, принесенные в него германо-польской войной. Однако в этих взглядах просматривалось сомнение автора относительно возможности начинать войну в ближайшем будущем сразу главными силами, уже полностью мобилизованными и развернутыми. Между тем опыт германо-польской войны и особенно вооруженного нападения фашистской Германии на Францию показывал, что гитлеровское руководство развязывает боевые действия, используя отмобилизованные, сосредоточенные и уже развернутые для вторжения войска.

В декабре 1940 г. состоялось совещание руководящего состава Красной Армии, уделившее весьма большое внимание изучению опыта начавшейся второй мировой войны. На этом совещании во весь рост ставились и вопросы проведения начальных операций в военных кампаниях, проходивших в Европе.

Участники совещания отметили вероломство гитлеровского руководства, отбросившего прочь все и всякие нормы международного права для достижения внезапности вооруженного нападения. Обращалось внимание на мощность первоначальных ударов, наносимых по противнику немецко-фашистской армией. Так, командующий войсками Киевского Особого военного округа генерал армии Г. К. Жуков в своем докладе подчеркнул, что разгром Голландии, Бельгии, английского экспедиционного корпуса и Франции характерен прежде всего внезапностью и мощностью удара. [87]

Участниками совещания была подмечена и такая характерная черта начальных операций немецко-фашистской армии, как массированное использование авиации и бронетанковых частей. Как говорил на этом совещании генерал армии Г. К. Жуков, авиация и мотобронетанковые войска своими глубокими и стремительными ударами терроризировали, по существу, всю польскую армию и всю страну.

Участник совещания начальник главного управления ПВО Красной Армии генерал-лейтенант Д. Т. Козлов в своем выступлении остановился на методах завоевания господства в воздухе, примененных гитлеровским командованием в первые дни вооруженного нападения на Польшу и Францию. Немецко-фашистская авиация, отмечал он, наносила массированные удары по аэродромам противника, а во Франции — в первую очередь по тем из них, где располагались самые современные самолеты. Используя такие методы, немецко-фашистская авиация с первых же дней войны завоевывала господство в воздухе, обеспечивая для себя превосходство не только в количестве, но и в качестве самолетов.

Совещание показало, что руководящий состав Красной Армии отчетливо представлял себе характер боевых действий в начальном периоде современной войны, видел и такую его особенность, как ведение фашистской Германией операций против Польши и Франции вооруженными силами, отмобилизованными еще в мирное время. Большинство участников совещания вопреки некоторым скептическим голосам твердо держались взглядов на начальный период войны как такой промежуток времени, где операции с применением новых средств вооруженной борьбы примут решительный характер, а захват стратегической инициативы будет играть важнейшую роль. При этом решающее значение получит нанесение мощных ответных ударов по противнику в самом начале войны с широким использованием авиации и танков.

Эти взгляды лежали в основе советской военной доктрины и служили руководством для осуществления конкретных мероприятий по подготовке страны к будущей войне. В частности, под их прямым влиянием в последние предвоенные годы был значительно усилен состав войск западных/пограничных округов.

Однако это не означало, что советская теория начального периода будущей войны была свободна от недостатков.

Советская военная мысль, хотя и исходила из того, что войны теперь не объявляются, а сразу начинаются, допускала, что в готовящейся войне против СССР воюющим сторонам все-таки потребуется известное время для развертывания и сосредоточения главных сил.

На практике, видимо, не были учтены замеченные теоретической мыслью особенности новых способов вступления в войну, примененных фашистской Германией, Предполагалось, что они [88] могут дать ожидаемый эффект лишь в войнах сильных государств со слабыми, а в вооруженной борьбе с крупными государствами, обладающими равным или даже большим военно-экономическим потенциалом, проявляющими бдительность, агрессору не удастся начать боевые действия внезапно и вводом сразу главных сил. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, бывший в начале Великой Отечественной войны начальником Генерального штаба, отмечал:

«При переработке оперативных планов весной 1941 года... не были практически полностью учтены новые способы ведения войны в начальном периоде. Наркомат обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, может начаться по ранее существовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после приграничных сражений. Фашистская Германия в отношении сроков сосредоточения и развертывания ставилась в одинаковые условия с нами. На самом деле и силы и условия были далеко не равными»{82}.

Ориентация теории начального периода войны лишь на проведение мощных, наступательных по своему содержанию ответных ударов оставила в тени изучение вопросов ведения стратегической обороны и ряда других аспектов стратегии и оперативного искусства. Можно упомянуть, например, что не была до конца разработана идея ответного удара, лежавшая в основе стратегического замысла начальных операций. Эти военно-теоретические просчеты исправлялись уже в ходе самой войны.

* * *

Строительство Советских Вооруженных Сил и формирование взглядов на характер будущей войны и ее начального периода в нашей стране базировались на незыблемых методологических основах марксистско-ленинской теории, на разработанном В. И. Лениным учении о защите социалистического Отечества.

Красная Армия и Военно-Морской Флот с самого начала строились как вооруженные силы нового типа — орудие диктатуры пролетариата, призванное защищать завоевания социалистической революции. Они создавались на основе тесного единства с народом, воспитывались в духе пролетарского интернационализма.

Основой основ строительства Советских Вооруженных Сил явилось безраздельное руководство Коммунистической партии, благодаря которому они в исторически кратчайший срок превратились в могучую современную армию, оснащенную передовой [89] военной техникой и вооружением и располагавшую вполне развитой военной теорией.

Советская военная мысль с момента своего зарождения встала на правильный путь в прогнозировании характера будущей войны и ее начального периода, опираясь на обобщение опыта первой мировой и гражданской войн и учитывая при этом влияние промышленного прогресса на военное дело.

Советская военная теория верно оценила характер будущей войны, особенности ее начального периода. Она сумела уловить тенденции в подготовке главных капиталистических государств к вступлению в войну. Однако на практике эти тенденции в полной мере не были учтены.

Передовой характер советской военной теории и выросшее на ее благодатной почве высокое мастерство командующих, командиров, и штабов в вождении войск были подтверждены ходом и исходом Великой Отечественной войны.

Дальше